Любимый город

Священник обеими руками поднял над головой круглую белую облатку. Зазвонил колокольчик и наступила тишина. Бася закрыла глаза и увидела лужу масла и лицо подруги с мёртвыми глазами.

— ...podobnie wziął kielich, wypełniony winem, dzięki składał i podał swoim uczniom, mówiąc: bierzcie i pijcie z niego wszyscy, to jest bowiem kielich krwi mojej...227

Барбара по-прежнему не чувствовала умиротворения. Священник замер с поднятой в руках чашей, а перед её глазами по-прежнему вставало видение руки с отвёрткой, с кончика которой стекает рубиновая капля крови. В полной тишине она срывается с острия и летит вниз, на пол, в масляную лужу...

— Oto wielka tajemnica wia-a-ry...,228 — нараспев произнёс священник.

— Głosimy śmierć Twoją, Panie Jezu, wyznajemy twoje zmartwychwstanie...,229 — зашуршало по храму.

В многоголосом шёпоте слышались знакомые нотки. Украдкой покосившись вправо, Барбара Ницеевская заметила, как шевелятся губы её дочки.

— ...i oczekujemy Twego przyjścia w chwale,230 — вместе со всеми закончила Бася.

Перед глазами поплыло. Барбара быстро-быстро заморгала глазами и на ощупь потянулась к сумочке за салфетками, вытереть слёзы.

226 ...и раздал ученикам своим, говоря: берите и вкушайте отсюда все, ибо сие есть тело Моё, которое за вас предаётся. (польск.)

227 ...также взял чашу, наполненную вином, слагал благодарение и подал ученикам своим, говоря: берите и пейте отсюда все, ибо сие есть чаша крови Моей... (польск.)

228 Сие есть великое таинство веры... (польск.)

229 Оглашаем смерть Твою, Господи Иисусе, веруем в твоё воскресение... (польск.)

230 ...и ожидаем пришествия Твоего во славе. (польск.)

— Мама, что с тобой?

— Hej, Krakowianko, spokojniej.231

Бася кивнула обеим обеспокоенным соседкам, но слёзы не остановились. Сквозь застилавшую глаза пелену она видела, как в её сторону оборачиваются соседи спереди. Ей было стыдно, но остановиться не получалось.

— Przez Chrystusa, z Chrystusem i w Chry-ystu-usie..., — служба продолжалась, — Tobie Boże, Ojcze wszechmogo-ący...232, — продолжал священник, не обращая внимания на плачущую дуру на скамье с левой стороны.

Господи, она прошла над пропастью и даже этого не заметила. На тонкий волосок от гибели. И своей и своего сына! О, Боже!

— ...na wszystkie wieki wie-eków.233

— Amen! — выкрикнула Барбара.

На неё снова обернулись. Но рыдать расхотелось. Совсем. Дальше всё пошло спокойно — обычная служба, обычные молитвы. Да и не стоит показывать Еве плохой пример — а то, не дай Бог, тоже вырастет в слезливую идиотку, неспособную час просидеть спокойно. Ну ещё... для верности по окончании надо будет зажечь ещё несколько этих глупых электросвечек — не помешает.

— Pokój Pański niech zawsze będzie z wa-ami-i.234

— I z Duchem Two-oim.235

— Przekażcie sobie znak poko-oju.236

Барбара кивнула и пожала руку Тересе. "Pokój dla wszystkich",237 — сказали они обе хором вполголоса. Бася только повернулась к соседке спереди (потом на очереди должна быть Ева, ещё соседка сзади — и вот вот он, знак мира на четыре стороны света), как вдруг услышала странный прерывистый грохот, перекрывший все звуки. Это было что-то совершенно здесь неподобающее, но вместе с тем неприятно знакомое и понятное.

— Всем оставаться на своих местах! Не двигаться с места! Собор захвачен ратниками Дружины Николая-Угодника! Вы все — наши пленники!

И опять автоматные очереди в потолок с разных сторон. И тишина — ни криков, ни женского визга. Все уже всё поняли. Барбара Ницеевская — тоже.

231 Эй, краковянка, спокойней. (польск.)

232 Через Христа, с Христом и во Христе, Тебе, Бог-Отец всемогущий... (польск.)

