Ад в очень маленьком месте

Unknown

Осада Дьенбьенфу

Дороти, которая три года жила с призраками Дьенбьенфу

Бернард Фолл

Предисловие

Даже в новейшей истории было много осад, которые длились дольше, чем оборона гарнизоном Французского Союза маленького городка в северо-восточном Вьетнаме с неуклюжим названием «Резиденция префектуры Пограничного округа» или по-вьетнамски, Дьенбьенфу. Повторное занятие долины французами продолжалась в общей сложности 209 дней, а сама осада — 56 дней. Немцы удерживали Сталинград в течении 76 дней, в то время как американцы удерживали Батаан в течении 66 дней, а Коррехидор в течении 26 дней; войска британского Содружества удерживали Тобрук 241 день. Рекордной осадой Второй мировой войны, без сомнения, стала французская прибрежная крепость Лорьян, удерживаемая немецкими войсками в течении 270 дней с 1944 до самого Дня Победы. Во многих крупных осадах последних лет участвовало большое количество войск с обеих сторон: в начале осады под Сталинградом было окружено 330 000 немецких войск, а окружившие их советские войска насчитывали более миллиона. Для сравнения, Дьенбьенфу с гарнизоном, едва превышавшим 13 000 человек и осаждающими войсками Вьетминя, насчитывавшими 49 500 бойцов и 55 000 человек частей обеспечения, вряд ли можно было квалифицировать как крупное сражение, не говоря уже о решающем.

Тем не менее, именно таким оно и было, и в некотором смысле, это делает его одним из действительно решающих сражений двадцатого века, в том же смысле, как и Первая битва на Марне, Сталинград и Мидуэй были решающими в свое время: хотя боевые действия продолжались после конкретной битвы — иногда в течении многих лет — весь «тон» конфликта, так сказать, изменялся. Одна из сторон конфликта теряла свой шанс достичь того, чего она добивалась в ходе войны.

Это было верно для французов, после того как они проиграли битву при Дьенбьенфу. Французская война в Индокитае нерешительно тянулась с 19 декабря 1946 года, и неохотно — слишком неохотно, чтобы извлечь из этого жеста какую-либо политическую или психологическую выгоду — французы предоставили некоммунистическому режиму бывшего император Бао Дай некоторые атрибуты независимости, но мало реальной национальной независимости. Фактически, по мере того как война все глубже проникала в жизненно важные органы французской профессиональной армии и поглощала всё возрастающие средства послевоенной Франции (в конечном счете, она обошлась Франции примерно в 10 миллиардов долларов в дополнение к 954 миллионам долларов американской помощи, фактически израсходованной в Индокитае до июля 1954 года), становилось все более очевидным, что Франция полностью потеряла из виду какие-либо четко определенные военные цели. Генерал Анри-Эжен Наварр, невезучий французский главнокомандующий во время битвы при Дьенбьенфу, позже в своей книге «Agonie de l'Indochine» утверждал, что существуют две приемлемые, но противоречивые цели войны: Франция может вести войну в Индокитае одна, но со всей своей мощью, только если государства Индокитая примут «особые отношения», которые оправдают трату крови и денег, которые повлекут за собой, и если они будут готовы помочь в борьбе в меру своих возможностей. Если, с другой стороны, Индокитайская война стала неотъемлемой частью всемирной борьбы за сдерживание коммунизма, возглавляемой Соединенными Штатами, то все другие страны, заинтересованные в том, чтобы остановить коммунизм, были обязаны участвовать в этой борьбе наравне с Францией.

Именно потому, что сами Соединенные Штаты теперь занимают последнюю позицию, государственный секретарь Дин Раск и министр обороны Роберт С. Макнамара отправились в Париж в декабре 1965 года, чтобы просить более широкой и непосредственной поддержки со стороны союзников Америки по НАТО в борьбе, которую Соединенные Штаты ведут почти в одиночку (за исключением южновьетнамской армии и незначительных контингентов из нескольких небольших стран). Результаты, по-видимому, были ничтожны. В отличии от Соединенных Штатов, Франция никогда не имела сил для крупномасштабных односторонних обязательств и знала, что общественное мнение внутри страны, а также усталость от войны среди населения стран на территории которых велась война (фактор, который кажется, слишком часто сейчас забывается) требовали, чтобы было найдено быстрое решение конфликта. Или, за исключением победы, создать ситуацию, в которой национальные армии Ассоциированных стран Камбоджи, Лаоса и Вьетнама, могли бы иметь дело с остатками коммунистических партизан после того, как французские регулярные войска уничтожили основные боевые силы противника в серии крупных сражений.

В противоположность американскому главнокомандующему, способному направлять американские войска в неограниченном количестве в необъявленные войны за рубежом, французский парламент поправкой к Закону о бюджете 1950 года ограничил использование призывников на французской «родной» территории (т. е. Франции и Алжире, а также на оккупированных французами районах Германии), тем самым резко ограничив количество войск, которые могли быть представлены для действий на Индокитайском ТВД. Пойманные в паутину противоречивых обязательств и приоритетов — НАТО и коммунизм в Европе против сдерживания в периферийной области Азии — постоянно сменяющиеся правительства французской Четвертой республики обсчитали их всех: французские части в Европе, лишенные большей части своих регулярных кадров, были непригодны в случае войны, а регулярные части, отправленные в Индокитай были едва ли больше чем костяком подразделений, которые должны были спешно пополняться набранными на месте войсками. Когда генерал Наварр, приняв командование в мае 1953 года, запросил 12 пехотных батальонов и различные вспомогательные части, а также еще 750 офицеров и 2250 сержантов для доукомплектования своих подразделений, он в итоге получил 8 батальонов, 320 офицеров и 200 сержантов — и ему заявили, что «подкрепления» на самом деле были отправленными авансом пополнениями, которые он получил бы в следующем году для восполнения боевых потерь 1953 года.

Тем временем, противник становился сильнее с каждым днем, особенно в хорошо обученных регулярных боевых дивизиях, которые могли выдержать все, что могли противопоставить им французы. Двенадцать лет спустя, северовьетнамцы были способны без страха сражаться с лучшими войсками, которые могли выставить Соединенные Штаты. С окончанием корейской войны в тупиковой ситуации в июле 1953 года, китайские инструкторы и предоставленное Китаем советское и американское снаряжение начали массово прибывать в Северный Вьетнам. Теперь у противника было семь подвижных дивизий и одна полноценная артиллерийская дивизия, и еще больше, вероятно, быстро прибудет из дивизионных учебных лагерей в Китае, вблизи Цзинси и Наньина. Поэтому французам было необходимо как можно быстрее уничтожить, по крайней мере, значительную часть основных сил противника. Это было осуществимо только в том случае, если французы могли заставить противника встретиться с ними лицом к лицу в решающем бою, предложив Вьетминю цель, достаточно заманчивую, чтобы наброситься на нее, но достаточно сильную, чтобы противостоять его натиску. Это была невероятная авантюра, ибо от ее успеха зависела не только судьба французских войск в Индокитае и политическая роль Франции в Юго-Восточной Азии, но и выживание Вьетнама как некоммунистического государства, а также, в определенной степени, Лаоса и Камбоджи — и возможно (в зависимости от того, насколько можно принять теорию «падающих костяшек домино»), сохранение некоего остаточного западного присутствия на обширной материковой территории между Калькуттой, Сингапуром и Гонконгом.

Эта книга — история этой азартной игры. Когда в 1962 году главный редактор серии «Великие сражения», выдающийся военный историк и писатель Хэнсон Болдуин обратился ко мне с этим заданием, я взялся за него с большим трепетом. Из предыдущих исследований, посвященных гораздо менее чувствительным аспектам войны в Индокитае, я понял, что без доступа к существующим военным архивам было бы чрезвычайно трудно составить достаточно точную картину того, что на самом деле произошло в Дьенбьенфу. Чтение доступной литературы, с ее очевидными противоречиями и ошибками, только усилило мою тревогу. Представляя мою просьбу о доступе к документам французским властям, я подчеркнул, что любой научно-точный отчет о том, что самом деле произошло в Дьенбьенфу, вряд ли будет представлять собой лестную картину для французского политического или военного руководства на Дальнем Востоке в то время. Но я утверждал, что мифы и дезинформация, которые с годами превратились в «факты», не только непоправимо исказят историю, но и помешают другим, кто имеет более непосредственное отношение к Вьетнаму, понять сегодняшние события, которые во многом сформированы событиями в Дьенбьенфу весной 1954 года.

В ожидании разрешения доступа к официальной документации, я продолжил устанавливать контакты с выжившими в битве. Довольно большое количество выживших из французов были доступны. Поскольку французы занимали все командные посты на дружественной стороне, они будут иметь в рассказе этой истории первостепенное значение. Но, как я узнал позже, что часто бывает когда выжившие пересказывают свой собственный опыт разным слушателям в разное время, в их рассказах были понятные пробелы и предубеждения, часть которых имела в основе соперничество между родами войск. Десантник чувствовал что его части несут основную тяжесть боев; офицер Иностранного легиона был уверен, что именного его люди стали оплотом обороны. Были офицеры частей, которые проявили себя не лучшим образом, согласно большинству отчетов, но были готовы подтвердить, что такие отчеты были не обоснованы. Кроме того, ни один отчет о Дьенбьенфу (включая нижеследующий) не может остаться полностью вне влияния ожесточенных дебатов (разгоревшихся в ходе судебного процесса в Париже) между генералом Наварром, в то время французским главнокомандующим в Индокитае и его непосредственным подчиненным в Северном Вьетнаме, генерал-майором Рене Коньи. Почти каждый оставшийся в живых, занял одну из сторон в этом споре, и в определенной степени, это могло повлиять на сохранившиеся архивные документы.

Вскоре я с удивлением обнаружил, что никто, по-видимому, не стремился узнать мнение почти семидесяти процентов гарнизона, которые не были французами: легионеров, североафриканцев и вьетнамцев. Здесь же я встретил почти невероятную доброту и понимание в самых трудных обстоятельствах. Менее чем через год после завоевания независимости от Франции в кровопролитной войне, которая длилась даже дольше чем война в Индокитае, Алжирская республика позволила мне взять интервью у военнослужащих алжирских вооруженных сил, которые служили в Дьенбьенфу и во многих случаях, воевали против Франции в Алжире. В 1962 году, в коммунистическом Северном Вьетнаме, я без труда встретился с людьми, которые с гордостью говорили о своей победе над Францией. Их было легко узнать, потому что они все еще носили, даже на своей гражданской одежде, специальный знак отличия, врученный им президентом Хо Ши Мином по случаю победы. Как оказалось, мой собственный водитель был там пулеметчиком. В южном Вьетнаме и во Франции многие выжившие вьетнамцы, не являющиеся коммунистами, откликнулись на мои объявления в газете. Один таможенник в аэропорту Таити был в Дьенбьенфу; иностранный легионер из немцев был встречен возле могилы Наполеона; еще один был упомянут в статье «Нью-Йорк Таймс», посвященной путешествиям по Сахаре.

Когда в 1963-м году мсье Пьер Мессмер, французский министр вооруженных сил, наконец-то разрешил мне ознакомиться с архивами, я был поражен почти смертельной болезнью. Но в 1964-65 годах, благодаря небольшому исследовательскому гранту Говардского университета, я смог завершить свои документальные исследования. С самого начала следует сказать, что почти все документы, находящиеся в Дьенбьенфу (военные дневники, письменные сообщения от одной части к другой и т. д.) были уничтожены перед падением крепости, или попали в руки коммунистов. Кроме того, только Вьетнамская народная армия — армия Северного Вьетнама, которую в 1954 году мы все еще называли «Вьетминь» — приступила к методичному допросу всех выживших сразу после битвы. Только генерал Во Нгуен Зиап из Ханоя был компетентен для написания этой книги, но из-за многих других своих забот, он до сих пор на эту тему опубликовал лишь несколько поверхностных брошюр.

Французские архивы, которые до сих пор частично разбираются (отличный штат исторической службы армии ничтожен, и в соответствии с собственным графиком работы, в значительной степени ограничен пятидесятилетним правилом о публикации in extenso последних документов), довольно полны с точки зрения военных планов, записей попыток освобождения крепости и ее материально-технического обеспечения за период до 24 марта 1954 года, когда крепость была отрезана от внешнего мира. Большинство документов после этой даты являются копиями радиообмена между Ханоем и Дьенбьенфу. Неизвестное количество (говорят, небольшое) документов находится в руках французской правительственной комиссии, которая расследовала битву при Дьенбьенфу. Некоторые документы, не найденные в архивах, хотя и носят официальный характер, очевидно находятся во владении некоторых главных действующих лиц драмы, поскольку они были опубликованы в некоторых французских изданиях, которые приняли ту или иную сторону в споре Наварры и Коньи. Наконец отдельные архивы француского военно-морского флота и французских военно-воздушных сил дали много подходящих данных о жизненно важных военно-воздушных аспектах сражения.

С этими документами в руках, интервью, и во многих случаях, последующая переписка с большинством тактических командиров оказались чрезвычайно полезными. К сожалению, за исключением редких случаев, мне не удалось опросить двух или более офицеров одновременно — по той простой причине, что выжившие сейчас рассеяны по всей Франции. Метод коллективного интервью, используемый, в частности, выдающимся военным историком бригадным генералом С. Л. Э. Маршаллом, особенно полезен для воссоздания запутанных и быстро меняющихся действий — а их было много в Дьенбьенфу. В одном конкретном случае потребовалось согласие нескольких офицеров, чтобы точно определить позицию, которая была ошибочно расположена на официальных картах, подготовленных французской армией после битвы. Это не означает, что настоящий том закрывает все пробелы в информации о битве при Дьенбьенфу; слишком много людей унесло свои секреты в могилу, слишком много документов пропало, и слишком много мифов уже воспринимаются как факты. Но мои собственные записи и магнитофонные записи интервью никто не просматривал, а тем более никто не одобрял или подвергал цензуре. Все разговоры и высказывания в тексте — прямые цитаты, а не мои реконструкции. И если избитая фраза «говорить правду без страха и благосклонности» имеет какой-то смысл, то ее вполне можно применить и здесь.

Отдавать здесь должное моим многочисленным источникам информации было бы неловко для многих в их нынешнем положении и фактически потребовало от них разделить ответственность за взгляды, которые я выражаю здесь и которые я один должен полностью принять. Но я должен поблагодарить за неизменную любезность начальников и личный состав исторических служб французской армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил за то, что они поделились своими скромными удобствами с посторонним; майору Жану Пуже, французскому офицеру в отставке и автору превосходного труда «Nous etions a Dien Bien Phu», который не колеблясь предоставил в мое распоряжение некоторые из своих личных документов; полковнику Жюлю Руа, чья блестящая «La Bataille de Dien Bien Phu» часто оказывалась полезной при перекрестной проверке фактов; Хансону У. Болдуину за его умелое и терпеливое редактирование; миссис Джуэлл Тейт за героическую борьбу с французскими аббревиатурами и вьетнамскими топонимами при перепечатывании рукописи; и спасибо Дороти, за то, что она ухаживала за мной и терпела мужа, который в течении трех лет проводил большую часть своего времени в маленькой и очень зеленой долине Северного Вьетнама.

Глава 1. «Наташа»

«Кастор» была вероятно первой и последней в истории воздушно-десантной операцией, где в ведущем самолете вместе с десантниками-следопытами находились три генерала. Это были генерал-лейтенант французских ВВС Пьер Боде, заместитель главнокомандующего в Индокитае; бригадный генерал Жан Дешо, командующий тактической авиагруппой «Север», контролирующей все французские воздушные операции на севере Индокитая; и бригадный генерал Жан Жиль, командующий французскими воздушно-десантными силами в Индокитае.

Их самолет, двухмоторный С-47 американской постройки, напичканный оборудованием связи и загруженный топливом, которого бы хватило на восемь часов полета, вылетел из ханойского военного аэропорта Бахмай в 05.00 20 ноября 1953 года. Задача одиночного транспортного самолета была двоякой: он должен был оценить погодные условия над долиной Дьенбьенфу и, если они окажутся благоприятными, сбросить группу следопытов — элитную группу десантников, которые должны были приземлиться в назначенных зонах высадки за несколько минут до основной массы войск и обозначить их дымовыми маркерами.

Все зависело от погодных условий над долиной в этот день, поскольку невозможно было поддерживать столь высокую концентрацию транспортных самолетов в Ханое в течение неопределенного периода; они были крайне необходимы в других местах Индокитая.

Когда самолет оказался над долиной в 06.30, видимость была почти полностью заблокирована крашеном, туманом, который характеризует погоду в северо-западном регионе Вьетнама даже в сухой сезон. Окончательное решение об отмене или продолжении десантной операции теперь лежало на плечах бригадного генерала Дешо, пятидесятилетнего профессионального военного. Транспортник медленно летел широкими кругами над окутанной туманом долиной. В тесной кабине офицер Транспортного командования и метереолог ВВС высчитывали шансы на то. что туман рассеется к моменту высадки. В 07.00 лучи восходящего солнца начали освещать верхние слои облаков, которые начали заметно редеть. Офицер-метеоролог вернулся туда, где стоял генерал. Дешо смотрел из иллюминатора самолета на долину внизу и что-то ему говорил, но слова терялись в шуме двигателей. Дешо подошел к радисту, поддерживавшему прямую радиосвязь со штабом в Ханое и передал ему сообщение.

Сообщение было получено генерал-майором Рене Коньи, командующим всеми французскими войсками в Северном Вьетнаме, в 07.20 и немедленно передано командующими транспортными военно-воздушными силами в Индокитае, ожидавшим со своим самолетом на военном аэродроме в Бахмае. Операция «Кастор» началась.

Для экипажей транспортного командования французских ВВС ноябрь 1953 года до сих пор был сущим адом. Три транспортные авиагруппы, обычно работавшие в Северном Вьетнаме, 1/64 («Беарн»), 2/64 («Анжу») и 2/63 («Сенегал»), постоянно участвовали в снабжении активных боевых действий, направленных против 320-й дивизии коммунистов в юго-западной части дельты Красной реки. Фактически, они вернулись с этой операции только поздно вечером 19 ноября, и механики ВВС почти всю ночь работали над усталыми машинами, чтобы подготовить их к утренней операции. Но это не единственное беспокоило полковника Жан-Луи Нико, командующего воздушным транспортным командованием. 10 ноября ему сообщили в строжайшей секретностью, что операция «Кастор» состоится 20 ноября, и он сделал все возможное, чтобы собрать максимальное количество самолетов и экипажей из небольших транспортных частей, имеющихся в Индокитае. Одной из его проблем было то, что в тот конкретный момент экипажей в Индокитае было меньше чем самолетов. Бюджетные и политические соображения во Франции не позволили направить в Индокитай дополнительные лётные экипажи, несмотря на обещания, данные американским планировщикам военной помощи, что дополнительные французские экипажи будут предоставлены, если Соединенные Штаты предоставят дополнительные самолеты в рамках своей программы помощи. Тем не менее, к середине ноября в распоряжении Нико было только 52 военных экипажа для С-47 и 10 экипажей для более крупных «Летающих вагонов» С-119, в то время как для операций было доступно 70 С-47. Лихорадочно жонглируя своими книгами, прореживая экипажи и посадив за штурвал каждого штабного офицера (включая самого себя), Нико удалось найти 65 экипажей для 65 самолетов, способных выполнить задачу 20 ноября.

В 05.00, в сером рассвете засушливого утра, экипажи самолетов были подняты со своих коек и инструктаж начался в 05.50. Инструктаж проводил сам Нико:

— Господа, это ваша задача: высадка воздушного десанта в Дьенбьенфу. Она потребует усилий всех имеющихся экипажей и самолетов. Я лично возглавлю первый вылет. Задача будет выполняться двумя волнами; первая волна из 33 самолетов, разбитых на четыре взвода, взлетит с аэродрома Бахмай; вторая волна из 32 самолетов, также разбитых на четыре взвода, взлетит с аэродрома Залям. Первой волной будет командовать майор Фурко, чье кодовое имя будет Желтый лидер. Вторую волну поведет майор Мартине, под кодовым именем Красный лидер. Мое собственное кодовое имя будет Техас. Интервал взлета между волнами составит три минуты, между отдельными взводами — одну минуту, между тройками — десять секунд. Следите за временем, господа, мы должны быть предельны точны. Каждый самолет будет нести при взлете 550 галлонов топлива. Вторая волна сегодня совершит повторный вылет, 24 самолета будут перевозить имущество и 8 будут нести личный состав. Дополнительный десант будет сброшен во второй половине дня. Сброс снаряжения должен занимать не более 20 минут.

Затем были уточнены последние навигационные детали: подход к зоне выброски должен был осуществляться с курсом 170 градусов и высотой 2900 футов. Как только будет завершен сброс снаряжения или людей, самолет должен был выйти из зоны выброски с разворотом на курс 180 градусов с набором высоты со скоростью 500 футов в минуту. Расчетное время полета составляло 76 минут 10 секунд.

Затем шли технические детали: скорость набора высоты, скорость на маршруте, скорость подхода к зонам высадки, скорость при десантировании, навигационные и рабочие частоты УКВ, наличие аварийных посадочных площадок (ни одной в радиусе ста миль) и порядок взаимодействия с истребителями-бомбардировщиками и бомбардировщиками, которые должны были действовать в районе Дьенбьенфу в тоже самое время.

Инструктаж закончился в 07.00, а в 07.15 экипажи заняли свои места в самолетах, в которые уже были погружены десантники и их снаряжение. Большинство из них напряженно вглядывались в затянутое тучами небо, ожидая окончательного подтверждения задачи. Теоретически, двигатели должны были запуститься в 07.20, но приказ «Вперед» поступил в штаб транспортного командования ВВС в Бахмае всего за несколько минут до 08.00. Затем, во всех 65 неуклюжих самолетах затрещали наушники радиостанций, с ревом ожили двигатели, над диспетчерскими вышками аэродромов Бахмай и Залям поднялись красные сигнальные ракеты и один за другим тяжело груженые самолеты с ревом пронеслись во взлетно-посадочной полосе и поднялись в воздух. В 08.15 вся воздушная армада, совершавшая медленные круги, пока каждая машина не заняла свое место в летном строю, изменила направление и медленно направилась на запад к скалистым горам, почти сияющим на фоне темно-зеленого покрова джунглей.

В Индокитае, как тогда, так и сейчас, невозможность сохранения действительно строгой секретности была проклятием всех старших командиров. Коньи не сообщал генералу Дешо о предстоящей воздушно-десантной операции, которой он собирался командовать, до 12 ноября, всего за семь дней до ее начала. Приказ, полученный Дешо, был очень лаконичен и просто предусматривал захват долины Дьенбьенфу. В частности, приказ предписывал 1) создать в Дьенбьенфу «оборонительную систему, рассчитанную на обеспечение защиты аэродрома за исключением пояса опорных пунктов вокруг аэродрома»; и 2) в конечном итоге разместить пять батальонов, два из которых будут перемещаться по всему окружающему району. Приказ был также передан генералу Жилю. Жилю уже было известно, что в то время в Дьенбьенфу находились войска коммунистов и что, следовательно, любая высадка войск в Дьенбьенфу сразу встретит какое-то сопротивление. В идеале, он хотел бы сбросить с парашютами сразу три десантных батальона в долину в надежде окружить там войска коммунистов и возможно, захватить их полкового командира. Но ограниченное количество самолетов и экипажей требовало чтобы операция проходила в два отдельных этапа, что позволило бы самолетам вернуться из Дьенбьенфу и забрать оставшиеся войска и снаряжение для последующей высадки. Поэтому он решил высадить два воздушно-десантных батальона на первом этапе и выбрал для этой цели лучшие подразделения и командиров во всем Индокитае, 6-й колониальный парашютный батальон (6 BPC) майора Марселя Бижара и 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка (II/1 RCP) под командованием майора Жана Брешиньяка. II/1 RCP был частью Первого воздушно-десантного полка Свободной Франции, организованного во время Второй мировой войны и в Индокитае принимал участие в операциях в районе «Улицы без радости». 6-й колониальный парашютный батальон был батальоном коммандос и участвовал во всех крупных сражениях с 1951 года. В частности, Бижар возглавил его во время кровавого жертвоприношения в Туле, где батальон был сброшен в качестве приманки для спасения других гарнизонов нагорья Тай. Вместе с 1-м колониальным парашютным батальоном, который должен был быть сброшен 20 ноября в 14.00, два других батальона сформировали 1-ю воздушно-десантную боевую группу (GAP-1) под командованием подполковника Фуркада. 1-й колониальный парашютный батальон был также элитной частью, под командованием майора Жана Суке; он впервые прибыл в Индокитай в январе 1947 года, позднее вернулся в Европу и снова высадился в Индокитае в июне 1953 года. С тех пор он принимал участие в боях за долину Кувшинов в Лаосе и совсем недавно в операции «Чайка», из которой вернулся, как и самолеты полковника Нико, накануне высадки. В составе первой волны 6-й колониальный парашютный батальон и 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка имели 651 и 569 человек соответственно. Кроме того, там находились 17-я воздушно-десантная инженерно-саперная рота и батарея 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, которая десантировалась вместе с Бижаром и штаб 1-й воздушно-десантной боевой группы, который должен был прыгать с батальоном Брешиньяка.

Генерал Боде вызвал Бижара и Брешиньяка за день до их операции, что бы лично проинструктировать о важности их задачи. Боде никогда не был в восторге от этой операции и Бижар отчетливо помнил его последние слова:

— Судя по тому, как все выглядит, все должно быть в порядке, но если ситуация там действительно слишком тяжелая, я оставляю вам судить о том, что вы должны сделать, чтобы спасти максимум личного состава и выбраться. В любом случае, если завтра погода будет слишком неблагоприятная, Дьенбьенфу никогда не состоится.

И много лет спустя, вспоминая слова Боде, Бижар добавил:

— Ох, почему в тот день не пошел дождь!

Но ключевой элемент инструктажа, который Бижар должен был получить в тот день, был дан ему на гораздо более низком уровне разведкой, и касался зоны выброски для его батальона. Разведка хранила 3000 папок с зонами выброски, каждая из которых была аккуратно помечена номером и кодовым именем. В долине Дьенбьенфу были в итоге выбраны три основные зоны выброски, две для личного состава и одна для снаряжения.

Каждая папка зоны выброски содержала аэрофотоснимки района высадки и столько информации о его топографии и метеорологии, сколько можно было собрать. Номер папки для Бижара был 759, а на обложке значилось «Наташа». Зона выброски Брешиньяка называлась «Симона», а зона выброски материальных средств — «Октавия». «Наташа», которая должна была стать ключевой зоной выброски в Дьенбьенфу на долгие месяцы, заслуживает более подробного описания. Она была расположена в 200 метрах к северо-западу от деревни Дьенбьенфу, имела общую длину в 3900 футов (1300 метров) и общую ширину 1350 футов (450 метров). Она лежала почти с севера на юг и была покрыта полувысохшими рисовыми полями и густым кустарником в южной части, а посередине ее пересекал небольшой ручей. Аэродром Дьенбьенфу — на самом деле, едва ли больше чем полоса утрамбованной земли — лежал в 300 метрах к востоку от зоны выброски. На аэрофотоснимке долины, сделанном 29 июня 1953 года бомбардировщиком-разведчиком 80-й зарубежной разведывательной эскадрильи (EROM), видно, что Дьенбьенфу представлял собой идиллическую деревню, почти все 112 домов которой были аккуратно расположены посреди больших участков, или вдоль двух основных дорог, проходящих через нее. Маленькая речушка Нам-Юм (р. Юн) извивалась возле поселка, направлялась к реке Меконг. На другой стороне Нам-Юм, напротив Дьенбьенфу, выросла небольшая торговая улица. Повсюду, где не было рисовых полей, виднелся густой зеленый кустарник, а улицы с домами были сплошь обсажены деревьями. Аэрофотоснимки, сделанные 80-й EROM, также показали близость окружающих линий высот, скрытых от взора покрывающими их темными джунглями. И еще они показывали дождь, поскольку, как хорошо знали французские метеорологические службы, в долине Дьенбьенфу выпадало на пятьдесят процентов больше осадков, чем в любой другой долине северного Индокитая. Между мартом и августом каждого года в долине Дьенбьенфу выпадало в среднем пять футов дождя, и дождевые облака покрывали долину большую часть этих месяцев. Хотя все это можно было прочитать в папке №759, дождь не был главной проблемой Бижара прямо сейчас, так как он десантировался в Дьенбьенфу во время сухого сезона. Тем не менее, это должно было способствовать гибели укрепрайона шесть месяцев спустя.

Зона выброски «Симона», расположенная в 400 метрах к юго-востоку от Дьенбьенфу на другом берегу реки Нам-Юм, раскинулась над частью рисовых полей и холмов, которые впоследствии стали одними из ключевых позиций укрепрайона. Зона высадки «Октавия», располагалась дальше к югу, подальше от зон высадки личного состава, чтобы избежать (как это едва не произошло) серьезных травм, когда десантникам на голову валятся свободно падающие 100-футовые мотки колючей проволоки или 200-фунтовые мешки риса. Что касается командиров десантников, то не было никаких сомнений что они победоносно смогут выполнить свою задачу. В дополнение к тому, чтобы как можно быстрее обеспечить безопасность аэродрома, что было главной целью их операции, они также надеялись захватить штаб 148-го отдельного полка, элитной части Вьетнамской народной армии, специализирующейся на горной войне и набранного из чрезвычайно хорошо обученных горцев местных племен. Это было все, что было известно о противнике. Оказалось, что слишком мало.

В 18.00 командиры батальонов созвали своих офицеров на инструктаж и войска были приведены в боевую готовность. Однако секретность была настолько хорошо сохранена, что даже офицерам не сообщили точную цель задачи на следующий день. Но им было приказано готовиться к боям в условиях холода.

Многие области, обычно известно как «тропические», содержат обширные горные комплексы, в которых чрезвычайно холодно, даже когда они покрыты джунглями. На Вьетнамском и Лаосском нагорьях не редко сочетание пышной растительности джунглей и температур зимой около нуля градусов по Цельсию. Опытные войска 6-го колониального парашютного батальона и 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка знали, что это означает операцию в Северном Тонкине. По крайней мере, один офицер решил не оставлять шансов холодному климату: лейтенант Аллэр из 6-го колониального парашютного батальона готовясь к завтрашнему прыжку, надел свою пижаму под камуфляжную боевую форму. Ему пришлось сражаться в ней три дня.

В 04.00 6-й колониальный парашютный батальон покинул свое расположение и направился на аэродром Бахмай. Предварительный инструктаж для офицеров состоялся прямо на аэродроме в 06.00. Инструктаж Бижара был прост и прямолинеен: батальон, усиленный 17-й воздушно-десантной саперной ротой и двумя батареями 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка должен был десантироваться одной волной в 10.30 над зоной выброски «Наташа». Первая рота должна была прикрывать плацдарм к западу от зоны выброски, обращенный к северной части Дьенбьенфу; 2-я рота должна была прикрывать саму зону выброски и деревню Муонг-Тен. Третья рота должна была поддерживать 1-ю роту и прикрывать северо-восточную оконечность Дьенбьенфу, в то время как 4-я рота должна была прикрывать северную оконечность зоны высадки. Штаб батальона и штабная рота вместе с минометами должны были расположиться в самом южном углу зоны высадки. Задача 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка была проще. Он должен был просто продвигаться на северо-запад в направлении поселка Дьенбьенфу и таким образом гарантировать, что ни одно крупное подразделение коммунистов не уйдет на юг. В то же время, он должен был прикрывать штаб 1-й воздушно-десантной боевой группы, который должен был прыгнуть вместе с ним. Время выброски для обоих частей было назначено на 10.35. Особое внимание командиры батальонов уделяли максимально возможной скорости покидания самолета; командиры рот молча кивали. Действительно, даже если каждый десантник покинет самолет за пять секунд и неуклюжие С-47 полетят со своей минимальной скоростью 105 миль в час, двадцать пять полностью экипированных десантников покинут самолет за две минуты, а за две минуты самолет преодолеет более трех миль. Другими словами, десантники будут разбросаны по территории, которая более чем в два раза длиннее предполагаемой зоны высадки. Было очевидно, что это должно было привести к большому рассеянию десантируемых частей. В 06.30 началась посадка десанта в транспортные самолеты — а затем кажущийся бесконечным период ожидания взлета. С невероятным чувством облегчения в 07.30 десантники получили наконец известие о том, что задача «началась». Сам полет прошел без происшествий; кто-то перебрасывался шутками, а в нескольких самолетах неисправимые оптимисты пели десантные песни, причем более глубокие французские голоса явно заглушали более мелодичные вьетнамские. Ибо эта первая атака на Дьенбьенфу (вопреки более поздней мифологии, которая приписывала всю славу битвы, если не всей Индокитайской войны, «немецким иностранным легионерам») была строго франко-вьетнамским делом. В 6-м колониальном парашютном батальоне Бижара из прыгавших в тот день 651 человека, более 200 были вьетнамцами, а II/1 RCP Брешиньяка из 827 человек общей численности вьетнамцами были 420. Эти пропорции немного отличались от подразделения к подразделению, но в Индокитае не было ни одного строго «французского» подразделения, в котором не было бы большого количества местных вьетнамских войск, которые показали себя столь же хорошо, как и их французские коллеги. Тот факт, что такие смешанные франко-вьетнамские части в целом сражались гораздо лучше, чем чисто вьетнамские части, а также чисто европейские части (которые не имели преимущества знания местности и языка своих вьетнамских товарищей), является важным уроком франко-индокитайской войны, который, видимо, был забыт в Южном Вьетнаме десять лет спустя.

В 10.30, к тому времени когда транспортная армада с десантниками достигла Дьенбьенфу, солнце уже выжгло последние клочья тумана, покрывавшего местность. Штабной самолет с тремя генералами на борту все еще лениво кружил высоко над долиной. Первое звено Желтого лидера теперь приближалось к «Наташе» с курсом 170, с опущенными на четверть закрылками. В шестидесяти пяти самолетах выпускающие шагнули к дверям, двадцать пять десантников в каждой машине неуклюже встали в полном боевом снаряжении, зацепили вытяжные фалы за трос, который шел вдоль верхней части фюзеляжа и несколько раз коротко дернули за фал, чтобы убедиться что тот правильно зацеплен. Затем они повернулись к двери самолета, в правильном положении для прыжка, сложив руки над рюкзаком, пристегнутым к груди. Когда первая волна самолетов приблизилась к зоне высадки, пилоты заметили несколько крошечных человеческих фигурок, отчаянно убегающих прочь. Прыжковые зуммеры первой волны начали звенеть в 10.35.

Пятница 20 ноября 1953 года внизу, в долине Дьенбьенфу, началась как и все остальные дни. Дьенбьенфу находился в руках коммунистов с 30 ноября 1952, когда лаосский батальон без боя оставил всю долину и отступил на близлежащую лаосскую территорию. Большинство из ее 13 000 жителей остались. В конце концов, было очень маловероятно, что пришедший Вьетминь вообще пожелает конфисковать их скромные дома, буйволов и рисовые поля. Скорее, Вьетминь был заинтересован в том, чтобы экономическая деятельность долины Дьенбьенфу шла совершенно спокойно: долина выращивала почти 2000 тонн риса в год и долгое время была известна как один из самых важных центров сбора и переработки опиума во всем Индокитае. Там ежегодно собирался опиум-сырец стоимостью более 10 миллионов пиастров (тогда около 1 миллиона долларов), а Вьетминь считал опиум важным средством для нелегальной закупки американского оружия и европейских медикаментов на черных рынках Бангкока и Гонконга.

Бремя коммунистической оккупации до сих пор было легким для племени тай, населявшего долину. 148-й отдельный полк сделал Дьенбьенфу своей основной оперативной базой, но большая часть его бойцов прибыла из других районов племен, расположенных дальше к северу; он был довольно тепло принят жителями. 148-й был старым элитным полком Вьетнамской народной армии. В ноябре и декабре 1952 года он участвовал в ожесточенной осаде и неудачном штурме французской воздушно-наземной базы Нашанг, расположенной в 70 милях к северо-западу от Дьенбьенфу; затем он принимал участие в первом вторжения Вьетминя в Лаос весной 1953 года, в котором сформировал центральную из трех атакующих колонн наступления; и теперь он был частью сил прикрытия коммунистов, прикрывавших северо-западный Вьетнам от возможной французской контратаки из Лаоса. Из четырех батальонов 148-го отдельного полка 900-й, 920-й и 930-й батальоны находились вдали от долины Дьенбьенфу, в гарнизонах, расположенных дугой в джунглях вдоль лаосско-вьетнамской границы. Но штаб полка и 910-й батальон находились в Дьенбьенфу, и французская разведка об этом знала. Чего не знала французская разведка, так этого что 226-я рота тяжелого вооружения 920-го батальона осталась в Дьенбьенфу со своими минометами и безоткатными орудиями.

