Предложения Единобожников казались настолько безобидными и выгодными, что внести изменения в договор нужно было скорее ради престижа, дабы никто не мог сказать: "Эти заблуждающиеся гордецы продиктовали свои условия великому царю". Часть отвергнутых условий была очевидна: о храме и о проповеди. Поразмыслив, царь решил не включать в договор и пункт о союзниках, поскольку это могло быть истолковано Атаром как попытка установления протектората вместо нынешнего равноправного и почётного союза. Вместо этого он предложил дать послам свой эскорт и своего сопровождающего, которому передать письмо для Атара. Так что фактически решение было принято за первый же вечер. Теперь по обычаям нужно было "как следует подумать", вынести договор на обсуждение Дивана, а затем уже царь должен был призвать посла для второй и одновременно заключительной аудиенции. Поэтому посольству были посланы дары и было предложено подождать неделю, пока мудрый царь будет вместе с советниками обсуждать ответ.
Тем временем посольство, как и полагалось, осматривало город. Особенно заинтересовались послы тем, что происходило на плацу под стенами Калгашта.
Тлирангогашт вовсю занимался уже не только со своими шестнадцатью друзьями, но теперь также с элитным отрядом из двух тысяч воинов. Командирами были старки и друзья наследника. Ашинатогл планировал, что через год из этого отряда вырастет царская гвардия, а тогда и время воевать приспеет, чтобы проверить всех кандидатов в знать, да и знать нынешнюю, на деле. Глядя на то, как слаженно начинают действовать агашские пехотинцы и конники, почтенный эн-Надир восхвалил мудрость своих владык, которые решили привлечь агашские войска на помощь, вместо того, чтобы воевать с Агашом. Но он прекрасно понимал, что за свой отряд агашец теперь заломит большую плату, так что наём войск заодно будет и замаскированной данью.
У царя и Тлирангогашта появилась озорная мысль завлечь посла в объятия цветника Иолиссы и тем самым сломать его волю и привязать к себе, сделав агентом влияния. Но в посольстве явно были люди, которым надлежало наблюдать за послом, и решили этот план провести в жизнь на обратном пути, заодно проработав и способы нейтрализации соглядатаев. А пока что тайная служба царя присматривалась, кто есть кто в посольстве.
Неприметный дьячок Хусани эс-Саракан заканчивал очередной лист своих впечатлений о Калгаште. Он уже бывал в этом городе в другом обличье и под другим именем. Внешне город изменился мало, но намётанным глазом Хусани отметил, что в нем пролегла внутренняя трещина: часть горожан стали старкофилами: носили одежды, несколько похожие на старкские, вели себя более вольно, чем обычно было принято. Другая же как будто набычилась и угрюмо взирала на нарушителей вековых традиций. Учитывая, что старкофилы в значительной степени были среди добровольцев, занимавшихся военными упражнениями рядом с будущей гвардией, тот факт, что их было меньшинство, не гарантировал традиционалистам победу в случае бунта. А Хусани теперь уверился, что бунт вспыхнет в скором будущем. Ему самому были ближе традиционалисты, но, сопоставив данные, он написал: "Сторонники чистоты обычаев наверняка поднимут бунт и проиграют. Это даст царю и его демону-наследнику предлог для того, чтобы почистить знать и городских старшин в городах царства, поскольку сами они явно на стороне старкофилов".
Хусани даже не подозревал, что, когда он уходит, в его каморку пробирается тот, кого он считал немым рабом, и делает для царя выписки из его записей. А отлучаться Хусани приходилось часто. Ведь собирать данные из вторых уст чревато, нужно многое посмотреть самому. Пару раз дьячок даже переодевался в платье традиционалиста и отправлялся в порт Джустарл или в бедные кварталы Калгашта. За тренировками войска, которые больше всего занимали посла, он практически не наблюдал: с точки зрения государственной и так всё ясно, а дальше каждый должен заниматься своим делом.
Заметив, что Хусани суёт свой нос, куда не следует, Тень царя предложила заманить его в бордель и там убить, заодно несколько скомпрометировав посольство и сделав посла более сговорчивым. Но Тлирангогашт, ехидно ухмыльнувшись, предложил лучше дать этому шпику возможность испробовать свои силы ещё и в Лиговайе, и принять меры, лишь если он попытается отстать от посольства и остаться в Калгаште.
Наконец через десять дней послу было объявлено, что завтра его заслушает Диван. Выступать перед напыщенными советниками послу было не впервой, и он целый час разливался соловьём о выгодах дружбы и союза двух могущественнейших государств. Посла чуть насторожило, что ему задали лишь ритуальные вопросы. Царя в Диване не было, но наследник сидел на ступенях трона и внимательно следил за всем.
На следующий день посол получил проект договора. Прочитав его, он с радостью отметил, что договор полностью соответствует ожиданиям, и допустил непростительную для дипломата помарку: не оценил маленькое предложение, что договор вступает в силу после заключения аналогичного договора с союзником и братом Великого царя царем Атаром Лиговайским, коему царь посылает собственноручное послание с просьбой как можно лучше принять будущих друзей и самым внимательным образом отнестись к их предложениям. Он посчитал это приказом старшего союзника младшему, а не пожеланием равного равному (если бы видел письмо, он бы наверняка заметил в нём предупреждения между строк, но кто же ему такое покажет!)