233 ...на все веки веков. (польск.)

234 Мир Господень да пребудет навеки с вами. (польск.)

235 И с Духом Твоим. (польск.)

236 Передайте друг другу знак мира. (польск.)

237 Мир всем. (польск.)

Бася огляделась. Около всех видимых дверей Храма стояли вооружённые люди в камуфляже. В основном — бородатые мужики, хотя она заметила парочку безбородых физиономий. Она непроизвольно поморщилась — бабы, а тоже туда же лезут. Делать им у них в Костроме нечего, что ли?

— Мама, что это? Что с нами будет? — Ева заглядывала матери в глаза.

— No, Krakowianko, nieżle myśmy z Tobą wpadły, — Тереса пододвинулась к Барбаре, — Spoko, dziewczyno, — она потрепала дочку по копне её волос, — najpierw spoko, niech CI, — она брезгливо поджала губы, — udławią się, a nie zobaczą przestraszonej Krakowianki.238

Ева сделала над собой усилие и постаралась улыбнуться. Вышло это как-то неуверенно.

— Пусти руку, Ева, — тихо обратилась к ней Барбара.

Та непонимающе посмотрела на мать. Бася, впрочем, и без этого уже пришла в себя и сообразила, что именно прицеплено у дочери на висящей на шее розовой ленточке.

— Нет, пока держи, — она начала лихорадочно рыться в своей сумочке. Ну быстрее же, холера, заметят!

Тереса пододвинулась ближе, закрывая движения рук Барбары от идущих по проходу пятнистых террористов.

Ну вот он, наконец! Слава Богу, что она купила не такой огромный, как раньше.

— Ева, быстро ко мне! — шёпот вышел похожим на шипение, но дочка поняла, — Возьми мой телефон и спрячь!

— Так! Все! Выходим отсюда! Быстро! Быстро, ёпересете! Ты! Тебе что, особое приглашение потребно?! Пшла, тебе говорю, ляшка грёбаная! — доносилось откуда-то сзади, всё ближе и ближе.

— Не сюда! — снова прошипела Бася, глядя, как Ева теряет время, пытаясь открыть сумочку, — не сюда, говорю!

Она вырвала свой мобильник из Евиных рук, задрала её белую блузку и втиснула его под широкий пояс юбки в горошек. Это же надо так его затянуть! И как объяснить, что никакая она не толстая, а скорее даже наоборот? Хорошо ещё, что Ева не носит кошмарных извращённых "тангов" из пары шнурков — из нормальных трусиков телефон точно не выпадет.

Похоже, Ева поняла смысл маминых манипуляций. Она снова улыбнулась (хоть и несколько натянуто) и подмигнула Барбаре. Вроде бы успели — когда подошедший к ним "пятнистый" выгнал женщин из их ряда скамей в центральный проход, а другой сорвал с дочкиной шеи розовый в звёздочки, как и его ленточка, телефон, ему не пришло в голову её обыскивать. Правда, он обыскал Басю, у которой телефона не оказалось. Прикосновения чужих рук были неприятными до судорог. Барбара выдержала это стоически.

Захватчики постепенно сгоняли собравшихся от дверей в сторону центрального алтаря. У них были какие-то большие зелёные ящики, из которых они доставали какие-то угрожающего вида круглые штуки, к которым они прикручивали какие-то металлически блестевшие ерундовины. Потом они прикручивали всё это вместе к скамьям мотками тонкой проволоки и протягивали её поперёк проходов. Очищенная от людей часть собора превращалась в нечто, похожее на паучью сеть. "Растяжки" — так Борис называл подобные устройства, припомнила себе Барбара.

В своё время Борис рассказывал о штурме больницы в Калязине, когда он ещё служил в этом... как его... "Смерче"... то есть нет, тогда, он как раз служил в "Błyskawicy". Обычно спокойный, тогда он начинал явно волноваться и наливать себе стакан за стаканом сок (слава Богу, что не чего-нибудь там покрепче). Хуже всего, говорил он, полное отсутствие информации. Никто понятия не имеет, сколько террористов в здании, как они вооружены, сколько там заложников, что вообще происходит. Всё приходится выяснять "на месте" (здесь его глаза становились злыми), теряя людей. А все случайные свидетели, говорил её муж, несут несусветную чушь, выудить из которой что-то конкретное практически невозможно.

