И хочется почему-то совсем не выебать, а вовсе даже уебать. Какие нахер цензурные слова, мы в борделе. И не девку совсем, а того, кто придумывал эту хреновину специальную. Строгал, шлифовал, проверял пальцами, гладко ли... Старался.
Вот потому-то и не сдавался нам никто. Знали, что не помилуем.
Чувствую, на следующей встрече с Большим пивом не обойдется.
* * *
— Не обойдется, — председатель комиссии вздохнул, похоже, с искренним сочувствием. — Уличные агитаторы слово в слово цитируют ваши последние лекции. Любой сколь угодно непредвзятый следователь признает вас если не прямо организатором беспорядков, так идейным вдохновителем точно.
Тан Линь поморщился:
— Украли конспект лекций, только и всего. Мерами по обеспечению секретности не я занимаюсь.
— Это повторяется от раза к разу! — председатель подскочил на кресле, шапка седых волос подпрыгнула над ним, как пена над бокалом. — В конце концов, отныне я запрещаю вам быть обворованным!
Тан Линь коротко посмеялся; шесть членов комиссии его не поддержали. Про речь их Тан Линь сказать ничего не мог, ибо говорил один лишь председатель, тот самый "генеральный псих" Джонни-Сракопион. Видом же и походкой члены комиссии напоминали Тан Линю обычных земных пингвинов и тем самым навевали лютую тоску по дому.
— Специалист Винтер Шни дать показания не может, — председатель вздохнул. — Ее срочно вызывал генерал Айронвуд. Мы должны снова получить ваши объяснения, господин tovaristch Тан Линь. Итак, что вы можете сообщить комиссии?
— Почему и каким способом агитаторы Тириана получили материалы лекций, мне неизвестно.
— Тут вас не ухватишь. Но почему ваши лекции, лекции вроде как инопланетянина, столь точно подходят к сложившейся ситуации?
Тан Линь обернулся к панорамному окну, перед которым стоял, и передвинулся так, чтобы видеть стол с комиссией и пейзаж за окном: белую скатерть снега, неровную сетку черно-серых улиц, а поодаль у горизонта защитную стену Мантла. Ближе к правому косяку окна темная полоска стены разрывалась. Тан Линю никто не пояснил, откуда в главном защитном сооружении Мантла взялся столь огромный пролом, и так ли важна сама стена, ведь есть летающие гримм-твари.
Тан Линь вздохнул. Понятно, что ничем иным кончиться не могло. Но роль надо вести до конца. Никто не знает, чем отзовется слово или брошенная в массы идея. В конце концов, если теперь сидеть смирно и дышать по команде, зачем он вообще оставил корабль и товарищей?
И коммунист сказал:
— Когда багаж знаний не соответствует объему багажника, багажник перестает закрываться.
Протянул руку к стене и пролому в ней:
— Что вы думали на фоне такой дыры в защите? Что вы объявите виновницей эту вашу Синдер, и все радостно забудут о реальных проблемах?
Пингвинчики за столом колыхнулись слева направо, и Тан Линь поймал себя на жесте, которым в зоосаду крошил печенье, а еще на желании высыпать им этого печенья прямо на стол.
— Всякое лечение экономики обычно заканчивается ампутацией накоплений, а рады ли этому ваши граждане, вам лучше знать. Колебания курса льены начались не с меня и не вчера. Не я придумал "город Ноль"!
— Но вы отстаивали Семиградье, в котором творились... Грязные вещи. Совращение несовершеннолетних — слишком сильный козырь. Никакой суд не примет нашу сторону. И понятно, что мы не хотим сидеть в санях, летящих в пропасть.
— Я работал с тем, что под руками. Если даже мне не удалось исправить нравы ваших беспризорников, то я хотя бы избавил от них улицы Мантла.
Пингвинчики пошуршали бумагами, пошевелили пикающие Свитки.
