Кто-то, как Алина Яцкина, делился своими обидами на мало интересовавшихся её проблемами родителей. Валя в завуалированной форме, переживательно писал, что вот так сильно нравившаяся ему девочка, не воспринимает его всерьез, считает за шута. У кого-то были сплошные восторги от появившейся летом симпатии, у кого-то и первые разочарования. Сочинения были и немного детскими, но, в тоже время, её детки стали думать и рассуждать намного взрослее. Вот Саша Бобров... этот рассуждал совсем по-взрослому, он написал про Леру Темнову, скорее, даже не про неё, а про то, почему вырастают такие вот гнилые Муравьевы. А Дима Кондратьев... вот уж кто удивил этакой житейской рассудительностью, да, из-за ошибок русский потянул только на тройку, но литература... тут Надежда Николаевна поставила твердую пять с плюсом
И так порадовалась, что этот озлобленный, бывший всегда где-то на отшибе, много переживший ребенок, имеет такую светлую голову и стал таким надежным мужичком. А Диман и написал всего-то, не мудрствуя, свои выводы от прошедшего лета, о том, как увлекла его работа, как интересно ему придумывать рисунки, как здорово, что он стал таким востребованным везде, что у него прям крылья выросли, и ни слова о своих каких бы то ни было проблемах.
-Сильный мальчик вырос — это при таких-то родителях.
И в классе, раздавая листочки с сочинениям, коротко сказала:
-Вы меня очень порадовали!!
-Чё, прямо все написали, что все в шоколаде? — тут же встрепенулся Валя Куликов.
-Нет, Валя. Вы меня порадовали, что вы все уже личности, что мыслите, возмущаетесь, переживаете, радуетесь, печалитесь, а по большому счету — неравнодушные, умеющие сопереживать, а это дорого стоит. Я рада, что вы у меня такие.
-А знаете, Надежд Николавна, — задумчиво заметил Чума, — а мы вот до весны и были кто в лес, кто по дрова. А потом, после Димана и Лерки, как-то перевернулось все. Я честно скажу, когда мы к Кондрату пошли в больницу, я и собрался-то чисто полюбопытствовать... и вроде все собрались, че ж я в стороне-то буду? А увидел его... торкнуло где-то, а потом, когда Лерку всю зашуганную увидел, стало как-то жутковато, и захотелось, чтобы рядом были, ну, надежные. Вот как-то мы и потянулись в кучу, Лерку старались отвлечь. Я в первые дни хотел её по привычке по плечу стукнуть, а она как ошпаренная отскочила, меня аж перемкнуло...
-Вот, и я про то же, — сказала честная Петрова, — всё на Димку всякую муть говорила, как же, едва на тройки тянется... а ведь главное в человеке — это надежность... Кому-то дано хорошо учиться, кому-то нет, вот когда человек не трусит и не прячется за чью-то спину, в общем, я рада, что у меня есть такой друг! Настоящий!!
-Петрова, ты все правильно сказала, я тоже так считаю, — подтвердил Бобер.
-И я!.. и я!
Димка побагровел от смущения:
-Чё вы все, вы б так же поступили!!
На что Чума признался со вздохом:
-Не, я бы испугался, честно!
А классная заулыбалась и сказала:
-Ох, какие вы у меня славные стали, взрослеете на глазах!
Девчушки Платоновы окрепшие, загорелые тоже пошли в школу. Олюшка в шестой класс, Светуля в третий, братики втроем провожали своих сестричек, а они, счастливые до невозможности, вышагивали с букетами и огромными бантами, держась с двух сторон за руки своего любимого Сани. Сашка с Лесей заранее сходили в школу, познакомились с классными руководителями обеих, объяснили ситуацию, вроде все должно быть нормально.
Девчушкам ребятки в классе понравились, Свету посадили с тихим мальчиком, он её абсолютно не доставал, да и она, вся в своего дерзкого брата, в первую же неделю хорошенько стукнула задиру и забияку Шершнева, который приладился дергать её за косички, ну, а остальные мальчишки не цеплялись..