Затем была прощальная аудиенция, договор скрепили печатями и подписями, устроили пир в честь мира и союза, и на следующий день весь кортеж посла пошел вместе с четырьмя агашскими кораблями в Лиговайю, кроме одного корабля, который отправился доставлять договор в сопровождении агашских шлюпов, вёзших агашского посланника и второй экземпляр договора (на случай возможных нападений либо бедствий).
А традиционалисты ещё ожесточеннее стали подбивать народ:
— Посмотрите, этот демон хочет сдать наш священный Агаш проклятым басурманам! Мы с ними всегда воевали, а теперь, оказывается, они наши друзья! Приедут их священники и монахи и начнут совращать народ, а эти чужелюбы уже готовы совратиться на что угодно. Спасём святой Агаш!
Тень царя представил список лидеров смутьянов, но Тлирангогашт воспротивился арестам:
— Многих людей всё равно не переубедишь. Так что уж лучше пусть нарыв прорвётся, и мы прижжём его калёным железом. Те, кто всё равно будут ненавидеть, по крайней мере, станут бояться. А многие из тех, кто за ними идут, отшатнутся от них навсегда как от неудачников и отверженных, — сказал наследник, прибавив про себя: "Выжигать заразу придется мне, но это тоже к лучшему: почувствуют мою тяжёлую руку, да и случаев милость проявить будет достаточно".
— Согласен, сын мой! — улыбнулся царь, добавив про себя: "Подавлять мятеж придётся тебе. Посмотрю, на что ты способен во внутренних делах. А заодно будет великолепный повод затем проявить милость".
Внимательно посмотрев на список и комментарии, Тлирангогашт вдруг обвёл красной тушью два имени и сказал отцу и Тени:
— Впрочем, вот этих двух надо бы схватить живых или мёртвых как можно быстрее.
Царь подумал и согласился, назначив за них громадные награды: тысяча золотых за живого и пятьсот — за голову. Эти премии не были объявлены публично, оповестили гвардейцев и наёмных царских охранников-варваров. Те, не извещая городскую стражу, немедленно бросились арестовывать вожаков по наводке незаметных личностей. Одного из "революционеров" удалось схватить тёпленьким в его доме. Второй собрал вокруг себя человек двести сообщников и начал сопротивляться, надеясь, что вспыхнет общий бунт. Но, когда появившийся Тлирангогашт объявил сообщникам о награде, один из ближайших сподвижников снёс голову своему главарю. Суд был короткий. Два кола уже были приготовлены. Главаря посадили на кол, всех мужчин из его семьи обезглавили, так же и из семьи второго главаря. Его сообщникам предложили выбор: обезглавливание или оскопление и вечное рабство на галерах царя. Большинство выбрало обезглавливание. Тогда этим (их оказалось чётное число) велели бросить жребий и, кому выпал одинаковый, драться друг с другом до смерти. Победителей простили и зачислили в армию, кроме покалеченных. Потерпевших поражение отдали семьям для похорон. Трусов на глазах у всех оскопили и погнали в порт. А затем предателю торжественно вручили мешочек с пятьюстами золотыми, после чего повесили награду на шею и водрузили его на второй из приготовленных колов за предательство того, кто ему безоговорочно верил. Такого Агаш ещё не видел: коварство было в порядке вещей. Правда, семье казнимого подонка разрешили после смерти забрать деньги, но ей не удалось: кто-то своровал золото раньше.
* * *
Ещё пять дней пути, и флотилия Великого посольства правоверных вошла в гавань Дилосара. Здесь всё оказалось по-простецки. Лоцман сразу послал оповестить царя, и царица лично отправилась встретить посольство (царю это было несколько не по рангу). Удивившись, что женщина исполняет столь важную функцию, посол поклонился и выразил беспокойство по поводу здоровья царя и его наследника. На это царица, улыбнувшись, сказала:
— Уважаемый посол императора и Первосвященника правоверных! Мой муж и наш государь сейчас занят важными делами с гражданами царства. Мой пасынок и наш наследник избран Державным народом полководцем и судьей и сейчас занимается делами своего округа, так что, возможно, достопочтенный посол так его и не увидит. А я по обычаям Империи и нашего царства уполномочена замещать своего супруга и говорить от его имени. А если ты оскорблён тем, что тебя встречает низший по званию, то меня Державный народ избрал трибуном женщин и я сейчас глава половины населения царства.
Посол внутри себя схватился за голову. Куда он попал? Царство, царь и одновременно Державный народ. Кто же здесь главный, с кем договариваться? Но пока что он ещё раз низко поклонился, отпустил цветастые комплименты уму и красоте царицы и отправился в отведённую ему резиденцию на территории царского дворца. Роскошный флигель для почётных гостей и приемов уже был отстроен. А рядом с ним стояли два небольших домика и барак. Посол с удивлением узнал, что домики — "дворцы" царя и наследника, а барак — место для дворцовых слуг и рабов и для дворцовых служб.
