| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Петр остановил коня, словно зачарованный смотрит на диковинный город, темные усики торчком. Все как в детских сказках. Осталось только совершить подвиг и прославить собственное имя в веках...
Войска подошли поближе, туда куда не доставали ядра турецкие орудия. Начали обустраивать временный бивак. На малой территории сгрудились телеги, лошади.
Конники, прерывая сообщение, закрутились вдоль каменных стен крепости. Осталась только единственная связь с внешним миром: море, но и ее с помощью мастерградских орудий намеревались прервать. По периметру лагеря по пояс раздетые солдаты махали железными лопатами: копали ров и небольшой вал перед ним. Звонко стучали молотки и топоры в руках саперов. На глазах росли стены гуляй-города и ежики рогаток перед рвом. Первым поставили большой, снежно-белый шатер для Петра, потом полотняные палатки для воинских чинов и простых солдат. Рядом тряпкой повис царский штандарт.
Петр пригнул голову, быстрым шагом ворвался в шатер. Огляделся. Самые приближенные и верные: Лефорт, Гордон, Меньшиков с мастерградским послом, уже ждут. На накрытом столе исходит паром и соблазнительным мясным духом полное, с горкой, большое блюдо с вареной говядиной. Рядом тарелка с новомодным летним салатом: между наструганным дольками луком краснеют дольки помидоров и перца. Дальше прочие заедки. Легкое венгерское вино разлито по изящным, мастерградской работы кубкам.
— За первую победу! — провозгласил, подавая кубок царю Меньшиков.
Петр доволен собой, словно именинник. Засмеялся, опрокинул кубок. Подхватил кусок еще горячего мяса. Крепкие зубы впились в источающий ароматный сок говядину. Хорошо!
— Бабах! — оглушительно рявкнули поблизости пушки, порыв ветра колыхнул ткань шатра.
— То все хорошо други, — жестом остановил хотевшую веселится компанию Петр. Он слишком хорошо помнил неудачу первого азовского похода из истории попаданцев и не хотел повторения, — что делать завтра станем? Как брать Азов? Крепость крепкая, как бы не получить конфузию...
Настроение царя стремительно ухудшилось.
— Мин Херц! Не беспокойся, и не кручинься! — белозубо и бесшабашно хохотнул Меньшиков. Ему было хорошо. Пока ставили лагерь, он успел втихую изрядно набраться, — Побили турок с татарами так же и крепость на ура возьмем! Куда им против русских! Лучше давай за твою гвардию выпьем и...
У царя конвульсивно дернулась щека, так что чуткий к настроению царственного товарища фаворит заткнулся на полуслове.
— С такими молодцами штурмом возьмем, — произнес Лефорт и замолчал. Понял что сказал не вовремя. В палатке наступила тишина, лишь слышно как сухо трещат степные кузнечики.
— Ну, а ты как думаешь господин посол? — обратил гневный взгляд круглых глаз на Александра Петр, — Чего молчишь? Как брать станем Азов?
Александр усмехнулся жестко, одними губами, в глазах стыл холод.
— По нашим данным гарнизон крепости шесть тысяч человек. Столько же как и у нас пехоты. Да татарская конница вокруг. Это Ваша забота. Разреши показать тебе? — Александр требовательно посмотрел на царя, вынимая из полевой сумки карту. Дождавшись кивка, отодвинул блюда и расстелил карту на столе. Все нагнулись. Красным цветом выделены две артиллерийские позиции. Одна у реки, вторая напротив городских ворот.
— Что мыслите господа? — оторвавшись от карты спросил Петр, оглядывая приближенных жестким взглядом.
— Если господин посол... — ответил генерал Гордон. В глазах жесткость, резче обозначились морщины у рта. Он бросил настороженный взгляд на Александра, — гарантирует успех бомбардировки...
— Гарантирую! — коротко бросил Петелин. Лефорт понимающе кивнул. Присутствующие были осведомлены о возможностях артиллерии попаданцев.
— Ну что же сотворить невозможное для противника, значит победить. Остается передать коменданту крепости предложение о сдаче ее на честный аккорд. Того требуют правила воинской чести, — произнес Гордон. Морщинистое лицо: важное и строгое.
