Самая большая работа всё еще была впереди. Дьенбьенфу никогда не будет в безопасности, если «Доминик-2» и «Элиан-1» останутся в руках коммунистов — особенно «Доминик-2», который с учетом его 505-метровой высоты доминировал над всей позицией. Перед тем, как свалиться от недосыпа (он был на ногах с рассвета 30 марта), Лангле вместе с де Кастром, Сеген-Паззисом и Бижаром решили провести полную контратаку во второй половине дня 31 марта, включая в нее практически всю 2-ю воздушно-десантную группу (6-й колониальный парашютный батальон, 8-й ударный парашютный батальон и части 5-го вьетнамского парашютного батальона), усиленную 3-м батальоном 3-го пехотного полка Иностранного легиона майора Гран д`Энона, который должен был пройти маршем весь путь с ОП «Изабель», вместе с танковым взводом лейтенанта Прео. «Бизоны» капитана Эрвуэ также будут брошены в бой, как и вся артиллерия, которую следовало поберечь. Артиллерия сильно пострадала под огнем противника. 30 марта из двадцати четырех 105-мм были в строю двадцать одна гаубица, а также три тяжелых 155-мм. На 31 марта в строю осталось восемнадцать гаубиц, две 155-мм и семнадцать из тридцати двух 120-мм тяжелых миномета. На 04.30 1 апреля, когда были подсчитаны потери предыдущего дня, Дьенбьенфу уведомил Ханой, что артиллерия находится «в очень плохом состоянии». С уничтожением еще трех тяжелых минометов в течение дня ее эффективность составила половину того, что было раньше. Также она потеряла убитыми и ранеными восемьдесят пять человек, что истощило расчеты до такой степени, что они больше не могли обслуживать имеющиеся орудия. Кроме того, артиллерия на 31 марта почти исчерпала свои боеприпасы: семнадцать 105-мм выпустили в тот день невероятные 13000 снарядов, в то время как тяжелые минометы выпустили 1200 мин, а оставшиеся 155-мм израсходовали 855 снарядов.
31 марта погода улучшилась. Днем дожди прекратились и в небе начали появляться С-119 с их американскими пилотами, а также французские «Биркэты» и «Хеллдайверы». Но то, чего с нетерпением ожидали де Кастр, Лангле и Бижар — десант подкреплений — так и не появилось. Последние французские воздушно-десантные батальоны, находящиеся в Индокитае, были теперь собраны в Ханое. Они также были, возможно, лучшими, состоящими из французов из метрополии и иностранных легионеров с солидной примесью маленьких вьетнамцев и усиленные оставшимися подразделениями 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка. Несмотря на то, что части недавно участвовали в тяжелых боевых операциях в Лаосе, они были усилены вновь прибывшими подкреплениями и укомплектованы до полного штата. Первым из этих батальонов, был уже высаживавшийся в Дьенбьенфу 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, продолжавший традицию смелых десантных операций, восходящую к британским краповым беретам Специальной авиадесантной службы во Второй мировой войне. Им командовал жесткий агрессивный майор Жан Брешиньяк (известный всем как «Брешь»), который недавно подкрепил свою репутацию, захватив в Лаосе весь штаб 325-й дивизии коммунистов. Следующим батальоном, намеченным для Дьенбьенфу был 2-й парашютный батальон Иностранного легиона майора Юбера Лизенфельта, с его смесью из бывших немецких нацистов, испанских анархистов и полностью аполитичных вьетнамцев. Наконец, был 1-й колониальный парашютный батальон, под командованием молодого капитана Ги де Базена де Безона. Это был отряд ветеранов, которые впервые высадились в Индокитае в феврале 1947 года, а теперь находились во Вьетнаме во второй командировке. Имея в составе 911 человек, из которых 413 были вьетнамцами, это был самый большой воздушно-десантный батальон в Индокитае.
Еще вечером 30 марта де Кастр запросил выброску с парашютом дополнительного батальона, но запрос был временно отклонен, по-видимому, потому, что Ханой не мог решить, стоит ли Дьенбьенфу жертвы дополнительного батальона, или ему следует дать умереть с тем, что у него уже было. Так или иначе, не было представлено никаких удовлетворительных объяснений для того, что позже должно было произойти.