Аудиенция, как и полагалось в обычных обстоятельствах, была назначена на завтра. А тем временем царь с царицей прочитали письмо Ашинатогла и задумались о тактике поведения с послом. Там было написано следующее.
"Мой брат и лучший друг! Желаю тебе долгих лет жизни, а твоему народу мира и процветания. У меня всё благополучно, я нахожусь в добром здравии, царство моё в мире, покое и благоденствии".
"Я принял посла Канрая, Император и Первосвященник предложили мне заключить тридцатилетний договор о мире и союзе. В связи с известными тебе обстоятельствами, это не удивительно. Конечно же, Единобожники просили предоставить им храм и возможность проповеди. Конечно же, я этого не допустил. Но со многим другим я согласился".
"По договору, ни одна из стран не может помогать врагам другой и имеет право по просьбе другой стороны посылать ей на помощь войска. Оплачивать все расходы, связанные с этим, должен тот, кому помогают. Эти войска поступают под общее командование союзника, но непосредственно командуют ими свои офицеры и генералы. Воюют они под знамёнами и значками пригласившего как его наёмники. Я могу в любой момент отозвать своих воинов. Так что, как видишь, наша длительная вражда с Канраем сменяется тёплыми и доверительными отношениями, но гарнизоны на границе я ослаблять не буду. Этот союз важен для меня потому, что я смогу, не ввязываясь лично в войну и не тратя свои деньги, закалять своих воинов".
"Договор вступает в силу после того, как Канрай заключит мир и союз с тобой, брат. Посол кланялся мне в ноги и просил меня повелеть тебе заключить договор. Я, конечно, улыбнулся над этим, но пообещал ему попросить тебя благосклонно отнестись к предложениям Единобожников. И я передаю эту просьбу, подкрепляя её своим благожелательством к такому союзу".
"Я надеюсь, что ты, мудрый мой брат, внимательно рассмотришь со своими лучшими людьми, как тебе стоит поступить, исходя из твоих и наших общих интересов. Любой заключённый тобой договор с Канраем я буду рассматривать как достаточное основание для того, чтобы мой договор вступил в силу".
"Мне очень не хотелось бы, чтобы возможные неправильные действия послов Единобожников полностью испортили твои отношения с ними, но, если паче чаяния они окажутся настолько глупы и наглы, то я предпочту нашу дружбу миру и союзу с ними. А в твоей мудрости, друг, я уверен полностью".
"Я не могу дождаться того момента, когда ты, брат и друг, со своим сыном, мудрой женой и с достойнейшими из женихов и невест появитесь у нас и я смогу оказать тебе и твоим людям достойный приём и насладиться общением с вами. Не надейся, что я отпущу тебя раньше, чем через месяц. Свадьбы мы сыграем самые пышные, какие только можно, но по вашему обряду. Кровь лучших семейств наших царств должна смешаться и породить поколение в высшей степени достойной знати. Сейчас у вас девушек очень мало, но я надеюсь, что мой второй наследник Шутрух-Шаххунда женится на старкской невесте. А затем лет через пятнадцать уже от тебя буду ждать невест для своих знатнейших юношей. Это поколение заложит основу дружбы и братства между нашими странами на долгие и долгие годы, если иначе не решит Судьба. А я буду молиться, чтобы она была к нам благосклонна".
"Твой старший брат и друг Ашинатогл. Кланяется тебе и твоей семье мой наследник Тлирангогашт и другие мои сыновья. Передаёт тебе привет Иолисса, ныне Первая дама Агаша".
Проанализировав письмо, Атар улыбнулся. Любой договор... Значит, можно занимать на переговорах жёсткую позицию, не боясь подвести союзника. А вот совсем сорвать переговоры было бы некоторым облачком, омрачающим отношения. Разобрав по мере возможности всю ситуацию, Атар понял, что Лиговайя заинтересована прежде всего в свободной торговле с Единобожниками, но государству совершенно не нужна никакая форма военного союза. Даже своих единичных граждан не стоит отпускать туда. И даже брать обязательства не помогать врагам Канрая нельзя, хотя можно внести какую-либо формулировку, которая замаскирует отсутствие такого обязательства, заменив его благими пожеланиями.
Если Ашинатогл в значительной степени перенял старкскую манеру писать достаточно кратко и энергично (это гораздо больше соответствовало его характеру, чем цветистые лживые излияния), то канрайцы составили послание на двенадцати больших листах душистой бумаги, из которого приведем лишь начало первого абзаца:
"Славному в битвах и мудростью своею, благословенному Всевышним Атару, царю Лиговайи, Агоратана, Лазики, Алазани, Кратавело и Ицка, властителю Рачало и Арканга и многих прочих земель шлют привет и наилучшие пожелания осиянный Светом Истины слуга слуг Божиих Первосвященник Алий, тридцать второй этого имени, и грозный повелитель всех четырех стран света, Император правоверных, король Канрая, протектор Рултасла, король Астинта, Ктораста, Чиронгита, Ия, Ликутха, покровитель Киски, Камкартинакта, Оллилитагва ..."