Глаза Меньшикова загорелись надеждой, с мольбой посмотрел на царя:
— Мин Херц, разреши! Разреши мне! — я послом пойду!
Петр с удивлением посмотрел на верного слугу. Труса тот не праздновал, но зачем ему рисковать собственной жизнью?
— Ты же знаешь, государь, косятся на меня верхние людишки! Говорят ни чести у меня нет ни доблести, ни благородства!
Царь вспыхнул, упрямо поджал и без того узкие губы. Произнес угрожающе:
— Кто доблестен и кто благороден в русском царстве я определяю.
Меньшиков с отчаянной мольбой в глазах посмотрел на своего царственного повелителя:
— Дозволь государь и мне доблесть проявить, поехать послом к басурманам!
Несколько мгновений, которые Алексашка стоял затаив дыхание, царь смотрел в глаза любимцу. Потом чуть улыбнулся маленьким ртом.
— Ну, с богом, Данилыч. — Петр притянул Меньшикова за щеки, истово поцеловал.
В сопровождении толмача Меньшиков выехал из лагеря. Там где турецкие выстрелы еще не могут достать, остановился, подвесил на кончик сабли вынутый из кармана сомнительной свежести белый платок. Украдкой перекрестился. Пан или пропал! Махнул рукой ехавшему вслед трубачу. Тот, завалившись в седле, изо всех сил затрубил, распугав закружившихся с недовольным карканьем над русским лагерем ворон. Помахал импровизированным белым флагом на кончике сабли. Турки на бастионе Азова начали показывать на него руками, значит заметили. Послы неторопливо поскакали к крепостным стенам. Хмель, бывший основной причиной опрометчивого решения как корова языком слизнуло. Несмотря на то, что на улице жарко, начало слегка потрясывать. Загарцевал у высокой каменной стены. Сверху свешиваются головы в фесках, показывают на него пальцем, говорят по-турецки.
— Я посол! — крикнул вверх Александр, — Есть тут с кем говорить?
Толмач почти синхронно прокричал по-турецки. Вниз наклонился толстый турок, качнул чалмой, ответил на вполне понятном русском языке:
— Говори урус, я Гассан-паша, управляющий этим городом!
— Извещаю! — громко и бесшабашно прокричал вверх Меньшиков, — к крепости прибыл с сильным войском русский царь. Коль сдадитесь на честный аккорд, он обещает отпустить гарнизон с честью, с ружьями и пушками. И насельников азовских, кто пожелает, обещает отпустить! А буде не согласитесь возьмет крепость на шпагу. Тогда не взыщите, три дня солдатам на потеху!
Наверху громко рассмеялся, судя по высокому войлочному колпаку с пришитой спереди деревянной ложкой, янычарский чин. Пышные усы почти достигают ушей, подбородок бритый. Пальцем показывает на посла. Выражение худого и хищного лица презрительное и задиристое. Повернулся к стоящим позади паши туркам в богатых одеждах, что-то громко произнес хриплым голосом. Те обидно засмеялись.
— Что сказал басурман? — Меньшиков наклонился к толмачу, выслушав ответ, вспыхнул. Смерил наглеца драчливым взглядом и вновь посмотрел на пашу. Тот провел обеими руками по окладистой полуседой бороде, ответил глухим голосом:
— Слава аллаху, стены Азова высоки и крепки, припасов хватает, а сердца османских воинов полны отваги! Хоть сто лет стойте под крепостью, Вам никогда ее не взять!
— Ничего! Полсотни лет тому назад казачки Азов брали, и мы возьмем, коль честию отдать не хотите! — гарцуя на коне прокричал, закинув голову вверх, Меньшиков, — Так что царю передать?
— Езжай гяур! Скорее солнце упадет на землю, чем Азов сдастся!
Меньшиков развел руками, белый платок соскользнул с сабли. Он повернулся к толмачу:
— Езжайте в лагерь!
— А ты? — переводчик посмотрел на Меньшикова с удивлением.
