Цинёв горячо говорил, почти тараторил, глядя снизу вверх на Андропова, помаргивал круглыми глазками, а сам лихорадочно примеривал слова, вкладывая их в одну фразу одну за другой, в поисках нужных слов, именно тех, которые придутся начальству по сердцу... При этом надобно не врать, а как можно ближе придерживаться мыслей, которые к тебе самому поближе — так убедительнее получается. Но, похоже, все как лбом в дубовые ворота!
Непроницаемый Андропов слушал молча и с досадой.
Допрыгались, называется. То, что он сам не раз и не два... и не три... думал про себя... С тем же и Димой Устиновым по душам обсуждали... Оказывается, люди на всех этажах сходным образом считают! Ну да... что уж тут... ведь не слепые же они!? К примеру, они с Устиновым всегда готовы работать, в будни и в праздники, с утра и сколько понадобится! Тот же и лизоблюд Черненко, с которым недавно обсуждались кадровые перемещения, также ведь горбатится без продыху и выходных. И Косыгин то же самое, и Громыко. А, вот, Кириленко — совсем другого замеса человечек! И Кулаков, пьянь чертова... и Полянский, и другие пустоцветы в органы власти, все как в теплицу пристроились... Да и сам Леонид Ильич... что уж там греха таить, последние годы отнюдь не горит на работе. Получается так: один воз везет, а трое на возу сидят, ножки свесив.
Георгий Карпович Цинёв — та еще скотинка, отзывы от коллег о повадках этой личности почти сплошь негативные, но ведь работящ, но ведь пашет, ощутимую пользу приносит! И теперь сидит перед своим начальником и открыто шею подставляет: на, кусай меня насмерть, Юрий Владимирович! Эти его сбивчивые откровения подать как надо в приватной беседе — и отступится от него Леонид Ильич!
Андропов стремительно покатал в уме несколько вариантов разговора с Самим... Нерационально.
— Оратор из вас, Георгий Карпович, прямо скажем, не самый завидный, тем не менее, наговорили вы тут сейчас много... И по делу. Согласен по многим пунктам. Да, что уж тут разумом вилять: отнюдь не все те большевики-ленинцы, у кого партбилет в кармане пиджака. Что ж, и по этому направлению мы с вами поработаем, когда Партия прикажет, а покамест не будем сами уподобляться приспособленцам и лодырям, будем двигаться дальше и честно исполнять свои обязанности... Помните, как этот говорил... в пьесе у Фадеева?..
— Товарищ Левинсон?
Вот ведь... Скорее всего, Цинёв только хотел услужить своему патрону, просто фамилию подсказал, но Андропову опять, в тысячный раз за последние годы, примерещились намеки на его якобы еврейские корни... Но отчим-то в этом не виноват!.. Осточертело оправдываться и объясняться.
— По-моему, да. Впрочем, фамилия здесь не важна, а важен смысл сказанного. Оба доклада, как я надеюсь, вы мне оставляете?
— Так точно, Юрий Владимирович.
— Оба доклада приняты. Я с ними еще поработаю. Хотите что-то добавить?
— Никак нет!
— Това-арищ ... генерал-полковник... Не в казарме! Считаю, что сегодня мы с вами неплохо потрудились, на обед себе заработали. Не задерживаю долее, до свидания. Если что срочное и важное дополнительно появится — звоните сразу, напрямую, невзирая на время года и время суток.
Цинёв торопливыми шажками удалился, весь в переживаниях от этого неровного... а в общем-то и не такого уж неудачного совещания... Не часто доводится вот так... прямо... почти без табели о рангах...
Андропов смотрел невидящими глазами перед собой, на волнистые портьеры, полускрывающие огромное окно в стене, что напротив, пальцы сами собой подбивали в единую аккуратную стопу страницы обеих справок...
В тот июньский день одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в кабинете у Андропова случилось неожиданное: министр, председатель КГБ, завербовал... точнее, перевербовал в сторонники верную брежневскую шавку, своего заместителя Цинёва... Но оба они — председатель и его зам — пока еще не догадывались об этом, просто не успели прочувствовать.