Там к ней присоединилась рота тяжелого вооружения 675-го артиллерийского полка знаменитой 351-й «тяжелой» дивизии — сформированной по советскому образцу артиллерийской дивизии Вьетнамской народной армии — и одна пехотная рота 48-го полка 320-й пехотной дивизии, которая двумя неделями ранее была сильно потрепана французами во время операции «Чайка». То, что привлекло в Дьенбьенфу подразделения тяжелого вооружения Вьетминя, было именно тем, что сделало долину привлекательной и для французского верховного командования: широкие открытые пространства посреди горной местности, неиспользуемый аэродром который (Вьетминь, конечно, не обладал ни одним самолетом) мог быть использован как стрельбище и полигон для подготовки войск. В тоже время, эти войска, находясь вдали от любой крупной зоны действий французов, могли полностью отдохнуть и вдоволь наестся клейкого горного риса, защищая уязвимые тылы Вьетминя.

И, как назло, утром 20 ноября, основная масса войск коммунистов не была сосредоточена вблизи их штаба, который как было известно, находился в центре города, а проводила учения и была на полевых занятиях вблизи аэродрома Дьенбьенфу, который был аккуратно выведен из строя, для невозможности использования французскими самолетами, с помощью 1200 глубоких ям вырытых по всей его поверхности. Фактически, основная масса минометов и пулеметов коммунистов была развернута на огневых позициях по всей зоне высадки «Наташа». Блуждающий французский двухмоторный самолет, который можно было услышать над облаками и увидеть там и сям, когда облачный покров поднимался, нисколько не беспокоил солдат коммунистов; во всяком случае, это только добавляло нотку реализма их учениям. Поскольку самолет был один, это явно был самолет фоторазведки, даже если он и вел себя немного странно. Туземцы и деревенские жители тоже занимались своим обычным делом, убирая поздний горный рис своими короткими прямыми серпами и загоняя буйволов на пастбище. Двое из них, Ло Ван Дон и его жена Ло Тхи Ун, из деревни Бан Бом Ла, в двух милях к югу от Дьенбьенфу, внезапно посмотрели вверх, оторвавшись от работы на рисовом поле вдоль южной аварийной взлетно-посадочной полосы Дьенбьенфу, когда услышали гул многочисленных самолетов над их головами.

— Я очень хорошо помню то утро — рассказывал год спустя Ло Ван Дон иностранному гостю. — Утренний туман только рассеялся, когда прилетели самолеты. Они появились внезапно и казалось, были повсюду, одновременно роняя облака белых пятен, похожих на хлопковые коробочки. Но вскоре они раскрылись и мы увидели, что под ними висят солдаты. Они казалось, покрыли всю долину и через несколько минут уже были на земле, образуя группы…

Ло Ван Дон и его жена только что стали свидетелями прибытия первой волны 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка. Однако дальше на север, где бойцы из 6-го колониального парашютного батальона Бижара высаживались на «Наташу», их встречали не удивленные крестьяне, а регулярные бойцы коммунистов, знавшие, что они вот-вот столкнутся с лучшим, что могли предложить французы. Они открыли огонь по десантникам, которые все еще беспомощно болтались под своими парашютами. Врач батальона, капитан Андре, у которого это был первый боевой прыжок, был убит пулей, попавшей ему прямо в лоб. Другой десантник, чей основной парашют не раскрылся, а запасной запутался в стропах основного парашюта, с отвратительным «бац» влетел в землю. Лейтенант Аллэр, командовавший батареей 81-мм минометов батальона, приземлился в полном одиночестве посреди ручья, пересекавшего зону высадки, и по чистой случайности, выбравшись из ручья насквозь промокшим, нашел мягкий парашютный контейнер, в который был уложен один из его минометов. Другим группам повезло меньше; вся 4-я рота была сброшена слишком далеко к северу от зоны высадки и приземлилась в густом кустарнике, в котором ей было сложно собраться , не говоря уже о помощи остальной части батальона. Часть 2-й роты постигла та же участь. Остальная часть батальона, саперы-десантники и воздушно-десантный артиллерийский отряд под командованием майора Жана Милло, приземлились более или менее в пределах общей зоны высадки, но сразу же попали под огонь стрелкового оружия и минометов.

Но, как и почти во всех крупных воздушно-десантных операциях, сам хаос и рассеивание в ходе высадки сбивали противника с толку, и препятствовали немедленному уничтожению сброшенных частей. Сначала не было ясно различимого центра сил, на котором противник мог бы сосредоточить свой огонь и войска. Большинство десантников 6-го колониального парашютного батальона теперь следовали старому железному правилу сбора десантников: иди «вниз» против общего направления сброса и ты найдешь основную массу своих товарищей. Еще одним осложнением было то, что и французы, и противник были одеты в камуфляжную униформу французских десантников, за исключением плоского плетеного шлема из пальмовых листьев, который носили солдаты Вьетминя.

К 10.40 часть 1-й роты была развернута вокруг майора Бижара на южном конце «Наташи». К 11.00, еще два взвода этой роты перегруппировались и теперь были развернуты на запад, в сторону деревни Муонг-Тен. В этот момент лейтенант Аллэр прибыл на командный пост майора Бижара.

— Ваши стволы готовы, Аллэр? — спросил Бижар.

— Ствол готов, босс!

— Хорошо, дайте серию из десяти мин по окраине деревни.

Ответ Аллэра что у него есть миномет, но он не смог найти мин, потонул в шуме боя. После нескольких минут поисков среди грузовых парашютов, которые все еще сыпались на зону высадки, он наконец нашел три мины, которые бережно припас на крайний случай.

Проблема идентификации подразделений осложнялась тем, что в последнюю минуту поменялся цвет дымовых сигналов, подаваемых каждой ротой и тем фактом, что с тех пор, как были сделаны последние аэрофотоснимки «Наташи», старший вождь тай был похоронен в центре зоны высадки и его могила, четко обозначенная несколькими флагштоками, украшенными флагами племен, теперь ошибочно принималась за место сбора французскими десантниками. Это относительное сосредоточение французских войск в одном конкретном пункте не осталось незамеченным Вьетминем, чьи минометы в 11.30 обрушили плотный заградительный огонь на центр зоны высадки. К этому времени, однако, Бижару удалось установить радиосвязь со всеми своими ротами, но не с командным самолетом, все еще кружившим над долиной. Постепенно поле боя начало обретать очертания: 3-я рота теперь усилила 1-ю роту, которая все еще была прижата сильным огнем противника; 2-я рота держалась на западе; 4-я рота в процессе сбора продвигалась теперь на север.

Командный пункт Бижара по-прежнему представлял собой небольшое углубление рядом с тропинкой через рисовое поле. Там майор Бижар, чье личное кодовое имя «Брюно» отчетливо звучало на радиоволнах, принял командование боем благодаря тому, что наблюдатель назвал «целой кучей американских раций ANPRC-10». Антенна его собственной радиостанции была разорвана на куски вражеским огнем, но в 12.15 над полем боя появился крошечный наблюдательный самолет французской армии «Моран-500», который со своей радиоаппаратурой действовал как ретранслятор между десантниками на земле и внешним миром. Это оказалось чрезвычайно удачным, так как минометы батальона все еще были без боеприпасов, а артиллеристы 35-го воздушно-десантного полка не смогли найти свои орудия до конца боя. Именно таким образом были вызваны воздушные удары по Дьенбьенфу. Несколько Б-26 стояли наготове с самого начала высадки, ожидая формирования постоянной линии, которая позволила бы им вмешаться без риска задеть своих собственных людей. Теперь вмешательство шло с тем, что десантники позже назовут «хирургической точностью». Завеса черного дыма начала подниматься вдоль оси восток-запад небольшого поселка и интенсивность огня противника начала значительно ослабевать. Тем не менее, попытка 1-й роты в 15.30 окружить Дьенбьенфу с севера потерпела неудачу, когда рота снова оказалась под сильным огнем автоматического оружия. Бижар снова вызвал воздушный удар, который теперь уничтожил весь центр Дьенбьенфу. В то же время, его собственные минометы, к которым наконец нашли достаточное количество боеприпасов, начали накрывать вероятные пути отхода противника на юг. Теперь 3-я рота проникла в восточную половину Дьенбьенфу, в то время как левое крыло 1-й роты, в ожесточенных боях за каждый дом, продвигалось вдоль главной дороги поселка к штабу 148-го отдельного полка Вьетминя, где штабная рота 910-го батальона сражалась до последнего, чтобы прикрыть отступление штаба полка. В этом она была вполне успешна.

В своих последних усилиях 6-й BPC был поддержан 1-м колониальным парашютным батальоном майора Жана Суке, чьи войска находились в готовности в Ханое еще в 06.30. Имея в общей сложности 911 человек (из которых 413 были вьетнамцы), 1-й BPC был вероятно, одним из самых многочисленных воздушно-десантных батальонов в Индокитае. Батальон был готов к отправке в 13.30 на тридцати транспортных самолетах С-47, которые перебрасывали 722 десантника и 28 контейнеров со снаряжением. Их десантирование в 15.00 на зону выброски «Наташа», к тому моменту полностью удерживаемую бойцами 6-го BPC прошел в основном без происшествий, хотя один из десантников его 3-й роты при приземлении столкнулся лицом к лицу с солдатом Вьетминя, которого он убил, а четверо других десантников были ранены шальными пулями еще в воздухе. Одиннадцать человек не смогли совершить прыжок по приказу выпускающих в последнюю минуту из-за проблем со снаряжением.

2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка столкнулся с трудностями, которые всегда являются проклятием массированной десантной операции. Он был в значительной степени сброшен неточно и рассеялся на слишком большой площади. Кроме того, его задача по защите штаба воздушно-десантной боевой группы, прыгнувшего вместе с ним, замедлила его усилия по поддержке двух других батальонов, зачищавших противника в Дьенбьенфу и вокруг него. Плохая радиосвязь с остальными частями усугубляла его неэффективность. В результате, сильно заросшая местность вдоль реки Нам-Юм к югу от Дьенбьенфу так и не была успешно зачищена и масса войск коммунистов бежала в этом направлении. Однако к ночи 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка собрался на юго-восточной окраине Дьенбьенфу и соединился с двумя другими батальонами. Первоначальная задача операции «Кастор» была выполнена.

В целом, французское верховное командование имело все основания быть удовлетворенным. 1-я воздушно-десантная боевая группа высадила 1827 десантников на защищенную позицию в 220 милях в тылу противника, ценой всего лишь 11 убитых и 52 раненых, и заняла эту позицию менее чем за шесть часов боя. Сброшенные на зону выброски «Октавия» орудия были развернуты уже днем 20 ноября. Управление, после начального периода замешательства, которое, похоже, является нормальным явлением, сопровождающим воздушные десанты, было удовлетворительное. Группа связи ВВС, под командованием капитана Пьера Лорийона десантировалась вместе с 6-м колониальным парашютным батальоном и расположилась неподалеку от командного пункта Бижара на южной окраине «Наташи». В 16.02 из соседнего Лайтяу прилетели первые два американских вертолета Н19-B с двумя УКВ и одним высокочастотным передатчиком для передовых авианаводчиков. Это давало им прямую связь с транспортными самолетами, Б-26 бомбардировочной группы 1/25 «Тунис» и радиостанциями SCR-300 десантных батальонов. На обратном пути вертолеты забрали с собой наиболее тяжело раненых.

Потери снаряжения французов были минимальные и основном были вызваны рассеиванием грузовых парашютов. Пропавшие минометы и безоткатные орудия были найдены на следующее утро, но тринадцать раций были разбиты при приземлении, что отчасти объясняло трудности связи между различными подразделениями. Со стороны Вьетминя было найдено девяносто убитых в полной военной форме; но, верные своей устоявшейся привычке скрывать свои потери даже в самой гуще боев, коммунисты унесли с собой почти всех раненых, за исключением четырех, взятых французами живыми. Обнаруженные впоследствии могилы, поспешно вырытые на краю долины, указывало на то, что потери коммунистов могли быть больше. Французы также захватили только один ручной пулемет и десять пистолетов-пулеметов, что свидетельствовало о дисциплине войск противника. С другой стороны, они захватили сложенные в одну аккуратную кучу сотню полевых ранцев 226-й роты и большую часть документов 148-го полка, оставленных в штабе в Дьенбьенфу. С наступлением ночи три батальона встали плотным кольцом вокруг Дьенбьенфу. Сам Бижар устроил свой командный пункт в поселке. 1-й колониальный парашютный батальон, теперь усиленный двумя батареями воздушно-десантной артиллерии и ротой 120-мм тяжелых минометов, защищал «Наташу». Там разместилась воздушно-десантная хирургическая бригада, и отец Шевалье утешал раненых и совершал последние обряды над умирающими и мертвыми. Так закончился первый день битвы при Дьенбьенфу.

21 ноября 1953 года воздушно-десантная группа №2 и штаб всей операцией в Дьенбьенфу под командованием генерала Жиля были десантированы с парашютами в долину. Сорокадевятилетний Жиль бережно спрятал свой стеклянный глаз в нагрудный карман комбинезона и без особых происшествий приземлился на стерню убранного рисового поля. Командир 2-й воздушно-десантной группы, подполковник Пьер Лангле, совершивший прыжок в 08.00 с 1-м парашютно-десантным батальоном Иностранного легиона (BEP) сильно повредил левую лодыжку при приземлении и был вынужден на следующий день эвакуироваться самолетом в Ханой, проклиная свое невезение; в итоге он пропустил все самое интересное в битве за Дьенбьенфу. У 1-го BEP из общего числа 653 десантников (включая 336 вьетнамцев), было только четыре не смертельных травмы при десантировании . Аккуратно сложив парашют согласно уставу, генерал Жиль медленно подошел к временному командному пункту своего друга, майора Бижара. По дороге он поздоровался с двумя армейскими фотографами, Андре Лебоном и Даниэлем Камю, которые накануне десантировались в Дьенбьенфу с II/1 RCP. Позже Лебон потерял ногу в Дьенбьенфу. В мае 1954 года Камю должен был отправиться в убийственный поход в коммунистический концентрационный лагерь. С прибытием в Дьенбьенфу Жиля и его группы командования, операцией «Кастор» теперь командовали из самого Дьенбьенфу.

Еще одной интересной особенностью второго дня в Дьенбьенфу было начало выброски тяжелой техники на зону высадки «Октавия», хотя и не совсем так, как планировалось. Два семитонных бульдозера должны быть сброшены на парашютах с «Летающих вагонов» С-119. Это было великолепное зрелище, когда маленький вытяжной парашют появился между хвостовыми балками первого самолета, за ним последовал основной парашют с его почти 9000 квадратными футами купола, и платформа, несущая бульдозер. По какой-то неведомой причине первый бульдозер отцепился от парашюта и с оглушительным грохотом приземлился носом вперед на пустое рисовое поле, зарывшись в землю на глубину десять футов. Другой бульдозер прибыл более привычным способом и был быстро пущен в дело, заполняя ямы на основной взлетно-посадочной полосе Дьенбьенфу. Теперь в Дьенбьенфу начали летать гражданские экипажи. Поскольку французские ВВС, как известно, испытывали нехватку самолетов и личного состава, в Индокитае стало привычным что гражданские авиакомпании предоставляют дополнительные самолеты и экипажи даже в зонах боевых действий на временной основе и «Кастор» не должен был быть исключением . В 06.00 21 ноября экипаже были проинструктированы в штабе транспортной авиагруппы 1/64 «Беарн» в аэропорту Залям Ханоя. Гражданские экипажи состояли из опытных пилотов, которые налетали десятки тысяч часов в невероятных условиях работы в Индокитае: маленькие грунтовые аэродромы на дне глубоких долин, отсутствие навигационных средств, немногочисленные и неточные метеосводки и кое-как выполненное техническое обслуживание. Поскольку полеты в Дьенбьенфу требовали плотного построения, к которому гражданские пилоты вряд ли привыкли, инструктаж был особенно тщательным. Объяснив суть операции, полковник французских ВВС повернулся к пилотам и сказал:

— А теперь, я хотел бы поговорить с вашими штурманами, господа.

Это вызвало общий дружный смех. В Индокитае гражданские пилоты сами занимались навигацией. К тому времени, когда 8-й ударный парашютный батальон (BPC) в 13.05 был десантирован в долину в составе 656 бойцов и 19 грузовых контейнеров, воздушное пространство над ним превратилось в настоящую карусель медленно кружащихся самолетов: четырехмоторные «Приватиры» (американский военно-морской патрульный бомбардировщик PB4Y-2, военно-морская версия бомбардировщика Б-24 «Либерейтор» — прим. перев.) из французской военно-морской эскадрильи 28.F, дальность полета которых особенно хорошо подходила для бомбежки путей подхода коммунистов к долине; более быстрые и меньшие по размеру Б-26 и «Биркэты» (палубный истребитель Грумман F8F), которые помогали десантникам пробиваться через отступающие подразделения 148-го полка; и наконец, громоздкие транспортные самолеты, которые должны были выгрузить 190 тонн груза, сброшенного на парашютах в течении первых двух дней. 8-й BPC также потерял пятерых с легкими травмами при приземлении и немедленно покинул зону выброски «Наташа» для участия в восстановления взлетно-посадочной полосы. По пути туда бойцы миновали небольшой ряд аккуратных белых крестов, установленных в изголовьях свежевырытых могил. Позади них возвышался недавно установленный флагшток с французским триколором. Ранним утром убитые вчера были похоронены. Парашюты, доставившие их в долину, послужили им саванами.

В воскресенье, 22 ноября, утром, был сброшен на парашютах последний из десантных батальонов, которые должны были составить первоначальный гарнизон долины, вместе с полковником Домиником Бастиани, который должен был взять на себя командование в долине и заменить генерала Жиля. Вместе с группой командования 5-го вьетнамского парашютно-десантного батальона(BPVN), с которой десантировался Бастиани и его штаб, была мадемуазель Брижитт Фрианг. Брижитт была хорошо известна в Индокитае, так как она была единственной женщиной-репортером во всем командовании, которая имела диплом военного парашютиста и рекорд пяти боевых прыжков, включая отчаянные арьергардные бои 6-го колониального парашютного батальона в ноябре 1952 года в Туле.

Шум и суета внутри Дьенбьенфу обретали видимость порядка. Генерал Жиль, обзаведшийся десантным мотоциклетом, ездил из своего штаба на командные пункты различны батальонов, в то время как младшие офицеры обходились велосипедами. Некоторые из наиболее предприимчивых младших офицеров просто взяли горных пони тай. Довольно много из было найдено привязанными под крестьянскими домами тай, выстроенных на сваях. Интенсивная работа лопатами подготовила часть аэродрома к приему небольших самолетов и саперы начали укладывать длинные ряды сборных перфорированных стальных пластин (ПСП), чтобы сформировать то, что в конечном итоге должно было стать стальной взлетно-посадочной полосой длиной 3500 футов. На всем протяжении долины, в воздухе пахло горящим деревом, когда войска начали расчищать подходы к аэродрому, высотам и равнинам, которые позже должны были стать частью различных опорных пунктов. Теперь в долине находилось в общей сложности 4560 солдат. Что касается жителей тай, многие из них в страхе бежали в близлежащие горы, откуда наблюдали за странными событиями в своих деревнях. Но так как они давно были связаны с французами, то теперь начали робко возвращаться в свои дома. Вскоре началась оживленная торговля: солдаты обменивали у крестьян консервы на свежую дичь и овощи, а маленькие дети тай с нескрываемым любопытством собирались группами вокруг десантников, занятых своими делами. Радисты с их пронзительно верещащими рациями оказались главным аттракционом.

Первым визитёром извне, прибывшим в Дьенбьенфу, был командующий северным театром военных действий генерал Рене Коньи. Он прибыл рано утром в воскресенье на небольшом канадском связном самолете «Бивер», нагруженным велосипедами. Голубоглазый гигант Коньи был самым молодым генерал-майором Франции. Тяжелая узловатая трость помогала ему справиться с хромотой — напоминание о том, как обращались с генералом в гестапо, когда он возглавлял группу Сопротивления нацистам во время Второй мировой войны. Он прошел через пытки гестапо и двухлетний срок в печально известных лагерях смерти Бухенвальд и Дора, из которых он был освобожден в День Победы. Позже много будет сказано о роли Коньи в планировании битвы при Дьенбьенфу, и его общем командовании в ходе нее. Когда он приземлился в Дьенбьенфу, он уже знал, что многие старшие офицеры его команды, особенно Бастиани и Жиль, были против идеи создания еще одной воздушной базы в тылу коммунистов. Несколькими месяцами ранее, 12 августа, авиабаза Нашанг, находившаяся гораздо ближе к Ханою, чем Дьенбьенфу, была наконец эвакуирована, потому что она связывала больше войск и авиатранспорта, чем оно того стоило. В то время все были согласны, что закрытые позиции «ежей» вряд ли стоили затрат на их содержание. Но, как мы увидим, Дьенбьенфу был выбран именно потому что долина (самая большая во всех северных горных районах Индокитая) была слишком большой, чтобы стать позицией «ежа», в которой французские войска могли быть блокированы. Здесь было достаточно места для маневра. Можно было бы использовать танки, если бы их можно было доставить по воздуху, как это и было впоследствии. Генерал Жиль, в частности, лично руководивший трудной обороной Нашанга в течении шести долгих месяцев и заработавший там свои генеральские звезды (во французской армии бригадные генералы носят две звезды), не хотел снова проходить через подобный опыт.

— Я буду очень счастлив, — сказал он Коньи в тот день на французском с каталонским акцентом, на котором говорили в его родном округе в Пиренеях, — когда Вы найдете мне здесь преемника. В Нашанге я шесть месяцев своей жизни провел как крыса. Используйте меня где-нибудь, где я буду на свежем воздухе.

— Обещаю Вам, — сказал Коньи. — Это вопрос всего лишь нескольких дней.

Пока Коньи и Жиль разговаривали, на взлетно-посадочную полосу приземлилось первое звено из трех разведывательных самолетов из 21-й воздушно-артиллерийской группы наблюдения (GAOA), прозванных «Сверчками» из-за их способности выпрыгивать из травы и высоких стоек шасси. Постепенно усиленное до шести самолетов, оно должно было стать глазами крепости.

Тем временем, еще одна сторона битвы при Дьенбьенфу происходил примерно в шестидесяти милях к северу у авиабазы Лайтяу. Лайтяу был столицей всей Федерации тай и резиденцией президента Федерации Део Ван Лонга. Как и Дьенбьенфу, Лайтяу был отрезан от внешнего мира более двух лет. Его крошечная взлетно-посадочная полоса, ограниченная с одной стороны рекой, а с другой — первыми домами маленького городка, была гораздо более незащищенной, чем взлетно-посадочная полоса Дьенбьенфу. Фактически, летчики говорили, что Лайтяу единственный в мире аэродром в мире, где летящий самолет может быть сбит зенитными пулеметами, стреляющими сверху вниз. Позиции орудий, были скрыты в высоких холмах, господствовавшими над этим последним оплотом французской территории внутри коммунистической зоны. В конце 1953 года стало очевидно, что даже скромные усилия войск Вьетминя могут привести к военной катастрофе в Лайтяу, военному провалу, который может быть осложнен политическими последствиями потери последнего правительственного пункта в горных районах. Именно эти политические соображения оказали большое влияние на решение французов вновь занять еще один оплот в зоне племен тай. Решение эвакуировать Лайтяу и перевести правительство Федерации тай на новый аэродром в Дьенбьенфу, было принято 4 ноября 1953 года. Французский командующий в Лайтяу, подполковник Транкар, был проинформирован о запланированной эвакуации Лайтяу (получившей название «Поллукс») 13 ноября. Транкар немедленно приказал отвести к Дьенбьенфу 1-ю мобильную группу партизан тай (GMPT 1), возглавляемую евразийским зятем Део Ван Лонга, капитаном Бордье. Отступление 700 человек по хорошо знакомой им местности поначалу не представляло особых проблем. Однако, подвижные подразделения 148-го полка наконец догнали их, когда они были в двух днях пути от Дьенбьенфу, и последний этап их марша превратился в непрерывный бой против хорошо подготовленных засад коммунистов. Через них приходилось прорываться с минометным огнем и непрерывными контратаками. Генерал Жиль 23 ноября в 06.30 приказал II/1 RCP Брешиньяка выдвинуться на север, пока он не соединится с партизанами тай. Вместе с десантниками отправилась репортер Брижитт Фрианг. Они встретились с GMPT 1 в деревне Бан На Тен, в семи километрах к северу от Дьенбьенфу, не встретив ни малейшего сопротивления противника. Большинство французов и офицеров тай были верхом на крепких местных пони. Сами туземцы были одеты во французскую военную форму и носили широкополые шляпы. Они едва ли выглядели хуже после недельного перехода и почти непрерывных перестрелок. Когда тай вошли в долину, их офицеры заставили их принять что-то вроде военного строя и были развернуты флаги частей. GMPT 1 несла французский флаг и флаг Федерации Тай: три вертикальные полосы синего, белого и синего цвета, с шестнадцатиконечной красной звездой (представляющей шестнадцать Чау, или феодальных баронств Федерации Тай) в центре белого поля. Никаких вьетнамских флагов не было видно. Десантники Брешиньяка отсалютовали, как и встреченные ими туземцы.

В Париж новость об операции «Кастор» пришла после того, как почти все пятничные газеты были уже «уложены спать». Но в субботу, 21 ноября, большинство газет пестрели заголовками, в которых неизменно завышенные цифры указывали на то, что французские официальные источники намеренно предоставили прессе преувеличенную статистику. Типичный заголовок, как например, «Париж-Пресс» гласил:

«Молниеносная операция в Тонкине — десантированные из 150 «Дакот» тысячи французских и вьетнамских десантников покоряют Дьенбьенфу… «Это не рейд. Мы заняли это место и останемся там» — заявляет генерал Коньи».

Если не считать коммунистической прессы, для которой атака на Дьенбьенфу было всего лишь очередным актом «колониальной агрессии», только надежный «Монд» был гораздо менее оптимистичен в отношении операции. Избегая громких заголовков, он дал сдержанный отчет об операции (включая те же цифры, что были скормлены всем другим газетам), но добавил следующее предостережение:

«Однако нет уверенности, что противник не отреагирует в ближайшее время. Весь район Дьенбьенфу и вся страна Тай в целом являются крупным районом производства опиума, из которого Вьетминь черпает многие свои ресурсы и особенно средства для оплаты поставок снаряжения, оружия и боеприпасов из коммунистического Китая. Хо Ши Мин также использует подпольную торговлю опиумом во всем Индокитае для финансирования своих разведывательных служб и пропаганды, а также для выплат своим войскам».

Такой взгляд на ситуацию в Дьенбьенфу оказался совершенно верным. Сама по себе Дьенбьенфу, как богатая долина, обеспечивающая свободный доступ к Лаосу, была желанным приобретением. Когда французское планирование ввело в долину многочисленные французские войска, действовавшие с относительно небольшим количеством артиллерии и бронетехники, на предельной дальности их боевых самолетов, верховное командование коммунистов начало находить долину Дьенбьенфу чрезвычайно привлекательной.

Глава 2. Воздушно-наземная база

Инспекция в Дьенбьенфу. Генералы Жиль, Наварр, Коньи

Дьенбьенфу на самом деле не настоящее название этого места. На самом деле, оно обозначает деревню тай, чье настоящее название Моунг-Тхань. Не все деревни в долине принадлежат тай. Те, что расположены выше на склонах, населены сурового вида племенами мео. Именно они специализируются на выращивании опиумного мака; тай, которые контролируют долины, в основном являются посредниками, которые его продают. Еще сто лет назад долина была в значительной степени изолирована от внешнего мира, но приобрела некоторое значение как дорога в бассейн Меконга, когда китайские пираты Хо начали вторгаться в северный Лаос в 1870-х. Когда пираты Хо почти захватили весь северный Лаос в 1887 году, тамошний предприимчивый французский консул Огюст Пави, обратился за помощью к французским войскам в Тонкине, чтобы умиротворить северные подходы как к Лаосу, так и Вьетнаму. 7-го апреля 1889 года Пави лично подписал соглашение о протекторате с могущественным вождем Хо Део Ван Три в Моунг-Тхань. Поскольку деревня находилась на границе территории, контролируемой вьетнамской администрацией, она стала известна по-вьетнамски как «Резиденция префектуры пограничного округа», что переводится на вьетнамский как Дьенбьенфу.

В течении следующих пятидесяти лет жители долины вели спокойную жизнь. Долина соединялась с внешним миром на вьетнамской стороне провинциальной дорогой №41, которая в сухой сезон была доступна для мощных автомобилей. На самом деле, ее проходимая для машин часть заканчивалась в Дьенбьенфу. Ухабистый путь, известный как тропа Пави, соединял Дьенбьенфу с территорией племен тай в Лайтяу. Все французское колониальное присутствие в долине в общей сложности, было представлено гражданским младшим резидентом-администратором, чья основная работа заключалась в контроле за размером поставок опиума, поскольку продажа опиума в бывшем французском Индокитае была государственной монополией. В Лайтяу также находился небольшой отряд набранных на месте индокитайских гвардейцев. Когда в Индокитае в конце 20-х годов появилась авиация, французское правительство начало расчищать в сотнях мест по всей территории джунглей небольшие взлетно-посадочные полосы, поскольку хрупкость самолетов того времени вынуждала их совершать частые аварийные посадки. Начало Второй мировой войны не изменило идиллии Шангри-Ла в Дьенбьенфу. Сама удаленность долины делала ее ценным активом для союзников, поскольку самолеты французских ВВС (теоретически находившиеся под контролем Виши и Японии, но фактически тайно работавших на союзников) могли использовать взлетно-посадочную полосу Дьенбьенфу для приема эмиссаров «Свободной Франции» и офицеров из Калькутты. В двух случаях самолеты французов использовали Дьенбьенфу для эвакуации американских летчиков, которые были вынуждены спасаться из своих подбитых самолетов над контролируемыми Японией районами Индокитая.

Когда 9-го марта 1945 года японцы атаковали оставшиеся французские войска в Индокитае, Дьенбьенфу почти на два месяца стал штабом последнего французского сопротивления японской агрессии. Маленький самолет 14-й воздушной армии США генерала Клэра Л. Шенно приземлился в Дьенбьенфу с припасами для французов и два устаревших французских истребителя «Потез-25», используя взлетно-посадочную полосу в качестве временной базы для операций налетали 150 часов за сорок дней, прежде чем им пришлось отступить в Свободный Китай. Хотя японцы оккупировали Дьенбьенфу менее двух месяцев, с любовью о них не вспоминали. Позже говорили, что у японцев были большие планы на взлетно-посадочную Дьенбьенфу, включая превращение ее в крупную стратегическую авиабазу для дальнейших операций против ключевых американских авиабаз в соседней Юньнани. В любом случае, японцы так и не успели осуществить свои грандиозные планы и ограничили свою деятельность в Дьенбьенфу удлинением существующей грунтовой полосы с помощью неоплачиваемого принудительного труда местных жителей. Когда вскоре после Дня Победы японцы ушли, их сменили войска китайских националистов, задачей которых, согласно принятым в июле 1945 года в Потсдаме решениям, было оккупировать весь Индокитай вплоть до шестнадцатой параллели и интернировать там японские войска. Как и в других местах Индокитая, китайцы принялись грабить все вокруг подчистую и о них вспоминали еще с меньшей любовью, чем о японцах. Вернувшиеся французские части, обнаружили, что войска китайских националистов неохотно отказываются от хорошей жизни, которую они вели. Смешанная колонна французских десантников и партизан тай стояла лицом к лицу с китайскими войсками в Дьенбьенфу в течении нескольких неприятных дней весной 1946 года, пока последние наконец не решили подчиниться приказам собственного правительства и уйти в Китай.

Люди в Дьенбьенфу были готовы вернуться к своему неторопливому образу жизни, но времена изменились. Део Ван Лонг, преемник Део Ван Три на посту вождя Федерации Тай, решил сместить Ло Ван Хака, способного начальника округа Дьенбьенфу, и отдать его пост одному из своих сыновей. В гневе Ло Ван Хак присоединился к партизанам Вьетминя, которые начали действовать в горных районах. Део Ван Лонг, в свою очередь, заключил в тюрьму жену Ло. Факт, что Део Ван Лонг был из Белых Тай, а Ло Ван Хак был из Черных Тай, усугубил ссору. Кроме того, присутствие прокоммунистического Вьетминя впоследствии должно было иметь серьезные последствия.

С наступлением регулярных войск коммунистов 14 октября 1952 года на высокогорье, ситуация изменилась. 308-я, 312-я и 316-я дивизии Вьетминя, усиленные 148-м отдельным полком, пересекли Красную реку на широком фронте и захватили первую линию французских оборонительных позиций менее чем за неделю. Лишь ненадолго замедленный сознательной жертвой французских десантников, Вьетминь достиг основной линии сопротивления французов вдоль провинциальной дороги №41. Там французское сопротивление сосредоточилось у взлетно-посадочной полосы в Нашанг. Благодаря непрерывному потоку переброшенных по воздуху войск и артиллерии Нашанг был спешно преобразован в то, что французы называют «воздушно-наземной базой», или на американском военном жаргоне «авиабазой». В случае с Нашанг оборона вокруг взлетно-посадочной полосы состояла из двух полных колец опорных пунктов, с взаимной поддержкой огнем автоматического оружия, которые в свою очередь, поддерживались гаубицами артиллерии авиабазы. Разношерстный гарнизон, наскоро сколоченный французским главнокомандующим, генералом Раулем Саланом, состоял из остатков парашютистов, марокканцев, вьетнамцев, иностранных легионеров и двух батальонов горных стрелков тай. Командующий коммунистов Во Нгуен Зиап, несомненно вдохновленный нынешним успехом атак «человеческих волн» в Корее, сосредоточил в районе Нашанга 308-ю и 312-ю дивизии, чтобы захватить этот опорный пункт до того, как французы получат шанс укрепить свои позиции. Хотя внешняя линия опорного пункта дважды была прорвана, французский гарнизон успешно отбил атаки. Нашанг устоял и стал ярким символом способности Франции противостоять массированным атакам коммунистов на организованную позицию. Победа при Нашанге, к сожалению, также обеспечила теоретическую основу для совершенно нового подхода к боевым действиям в Индокитае; подход, который должен был стать официальной военной стратегией преемника Салана , генерала Анри Наварра.

В то время как Зиап осадил Нашанг, часть его войск обошла французского «ежа» и углубилась внутрь территории тай, сметая легкую завесу небольших аванпостов, которые стояли между ними и границей Лаоса. Французское верховное командование внезапно осознало новую опасность и поспешно отправило лаосский батальон легкой пехоты из Самныа в Дьенбьенфу. Но это, очевидно, было слишком мало против всей 316-й дивизией Вьетминя, вместе с 148-м отдельным полком. Отступающие французско-лаосские войска разрушили небольшой мост через реку Нам-Юм. Впервые красный флаг с золотой пятиконечной звездой в центре развевался над желтым оштукатуренным зданием, которое когда-то было резиденцией французского администратора. Это было не в последний раз.

В мрачной картине ситуации на северо-западе Вьетнама в конце 1952 года потеря Дьенбьенфу считалась незначительным инцидентом, объяснял собравшимся журналистам французский офицер-докладчик Северного командования в Ханое:

— Дьенбьенфу не является стратегическим сектором. Время от времени в прошлом банды партизан проникали в него, но снова покидали. Их занятие этой дыры еще не является вторжением в Лаос.

Хотя технически его заявление было правдой, поскольку войска Вьетминя, продвигающиеся по джунглям, были вполне способны вторгнуться в Лаос через места, отличные от удобной речной долины (что они действительно сделали позже), журналисты и другие наблюдатели знали, что потеря всего района высокогорья, за исключением авиабазы Нашанг и провинции Лайтяу, представляла собой серьезное поражение Франции. Оккупация Дьенбьенфу, в частности, открыла Вьетминю дверь в северный Лаос. Генерал Салан, несмотря на то, что заявил его пресс-секретарь, прекрасно понимал важность долины Дьенбьенфу. В совершенно секретной директиве (№40) изданной ровно через месяц после оккупации долины коммунистами, он приказал контратаковать 10 января 1953 года. В своей директиве Салан заявил:

«Повторная оккупация Дьенбьенфу должна стать в наступающем периоде первым шагом для восстановления контроля над страной Тай и для ликвидации Вьетминя в районе к западу от Черной реки.»

Директива №40 была передана верховным командованием для исполнения командующим войсками на севере генералом Рене Коньи. Его штаб, в свою очередь, направил задействованным командирам указание №14, в которой подробно излагались некоторые аспекты директивы №40. В указании №14 цели нового наступления, направленного на Дьенбьенфу, были несколько более ограниченными: они должны были а) лишить повстанцев базы и узла связи; и б) обеспечить зачистку провинции.