— Езжай, я сказал! — уже не сдерживаясь гаркнул Алексашка.
Когда толмач с трубачом отъехали сажен на сто, поднял голову наверх, нашел взглядом янычара.
— Эй ты! С ложкой во лбу, кто посмел облаять меня! Выходи из крепости, посмотрим так ли ты смел, когда вокруг нет стен!
Тот понял, видимо немного знал русский язык. Наклонился, прокричал краснея и едва ли не брызжа слюной:
— Урус, собак, шайтан!
— Выходи коль не трус!
В бойницах показались стволы мушкетов. Меньшиков пригнулся к гриве коня, поскакал прочь. Несколько запоздалых выстрелов бесполезно прогремели вслед. Он загоревал посредине поля, разделяющего турецкую крепость и русский лагерь. Вскоре открылась небольшая дверь в воротах, турок выехал из Азова.
Турок остановил коня за сотню аршин до русского. Одет в традиционную для янычар яркую одежду: малиновая куртка с разрезными от плеча рукавами, синие шаровары, на ногах сапоги из желтого сафьяна. На голове белоснежный колпак с свисающим позади куском материи, напоминающим по форме рукав султанского халата. Сам жилистый, поджарый, настоящий воин. На лице застыло презрение, уверен в себе как в конном бойце. Острый кылыч в руке играет, выделывает замысловатые движения, над головой звенящая яркая дуга, лезвие бросает по сторонам стремительные солнечные зайчики.
Кылыч, клыч — турецкая сабля.
— Урус, шайтан, иди сюда — прокричал турок, — уши отрежу!
Меньшиков зачастил в ответ московской матерной скороговоркой. Сердце стало колотиться в два раза чаще. На ладонях появился липкий, противный пот. Он торопливо вытер руки о кафтан и перехватил поудобнее эфес. Из ножен с певучим звоном вылетела, мерцая благородной синевой, сабля.
— Держись, гололобый! За все ответишь! — промычал сквозь зубы Александр и до крови закусил губу. Родной дядя погиб в бою с татарами, а его жена сгинула без вести в плену. Неоплаченных счетов хватало... Сейчас этот турецкий офицер олицетворял все беды, которые принесли османы и татары русским. Меньшиков больше не колебался.
Направив саблю параллельно земле на высоте лица острием на противника, он с силой пришпорил бока жеребца. Тот захрапел, кони галопом понеслись навстречу друг друга. Комья земли вместе с увядающей травой полетели из-под копыт. Кылыч, словно живой закрутился в ладони турка. С каждым мгновением усатое и безбородое лицо янычара все ближе. Физиономия вполне славянская, встретишь в ростовской глубинке и не обратишь внимание. Таких тысячи. Быть может когда-то его называли Иван или Петр, но сейчас это турецкий воин и фанатичный враг православных.
Встретились где-то на середине. Чуть поднявшись в стременах, Меньшиков нанес страшной силы косой удар с потягом.
'Вжиг!' — тонко просвистела бритвенно оточенная сабля.
С потрясающей ловкостью янычар отразил удар кылычем. Звонко лязгнули клинки, кони унесли поединщиков. Всадники развернулись. Черт, с разочарованием подумал Меньшиков, не попал. Янычар хищно улыбается в длинные усы. Доволен, враг попался достойный. Кылыч так и летает в руке разбрызгивая по сторонам солнечные лучики. Всадники вновь понеслись навстречу. Сабля с кылычем высекли искры друг из друга, враги вновь унеслись в разные стороны.
Бой затягивался. На валах, окружавших лагерь русских, воцарилась тишина. Солдаты, офицеры, сам царь молча смотрели на поединщиков. Петр досадливо всплескивает руками, на лице обиженное выражение.
— Ловок, бестия! — прошептал царь, вот только непонятно к кому это относится. К турку или к Меньшикову. Раз уж ввязался в поединок, обязан победить! Ну что же такое, опять турок невредим! Убьют дурака, прибью, шепчут губы.
Солнце постепенно склонялось к закату, удлиняя тени и окрашивая закат розовым. Еще немного и бой станет невозможен. Ветер донес протяжное, заунывное пение муэдзинов с многочисленных минаретов Азова.