— Смотри вокруг и всё запоминай, — шёпотом поучала Бася свою дочку, — Потом незаметно позвонишь отцу и всё подробно расскажешь. Не разводи вокруг да около, говори самое главное: кто, сколько, где и как.

— Да, мама, — ответила ей Ева.

Ева сжала руку матери. Ей было очень страшно. Басе тоже было страшно до чёртиков, и она сжала руку Тересы, недовольно смотревшей по сторонам на происходящее. Та понимающе кивнула головой. Барбара надеялась, что подруга не боится.

238 Ну, краковянка, неплохо мы с тобой попали. Споко, девчонка, первым делом споко, пусть ЭТИ подавятся, а не увидят перепуганной краковянки. (польск.)

Захватчики закончили сгон. Все люди (пятьсот человек?... тысяча?... в глазах рябит, холера... надо будет потом ещё раз сосчитать...) столпились между пресвитерием239 и первым рядом скамей. На скамьи их не пускали "пятнистые", угрожая автоматами, а на пресвитерий они опасались заходить по старой памяти. В общем, давка была, как в автобусе в час "пик". Тем более, что во втором ряду скамей встали "пятнистые", и ближайшие к скамьям люди инстинктивно старались держаться от них подальше. Бася, Ева и Тереса оказались как раз среди них.

Сначала они тоже подались назад, но толкаться спинами, имея перед собой пустое пространство, показалось глупым, и они вернулись обратно. Теперь можно было по крайней мере, опереться руками о скамью. Правда, теперь в глаза глядело дуло автомата в руках массивной блондинки с красным лицом, связанными в пучок волосами и красной повязкой на лбу. На ней великорусскими буквами было написано "СЪ НАМИ БОГЪ". Остальные "пятнистые" тоже носили такие повязки. Бася встретилась глазами с блондинкой. Та повела в её сторону автоматом, и Бася быстро отвернулась. Холера, как всё это глупо!

— Слушать меня! Эй, вы! К вам обращаюсь! — объявил один из захватчиков с ведущей на амвон лестницы, — Да! Вы, ляхи! Слушать меня внимательно!

Найдя хоть какой-то центр событий, все головы повернулись в его сторону.

— Все меня видят? Отлично! Значит, так! Я, сотник Дружины Николая-Угодника Гамаюн, объявляю вам всем: сегодня, пятого сентября две тысячи девятого года специальная боевая группа под моим командованием приняла контроль над языческим капищем, именуемым "Кафедральным Собором Христа-Спасителя". Оглашаю, что мы есмо тут и тут останемся до тех пор, пока польский Канцлер не удовлетворит наших требований!

Всё было понятно. Именно так, как, по словам мужа, было в Калязине. Сначала появляются какие-то типы в камуфляже, потом они объявляют требования, потом их, разумеется, никто не выполняет...

— ...выпустить из узилищ кровавого польского режима наших товарищей, борцов за свободу Великоруссии, признать независимость Великорусской Республики, немедленно начать с Великорусской Республикой переговоры о выплате возмещения семьям жертв кровавого польского режима...

Басе стало совсем грустно. Ну как можно быть такой неудачницей? Сначала угодить в лапы одного бандита, теперь в лапы других. Тогда, идиотка холерная, втянула в это сына, теперь, кретинка грёбаная, дочь. Она оглянулась на Еву — та широко раскрытыми глазами глядела на произносящего речь "сотника"... или как на ихнем холерном языке называется его холерный чин?...

— ...до тех пор, пока польский Канцлер не удовлетворит всех наших справедливых требований, мы будем удерживать здесь вас всех в качестве заложников! Если польское войско или полиция попытается применить против нас силу, знайте, ляхи — вы умрёте первыми! Запомните, токмо едино вам может помочь: если польский правящий режим прислушается к нам! Сие есть в ваших собственных интересах.