А Олюшка, мягкая и скромная — спасовала... Недели через две в классе откуда-то узнали, что она из детдома, ну и нашлись любители поиздеваться-пообзываться. Олюшка не стала говорить Саше, а сама с каждым днем все неохотнее шла в класс. Вот и сегодня, после второго урока пакостный такой Славка Акимов начал её теснить в дальний угол коридора, и под гогот двух припевал, обзывать:
-Крыса детдомовская. Ща как... — он замахнулся на съежившуюся девчушку... но стукнуть не получилось.
. -Славка, атас! — заорал было его дружок, Акимов не успел даже обернуться, как его ухватили за шкирку.
-Что я слышу? Крысеныш и обзывается?
Его за химотину крепко держал знакомый всей местной шпане — Диман Кондрат.
-Пусти, Диман, чё ты? Подумаешь, крысу детдомовскую попугать хотел?
Подскочившая к Олюшке и обнявшая её девчонка, с которой Диман везде ходил, негромко сказала:
-Дим, тащи его к директору, здесь морду набить — мало будет.
И тащил Диман Акимова за шкирку, как обгадившегося кошака, через пол школы в кабинет директора. Там эта Петрова слово в слово повторила все Акимовские слова...
Акимов сначала попробовал было отказаться и свалить всю вину на своих шестерок, а директриса, устало вздохнув, сказала:
-У нас с тобой был перед каникулами разговор?
-Ну, был!
-Значит, будем расставаться — поедешь в Лесную школу, хватит.
-Там одни дураки учатся. Чё я там буду делать?
-Учиться, здесь не можешь, может, там получится.
Прозвенел звонок на урок, Диман с Петровой побежали в класс, а директриса повела Акимова сама.
-Извините, Анна Викторовна, я ненадолго. Значит так, шестой "Б", послезавтра в шесть часов вечера собрание вашего класса с родителями, я подчеркиваю, всем явиться с родителями. Ну, Акимов, я жду, что ты скажешь?
-Я че, один что ли этим занимался?
-Встаньте, кто ещё оскорблял и обзывал Олю Платонову.
В классе наступила мертвая тишина. Никто не встал.
-Значит, все хорошие, один Акимов?
-Нет, я тоже! — с тяжелым вздохом встал Ершов, из Акимовских друзей.
-Надо же, совесть, оказывается, у тебя имеется, Ершов? — сильно удивилась директриса.
-Больше никто? Ндаа, как обзывать слабую девочку — желающие всегда находятся, а как сознаться... хорошо, будем разбираться более серьезно. Предупреждаю, даже за один косой взгляд в сторону девочки, будете строго наказаны. Еще раз извините, Анна Викторовна.
Директриса ушла. А в классе весь урок стояла непривычная тишина.
На перемене в класс ввалились Кондрат и ещё три борзых таких его одноклашки:
-Ну что, мальчики-одуваны, языки свои паскудные высовывать стали? И на кого, на слабую, худую девчонку? Пошли, поговорим, Аким, ты давно напрашиваешься...
-Никуда я не пойду!! — Как-то истерично выкрикнул Акимов.
-Да, ладно, — сказал самый борзый из них — Бобер, — после уроков встретим, куда он денется! А там и брат Платон добавит.
Вот тут-то Акимову поплохело, он же не знал, что эта девка — сестра того самого Платона... И как бежал он после уроков задворками к дому, оглядываясь и боясь, точно также и в школу утром пришлось идти, а его второй шестерка — Лящук, совсем не пришел в школу — резко заболел.
В школе все прошло спокойно, если не считать того, что на переменах в класс поочередно заглядывали восьмиклашки, внимательно оглядывая всех, а некоторые в наглую спрашивали:
-Олюшка, тебя никто не обзывает?
-Нет! — отвечала эта... и че он с ней связался, знал бы, кто у неё брат — оббегал бы как мог, эх, подставил его Лящук — гад. Это ведь с его подачи Аким полез к этой...