Поскольку французская армия была срочно необходима в дельте Красной реки, где ситуация сильно ухудшилась, и из-за отвлечения крупных французских сил в Нашанг и для операции «Лотарингия», Салан так и не смог собрать войска, необходимые для отвоевания Дьенбьенфу. О возвращении всей территории тай, между Черной и Красной реками, не могло быть и речи. Тем не менее, идея Дьенбьенфу как крупной стратегической базы в высокогорье Северного Вьетнама, прикрывающей Лаос и в то же время угрожающей тыловым районам Вьетминя, начала укрепляться. Салан вскоре должен был вернуться во Францию после почти четырех лет службы в Индокитае. Он служил заместителем покойного маршала Жана де Латтра де Тассиньи, и после смерти де Латтра от рака в январе 1952 года, стал по праву главнокомандующим. Перед тем как Салан покинул Индокитай, он обратился к своему гражданскому начальнику в Париже, министру, отвечающему за отношения с ассоциированными государствами, с двумя меморандумами, в которых он подчеркнул важность Дьенбьенфу.

28 февраля 1953 года Салан подчеркнул возможность обороны высокогорья с таких опорных пунктов как Нашанг, Лайтяу и «в конечном итоге Дьенбьенфу», в то время как в своем сообщении от 25 мая 1953 года (после того как его преемник уже прибыл в Индокитай, но за три дня до того, как Наварр принял на себя командование) Салан подчеркнул полезность отвоевания Дьенбьенфу в качестве ступеньки к освобождению гарнизона окруженного Нашанга. Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что важность Дьенбьенфу укоренилась во французском военном мышлении. Ввиду того что генерал Салан отбывает пожизненное тюремное заключение за попытку мятежа в Алжире в апреле 1961 года, невозможно определить, продолжал ли он по возвращению во Францию в июне 1953 года отстаивать стратегию, основанную на создании большего количества снабжаемых по воздуху плацдармов. Учитывая, что произошло позже, несомненно, что директива №40 Салана и его усилия по ее осуществлению, должно быть, облегчили его преемнику следование по его стопам.

Генерал-лейтенант Анри Наварр, который взял на себя командование судьбами Индокитая 28 мая 1953 года и который, вольно или невольно, войдет в историю как человек, «проигравший» битву при Дьенбьенфу, сложный человек. Статья опубликованная в журнале французской армии в Индокитае в то время как Наварр был главнокомандующим, содержит следующие показательные отрывки:

«Главнокомандующий войсками Французского Союза подошел к небольшой группе офицеров, стоявших по стойке «смирно», явившихся приветствовать его и холодно пожал руки двум или трем из них….

Генерал Наварр счастливый обладатель персидской кошки… и ни от кого не скрывает, что обожает кошек, «потому что они предпочитают одиночество и потому, что у них независимый образ мышления». А Наварр, который чрезвычайно чувствителен, относится к категории людей, которые не боятся быть одни, которые работают в одиночку и черпают силы в себе самом….

Его собственные подчиненные считают его «хорошим начальником», потому что он никогда не беспокоит их, когда они выполняют приказ: «Наварр — хозяин своих нервов; Наварр не потерпит небрежно выполненной работы; и Наварр никогда не признает смягчающих обстоятельств».»

Говорят, что за годы, проведенные в разведке, он сохранил уважение к секретности и пристрастие к тайне.

Генерал-майор Рене Коньи, его подчиненный, командующий в Северном Вьетнаме во время битвы при Дьенбьенфу, сказал о нем десять лет спустя:

— Этот «охлажденный» генерал заморозил меня…. Что касается его образа мыслей, то он приводил меня в замешательство, как электронный компьютер, которому я не могу предоставить необходимые базовые данные и который, невозмутимый, основывает свои рассуждения на я-не -знаю-чём…. Возможно, на меня сильно повлияло воспоминание о (профессиональной) деформации человека, который служил в разведке и чьи рассуждения в конце концов становятся извилистыми, потому что ему приходится иметь дело со столькими бесчестными людьми…

А французский писатель Жюль Руа, взгляды которого на Наварра привели к публичному обмену письмами с генералом, описал его как «физически и морально подобного кошке» и «одновременно сердечного и отстраненного, веселого и ледяного». Журнал «Тайм», который посвятил Наварру статью с фотографией на обложке 28 сентября 1953 года, предоставил американским читателям такие цитируемые перлы о нем, которые являются фирменным стилем этого издания, когда оно решает дать благоприятную оценку «хорошему парню»: «От него веет ароматом 18-го века. Это портрет на камее времен Людовика XV. Можно почти ожидать кружева и напудренный парик… Он самый суровый генерал, кого я знаю, умный и безжалостный. Он не верит ни во что, кроме армии».

«Тайм» также нашло анонимного чиновника в Вашингтоне, готового воздать Наварру американские почести: «На наш взгляд Наварр — человек мужества, энергии и воображения. Он знает свое дело и обладает высоким военным и политическим мужеством… (он) возглавляет новую команду, которая выглядит подходящей для нас.»

И «Тайм» завершил свой характеристику нового командующего еще одной цитатой: «Год назад никто из нас не мог видеть победы. Не было никакой надежды. Теперь мы можем видеть ее ясно — как свет в конце тоннеля».

Но характер Наварра проявился, возможно, более четко в дружеском интервью для прессы, которое он дал почти через десять лет после битвы при Дьенбьенфу, в ответе на мимолетный намек репортера на то, что после битвы при Дьенбьенфу группа французских офицеров в Индокитае прислала ему красивую лакированную шкатулку с заряженным пистолетом внутри — явная ссылка на традицию, согласно которой старший командир не должен пережить крупное поражение. Замечание Наварра было следующим:

— Я бы ни в коем случае этого не сделал. Помимо любых других соображений, совершить самоубийство означало бы освободить всех остальных от какой-либо ответственности, признав себя виновным. У меня очень сильное чувство ответственности за Дьенбьенфу. У меня нет чувства вины.

Вопреки распространенной мифологии, карьера Наварра не проходила полностью на канцелярской работе в тыловых штабах. Девятнадцатилетним кадетом он сражался на Западном фронте против Германии с мая 1917 года. Сразу после войны он отправился в Сирию, где провел два года в антипартизанской борьбе с арабскими повстанцами. После пребывания с французскими оккупационными войсками в Германии и учебы во Французском военном колледже, Наварр провел четыре года, с 1930 по 1934, в кампаниях «умиротворения» в Марокко. Он начал служить в разведке французской армии в 1937 году, а в роковые 1938-40 годы возглавлял ее немецкий отдел. Во время немецкой оккупации Франции Наварр служил в разведывательном подразделении французского подполья; но в ноябре 1944 года, после освобождения Франции, он возглавил бронетанковый полк, 5-й полк спаги, в Германии. После регионального командования в Алжире и штабной должности в Германии, Наварр стал командиром 5-й французской бронетанковой дивизии в Германии. Позже он был назначен начальником штаба командующего сухопутными силами НАТО в Центральной Европе. Когда он был выбран на свой новый пост премьер-министром Франции Рене Майером по рекомендации фельдмаршала Жюэна (на тот момент самого высокопоставленного офицера Франции) Наварр, по всем стандартам военных решений, был исключительно хорошо подготовленным для этой должности офицером. Не имея полевого опыта в Индокитае, он, тем не менее, имел опыт в антипартизанских операциях. Отсутствие предубеждений в отношении операций в Индокитае, считалось, по сути, преимуществом. Более того, его недавнее положение в высшем командовании НАТО позволяло ему увидеть войну в Индокитае в общей схеме положения дел. Его опыт, должно быть, также внушил ему уважение к ценности надежных разведданных.

Хотя отбытие Салана из Индокитая также привело к перемещениям на других уровнях, нельзя предположить, что Наварру пришлось работать с совершенно неопытным собранием подчиненных командиров. В любом случае, пожелай он этого, он мог бы потребовать, чтобы подчиненные Салана остались, хотя бы временно. Напротив, Наварр, казалось, был вполне доволен тем, что мог назначать на ключевые посты людей по своему выбору. Например, он ни в коей мере не возражал против отбытия из Индокитая командующего ключевым северным регионом генерал-майора Франсуа Гонсалеса де Линареса, и его замены значительно более молодым французским бригадным генералом, до этого командовавшим 2-й тонкинской маршевой дивизией (2 DMT) и который, по всей видимости, был примером полной физической и психологической противоположности Наварру. Коньи, которому тогда было сорок восемь лет, ростом шесть футов четыре дюйма и состоявший из мускулов, был, вероятно, единственным французским генералом, который одновременно окончил самую престижную инженерную школу Франции, Политехническую школу, и обладал дипломом по политологии и докторской степенью по юриспруденции; последние два были получены на «подпольной» основе, когда армия отправила его для выполнения специальных обязанностей при получении дополнительной военно-инженерной подготовки, в то время как он лично предпочитал политологию и юриспруденцию. Любимый своими войсками и неотразимый для женщин, он был одним из любимых подчиненных покойного маршала де Латтра де Тассиньи и унаследовал у него вкус к военной пышности и положению. В официальной одобренной биографической статье говорилось, что «если его охватывала внезапная ярость, он взрывался, причем очень быстро и не переносил любую обиду». Благожелательный, хотя и не официальный, наблюдатель Жюль Руа говорит о Коньи, что его начальство его ненавидело за то, что он оспаривал приказы и подтверждает его тонкокожесть: «Одно-единственное слово может глубоко ранить Коньи; в этом случае он не простит… Он набросится на человека, которого считает ответственным за рану и попытается растоптать его».

Из замечаний Коньи о Наварре десять лет спустя, в том, что он называет «свободным признанием», последняя черта характера, кажется довольно хорошо задокументированной. И все же это был человек, которого Наварр лично выбрал 21 мая 1953 года, что бы руководить тем, что несомненно должно было стать решающей фазой восьмилетней войны в Индокитае. В тот же день Наварр произвел Коньи в генерал-майоры.

Наварр внес несколько изменений и нововведений в свой собственный генеральный штаб. Он стремился к большей интеграции военно-морского и воздушного командования и сухопутных войск, приказав своему новому начальнику штаба, генерал-майору Гамбьезу, радикально упорядочить свою командную структуру. Возможно, в попытке подражать стремительности и напору с которыми покойный маршал де Латтр вдохновлял командование Индокитаем, Наварр, иногда с большим риском для себя, посетил буквально каждый сектор Индокитая в течении нескольких недель. Особенно его интересовали авиабазы Лайтяу и Нашанг. Его самолет был поврежден в нескольких местах зенитным огнем коммунистов во время посещения последней базы. Наварр даже посетил партизанскую базу горных племен в глубине коммунистической территории, чего не делал ни один другой главнокомандующий в Индокитае. Именно во время своего визита в Нашанг Наварр встретился с командиром этой базы и 7-й мобильной группы полковником Луи Бертейлем. Бертейль был офицером, у которого даже до Дьенбьенфу было мало друзей среди его сверстников. Выпускник Колледжа Генерального Штаба, он имел литературные наклонности, и его блестящие выражения обеспечили столовые старших офицеров в Индокитае огромным количеством цитируемых фраз, одни из которых ошибочно приписывались Бертейлю, другие напрямую связаны с ним. Одним из наиболее запоминающихся была его характеристика авиабазы Нашанг как «косвенной и бивалентной защиты как Лаоса, так и дельты Красной реки». В Нашанге Бертейль привлек внимание генерала Наварра и вскоре оказался в его штабе в качестве заместителя начальника по операциям. Коньи, непосредственный начальник Бертейля в Нашанге, десять лет спустя сказал о нем, что тот «бременен» обширной теорией использования укрепленных авиабаз. Коньи также утверждает, что полковник Бертейль был тем, кто в конце концов убедил Наварра не только в полезности Дьенбьенфу, но и в абсолютной правильности «воздушно-наземной базы» как панацеи от дилемм войны в Индокитае.

Концепция воздушно-наземной базы была настолько привлекательной, потому что, казалось, обеспечивала решение одной из ключевых проблем, стоящих перед французским командованием, и которая все еще стоит перед южновьетнамцами и их американскими союзниками более десяти лет спустя: как обеспечить достаточную степень угрозы для тыловых районах противника, чтобы заставить его, в свою очередь, рассредоточить свои войска с целью защиты этих районов. Поскольку успешное проникновение в районы, удерживаемые коммунистами, могло быть предпринято только отборными французскими и вьетнамскими частями специального назначения, необходимо было найти обычные военные средства, для чего-то более масштабного, чем проникновение. Этим средством оказались сильно защищенные плацдармы, снабжаемые транспортной авиацией и поддерживаемые, в случае прямого нападения противника, боевой авиацией. Весной 1953 года Наварр удовлетворился тем, что оценил ситуацию и предоставил Парижу согласованный план французских операций на следующий год. На конференции, состоявшейся с региональными командирами в Сайгоне 16 июня 1953 года, Наварр предоставил набросок плана сражения, который он через месяц собирался предоставить Национальному комитету обороны, французскому эквиваленту американского Совета национальной безопасности. Неясно, обсуждалась ли на этой встрече оккупация Дьенбьенфу, или Наварр решил отложить директиву №40 генерала Салана. Однако, теперь установлено, что Наварр к тому времени убедился в военной и политической бесполезности авиабазы Нашанг. В военном отношении Нашанг связал действия легкой дивизии и значительную долю имеющегося в наличии тоннажа воздушного транспорта, не связав даже свой собственный эквивалент в живой силе противника. Политически это была лишь абстрактная точка на карте — ни столица провинции племен, ни географически важный узел, как Лайтяу и Дьенбьенфу. Поэтому генерал Коньи не возражал против эвакуации Нашанга, поскольку это обеспечило бы его первоклассными войсками, остро необходимыми в других местах. В то же время (и это, вероятно было на конференции командиров 16 июня) именно он предложил вновь занять Дьенбьенфу. Коньи должен был выразить свои рассуждения в следующих словах десять лет спустя:

— Я предложил занять Дьенбьенфу, чтобы установить просто точку опоры (mole d'ammarrage) для нашей военной и политической деятельности в северо-западном Тонкине. Таким образом, мы извлекли бы выгоду из враждебности горцев тай против выходцев с равнин из Вьетминя, которые стремятся подчинить их своему игу. К сожалению, столицу Лайтяу нельзя было защитить даже от ограниченной атаки…. Я чувствовал необходимость некоторой срочности в подготовке возможного переноса столицы тай в Дьенбьенфу, чтобы иметь возможность противостоять вероятному возрастанию местной опасности, но также и прежде всего для того, чтобы предоставить дополнительный аргумент в пользу эвакуации Нашанга, о чем я настойчиво просил генерала Наварра.

Теперь многое зависело от того, как Наварр и Коньи определят соответственно свои понятия о том, является ли Дьенбьенфу воздушно-наземной базой или «опорной точкой». Наварр до последнего будет утверждать, что действительно, именно Коньи предложил занять Дьенбьенфу; а Коньи будет утверждать с той же настойчивостью, что обоснование занятия Дьенбьенфу полностью зависело от его собственной концепции Дьенбьенфу как пункта снабжения партизанских частей из местных племен, действующих в тыловых районах Вьетминя. Присутствие в Дьенбьенфу федеральной администрации тай Део Ван Лонга обеспечило бы политическую конкуренцию для собственной администрации Хо Ши Мина. Можно отметить, что эти два объяснения не являются взаимоисключающими. Сам Коньи признает, что он действительно предложил Наварру то, что составляло реализацию директивы №40 Салана, о существовании которой он, несомненно, знал. В какой-либо доступной документации (включая военные французские архивы и жаркие публичные споры между генералами Наварром и Коньи, приведшие к судебному разбирательству в 1955 году и серии очень эмоциональных статей и открытых писем в 1963 году), нет никаких доказательств того, что генерал Коньи ясно выразил Наварру свою собственную интерпретацию того, что он подразумевал под будущим Дьенбьенфу. Нет также никаких доказательств того, что генерал Наварр ясно дал понять генералу Коньи в то время, что он хотел чтобы Дьенбьенфу стала укрепленным районом в джунглях, предназначенным для того, чтобы выдержать правильную осаду.

Наварр представил свои планы 17 июля французскому объединенному комитету начальников штабов, под председательством маршала Жюэна, одобрившему их с оговоркой, что все дополнительные войска и снаряжение, необходимые Наварру, могут оказаться недоступными. Наварр выступил 24 июля перед всем Комитетом национальной обороны, состоящим из объединенного комитета начальников штабов, премьер-министра, министров иностранных дел, финансов, внутренних дел, обороны, иностранных дел и дел Индокитая, секретарей родов войск, под председательством президента Республики.

Эта встреча имела решающее значение для решения судьбы северного Индокитая в целом и судьбы Дьенбьенфу в частности. Позже Наварр настаивал на том, что «после долгих и запутанных дискуссий ни по одному из поднятых вопросов не было принято твердого решения». В своих собственных мемуарах на эту тему Жозеф Ланьель, который был тогда премьер-министром в одном из чехарды правительств Четвертой республики и занявший пост премьер-министра 3-го июля 1953 года, прокомментировал утверждение Наварра, заявив что расшифровка стенограммы совещания ясно показала, что он получил инструкции покинуть Лаос в случае необходимости и что он возражал против этих инструкций на том основании, что они создали бы неблагоприятный психологический эффект в Индокитае. Наварр в свою очередь, утверждал что 1) он не знал, что стенограмма совещания сохранилась, до тех пор, пока не прочитал об этом в книге Ланьеля; 2) стенограмма, если она и существовала, вполне могла быть подделана; и 3) в любом случае стенограмма была неоднозначной.

Генерал Жорж Катру, возглавлявший в 1955 году комиссию французского правительства по расследованию катастрофы в Дьенбьенфу (доклад которой по сей день является государственной тайной) и чьи собственные труды отнюдь не лестны по отношению к генералу Наварру, как правило, встает на сторону главнокомандующего в этом вопросе. Поскольку Дьенбьенфу имело смысл удерживать только в том случае, если французское правительство желало удержать Лаос или, по крайней мере, большую его часть, аргумент Наварра в первую очередь зависит от того, был ли он полностью информирован о намерениях французского правительства в отношении Лаоса. Поскольку Катру описал эту ситуацию на основе всех показаний, которые выслушала или получила комиссия, похоже что объединенный комитет начальников штабов, выслушав Наварра, рекомендовал Комитету национальной обороны «не возлагать на него никаких обязательств по защите Лаоса». Эта рекомендация, по-видимому. была передана Наварру только косвенно на совещании 24 июля и не была затем оформлена в виде правительственной директивы. Комиссия по расследованию Катру фактически установила, что чтобы выразить свою точку зрения по Лаосу в официальной директиве, адресованной теоретически гражданскому начальнику Наварра, государственному секретарю по делам ассоциированных государств (то есть, Индокитая) Марку Жаке, французскому правительству потребовалось время до 13 ноября 1963 года! По словам Катру, Наварр получил это сообщение только 4 декабря, через две недели после того, как первая волна десантников Бижара десантировалась на зону высадки «Наташа». Никакого объяснения этой невероятной задержке в передаче жизненно важной директивы так и не последовало.

Сам Дьенбьенфу упоминался на заседании Национального комитета обороны 24 июля, но лишь вскользь, поскольку, по мнению Наварра, операция в Дьенбьенфу должна была носить чисто второстепенный характер и в любом случае, полностью входила в сферу его ответственности как военного командующего в Индокитае. Более того, он уже принял решение об этом. На следующий день, 25 июля, его штаб в Сайгоне издал директиву №563, которая представляла собой первый официальный документ, предусматривающий занятие Дьенбьенфу. Она представлял операцию, как «превентивную акцию» против прорыва коммунистов в Лаос через верховья реки Меконг (т. е. в северный Лаос). Теперь политическая сцена была подготовлена для военной драмы, которая должна была последовать.

С этого момента планирование битвы при Дьенбьенфу приобрело характер греческой трагедии. Авиабаза Нашанг была эвакуирована французами 12 августа 1953 года. Для коммунистов эвакуация базы была настолько полной неожиданностью, что даже последний арьергард гарнизона из 9 000 бойцов был эвакуирован по воздуху без вмешательства противника. Этот арьергард состоял из роты партизан-тай, под командованием французского лейтенанта с невероятной фамилией Маковяк, походившего на польского крестьянина с равнин Познани своими соломенными волосами, голубыми глазами и квадратным телосложением. «Мако», как прозвали его близкие, получил эту деликатную работу из-за его совершенных познаний как в местности страны Тай, так и в языках тамошних племен. Эти два навыка сослужили ему хорошую службу позже, во время битвы при Дьенбьенфу. Быстрая эвакуация Нашанга позволила безопасно вывести всех людей и вооружение, но вынудила французов оставить многое стационарное оборудование, большие запасы боеприпасов и драгоценное покрытие из стальных перфорированных плит, которыми была покрыта часть аэродрома. Также были оставлены обширные минные поля, которые прикрывали различные опорные пункты, которые позже были тщательно выкопаны Вьетминем и использованы против французов в других местах. Французы вывели из строя как можно больше матчасти, а французские ВВС разбомбили многие из оставшихся объектов, но тем не менее, многое попало в руки коммунистов. Поскольку генерал Коньи вернул под свое управление девять батальонов и большой тоннаж авиатранспорта, эвакуация Нашанга считалась явным успехом. К сожалению, это также укрепило уверенность в генеральном штабе Наварра в способности занять подобный плацдарм и успешно эвакуировать его, когда он больше не будет полезен.

22 октября 1953 года Франция подписала договор об ассоциации и несколько конвенций, которые одновременно подтвердили независимость Лаоса и его членство во Французском Союзе с занимавшим тогда (и позже) пост премьер-министра Лаоса принцем Суванной Фумой. Этому договору придавалось особое значение, потому что Лаос был первым из трех государств Индокитая (другими были Вьетнам и Камбоджа), завершивших подписание такого договора с Францией. Хотя договор не содержал непреложного условия, обязывающего Францию встать на защиту Лаоса, это обязательство явно подразумевалось. Действительно, у Лаоса не было других причин подписывать договор. Это еще больше укрепляло убежденность Наварра в том, что в случае второго вторжения Вьетминя в Лаос (первое, напомним, произошло зимой и весной 1953 года) необходимо будет сделать все возможное для защиты этой страны. Действительно, как было показано, Наварр утверждал в 1955 году (а также в 1963 году), что он не получил четкой директивы от французского правительства на родине относительно того, оставлять ли Лаос или нет — решение по утверждению Наварра, было полностью политическим и, следовательно, должно было быть принято Парижем, а не им.

«Предположим (говорил Наварр в 1963 году), что я решил… покинуть Лаос по собственной инициативе и открыл Вьетминю путь к полной победе: сегодня меня клеймили бы как человека, предавшего честь своей страны.»

Как было показано ранее, сомнения Наварра были разрешены директивой французского правительства от 13 ноября, которую он получил после начала атаки на Дьенбьенфу. Тем временем, однако, подписание франко-лаосского договора, возможно усилило впечатление Наварра о том, что Лаос надо защищать и что долина Дьенбьенфу была тем местом, откуда можно было его защищать. 2 ноября 1953 года начальник оперативного отдела Наварра издал директиву №852, обрисовавшую командную цепочку для предстоящей операции. Генерал Коньи, в качестве командующего сухопутными войсками в Северном Вьетнаме стал главнокомандующим операцией, которая должна была быть проведена в период с 15 по 20 ноября, или не позднее 1 декабря. Первоначальная численность войск, которые должны были быть задействованы, ограничивалась шестью батальонами, а затем была сокращена до пяти.

Если судить по докладным запискам, представленным Коньи его подчиненными 4 ноября, действие этой директивы на штаб Коньи в Ханое было подобно бомбе. Написанные от первого лица единственного числа, поскольку они должны были быть адресованы от Коньи Наварру, эти записки были единодушно и даже вопиюще враждебны всей операции:

«… Выглядит так, что для генерального штаба (EMIFT), занятие Дьенбьенфу перекроет дорогу в Луангпхабанг и лишит Вьетминь риса из этого региона. В такой стране нельзя перекрыть дорогу. Это понятие европейского типа, не имеющее здесь никакого значения. Вьеты могут пройти куда угодно. Мы видим это прямо здесь. в дельте Красной реки. Излишки риса, предоставленные Дьенбьенфу, могут прокормить только одну дивизию в течении трех месяцев. Таким образом, это внесло бы лишь частичный вклад в кампанию (противника) в Лаосе…

Я убежден, что Дьенбьенфу станет, нравится нам это или нет, батальонной мясорубкой, без возможности масштабного проецирования силы из него, как только он будет заблокирован единственным полком Вьетминя (см. пример Нашанга).

В то время как существует явная угроза дельте (Красной реки), которая становится все более очевидной с каждым днем, мы обездвижим в 300 километрах от Ханоя эквивалент трех полковых боевых групп. Они представляют собой все подкрепления, которые мы получили… которые позволяют нам наносить потери противнику…

Последствия такого решения могут быть чрезвычайно серьезными и генеральный штаб должен это знать».

Во втором меморандуме подробно описывалось, во что обойдется операция в Дьенбьенфу. В нем подчеркивалось, что для противника быть отрезанным от риса Дьенбьенфу, будет иметь лишь небольшое значение; что возглавляемые французами партизанские отряды в этом районе до сих не были эффективными; и что преждевременная операция в Дьенбьенфу вполне может привести к их уничтожению. В меморандуме также указывалось, что эффективное пресечение использования всех основных подходов к Дьенбьенфу путем бомбежки с воздуха поглотит три четверти всех боевых самолетов, имеющихся в распоряжении Северного командования. Далее в нем подчеркивалось что пять батальонов, первоначально запланированных для Дьенбьенфу, вскоре столкнутся по меньшей мере с девятью батальонами коммунистов, находящимися в этом районе, и что они в свою очередь, должны будут пополняться новыми французскими подразделениями, выводимыми из дельты Красной реки. Меморандум заканчивался просьбой со стороны Коньи о предоставлении большего количества войск и воздушного транспорта, «если, вопреки явно неблагоприятному мнению, которое он сам, как командующий сухопутными войсками в Северном Вьетнаме, уважительно выражает», решение о проведении операции будет поддержано генеральным штабом в Сайгоне.

В последней записке просто подчеркивалась трудность отвода гарнизона Лайтяу в направлении Дьенбьенфу и предсказывалось, что войска Вьетминя смогут создать сильную блокирующую позицию между двумя авиабазами. За этой совершенно негативной оценкой того, что должно было стать операцией «Кастор», два дня спустя последовало личное письмо Коньи Наварру, которое было значительно менее определенным. Наварр отдал необходимые приказы своему штабу, подготовить начало операции к 20 ноября. Наблюдатели, которые в остальном были почти полностью согласны с точкой зрения Коньи, тем не менее чувствовали, что его позиция была двусмысленной. Премьер-министр Жозеф Ланьель объяснял такое отношение тем, что он назвал «политикой зонтика» некоторых старших французских командиров, которые, по словам Ланьеля, были больше озабочены тем, чтобы защитить себя от личной ответственности, чем от атак противника.

«Эта озабоченность приводит их к чрезмерному использованию меморандумов, отчетов и к отказу предпринимать какие-либо инициативы без письменного приказа. Это также заставляет их запрашивать средства, которые выходят далеко за рамки того, что может быть предоставлено, чтобы в случая неудачи иметь оправдание в том, что к ним не прислушались».

Коньи, в недавнем опровержении таких взглядов и предположения о том, что его глубокое несогласие с Наварром должно было в тот момент привести к отставке Коньи (или, по крайней мере, заявлением об отставке) с должности командующего зоной, который был вовлечен в операцию с которой он лично, по-видимому, был полностью не согласен, утверждал что как только он представил свои возражения против операции, дисциплина потребовала, чтобы он выполнил данные ему приказы. Хотя он мог бы «на цыпочках» уйти от предстоящей катастрофы со звездами генерал-майора на плечах, он чувствовал, что у него есть «обязательства» оставаться на своем посту перед своими войсками в Тонкине. Он использовал тот же аргумент и для объяснения, почему он не подал в отставку позже, когда Наварр почти в одностороннем порядке решил превратить долину Дьенбьенфу из «опорной точки» для партизанских войск в укрепрайон в джунглях. Вполне вероятно, что этот полный разрыв отношений между Наварром в Сайгоне и его ключевым командиром в Ханое (и судя по всему, между их непосредственными подчиненными) оказал решающее, если не фатальное влияние на то, как в конечном итоге были реализованы планы.

Как было показано ранее, Коньи в свою очередь, информировал своих подчиненных командиров ВВС и десантников об их участии в предстоящей операции, а также в своих приказах генералу десантников Жилю, он еще раз подчеркнул свое понимание авиабазы Дьенбьенфу как «опорной точки» для партизанских операций, проинструктировав Жиля, что оборона Дьенбьенфу должна «исключать любую схему, предназначенную направленного на создание пояса опорных пунктов для аэродрома». Командующий в Лайтяу, подполковник Транкар, 13 ноября был уведомлен, что его подчиненных придется принести в жертву. Но в то же время, ему было приказано «пресекать» любые слухи о том, что это произойдет. На следующий день, 14 ноября, генерал Наварр издал окончательные оперативные инструкции (известные на французском военном жаргоне как IPS или «личные и секретные распоряжения») региональным командующим, которые должны были взаимодействовать друг с другом в вопросе операции в Дьенбьенфу: генералу Коньи в Северном Вьетнаме и полковнику Буше де Кревкеру, командующими французскими войсками в Лаосе. Ибо, как подчеркивал Коньи десять лет спустя, Дьенбьенфу находился всего в восьми милях от лаосской границы, и многое из того, что происходило в его внутренних районах, очевидно касалось командующего в Лаосе так же, как и командующего в Северном Вьетнаме. Тем не менее, поскольку все базы снабжения для битвы при Дьенбьенфу были расположены в дельте Красной реки, а войска, размещавшиеся в Дьенбьенфу были под командованием генерала Коньи, большинство решений в конце концов было принято в Ханое. Неясно, в какой степени отсутствие единого общего командования в Дьенбьенфу воспрепятствовало возможному развитию битвы, но несомненно, есть определенная доля истины в утверждении Коньи о том, что Дьенбьенфу стал ключом к битве за весь северный Индокитай и следовательно, должен был находиться под единым общим командованием.

В IPS от 14 ноября Наварр вновь обозначил политическую и стратегическую важность сохранения французской позиции, которая также охватывала бы Лаос, на территории племен тай. Операция, намеченная на 20 ноября, предусматривала создание авиабазы в Дьенбьенфу, которая установила бы связь по суше с французскими войсками в северном Лаосе и обеспечивала бы поддержку Лайтяу до его окончательной эвакуации. Три директивы от 14 ноября содержали специальное приложение, посвященное политическим и административным проблемам, поскольку эвакуация Лайтяу подразумевала перевод всей администрации Федерации племен Тай в Дьенбьенфу. Осталось всего пять дней, и сотрудники штаба Коньи работали на всю катушку. Были трудности, которые они должны были преодолеть, поскольку основная масса войск и самолетов, которые должны были быть задействованы в операции, были плотно заняты в южной части дельты Красной реки. Тем не менее, для тех из помощников Коньи, которые сомневались насчет всей операции в целом, представилась еще одна, последняя возможность выразить свои опасения главнокомандующему. Марк Жаке, государственный секретарь по делам ассоциированных государств, прибыл в Сайгон 15 ноября, по-видимому не подозревая, что его офис в Париже получил накануне важную директиву Совета национальной обороны, в которой Наварру предлагалось изменить его стратегию. Два дня спустя, 17 ноября, Наварр, Жаке, французский гражданский верховный комиссар в Индокитае Морис Дежан и премьер-министр Вьетнама Нгуен Ван Там вылетели в Ханой и были проинформированы в общих чертах о предстоящей операции. Никто из них против нее не возражал, и Марк Жаке, судя по всему, не чувствовал особой необходимости сообщать Парижу телеграммой об этом военном шаге. В то время как для гражданских лиц проводился этот рутинный доклад, между Наварром, Коньи и их штабами состоялась более драматическая военная дискуссия. Последние разведданные показали, что Дьенбьенфу отнюдь не беззащитен и на самом деле, удерживается подразделениями 148-го полка коммунистов. Кроме того, произошло важное изменение в перемещениях 316-й дивизии Народной Армии. 316-я дивизия не была лучшей из всех соединений коммунистов, но она превосходно подходила для операций в высокогорьях, так как два из трех ее пехотных полков, 176-й и 174-й, были набраны из числа племен, которые говорили на том же языке, что и жители высокогорья Тай.

В дополнение к трем пехотным полкам, 316-я дивизия также имела 980-й артиллерийский батальон, оснащенный безоткатными орудиями и тяжелыми минометами. На основе этих разведданных французам должно было быть очевидно, что Дьенбьенфу был неподходящим выбором в качестве опорного пункта для легких мобильных партизанских сил. Перед лицом полномасштабного наступления регулярной дивизии коммунистов, которая могла быть усилена подразделениями тяжелого вооружения, у французов в Дьенбьенфу было два варианта: либо полностью эвакуировать долину, либо сделать ее неприступной, перебросив в нее достаточный гарнизон, поддержанный огромной огневой мощью. Как оказалось, французское командование никогда не располагало достаточным количеством войск даже для того, чтобы занять примерно семьдесят пять квадратных миль дна долины, не говоря уже о защите и удержании линии окружающих холмов. Долина с ее минимальным периметром около пятидесяти миль, легко могла поглотить по батальону из 700 бойцов на каждую милю. И поскольку для операции было доступно только шесть таких батальонов, было предрешено, что любой компромисс между двумя альтернативами будет неудовлетворительным, если не совершенно катастрофическим. Приказы, изданные штабом генерала Коньи 30 ноября 1953 года уже начали демонстрировать последствия этого компромисса.

В Дьенбьенфу, где командную группу воздушно-десантной дивизии генерала Жиля сменил штаб оперативной десантной группы полковника Бастиани, эта новость означала что легковооруженные воздушно-десантные войска должны были быть заменены обычными полевыми частями высочайшего качества и что легкие полевые окопы вокруг Дьенбьенфу должны быть заменены постоянными полевыми укреплениями. По сути, новая директива давала оперативной десантной группе в Дьенбьенфу задачу 1) «гарантировать, по крайней мере, свободное использование аэродрома», 2) «провести сбор разведданных насколько возможно далеко» и 3) приступить к выводу в Дьенбьенфу подразделений из Лайтяу. В директиве содержались конкретные и подробные инструкции относительно того, как должна была выполняться каждая из этих задач. «Свободное использование» аэродрома Дьенбьенфу было объяснено так, что вся «оборонительная позиция» Дьенбьенфу должна была удерживаться «без каких-либо мыслей об отходе» (sans esprit de recul). Фактически, войска в Дьенбьенфу должны были поддерживать свободу передвижения в радиусе восьми километров вокруг аэродрома. Совершенно верно штаб генерала Коньи предвидел, что основные усилия противника будут направлены с востока или северо-востока и приказал командующему в Дьенбьенфу сосредоточить свои оборонительные усилия в этом направлении.

Что касается второго пункта директивы (наступательные удары от Дьенбьенфу на север и северо-восток в направлении Бан На Тау и Туанжао), гарнизон также должен был использовать «по крайней мере, половину своих сил» в операциях, направленных на нанесение тяжелых потерь противнику и задержку создания им плотного осадного кольца вокруг долины. В то же время войскам в Дьенбьенфу было поручено организовать связь через бездорожье джунглей с французско-лаосскими войсками полковника де Кревкера, наступавшими на Дьенбьенфу из Муонг-Хуа (на карте п. Коа — прим. перев.). Наконец, эвакуация Лайтяу должна была состояться по приказу генерала Коньи и прикрываться партизанскими формированиями под командованием французов, которые также должны были продолжить свою деятельность в районе Лайтяу после вывода всех французских регулярных частей.

Два основных аспекта директивы от 30 ноября, которые можно охарактеризовать только как нереалистичные. Во-первых, предполагалось, что гарнизон из 5000 бойцов на местности, которая в основном была непроходима и покрыта джунглями, мог держать круговую оборону с периметром примерно около тридцати одной мили (то есть, радиусом восемь километров от взлетно-посадочной полосы). Как показал в прошлом опыт в Индокитае, средний батальон из 700 человек мог удерживать линию не более 1500 ярдов или даже меньше. Во-вторых, ясно подразумевалось, что должна быть построена сложная полевая оборона, хотя директива специально предписывала чтобы «по крайней мере» половина гарнизона находилась в патрулировании! Как будет видно позже, командование гарнизона полностью подчинилось этому положению директивы от 30 ноября, в результате чего тщательной глубокой обороне местности уделялось лишь самое скудное внимание до тех пор, пока не сомкнулось кольцо осады. И это должно было быть сделано с гарнизоном, постоянно ослабляемым тем, что его самые агрессивные подразделения находились далеко в поле. Как позже сообщили несколько командиров ударных подразделений, у их людей едва хватало сил на интенсивную работу лопатой, после возвращения с изнурительных глубоких боевых рекогносцировок во враждебных джунглях.