— Этот вопрос пока можно отложить, — председатель опять вздохнул. — Надо понять, что происходит с Тирианом. Отчего он с цепи сорвался в последний месяц? Тан Линь... Поймите нас тоже. Мы не видим, что происходит. Но реагировать обязаны. Таковы наши должности. В конце концов, мнение у вас есть? Скажите хотя бы его. Вот, я убираю протокол и выключаю запись.
Тан Линь тоже вздохнул — так, что бумаги на столе зашевелились и чуточку отползли от бешеной инопланетной твари.
— Я не представляю, кто этот ваш Тириан, и в чьих интересах он поднимает ваши низы на борьбу. Но, если вы мои лекции в самом деле хоть немножко слушали, то знали бы, что проблема эта закономерна. При вашем-то разрыве в доходах низших и высших классов рано или поздно не Робин, не Тириан, так еще кто-нибудь сыграл бы на этом. Очень уж удобная болевая точка.
— Благодарю.
Джонни-Сракопион значительно посмотрел на пингвинчиков, и те столь же значительно и синхронно кивнули. Команда по синхронному взятию взяток, подумал Тан Линь. Как жаль, что на Землю он так и не вернется! Какие типажи, какие ситуации, какие события! И все неподдельное, тот самый капитализм, который остался только в книгах и обрывках записей. Какое огромное и важное знание так и не попадет в сокровищницу человечества!
Вот это жаль...
Заручившись молчаливой поддержкой взяткоплавающих, Джонни-Сракопион поднялся и подошел к панорамному окну, встал справа от коммуниста — вроде как перевел беседу на равные основания. Снял очки, сунул в карман, переключил голос на доверительный:
— Я скажу... Как лицо, в некотором роде пострадавшее... Ваша игра ума впечатляет, чистота помыслов несомненна, и слушатель проникается известным сочувствием, даже если вовсе не согласен. Однако!
Обеими ладонями Джонни разгладил невидимую карту:
— Ваш коммунизм обладает системным недостатком. Слишком далек от биологии. Человек произошел от обезьяны, с этим согласны даже ваши ученые, верно?
— Глупо отрицать очевидное.
— Животному важнее всего выжить, продолжить род и самоутвердиться... Доминировать, выпендриваться, понимаете? Разумная деятельность почти не входит в эти вшитые программы. Да, мы капиталисты. И мы этим гордимся!
Джонни подчеркнул мысль длинной паузой, но кончилась даже она.
— Мы ставим эти пороки во главу угла и превращаем в локомотив прогресса. Выживет самый хитрый и ушлый. Наш строй устойчив! Мы никого не делаем лучше. Всего лишь устойчиво существуем, одинаково используя и хороших, и плохих. Преимущества капитализма универсальны для большинства. А вы пытаетесь оттащить человека за шиворот подальше от биологических программ, пытаясь их поставить себе на службу. Семиградье показало, что получается плоховато. Не работает коммунизм.
Тан Линь сузил глаза:
— Прекрасно работает в любой семье. Или ваши дети не получают все необходимое, хотя не в состоянии пока это отработать? Отец все съедает самолично?
Джонни всплеснул руками:
— В масштабе семьи, малого поселения все прекрасно самоуправляется. Но в масштабе миллионных держав невозможно отбирать честных и идейных наверх несколько поколений подряд. К третьему поколению всплывет девять десятых приспособленцев. На словах пламенные борцы за счастье человечества. На деле пламенные борцы за счастье отдельно взятых представителей человечества, пролезшие наверх по плечам конкурентов, исполняя эти самые биологические установки. Выжить, накопить ресурсов на продолжение рода. Выпендриться, привлечь внимание самки. Размножиться. Снабдить ресурсами детей. А конкурентов затоптать. Вот почему социализм обречен.
Сракопион повернулся к Тан Линю всем телом:
— Скажу честно. Вместе с вами топят и меня. Ведь это мои снимки утекли в сеть. Но гримм побери, раз в жизни и я могу быть мужчиной не только в смысле члена. Тан Линь, чисто из уважения к принесенной вами жертве, я согласен плюнуть на мою репутацию. Сдавайтесь. Штыки в землю, миру мир. И я уберу из вашей жизни весь... Пиздец.