На рассвете 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона и танки Прео покинули ОП «Изабель» для запланированного прорыва к Дьенбьенфу. Всего в двух километрах к северу от ОП «Изабель», они попали на блокирующие позиции коммунистов у Бан Хо Лай и Бан Нхонг Нхай. Не было никакой возможности обойти эту позицию с фланга; подойти ближе к горам по обе стороны долины означало бы неминуемую катастрофу от рук артиллеристов противника. Чтобы пересечь затопленные рисовые поля у шоссе №41, пришлось бы замедлить операцию до ползания. 57-й полк Народной армии был готов и поджидал оперативную группу Иностранного легиона, когда она добралась до позиции противника. Теперь огонь открыли безоткатные орудия и базуки, а с обеих сторон батальона появилась пехота противника, берущая его в клещи. К 09.00 часть была полностью прижата, а танк «Нёмаш» получил прямое попадание из базуки и его пришлось отбуксировать обратно. В 11.50 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона сражался за свою жизнь. Слишком удаленные, чтобы поддержать основную атаку из Дьенбьенфу, легионеры были вынуждены вызвать артиллерийский огонь, чтобы прикрыть свой отход, а пехота Вьетминя преследовала их по пятам. Только танки не позволили отступлению превратиться в катастрофу. Несмотря на это, батальон потерял пятнадцать человек убитыми и пропавшими без вести и вернулся с пятидесятью ранеными в переполненный ОП «Изабель». Эта операция подтвердила факт, что прорывы к Дьенбьенфу отныне будут невозможны. ОП «Изабель» был сам по себе.
Контратака десантников на «Элиан» и «Доминик» началась в полдень, под командованием Бижара с «Элиан-4». С тревогой старшие командиры всматривались в небо в поисках «Банджо» (кодовое наименование самолетов с войсками на борту), в надежде, что в последнюю минуту Ханой даст им необходимую дополнительную живую силу. Тем временем, Турре с 8-м ударным парашютным батальоном отвечал за основной удар по «Доминик-2». В это же время собственный 6-й колониальный парашютный батальон Бижара, под командованием капитана Тома и части 5-го вьетнамского парашютного батальона должны были отбить ОП «Элиан-1», но основная масса контратакующих пришлась на 8-й ударный, которому пришлось, преодолев почти 400 метров под огнем, подняться на 150-метровую высоту. Они вышли с линии развертывания в 13.30, во главе с ротой капитана Пишлена. Пишлен, с американским карабином за правым плечом и в стальном шлеме, закрывающим его длинное угловатое лицо, бесшумно поднимался вверх за шквалом огня французской артиллерии и минометов, которые теперь накрыли вершину «Доминик-2». Один из его друзей говорил, что Пишлен был «как породистый конь, который будет скакать галопом, пока его сердце не разорвется». В 14.30 Пишлен и его люди, с быстро подтягивающейся основной частью 8-го ударного парашютного батальона вошли в дымящийся ад, который был вершиной «Доминик-2». Не осталось ничего узнаваемого от французских позиций, бывших там накануне. Сотни тел французов и вьетнамцев покрывали холм. Раз за разом терзаемые осколками снарядов, они начали разлагаться на солнце. Когда французы и коммунисты вступили в ближний бой на вершине позиции, артиллерия с обеих сторон прекратила огонь по холму. Противник, численностью почти в полк, немедленно перегруппировался для контратаки. И все же, капитан Пишлен в свои последние минуты на земле испытал удовлетворение, узнав что 8-й ударный отбил «Доминик-2». Он погиб через несколько минут от вражеской пулеметной очереди.
Маленькие вьетнамцы из 5-го вьетнамского парашютного батальона, чье героическое поведение в последние несколько дней компенсировало их неудачу у брода на «Габриэль» 15 марта, решительно двинулись вместе с 6-м колониальным парашютным батальоном на ОП «Элиан-1». «Элиан-1» был еще более опустошен после двадцати часов непрерывных обстрелов, чем «Доминик-2». Там не было ни укрытий, ни блиндажей, ни колючей проволоки — только воронки от снарядов, изуродованные тела и вонь гниющей человеческой плоти. Как только коммунисты были отброшены с позиций, на отвоеванные высоты обрушился контрбатарейный огонь Вьетминя. Десантные батальоны выигрывали свою битву дорогой ценой. Теперь пришло время резервам сменить их. В 15.00 Бижар доложил Лангле, что все цели достигнуты, но теперь для сохранения достижений дня абсолютно необходимы подкрепления.
— Никаких новостей от Брешиньяка?
— Из Ханоя ничего. Мы не знаем, какого черта они делают.
То, что по-видимому, делал Ханой, было попыткой разобраться в своем генеральном штабе. Насколько удалось установить, у генерала Коньи была светская встреча, которая заняла часть его вечера, и он даже не потрудился встретить своего главнокомандующего, когда тот прибыл в Ханой в 01.15 31 марта. Наварра в течение ночи информировали о ситуации. По словам Руа, чьи взгляды не лишены симпатии к Коньи, последний наконец явился в свой штаб в 07.45 и провел для ожидающего Наварра доклад, основанный на информации, полученной накануне до полуночи.
— Тогда, — сказал позже Руа генерал Наварр, — Я взорвался. Я наорал на него. И он в ответ высказал мне все, что он когда-то говорил остальным.
Теоретически все еще можно было отправить 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, находящийся в боевой готовности в казармах десантников вблизи авиабазы Залям, за исключением одного факта: плотности зенитного огня противника над долиной. Один самолет С-47, который попытался снизиться 31 марта, был быстро сбит. Даже быстроходные «Хеллдайверы» ВМФ с авианосца «Арроманш» (которых десантники любили за риск, на который они шли, и за который они платили более высокую цену своими жизнями, чем ВВС) обнаружили, что пройти почти невозможно. Утром 31 марта командир 3-й палубной эскадрильи лейтенант Андриё и его стрелок, старшина 2-го класса Танни, попали под перекрестный огонь нескольких зенитных батарей возле высоты «Беатрис». Их самолет был уничтожен и оба погибли.