В то время как были приняты окончательные стратегические решения о подготовке к битве при Дьенбьенфу, новое событие в дельте Красной реки почти изменило его судьбу. Французская радиоразведка внезапно получила убедительные доказательства того, что противник перебрасывает основные части своих боевых сил — в частности, 308-ю , 312-ю пехотные дивизии и 351-ю тяжелую дивизию — с плацдармов в треугольнике Футхо — Йенбай — Тхайнгуен в северо-западные горные районы. Среди перехваченных сообщений были приказы саперным частям коммунистов построить мосты на Черной реке и подготовить паромные переправы через Красную реку у Йенбай для 6000 бойцов в ночь на 3-е декабря. Как только информация была подтверждена, генерал Коньи отправил радиограмму генералу Наварру с предложением нанести диверсионный удар в базовом районе коммунистов, в попытке замедлить наращивание сил Вьетминя вокруг Дьенбьенфу.

Позже и Коньи и Наварр и их апологеты много говорили об отказе Наварра рассмотреть возможность крупномасштабной диверсионной атаки из дельты Красной реки по тыловым районам противника. Идея ослабить давление на Дьенбьенфу, таким образом, должна была постоянно присутствовать в умах офицеров штаба Коньи на протяжении всей битвы при Дьенбьенфу, при добавлении новых документов к планам предполагаемой операции до конца апреля 1954 года. Вкратце, серьезно рассматривалось три альтернативы, каждая из которых имела то преимущество, что уже была опробована один раз, и была вероятность, что многие части, участвовавшие в предыдущих операциях, будут свободны для повтора. Первой предполагаемой операцией была атака на главный административный штаб Вьетминя в Тхайнгуен, в известняковых пещерах которого находились Хо Ши Мин и его военный кабинет, как и генерал Зиап со своим штабом. Операция с той же целью была предпринята французами в октябре 1947 года под кодовым названием «Леа». Второй альтернативой был удар бронетанковыми войсками почти на сто миль (в сравнении с тем, что Тхайнгуен находился всего в пятидесяти милях от Ханоя) в направлении основного центра снабжения коммунистов в Йенбай. Аналогичная операция под кодовым названием «Лотарингия» была предпринята в ноябре 1952 года. Третий вариант состоял в проведении десантной операции меньшего масштаба в направлении самого Дьенбьенфу, но достаточно близко к французской боевой линии в дельте Красной реки, чтобы к десантникам в течении нескольких дней пришла на выручку бронетанковая боевая группа. Эта операция была бы в значительной степени копией операции «Ласточка», предпринятой французами против Лангшона в июле 1953 года.

Десять лет спустя генерал Коньи все еще не мог преодолеть горечь, с которой он воспринял неодобрение Наварра в отношении последнего типа операции:

«В тот самый час, когда я узнал что боевые отряды вьетов следуют по пути 316-й дивизии в направлении северо-запада, я выдвинул идею атаки из дельты (Красной реки), включая необходимые разведывательные операции и перемещения войск. (Полковник) Ванюксем должен был командовать ударными силами, которые вступят в бой с тыловыми колоннами вьетов и заставят Зиапа развернуться, по крайней мере, частью своих войск. Мы разорвали бы контакт и оттянули бы вьетов на ближайшие подступы к дельте, где мы были бы в лучшем положении, чтобы разгромить их.

Генерал Наварр отказал, сославшись на некоторые посредственные аргументы о наличии необходимых сил.»

Беспристрастное изучение аргументов Коньи показывает, что у Наварра, возможно, были веские причины для отказа от альтернативной атаки на центры силы противника к северу от Красной реки. История предыдущих операций в этом районе вряд ли была обнадеживающей. В операции «Леа» было задействовано семнадцать батальонов, включая три воздушно-десантных и три танковых, в течении более трех недель. Тем не менее, несмотря на то, что удалось захватить Тхайнгуен и еще некоторые города, удерживаемые коммунистами, ключевая цель — захватить вражеских лидеров или уничтожить большие группы войск противника — не была достигнута. Операция «Лотарингия» была еще более провальной: хотя в ней участвовали около 30 000 человек, включая несколько воздушно-десантных и бронетанковых батальонов, она не только выдохлась прежде, чем смогла достичь Йенбай, но и по возвращении в дельту часть французских войск попала в засаду в ущелье Чан-Муонг и понесла тяжелые потери. Целью «Лотарингии» также была в значительной степени, попытка заставить дивизии коммунистов, начавших вторгаться в высокогорье Тай, отступить для защиты своих тыловых районов. Эта стратегия провалилась, потому что Зиап никогда не отходил от своей стратегии оставлять небольшие подразделения на произвол судьбы, даже ценой больших потерь, потому что он был абсолютно уверен, благодаря своей превосходной разведывательной сети, что такие наступательные операции французов всегда рано или поздно выдыхаются. Фактически, он мог с большой долей уверенности предполагать, что чем больше размер первоначальной ударной группировки французов, тем больше вероятность того, что войска, собранные для этого из различных соединений и театров военных действий, вскоре снова будут крайне необходимы. Как правило, нескольких атак коммунистов в районах, из которых эти войска были временно выведены, было достаточно, чтобы оказать достаточное давление на французское верховное командование, чтобы оно отменило крупномасштабное наступление, ради спасения больших участков с трудом отвоеванной территории от повторного полного разрушения в результате проникновения коммунистов.

Обосновывая свое решение, Наварр утверждал (и генерал Коньи никогда не противоречил ему на этот счет), что Коньи запросил глубокий удар в тыл противника, требующий в общей сложности шесть моторизированных полковых боевых групп, двух бронетанковых полковых боевых групп, и двух воздушно-десантных полковых боевых групп. Кроме того, Коньи запросил три или четыре боевые группы для защиты коммуникаций и две дополнительные бронетанковые боевые группы и одну воздушно-десантную боевую группу в качестве резерва в дельте Красной реки. Эти силы превышали приблизительно на треть все мобильные наземные силы, имеющиеся на всем театре военных действий в Индокитае и на сто процентов общее количество имеющихся бронетанковых подразделений. Конечно, Коньи всегда мог провести короткие операции «туда и обратно» типа операции «Ласточка» в июле или «Чайки» в октябре 1953 года, но ни одна из них не связала большое количество войск противника. С другой стороны, они вызвали большое напряжение и без того сильно перегруженных воздушных сил французов в Индокитае. Наварр объяснил это Коньи, когда он летел в Ханой из Сайгона в субботу 28 ноября 1953 года. На следующий день Коньи сопровождал Наварра в ходе первого визита последнего в Дьенбьенфу.

Коньи был обеспокоен тем фактом, что противник может теперь сконцентрировать подавляющую часть своих боевых сил на единственной, слабо защищенной авиабазе, и его последующее утверждение, что он красноречиво упрашивал о сохранении позиции-«спутника» где-нибудь в горной местности (предпочтительно в Лайтяу), безусловно понятно. Но так же рассуждал и Наварр. Если элитных войск не хватает для такой крупной операции как оборона Дьенбьенфу, было мало смысла отвлекать то, что осталось от мобильных сил французов для еще одной сложной операции прорыва, конечное влияние которой битву, происходящую в 300 милях, было в лучшем случае сомнительным. Генерал Коньи должно быть, в конце концов согласился со своим начальником, поскольку издал свою знаменитую директиву от 30 ноября на следующий день после инспекции Дьенбьенфу с генералом Наварром.

То, что последовало дальше, никогда не получило удовлетворительного объяснения бывшим французским главнокомандующим. Пока он был в Дьенбьенфу с генералом Коньи, его собственный штаб в Сайгоне разработал детали будущей битвы за Дьенбьенфу. По словам офицеров, знакомых с ситуацией, этот план был полностью разработан главным планировщиком Наварра, полковником Бертейлем. Коньи об этом сообщили 3 декабря 1953 года. Наварр принял окончательное решение принять бой в далеких горах северо-западного Вьетнама.

«Я решил принять бой на северо-западе при следующих общих условиях:

1. Оборона северо-запада должна быть сосредоточена на воздушно-наземной базе Дьенбьенфу, которую необходимо удержать любой ценой.

2. Занятие нами Лайтяу будет сохраняться только в той мере, в какой наши нынешние силы позволят ее оборонять…

3. Наземная связь между Дьенбьенфу и Лайтяу (до тех пор, пока мы в конечном итоге не эвакуируем оттуда наши войска) и с Лаосом через Муонг-Хуа будет поддерживаться как можно дольше.

Учитывая удаленность северо-западного театра военных действий (от его основных баз) и материально-технические потребности Вьетминя, вполне вероятно, что сражение будет вестись по следующему сценарию:

Фаза перемещения, характеризующаяся прибытием частей Вьетминя и их тылового обеспечения на северо-запад; продолжительность которой может растянуться на несколько недель.

Фаза подхода и разведки, в ходе которой разведывательные подразделения противника предпримут усилия для определения качества и слабых мест нашей обороны, а также того, где боевые части (противника) начнут размещение для своих возможных атак. Эта фаза может продлиться от шести до десяти дней.

Фаза атаки, длящаяся несколько дней (в зависимости от используемых средств) и которая должна закончиться провалом наступления Вьетминя.

Задачи ВВС:

1. Приоритетной задачей военно-воздушных сил, выполняемой с максимальными средствами, имеющимися в их распоряжении, до дальнейших распоряжений, должна быть поддержка наших войск на северо-западе.

2. Командующий ВВС на Дальнем Востоке усилит с этой целью Северную тактическую авиагруппу...»

Будущие события показали, насколько сильно ошибался штаб Наварра в оценке способности Вьетминя к мобилизации сил и продолжению наступления на Дьенбьенфу. В то время как фаза перемещения действительно охватывала несколько недель, фаза подхода и разведки, вместо того, чтобы длиться от шести до десяти дней, длилась почти сто дней, до 13 марта 1954 года; а фаза атаки, вместо того, чтобы длиться «несколько дней» длилась адские пятьдесят шесть дней и ночей. И вместо провала она закончилась победой Вьетминя.

Несмотря на то, что взгляд Наварра на предстоящую битву, был несколько чрезмерно оптимистичным, он не питал иллюзий относительно ее сложности. Французские войска в Дьенбьенфу должны были быть усилены в общей сложности, до девяти батальонов, включая три воздушно-десантных батальона; пяти батарей 105-мм гаубиц (всего двадцать полевых орудий) и двух батарей (8 орудий) 75-мм безоткатных орудий, а также роты тяжелых минометов. Но эти войска, даже если бы находились на хорошо укрепленных позициях на благоприятной местности (ни то, ни другое не имело места), не были бы в состоянии противостоять натиску регулярных войск противника, превосходящих их по численности в три раза. Все доступные источники утверждают — и генерал Наварр им не противоречил, что французский главнокомандующий знал, по крайней мере с 28 ноября (когда он встретился с генералом Коньи в Ханое), что основная часть боевых сил противника находилась в процессе подготовки к длительному походу на высокогорье Тай. Во всяком случае, дневной приказ, изданный главнокомандующим противника от 6-го декабря, в котором говорилось «о развитии побед зимней кампании 1952 года», должен был поставить Наварра в известность о том, что Вьетминь действительно был полон решимости сражаться в долине посреди джунглей.

Тем не менее, Наварр 12 декабря 1953 года издал свою инструкцию №964, в которой он уведомил своих подчиненных командиров о своем решении начать давно запланированное наступление на юге центральной части Вьетнама, несмотря на то, что он уже решил встретиться с противником в Дьенбьенфу! Хотя полный боевой план операции «Атлант» должен был занять десять полных страниц, суть его содержалась в следующих нескольких строках:

«Основная цель, которую я рассчитываю достичь (в 1953-54 годах) — это ликвидация зоны Вьетминя, которая простирается восточнее Южного горного плато от Турана (Дананга) на севере до Нячанга на юге; то есть уничтожение военных сил Лиен-Ху V (V-я Межзона Вьетконга — прим. перев)… Ввиду значительных стратегических и политических результатов, которых можно ожидать от полного выполнения этой операции, я решил подчинить её проведению всю кампанию в Индокитае в течение первого полугодия 1954 года.»

Согласно деталям и приложениям, прилагаемым к инструкции, «Атлант» должен был быть разделен на три фазы под кодовыми названиями «Аретуза», «Аксель» и «Атилла». Потребности в войсках для первого этапа должны были составить двадцать пять пехотных батальонов, три артиллерийских батальона и два саперных батальона. На втором этапе наряд сил должен был увеличен до тридцати четырех пехотных батальонов и пяти артиллерийских батальонов. А для третьего этапа Наварр ожидал, что ему понадобиться сорок пять пехотных и восемь артиллерийских батальонов. Другими словами, тот же самый главнокомандующий, отказавший генералу Коньи в использовании примерно двадцати батальонов для наступления, которое, могло бы по крайней мере частично ослабить давление на Дьенбьенфу, теперь был готов использовать вдвое больше войск в секторе, завоевание которого в то время (или сохранение над которым контроля коммунистами) никоим образом не имело жизненно важного значения для исхода войны.

Вьетминь контролировал «Межзону V» (Лиен-Ху V) с 1945 года и превратил ее в сильно защищенный бастион, в котором находилось почти 3 000 000 человек и около 30 000 бойцов коммунистов, включая двенадцать хороших регулярных батальонов и шесть хорошо обученных региональных батальонов. Как Наварр, в явном противоречии с инструкцией №964, должен был написать в своей книге несколько лет спустя, войска коммунистов Пятой Межзоны, ввиду их легкого вооружения, не были особенно склонны предпринимать крупное наступление в районе плато. Трудно понять решение Наварра предпринять операцию «Атлант» в тот момент, когда хроническая нехватка французских войск сильно ощущалась из-за батальонов, связанных в Дьенбьенфу. Если принять во внимание тот факт, что его просьба о массовом подкреплении из Франции была отклонена французским правительством, и ему было предложено, как мы видели ранее, «подстроить свои операции к его средствам», невозможно понять, как он мог думать, что в принципе может затевать «Атлант».

В защиту своего плана Наварр позже утверждал, что сам размер бастиона коммунистов (230 миль в длину вдоль вьетнамского побережья и со средней глубиной в сорок миль) вынуждал его в любом случае поддерживать большие силы в этом районе. Временного усиления подразделениями «непригодными для действий» в северном Вьетнаме, было бы достаточно, чтобы освободить более 10 000 квадратных миль территории, избавить чувствительный район плато от угрозы вторжения коммунистов и обеспечить деморализованному вьетнамскому правительству в Сайгоне крайне необходимый подъем морального духа. И все же этот аргумент был, по крайней мере частично, лицемерным. В то время, как подразделения, сформированные из местных племен, вряд ли могли быть использованы иначе как на их собственной территории, существовали, по крайней мере, две полноценные боевые группы (10-я североафриканская и 100-я французская, последняя в основном состояла из французских войск, вернувшихся из Кореи), которые можно было легко использовать на севере. Дальнейшее утверждение Наварра о том, что самолеты, использовавшиеся для поддержки операции «Атлант» не могли быть использованы в Дьенбьенфу из-за их типа или технического состояния, также не выдерживает серьезной проверки. Конечно, некоторые из этих самолетов уже не обладали дальностью полета, необходимой для выполнения задач в Дьенбьенфу. Тем не менее, они могли быть использованы генералом Коньи в дельте Красной реки, в то время как некоторые из более пригодных к полету машин использовались бы для поддержки Дьенбьенфу.

Окончательные суждения о том, была ли операция «Атлант» оправдана или нет, и оказала ли она негативное влияние на битву при Дьенбьенфу, зависят от ее исхода. После первоначальной успешной высадки в тылу коммунистов у Туихоа 20 января 1954 года операция полностью провалилась. Вьетнамские части, которым предстояло получить боевое крещение на плацдарме, либо плохо себя показали, либо занялись мародерством. Вьетнамские гражданские администраторы, начавшие прибывать в недавно освобожденные районы, оказались, во всяком случае, хуже чем вьетнамские части. Тотчас войска Вьетминя в Межзоне V, не сдерживаемые французским плацдармом «Атланта», перешли в контрнаступление на южном горном плато, уничтожив 100-ю полковую боевую группу и вынудив Наварра вызвать из Северного Вьетнама воздушно-десантные части, которые были размещены там в качестве резерва театра военных действий для Дьенбьенфу.

Оглядываясь назад, можно сказать, что первая неделя декабря 1953 года стала решающим моментом, когда судьба Дьенбьенфу была решена. Благодаря значительному увеличению бюджета американской военной помощи Индокитаю стало доступно больше французских войск, в наличии было много американской техники, чтобы их вооружить. Десятки тысяч вьетнамских новобранцев вступали в войска Французского Союза. Французские войска удерживали инициативу по всему Индокитаю, и противник, казалось, не знал, что делать дальше. Фактически, лидер Вьетминя Хо Ши Мин дал 29 ноября важное интервью шведской газете «Экспрессен», в котором заявил, что «правительство и народ Демократической Республики Вьетнам готовы обсудить предложения Франции о перемирии и урегулировании индокитайского вопроса путем переговоров».

В военном отношении у Наварра все еще был выбор в течение первой недели декабря: полностью вывести гарнизоны из Лайтяу и Дьенбьенфу по воздуху и защитив большую часть северного Лаоса с помощью воздушно-наземной базы в долине Кувшинов с ее тремя легко защищаемыми взлетно-посадочными полосами, сосредоточить основную часть своих боевых сил против основных центров материально-технического снабжения противника, выполняя, если сочтет нужным, свой первоначальный план ликвидации большого анклава коммунистов на юге.

Фактически, в рамках обязанностей главнокомандующего, генерал Наварр предвидел теоретическую возможность отступления с боями из Дьенбьенфу под подавляющим давлением противника. В совершенно секретной директиве №178/EMIFT от 29 декабря 1953 года, он приказал генералу Коньи разработать такой план, во взаимодействии со своим коллегой, командующим войсками Французского Союза в Лаосе. План должен был получить соответствующее кодовое название операции «Ксенофонт» и был дополнен альтернативным планом, под названием «Ариадна».

Одной из проблем при разработке плана была то, что Наварр приказал своим подчиненным держать его в секрете от командиров в Дьенбьенфу, чтобы это не повлияло на их боевой дух. Поэтому Коньи сказал им, что на самом деле они планируют «преследование» отступающих войск Вьетминя. Тем не менее, при передаче завершенного плана Наварру 21 января 1954 года, Коньи на мгновение отступил от своей прежней позиции в отношении готовящейся битвы, «почтительно настаивая на том, чтобы Дьенбьенфу был удержан любой ценой». Позже Коньи утверждал, что просьба об удержании Дьенбьенфу просто выражала предпочтение альтернативе прорыва с ожидаемыми высокими потерями, а не одобрение сражения при Дьенбьенфу. Если это и было так, то это конечно, не фигурирует в его ответе Наварру в тот же день.

Но сам Наварр передумал. Обращаясь 1 января 1954 года с ежегодным докладом к своему правительству в Париже, Наварр писал что «с прибытием новых ресурсов (из красного Китая), я больше не могу гарантировать успешный исход...». Однако, он так и не сделал того, что должно было быть логичным заключением, исходя из различных составляющих информации, которые теперь проходили через его офис: массовый приток китайской и советской материально-технической поддержки войскам Вьетминя; быстрое сближение нескольких дивизий Вьетминя с Дьенбьенфу; и отсутствие дополнительных подкреплений из Франции для его собственных потрепанных войск. Он был далек от того, чтобы уменьшить масштабы операции «Атлант» или вообще ее отменить, он пошел дальше.

В этот критический момент Наварр изменил своей собственной политике экономии сил, которую он практиковал с тех пор, как принял командование в июле. Таким образом, Дьенбьенфу превратился из смелой, но относительно безопасной игры, в отчаянную авантюру. Как видно с точки зрения Наварра, даже потеря Дьенбьенфу была приемлемым риском, если сначала он выполнит свою роль того, что французы называют abces de fixation (непереводимый французский военный термин, обозначающий небольшие силы, которые действуют как «приманка» или полюс притяжения для противника, в то время как их «родительские» силы отступают к лучшей позиции или готовятся к контрудару в другом месте).

Для Коньи батальоны, которые должны были быть принесены в жертву при Дьенбьенфу, были не безличными пешками на шахматной доске, а подразделениями из плоти и крови его собственного командования. На самом деле, это были лучше войска во всем Индокитае. Осознание того, что их собираются использовать в качестве приманки для основных сил противника, казалось, было не только грандиозной военной ошибкой, но и предательством. Это чувство доминирует в работах Коньи десять лет спустя, в то время как работы Наварра отражают непонимание аргументации Коньи. Позже Наварр привел ряд осад, в которых осажденные войска погибли, но своей борьбой выиграли время для главных сил, победивших в сражении. Действительно, если бы Дьенбьенфу разыграли как «Криегшпиль» на множестве компьютеров, без сомнения, компьютеры подтвердили бы мнение Наварра о том, что потеря гарнизона Дьенбьенфу была стратегически приемлемой. Но его блестящий ум военного теоретика помешал ему увидеть что потеря нескольких лучших частей французской армии в Индокитае, вероятно, сломит боевой дух в самом Индокитае и подорвет политическую поддержку военных усилий во Франции.

Все это до сих пор не объясняет, что заставило Наварра принять фантастическое предположение о том, что девять французских пехотных батальонов (из которых только три можно было считать элитными войсками) могли выдержать внутри кольца наспех выстроенных полевых укреплений нападение трех дивизий коммунистов, плотно поддерживаемых огневой мощью артиллерии, беспрецедентной в анналах боевых действий в Индокитае. Наварр, как и подобает главнокомандующему, взял на себя полную ответственность за свое решение, но его жест не дает удовлетворительного объяснения на каком основании было принято его решение. Многие французские офицеры, находившиеся тогда в окружении Наварра, склонны обвинять полковника Бертейля за то, что он окружил главнокомандующего атмосферой неоправданного оптимизма. Однако этого, вероятно, недостаточно, чтобы объяснить риск, связанный с Дьенбьенфу. Согласно генералу Катру, председателю комиссии по расследованию, отсутствие у Наварра непосредственных знаний о войне в джунглях на болотах Индокитая было главной причиной фатального недостатка в суждениях: на основе предоставленных ему разведданных Наварр считал, что Вьетминь вряд ли сможет сосредоточить более одной дивизии в Дьенбьенфу в течение месяца и что противник не сможет снабжать осаждающие войска более чем в две дивизии у Дьенбьенфу даже в течении ограниченного периода времени, ввиду серьезного воздействия на его линии коммуникаций французскими ВВС. Другими словами, то, что планировали Наварр и его генеральный штаб в Сайгоне, было повторением осады и атаки на Нашанг годом ранее, причем каждая сторона действовала в несколько большем масштабе, но в конечном итоге французы одерживали победу из-за превосходства в огневой мощи на земле и в воздухе.

Недооценка возможностей Вьетминя была, пожалуй, единственной реальной ошибкой, допущенной французским главнокомандующим при планировании кампании в Индокитае весной 1954 года. И все же это была стратегическая ошибка, имевшая стратегические последствия. Эту точку зрения высказал генерал Катру, когда он заявил в 1959 году, что генерал Наварр действовал под воздействием предвзятых идей, которые его штаб провозгласил вечными истинами, а именно, что противник достиг пика своей силы и что он не может начать крупномасштабные операции из-за своих материально-технических ограничений. Крупное исследование битвы при Дьенбьенфу, подготовленное во Французском военном колледже, показало, что верховное командование в Сайгоне «заменило факты, то есть разведанные, основанные на проверенной информации, которое оно получило, предвзятым представлением о Вьетмине». Высокомерное неприятие генеральным штабом непопулярных фактов, сообщаемых ему бойцами на местах, оставалось постоянным фактором в ситуации во Вьетнаме.

Высшее командование Вьетминя разделяло, по крайней мере, частично, взгляды генерала Наварра и его штаба. В своей книге о битве при Дьенбьенфу генерал Во Нгуен Зиап совершенно ясно дает это понять. Его собственные специалисты по снабжению, по-видимому, боялись, что они не смогут обеспечить крупные осаждающие силы так далеко от своих основных центров снабжения. Некоторые из полевых командиров, помня о катастрофическом опыте, когда они атаковали французскую «линию маршала де Латтра» в 1951 году и полевые укрепления Нашанга в 1952 году, не были особенно склонны атаковать Дьенбьенфу в кратком массированном штурме.

Как хорошо знал Вьетминь, его войска были неопытны в уничтожении хорошо укрепленных и взаимно поддерживающих друг друга опорных пунктов. Таким образом, серия стремительных атак на такие французские укрепления вполне может привести к чрезвычайно тяжелым потерям и, возможно, к разрушительному ухудшению морального духа. Неудача может отбросить общий коммунистический план общего наступления на год, после чего новый приток чрезвычайно больших объемов американской помощи даст о себе знать в Индокитае и позволит французам значительно увеличить местные индокитайские армии. Таким образом, Дьенбьенфу стал важной авантюрой и для Вьетминя. Решение генералу Зиапу далось нелегко. Конечно, он должен был столкнуться с большим сопротивлением в своем собственном штабе и среди политических лидеров Вьетминя. Но, говорит Зиап:

— Мы пришли к выводу, что не сможем добиться успеха, если нанесем быстрый удар. В результате, мы решительно избрали другую тактику: уверенно наносить удары и уверенно наступать. Принимая это верное решение, мы следовали фундаментальному принципу революционной войны: бей, чтобы победить, бей только тогда, когда успех несомненен; если нет, то не бей. В кампании в Дьенбьенфу принятие этой тактики потребовало от нас твердости и решительности духа… В результате не все сразу убедились в правильности этой тактики. Мы терпеливо воспитывали наших людей, указывали, что есть настоящие трудности, но наша задача преодолеть их, чтобы создать хорошие условия для великой победы, к которой мы стремились.

В смертельной игре в угадайку, которая является большой стратегией, маленький вьетнамский преподаватель истории, будучи в значительной степени самоучкой в военной науке, полностью перехитрил французских генералов и полковников с их дипломами школы генерального штаба. Когда дивизии Вьетнамской народной армии быстро начали приближаться к гарнизону Дьенбьенфу, а последний не предпринял никаких шагов для эвакуации из долины, Зиап знал, что окончательная победа в битве будет за ним. Через несколько месяцев после битвы, Зиап подытожил свой взгляд на ситуацию в нескольких простых фразах:

«Французский экспедиционный корпус столкнулся со стратегической внезапностью — он считал, что мы не будем атаковать, а мы атаковали; и с тактической внезапностью — мы решили проблемы сближения, размещения нашей артиллерии и доставки наших припасов».

Битва при Дьенбьенфу была проиграна в течении двух коротких недель между 25 ноября и 7 декабря 1953 года. Его потеряли не в маленькой долине в высокогорных джунглях Вьетнама, а в кондиционированном картографическом зале французского главнокомандующего. Как только Зиап решил принять вызов в битве при Дьенбьенфу, 15 000 французских солдат и 50 000 солдат Вьетминя осталось только разыграть трагедию в боли, крови и смерти.

Глава 3. Боевые выходы

В то время как судьба Дьенбьенфу решалась на более высоком уровне в Сайгоне и Ханое, его гарнизон был занят превращением зеленой долины в захламленный ландшафт, характерный для современной войны. Небольшие палаточные городки возникли на холмах, где всего несколько дней назад паслись широкорогие буйволы. Во многих местах десантники разводили большие костры из кустарника, чтобы расчистить от растительности предполагаемые сектора огня, и саперы 17-ой воздушно-десантной саперной роты разобрали несколько домов туземцев, чтобы на скорую руку соорудить мосты через Нам-Юм и небольшой ручей, который отделял аэродром от поселка. Первая грузовая «Дакота» приземлилась на восстановленной взлетно-посадочной полосе 25 ноября в 11.30. Вихрь от ее пропеллеров оставлял за ней длинный след красноватого песка. Песок, взбаламученный тысячами посадок и взлетов, вскоре должен был покрыть Дьенбьенфу.

Даже несмотря на то, что прибытие первых подразделений горцев-тай три дня спустя, добавило некоторую долю «местного колорита» в операцию, она по-прежнему опиралась в основном на легковооруженные воздушно-десантные войска, которые не были обучены строить и защищать стационарные позиции. Десантники знали, что они не собираются оставаться в Дьенбьенфу, и по понятным причинам, они не занимались строительством полевых укреплений с пониманием их крайней необходимости, которое они несомненно проявили бы, если бы знали, что долина вскоре будет атакована значительно превосходящими силами. В течении нескольких коротких дней вся операция напоминала грандиозное сборище бойскаутов. Многонациональность французских войск: французы, Иностранный легион, вьетнамцы, арабы и африканцы, живущие в палатках и готовящие еду на небольших кострах, только добавляла атмосферу нереальности.

28 ноября из «Дакоты» выгрузили восемь 105-мм гаубиц Отдельной Лаосской Артиллерийской Батареи (BAAL). Это подразделение, переброшенное по воздуху из Лаоса в качестве временной меры, никогда не нравилось гарнизону, потому что лаосские орудийные расчеты явно были напуганы мыслью, что им придется сражаться в этой долине, вдали от дома. Кроме того, их списанные американские орудия, переданные лаосцам, когда французы и вьетнамцы уже не считали их надежными, были настолько явно изношены, что их эффективная дальность едва достигала 1500 ярдов. В декабре, к всеобщему облегчению, лаосцев перебросили обратно, в Лаос. Прибыли более квалифицированные артиллерийские подразделения.

Тем временем, в разворачивающуюся драму Дьенбьенфу должны были войти два ключевых персонажа. Первый был человеком, который должен был командовать крепостью на протяжении всего сражения, хотя бы номинально; второй был человеком, который фактически ее возглавит. Как мы уже видели, генерал Коньи обещал генералу Жилю сменить его в командовании Дьенбьенфу, что бы он мог вернуться на свой пост командующего всеми французскими воздушно-десантными войсками в Индокитае. Нескольким старшим полковникам в Индокитае было предложено командование Дьенбьенфу, но они предпочли отказаться от этого предложения. По крайней мере один из них открыто заявил, что по его мнению оборона Дьенбьенфу будет прямым приглашением к катастрофе. Согласно версии произошедшего, которую никто из участников не отрицал, Наварр и Коньи договорились во время их совместной поездки в Дьенбьенфу 29 ноября о выборе полковника де Кастра и генерал Жиль согласился с их выбором.

У Наварра были причины поддержать этот выбор. Он лично знал де Кастра почти двадцать лет, с тех пор когда тот служил сержантом, а Наварр — лейтенантом, в 16-м драгунском полку. Позже, во время победоносного рывка в Германию в 1944-45 годах, де Кастр был командиром бронетанкового эскадрона в 13-м полку марокканских спаги, которым командовал снова Наварр. Поэтому главнокомандующий был полностью осведомлен о различных чертах, которые выделяли де Кастра даже среди других, крайне индивидуалистичных французских старших командиров в Индокитае.

Полковник Кристиан Мари Фердинан де ла Круа де Кастр, родившийся в Париже в 1902 году, выглядел настоящим аристократом голубых кровей. Как показала его официальная биография (управление общественной информации французской армии вскоре осознало, насколько это произвело впечатление на американских журналистов) предки де Кастра служили Франции мечом со времен крестовых походов. Среди них был маршал Франции, генерал Арман де Кастр, служивший с Лафайетом в Америке, восемь других генералов, адмирал и четыре королевских вице-губернатора.

Де Кастр пренебрег рутинным способом стать офицером, особенно для человека его социального статуса. Вместо того, чтобы поступить в армию через военную академию, он пошел на службу рядовым кавалеристом в двадцать лет и дослужился до сержанта, прежде чем 1925-м году был направлен в Сомюрскую кавалерийскую школу в качестве кандидата в офицеры. На протяжении 30-х годов де Кастр видимо, вел сладкую жизнь. Будучи членом французской сборной на международных чемпионатах по верховой езде с 1927 по 1939-й год, де Кастр появлялся на каждом модном мероприятии парижского высшего общества. Сорвиголова-пилот с 1921 года, выигравший два чемпионата мира по верховой езде (в высоких прыжках в 1933 и прыжках в длину в 1935), молодой дворянин с профилем римского императора был неотразим для женщин. Его стычки с возмущенными мужьями покоренных им женщин были бесчисленными. Безрассудный игрок, он также погряз в долгах.

Его импульсивность привела его к тому, что в начале войны, в сентябре 1939 года, он обратился с просьбой о зачислении его в знаменитый Отряд вольных стрелков (отряд коммандос) . Один из его подчиненных вспоминал, как де Кастр и его небольшой отряд действовали на немецкой территории в Сарре, далеко за линией Мажино, чтобы захватить немецких пленных. Однажды, выполнив свою задачу в тылу немцев, де Кастр приказал, чтобы в маленькой немецкой деревушке, в которую он проник, зазвонили церковные колокола. Когда двое из его людей были убиты ответным артиллерийским огнем немцев, на первый план вышла еще одна любопытная черта характера де Кастра: он, казалось бы, «выпал» из ситуации. Позже он скажет, что не любил соприкасаться с вещами, которые не были прекрасными. Зрелище боли или смерти заставляло его чувствовать себя неуютно. Когда он командовал своим бронетанковым эскадроном в 1944-45 годах, он якобы избегал контактов с убитыми и ранеными из своего подразделения и почти никогда не посещал перевязочные пункты эскадрона.

Это не отражалось на его личном мужестве. В июне 1940 года он сражался в течении трех дней с шестьюдесятью солдатами против целого немецкого батальона, усиленного танками, и был взят в плен только после того, как он был ранен и у его людей кончились боеприпасы. В Германии он предпринял три неудачные попытки побега. Затем, 31 марта 1941 года, ему удалось выбраться из Офлага-IV-D, лагеря строгого режима в глубине Силезии, вместе с двадцатью другими офицерами. После головокружительной поездки через всю Германию, он вернулся во Францию. Там он быстро нелегально пересек испанскую границу и присоединился к войскам Свободной Франции в Африке.

Получив второе ранение в Италии (где его джип подорвался на мине), де Кастр тем не менее участвовал в высадке на юге Франции и в заключительных кампаниях против Германии. Впервые он был направлен в Индокитай в 1946 году. Будучи командиром легкого бронетанкового эскадрона, он вскоре приобрел устойчивую репутацию рубаки. В 1951 году, после службы в Военном колледже в Париже и повышении в звании до подполковника, генерал де Латтр де Тассиньи вызвал де Кастра на службу в Индокитай и передал ему командование критически важным сектором Красной реки. Де Латтр, которому нравились офицеры, сочетавшие мужество и «стиль», сразу же проникся симпатией к лихому кавалеристу, с его ярко-красной шапочкой и шарфом спаги, его великолепным хлыстом для верховой езды и сочетанием добродушных манер и герцогского облика, что делало его таким же неотразимым для женщин в Индокитае в 1950-х года, каким он был для парижанок в 1930-х.

Тяжело раненый в крупномасштабной засаде, с двумя переломанными ногами, де Кастр был отправлен во Францию для выполнения обязанностей в центральном штабе объединенных вооруженных сил НАТО в Европе. Несмотря на то, что он все еще хромал после ранений (отныне он при ходьбе должен был использовать трость), ему, благодаря железной силе воли, удалось принять участие в соревнованиях по конкуру в ноябре 1952 года. С назначением своего бывшего полкового командира главнокомандующим в Индокитае де Кастр не успокоился до тех пор, пока снова не получил назначение в Индокитай в августе 1953 года, и там он был выбран для командования мобильной группой в сложном секторе дельты Красной реки. В пятьдесят лет он был полковником, командором ордена Почетного легиона, трижды ранен и восемнадцать раз был упомянут в приказе.

Поэтому его назначение командующим укрепленным лагерем в Дьенбьенфу не было совершенно не логичным. Там был нужен человек, который пользовался доверием главнокомандующего и обладал опытом в использовании танков и мобильности, а также обладал достаточным авторитетом, чтобы его солдаты, как и старшие офицеры, ставшие его подчиненными, в ходе битвы следовали за ним.

Другим ключевым офицером в обороне Дьенбьенфу был подполковник Пьер Шарль Лангле. Почти во всех отношениях был полной противоположностью своему командиру. Де Кастр, хотя и родился в Париже, происходил из сильно латинизированных районов юго-западной Франции. Лангле, родившийся в 1909 году в Бретани, со своими угловатыми чертами лица и жилистым телом, выглядел кельтом до мозга костей. Де Кастр притворялся несерьезным, даже в самых сложных ситуациях и никогда не терял своей изысканной вежливости. Лангле, который насколько известно, никогда не отказывался от крепких напитков, был также известен своей неистовой яростью и своей неослабевающей преданностью своим людям. Де Кастр подошел к своей военной карьере как дилетант и перепрыгивал через звания. Лангле сдал жесткие вступительные экзамены в военную академию в Сен-Сире и был полноправным кадровым военным. Де Кастр предпочел служить в «модном» кавалерийском полку, который никогда не удалялся от парижских вертепов. Лангле, с такой же основательностью, выбрал то, что вероятно было самым одиноким военным назначением, которое могла предложить довоенная французская армия: мехаристов — престижный корпус верблюжьей кавалерии, который патрулировал пустыню Сахара, участвуя в постоянных стычках с мародерствующими арабскими племенами. В подразделениях мехаристов молодой французский офицер часто проводил месяцы в открытой пустыне со своими набранными из местных жителей наездниками, без возвращений на постоянную базу, сталкиваясь с постоянным голодом и жаждой (тогда не было портативной радиосвязи), а также песчаными бурями и риском попасть в смертельную засаду со стороны пустынных племен. Эта тяжелая школа сослужила Лангле хорошую службу, когда после кампаний во время Второй мировой войны в Италии, Франции и Германии, в октябре 1945 года он впервые отправился в Индокитай с 9-й колониальной пехотной дивизией.