Г Л А В А 8
Мир создается героями и богами, а принадлежит зевакам. Было так всегда, будет и дальше, пусть и не вовеки, но на все неопределенное время существования человеческой цивилизации. Или совсем крохотное, — подсказывают скептики. На сей счет существует сто тысяч самых разных мнений. Да, войны, большие и малые, да, болезни, кризисы, да, экология, истощение недр...
Однако, лично я убежден и уверен: преждевременно говорить о закате эры homo sapiens, которая, при всех её пороках и недостатках — отнюдь не мотылек-однодневка. Мне представляется, что человеческая цивилизация третьего тысячелетия — не свеча на ветру, это надолго, это на годы...
— Спасибо, до свидания!.. До свидания!.. Всего хорошего, до свидания... Спасибо, всего доброго!..
— Всего хорошего. Вещички не забываем. Ничего не забываем за собой!
Есть! Всё! Московский вокзал, и это уже Город Петра, Ленинград, а это его главная улица Невский проспект — точняк, он самый, вон, и табличка на стене!
Там, вдалеке, в створе прямой полусонной улицы, виднеется шпиль, вроде бы золотой-позолоченный. То ли это Адмиралтейство, то ли Петропавловская крепость (Лук нетвердо помнит разницу между достопримечательностями), но главное — туда надо идти, к Неве, к Дворцовому мосту. Все прямо и прямо, никуда не сворачивая, и тогда он не заблудится. Под конец прямого пути обнаружится Дворцовая площадь с Александрийским столпом, она должна быть справа, а за нею, дальше и слева, Нева и Дворцовый мост, ведущий на Васильевский остров. На Васильевском, где-то рядом с мостом, главное здание ЛГУ, там приемная комиссия.
Еще полчаса назад Лук маялся ожиданием, весь в невнятных мечтах и опасках.
За двойным грязноватым стеклом еле-еле угадывается рассвет, да и он то и дело смазывается огнями придорожных станций; тетка-проводница бегает туда-сюда по плацкартному вагону, бесцеремонно орет во весь голос, чтобы "граждане пассажиры" вставали и сдавали постельное белье: Ленинград через полчаса! Конечная станция!
Лук наволочку-простыню-полотенце сдал одним из первых, уже успел одеться, умыться... то-сё... Теперь в оба туалета очередь, а он лежит, одетый, на пустой верхней полке и таращит глаза в окно, в попытке узреть подробности предрассветного Ленинграда...
— Обводный проехали... через три минуты...
Лук уже с детских лет знает, что Обводный — это Обводный канал, одна из водяных артерий Питера... Он даже приблизительно понимает, где это на карте города... где-то близко к вокзалу, все правильно дед сказал, вот-вот уже... У Лука есть карта Ленинграда, отец снабдил, подробная, с маршрутами подземного и наземного транспорта, но здесь неудобно ее разворачивать, да и лень...
Двое суток в пути. Лук даже и не подозревает, что в этом промежутке времени, Большого Времени, того, которое неустанно топочет, гудит и мелькает мимо вагонного окна, случилось многое важное в мире: например, успел рухнуть режим "черных полковников": греческая хунта мирно и бесславно прекратила свое существование. Министерства иностранных дел ФРГ, ГДР и СССР дорабатывают последние штрихи документа, который через полтора месяца станет мировой сенсацией: два немецких государства официально признают друг друга, обменяются грамотами и послами.
А Ричард Никсон, сидя один-одинешенек в Овальном кабинете (строго наказал сотрудникам аппарата Белого Дома не беспокоить его хотя бы час), принимает для себя черное и страшное решение: сдаться, наконец, хлебнуть позору досыта! Да, да, еще разок прокачать с адвокатами все мыслимые и немыслимые увертки и контраргументы против уотергейтского скандала и... того... Возьмет — для самой последней попытки устоять! — максимум две недели, до черезследующего понедельника — и как в прорубь с головой! Авось, не посадят в узилище Президента Соединенных Штатов Америки... не станут... как какого-нибудь...
Впрочем, сегодня хоть Луна и Солнце лопни, сегодня Луку по барабану все дипломаты, уотергейты и войны мира, он в Ленинград приехал!..