А у подъезда стояла и курила какая-то тетка, пожилая... увидев его, резко бросила сигарету и, привалив Акима к неоткрывающейся половинке двери, вежливо так, проговорила: -Я, бля, ни родителям, ни бабке твоей жаловаться не буду, я тебе сама рыло начищу так, что месяц будешь на мир сквозь щелки смотреть. Ты, сука, на кого пасть открыл? — И дальше эта чокнутая тетка подробно объяснила, что и как будет с ним, если он даже взглянет в сторону Оли.
А назавтра было собрание... Акимов шел туда как на расстрел, директриса не поленилась, дозвонилась до Лящукова отца, и 'больной' сынок, Акимов и Ершов стояли на виду у всего класса и всех родителей.
А Платон не отрываясь смотрел именно на него, Акима, и это было страшно.
Директриса произнесла недолгую речь, пояснив, что и как. Родители загудели.
-И что, если девочка из детдома, её надо гнобить? — это выступил его, Акима, батя.
А Лящука отец встал и при всех сказал:
-Я должен принести свои извинения вам, Александр, и Оле — это моя вина. Я в разговоре с женой обмолвился, что у него, — он мотнул головой на сына, — в классе будет новенькая девочка с тяжелой судьбой, а чадо услышал и вон как завернул.
Платон молчал, только сжимал и разжимал кулаки, и от этого становилось намного страшнее. Все родаки возмущались, а три героя все ниже опускали головы, и пылали их уши.
Наконец, Платон, прокашлявшись, сказал:
-Я хотел бы попросить, Вас, Лина Васильевна, если можно, перевести сестру в параллельный класс. Что их извинения, они сейчас извинятся, а через неделю опять начнут пакостничать. Неприятно говорить, но скорее всего, эти три... товарища быстрее всего поймут что не правы, только с помощью, — он посмотрел на свои руки, — ремня, и то может быть. Чтобы вот так не позориться, стоять перед всеми, надо бы думать, что и кому говорить. Я не пустил сегодня сестру на собрание — у неё и без этого в жизни много чего было. Извините, я пойду.
Ох как пакостно было на душе у Сашки, прибил бы этих подленьких, но что это бы дало?
Олюшку без вопросов перевели в параллельный класс, Акима после хорошей взбучки от отца ограничили в прогулках и оставили до конца первой четверти в школе, с условием, что при наличии хотя бы одной двойки — поедет в Лесную школу. Лящуку тоже прилетело не хило от папашки за длинный язык и пакостную натуру.
И как-то резко распалась их компания — Ершов откровенно старался свалить, едва завидев светлую, украшенную мудреными косичками голову Олюшки, а Акимов издали угрюмо смотрел на неё и не понимал, чего он так тогда привязался к этой хилой девчонке? Или это Платона взгляд и матерная речь той тетки на него повлияли?
Да и не до неё стало, четверть заканчивалась, а у него две двойки светили, а охота что ли с дураками учиться?
Восьмой 'А' так и привык заботиться об Олюшке, постоянно проверяя, что и как у неё, и все в школе знали, что вот этих двух таких разных сестер Платоновых задевать не стоит.
Сашка тяжело переживал за сестричку, но она уже совсем освоилась в параллельном, подружилась сразу с тремя девчонками, и как ни странно, с Бобром, который, усмехаясь, звал её 'мелкая подопечная'. И частенько провожал из школы до дому, благо, что жили по соседству, а Светка ходила в продленку.
Олюшка иной раз спокойно сидела целый урок у раздевалки на стуле, что-то читая из заданного, ожидая, когда закончится шестой урок, и они с Сашкой пойдут домой. И никто ни разу не подколол Бобра, что он возится с этой малявкой, знали, что не заржавеет — прилетит мгновенно .
Вечерами у Платоновых всегда было многолюдно, припирался Бирюк.
-Чё ему одному дома торчать, Леха на занятиях, скукота. А у тебя, вон, как все кипит.
Частенько приходили Димка со своей Петровой, та помогала девчушкам разобраться с чем-то не очень понятным, а Диман учил Санька разбираться в компе.
А с Диманом как-то незаметно и Бобер с Чумой прилепились.