Будучи молодым командиром батальона, он участвовал в первых сражениях войны в Индокитае в декабре 1946 года, особенно в ожесточенных боях за каждый дом, которые сопровождали повторный захват города Ханой весной 1947 года. В 1949 году он вернулся в Индокитай на второй двухлетний срок службы. Назначенный на китайскую границу, он лично стал свидетелем поражений последних войск китайских националистов на материке. Позже, ему были поручены другие сложные задания в центральном Вьетнаме и северном Лаосе. По возвращению во Францию, Лангле принял командование 1-й колониальной воздушно-десантной полубригадой, которой до него командовал его друг Жан Жиль. Чтобы принять это назначение, Лангле стал десантником. Вернувшись в Индокитай в очередную командировку, он получил командование 2-й воздушно-десантной группой и, как мы видели ранее, участвовал, с печальными последствиями для себя, в первом воздушном десанте на Дьенбьенфу.

Лангле знал де Кастра, так как они прибыли в Индокитай почти в одно и то же время в 1945 году. Между этими двумя людьми было большое взаимоуважение. Даже спустя десять лет после битвы, и несмотря на то, что произошло в Дьенбьенфу, Лангле никогда не терял своего дружеского отношения к де Кастру. Лангле, лечивший свою лодыжку в самом дорогом отеле Ханоя «Метрополь», встретил 30 ноября 1953 года на лестнице де Кастра, спешившего в штаб-квартиру генерала Коньи на последний доклад, до того как он принял новое командование в Дьенбьенфу. Де Кастр сообщил Лангле, что генерал Жиль назначил его (Лангле) командиром воздушно-десантными войсками в долине. Лангле указал на свою загипсованную ногу и сказал:

— В таком случае, полковник, Вам придется довольствоваться колченогим в качестве командира Ваших десантников. Я не смогу нормально ходить еще месяц.

— Ну что же, — ответил де Кастр, — мы найдем тебе лошадь.

Подполковник Лангле прибыл в Дьенбьенфу 12 декабря. На этот раз он принял меры предосторожности и воспользовался транспортным самолетом. Как и обещал де Кастр, в долине Лангле действительно ждал белоснежный пони тай, и поэтому полковник-десантник отправился в бой, как в 1914 году, верхом на своем скакуне.

Тем временем, в Дьенбьенфу десантники начали свои боевые выходы, как только получили директиву генерала Коньи №739 от 30 ноября. Части 8-го ударного парашютного батальона под командованием капитана Пьера Турре, усиленные ротой горцев-тай капитана Гильмино из 3-го батальона тай, должны были проникнуть глубоко в джунгли к северу от Дьенбьенфу и установить контакт с возглавляемыми французами племенами, действовавшими как партизанские отряды по всей горной местности. Эти партизаны должны были создать угрозу безопасности в тылу Вьетминя, так же, как это проделывали коммунисты в тылу французов.

Мало что было известно о французских диверсионных подразделениях. Они действовали непосредственно под юрисдикцией французских центральных разведывательных служб (Второе бюро Генерального штаба — прим. перев.), точно так же, как десять лет спустя силы специального назначения США в Южном Вьетнаме некоторое время должны были действовать непосредственно под ответственностью Центрального разведывательного управления. Их командир, майор Роже Тренкье, обладал гораздо большей властью, чем можно предположить по его низкому воинскому званию, поскольку он и его свободолюбивые подчиненные могли действовать, в основном, самостоятельно. Официально эти партизанские отряды были известны до декабря 1953 как Groupements de Commandos Mixtes Aeroportes, или GCMA, то есть, сводные воздушно-десантные диверсионные группы. В декабре 1953 года их название сменили на Groupements Mixtes d'Intervention, смешанные группы глубокого проникновения; но их задача осталась прежней: создать группы партизан-туземцев, действующих в тылу врага и сообщать как можно больше разведданных. Французские члены GCMA были отобраны специально для этих задач и обычно прекрасно говорили на одном или нескольких горных диалектах. Они также были способны обходиться минимумом западных удобств в течении нескольких месяцев, если не нескольких лет подряд. В идеале Дьенбьенфу должен был стать для них постоянной базой, куда такие группы GCMA могли бы прибыть для необходимого отдыха и пополнения запасов, или отойти, если давление станет слишком жестким. Это послужило основой для идеи воздушно-десантных «опорных точек», и вылазки воздушно-десантных подразделений из Дьенбьенфу должны были обеспечить проверку этой теории в поле.

Турре, командовавший операцией в целом, решил дать своим десантникам максимум выгоды от знания горцами местных условий. Поэтому оперативная группа была реорганизована таким образом, чтобы к каждой роте десантников был прикреплен один взвод горцев; капитан Гильмино командовал передовой группой этого маленького отряда. Цель отряда состояла не только в том, чтобы установить контакт с подразделениями партизан в этом районе (в частности, с племенами мео в Бан Пхатонге), но также продвинуться до важного дорожного узла Туанжао, примерно в пятидесяти милях к северо-востоку от Дьенбьенфу (см. карту). Туанжао был главном пунктом снабжения коммунистов вблизи Дьенбьенфу, и как только Лайтяу попал руки коммунистов, также стал перевалочным пунктом на кратчайшем пути снабжения между полем боя и коммунистическим Китаем. Поэтому обладание им было жизненно важно для обеих сторон.

В течении двух дней десантники Турре и горцы-тай Гильмино прокладывали себе пусть на север через Бан Тау и Муонг Пон к горному хребту Фатонг высотой 6000 футов. До сих пор, если не считать физического напряжения операции, они не сталкивались с трудностями и что более важно, не вступали в контакт с противником. Турре передал по рации в Дьенбьенфу, что ему нужны серебряные монеты для партизан (последние мудро не доверяли различным типам быстро обесценивающихся бумажных денег, которые выпускали французы, коммунисты и местное правительство), и что ему также нужны карты для его наступления на Туанжао. Он согласовал рандеву с одним из самолетов «Сверчок» (французский разведывательный и связной самолет NC.611 — прим. перев.) из Дьенбьенфу, который добросовестно явился на него 5 декабря в 10.00. В то время как Турре прокладывал себе путь в горах к северу от Дьенбьенфу, 1-й колониальный парашютный батальон Суке и часть 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка продвигались прямо по шоссе №41, всего в трех милях к северо-востоку от центра самого Дьенбьенфу (шоссе №42, согласно картам — прим. перев.).

Тогда вдоль дороги лежала небольшая деревушка племени тай под названием Бан Хим Лам. Дорога к Бан Хим Лам петляла через узкую долину, затененную с обеих сторон холмами высотой в 1200 футов; и десантники, уверенные что в это время никакие войска противника не будут действовать так близко к Дьенбьенфу, продвигались по дороге без каких-либо особенных мер предосторожности. Но в 09.45 1-я рота 1-го BPC сообщила по рации, что видит подозрительные признаки присутствия поблизости войск противника.

Едва было передано сообщение, как убийственно точный огонь минометов и гранатометов коммунистов полностью накрыл 1-ю роту. Головной взвод был практически уничтожен в течении нескольких секунд. Остальная часть роты, с отличной дисциплиной, которую могут проявить только хорошо обученные регулярные войска, немедленно заняла круговую оборону, когда из зарослей появились вопящие волны пехоты коммунистов. Вскоре бой перерос в ожесточенные рукопашные схватки с кинжалами, мачете и ручными гранатами. Сквозь шум боя, было отчетливо слышно, как солдаты коммунистов обращаются к своим вьетнамским собратьям, которые сражались в составе десантного батальона. Они призывали их не отдавать свои жизни за «французских империалистов». На короткое время призывы коммунистов, похоже, возымели некоторый эффект, так как несколько вьетнамских десантников прекратили огонь и начали искать способ выйти из боя. Только счастливое прибытие остальной оперативной группы и артиллерийский огонь гаубиц с центральной позиции, в конце концов спасли 1-ю роту 1-го колониального парашютного батальона от полного уничтожения. Тем не менее, ее потери были тяжелыми — четырнадцать убитых и двадцать шесть раненых лежали на земле, истекая кровью. Как обычно, противник исчез так же внезапно, как и появился, унеся с собой почти всех убитых и раненых. Но не всех. Быстрый обыск карманов некоторых из убитых солдат противника, подтвердил то, о чем уже сказала их стеганная горная униформа: это была не часть партизанского отряда, который случайно столкнулся с французскими десантниками; напротив, это была часть 888-го батальона 176-го полка 316-й дивизии Народной армии. Начали появляться первые звенья в кольце осады Дьенбьенфу коммунистами.

Однако в тот же самый день, генерал Коньи, во время визита в Дьенбьенфу, решил в согласии с Жилем и недавно прибывшим де Кастром, создать опорный пункт на высоте 506, контролировавшей дорогу 41, в трехстах ярдах к западу от деревни Бан Хим Лам. Жиль, судя по всему, был не слишком доволен высотой 506 и утверждал, что над ней главенствуют высоты 781 и 1066, маячившие на ближайшем горизонте. Наконец, выбор был сделан в пользу укрепления высоты 506, потому что она предполагала лучшие коммуникационные линии с основной позицией в самом Дьенбьенфу (две других высоты были бы немедленно отрезаны от Дьенбьенфу, потому что они находились посреди джунглей) и в надежде, что коммунисты не смогут подвести свою артиллерию достаточно близко, чтобы использовать главенствующую линию высот. И даже если Вьетминь разместит на этих высотах артиллерийские орудия, французские истребители-бомбардировщики и тяжелые 155-мм орудия, которые Коньи решил перебросить в Дьенбьенфу, заставят их замолчать в кратчайшие сроки. В конце концов, Коньи был генералом артиллерии. Его суждения превалировали над суждениями его полевых командиров.

Еще одна попытка наступления вдоль шоссе №41 была предпринята 7 декабря, на этот раз достаточными силами, чтобы сорвать засаду, стоившую 1-му колониальному парашютному батальону целого взвода. На этот раз 1-я воздушно-десантная группа (1-й и 6-й колониальные парашютные батальоны), усиленная безоткатными орудиями и минометами, и прикрытая летящими над головой истребителями-бомбардировщиками, развернулась в направлении Бан Хим Лам и продвинулась вперед к Бан На Лой, в добрых четырех милях за высотой 506. Вьетминь еще раз попытался устроить десантникам засаду 9 декабря, но на этот раз они были готовы. Не обращая внимания на призывы коммунистов сдаваться, вьетнамские десантники держались рядом с французскими товарищами. На этот раз 888-й батальон так и не приблизился на дистанцию рукопашного боя. Обеспечив передвижение грузовиков со строительными материалами между Дьенбьенфу и новым опорным пунктом зачисткой ближайших окрестностей высоты 506, 1-я воздушно-десантная группа методично отступила к основной базе. Официальное название высота 506 получила 10 декабря. Ходили слухи, что все укрепленные пункты Дьенбьенфу были названы именами любовниц де Кастра. Эти слухи остались неподтвержденными. В любом случае, несколько позицией не имели женских имен: высота «Габриэль» сначала называлась «Le Torpilleur», то есть «торпедный катер», за свою форму, напоминающую корабль; другой опорный пункт был известен как «Опера», в честь парижской станции метро; и еще один опорный пункт был известен как «Epervier», или «Ястреб-перепелятник». Но высота 506 была окрещена как «Беатрис».

Успешное проникновение четырех диверсионных групп Турре в долину в двадцати милях от Дьенбьенфу и прорыв на десять миль на вражескую территорию 1-й воздушно-десантной группы, не должны были затмить тот суровый факт, что ни один удар не достиг своей цели — нарушения перемещений коммунистов по дорогам вблизи новой позиции и создания жизнеспособных партизанских сил на территории коммунистов. На самом деле катастрофа, которая должна была обрушиться на части, отступающие из Лайтяу в этот самый момент, была лишь предвестником грядущих событий. Дьенбьенфу на самом деле перестал выполнять свою задачу еще до того, как у французов появилась возможность построить оборону, которая сделала бы его настоящей крепостью.

Вызов, брошенный подразделениям гарнизона Лайтяу, указал на еще одно заблуждение, когда Дьенбьенфу задумывалась как база для наступления. Уже 5-го декабря для генерала Коньи стало очевидным, что столица высокогорья Тай будет неподходящим местом. Сам город располагался на дне долины у слияния Черной реки и Нам-На. Небольшая грунтовая взлетно-посадочная полоса, часто затапливаемая паводковыми водами, была единственным средством связи Лайтяу с внешним миром, если не считать узкой тропинки, по которой в большинстве мест не могли пройти даже джипы, а в некоторых местах была даже для мулов слишком трудной. Она получила название «Тропа Пави», в честь Огюста Пави, французского чиновника, подписавшего договор о протекторате с племенами тай в 1880-м.

Как воздушно-наземная база Лайтяу после почти полной оккупации северо-западного Вьетнама коммунистами была очень важна. Она служила базовым пунктом для различных групп партизан GCMA, некоторые из которых, как говорили, даже проникали в красный Китай. То тут, то там их можно было увидеть на их базе на окраине Лайтяу: несколько французских сержантов, один или два младших офицера и несколько десятков туземцев, всегда державшихся вместе и не смешивающихся с другими солдатами гарнизона. Но с уходом в Дьенбьенфу 1-й горной мобильной группы капитана Бордье в последних числах ноября, стало очевидно, что не будет предпринято никаких попыток защитить долину от удара всей 316-й дивизии. 7-го декабря генерал Коньи принял решение начать операцию «Поллукс», вместе с быстрым отводом по воздуху регулярных частей и гражданских из маленькой долины под прикрытием подразделений GCMA и оставшихся частей из 1-й горной мобильной группы.

7-го декабря генерал Коньи в сопровождении жены, дочери и генерала Жиля в последний раз приземлился в Лайтяу и лично сообщил плохие новости Део Ван Лонгу, президенту Федерации Тай. Део Ван Лонг невозмутимо воспринял эту новость. За свою жизнь он видел как Лайтяу оккупировали китайские пираты, французские солдаты, китайские националисты, Вьетминь и снова французы. На следующий день старый вождь и его свита из грациозных принцесс и танцовщиц сели в транспортный самолет С-47, направлявшийся в Ханой. Через несколько лет он умрет в изгнании во Франции.

Из Лайтяу 183 рейсами французские самолеты вывезли 301-й вьетнамский пехотный батальон, воздушно-десантную роту, части 2-го марокканского табора, 7-ю роту 2-го батальона тай и наконец, 327 человек из подразделения обеспечения штаба, полностью состоящего из сенегальцев. Эта воздушная операция, получившая название «Леда» (согласно мифологии, мать Кастора и Поллукса), завершилась успешно. Сам Транкар покинул почти опустевший город 10 декабря, когда начали гореть и взрываться 300 тонн боеприпасов и сорок машин, которые пришлось оставить. Несколько арьергардных подразделений все еще бродили по городу-призраку. Там также было около 400 мулов и вьючных лошадей, бродивших на свободе по заброшенным полям и улицам. Они принадлежали французской армии и должны были быть расстреляны, чтобы их не использовал как тягловые средства противник, но очевидно, ни у кого не поднялась рука выполнить эту работу. 174-й полк 316-й дивизии Народной армии находился на марше в направлении Лайтяу, но он был задержан непроходимыми джунглями, а также случайными атаками французских истребителей-бомбардировщиков. Кроме того, ему также пришлось пересечь зону партизан «Кардамон», протянувшуюся между Фонг-Тхо и Бинь Лу. Когда части 316-й дивизии вошли в Лайтяу в субботу 12 декабря 1953 года, они обнаружили французский триколор, высоко развевающийся над мертвым городом. Французы предоставили возможность спустить его коммунистам.

Двадцать с лишним легких иррегулярных рот тай (CLST) (их могло быть до двадцати девяти) теперь должны были пробиваться на юг, к Дьенбьенфу, или на запад к Лаосу. В любом случае их ждало более шестидесяти миль бездорожья в джунглях, поскольку неизбежно хорошо известные тропы и пути были уже под контролем коммунистов. Эти легкие роты обычно состояли из 110 человек, вооруженных винтовками и автоматами, и возможно, несколькими 60-мм минометами. В большинстве случаев ими командовал туземный вождь, с прикомандированным французским сержантом. Даже целая группа таких рот могла быть под командованием лишь французского лейтенанта, настолько мало было опытных кадров и специалистов, способных выполнить такую задачу.

Смертельная шахматная партия теперь должна была развернуться между 2100 туземцами тай и тридцатью шестью европейцами с одной стороны и 316-й дивизией, усиленной частями 148-го полка, с другой, на 6000 квадратных милях джунглей. Еще до официального начала «Поллукса» Транкар начал отводить легкие роты тай в направлении Дьенбьенфу или Лайтяу, выдвигая одно подразделение за другим, чтобы избежать их безнадежного рассеивания в джунглях. Всем подразделениям тай были выданы американские радиостанции «SCR 694», чтобы они могли поддерживать связь друг с другом и они были обеспечены любым дополнительным носимым вооружением, которое только можно было найти в Лайтяу (например, 60-мм минометами).

Что именно произошло с легкими ротами тай в течении отчаянных десяти дней между эвакуацией Лайтяу и прибытием последних оставшихся из них в Дьенбьенфу, никогда не будет известно. Слишком мало командиров подразделений выжило, а некоторые подразделения полностью погибли в джунглях, и о них больше никогда не было слышно. В начале эвакуации, по-видимому, в районе Лайтяу было четыре ротных группы 1-й горной мобильной полковой группы. Тремя из них командовали соответственно лейтенанты Юльпа Гиллерми и Вьем, а четвертой сержант Блан. Первоначально подгруппы Юльпа и Гиллерми должны были оставаться на территории коммунистов и формировать партизанские отряды, как это сделали GMCA в зоне «Кардамон», но вскоре это оказалось невыполнимым. Чтобы создать партизанскую зону, нужно иметь время на ознакомление с местностью и местным населением и создать районы базирования. Это уже было невозможно ввиду приближения частей коммунистов. В период с 5 по 11 декабря три французских сержанта — Гизье, Бонхиль и Лахаль, прикрывали со своими подразделениями (388-я, 282-я и 295-я легкие роты соответственно) отступление оставшихся частей из Лайтяу к Партизанскому перевалу.

Но когда туземцы-тай начали понимать, что они собираются оставить свою родину, а часто и свои семьи и деревни в руках противника, они стали неуверенными в себе, а некоторые тихо ускользнули из своих подразделений. 10-го декабря пятьдесят два человека из 547-й роты покинули свое подразделение с четырьмя ручными пулеметами и 60-мм минометом. В последующие дни подгруппа Юльпа получила радиограмму, предписывающую забрать оставшиеся подразделения в Лайтяу (дворцовая стража Део Ван Лонга и некоторые из членов его семьи настояли на том, чтобы остаться, пока коммунисты не доберутся до города). Затем настала очередь 273-й роты дезертировать до последнего человека, за исключением ее унтер-офицеров из местных.

Получив по воздуху продовольствие и боеприпасы, и реорганизовав оставшиеся шесть рот, лейтенант Юльпа начал свой марш на юг широким обходом на восток, чтобы избежать засад коммунистов на тропе Пави, о которых ему сообщили верные самолеты-корректировщики «Сверчок». Его продвижение замедлялось тем, что в колонне были женщины и дети. Тем не менее, 17 декабря подгруппа достигла Поу Кои, примерно на полпути между Лайтяу и Дьенбьенфу на юго-востоке. Там он получил еще один груз припасов, сброшенных с воздуха. До сих пор контакт с противником ограничивался спорадическими столкновениями с тем, что казалось разведчиками противника. Возросла надежда, что Юльпа доберется до соседнего Лаоса, где вспомогательная колонна из лаосских горцев и французских отрядов коммандос под командованием подполковника Водре пробиралась через джунгли на соединение с легкими ротами.

Но 18 декабря в 10.00 убийственный минометный обстрел, за которым последовала стремительная атака регулярных солдат Вьетминя и принявших сторону коммунистов туземцев разрушили эту надежду. В течении нескольких часов группа Юльпа прекратила свое существование. Лейтенант Юльпа, пять французских унтер-офицеров, лейтенант тай из 301-го вьетнамского пехотного батальона и шесть туземцев нашли друг друга после четырехдневного блуждания по джунглям. Они были замечены 22 декабря французскими вертолетами из Дьенбьенфу и подобраны в 17.00.

Подгруппа Гиллерми находилась под постоянным обстрелом с 8-го декабря и так и не смогла оторваться противника. Верный своей задаче защищать как можно дольше подступы к Лайтяу, Гиллерми и семь его рот упорно держались за перевал Па Хам. Наконец, под интенсивным ружейным и минометным огнем с окрестных высот, Гиллерми запросил разрешение отойти на последнюю позицию, на Десантную высоту, в двух милях к северо-западу от перевала. Разрешение было дано, но слишком поздно, чтобы спасти Гиллерми и его людей. Ожесточенной атакой усиленного батальона коммунистов в течении почти двух дней отряд был смят к 09.10 10 декабря. Одному французскому сержанту Арсико (Arsicaud — прим. перев.) и 150 его бойцам удалось вырваться из резни и добраться до Муонг-Тонг, в четырнадцати милях к югу от Лайтяу к полудню 11 декабря.

То, что после этого сделал доблестный сержант Арсико в течении семи дней, само по себе заслуживает книги. Муонг-Тонг стал местом сбора оставшихся из каждой легкой роты в этом районе, в результате чего Арсико вскоре командовал отрядом в 600 человек, которым, согласно его размеру, должен был командовать майор. Он неутомимо организовал переброску припасов по воздуху, сумел заполучить вертолет для пяти тяжелораненых, которых нес с собой, и повел свой отряд на юг без остановки. Удивительно, что французская армия, поддерживающая контакт вертолетами с отрядом Арсико до конца, никогда не пыталась облегчить его бремя командования, прислав несколько офицеров более высокого ранга. Арсико продолжал вести своих людей на юг. Его целью было догнать и встретиться с отрядом Юльпа у Поу Кои, но постоянное давление подразделений коммунистов превратило продвижение его колонны в бесконечную агонию.

В 16.00 15 декабря, сержант Арсико добрался до Муонг-Ча под сильным огнем. Еще одна изолированная рота, 546-я и сорок человек из 547-й присоединились к его колонне, но только на короткое время. Коммунисты, как голодные волки, нападающие на отбившихся от стада карибу, набросились ночью на присоединившихся и уничтожили их. Прошло четыре дня, с тех пор как отряд Арсико получил по воздуху последние припасы. Люди были измучены голодом и жаждой, о чем Арсико сообщил 16 декабря в лаконичной радиограмме. 17 декабря во второй половине дня поляна близ Бан Нам Ча была назначена местом встречи, для сброса груза снабжения с воздуха. К этому времени отряд Арсико отставал от медленно движущегося отряда Юльпа всего на один день. Когда вечером 18 декабря батальон сержанта расположился на бивуаке в Бан Нам Нхи, измученные люди восстановили радиосвязь с базой в Дьенбьенфу только для того, чтобы получить сокрушительную новость о том, что отряд Юльпа был разгромлен и что самая короткая дорога на юг уже перекрыта. В 21.30 пришло короткое сообщение от Арсико, что он атакован. Однако сообщение от 1-й горной мобильной полковой группы из Дьенбьенфу, приказывающее ему развернуться и направиться на северо-запад в Лаос, по-видимому, так и не было получено.

Когда французский разведывательный самолет пролетел над районом боевых действий, в 16.00 на следующий день, он внезапно заметил Арсико и горстку людей. Они все еще были вооружены и у них все еще была рация. Самолет-корректировщик назначил им место встречи на следующий день, где их мог подобрать вертолет. Арсико подтвердил, что он будет там и исчез в джунглях, махнув в последний раз кружащему самолету. Его самого и его людей больше никто не видел.

Группа сержанта Блана, состоявшая из 416-й, 418-й и 428-й легких рот, а также оставшихся штабных подразделений 1-й горной мобильной полковой группы и иждивенцев 301-го вьетнамского пехотного батальона, не имела ни шанса. Окруженная в Муонг-Пон, в семидесяти километрах к югу от Лайтяу, эта подгруппа постоянно подвергалась сильным атакам. Пятеро раненых были эвакуированы вертолетом во второй половине дня 11 декабря и сержант Блан пытался отвести женщин и детей на юг, в направлении спасательного отряда из 2-й воздушно-десантной группы, которые пробивались на север, встречая сильное сопротивление. Блан потерпел неудачу в своей попытке. Три роты полностью исчезли в ходе атак коммунистов в ночь с 12 на 13-е декабря 1953 года.

Повезло только подгруппе Вьема. Решительно продвигаясь на восток, на территорию противника, а не на запад, в ожидаемый район отступления, 431-я, 432-я и 434-я легкие роты (с 434-й под командованием старшего сержанта Кант, двигавшейся отдельно от основной колонны) прибыли на высоту 836 в шести милях к северо-востоку от Дьенбьенфу уже 15 декабря и достигли долины без потерь.

Другим рассредоточенным подразделениям повезло в разной степени. 388-я рота получила 12 декабря приказ отступить к Партизанскому перевалу. Она стремилась добраться до Лаоса через долину Нам-Меук. 14 и 15 декабря они получили по воздуху припасы и приказ двигаться по направлению к Дьенбьенфу. Приказ был принят и маленькая группа сменила направление. Они исчезли в ночь с 16 на 17 декабря и больше никто о них не слышал. Транспортной роте погонщиков мулов тай и 248-й легкой роте повезло больше. Уже направляясь на юг, когда пал Лайтяу, они прошли через Муонг-Пон перед подгруппой сержанта Блана, которая была там окружена, и прибыли в Соп-Ном 16 декабря, где нашли выживших одного из отрядов коммандос 8-го ударного парашютного батальона, и нескольких беглецов из уничтоженного гарнизона Муонг Пон. До сих пор рота погонщиков мулов тащила за собой своих верных животных. Но в ночь с 16 на 17 декабря путь, выбранный подразделением (и мудро, поскольку он уводил их широким обходом вокруг поля боя у Муонг Пон) стал настолько крутым, что мулов пришлось бросить. 18-го декабря рота погонщиков мулов и 248-я рота вышли из джунглей и связались по рации с Дьенбьенфу. Сброшенные с воздуха припасы позволили изголодавшимся выжившим восстановить силы для последнего перехода. Они прибыли в долину Дьенбьенфу 22 декабря.

Агония войск, задействованных в операции «Поллукс» происходила не сама по себе. Фактически, это должно было стать первым испытанием способности Дьенбьенфу играть свою предполагаемую роль в качестве опорного пункта для глубоких наступательных ударов; роль, важность которой еще раз была подчеркнута новой директивой генерала Коньи от 8 декабря. Операция включала в себя перемещение всей усиленной 2-й воздушно-десантной группы в Муонг-Пон, на треть тропы Пави в направлении Лайтяу. Это не была мелкая операция, так как в ней участвовали 1-й парашютный батальон Иностранного легиона, 5-й вьетнамский парашютный батальон, все оставшиеся подразделения 8-го ударного парашютного батальона, и две батареи 105-мм гаубиц. Отряд также имел в распоряжении один самолет-разведчик «Сверчок» и четыре бомбардировщика Б-26.

Отряд был поднят по тревоге 10 декабря в 16.30 и покинули долину в 02.00 во главе с 8-м колониальным парашютным батальоном Турре во главе. Восемь часов спустя, в 10.00 Турре сообщил, что «продвижение медленное, но нормальное». Это сообщение было подтверждено самолетом-корректировщиком. Тем не менее, в 11.30, как раз в тот момент, когда передовые подразделения Турре проникли в выглядевшую покинутой деревню Бан Тау, смертоносно точный огонь пехоты внезапно был открыт с окружающих холмов. С отработанной скоростью десантники развернулись веером в оборонительный периметр и открыли огонь по невидимому противнику. В течении нескольких минут 8-й колониальный парашютный батальон потерял одиннадцать человек. Он медленно начал прокладывать себе путь к высоте, которая давала ему лучшую позицию для обороны, если противник решит атаковать небольшой отряд. Новоприбывший Лангле присоединился к колонне на своем пони, которого вскоре пришлось оставить, когда оказалось, что он не сможет продвигаться по узким тропинкам, прорубленным в джунглях. Упорно сдерживая свою боль, Лангле преподал первый урок лидерства своему новому соединению: держась за рядового десантника и лейтенанта Сенлана из воздушно-десантной роты тяжелых минометов, он ковылял вместе со своими солдатами до конца всей миссии.

Тем временем, в 15.30, гарнизон Муонг Пон под командованием сержанта Блана, оказавшийся под сильным давлением противника, продолжал призывать к скорейшему прорыву спасательного отряда. Он запросил напалм на окружающие позиции противника. Однако продвижение основной части 2-й воздушно-десантной группы было остановлено. С Турре, все еще прижатым на его высоте, 2-я воздушно-десантная группа готовилась к круговой обороне ночью. Снова начав свое продвижение в 03.00 12 декабря, основная часть 2-й воздушно-десантной группы добралась до Турре в 14.00, встретив слабое сопротивление противника. Но чтобы не попасть в еще одну засаду, вроде той, что задержала 8-й колониальный парашютный батальон, вся 2-я воздушно-десантная группа теперь двигалась вдоль линии высот, идущей параллельно тропе Пави. Хотя с военной точки зрения это было разумное решение, физически оно оказалось мучительным. Линия высот была полностью покрыта слоновьей травой, высотой от шести до девяти футов, которую приходилось рубить мачете. В полной боевой выкладке, без каких-либо источников воды в пределах досягаемости, десантники прокладывали себе путь вперед со скоростью 200 ярдов в час. Многие из них падали в обморок вследствие обезвоживания. Люди упорно маршировали всю ночь с 12 на 13 декабря, подстегиваемые по рации мольбами избиваемого гарнизона Муонг Пон.

Во главе с 5-м вьетнамским парашютным батальоном майора Леклера 13 декабря в 08.00 марш 2-й воздушно-десантной группы на Муонг Пон продолжился, на этот раз в пределах слышимости битвы, где измученные легкие роты тай сержанта Блана все еще держались. Но оставалось преодолеть мучительные четыре километра ценой тысяч ударов мачете по почти непроницаемой стене высокой травы. С приближением полудня, огонь в Муонг Пон внезапно начал затихать. Несколько минут спустя маленький самолет-разведчик подтвердил дурную весть: маленький доблестный гарнизон сержанта Блана был сметен, деревня была охвачена пламенем и по-видимому, кишела солдатами регулярных сил Вьетминя. Тем не менее, 2-я воздушно-десантная группа продолжала идти, в надежде спасти нескольких уцелевших. Когда они добрались до Муонг Пон в 14.00, ее руины были пустынны, если не считать тел павших бойцов тай. Уцелевшие и гражданское население было уведено уходящими коммунистами. Турре и его люди отступили к основной колонне в в 15.30, не найдя выживших.

Был еще один акт в драматической попытке спасти легкие роты. Четыре ранее выделенные группы коммандос 8-го ударного парашютного батальона, усиленные одной ротой 3-го батальона тай, получив известия о том, что гарнизон Муонг Пон находится в отчаянном положении, прорубили себе путь через джунгли с востока на запад, отклонившись от своего рейда по дороге в Туанжао. Они поддерживали радиосвязь с 5-м вьетнамским парашютным батальоном и достигли района Муонг Пон почти одновременно с авангардом капитана Турре. Они узнали по рации что гарнизон в Муонг Пон пал. Десантники-коммандос, набранные из туземцев, бывшими уроженцами этого района, действительно показали на что способны элитные войска, даже в тяжелых физических условиях: в отличии от медлительного продвижения десантников 2-й воздушно-десантной группы, которые тащили на своем марше все, от средних минометов до 105-мм гаубиц и которые не сопровождали отряды из туземцев-тай, смешанные отряды тай и десантников подошли к Муонг Пон мучительными форсированными маршами. Им тоже пришлось прокладывать себе путь через джунгли с помощью мачете. Вместо того, чтобы идти по линии хребта, им пришлось перевалить через несколько хребтов, дно долин которых часто находилось на 2000 футов ниже вершин. В течении трех дней подряд они продолжали двигаться по семнадцать часов в день, только для того, чтобы столкнуться с душераздирающим фактом, что все усилия были напрасны. По иронии судьбы, несколько подразделений коммандос пересекли тропу, по которой двигалась 2-я воздушно-десантная группа, и думая, что она проложена недавно прошедшим отрядом Вьетминя, тщательно ее заминировали. Когда 8-й колониальный ударный парашютный батальон был оповещен что вьетнамским десантникам из 5-го вьетнамского парашютного батальона придется использовать тропу для отхода, сержанту Бенцеку, устанавливавшему мины, пришлось вернуться назад и взяться за опасную работу по обезвреживанию собственных мин-ловушек.

Хотя попытка спасти Муонг Пон провалилась, битва для 2-й воздушно-десантной группы была далека от завершения. Едва передовые отряды капитана Турре и майора Леклера начали отступление на юг, как в 16.50 их колонна попала под плотный огонь противника. Как позже было написано в отчете 2-й воздушно-десантной группы, Вьетминю удалось установить свое тяжелое вооружение на дистанции 500 ярдов от последнего ночного бивуака десантников (и они не были обнаружены ни французской воздушной разведкой, ни патрулями десантников), благодаря чему смогли накрыть десантников с предельной точностью. В течении нескольких минут десантники понесли тяжелые потери и вызвали воздушный удар бомбардировщиков Б-26, бывших в их распоряжении. Быстрое вмешательство бомбардировщиков, вероятно, спасло 5-й вьетнамский батальон от почти полного уничтожения. Несмотря на это, потери батальона были серьезными: трое убитых, двадцать пять раненых и тринадцать солдат пропавших без вести.

Это был еще не конец. Отряды коммунистов, больше не сдерживаемые блокпостом в Муонг Пон, теперь начали наступление на всю воздушно-десантную группу. В полдень 14 декабря гаубицы начали вести огонь в поддержку арьергардных подразделений 2-й воздушно-десантной группы, образованных десантниками 1-го парашютного батальона Иностранного легиона (BEP). Как и в предыдущий день, бойцы Вьетминя стремились как можно быстрее приблизиться к своей цели, чтобы избежать разрушительных ударов французских ВВС. В 14.50 1-й BEP сообщил, что полностью втянут в рукопашные бои с солдатами регулярных частей коммунистов. Снова вмешались французские ВВС, на этот раз показывая, как будут проходить бои в Дьенбьенфу. В 15.00 один из разведывательных «Сверчков» доложил, что был поражен зенитным огнем противника, а в 16.00 один из истребителей-бомбардировщиков доложил о попаданиях.

Легионеры, тем временем, были серьезно потрепаны. Когда противник, наконец, прекратил атаки в 18.30, 1-й парашютный батальон Иностранного легион потерял двадцать четыре бойца ранеными, двадцать восемь убитыми и пропавшими без вести. Он также потерял много снаряжения: четыре автоматические винтовки, двенадцать пистолетов-пулеметов, один пулемет, и три радиостанции. 5-й вьетнамский десантный батальон потерял троих убитыми и двенадцать ранеными в последнем столкновении. 15 декабря в 07.35 последние подразделения 2-й воздушно-десантной группы вновь вошли в долину Дьенбьенфу. Ее первый рейд и глубокая разведка закончились неудачей. Кроме того, уничтожение легких рот тай показало, что было почти невозможно поддерживать какие-либо регулярные подразделения в тылу коммунистов перед лицом решительных операций коммунистов по зачистке. По мере развития ситуации Дьенбьенфу с находящимися там войсками перестали быть оперативной базой для наступательных операций в течении одной недели после падения Лайтяу. Было также очевидно, что крупные отряды десантников не были идеальным инструментом для такого рода операций. С другой стороны, небольшие рейдовые группы или подразделения партизан, такие как коммандос Турре или отряды зоны «Кардамон» GCMA, не могли нанести противнику такой ущерб, который помешал бы ему осуществить свои основные стратегические намерения. Для того, чтобы такие небольшие отряды стали действительно эффективными, потребовались бы месяцы, если не годы, политической подготовки местности. Этого французы не смогли сделать, когда для этого было время. Теперь было слишком поздно; пять лет пренебрежения нельзя было возместить за несколько недель.

Теперь оставалась задача подсчитать потери за последнюю неделю мобильных операций. Когда 9-го декабря войска для операции «Поллукс» вышли из Лайтяу, в них насчитывалось 2101 человек, включая трех французских лейтенантов и тридцать четыре французских рядовых. Когда 22 декабря последние уцелевшие из роты погонщиков мулов тай и 248-й легкой роты достигли Дьенбьенфу, в общей сложности, насчитывалось десять французов, включая лейтенанта Юльпа и 175 туземцев. Почти 2000 вооруженных бойцов, включая двух французских офицеров и четырнадцать сержантов и несколько сотен гражданских, пропали во время похода. Кроме того, коммунисты захватили достаточно оружия, чтобы вооружить целый полк.