Конники понеслись друг на друга но уже гораздо медленнее. Сошлись, закружились в бешенной рубке.
Вжиг... вжиг... дзинь... дзинь... — Зазвенела отточенная сталь.
Лошади грызут одна другую, озверели вслед за людьми. Обмен ударами продолжался на протяжении множества ударов сердца. Справа, слева. Янычар атаковал с бешенной яростью, не мешавшей ему обороняться как человеку, дорожащий целостностью собственной шкуры. Словно смерчи в бесконечных степях Причерноморья, пара кружилась, изгибалась, пытаясь хоть краешком лезвия достать ненавистного врага, но все тщетно. Турок азартно оскалил зубы, глаза хищно сверкают. Рубится изо всех сил, лязг соприкасающихся клинков становился все чаще. Наблюдавшие за поединком турки и русские затаили дыхание.
У Меньшикова был хороший учитель. Два последних года почти каждый день он занимался с старым казаком-донцом, мастером сабельного боя и не без основания считал, что он очень неплох. Кылыч начал подниматься для удара Александр изловчился. 'На, получай!' Он полоснул саблей снизу-вверх, ощутив, что на этот раз она встретила живую плоть. Кони вновь развели бойцов. Вроде наконец достал врага, подумал Меньшиков. Он бросил тревожный взгляд на саблю. Лезвие в алой крови. Янычарский ага еще держался на коне, но уже качался словно пьяный, с каждым мигом все сильнее. Сабля выпала из обессилевшей руки.
— О аллах! — простонал турок и бездыханный рухнул на зелень весенней степи.
Победителя в русском лагере встретили как героя. Солдаты и офицеры высыпали за рогатки. У входа в царский шатер встречают приближенные к царю люди во главе с Петром. Стоявшие рядом в две шеренги служивые восторженно кричат: 'Виват!' У Лефорта на губах слегка ироничная улыбка, закатное солнце насквозь просвечивает зажатый в руках кубок с хлебным вином. Глаза Петра восторженно горят, смотрит с нешуточным восторгом и уважением. Когда довольный встречей Меньшиков, красуясь, щегольски спрыгнул с коня, кинулся к нему. Схватив за уши и удивляясь новому в старинном приятеле, глядел в глаза. Крепко поцеловал в губы.
— Не посрамил! Хвалю! — обернулся, — Чару герою!
Лефорт с поклоном подал кубок. Подобно грому вновь грянуло: 'Виват!'
Ночь прошла почти что спокойно. Лишь под утро, когда в сон клонит больше всего, на границах лагеря несколько раз вспыхивали перестрелки и жестокие рукопашные схватки. За час до расцвета янычары вышли через потайную калитку из крепости. Турки подползали к позициям царских войск, пытались резать зазевавшихся часовых. Но бог миловал, никого не подстерегли.
Русские полки, поднялись рано, вместе с солнцем. Если все получится как задумывали, перед обедом штурм.
Александр лежал на боку на слегка пожухшей траве немного ниже вершины холма. Сюда уже не добивали орудия Азова. Во рту меланхолично каталась сорванная травинка. Утро началось с по настоящему летней жары. Лицом, шеей ощущал он жаркое дыхание солнца. На земле лежал клочок бумаги: письмо из дома. Вчера вечером весточку принес радист. Сейчас, перед боем, он вновь вспомнил о письме из дома и выложил его. Все как в предыдущем, только в конце приписка что Егорка опять плакал и спрашивал когда вернется папа. Хотелось быстрее вернуться домой в Москву, но пока не будет решительного успеха, это невозможно. Он поморщился и посмотрел вниз. Вид с холма открывался великолепный. Как на ладони видны высокие стены, боевые башни, бастионы крепости и застывшие на якорях громады турецких кораблей посреди сверкающей на солнце реки. Голые мачты с реями торчат, словно кресты на кладбище. Над стенами в глубине города возвышается три тонкие башни минаретов. Полумесяцы на вершине горят золотом. Из города доносится азан: невидимые муэдзины стараются, призывают правоверных к молитве.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