Тан Линь медленно склонил голову; даже пингвинчики увидели в этом жесте уважение и признание. Затем коммунист выпрямился:
— Простите, не могу.
И развел руками:
— В моей жизни эта конструкция — несущая.
* * *
Несущую конструкцию пинком не сложить; особенно такую, что вынесла тридцать унылых лет полета сквозь пустой холодный космос, бешеные усилия по починке двигателя и разочарование, когда его пришлось отключить. Всплеск надежды от находки вполне земного вида людей на Ремнанте — и разочарование от невозможности получить у них помощь. Труды по созданию Семиградья, и снова разочарование от его неизбежного закрытия, к чему комиссия непреклонно вела дело.
Характер клятого коммуняки оказался чересчур прочен. После краткой, но весьма оживленной, беседы с Тан Линем бывший адъютант Винтер Шни, а теперешний лейтенант спецназа полиции города Мантл плюнул на уговоры и направился действовать сам.
Но почти сразу же и остановился на ступенях присутственного здания, где содержали Тан Линя хотя и под почетным, а все-таки арестом.
Лейтенант убрал Свиток, застегнул манжеты и клапаны карманов, поглядел в сине-белое небо. Между перистых облаков тренированный взгляд выловил черточку невермора; потом далеко на Стене кашлянула зенитка, вспухло облачко разрыва, и шрапнель превратила гримм-тварь в черное безопасное пятно, и ветер стер его, как горничная плевок с окна.
Лейтенант спросил себя: верность Атласу или верность себе? Это ведь предательство или как?
И сам себе ответил: конечно, предательство. Если Атлас мое государство, то не надо дистанцироваться. Это я, лично я предал человека, положившего в буквальном смысле слова жизнь чтобы рассказать мне о Земле. Предал потому, что само его существование каким-то там хитрым косвенным путем угрожает стоимости акций ПКШ. Концерн ПКШ платит налог Атласу, а Атлас меня кормит. Здесь вам не коммунизм, tovariscth Тан Линь, здесь все за деньги!
Снова делать выбор. Я вообще существую вне выборов? Или это кто-то другой в моем теле обезъянкой скачет по холодному спортгородку, машет лопаткой в тренировочных спаррингах, и выносит на себе двери в засранные до бровей норы нарколыг?
Лейтенант огляделся еще раз, проверил оружие. Вынул Свиток и отправил на сервер письмо-страховку, которое всплывет, если он вовремя не вернется и не отменит действие.
Потом вызвал такси и велел хмурому фавну-слону:
— Химическая, круглый дом.
* * *
Круглый дом на Химической наполнился гостями к вечеру. Полиция получила донос, что сегодня собрание на улице Электриков, сто сорок, и теперь стягивалась туда. Фавны же и люди, интересующиеся другим устройством жизни, более справедливым и добрым, столпились в большом зале круглого дома, на первом этаже. Зал открывался сразу от входа. По стенкам его взбегала до третьего яруса спиральная лестница. Под лестницей там и сям сверкали ручками двери — шесть штук на все стороны света. Две на параллельные улицы; одна во внутренний дворик; в кладовую — а там люк в теплотрассу; в кухню — а там дверца в поленницу и бесконечный лабиринт дровяных складов с придурковатым, резким на пальбу сторожем; две двери во внутренние комнаты, а там окна открываются, первый этаж ведь... Словом, сто человек могли покинуть зал в считанные минуты, а уж сто фавнов и того быстрее, они могли из окон второго этажа разбежаться по крышам.
Собственно, потому здесь и решил выступить сам Тириан. В любом деле нет важнее личного обаяния вождя. Так что листовки листовками, брошюрки брошюрками, но время от времени, и лучше почаще, чтобы впечатление не остывало, вождь обязан толкнуть зажигательную речь.
Лейтенант стоял в толпе под плакатом: "Вас имеет право хранить молчание!" укутавшись, как все, плотным дождевиком, и писал выступление на скрытые камеры. Наверняка, тут есть и другие агенты, но так у него хотя бы слабая отмазка будет.