В своем жестком разборе операции, недавно прибывший командир 2-й воздушно-десантной группы подполковник Лангле отметил невероятную способность противника маскировать свои огневые позиции и лагеря так, чтобы сделать их невидимыми для наблюдения с воздуха и наземной разведки. В отличие от этого, отметил Лангле, французские десантники разбивали свои биваки без особой заботы о маскировке и, как любая «богатая» западная армия бросали на своем пути пустые пачки сигарет и банки из-под пайков «оставляя след, словно Гензель и Гретель», чтобы патрули коммунистов следовали за ними.

Эта первая серьезная неудача — как ни странно, она почти не получила огласки — казалось, не произвела никакого впечатления на французское Северное командование в Ханое, которое отвечало за ход битвы. С подполковником Лангле, шедшим впереди, несмотря на едва залеченную лодыжку, в полночь 21 декабря 1953 года воздушно-десантная группа снова направилась к высотам. Не то, чтобы восемь прошедших дней воздушно-десантная группа провела в праздном отдыхе и восстановлении сил; напротив, она была занята строительством штабных бункеров в Дьенбьенфу, а 5-й вьетнамский парашютный батальон вырубал кустарник примерно в трех километрах к северо-западу от аэродрома вокруг двух небольших холмов, которые позже должны были стать опорным пунктом «Анн-Мари».

Местность, которую они должны были пересечь в ходе второго разведывательного рейда, была пожалуй еще более сложной чем та, с которой пришлось столкнуться при попытке достичь Муонг Пон. Более того, даже если бы им удалось соединиться с французско-лаосским отрядом майора Водре, миссия не могла дать ощутимых результатов на будущее; ни у Водре, ни у гарнизона в Дьенбьенфу не было достаточно сил, чтобы поддерживать связь постоянной. Кроме того, сделать тропу в джунглях между Дьенбьенфу и Сопнао (ближайшим лаосским городом) доступной даже для легких транспортных средств было бы подвигом дорожной инженерии, о котором и мечтать было нельзя в сложившихся условиях. Приведу лишь один практический пример: армии США в соседней Бирме потребовалось почти восемнадцать месяцев, чтобы построить знаменитую дорогу Ледо длиной в 120 миль — и это без вмешательства противника и со всем инженерным оборудованием, которое только могла мобилизовать американская изобретательность. Тропа длиной в пятьдесят миль в джунглях между Сопнао и Дьенбьенфу была прорезана глубокими оврагами, пересекала горный хребет высотой 6000 футов с отвесными известняковыми скалами и находилась в сотнях миль от ближайших французских баз с тяжелой техникой. Инженерные аспекты были только одной почти неразрешимой проблемой. Если учесть, что такая дорога должна была быть построена перед лицом постоянных нападений полноценных регулярных дивизий коммунистов, бесполезность поддержания наземной связи с Лаосом иначе как по психологическим причинам («в доказательство» что Дьенбьенфу не был безнадежно отрезан от внешнего мира), была очевидной.

Операция имела двойное кодовое название: «Ардеш» (французский департамент, известный своими глубокими долинами) для отряда, двигающихся из Лаоса и «Регата» для отряда Лангле, выдвигающегося из Дьенбьенфу. Войска, участвующие в «Ардеш» состояли из 5-го батальона лаосских егерей, под командованием майора Водре и 5-го марокканского табора под командованием майора Кокле. Общее командование осуществлял майор Водре. «Адреш» началась всего через несколько дней после операции «Кастор» и включала в себя выматывающий 200-мильный марш перед лицом постоянных беспокоящих атак прокоммунистических партизан Патет-Лао. Было также известно, что 920-й батальон 148-го полка Вьетминя поджидал отряд «Ардеш» на ключевой переправе через реку у Муонг-Хуа. Муонг-Хуа уже был местом эпического сражения в апреле и мае 1953 года, когда французы приказали легкому лаосскому батальону дать там последний бой, чтобы выиграть время для обороны центрального Лаоса.

Теперь роли поменялись местами. 920-й батальон удерживал позицию, а французы и лаосцы наступали из джунглей. Они достигли высот, возвышавшихся над Муонг-Хуа 3 декабря 1953 года. Солдаты Вьетминя, которые уже несколько дней ждали нападения, были готовы встретить их на хорошо укрепленных позициях с автоматическим оружием, заранее пристрелянными минометами и даже минными полями, вполне вероятно теми же самыми, которые оставили французы, когда этот опорный пункт был захвачен шесть месяцев назад. Объединенный французско-лаосско-марокканский отряд продолжал наступление. К 16.30 они захватили ключевой холм, возвышавшийся над основной позицией, и бой стал точной копией предыдущего, за исключением того что теперь коммунисты, а не французы были загнаны в угол, защищая свою позицию. 920-й батальон был крепким подразделением и решительно держался в течении всего следующего дня в блиндажах на двух оставшихся позициях. Последние его уцелевшие бойцы бежали через реку Нам-Оу в течение следующей ночи.

Здесь можно было бы извлечь урок для Дьенбьенфу: нет смысла защищать укрепленную позицию, если нет достаточной огневой мощи и личного состава, чтобы отбить штурм. Этот урок, по-видимому, был усвоен коммунистами после Муонг-Хуа. Французами он усвоен не был.

Имея Муонг-Хуа, в качестве тыловой базы отряд «Ардеш» был готов к последнему рывку к Сопнао, где они должны были встретиться с десантниками из Дьенбьенфу. Этот отряд состоял из 2-го батальона 3-го полка Иностранного легиона, который достиг Муонг-Хуа после двадцати одного дня форсированного марша и выглядел, по словам одного очевидцев, «как заключенные концентрационного лагеря. Их молодой врач потерял двадцать два фунта. Несколько человек умирают от тифа».

Тропа до Сопнао, хотя до него было всего двадцать пять миль, оказалась ужасно трудной. Поскольку тропа вела через почти необитаемую горную цепь, воды не было и люди жевали листья цветов опиумного мака, чтобы утолить жажду. Среди них была одна француженка; она была одним из лучших военных репортеров во время войны в Индокитае, с великолепным послужным списком во французском движении Сопротивления во время Второй мировой войны. Мадемуазель Брижитт Фрианг спрыгнула с парашютом, чтобы присоединиться к отряду «Ардеш» еще до того, как он достиг Муонг-Хуа и проследовала всю операцию пешком до самого Дьенбьенфу. 21 декабря отряд достиг Нга-На-Сон, всего в восьми милях от Сопнао. Поскольку имелись сведения о присутствии войск коммунистов в этом районе, марокканцы из 5-го табора установили оборонительный периметр, в то время как Водре и лаосцы сделали последний рывок к Сопнао. Небольшая взлетно-посадочная полоса Нга-На-Сон была полностью разрушена Вьетминем, который заставил население вырыть поперек нее рвы. В течение всей ночи. в свете горящих кустов, марокканцы устраняли все препятствия на поле кирками и лопатами, сброшенными им в 21.00 на парашютах самолетом снабжения. Полковник де Кастр, пожелавший присутствовать при встрече отрядов «Ардеш» и «Регата» под объективами ранее прилетевших газетчиков и операторов, приземлился на следующий день в 14.00 на небольшой полосе на собственном связном «Сверчке».

Последняя перестрелка с отступающими коммунистами все еще ждала Водре и его лаосцев, когда они вошли в Сонпао. Арьергард 148-го полка устроил засаду поперек тропы; она была сметена огнем миномета и безоткатных 57-мм орудий, которые с трудом тащили через джунгли. Но в полдень 23 декабря майор Водре и подполковник Лангле пожали руки перед камерами в центре Сопнао. На потребу публике был создан миф о том, что Дьенбьенфу может стать базовым пунктом для свободно перемещающихся рейдовых сил. Десантники из 8-го колониального парашютного батальона и 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, которые достигли Сопнао без каких-либо инцидентов, кроме неоднократного пересечения глубоких ледяных рек со всем своим снаряжением, выглядели несколько потрепанными в своей промокшей униформе. Их последний привал был в Хуэй-Хуне, в трех милях от Сопнао, но после него еще раз пришлось переправиться через реку.

Возвращение в Дьенбьенфу был еще хуже, чем марш-бросок из него. Прошли несезонные дожди и пересечь и без того быстрые горные реки стало еще труднее. Рождество встречали в мокрой униформе посреди джунглей. В связи с тем, что в окрестностях появились крупные подразделения 148-го полка, подполковник Лангле решил идти по новому маршруту и доставка дополнительных грузов снабжения по воздуху была запрещена, чтобы не выдать новый маршрут отряда «Регата». Пусть был настолько непроходимым, что было решено уничтожить часть тяжелого вооружения. Десантнику-легионеру оторвало руку, когда преждевременно взорвался заминированный миномет. Он был эвакуирован с помощью вертолета, который также доставил американского журналиста Дикси Ридса, который должен был следующие два дня маршировать в Дьенбьенфу в деловом костюме и американских мокасинах. Наконец, утром 26 декабря среди передовых подразделений колонны раздался крик «Дьенбьенфу!» Долина, наконец, была достигнута.

Но Вьетминь напомнил возвращающемуся отряду, как близко он затаился. Когда французы пересекали последнюю линию высот, на виду у укрепленных позиций в долине, раздался одиночный винтовочный выстрел и один из десантников рухнул на землю. Он умер через несколько часов.

Когда измученные десантники добрались до лагеря, Брижитт Фрианг заметила «рождественскую елку» перед одним из блиндажей — дерево, которое словно сошло с «Ужасов войны» Гойи. Стволом был шест, обмотанный колючей проволокой, увенчанный вражеским шлемом и украшенный в качестве игрушек изношенным солдатским ботинком, пустыми бутылками и пустыми консервными банками из сухих пайков.

Так закончилось последнее глубокое проникновение французских войск из Дьенбьенфу во внутренние районы страны. В своем официальном отчете, написанном на следующий день, Лангле показал, что у него не было иллюзий относительно возможности поддерживать постоянную связь с ближайшим дружественным форпостом в Лаосе.

«Джунгли настолько густы», — написал Лангле, — «И местность настолько пересечена, что установление прямой связи между Дьенбьенфу и например, Сопнао, по всей вероятности займет несколько месяцев».

Это оставляло французскому верховному командованию в Ханое и Сайгоне два варианта для Дьенбьенфу. Один из них состоял в том, чтобы признать, что долина никогда не сможет играть свою роль в качестве оперативной базы для наступательных операций. Там, где такие операции были осуществимы, они могли проводиться заброшенными коммандос GCMA или гораздо более сильными отрядами, такими как отряд «Ардеш», чьи операции были аналогичны операциям британцев и американцев в Бирме в 1942-44 годах. Другой альтернативой было истолкование роли Дьенбьенфу как центра притяжения войск коммунистов в точке, удаленной от наиболее чувствительных для французов целей в дельте Красной реки, в то время как они готовились к крупной кампании 1955 года, которую первоначально предусматривал Наварр.

Как бы то ни было, французы не сделали ни того, ни другого. Продолжались обширные рейдовые операции, которые приносили мало результатов с точки зрения разведки и были чрезвычайно дорогостоящими с точки зрения человеческих потерь. В то же время не было предпринято никаких усилий для приведения укреплений Дьенбьенфу в состояние, позволяющее противостоять крупному штурму коммунистов. Дальние разведывательные операции типа «Регаты» и «Поллукса» не позволили задействованным частям укрепить свои позиции.

Разведывательные миссии продолжались, хотя теперь они ограничивались ближайшими окрестностями долины. Насколько близко теперь был противник, стало ясно, когда начальник штаба де Кастра, подполковник Гют был убит 28 декабря восемнадцатью автоматными пулями, во время патрулирования в нескольких сотнях ярдов к северу от опорного пункта «Анн-Мари». На следующий день, части 3-го батальона майора Пола Пего из 13-й полубригады Иностранного легиона, расчистили дорогу за деревней Бан Хим Лан только для того, чтобы сразу же столкнуться с сильным сопротивлением, а 30 декабря 2-й марокканский батальон, продвигаясь на юг от опорного пункта «Изабель», столкнулся с сопротивлением противника в деревне Бан Кан, в пяти километрах к югу. И снова французы понесли потери.

Но верховное командование считало (и это оказалось верным предположением), что самые тяжелые удары будут нанесены с северо-запада, по дороге из Туанжао, откуда должна была прибыть основная масса коммунистов. Поэтому де Кастр решил выдвинуть весь 8-й колониальный ударный парашютный батальон как можно дальше по дороге к Туанжао, насколько возможно не встречая сильного сопротивления противника. Чтобы сделать задачу более плодотворной, 8-й батальон решил следовать по маршруту через горы, чтобы по возможности обойти блок-пост или аванпост коммунистов в маленьком поселке Бан На Лой, в четырех километрах к северу от опорного пункта «Беатрис». Некоторые из туземцев, все еще остававшихся в долине, были взяты с собой в качестве проводников, поскольку они сказали, что знают тропу, по которой собирались идти десантники. Тем не менее, когда колонна вошла в джунгли днем 6 января, начались частые безрезультатные хождения туда и сюда. «Проводники» начали расходиться во мнениях относительно того, по какому пути следует идти, и в конце концов признали, что они «забыли» точный путь.

Капитан Турре решил проложить свою собственную тропу на север и на следующий день колонна появилась на шоссе №41 к северу от Бан На Лой. 8-й батальон едва добрался до дороги, как его встретил интенсивный шквал прицельного огня пехоты. Хорошо обученные десантники быстро укрылись, а затем контратаковали. Они потеряли только пятерых ранеными и смогли захватить в плен раненого солдата Вьетминя. Все шесть раненых были погружены на носилки, но пленный солдат Вьетминя и один из раненых тай умерли два дня спустя, уже почти в пределах видимости Дьенбьенфу. Теперь, когда их присутствие было обнаружено, Турре чувствовал, что шансы продвинуться дальше невелики и приказал батальону вернуться через Бан На Лой. Как и ожидалось, Бан На Лой удерживался Вьетминем, который встретил французскую колонну минометным огнем. Турре наконец вызвал авиаудар из Дьенбьенфу, чтобы прорваться через блок-пост. Истребители превратили Бан На Лой в руины и 8-й колониальный ударный парашютный батальон вернулся в Дьенбьенфу в 12.00 8-го января. Они снова потерпели неудачу в своей дальней рекогносцировке, однако еще раз получили доказательства того факта, что кольцо осады коммунистами тесно смыкалось вокруг долины и становилось туже с каждым днем.

Не обращая внимания на эти неудачи, де Кастр продолжили попытки выполнить свою основную задачу маневренного наступления. Он написал генералу Коньи 13 декабря 1953 года, с просьбой предоставить ему «минимум двенадцать батальонов» с которыми он «мог бы одновременно контролировать поле боя площадью сорок квадратных километров, имея возможность проводить разведку боем и рейды с использованием около трех батальонов».

Ханой действительно сделал все возможное, чтобы улучшить положение де Кастра в живой силе, сменив некоторые из наименее надежных или наиболее измотанных частей, таких как 301-й вьетнамский батальон или 2-й табор марокканцев, и заменив их лучшими войсками. Однако это не улучшило результатов попыток наступления за пределами долины. Рейд, проведенный 12 января 1954 года на деревню Бан Хуой Фук в трех километрах к западу от «Изабель» всеми силами 2-й воздушно-десантной группы, не принес ничего, кроме дополнительных потерь. Еще одну массированную атаку, вновь возглавила сильно потрепанная 2-й ВДГ, усиленная 3-м батальоном 3-го пехотного полка Иностранного легиона, против позиции коммунистов на высоте 683, в 2000 ярдах от опорного пункта «Габриэль». Она продолжалась с 31 января по 2 февраля 1954 года и впервые наткнулась на сильно укрепленные позиции коммунистов. Наступающие войска не видели ничего, пока их внезапно не обстреляли почти прямо из-под ног. Солдаты Вьетминя, невероятно успешные мастера в искусстве маскировки, построили блиндажи прямо в земле и подлеске; их амбразуры, едва шире щели в почтовом ящике, едва приоткрывались, даже когда расчеты блиндажей использовали свое оружие.

Сопротивление стало настолько сильным, а знание местности настолько важным, что Лангле решил включить в свою оперативную группу 2-й батальон туземцев-тай майора Мориса Шенеля. 2-й батальон тай, годом ранее отличившийся в обороне северной части территории тай (их родном регионе), демонстрировал явный упадок боевого духа с тех пор, как он прибыл в Дьенбьенфу. Шенель, офицер Иностранного легиона, хорошо знавший нагорья тай, знал об этом. Он просил время, чтобы снова взять батальон в руки, но чувствовал, что не может отказаться от приказа участвовать в этой вылазке. 1-го февраля, когда основная задача по обнаружению и уничтожению блиндажей и артиллерийских позиций противника уже провалилась, часть 2-го батальона тай оказалась в арьергарде, и в 15.30 сильный огонь противника накрыл взвод лейтенанта Негро. Через несколько минут Негро и семнадцать горцев лежали мертвыми на поле боя. Только быстрое возвращение десантников спасло 2-й батальон тай от уничтожения.

Потери личного состава были тяжелы, но куда более грозный удар злого рока сопровождал их гибель. Лейтенант Негро взял с собой в тот рейд крупномасштабную карту долины Дьенбьенфу, которая была только что уточнена французской армией по последним аэрофотоснимкам. С картой в руках коммунисты могли корректировать огонь своей артиллерии с предельной точностью . Артиллерия Вьетминя, о которой до тех пор чаще говорили, чем на самом деле видели и чувствовали на поле боя, больше не была мифом. 31-го января кольцо гор вокруг Дьенбьенфу впервые отозвалось резким эхом американских вьючных 75-мм и легких 105-мм гаубиц, обстреливающих взлетно-посадочную полосу и опорные пункты «Элиан» и «Доминик». Стоявший на взлетно-посадочной полосе самолет был поврежден. Французские боевые самолеты, вмешивавшиеся в наземные бои и неуклюжие транспортники, приземлявшиеся неуклонным потоком на покрытом пылью аэродроме, также испытали воздействие зенитной артиллерии коммунистов, до сих пор бывшей редкостью в войне в Индокитае. Несколько дней спустя французская разведка идентифицировала противника как 45-й артиллерийский полк и 367-й зенитный полк.

С 6 февраля, вплоть до фактического начала сражения 13 марта, основной задачей разведывательных подразделений было уничтожение артиллерии коммунистов, которая, по всей видимости, была неуязвима для контрбатарейного огня все более многочисленной артиллерии, имеющейся у французов в Дьенбьенфу. Б-26 и истребители «Биркэт» с их ракетами, бомбами и баками напалма оказались равно неэффективными. Сам размер задействованных для боевых выходов подразделений — они часто составляли более половины всего гарнизона — указывал на высокий приоритет, который французское командование теперь придавало этой проблеме.

6-го февраля подполковник Лангле и 2-я воздушно-десантная группа, 2-й батальон тай,

1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров (тиральеры — легкая пехота, егеря, прим. перев.), отделение огнеметчиков Иностранного легиона и взвод с подрывными зарядами из 31-го саперного батальона атаковали самую высокую гору в непосредственной близости от Дьенбьенфу — высоты 754 — 781. Хотя цель была расположена в четырех километрах от Дьенбьенфу, оперативная группа Лангле прошла по шоссе №41 до Бан Хим Лам, а затем повернула на юго-восток. Лангле оставил 1-й парашютный батальон Иностранного легиона в Бан Хим Лам, как резерв для прикрытия путей отхода своей оперативной группы. В течении восьми часов продвижение шло гладко. Противник, казалось, испарился и к 11.15 марокканцы майора Жана Николя почти достигли вершины высоты 781.

Вопреки широко распространенному мифу о том, что в битве при Дьенбьенфу участвовали только десантники и «немцы из Иностранного легиона», марокканцы приобрели солидную репутацию «деблокировщиков». Они регулярно упражнялись в этой специальности на участках тропы Пави между Дьенбьенфу и «Изабель», в шести километрах к югу. Это объясняет, почему в такой опасной миссии как эта, они шли на острие удара. Стало очевидным, что артиллерия, вопреки ожиданиям, находилась не на обратном скате высоты 781 (где она должна была находиться согласно наставлениям по артиллерии), а, вероятно, на переднем склоне, обращенном к Дьенбьенфу. Как только это было установлено, оперативная группа Лангле снова двинулась вперед. В тот же момент на них обрушилась контратака пехоты коммунистов, столь же яростная, сколь и внезапная. В 13.00 под удар попали 3-я и 4-я роты марокканского батальона, в 13.45 атака захлестнула уже потрепанный 2-й батальон тай. Но марокканцы не дрогнули. Сержант Лахсен Бен Кхлифи из 1-й роты, несмотря на плотный огонь автоматического оружия противника, немедленно повел свое отделение в атаку на вершину высоты 781 и удерживал ее достаточно долго, чтобы позволить организованно выйти из смертельной ловушки. Капитан Жирар и его 3-я рота также держалась, несмотря на сильные потери. Сержант Канте и его взвод выдержал две атаки коммунистов, причем сам Канте вынес к своим тело старшего сержанта Пьеррона. Примеров личного героизма на вершине высоты 781 в тот день было много, но мало кто мог сравниться с рядовым Мохаммедом Бен Милудом, который увидев, как два солдата Вьетминя тащат раненого марокканца в джунгли, выскочил из своего укрытия, убил двух солдат противника и утащил раненого с собой обратно.

В то время, как марокканцы держались, туземцы тай из 2-го батальона практически разбегались и их приходилось «зажимать» между марокканцами и десантниками из 2-й воздушно-десантной группы, чтобы удержать в боевой линии. В 18.30 поступил приказ отступить в Бан Хим Лам и в тридцать минут после полуночи измученная оперативная группа Лангле вернулась в лагерь. Он ничего не добился, но потерял девяносто три человека, включая трех офицеров и двенадцать сержантов. Только 1-й марокканский батальон (1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров) потерял одного убитым, пятьдесят раненых (некоторых от легших слишком близко французских артиллерийских снарядов) и пятерых пропавшими без вести. Один из раненых, командир роты марокканцев, капитан Фасси, умрет 11 февраля.

9 февраля пехотная оперативная группа, составленная из иностранных легионеров 1 батальона 13 полубригады и 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, роты белых тай и смешанной роты из 1 батальона 4-го полка марокканских тиральеров, проверяла высоту 273 в пяти километрах к западу от Бан Хон Ле Чан, примерно в пяти километрах к западу от Дьенбьенфу. Когда они приблизились к опустевшей деревне, головное подразделение встретило развернутую по уставу роту десантников, в легко опознаваемой французской камуфляжной униформе. Тот факт, что подразделение состояло исключительно из вьетнамцев, так же никого не удивил. В конце концов, каждая часть Иностранного легиона и даже французские десантные части из метрополии были «пожелтевшими» до половины своей численности. То, что оперативная группа не была уведомлена о присутствии других дружественных подразделений в этом районе, также не вызывало удивления, поскольку каждый день тот или иной опорный пункт высылал свои разведгруппы или фуражиров, чтобы найти строительный лес для блиндажей и траншей.

Именно это сделало первые залпы коммунистов, одетых во французскую камуфляжную форму (вероятно, захваченную из неверно сброшенного с воздуха груза) настолько убийственными. К счастью, на стороне французов не было подразделений десантников, поэтому они все были одеты в зеленую тропическую униформу вместо камуфляжной. В противном случае, в суматохе французские войска стреляли бы в друг в друга. Тем не менее, в 12.30 перестрелка перешла в рукопашную схватку. В 16.00 пришлось вызывать подкрепление, чтобы позволить рекогносцировочному отряду отойти. Они вернулись в лагерь с семью убитыми и двадцать одним раненым. С этого дня разведгруппам выдавали опознавательные повязки из цветного материала, нарезанные из парашютов. Определенные цвета носили на левой или правой руке все солдаты, задействованные в операции. Однако разведка противника была настолько хороша, что даже эта мера не полностью устраняла ловушки, подобные тем, что имели место в Бан Хон Ле Чан.

Основная опасность для французских позиций должна была исходить от господствующих линий высот на севере и северо-востоке, занятых 308-й и 316-й дивизиями противника, а с 23 января — 304-й дивизией. Двенадцать французских батальонов отчаянно окапывались, чтобы выдержать первый штурм, который французская разведка предсказала на 25 января. Однако, вопреки ожиданиям, атака противника не состоялась. Вместо этого 308-я дивизия покинула кольцо осады и нанесла еще один удар вглубь Лаоса в направлении королевской столицы Луангпхабанга, как это было весной 1953 года. Фактически, и де Кастр в Дьенбьенфу и генерал Наварр в Сайгоне опасались, что Вьетминь полностью откажется от идеи лобовой атаки Дьенбьенфу и обойдет этот укрепрайон, так же как он обошел Нашанг годом ранее. 29 и 30 января 1954 года французское верховное командование приказало де Кастру предпринять дальнейшие мощные разведывательные миссии; а 2 февраля Наварр и его главные советники в Сайгоне были настолько уверены в изменении намерений противника, что рекомендовали генералу Коньи уменьшить гарнизон Дьенбьенфу до девяти или даже шести батальонов. Коньи решительно возражал против этой идеи и утверждал, что даже с уходом 308-й дивизии противник сохранил превосходство в живой силе над французским гарнизоном в соотношении два к одному. Более того, неоднократные неудачи разведывательных отрядов, пытавшихся прорваться через плотное кольцо осады коммунистов, окружившего долину, не предвещали ничего хорошего при сокращении численности размещенных там войск. Альтернативой была бы полная эвакуация долины.

Именно по этой причине войска коммунистов держали все свои наблюдательные посты на высотах вокруг Дьенбьенфу. 25 декабря французы перехватили сообщение, отправленное передовым подразделением разведки Вьетминя верховному командованию коммунистов. В нем содержится следующий важный пассаж: «Если мы позволим врагу уйти, не заметив этого, как это произошло в Нашанге, мы будем нести за это ответственность перед (политическим) Генеральным представителем Армии».

Ретроспективно это придает битве при Дьенбьенфу новые измерения. Первый сражение, состоявшее из дальних походов, в расчете потревожить тылы противника, было проиграно. Сейчас шло второе. Его замысел состоял в том, чтобы выбить противника с его представляющих опасность наблюдательных постов на севере и северо-востоке, с которых можно было постоянно наблюдать за всей долиной и жизненно важным аэродромом. Французы теперь были в процессе проигрыша этого сражения.

10 февраля 2-я воздушно-десантная группа Лангле, усиленная ротой 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров под командованием лейтенанта Ботелла и 3-м батальоном 13-й полубригады Иностранного легиона майора Пего, еще раз попытались зачистить высоту 674, в 1200 ярдах к востоку от ОП «Габриэль». В 10.00 всякое продвижение было остановлено сильным сопротивлением противника из превосходно замаскированных траншей и блиндажей. Был вызван огонь артиллерии. Он был открыт быстро, но лег слишком далеко от целей и накрыл центр наступающих французских войск, убив пятнадцать алжирцев. На какое-то время это остановило атаку в направлении высоты 674.

В это же время другие участники этой же операции пытались еще раз расчистить постоянно сжимающееся кольцо окружения вокруг опорного пункта «Беатрис». Легкий батальон, сформированный из 9-й, 11-й и 12-й рот 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров под командованием капитана Жана Гарандо, усиленный 3-м батальоном 3-го пехотного полка Иностранного легиона под командованием майора Анри Гран д'Энона, попытался зачистить линию высот к юго-востоку от высоты 674. 3-й батальон 3-го алжирских тиральеров непрерывно находился в Индокитае с ноября 1950 года и участвовал в сложных операциях по зачистке к северу от Сайгона до 1952 года, когда их послали пробиваться через печально известную «Улицу без радости», откуда он направился прямо на равнину Кувшинов в Лаосе, чтобы отразить еще одно наступление коммунистов, а оттуда в Северный Вьетнам, где он понес серьезные потери в операциях по зачистке в дельте Красной реки в начале декабря 1953 года. Как лаконично отмечалось в его дневнике, за пять месяцев, предшествовавших отправке в Дьенбьенфу, батальон отдыха десять дней. 30 января один из его аванпостов к востоку от опорного пункта «Доминик» был таинственным образом уничтожен коммандос коммунистов, оставивших в живых только одного алжирца. В Дьенбьенфу 3-й батальон 3-го полка алжирских тиральеров стал частью, чей боевой опыт из-за нервного и физического истощения превратился в боевую усталость.

С другой стороны, 3-й батальон 3-го полка Иностранного легиона представлял собой надежный батальон, состоящий в основном из немцев, с несколькими итальянцами, испанцами и югославами. Двух ротных командиров звали Россини и Гатти, третьей ротой командовал лейтенант Алан Гамбьез, сын начальника штаба генерала Наварра. В нем служили также лейтенант Райко Чибич и сержанты Маньоно, де Блази, Хорхе Сач и Ахмед Субашич.

Алжирцы и легионеры 11 февраля в 13.15 попали в серьезную засаду на северо-западных подступах к высоте 781. За несколько минут алжирцы потеряли восемнадцать человек. И снова позиции коммунистов казались невидимыми под густым пологом деревьев и густым подлеском. 3-й батальон легионеров также понес тяжелые потери и в 17.00 был отдан приказ обоим подразделениям отступить к Бан Кха Чит, небольшую деревушку примерно в 2000 ярдах к югу от ОП «Беатрис» и к западу от высоты 781.

9-я и 12-я роты алжирского батальона прикрывали отход под сильным огнем и потеряли при этом еще одиннадцать человек и одну полевую рацию. Тем временем, основной удар Лангле против высоты 674 также застопорился ввиду огня артиллерии и стрелкового оружия противника. 13 февраля усиленная воздушно-десантная группа снова двинулась вперед, но на этот раз вслед за ковровой бомбардировкой с Б-26, прилетевшими из Ханоя. Хотя фактические результаты авиаудара по позициям коммунистов были почти нулевыми, это дало французским войскам необходимый подъем морального духа для еще одного рывка вперед. В ожесточенных рукопашных схватках, в которых не было пощады, а французы, вьетнамцы и североафриканцы гибли на каждом футе пути, оперативная группа Лангле наконец зачистила высоту 674, а также высоты 633, 632 и 626, уничтожив каждый из хорошо замаскированных блокгаузов и блиндажей коммунистов огнеметами и подрывными зарядами.

Тем не менее, даже эта частичная победа была бесплодной, поскольку она была одержана ценой тяжелых потерь и на время связала все подвижные части гарнизона. Высота 674 была настолько удалена от основных центров французских сил, что постоянное удержание ее (или скорее, обеспечение линий снабжения и коммуникации между ней и остальной частью долины) было бы слишком дорогостоящим, чтобы об этом думать. Тем не менее, повторная неудача французов у высоты 781, которая была даже более важна для выживания крепости, могла, в конечном итоге, оказаться фатальной. Там испытывавшие сильное давление алжирцы и легионеры получили приказ отступить к шоссе №41, так как было очевидно, что два уставших батальона не смогут занять сильную позицию, защищаемую большей частью дивизии коммунистов. Само отступление оказалось делом ювелирной сложности и потребовало помощи со стороны недавно сформированного танкового эскадрона, десять машин которого, как мы увидим позже, были старательно собраны вручную посреди поля боя. Вечером 15 февраля де Кастр прекратил всю операцию и оперативная группа Лангле вернулась в долину.

В тот же вечер в штаб-квартире де Кастра и в Ханое шло мучительное подведение итогов. Согласно последним статистическим данным, предоставленным Дьенбьенфу, потери, понесенные гарнизоном, составили с 20 ноября 1953 года по 15 февраля 1954 года в общей сложности 32 офицера, 96 унтер-офицеров и 836 рядовых, или около десяти процентов всех офицеров и восьми процентов всех войск, имевшихся в долине. Другими словами, французы потеряли эквивалент одного полного пехотного батальона и командные кадры для двух полных батальонов. Эти потери не включали потери войск в операции «Поллукс».

Восполнение потерь зависело от генерала Коньи в Ханое, так как потеряны они были под его командованием. Он принял 17 февраля судьбоносное решение о том, что отныне атаки, проводимые гарнизоном Дьенбьенфу будут ограничены «легкими разведывательными операциями», которые будут проводиться «коммандос, отобранными в ограниченном количестве из личного состава». В приказе было совершенно ясно, что он отдан в свете «понесенных потерь, тяжесть которых не соотносится с достигнутыми результатами». Это решение было принято после двух других событий, каждое из которых само по себе было незначительным, но оказало влияние на развитие этой решающей фазы битвы. 4 февраля французское 4-е бюро штаба в Ханое (тыловое снабжение) сообщило в Дьенбьенфу что им придется ограничить общий расход боеприпасов, в связи с нападением 308-й дивизии коммунистов на Лаос. 6 февраля генерал Коньи отправил де Кастру личную директиву, сообщив последнему, что его истощенные запасы боеприпасов останутся такими же еще в течении восьми дней с учетом других приоритетов. Таким образом, наступления на высоты 674 и 781 были скупо поддержаны французской артиллерией, а артиллерийский огонь по позициям артиллерии коммунистов, когда последние только оборудовались и, таким образом, были относительно уязвимы, почти не велся.

С поражением в боях за контроль над высотами окружающими Дьенбьенфу последний смысл его существования испарился. Прорыв 308-й дивизии к рубежам в двадцати километрах от Луангпхабанга и одновременный удар 325-й дивизии и одного полка 304-й дивизии по южному и центральному Лаосу, наглядно продемонстрировали, что Дьенбьенфу потерял последнюю крупицу своей полезности. В Ханое зоркий заместитель начальника штаба генерала Коньи, подполковник Денеф ясно осознал ситуацию месяцем ранее и подал своему командиру короткую и жестоко откровенную служебную записку: «Слишком поздно переводить машину на задний ход. Чтобы прорваться, нам потребуется четыре батальона в качестве арьергарда и четыре батальона в качестве флангового охранения, и они, в общем и целом, будут принесены в жертву. Поскольку три батальона тай для этой задачи непригодны, нам придется пожертвовать основной частью войск, чтобы спасти четыре батальона, три из которых будут батальоны тай… Эту битву придется вести в масштабах всего Индокитайского полуострова, иначе она превратится в безнадежное отступление».

При передаче этого доклада генералу Коньи, полковник Бастиани, начальник штаба, добавил свою собственную заметку, которая была очень важной: «Я полностью согласен… в любом случае, это будет битва главнокомандующего. Я думаю, что он должен был предвидеть возможные потребности, прежде чем позволить себе забраться в такое осиное гнездо».

Это было последним оправданием для штабного офицера: ситуация была безнадежной, предпринятые действия не имели смысла, но в конце концов, для всего этого могла быть более высокая причина.

«Фюрер должен знать, что делает». Эту фразу сотни раз повторяли оборонявшиеся немцы в Сталинграде, ведя бессмысленные бои на пути к катастрофе. То же самое рассуждение теперь начало преобладать среди французских старших командиров, когда они рассматривали события в далекой долине. Даже разведывательные операции небольших отрядов коммандос подтвердили то, что теперь было известно всем — что Дьенбьенфу был плотно зажат в тисках по меньшей мере, четырех дивизий коммунистов.

Тем не менее, де Кастр не совсем отказался от идеи разведки боем. В конце концов, ему доверили тщательную разведку долины именно из-за его предрасположенности к наступательным операциям. Так что, 4 марта, сводный отряд из туземцев-тай 3-го батальона (майора Леопольда Тимонье) и 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров майора Роланда де Мекнана из ОП «Габриэль» попытались выбить войска противника, которые окопались в паре километров к северу от «Габриэль» на высоте 633. Как и следовало ожидать, французские войска почти сразу попали под перекрестный огонь хорошо замаскированного оружия противника и были вынуждены отступить с большими потерями. На следующий день 1-й парашютный батальон Иностранного легиона под командованием майора Мориса Гиро еще раз предпринял убийственную попытку подняться на высоту 781. С таким же успехом он мог бы избавить себя от лишних хлопот. Батальон майора Гиро обнаружил, что противник основательно окопался по обоим сторонам шоссе №41 и с трех сторон опорного пункта «Беатрис». 6 марта генерал Коньи еще раз предостерег полковника де Кастра против потери слишком большого количества людей в дорогостоящих разведывательных миссиях. Наконец, 11 марта 1954 года подполковник Лангле в последний раз возглавил 2-ю воздушно-десантную группу в крупномасштабной рекогносцировке. Целью была не передовая база снабжения коммунистов в Туанжао, и даже не близлежащие Сопнао или Муонг-Пон. Это была всего лишь высота 555, в двух милях от центра крепости. Противник здесь открыто копал траншеи средь бела дня, буквально над высотой 506, где находился ОП «Беатрис». 2-я воздушно-десантная группа не смогла даже пробить брешь в позициях коммунистов. В 17.00 она начала отступать к Дьенбьенфу, унося с собой убитых и раненых.

До начала битвы за Дьенбьенфу оставалось ровно сорок восемь часов.