Теща с девчонками летом насушили всяких травок для витаминного чая, вот Бирюк и суетился на кухне, найдя себе подходящее занятие: священнодействовал, смешивал всякие травки, каждый раз предлагая что-то новое, а с чем пить чай, он, не заморачиваясь, всем приходящим вываливал:
— Чай наш, а чего к чаю — с вас, да хоть вон кило сахару и сушки, народу до фига, вот и тащите кто чё может.
И тащили, Димка с Петровой привезли от Полосухиных всяких компотов и варенья, Бобер приходил всегда со своей любимой 'Коровкой', а Чума, оказывается, обожал баранки, вот и стояла у Сашки с Лесей на столе большая салатница, в которой не выводились карамельки всякие...
А в октябре осчастливила Леся Санька известием, что к концу июня у них родится ребенок.
Вот Санек обалдел... обрадовался, конечно, сильно, но и боялся, что вдруг из него не получится нормальный отец.
Успокоила его мятущееся сердце теща:
— Сашка, если ты — плохой отец, то я тогда Майя Плисецкая.
Санек посмотрел на свою кругленькую мам Нину и засмеялся:
-Успокоила!
Лерка, как и Антон, трепетно и внимательно следила за своей беременной мамкой. Может, случись Наткина беременность до похищения, Лерка бы и взревновала, и дуться стала, но сейчас, когда папТоша — она вслед за Колюней стала его так же звать — старался сделать их жизнь такой насыщенной и радостной... она искренне порадовалась за свою, такую сейчас счастливую, мамку. Да и бабуля, которая с нетерпением ждала малыша, поясняя Лерке, как совсем взрослой:
-Лер, вы — однозначно мои внуки, я вас всех одинаково буду любить, но Тошка, он вон до полтинника дожил одиноким волком, подружки были, а толку-то, их его деньги больше интересовали. А чтоб ребенка ему родить — как же, фигура испортится. А сейчас вы, Наташа, которая его поняла и приняла, он ведь второе дыхание заимел. Знаешь, как скучно я жила? Он же, поросенок, меня совсем редко навещал, все по телефону общались, а я и кисла со своими болячками всякими. Сейчас и болеть-то некогда — вон какая семья большая.
Она полностью отстранила Натку от готовки:
-Не хватало, приезжаешь после своей работы уставшая, а я весь день дома. Вот родишь, подрастет дите, тогда — пожалуйста, а сейчас — отдыхай!
Натка вслух радовалась, что ей страшно повезло, даже не с мужем, а со свекровью.
-Антон Сергеевич, — спросил его зам, — а когда мы Вашу супругу увидим?
-Не скоро!
-Нам же интересно увидеть первую леди, — не унимался зам.
-Она не картина, чтобы её разглядывать!
-Значит, на Новогоднем корпоративе Вы будете один?
-Корпоратив, если и будет, то без меня! Всё? Или ещё вопросы имеются?
-Ннет, все понятно!
Зам свалил, а Антон, раздосадованный вопросами о Натке, пошел в бухгалтерию, заранее пояснить финансовому директору, что корпоратив если и проводить, то скромный.
И опять попалась ему в коридоре длинноногая красотка, в чем-то коротком, наподобие юбки, картинно держащая сигарету кроваво-красными коготками, и крутящиеся возле неё два юнца, в модных прикидах.
Красотка томно из под ресниц взглянула на Полосухина и приняла ещё более соблазнительную позу.
-"Дылда! — усмехнулся про себя Антон, — сколько я вас таких видел-перевидел."
Но постоянное её торчание в коридорах возле курилки и попадание ему на глаза начинало подбешивать...
Зайдя в бухгалтерию, поздоровался — все были на местах — один стол, правда, пустовал...
-Та-ак! Алевтина Викторовна! — Антон очень редко так жестко разговаривал со своим главбухом, как по старой привычке он величал теперь уже финансового директора. — Скажите мне, недалекому...
Алевтина вмиг насторожилась — с ней Полосухин таким тоном ох как давно разговаривал.
-На каком основании мы держим в финотделе лишних людей? Нам что, надо пересмотреть штатное расписание?