Давным-давно, еще в седьмом классе, Микула рассказал ему очень стебовую вещь: Земля, и все мы, вместе с нею, каждый год пролетаем в космосе, вокруг Солнца, почти миллиард километров. Точно! Как Лук сам до этого не додумался!? Стало быть, он лично за всю жизнь налетал семнадцать миллиардов километров. Это много, но вселенная еще больше. Если построить мысленно модель мироздания, то получится премиленькая картина.
Пусть Солнце диаметром 1 сантиметр. Тогда пылинка Земля, диаметром 0, 1 мм повиснет на расстоянии полутора метров от Солнца, а полупылинка Плутон — на расстоянии 60-ти метров. А самая близкая к нам фасолина-звезда Проксима Центавра, на расстоянии 300 километров... И это только микрокусочек от захолустной Галактики на краю видимой бесконечности.
При таких масштабах вселенского быта, Лук, ты просто обязан быть смелее в помыслах и поступках!
Двадцать четвертое июля одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Без двадцати четыре, почти ночь, но уже утро, светает. В такую рань идти Луку некуда, какая-то там университетская приемная комиссия где-то на Васильевском острове откроется не раньше девяти, а то и десяти... А сейчас... и четырех нет, четыре без нескольких минут. У Лука наручные часы на левой руке, родители подарили под семнадцатилетие, черный ремешок из дешевейшего кожезаменителя успел потрескаться и ослабнуть — болтается на запястье, надо будет проковырять еще одну дырочку и подтянуть... Город спит, кроме вокзалов, разумеется, кроме пунктов охраны правопорядка, дежурных больниц, разводных мостов и иных жизненно важных для города служб... Кафе, столовые, магазины, кинотеатры, газетные, пивные и табачные киоски, стадионы, парки, библиотеки, гостиницы — к таковым не относятся! Но не будет же Лук сидеть, как последний дурачок, в зале ожидания, поближе к милиционерам, пасти свою сумку с вещами, нюхать тошнотворные вокзальные запахи и ждать назначенного часа!? Мало ли что он обещал предкам! Это было давно, в Павлопетровске, а теперь он свободный взрослый человек! Сумку с барахлом в камеру хранения... эх, долой пятиалтынный... документы и деньги в наплечную сумку — вперед! На свидание с Питером... Первое свидание!
Рассвет хмур, но без дождя. В такую рань автомобилей на Невском не много, автобусов с троллейбусами еще меньше... да их вообще нет. Нет, есть: вон, "львовский проехал", еще какой-то фургонообразный, без пассажиров... А, это поливалка с цистерной! Поливает уже, в такую рань! Такси опять же шастают, сплошь двадцать четвертые волги... Но какая разница — красные на них огоньки, зеленые... все равно он пешком пойдет! Времени полно.
Первое удивление Лука связано, как ни странно, с нумерацией строений: на его стороне 81, а на другой, четной, уже сотня с лишним! Вот такая диспропорция в ширине домов, четных и нечетных. А почему бы взять и не перейти на ту сторону проспекта? Прямо наискось, пока машин и ментов не видно!? Вперед!
Витрины, тротуары, неоновые всполохи рекламы — на все таращит глаза восхищенный Лук, хотя, казалось бы, чего здесь такого особенного!? Ну, может, в Питере все поярче и повыше, чем у них, в провинциальном Павлопетровске, но уж никак не больше, чем в Москве! Лук бывал в Москве, давненько, правда...
О, нет! В Ленинграде — и дома, и арки, и небо, и звуки, и воздух... здесь все особенное! Да! Он на месте! Лук втягивает ноздрями запах большого города, густой, жирный от постоянного угольного смога, все еще теплый, не успевший остыть за короткую летнюю ночь... Запах резины и мокрой пыли от поливальных машин. Йес, блин! Он прибыл именно туда, куда надо, он там, где всю жизнь мечтал побывать, очутиться хотя бы на несколько дней!
Лук остановился посреди пустынного тротуара, упершись невидящим взором в афишу кинотеатра "Новости дня": даже если он провалит первый же экзаменационный предмет, то обманет предков, запросто обманет, без малейших угрызений совести: до конца вступительных будет им парить мОзги об успешной сдаче очередных экзаменов... А их четыре! И почти целый месяц проживет в Ленинграде! И только потом вернется... опозоренный... не поступивший...