Поэтому было решено не рисковать массовой выброской десанта в дневное время, которая может привести к чрезмерным потерям. Тем не менее, нет никаких сомнений в том, что присутствие Коньи в ночь на 30 марта могло привести к принятию решения о своевременном десантировании 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка в Дьенбьенфу до рассвета 31 марта. Такой график дал бы ему достаточно времени, чтобы прийти в себя и сориентироваться перед атакой в полдень.
Два батальона десантников, которые весь день истекали кровью, удерживая высоты, теперь достигли предела своих возможностей. Не будет никакой смены. Не будет подкреплений из оставшихся в Дьенбьенфу, где Лангле уже собрал всех, на кого можно было положиться, кто не разбежится, как только попадет на линию фронта. Из своей открытой ячейки на «Элиан-4», где он жил последние сорок восемь часов, среди непрерывного грохота минометных мин и нервирующего постоянного шума своих раций, Бижар должен был принять мучительное решение добровольно отказаться от своих завоеваний за целый день, или потерять оставшиеся войска и местность в течение нескольких часов.
— У меня нет для вас резервов, — передал он по рации Турре, который все еще пробивал себе путь через последние очаги сопротивления на «Доминик-2», — Если не можете удержаться, отступайте.
В 15.30 8-й ударный именно это и сделал.
Раздался громкий торжествующий гул, когда первые волны пехоты Вьетминя снова хлынули на вершину «Доминик-2». В сложившихся обстоятельствах любая попытка защитить маленький «Доминик-5», безнадежно уступавший господствующей высоте «Доминик-2», стала бессмысленной. Бижар приказал Турре отвести тай для последнего боя на «Доминик-3». Не было смысла и дальше демонстрировать три оставшиеся гаубицы лейтенанта Бранбрука наступающей пехоте противника. Когда наступили сумерки, высокие африканцы вытащили тяжелые полевые орудия из грязи и с помощью оставшихся грузовиков отбуксировали их под огнем по мосту Бейли через Нам-Юм, к опорному пункту «Клодин». С исчезновением ОП «Доминик-2», ОП «Элиан-1» был снова обойден с фланга. В 18.00 с тяжелым сердцем Бижар приказал своим войскам отступить на ОП «Элиан-4».
В штабе даже неукротимый Лангле был подавлен безнадежностью ситуации. Резервов не осталось. Боеприпасов, даже если бы оставшиеся пушки могли выдержать фантастическую скорость огня предыдущего дня без разрывов, едва хватило бы на еще один день боев. Более того, к вечеру 31 марта Дьенбьенфу израсходовал свои ручные гранаты и 81-мм минометные мины. Самый жестокий удар был нанесен в виде краткого сообщения от разведки. Генерал Зиап прибыл в долину и лично принял командование сражением от генерала Хоанг Ван Тая. Вместе с ним прибыл китайский генерал Ли Чен Ху, который, как говорят, был советником Зиапа. Противник, по-видимому, решил этой ночью покончить с позициями на высотах. Зиап полностью осознавал решающее значение восточных холмов. В переработанном издании своей книге о Дьенбьенфу, Зиап пишет что «Высота А1, наиболее важная из Пяти Холмов, являлась последним оборонительным бастионом центрального сектора, и борьба за неё была особенно ожесточенной».
Примерно в 22.00 Лангле сообщил Бижару, что он может сам решать, можно ли удержать ночью остатки ОП «Доминик» и «Элиан». Теперь все зависело от решения нижестоящего офицера, который в течение прошлой ночи выполнял обязанности командира бригады в наихудших из возможных условий, и который в течение последних 48 часов почти не ел и почти не спал. Ответ Бижара пришел через рацию AN/PRC10, который могли услышать большинство командиров батальонов (а также коммунисты, которые были полностью оснащены трофейными радиостанциями):
— Мой полковник, пока у меня остался в живых хотя бы один человек, я не сдам «Элиан».
«Элиан» теперь означало «Элиан-2». С наступлением ночи темно-зеленые орды пехоты коммунистов начали появляться из-за Лысой горы, хлынув через разрушенные заграждения из колючей проволоки на южном конце «Элиан-2» и начали подниматься по залитому кровью коридору Елисейских полей. Лейтенант Люсьани и его смешанная команда из бойцов 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, марокканцев из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров и сводный отряд лейтенанта Ранкуля из легионеров и тай 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона были наготове. Теперь ситуация казалось безнадежной. Численное превосходство пехоты противника (вероятно, в атаке участвовали почти два вражеских полка) было настолько подавляющим, что французский гарнизон, очевидно, был бы растоптан нахлынувшей на него человеческой волной.