Глава 4. Осада

В то время как десантники Лангле и пехотные батальоны на периметре сражались в последних этапах битвы за линию высот, в глубине долины шла битва иного рода. Как было показано ранее, французское верховное командование лишь с опозданием осознало, что в Дьенбьенфу придется организовать оборону. Как и другие этапы битвы при Дьенбьенфу, битва за укрепление долины была проиграна в Ханое и Сайгоне. И это поражение было не в области разведки, как обычно предполагалось, или снабжения по воздуху, и даже не в области артиллерии, а в области военного инженерного дела.

Пока Дьенбьенфу считался базовым пунктом для партизан, подготовка постоянных полевых укреплений была сведена к минимуму. До 4 декабря 1953 года 17-я воздушно-десантная саперная рота сосредоточилась на том, чтобы сделать аэродром пригодным для приема транспортных самолетов и восстановить деревянные мосты, соединяющие аэродром с поселком Дьенбьенфу и шоссе №41. В это время, каждый из высаженных в первоначальном десанте батальонов отрыл несколько разрозненных оборонительных позиций в узком периметре вокруг Дьенбьенфу. 5-й вьетнамский парашютный батальон окопался на линии высот к востоку от реки Нам-Юм с видом на поселок Дьенбьенфу, где позже должен был быть построен опорный пункт «Элиан». Десантники Бижара прикрывали северные подступы и взлетно-посадочную полосу, где должен был появиться опорный пункт «Югетт». Оставшиеся подразделения 2-й ВДГ прикрывали юго-западные подходы к базе до тех пор, пока не появились переброшенные по воздуху наземные части, чтобы их высвободить.

С прибытием 4 декабря 3-й роты 31-го иженерно-саперного батальона и последовавшим вследствие этого высвобождение легко оснащенных воздушно-десантных саперов, инженерные работы начались в более широком масштабе. Тем не менее, они по прежнему были сосредоточена на инфраструктуре самой базы, а не на подготовке долины к длительной обороне от массированных атак. Теперь первоочередное внимание уделялось покрытию 6600 футов аэродрома американскими перфорированными стальными пластинами (ПСП), которые могли соединяться между собой как гигантский паззл, представляя собой приемлемую замену бетонной взлетно-посадочной полосы, а также улучшению дорог и мостов в самой долине. Эти задачи сами по себе вскоре превзошли возможности саперов 3-й роты 31-го батальона. 21 декабря, 2-я рота 31-го саперного батальона, также была переброшена по воздуху в долину. Вскоре за ней должен был последовать весь 31-й инженерно-саперный батальон под командованием майора Андре Сюдра, который также стал главным советником по инженерным вопросам полковника де Кастра.

К концу декабря стало очевидно, что вскоре произойдет прямое столкновение между войсками, защищающими Дьенбьенфу и значительно превосходящими их численно и хорошо вооруженными коммунистами. В середине декабря был переброшен по воздуху эскадрон легких танков . Поскольку один из танковых взводов должен был пройти пять миль на юг к опорному пункту «Изабель», саперам была поручена тяжелая задача построить мосты, способные выдержать восемнадцатитонные танки. Когда постоянный поток артиллерийских орудий и пехотных подразделений начал выгружаться на взлетно-посадочные полосы Дьенбьенфу, майор Сюдра начал предупреждать свое начальство о технической проблеме, которая быстро становилась неразрешимой.

26 декабря полковник де Кастр отдал приказ всем частям в долине укрепить свои позиции в расчете на противостояние артиллерийским снарядам калибра 105-мм. В наставлениях по военно-инженерному делу каждой современной армии есть стандартный ответ на эту проблему: два слоя деревянных балок диаметром не менее шести дюймов, с тремя футами утрамбованной земли между ними, покрытых мешками с песком, чтобы улавливать осколки. Максимальная ширина пространства, перекрываемого таким защитным покрытием без дополнительных опор не должна превышать шести футов. Это было проверенное в ходе двух мировых войн решение, где орудия калибром 105-мм были стандартным орудием полевой артиллерии, и потребный тоннаж расходных материалов, необходимых на одно укрытие, был известен до последней тонны. Для защиты одного отделения от артиллерии противника требовалось тридцать тонн инженерных материалов. Для строительства одного блиндажа или ДЗОТа под автоматическое оружие, требовалось двенадцать тонн. Чтобы окопаться целому батальону, требовалось пятьдесят пять блиндажей для отделений и семьдесят пять дзотов — в общей сложности, 2550 тонн строительных материалов и 500 тонн колючей проволоки и принадлежностей. Таким образом, Сюдра подсчитал, что для удовлетворительного укрепления Дьенбьенфу с первоначальным гарнизоном из десяти пехотных батальонов и двух артиллерийских дивизионов, ему требовалось 36 000 тонн материалов. Единственным способом снизить логистическую нагрузку, было использование местных материалов взамен доставляемых по воздуху.

Надежда найти подходящую строительную древесину в долине или на окружающих высотах вскоре испарилась. Даже если разобрать все здания и сараи в городке и окрестных деревнях (мера, которую население справедливо считало варварством и которая автоматически бросала его на сторону коммунистов), можно было получить только несколько сотен кубических ярдов строительного леса. Высокие бамбуковые шесты, найденные в долине, отлично подходили в качестве растопки, но не представляли никакой ценности для строительства, которое должно было выдерживать большие нагрузки. Отправка отрядов лесорубов на окружающие холмы, оказались столь же малоэффективна, как и разведывательные рейды 2-й ВДГ. Группы лесорубов попадали в засады и вскоре им понадобились отряды для защиты. После того как лес был вырублен, небольшое количество грузовых машин мало подходило для трелевки, даже если удавалось загнать грузовики достаточно далеко в бездорожье джунглей, чтобы вытащить лес.

Тем не менее, разобрав дома туземцев и вырубив лес вдоль края долины, Сюдра удалось собрать примерно 2200 тонн строительной древесины. Это сократило потребности Дьенбьенфу до 34 000 тонн от первоначальных требований. Шансы на успешную оборону Дьенбьенфу при прямом нападении, можно было выразить одним пугающим уравнением: 34 000 тонн инженерного имущества представляли собой груз примерно 12000 рейсов транспортных самолетов С-47, стандартных самолетов, имевшихся тогда в Индокитае. В Дьенбьенфу ежедневно отправлялись около восьмидесяти самолетов. При таких темпах и при условии, что в Дьенбьенфу не будет доставляться ничего кроме строительных материалов, потребовалось бы пять месяцев, чтобы превратить заброшенную долину в защищенную полевую позицию. Сюдра, как и его начальство, знал, что у них не будет пяти месяцев и что не будет 12 000 рейсов С-47.

Когда Сюдра представил свои расчеты штабу де Кастра, он был встречен недоверием, граничащим с насмешкой. В связи с тяжелыми боями, происходящими в Лаосе, снабжение по воздуху Дьенбьенфу едва достигало уровня 150 тонн в день, необходимых для поддержания нормального уровня снабжения. Как мы видели, были отданы приказы сократить расход боеприпасов. Не смущаясь, Сюдра продолжал настаивать, ввиду того, что на него была возложена обязанность не только подготовить Дьенбьенфу к длительной осаде, но и за обеспечение укрепрайона двумя аэродромами (второй аэродром готовился к северу от опорного пункта «Изабель»), двумя мощными мостами, а также электроэнергией и очищенной питьевой водой для более чем 10 000 человек. И все это надо было втиснуть в доставку по воздуху. Де Кастр, и, предположительно, генерал Коньи и его штаб, приняли решение выделить для укрепрайона 4 000 тонн инженерных материалов. По грубым прикидкам, этот тоннаж распределялся следующим образом: 3 000 тонн представляли собой колючую проволоку и принадлежности; 510 тонн перфорированные стальные плиты для двух взлетно-посадочных полос; 44 тонны представляли собой части моста Бейли; 70 тонн были представлены пятью бульдозерами (один из которых еще участвовал в Итальянской кампании 1943 года) и 23 тонны были минами и другой взрывчаткой. Было поставлено в общей сложности, 118,5 тонн деревянных балок для строительства защищенных щелей и блиндажей для войск. Таким образом, саперам не хватало примерно 30 000 тонн для выполнения минимальных требований.

— У нас остается ровно столько материалов, чтобы защитить командный пункт штаба, узел связи и рентген-кабинет подземного госпиталя, — сказал Судра. — Остальная часть Дьенбьенфу должна будет как-то выкручиваться.

Именно это и произошло.

Инженерные вопросы были не единственной проблемой, которая делала строительство адекватной обороны в Дьенбьенфу почти безнадежной задачей. В дополнение к требованиям по тоннажу стройматериалов, который был необходим согласно наставлениям по инженерному делу, существовали приблизительные временные и людские затраты на строительство полевых укреплений. Так, чтобы построить блиндаж на отделение из десяти человек, способный защитить от полевой артиллерии, взводу из сорока человек требовалось восемь дней работы. Чтобы построить ДЗОТ для автоматического оружия, такому же взводу потребовалось бы пять дней. Целый батальон только для своей обороны должен был работать в течение примерно двух месяцев, чтобы защититься от артиллерийского обстрела, ожидавшегося в Дьенбьенфу и который они действительно получили. Дополнительное время должно было быть выделено на отрывку ходов сообщения, закладку минных полей и строительства адекватной защиты для слабо укомплектованных служебных подразделений, которые не смогут выделить людей для выполнения этой задачи: штабные подразделения, артиллерии, воздушных наводчиков, танкистов, тыловых и ремонтных служб. И даже имеющуюся рабочую силу, очевидно, нельзя было полностью задействовать на укрепление позиций. 2-я ВДГ почти постоянно участвовала в разведывательных операциях, а большинство других пехотных подразделений так часто были задействованы в ближних боях, что они едва могли уделять время строительству укреплений, которым нужно было заниматься с максимальной энергией, чтобы оно было успешным.

Кроме того, многочисленные колебания и противоречащие приказы, исходившие из Ханоя и Сайгона почти за тридцать дней до начала настоящего сражения, не способствовали скоординированным усилиям по строительству укреплений. В конце концов, генерал Коньи питал давнюю надежду, что благодаря широкомасштабным наступательным операциям, проводимым из долины, настоящая дуэль в самой долине не продлится достаточно долго, чтобы долговременные укрепления того стоили. Это же мнение, как мы помним, разделял генерал Наварр. К этому добавлялось мнение специалистов по артиллерии и бомбардировочного командования, о том что любая сильная концентрация артиллерии противника будет уничтожена до того, как она сможет нанести серьезный ущерб. Наконец, фактически до конца февраля не было четкого представления о том, где будут строиться полевые укрепления и сколько человек их будет занимать.

Действительно, в сообщениях от 3 и 6 февраля Ханой приказал де Кастру провести проработку изменения позиции в Дьенбьенфу, занимаемой только шестью батальонами в течении сезона муссонов, то есть с апреля по сентябрь.

Ответ, который де Кастр отправил Коньи 15 февраля был основан на расчетах, проведенных на месте майором Сюдра и его саперами, и был столь же откровенен как в комментариях относительно позиции, на момент ее текущего состояния, так и в том, что ее ждало, если битва начнется в сезон дождей.

«Работа над нынешней системой обороны практически завершена. В любом случае, нехватка материалов (колючей проволоки) не позволяет мне вести ее улучшение, особенно в плане создания внутренних заграждений между опорными пунктами… Та же нехватка материалов позволяет лишь в самых общих чертах наметить опорные пункты между восточными высотами, предназначенными для ближней обороны зоны сброса грузов снабжения...»

Кроме того, де Кастр выразил опасения, что его склады снабжения, ныне расположенные на дне долины рядом с рекой Нам-Юм, могут быть затоплены, когда начнутся дожди и выслал Коньи карты с наложением зон затопления, четко показывающие, какая часть его текущей позиции будет находиться под водой. (см. карту). Дальше к югу, как заметил де Кастр, опорный пункт «Изабель» будет почти полностью затоплен и он рекомендовал его полностью упразднить.

Наконец, заявил де Кастр, «Поскольку затопляемые районы охватывают всю южную и западную часть опорного пункта «Клодин», весь опорный пункт придется передвинуть на север и построить новый мост через Нам-Юм, поскольку нынешний мост и подступы к нему на расстоянии 300 метров исчезнут под водой». Де Кастр также рекомендовал, чтобы дополнительные укрепления, вместо того, чтобы выкапываться в земле, где они обязательно будут затоплены, строились над землей.

Что удивительно в этом сообщении, так это то, что оно содержит со стороны де Кастра одновременные утверждения о том, что его оборонительные работы «практически завершены» и что ему не хватает строительных материалов до такой степени, что не было достаточно колючей проволоки, чтобы изолировать различные внутренние части каждого опорного пункта друг от друга и построить жизненно важные промежуточные опорные пункты, которые предотвратили бы проникновение противника между ключевыми позициями на высотах, прикрывающих северо-восточную сторону укрепрайона. Оба недостатка должны были стать решающими, как только начнется сражение. Отсутствие в достаточном количестве заграждений внутри опорных пунктов затрудняло блокирование солдат Вьетминя всякий раз, когда они добивались прорыва; и во время решающих сражений с 30 марта по 3 апреля 1954 года важные позиции на высотах «Доминик» и «Элиан» были потеряны из-за фланговых обходов, которые могли бы быть предотвращены при наличии промежуточных позиций.

Как бы то ни было, проект «вытащить Дьенбьенфу из воды», как о нем говорили, так никогда и не осуществился из-за нехватки времени и материалов. Когда в апреле начались дожди (в тот год они начались раньше и были сильнее, чем обычно), почти все опорные пункты немедленно оказались в воде, в частности, ОП «Изабель», почти исчез в трясине. Едва ли в Дьенбьенфу нашелся человек, который не был хотя бы раз погребенным под собственным оползшим окопом.

Еще одним удивительным моментом в подготовке Дьенбьенфу к битве было отсутствие каких-либо попыток маскировки. Срочная потребность в древесине привела, безусловно, к почти немедленной вырубке всех деревьев в районе расположения. За деревьями в течение короткого времени последовали все кусты, которые использовались в качестве топлива для сотен костров, на которых гарнизон готовил пищу. Постоянные передвижения туда и сюда 10 000 человек, 118 машин, десяти танков и пяти бульдозеров «позаботились» о траве. В течении нескольких недель даже малейшая щель или самый маленький вход в блиндаж внутри Дьенбьенфу выделялись на коричневом землистом фоне долины как китайский рисунок тушью. Каждое орудие и миномет были видны издалека, поблескивая на своей широко открытой огневой позиции. И поскольку не было ни места, ни материалов для запасных огневых позиций, наблюдатели противника, скрытые на высотах, могли точно определить положение всего тяжелого вооружения в укрепрайоне. В некоторых случаях тщательность проделанной работы способствовала возникновению трудностей у обороняющихся. Иностранный легион всегда гордился мастерским исполнением своих укреплений. Как заметил один из офицеров 31-го саперного батальона, огневые щели дзотов вскоре приобрели характерный пороховой цвет на фоне окружающего песка и земли и вскоре у некоторых особо амбициозных расчетов оружия вошло в привычку фактически подкрашивать амбразуры в черный цвет. Без сомнения, укрепления производили впечатление на высокопоставленных французских, американских, британских и вьетнамских генералов и гражданских сановников, которые постоянно посещали Дьенбьенфу, но к сожалению, они не оставили ни малейшего места для воображения у противника. Поэтому неудивительно, что артиллерия противника, как только битва началась всерьез, сразу же накрыла наиболее важные цели с разрушительным эффектом. Еще одним явным признаком важных позиций в Дьенбьенфу были высокие антенны радиосвязи, мягко покачивающиеся под ветром над каждым командным пунктом и позицией батарей. Из 1400 раций в Дьенбьенфу по меньшей мере 300 требовали внешних антенн, и в некоторых местах они стояли столь же плотно, как изгороди из бамбука, вырубленные чтобы освободить для них место.

Удивлявшимся отсутствию какой-либо маскировку посетителям, отвечали что наблюдатели противника на высотах могли видеть все, что происходило в долине. Ответ не вполне удовлетворителен. Маскировочные сети над некоторыми наиболее важными ходами сообщения и позициями батарей, по крайней мере, помешали бы противнику получить точные графики ротации французских частей и маршруты патрулирования. В некоторых случаях, они задержали бы немедленную оценку противником ущерба от его огня.

В некоторых случаях, голая местность была неизбежна. Большинство артиллерийских орудий, например, должны были иметь возможность вести огонь во всех направлениях и следовательно, не могли быть окопаны; и командиров батальонных опорных пунктов преследовала мысль, основанная на ужасном предыдущем опыте в других районах Индокитая, что малейший клочок растительности будет использован противником для маскировки его подхода перед атакой. Как оказалось, противник вместо этого предпочел подвести осадные траншеи как можно ближе к французским позициям, из которых они выходили в подходящий момент под прикрытием собственного артиллерийского огня.

Внутри Дьенбьенфу предстояло выполнить и другие важные инженерные задачи. С начала декабря в Дьенбьенфу также размещался постоянно увеличивающийся отряд наблюдательной и истребительной авиации, в частности, шесть легких самолетов-корректировщиков 21-й артиллерийской группы воздушного наблюдения капитана Роберта Дюрана и звено истребителей-бомбардировщиков из истребительной группы 1/22 «Сентонж» под командованием майора Жака Герена, который также стал старшим офицером ВВС в укрепрайоне. Поскольку они понимали, что эти самолеты станут незаменимыми при длительной обороне Дьенбьенфу, французы построили настоящие «блиндажи» вдали от самой взлетно-посадочной полосы, где самолеты стояли по ночам, или когда не использовались. Саперы майора Сюдра построили еще один мост, ведущий от аэродрома к капонирам, который самолеты легко пересекали своим ходом. Третий мост был построен в опорном пункте «Изабель», чтобы обеспечить доступ к южной взлетно-посадочной полосе, расположенной к востоку от шоссе №41, на дальнем берегу Нам-Юм. Чтобы сэкономить драгоценные строительные материалы, Судра срыл бульдозером берег реки Нам-Юм на протяжении двадцати футов, чтобы выстроить более узкий пролет моста. Как оказалось, южная взлетно-посадочная полоса никогда не использовалась. Майор Герен посадил пустой транспортный самолет С-47 на нее, чтобы проверить возможность посадки на грунтовую ВВП. Но пока был доступен основной аэродром, покрытый ПСП, не было причин использовать южную полосу. Когда северный аэродром пришел в негодность, южная полоса уже находилась под огнем противника.

Наконец, когда стало ясно что битва за Дьенбьенфу может затянуться, в последнюю минуту была предпринята попытка спасти большие склады снабжения укрепрайона от затопления, выкопав новые помещения складов вдоль крутого западного склона высоты «Доминик». Новые помещения складов требовали возможности прохода 2,5-тонных грузовиков на другой берег Нам-Юм, поэтому Сюдра пришлось построить 44-тонный мост Бейли через реку, чтобы соединить район складов с остальной частью долины. И снова изнурительный труд оказался напрасным. В связи с другими событиями в укрепрайона, склады так никогда и не были перенесены в ОП «Доминик». Мост вскоре оказался под настолько интенсивным огнем, что стал бесполезен. Было гораздо проще и безопаснее перейти вброд или переплыть Нам-Юм. Поскольку большая часть ОП «Доминик» попала в руки коммунистов уже 30 марта, оказалось удачей, что этот проект не был осуществлен.

Еще одной важной задачей саперов было обеспечение питьевой водой 15 000 человек. Нам-Юм и его притоки, как и все тропические реки, были сильно загрязнены; любой, кто пил эту воду, наверняка становился жертвой амебной дизентерии. Поэтому саперы установили четыре водоочистителя, общим весом шестнадцать тонн, которые обеспечивали гарнизон питьевой водой. Главный водоочиститель, глубоко врытый и обслуживаемый одним человеком, обеспечивал водой центральные опорные пункты до самого конца битвы. Тем не менее, по мере того, как боевые действия становились все более ожесточенными, группы водоносов понесли большие потери и люди начали использовать для питья относительно чистую дождевую воду, которой вскоре было больше, чем кто-либо хотел. Еще одной серьезной проблемой для саперов было обеспечение Дьенбьенфу необходимой электроэнергией. В Дьенбьенфу было пятнадцать электрогенераторов и пять зарядных станций, обеспечивающих электрическое освещение основных опорных и командных пунктов, а также питание различных радио— и телефонных станций, рентгеновского кабинета и операционной подземного госпиталя. Ремонтные бригады здесь творили инженерные чудеса, поддерживая работу основных генераторов во время сражения и поддерживая в рабочем состоянии линии электропередач (проложенные в сырой земле и зачастую, лежавшие в лужах воды). На самом деле, потребность в электроэнергии была настолько острой, что два генератора были сброшены на парашютах в укрепрайон, пока бушевало сражение. Один из них разбился при падении, в то время как второй приземлился целым и неповрежденным, но оказалось, что ввиду его веса, вытащить его на руках под огнем невозможно.

Помимо укреплений, решающую роль в обороне Дьенбьенфу должны были сыграть еще два фактора: танки и артиллерия. Когда стало ясно, что сражение придется вести в долине, де Кастр твердо рассчитывал на массированное использование огневой мощи и относительную мобильность своих сил, чтобы уничтожить противника до того как сможет нанести решительный ущерб гарнизону. Фактически, 19 декабря де Кастр отправил сообщение своим подчиненным командирам, в котором он наметил контуры своего видения битвы:

«… Битва на уничтожение, которую я ожидаю возглавить в долине Дьенбьенфу, по существу опирается:

1. На комплекс из пяти узлов сопротивления, которые образуют инфраструктуру статической обороны и которые должны определять на местности районы желаемого поля боя;

2. На способности концентрировать на каждой точке поля боя не менее четырех пятых всей доступной мне огневой мощи;

3. И на полномасштабных подготовленных контратаках… Задача узлов сопротивления, которые в определенные моменты могут быть полностью окружены, состоит в том, чтобы удерживаться без всякой мысли об отходе, даже если один из их составляющих опорных пунктов будет захвачен противником. Их задачей будет, при наилучших обстоятельствах, вновь занять утраченный опорный пункт путем местной контратаки; или, по крайней мере, нейтрализовать его своим огнем и задействовав средства, имеющиеся в распоряжении командования укрепрайона. Контратаками, в принципе, будет руководить командир 2-й воздушно-десантной группы.»

Де Кастр, который был выбран для командования в Дьенбьенфу в силу своей репутации бронекавалериста, не упускал из виду возможность использования танков. В начале декабря, он потребовал, чтобы легкий эскадрон танков «Чаффи» М-24 был переброшен по воздуху в Дьенбьенфу. Этот запрос предполагал что танки должны были быть разобраны в Ханое и собраны обратно в укрепрайона. Десять восемнадцатитонных машин (они были только что с завода и недавно были доставлены в рамках военной помощи французам из США) были доставлены в Дьенбьенфу в декабре месяце, на небольших отдельных караванах транспортников. Для перевозки каждого танка требовалось пять С-47 и два транспортных самолета британской постройки «Бристоль» с фронтальными погрузочными люками-створками, вмещавшими корпус танка весом четыре тонны.

В течении нескольких дней механики 2-й авторемонтной роты 5-го полка Иностранного легиона под командованием лейтенанта Бужо собирали то. что казалось уменьшенной копией оригинальной сборочной линии танков в Детройте, за исключением того факта, что она была расположена в долине посреди джунглей с песчаными ветрами, достигающими штормовой силы. Каждая часть оборудования, особенно двигатели, должна была по сто раз очищена от всепроникающего песка, прежде чем ее можно было установить. Единственным тяжелым инструментом, доступным для сборочной линии, была лебедка (легионеры позаимствовали ее у артиллерии), которая использовалась для установки огромных двигателей в корпуса танков. Все остальное делалось вручную. Один полностью собранный танк сходил с «конвейера» каждые два дня. На Рождество 1953 года, бронетанковый взвод из трех танков под командованием старшего сержанта Аристида Карретта из Марокканского колониального пехотного полка (RICM), вступил в строй.

29 декабря де Кастр отправил обычное сообщение в Ханой с просьбой выделить для Дьенбьенфу третий танковый взвод и дать небольшому эскадрону свой штаб. В архивах французской армии на этом сообщении есть надпись от руки, сделанная на одном из его углов и за подписью подполковника Денефа, заместителем начальника штаба генерала Коньи: «Возьмите капитана 1-го конно-егерского полка, капитана Эрвуэ». И таким образом, судьба человека была решена.

Капитан Ив Эрвуэ, которому предстояло командовать 3-м эскадроном 1-го конно-егерского полка в Дьенбьенфу, до недавнего времени находился в Марокко, в качестве помощника маршала Франции Альфонсо Жюэна и добровольно вызвался для боевой службы в Индокитае. Недавно он был назначен в 1-й конно-егерский полк в дельте Красной реки. Тихий и прилежный молодой человек в очках с золотой оправой, Эрвуэ нравился всем, но особенно подполковнику Лангле, со 2-й воздушно-десантной группой которого Эрвуэ должен был тесно взаимодействовать в последних разведках боем перед началом атак Вьетминя. Когда его назначили в Дьенбьенфу, Эрвуэ попал в аварию и командовал своими танками с левой рукой в гипсе на перевязи. Раненый в другую руку, когда он вел свои танки в бой во время наступления коммунистов на «Элиан» 30 — 31 марта, он продолжал командовать своими «Бизонами» (как их ласково прозвали в Дьенбьенфу) до последнего дня. Эрвуэ умрет от истощения во время марша смерти в концентрационные лагеря коммунистов в июне 1954 года.

К 17 января все три танковых взвода были приведены в боевую готовность. Эрвуэ, его маленький штаб и два танковых взвода под командованием сержантов Карретта и Гюнца находились на главной позиции. 3-й взвод, которым командовал лейтенант Анри Прео, направился на юг, на подкрепление опорного пункта «Изабель». 1 февраля отряд Эрвуэ впервые вступил в бой к северо-востоку от высоты «Габриэль».

Когда стало ясно, что битва за Дьенбьенфу станет решающим матчем, французское верховное командование решило предоставить Дьенбьенфу достаточно тяжелой огневой мощи, чтобы позволить ему уничтожить полевые орудия противника контрбатарейным огнем и разбить атаки его пехоты на опорные пункты уничтожающей огневой завесой.

Дополнением к артиллерии внутри укрепрайона, была огневая мощь французских истребителей-бомбардировщиков и Б-26 французских ВВС и флота. И кроме того, был накопленный опыт французских командиров-артиллеристов. Со времен Наполеона французы (так же как и русские) гордились эффективностью и знаниями своих артиллеристов. В Первую мировую войну, французские «75» не только превзошли свои немецкие аналоги, но и стали стандартными полевыми орудиями армии США. В Индокитае многие старшие командиры были из артиллеристов, таких, как генерал Коньи. Заместителем командующего в Дьенбьенфу был сорокавосьмилетний полковник артиллерии Шарль Пирот. Внешность весельчака и дружелюбное круглое лицо Пирота скрывали чувствительную личность. Он был отличным выбором для этой работы. Несмотря на тяжелое ранение в Италии в 1943 году, где он потерял левую руку почти до плеча, Пирот оставался на действительной службе. В Индокитае он командовал 69-м африканским артиллерийским полком, отличившемся в действиях в районе «Улицы без радости» в 1953 году. По мнению Коньи, артиллерист Пирот был отличным дополнением к кавалеристу де Кастру.

Пирот принял командование 7 декабря, в тот день, когда первая крупная артиллерийская часть того, что должно было стать постоянным гарнизоном начала перебрасываться по воздуху. Это был 3-й артиллерийский дивизион 10-го колониального артиллерийского полка (III/10 RAC) под командованием майора Аллью. 3-й артиллерийский дивизион 10-го колониального артиллерийского полка был собственным артиллерийским подразделением 13-й полубригады Иностранного легиона, который также перебрасывался в Дьенбьенфу, так что он был знаком с пехотными подразделениями, с которыми ему придется вместе сражаться. Со своими тремя батареями из четырех американских 105-мм гаубиц каждая, III/10 RAC представлял собой довольно впечатляющее огневое подразделение. Он был усилен 2-м дивизионом 4-го колониального артиллерийского полка (II/4 RAC), которой сначала командовал майор Уркабье (Hourcabie), а позже, во время самого сражения майор Кнеш.

4-й колониальный артиллерийский полк был одной из старейших артиллерийских частей Франции, постоянно дислоцированных в Азии. На его изодранном осколками флаге были боевые ленты завоевания Тонкина в 1883-85 и подавления восстания Боксеров в Пекине в 1900. Он участвовал в безнадежных арьергардных боях против японцев в 1940 и в 1945 годах, и горстка его бойцов пробилась в националистический Китай, вместо того, чтобы сдаваться врагу. В 1951 году к обычному составу полка из трех дивизионов, был добавлен новый, 4-й артиллерийский дивизион, и это подразделение было оснащено совершенно новыми американскими 155-мм средними гаубицами, обслуживаемыми марокканскими орудийными расчетами. 155-мм были самыми крупными полевыми орудиями, имевшимися в Индокитае и их громовой глас часто означал конец атаки коммунистов на отдаленные форпосты в дельте Красной реки. Кроме того, имелись три тяжелые минометные роты, оснащенные французскими 120-мм минометами, чей навесной огонь должен был быть способен уничтожить большую часть окопов противника. Относительно небольшие и простые в обращении 120-мм минометы не требовали сложных огневых позиций, необходимых для гаубиц. С другой стороны, у них не было ни дальнобойности последних, ни их точности. 1-я воздушно-десантная рота тяжелых минометов Иностранного легиона, под командованием Эрвана Берго, заняла позиции на опорном пункте «Клодин»; 1-я смешанная минометная рота 3-го пехотного полка Иностранного легиона заняла позиции на ОП «Анн-Мари»; и 2-я смешанная минометная рота 5-го пехотного полка Иностранного легиона 27 декабря 1953 года перевезла свои восемь 120-мм минометов и четыре 81-мм на опорный пункт «Габриэль».

Наконец, в Дьенбьенфу были доставлены две зенитные счетверенные крупнокалиберные пулеметные установки, по предложению одного американского офицера, майора Вона, бывшего свидетелем их разрушительного воздействия в Корее и рассказавшего об этом командующему французской зенитной артиллерией в Ханое. В Корее «четыре по пятьдесят» (М45 Quadmount, зенитные счетверенные установки пулеметов Браунинга М2 калибром .50 BMG или 12,7х99 мм — прим. перев.), как их прозвали, проделывали ужасающе эффективную работу по уничтожению массированных атак пехоты коммунистов. Ту же работу они должны были проделывать в Дьенбьенфу. Оснащенные электрическими приводами станков, они вели огонь из двух стволов одновременно, оставляя два ствола в резерве. Многие атаки коммунистов, пробившиеся сквозь французскую пехоту и заставившие замолчать французскую артиллерию, были остановлены гортанным стаккато «четыре по пятьдесят» лейтенанта Редона. Несмотря на то, что они зачастую были на волоске от гибели, они оставались эффективными до конца битвы.

Под командованием полковника Пирота, артиллерия Дьенбьенфу была разделена на две основные группы: группа А, которая включала 3-й дивизион 10-го колониального артиллерийского полка и две минометные роты; и группа B, включавшая 2-й дивизион 4-го колониального артиллерийского полка, батарею 155-мм орудий, одну минометную роту и установки «четыре по пятьдесят». Поскольку опорный пункт «Изабель» был размещен к югу от Дьенбьенфу, Пирот решил снабдить его довольно значительным количеством артиллерии, предназначенной для отражения любых возможных атак противника на южную часть самого Дьенбьенфу. Так, туда была переведена 24 декабря 8-я батарея III/10 RAC (капитан Рейс), за ней 23 января последовала 7-я батарея и пост управления огнем под командованием капитана Ноэля. Командиром артиллерии в ОП «Изабель» стал капитан Либье. Под конец, когда уже бушевала битва при Дьенбьенфу и ОП «Изабель» был почти отрезан от остальной части долины, 9-я батарея III/10 RAC (капитан Ренкуль) пробилась в ОП «Изабель» под прикрытием вылазки танкового взвода и 3-го батальона 3-го пехотного полка Иностранного легиона с опорного пункта. Такое распределение артиллерии, по-видимому, было оправдано двумя факторами. Во-первых, размером центральной позиции, которая занимала чуть больше квадратной мили, и на которой уже было размещено двенадцать средних и четыре тяжелых полевых орудия и двадцать четыре тяжелых миномета с огромным запасом боеприпасов. Во-вторых, как юго-восточный опорный пункт «Элиан», так и юго-западный опорный пункт «Клодин» считались особенно уязвимыми и нуждались в дополнительной защите огнем, который мог легко обеспечить ОП «Изабель», размещенный в 5,5 километрах к югу. И де Кастр, и Пирот предвидели, что основной удар первой атаки придется на отдаленные опорные пункты «Габриэль» и «Беатрис». Поэтому у «Габриэль» была своя тяжелая минометная рота. ОП «Беатрис», с другой стороны, был стандартно оснащен 81-мм минометами, которых считалось достаточно для непосредственной обороны от позиций коммунистов на окружающих высотах и мог рассчитывать на поддержку полевых орудий с основной позиции.

В этом и заключалась трагедия. Когда 13 марта развернулось сражение, артиллерийский огонь коммунистов быстро нейтрализовал основные артиллерийские позиции внутри самого Дьенбьенфу, в то время как полевые орудия, размещенные в ОП «Изабель» оказались за пределами эффективной досягаемости северных опорных пунктов и таким образом, не могли использоваться вместо артиллерии основной позиции. Как позже было сказано в докладе генерала Катру: «Можно считать, что если бы место, выбранное для размещения ОП «Изабель» было бы ближе к центральной позиции, его артиллерия была бы способна поддерживать эти ключевые опорные пункты, а также его гарнизон мог бы быть сокращен на батальон (пехоты), который мог бы усилить резервы».

Были и другие слабости. Для обнаружения целей противника, артиллерия была должна полагаться на свои наблюдательные пункты (НП) на периферийных высотах, и на свою собственную небольшую эскадрилью из шести самолетов-корректировщиков. И наблюдательные пункты на вершинах высот и самолеты-корректировщики были потеряны в течении первых сорока восьми часов боя. Тогда было уже слишком поздно снабжать Дьенбьенфу такими электронными средствами как радары обнаружения целей. В любом случае, было бы сомнительно, что такие тонкие инструменты могли бы долго выдерживать постоянный обстрел артиллерии коммунистов. В докладе, написанном после боя выжившим артиллерийским командиром, он просто отметил что «артиллерия постепенно ослепла».

Единственным их ресурсом с тех пор была информация, предоставленная самолетами-корректировщиками из 21-й и 23-й артиллерийских групп воздушного наблюдения, отважно выдерживающими как трехчасовой перелет туда и обратно с небольшой лаосской взлетно-посадочной полосы в Мыонгсай, так и зенитный огонь коммунистов над долиной, который с 11 февраля 1954 года был усилен смертоносными 37-мм орудиями, чтобы предоставить хоть какую-то информацию о передвижениях противника. Разведывательные самолеты французских ВВС, ведущие ежедневную аэрофотосъемку долины, также предоставляли дополнительную информацию. Но вскоре это стало в значительной степени излишним, поскольку артиллерийские орудия сосредоточились на войсках коммунистов и траншеях, часто всего в тысяче футов от их собственных позиций. Но ничего из этого не было известно де Кастру и Пироту в декабре и январе 1953-54 годов.

Фактически, Пирот разработал свой план уничтожения артиллерии противника, который он радостью пересказывал каждому из высокопоставленных посетителей штаба укрепрайона: «Во-первых, Вьетминю не удастся перебросить сюда свою артиллерию, во-вторых, если они сюда доберутся, мы их разобьем, в-третьих, даже если удастся поддерживать огонь, они не смогут снабжать свои орудия достаточным количеством боеприпасов, чтобы причинить нам какой-либо реальный ущерб».

Есть некоторые свидетельства, что Пирот не был полностью захвачен своим собственным приподнятым настроением. В личном письме от 16 декабря 1953 года своему непосредственному начальнику в Ханое, полковнику де Винтеру, Пирот утверждал, что в Дьебьенфу у него было меньше артиллерии и живой силы, чем обычно выделялось пехотной дивизии, «тем не менее, мне нужно больше людей и больше огневой мощи». Он был прав. Гарнизон Дьенбьенфу с его двенадцатью батальонами имел право на три полные артиллерийских дивизиона 105-мм орудий и один полный дивизион 155-миллиметровых. Тяжелые минометы, которые должны были заполнить эту брешь, вряд ли можно было считать адекватной заменой. Однако на следующий день, когда генерал Наварр посетил Дьенбьенфу вместе с генералом Коньи и главнокомандующим французскими ВВС на Дальнем Востоке генералом Лозеном, Пирот снова стал самим собой. Генералы, сопровождаемые де Кастром и Пиротом посетили недавно отстроенный опорный пункт «Беатрис», где им салютовали подполковник Гоше и часть выстроенной в безупречном порядке 13-й полубригады Иностранного легиона. Наварр взобрался на вершину бункера командного пункта «Беатрис» и смотрел прямо вдоль шоссе №41 в центр долины, где низкие высоты ОП «Доминик» и «Клодин» были видны, как будто были нарисованы на карте. Очевидно Наварр был обеспокоен: «Беатрис» окружали высоты, поросшие непроходимыми джунглями, которые могли скрыть десятки тяжелых орудий противника, и как только «Беатрис» окажется в руках врага, было очевидно, что большая часть Дьенбьенфу будет под его огнем. Пьер Шёндёрффер, молодой репортер французской Информационной службы в Индокитае, стоявший вместе с официальной группой на вершине бункера, отчетливо вспомнил ответ Пирота:

— Мой генерал, ни одна пушка Вьетминя не сможет сделать больше трех выстрелов, прежде чем ее уничтожит моя артиллерия.