А может быть, он поступит! А почему нет!? И тогда вааще!.. А может быть даже — даже если и не поступит — удастся тормознуться где-нибудь на стройке, или на заводе, разнорабочим. Подальше от родителей и более успешных одноклассников... И в армию из Ленинграда уйдет... И вернется туда же. Нет, лучше об армии не думать. Другие же поступают — а он чем хуже!? Он лучше!
Лук поклялся про себя, мысленно дал крепкое, святое, словно обет рыцаря-крестоносца, нерушимое пацанское слово: если он поступит в универ на дневное — обязательно придет сюда, на Невский, в кинотеатр "Новости дня" и посмотрит вот эти вот... короткометражки, включая древних "Самогонщиков" со знаменитой троицей Вицин, Никулин, Моргунов!.. Так и сделает, на следующий же день после зачисления в студенты, а если афишу поменяют — все равно сходит и позырит то, что будет, без разницы. Главное — запомнить место и не перепутать адрес: кинотеатры здесь сплошняком идут.
Репертуар небольшого кинозальчика на Невском обновлялся в те далекие времена весьма неспешно: "Самогонщики" шли, не сходя с экрана, еще много-много дней, недель и месяцев, аж до 1976 года (дальше Лук просто умаялся следить); через три с половиной недели Лук успешно поступил туда, куда и хотел, на дневное отделение факультета психологии ЛГУ имени Жданова, сдав три экзамена на пятерки, а один на четыре балла, но этой рыцарской клятвы своей он так и не исполнил.
Второго августа прошел первый экзамен, математика, шестнадцатого последний, история, за которую Лук и отхватил опасные четыре балла. Но в итоге: девятнадцать плюс четыре с половиной (средний школьный балл) — уверенно проходная сумма!
Экзамены закончились, зачисление произошло благополучно, а дальше начались волшебные питерские будни!
Из абитуриентского общежития Лука в конце августа "попросили", ибо не на век заселен, студенческую общагу ему не дали, увы, поскольку он, по провинциальной наивности своей и своих родителей, не запасся липовыми справками о трудном имущественном положении (не более сорока пяти рублей в месяц на каждого члена семьи), опыта снимать жилье на Львином мостике у него не было (в сентябре Лук едва не стал жертвой "жилищной" мошенницы, но все-таки с боем отстоял свои двадцать рублей), в итоге он до конца весенней сессии снимал проходную, отгороженную шкафом комнату, по сути — угол в трехкомнатной квартире-распашонке на проспекте Кима 28, на самом краю острова Декабристов, младшего брата Васильевского острова.
В первый год питерской жизни хватило у Лука досад, невзгод и неурядиц, но это все так... мелочь, семечки, пустяки в сравнении с восхитительной свободой студенческого бытия!..
Микула поступил в назначенный ему "Военный институт", на военно-юридический факультет — и сам не заметил как. Отныне, с первого августа, реорганизованное и укрупненное высшее военное училище зовется: Военный институт Министерства Обороны СССР. Да какая, в общем-то разница...
Ну, проснулся в своей новой московской комнате, чуть более тесной, нежели прежняя, "павлопетровская", все еще не сразу понимая спросонок, где это он?.. Ну, вкусно позавтракал под маминым бдительным присмотром, ну, собрал ручки-бумажки-деньги-проездные и прочее, необходимое для успешной поездки к месту экзаменов... Ну, отбарабанил все, прочитанное ранее по тому или иному билету... Это же так просто: взять список билетов, разок прочитать по каждому билету соответствующую информацию... и всё. Нет! Еще — на всякий случай! — наугад взять билет и произнести речь перед зеркалом, потренироваться, чтобы стройно звучало. Это нетрудно. Все до единого сдал на пятерки, отец сказал, что даже и поддержка мохнатой лапы не пригодилась. Она, все-таки, была, подстраховка, но только на предварительном этапе, чтобы в приемной комиссии не отвергли ненароком невзрачную абитуриентскую заявку, песчинку в общей лавине претендентских документов. Теперь учись, будущий юрист Микула, обживай новую московскую действительность, она твоя отныне, а ты — москвич.