Тереса грызла губы, скрывая бессильную ярость. Ева прижалась к матери и всхлипывала. Барбара гладила её по голове, стараясь не вспоминать ни о Калязине, ни о Мышкине. Когда-то она всей душой переживала за запертых там людей, а теперь пришла их с дочерью очередь... Сколько человек погибло в Калязине? Сколько уцелело в Мышкине? Какие теперь шансы у неё? Нет! Она не хочет умирать!

— Нет! Я не хочу умирать! — закричал пронзительный женский голос совсем рядом.

239 Пресвитерий — пространство около алтаря в восточной части храма (обычно на возвышении). Туда имеют право входить только священники.

Кричала стоящая около неё женщина в шляпе с пёрышком — та самая, что сидела около них на скамье. Она кричала и заламывала руки в направлении стоящего на амвоне "сотника Гамаюна".

— Ньет, я тут ни пги чём! Я нье полька! Ich heiße Eva Sander! Ich bin keine Polin! Ich bin aus Pommern, aus Kolberg!240 — надрывалась она, — Я есм на вашей стогоне! Я ньенавижу полякоф! Я льюблью Въеликогуссию!

Среди "пятнистых" началось движение. Стоявшая напротив Баси блондинка вышла в проход, там где вопила немка.

— Я есмь за вас! Мой отец быль участник инсуггекция в Кольбегг! Единовгеменно с вашей инсуггекция в Костгома. Я всьем гасскажу о вашей богбье, токмо выпуститье мьеня!

Сотник на своей лестнице молчал. Истеричка из Кольберга продолжала вопить: про солидарность, про общую борьбу, про свою поддержку великорусскому народу. По-немецки, по-польски, по-великорусски. Очень громко. Наконец пятнистому сотнику это надоело и он махнул рукой кому-то внизу.

Блондинка сделала своим автоматом резкое движение вперёд, прикладом в живот немке. Та согнулась напополам, шляпа слетела с головы, блондинка ударила её кулаком в лицо, та отлетела на людей. Они отступили, немка упала на пол. Попробовала встать, но снова упала. Блондинка нагнулась к ней, подняла. Та плакала и хватала ртом воздух.

— Tak! Pokaż tej pindzie, gdzie pieprz rośnie!241 — донёсся мужской голос откуда-то из середины толпы.

Басе стало стыдно. Пытающаяся выслужиться перед захватчиками немка была, конечно, неприятной особой, но "болеть" за этих пятнистых уродов было ещё хуже. И прежде чем Барбара Ницеевская успела сообразить, что она делает, она закричала сама.

— Оставь её, слышишь!

Блондинка отпустила "Еву Зандер" (та не удержалась на ногах, снова упала на пол и попыталась отползти назад) и подошла к Барбаре. Посмотрела на неё и ударила прикладом в плечо. Бася закусила губу от боли. Рука онемела.

Всё остальное произошло очень быстро, но Бася видела каждую деталь происходящего. На пятнистую блондинку набросилась Тереса с криком "Stój, ty, k...a!"242. Блондинка попыталась встретить её, выставив приклад, но подруга успела чуть изменить направление движения и ухватиться за её автомат, оказавшись с блондинкой вплотную. Примерно секунду-полторы обе женщины пытались освободить оружие, потом Тереса чуть подвинулась назад, её руки как-то закрутились, автомат оказался у неё в руках, а блондинка замахала руками и чуть не упала. Со стороны "пятнистых" кто-то выкрикнул какую-то команду, что-то загрохотало. Тереса повалилась на пол, выпустив автомат из рук. За спиной у Баси закричали какие-то женщины. Ей в руку вцепилась Ева.

240 Меня зовут Ева Зандер! Я никакая не полька! Я из Померании, из Кольберга! (нем.)

241 Так! Покажи этой стерве, где перец растёт! (польск.)

242 Стой, ты, б...ь! (польск.)

Только сейчас Барбара Ницеевская поняла, что произошло. Тереса мертва! Так же, как Верка. Этот кошмар вернулся. Всё повторяется снова! Этого не может быть. Это просто сон! Она закрутила головой, пытаясь прогнать наваждение. Было видно, как проклятая блондинка наклоняется за лежащим при самом Тересином теле автоматом. Это всё ей снится! Надо только избавиться от этой холерной блондинки, и она немедленно проснётся...