Вождь трудового народа оказался, понятное дело, фавном. Выглядел он вполне пристойно, носил хорошо сшитый костюм — заказной, не готовый из магазина, а подогнанный точно по фигуре. На фавна-скорпиона одежду подогнать сложно. Видать, не бедствует вождь, имеет средства одеваться у хорошего мастера.
Ну или стоящие за ним лица понимают, что вывеска партии должна выглядеть наилучшим образом.
Тириан, протянувши обе руки над собранием, вещал:
— Начиная социалистические преобразования, мы должны ясно поставить перед собой цель, к которой эти преобразования, в конце концов, направлены! Именно, цель создания коммунистического общества!
Лейтенант видел, что руки Тириана гладкие, без потертой кожи, шрамиков, с аккуратно подрезанными ногтями. Не шахтер, совсем нет. Умственного труда челове... Фавн. Человеком обозвать обида смертная.
— Мы вовсе не хотим складывать в кучу все пальто и шубы, чтобы потом распределять. Хотя даже при такой грубой системе наши братья, мерзнущие каждую зиму, все-таки остались бы в выигрыше. Точно так мы не хотим и делить деньги Шни. Мы хотим дать возможность всем заработать собственные!
— Но денег на всех не хватит!
— Схрена ли? — Тириан улыбнулся; лейтенанту не понравилась улыбка скорпиона. — Деньги мера стоимости как фут мера длины. Сколько мы дорог построили на Ремнанте... Что, возникла нехватка футов?
Собрание забурлило вполголоса. Тириан использовал эти мгновения, чтобы взглядом опросить часовых в окнах третьего этажа. Те оставались бестревожны, и Тириан повел речь дальше:
— Мы хотим устроить, чтобы каждому родящемуся на свет существу обеспечить, во-первых, учение какому-либо труду. А во-вторых, что оно сможет заниматься этим трудом, не спрашивая на то разрешения у собственника или хозяина и не отдавая львиной доли своего труда людям, захватившим землю и машины.
Тут народ забурлил предметно. Таксисты обсуждали цену лицензий, рабочие малую плату и невозможность накопить на то самое обучение — вроде бы все то же, что всегда говорилось на кухнях. Но так вот, с трибуны, собравшиеся впервые услышали выражение собственных бед, и потому скоро замолкли сами в очевидном ожидании. Тириан блеснул красными зрачками — зал освещался скупо, несколькими аварийными фонарями над выходами — и усмехнулся снова:
— Давайте я скажу, что тунца и яблоки надо выдавать бездельникам с Большого Брата, а в больницы посылать черный хлеб и гидропонику — что вы мне ответите? Правильно, закидаете грязью. Ну, а если я скажу, что лучшая пища должна быть предоставлена слабым и прежде всего больным?
— Согласны! — выразил общее мнение фавн-медведь, голос которого легко перекрыл добрых три сотни остальных слушателей.
— Да, конечно, если бы во всем городе нашлось пол-стоуна тунца и ящик настоящего вина — их следовало бы отнести выздоравливающим больным. Да?
— Да!
— За больными следуют дети. Им пусть пойдет коровье и козье молоко, если его не достает для всех. Пусть ребенок и старик получат последний кусок мяса, а взрослый, здоровый брат удовольствуется сухим хлебом, если уж дело дойдет до такой крайности. Так?
— Да!
— Верно!
Тириан склонил голову, но голос его, тем не менее, звучал ясно:
— Скажите, одним словом, что если каких-нибудь припасов не имеется в достаточном количестве и их приходится распределять... То последнее отдается нуждающимся, так?
— Да!
— Нет! Брешешь, падла! Снова отнять и поделить! По этим двум действиям вас, пидорасов, повсюду вычислить можно!
Сзади у левого входа вспыхнула короткая жуткая драка, где били от локтя в живот монтировкой, а отвечали гаечным ключом в голову или ящиком инструментов со всей дури наотмашь, куда придется.