Наварр посмотрел на него, оглянулся на долину за ним, а затем тихо сказал:

— Может быть, и так, но это будет не так как в Нашанге.

Тот же сценарий повторился 26 января 1954 года, когда Марк Жаке, государственный секретарь Франции по делам ассоциированных государств, посетил Дьенбьенфу. Он был впечатлен представлением Пирота о контрбатарейном огне, но как бывший офицер ВВС, он беспокоился о достаточной защите жизненно-важной взлетно-посадочной полосы, от которой, в конечном счете, зависело выживание Дьенбьенфу. На него также произвели впечатление сообщение о массовом использовании американской артиллерии для отражения атак человеческих волн коммунистов в Корее. Когда Жаке покидал командный пункт Пирота, он обернулся и сказал начальнику артиллерии:

— Полковник, я знаю, что вокруг Ханоя сотни неиспользуемых артиллерийских орудий. Воспользуйтесь тем фактом, что здесь находится член правительства, чтобы заполучить их себе в качестве доукомплектования.

Пирот, как утверждалось, с негодованием ответил, что как он показал государственному секретарю на планах огня, у него было больше пушек, чем он мог справиться. И генералу Блану, начальнику Генерального штаба французской армии, который прибыл вместе с Жаке и который был по образованию артиллеристом, Пирот сказал «Если я получу предупреждение за тридцать минут, моя контрбатарейная борьба будет эффективной».

К концу января стало очевидно, что отличная маскировка артиллерии противника и даже его пехотных позиций будет серьезной проблемой во время боя. Фактически, Пирот был явно озабочен тем фактом, что его орудия не смогли обеспечить эффективную поддержку боевых выходов 2-й воздушно-десантной группы и остальных батальонов. Позже, майор Жан Николя вспоминал, как Пирот со слезами на глазах пришел в батальон марокканских тиральеров Николя на опорном пункте «Элиан», чтобы принести свои извинения солдатам за снаряды из его орудий, которые 6 февраля легли слишком близко, ранив нескольких марокканцев во время атаки на высоты 754 и 781. Марокканцы, собравшиеся вокруг смущенного Николя, выслушали извинения Пирота в каменном молчании.

К середине февраля 1954 года появились и другие признаки надвигающейся катастрофы. Был захвачен в плен коммунист с чертежами подземных артиллерийских огневых позиций необычной конструкции, которые фактически оставляли незащищенной только очень небольшую часть непосредственно у дула орудия. В принципе, этот способ не был новостью. Он предполагал, что артиллерийские орудия не придется часто перемещать, и они смогут охватывать только относительно небольшую зону в районе цели, как это было в годы позиционного тупика в ходе Корейской войны. Американским войскам, располагавшим огромным количеством бомбардировщиков и артиллерии было трудно обнаружить и уничтожить такие орудия, хотя в большинстве случаев местность в Корее была лишена какой-либо значительной растительности.

Напротив, в долине Дьенбьенфу растительность была в изобилии. Французские ВВС давно знали, что обнаружить что-либо на сделанных обычными методами фотографиях невозможно и запросили помощь американцев с недавно разработанными инфракрасными пленками. В период с 23 января по 2 марта капитан Хилл из ВВС США был в командировке в Ханое, экспериментируя с инфракрасной пленкой, а также с недавно разработанной пленкой для обнаружения камуфляжа. Обе эффективно работали в Корее. Во Вьетнаме они потерпели полную неудачу.

Всего этого не было годом ранее в Нашанге. Там французские позиции образовывали два сплошных кольца вокруг взлетно-посадочной полосы и прикрывали все возвышенности, и на мили вокруг местность была довольно открытой и редкую артиллерию коммунистов было легко обнаружить. В Дьенбьенфу Пирот все еще цеплялся за надежду, что любые земляные работы, которые потребуются для защищенных от снарядов замаскированных позиций крупных сил артиллерии, не могут остаться незамеченными. Но так и случилось.

Французские ВВС то тут, то там, отмечали следы перемещения тяжелого вооружения. На самом деле, удивительно, насколько точны были их оценки. Уже 27 декабря 1953 года разведка французских ВВС подсчитала, что общая численность противника составит около 49 000 человек, включая 33 000 бойцов; числа, которые, как оказалось, были в пределах десяти процентов от действительного. Уже 9 января аэрофотосъемка показала, что 105-мм гаубицы покинули районы тыловых баз коммунистов в направлении Дьенбьенфу. Как бы то ни было, Дьенбьенфу не был примером провала французской разведки.

На самом деле, еще 16 февраля 1954 года ветеран-корреспондент «Ле Монд» Роберт Гийен сообщил из Дьенбьенфу все, что нужно было знать о методах осады Вьетминя: «Без нашего ведома, вьеты построили свои позиции прямо у нас на глазах» — заявил Гийен, «И не на обратных скатах, а на тех, что были обращены к нам». Гийен, побывавший в Корее, правильно отметил, что подобные ситуации бывали и там, но что фантастически плотные американские воздушные удары обычно преодолевали помехи и нейтрализовали такие позиции. И он также определили за месяц до начала сражения и за четыре месяца до того, как оно было проиграно, ключевую слабость французов: воздушную огневую мощь.

Гийен прямо усомнился в том, что задачи по ведению огня на подавление, выполняемые двумя истребителями могут серьезно помешать действиям противника, и назвал их «симуляцией воздушных ударов». То, что знал Гийен, знали и все остальные. Французы знали, что в крупном сражении предпочтительнее удерживать высоты, но они рассчитывали на свою огневую мощь, чтобы компенсировать свои невыгодные позиции. Это была одна из их ключевых ошибок.

30 января 1954 года, майор Прива, начальник французской картографической службы в Индокитае, сообщил штабу Наварры в Сайгоне, что французские крупномасштабные карты района Дьенбьенфу были довольно неточными и едва ли пригодными в качестве точных карт, необходимых артиллерии. По словам Прива, «карты плохие и артиллеристы это вскоре заметят». Новая крупномасштабная карта (которая, как известно автору из личных наблюдений, также имела свою долю неточностей) была наспех составлена из аэрофотоснимков и распространена в Дьенбьенфу, но она быстро попала в руки противника во время неудачного рейда 2-го батальона тай майора Шенеля.

Когда в начале марта стало очевидно, что французская контрбатарейная борьба совершенно неэффективна в подавлении артиллерии Вьетминя, Пирот и его начальство в артиллерийском командовании в Ханое попытались исправить ситуацию с помощью спешных мер. Генерал Коньи, сам артиллерист, приказал провести полномасштабную оценку артиллерийской обстановки в Дьенбьенфу в течение первой недели марта 1954 года. К тому времени артиллерийский огонь велся коммунистами из различных мест достаточно, чтобы дать приблизительное представление о возможностях противника. Кроме того, расшифрованный код материально-технической службы коммунистов дал французам полное представление о количестве артиллерийских выстрелов уже имеющихся у коммунистов в районе боевых действий: 44 000 снарядов калибра 37-мм, 5 000 калибра 75-мм, 21 000 калибра 81-мм, 15 000 калибра 105-мм и 3 000 калибра 120-мм. Предположительно, в районе сражения при Дьенбьенфу также находилось несколько советских сверхтяжелых минометов калибра 160-мм образца 1943 года.

Подготовленный в прохладной атмосфере помещения штаба в Ханое, вдали от бодрящей атмосферы гарнизона, который вот уже четыре месяца ждал, чтобы помериться силами с противником, отказывающимся выйти в открытую и сражаться, новый отчет об артиллерийской обстановке представлял слишком точную картину того, какова будет судьба Дьенбьенфу: «Для полной нейтрализации огня требуется около пятидесяти выстрелов в час на гектар местности. Вьетминь способен производить примерно тридцать три выстрела в минуту в течении пяти часов по всем позициям штабов, артиллерии и минометов, в то же время частично нейтрализуя ОП «Изабель»… Артиллерия Вьетминя так же многочисленна как и наша, а их наблюдение лучше».

Доклад дошел до генерала Коньи 9 марта. На архивной копии, в левом углу, вместе с его инициалами, написан от руки вопрос: «Почему это исследование не было проведено раньше?».

Укрепрайон Дьенбьенфу начала принимать окончательные очертания в последние недели февраля 1954 года, за тысячами тонн колючей проволоки вокруг незащищенных огневых позиций, ощетинившихся артиллерией и тяжелыми минометами, под прикрытием плохо построенных блиндажей и стрелковых ячеек, воодушевленная надеждой, что десять ее легких танков и горстка истребителей-бомбардировщиков смогут удержать противника на расстоянии вытянутой руки.

Одним из наиболее любопытных аспектов Дьенбьенфу является тот факт, что различные ошибки, допущенные при строительстве укрепрайона, по-видимому, оставались скрытыми от постоянного потока французских и иностранных высокопоставленных персон, которые подробно осматривали долину до начала битвы. С вполне понятным чувством генерал Наварр должен был позже написать: «… Ни один гражданский или военный авторитетный человек, включая французских и иностранных министров, французских начальников родов войск или американских генералов… никогда, насколько мне известно, не допускал никаких сомнений перед атакой в способности Дьенбьенфу сопротивляться».

Похоже, это было правдой. Редко, когда боевая позиция в глубоком тылу противника становилась целью визитов более высокого уровня. Как мы помним, сам генерал Коньи впервые высадился в Дьенбьенфу через два дня после его занятия, а 24 ноября за ним последовал британский военный атташе, бригадный генерал Спирс. 29 ноября Коньи вернулся в Дьенбьенфу вместе с главнокомандующим, генералом Наварром, а также главой консультативной группы по оказанию военной помощи Соединенных Штатов (MAAG) генерал-майора Томаса Трапнелла. Коньи снова вернулся 4 декабря, а 11 декабря за ним последовал командующий непосредственно подчиненными ему ВВС, генерал Дешо, который осмотрел авиационные сооружения в Дьенбьенфу. Коньи вернулся еще раз 12 декабря, в сопровождении заместителя Наварра, генерала Боде, командующего французскими войсками в Лаосе, полковника де Кревкера, и британского писателя, Грэма Грина. Генерал Трапнелл, в сопровождении своего штаба, снова посетил Дьенбьенфу 19 декабря и снова не высказал ничего, кроме восхищения проделанной там работой.

В канун Рождества Наварр и Коньи, вместе с большей частью своих штабов прибыли в Дьенбьенфу и встретили Рождество вместе с войсками. Наварр лично осмотрел один опорный пункт за другим, а затем присутствовал на полуночных службах своих солдат на открытой местности. Четыре дня спустя, генерал Боде, в сопровождении командующего французскими военно-воздушными силами на Дальнем Востоке генерала-майора Анри Лозена и генерального инспектора французской артиллерии в Индокитае бригадного генерала Пенначиони, а также генерала Коньи, снова посетил Дьенбьенфу. Каждый генерал привел с собой своих экспертов, и они, в свою очередь, провели долгие переговоры со своими коллегами внутри укрепрайона.

Один из присутствовавших офицеров делал пометки о затронутых во время визита генерала Боде в Дьенбьенфу предметах. Генерал Боде, по-видимому, подчеркнул «абсолютную необходимость поддерживать аэродром в рабочем состоянии любой ценой» и спросил, позволяют ли опорные пункты вокруг него эффективно защищать взлетно-посадочную полосу. На этот счет его успокоил полковник де Кастр. Генерал Лозен, глядя на север, где опорный пункт «Габриэль» вытягивал свою похожую на корабль форму, вслух задавался вопросом, не будет ли «чрезвычайно опасно» сбрасывать с парашютом грузы снабжения на ОП «Габриэль», если тот будет отрезан. Боде, который также был офицером ВВС, и по-видимому, сомневался в эффективности воздушного моста в Дьенбьенфу, заявил, что хотел бы иметь в Дьенбьенфу французского оперативного офицера ВВС, который участвовал в организации работы Берлинского авиамоста 1948 года.

В отличие от утверждения генерала Наварра, оба присутствующих генерала ВВС и в частности, генерал Лозен, казалось, были обеспокоены некоторыми тактическими решениями, принятыми в долине. Лозен беспокоился о возможной неспособности ОП «Изабель» наблюдать за вражеской зенитной артиллерией, которая могла скрываться на высотах. Он предложил вертолетами разместить группы наблюдения вдоль всей линии гребня.

Полковник де Кастр, демонстрируя избирательную память, которая часто поражает офицеров, когда они сталкиваются с высокопоставленным начальством, казалось, согласно записям, забыл о своих неудачных попытках прорваться к линии высот. Он утверждал, что у него «слишком мало вертолетов», чтобы позволить себе риск потерять их в подобных миссиях. Но, сказал де Кастр, он поручит наблюдение за гребнем местным разведчикам.

Затем Лозен высказал одно из тех предположений, которые на краткий миг показавшие, что он мыслил категориями другой войны и другой эпохе. Он предположил что ОП «Изабель» может быть оснащен привязным аэростатом, с целью обнаружения зениток противника. Он, очевидно, забыл, что если зенитный огонь был достаточно точным, чтобы представлять опасность для самолета, он, несомненно, быстро разделается с привязным аэростатом.

Именно Лозен, во время визита на ОП «Изабель» позже в этот же день, прокомментировал расстояние между южной взлетно-посадочной полосой и окружающими горами (запись показывает, что он получил «различные» ответы). Он указал, что некоторые склады боеприпасов были расположены слишком близко к стоянке самолетов (позже они были поражены огнем противника и взорвались вместе с некоторыми самолетами), и дал понять, что он «скептически» относится к опорному пункту «Габриэль». В протоколе не указано что рекомендации Лозена были выполнены, или что он выразил свои возражения своему главнокомандующему.

Тем временем непрерывный поток высоких сановников продолжался. К этому времени де Кастр усовершенствовал прием визитеров как хорошо отрепетированный маневр: встреча на аэродроме почетным караулом марокканских тиральеров в сверкающих белых тюрбанах и ремнях снаряжения; посещение отдаленных опорных пунктов (предпочтительно хорошо вымуштрованных легионеров в ОП «Беатрис») на собственном джипе де Кастра, управляемым им самим; обед в личной командирской столовой де Кастра за безупречно сервированным столом; тридцатиминутный доклад в его штабе; и как правило, краткое представление «Дьенбьенфу на войне» — либо краткая артиллерийская демонстрация, в виде впечатляющего огня африканских канониров одной из батарей ОП «Клодин», либо разведка боем, в совместном исполнении новеньких танков «Чаффи» капитана Эрвуэ и стройных десантников подполковника Лангле.

В январе 1954 года начались визиты высоких гражданских сановников. Наварр и Коньи сопровождали верховного комиссара Франции в Индокитае, посла Мориса Дежана во время его первого визита в Дьенбьенфу 3 января. 14 января состоялся еще один визит генерала Трапнелла, который излучал заботу как мамочка-наседка над этим военным предприятием французов. Его беспокойство становилось несколько более понятным, когда понимаешь, что в укрепрайоне было американского снаряжения более чем на десять миллионов долларов, из карманов американских налогоплательщиков. Днем позже после визита Трапнелла прибыл один Коньи, а 22 января один Наварр. Последний на этот раз прибыл, чтобы подготовиться к ранее упомянутому визиту государственного секретаря Франции по делам Индокитая г-на Марка Жаке, которого также сопровождал начальник штаба французской армии, генерал Блан. Самый высокопоставленный американский гость, генерал-лейтенант Джон О´Дэниэл («Железный Майк») прибыл 2 февраля. Он был командующим армией США в Тихоокеанском регионе. О´Дэниэл осмотрел Дьенбьенфу в сопровождении пышной свиты американских офицеров, в том числе и тех, кто имел опыт борьбы против зенитной артиллерии коммунистов в Корее. Хотя доклады О´Дэниэла до сих пор не были опубликованы, президент Эйзенхауэр изложил их суть в своих собственных мемуарах в 1963 году. В ответ на доклад покойного государственного секретаря, Джона Фостера Даллеса, о том что он был проинформирован французским правительством что война в Индокитае идет скверно, президент Эйзенхауэр 10 февраля 1954 года телеграфировал Даллесу (тогда находившемуся в Европе), что «последний доклад генерала О´Дэниэла более обнадеживающий чем тот, что был передан Вам от французских источников». Другими словами, О´Дэниэл, как и остальные был обманут Дьенбьенфу. В тот же день в Сайгоне генерал Блан провел секретный устный доклад, как минимум одна стенографическая запись которого, сохранилась. Стоя перед обоими своими гражданскими начальниками, Плеваном и Шевинем, Блан, по-видимому, был откровенен: к 15 апреля укрепрайон превратится в «болото», утопающее в муссонных дождях и уничтожение основных боевых сил противника было «чистой иллюзией». Этот устный доклад, в лучшем случае, привел еще к нескольким острым вопросам со стороны Плевана, когда он лично добрался до укрепрайона, но больше ни к чему. И генерал Наварр не слышал об этом до 1964 года.

Тем не менее, по крайней мере три американца находились в Дьенбьенфу почти до начала сражения: один офицер ВВС США и два офицера армии США. Офицер военно-воздушных сил, капитан Роберт М. Ллойд, был откомандирован военно-воздушными силами США на Тихом океане (PACAF) для изучения воздействия зенитной артиллерии коммунистов на воздушные операции французов; в то же время подполковники Джон М. Уорнер и Ричард Ф. Хилл, из армии США на Тихом океане (USARPAC) наблюдали за подготовкой к сражению с наблюдательного пункта 13-й полубригады Иностранного легиона полковника Жюля Гоше. Другими словами, американские наблюдения и советы были доступны французам на всех уровнях. Нет никаких свидетельств, что французам либо советовали не принимать сражения у Дьенбьенфу, либо советовали отказаться от каких-либо конкретных аспектов оборонительной системы долины. Если такой совет и был когда-либо дан — то есть, комментарии, выходящие за рамки сомнений, высказанных одним американским наблюдателем другому, или их собственным начальникам — он все еще скрыт в секретных американских архивах.

7 февраля настала очередь государственного секретаря по вопросам обороны Франции Шевиня посетить долину в сопровождении Коньи. Через неделю государственный секретарь вернулся в Дьенбьенфу, на этот раз в сопровождении председателя Объединенного комитета начальников штабов Франции генерала Поля Эли. Шевинь не рассматривал свой визит как легкомысленную экскурсию, он остался с ночевкой и посетил каждый опорный пункт. Бывший полковник регулярной армии, он был в целом знаком с военными проблемами. Его визит был рекогносцировкой перед визитом его министра обороны, мсье Рене Плевана, 19 февраля. К тому времени и Коньи и Наварр уже ездили туда и обратно между Дьенбьенфу и Ханоем, так как оба побывали накануне в долине в компании главного хирурга французской армии, доктора Жансотта и главного военного медика в Северном Вьетнаме, полковника медицинской службы Терраморси. С визитом Плевана, похоже, был достигнут кульминационный момент периода внешних инспекций Дьенбьенфу. Правда, достопочтенный Малькольм Макдональд, верховный комиссар Великобритании по Юго-Восточной Азии, посетил Дьенбьенфу 6 марта 1954 года, когда аэродром уже находился под спорадическим огнем коммунистов. Генералы Наварр и Коньи совершили последнюю совместную поездку в Дьенбьенфу 4 марта. Но большинство других визитеров теперь были специалистами более низкого уровня, который лихорадочно работали как раз перед тем, что, как они знали, скоро станет полномасштабным нападением.

Утром пятницы 12 марта, командный самолет генерала Коньи приземлился в последний раз на главной взлетно-посадочной полосе Дьенбьенфу, уже усеянной обгоревшими остовами нескольких самолетов, уничтоженных артиллерией коммунистов.

Коньи в последний раз посетил ОП «Беатрис», проявляя явные признаки беспокойства о его благополучии, если опорный пункт не будут поддерживать мощными контратаками. В течении дня отдельные 75-мм снаряды и 120-мм мины выпущенные коммунистами, падали случайным образом во многих точках долины, по-видимому, миновав зону стоянки аэродрома, где весь день стоял С-47 Коньи. Другие транспортники торопливо катились по взлетно-посадочной полосе, сбрасывали грузы и снова взлетали. В 15.30, Коньи вернулся в свой самолет, в сопровождении де Кастра и его штаба. Возможно, Коньи полагал, что это была просто еще одна из его экспедиционных поездок в Дьенбьенфу, но многие из тех, кто стоял в почтительном ожидании, пока его высокий силуэт не исчезнет внутри самолета, знали, что они больше не увидят его до конца битвы.

Когда оба двигателя самолета медленно провернулись, залп 105-мм гаубичных снарядов накрыл стоянку, практически взяв в «коробочку» группу сопровождения, теперь лежавшую на перфорированных стальных плитах стоянки, и поджег два самолета-разведчика «Кузнечик», стоявших неподалеку. С-47-й взлетел в облаке пыли и убрал шасси, как только поднялся в воздух. В 17.30 истребитель-бомбардировщик F8F «Биркэт», стоявший на ремонте, был изрешечен осколками. На следующий день шесть F8F из 1-й группы 22-го истребительного крыла (CG 1/22 «Сентож»), будут уничтожены огнем противника.

Тем временем, французская разведка добыла ценную информацию: политические комиссары коммунистов приказали населению деревень очистить долину к полудню субботы, 13 марта 1954 года. Капитан Ноэль, офицер разведки, сообщил эту новость полковнику де Кастру после возвращения с аэродрома. Предыдущий опыт подсказывал, что противник нападет в час, когда было еще достаточно светло, чтобы он мог видеть результаты огня своей артиллерии, но слишком поздно, чтобы французские истребители, базирующиеся в Дьенбьенфу могли эффективно вступить в бой, а те, что базировались в Ханое, вообще вмешаться. Мартовские ночи рано наступают в глубокой долине, расположенной на 21 градус к северу от экватора.

На регулярном докладе старших командиров перед обедом де Кастр просмотрел обычные донесения, выслушал обычные замечания, прочитал телеграмму от генерала Лозена, призывавшую всех пилотов, принимавших участие в битве при Дьенбьенфу, пойти «на исключительный риск» а затем закончил доклад просто фразой:

— Господа, это будет завтра, в 17.00.

Поскольку французский гарнизон готовился к сражению при Дьенбьенфу, полезно еще раз описать окончательный боевой порядок.

Если смотреть с воздуха или окружающих высот, Дьенбьенфу теперь выглядел как гигантская первобытная деревня, население которой, еще не овладев искусством строительства домов, предпочло укрыться в земляных ямах. Внутри основного узла сопротивления и на основных отдаленных позициях исчезли последние клочки растительности. Только вблизи ОП «Анн-Мари» и вдоль западного фланга ОП «Клодин» все еще оставались какие-то следы от существовавших там рисовых полей. Больше не было никаких следов от того, что было скоплением маленьких деревушек и деревень вокруг маленького поселка Дьенбьенфу. Величественный дом довоенного французского резидента, стоявший на месте нынешнего ОП «Элиан-2», был занят марокканцами майора Николя. Здания были разобраны камень за камнем на строительство блиндажей. Сам Николя занял часть подвала под свой командный пункт, с приятным удивлением обнаружив тайничок с двадцатилетними бутылками французского вина. Совершенно новая дорожная система, накатанная по грунту машинами и танками гарнизона, теперь соединяла различные опорные пункты. Каждый опорный пункт был более или менее окружен заграждениями из колючей проволоки. Ночью дороги и тропинки между ними закрывались передвижными проволочными заграждениями. Кроме того, периферийные позиции были окружены обычными минными полями и «прыгающими минами» с электродетонаторами, предназначенными для уничтожения наступающих волн пехоты противника, после того как они прорвутся через колючую проволоку. Кроме того, французские инженеры вкопали в склоны наиболее крутых высот десятигаллонные бочки с «нагелем», загущённым напалмом, огненный поток которого, подорванный электрическими детонаторами, зальет нападающих огнем и превратит их в человеческие факелы. Наконец, на ключевых позициях французов имелись снайперские винтовки с ночными прицелами, инфракрасная подсветка которых могла обнаружить наступающего солдата противника в самую темную ночь.

Опорные пункты были соединены с их собственными вышестоящими штабами при помощи проводной связи и радио. Все они были точно также связаны с командным пунктом де Кастра. В январе 1954 года де Кастр реорганизовал всю позицию в три подсектора: северный подсектор, состоящий из опорных пунктов «Анн-Мари» и «Габриэль», под командованием подполковника Транкара (командовавшего покинутым Лайтяу); центральный подсектор, включавший основные позиции Дьенбьенфу и отдаленный ОП «Беатрис», под командованием подполковника Гоше и южный подсектор, под командованием подполковника Лаланда, состоящий из опорного пункта «Изабель» и отдаленного патрульного опорного пункта «Марсель». «Марсель» вел настолько отщепенческое существование в организации Дьенбьенфу, что все другие отчеты о битве до сих пор его игнорировали. Созданный 12 января 1954 года отрядом из 3-го батальона 3-го пехотного полка Иностранного легиона, к югу от деревни Бан Лой, почти на полпути между «Изабель» и основными позициями Дьенбьенфу, ОП «Марсель» позже был занят гарнизоном из 434-й роты тай под командованием старшего сержанта Канте, до 14 марта, когда он и его небольшое подразделение отступили к «Изабель», под нарастающим давлением противника вокруг Бан Лой. ОП «Франсуаза», еще одна такая же отдаленная позиция, расположенная в 500 ярдах к западу от ОП «Клодин», и занятый 414-й ротой белых тай, под командованием старшего сержанта Конта, держал позицию до тех пор, пока в ночь на 2-е апреля деморализованные туземцы не покинули ее, оставив все свое оружие и унтер-офицеров.

На левом фланге северного сектора находился опорный пункт «Анн-Мари», занятый 3-м батальоном тай, под командованием майора Тимонье. Постепенно укрепляемый с тех пор как он был занят 7 декабря 1953 года, «Анн-Мари» состоял из позиции в форме полумесяца, рога которого были обращенный к линии высот, занятых противником. Вместе они образовали «Анн-Мари-1» и «Анн-Мари-2». Две оставшиеся позиции, «Анн-Мари-3» и «Анн-Мари-4», были расположены на плоских рисовых полях между северной оконечностью взлетно-посадочной полосы и «Анн-Мари» 1 и 2. Оба «Анн-Мари», 3 и 4, были расположены в виде любопытного треугольника, образованного тремя позициями в форме наконечника стрелы, сгруппированных вокруг центральной позиции штаба. «Анн-Мари-4» служил связующим звеном между позицией на северном холме и остальной частью Дьенбьенфу. «Анн-Мари-3», напротив, покоился как маленькая точка, венчающая длинную «i» собственно взлетной полосы. Он также находился поперек тропы Пави, ведущей к ОП «Габриэль».

Хотя для иллюстрации удобно дать опорным пунктам в Дьенбьенфу амебообразные контуры, которыми их обычно изображают, они были совершенно другими. Не было ни единой системы траншей, ни общей полосы колючей проволоки, ни даже минных полей, которые бы объединяли все позиции опорного пункта. Это было особенно верно в начале битвы, когда газеты, а также информационные службы французской армии, пытались заставить мир поверить, что французская «крепость» Дьенбьенфу охватывает всю долину. В случае с «Анн-Мари», «Анн-Мари-1» и «Анн-Мари-2» были связаны с друг с другом, так как они располагались на одном и том же холме, но две другие позиции представляли собой собственные маленькие миры, в каждом из которых жила одна рота примерно из 130 туземцев, несколько французских сержантов и один французский офицер: капитан Жандр на «Анн-Мари-3» и капитан Дезире на «Анн-Мари-4». Дезире, чья жена ожидала их первенца (девочка, родилась во Франции 4 мая и была быстро окрещена Анн-Мари), приобрел лошадь тай, для которой его люди вырыли убежище. Он ездил на ней за почтой для подразделения и трусил через пыль рысью на доклад.

Как и все остальные батальоны в долине, 3-й батальон тай имел положенный комплект из четырех 81-мм минометов, а также несколько легких 60-мм минометов и пулеметы. Поскольку ОП «Анн-Мари» не оценивался как отличная позиция, у него было преимущество в огневой поддержке почти со всех сторон. С севера батарея тяжелых минометов ОП «Габриэль» могла прикрыть своим огнем весь ОП «Анн-Мари», а танковому эскадрону просто пришлось бы прорваться вдоль взлетно-посадочной полосы, чтобы добраться до него с поддержкой десантников в случае настоящих проблем. За исключением того, что майор Тимо был не столь популярен у своих людей как уходящий майор Аршамбо, ротные командиры были людьми со значительным опытом. Помимо Жандра и Дезире, там были капитан Гильмино и лейтенант Маковяк. Дальнейшая судьба 3-го батальона тай оставило неизгладимое впечатление, что эта часть всегда была бесполезной. Исследование его истории показывает, что это не так. За год до того, он очень хорошо сражался в укрепленном лагере Нашанг, где рота под командованием Маковяка сформировала арьергард, когда лагерь был эвакуирован. Хотя в части среди горцев появилась неуверенность, когда выяснилось что их родной район оставляют коммунистам, дезертировали только двадцать человек. Остальная часть батальона очень хорошо проявила себя во время сложных и дорого обошедшихся операций по зачистке «Фландрия» и «Пайк» в южной части дельты Красной реки. 3-й батальон тай особенно отличился в октябре 1953 года во время операции «Чайка», когда он был головным подразделением крупномасштабной операции, сильно потрепавшей 320-ю дивизию Народной армии в известняковых холмах и скалах вокруг Фу Нхо Куан. В этой операции он действовал под командованием полковника де Кастра и бок о бок с 3-м батальоном 13-й полубригады Иностранного легиона. Таким образом, когда он сменил полностью деморализованный 301-й вьетнамский батальон в декабре 1953 года, не было никаких оснований полагать, что часть не оставит по себе доброй памяти. Во всяком случае, ожидалось, что его боевой дух поднимется, поскольку он снова был размещен в своих родных горах тай.

Что и произошло в данном случае. Батальон начал брататься со своими соплеменниками из соседних деревень Бан Кео и Бан Лонг Тхонг. Некоторые доклады разведки предупреждали, что туземцы тай в гарнизоне Дьенбьенфу могут быть деморализованы и подвергнуты разложению из-за контактов с местным населением, но эти доклады без труда опровергались французскими офицерами, работавшими с тай и знавшими их. Кроме того, до тех пор пока население проживало в долине, было практически невозможно обеспечить соблюдение запрета на братание. Такой запрет даже противоречил бы французской политике, направленной на то, чтобы склонить население на сторону националистов.

На суровом, обрывистом ОП «Габриэль» такой проблемы не было. Хотя «Габриэль» больше не назывался «Торпедный катер», лишенный теперь всякой растительности, он больше чем когда-либо походил на военный корабль, сходство усиливалось его батареей из восьми тяжелых 120-мм минометов и собственной батареей батальона из четырех 81-мм. Алжирцы из 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров действительно усердно работали над подготовкой своей позиции. В соревновании между опорными пунктами, предложенном полковником де Кастром, в котором группа сторонних офицеров оценивала каждую позицию на основе прочности ее конструкции и превосходства тактической схемы, ОП «Габриэль» выиграл единогласно. Его люди получили от де Кастра крупную денежную премию. Батальон «взорвал» ее в огромной нубе (мусульманском праздничном ужине) 28 января 1954 года, на который он пригласил де Кастра и большинство старших офицеров его штаба.

Действительно, это был единственный опорный пункт, имевший две полные оборонительные линии. Его минометы были хорошо окопаны и хорошо пристреляны по всем наиболее вероятным целям. Четыре стрелковые роты также были хорошо защищены. 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров был надежным: он прибыл в Индокитай в середине первых сильных наступлений коммунистов весной 1951, а затем был брошен в бой без какого-либо тяжелого вооружения. В течении двух долгих лет он отвечал за оборону одного из жизненно важных секторов, прикрывавших подступы к Ханою с севера, и выполнял свою задачу с высокими оценками за компетентность и отвагу. В нем были французы и алжирцы, как среди офицеров, так и среди сержантов и перед его прибытием в Дьенбьенфу на Рождество 1953 года, он был переоснащен новой униформой и вооружением, включая инфракрасные снайперские прицелы. На 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров можно было положиться, будучи уверенным, что он оставит по себе добрую память. Эта уверенность, как оказалось, была полностью оправдана.

Командир батальона, майор Ролан де Мекнан, хорошо управлял своей частью. После службы в Постоянной группе НАТО в Вашингтоне с 1950 по 1952 год, де Мекнан провел два года с алжирцами в дельте Красной реки и вскоре должен был вернуться домой. На самом деле, его замена, майор Ка, прибыл на ОП «Габриэль» 2 марта, но де Мекнан настоял на том, чтобы остаться и проинструктировать своего преемника обо всех деталях защиты позиции. Оба офицера все еще находились на ОП «Габриэль», когда началось сражение. Наконец, одна из вспомогательных рот тай, 416-я, была также направлена ОП «Габриэль»; но полностью деморализованная после своего мучительного похода из Лайтяу, 416-я назначалась только на тыловые функции. Она растаяла, как только началась битва.

Центральный сектор, с его скоплением основных опорных пунктов и отдаленным опорным пунктом-спутником «Беатрис», был конечно, сердцем укрепрайона. Он делился на две основные части: позиция на высотах к востоку от реки Нам-Юм и позиции на равнинах к западу от нее. Пока «Беатрис» находился в руках французов, артиллерию коммунистов можно было держать на расстоянии вытянутой руки от аэродрома, и пока позиции на высотах «Доминик» и «Элиан» были в руках французов, можно было с относительной степенью безопасности передвигаться в пределах укрепленного лагеря. На западной стороне позиции коммунистов находились достаточно далеко от центра Дьенбьенфу, который французы вскоре стали называть «Центром сопротивления».

Таким образом, многое, если не все, зависело от ОП «Беатрис». Поэтому неудивительно, что его оборона и общее командование центральным сектором также были возложены на 9-ю мобильную группу полковника Гоше. Эта часть была построена вокруг 13-й полубригады Иностранного легиона и включала в себя 3-й батальон 3-го полка алжирских тиральеров на ОП «Доминик», и еще один марокканский батальон, который не был введен в долину.

13-я полубригада Иностранного легиона была одной из тех легендарных частей французской армии, которая никогда не проигрывала сражений, даже в худшие дни Второй мировой войны. В составе сил Свободной Франции в Африке, она сражалась вместе с Восьмой британской армией в Ливии. Фактически, на нее была возложена трудная задача прикрыть отступление этой армии в Египет, когда ее преследовал Африканский корпус германского фельдмаршала Роммеля. В пустынном оазисе Бир-Хаким, она дала последнее отчаянное сражение, несмотря на несколько предложений сдаться. Только после того, как она выиграла время, достаточное для того, чтобы Восьмая армия заняла новые позиции, 13-я полубригада вырвалась из окружения.

Учитывая это, ОП «Беатрис», очевидно, был в отличных руках. Сама позиция, хотя всеми и считалась хорошо выстроенной, имела по соседству господствующие высоты, поросшие джунглями. Просто не хватало времени, чтобы сжечь десятки миль окружающих джунглей. Таким образом, подразделение коммунистов могло подобраться к «Беатрис» на расстояние несколько сотен ярдов почти совершенно безнаказанно. Сама позиция состояла из трех круглых холмов, сгруппированных в форме неправильного треугольниках. «Беатрис-2» и «Беатрис-3» господствовали над шоссе №41, в то время как «Беатрис-1» был обращен в сторону джунглей на высотах на севере. Все три позиции состояли из нескольких добротно построенных блиндажей, при этом блиндажи командного пункта были расположены в центре треугольника. Небольшой блиндаж аванпоста стоял несколько в стороне, на небольшом выступе к западу на «Беатрис-1». Узкие траншеи соединяли различные части опорного пункта друг с другом, а автоматическое оружие на хорошо оборудованных огневых позициях прикрывало все возможные подходы к ОП «Беатрис». Они были расположены таким образом, чтобы иметь возможность взаимно поддерживать огнем оборонительные позиции в пределах опорного пункта.

К началу марта 1954 года, майор Поль Пего, командир 3-го батальона 13-й полубригады на вершине ОП «Беатрис» сделал все возможное, чтобы укрепить опорный пункт имеющимися средствами. И все же он не мог предотвратить истощение своих войск, необходимое для того, чтобы поддерживать открытым путь от ОП «Беатрис» до основной позиции в Дьенбьенфу. Когда 13 марта фактически началась атака на ОП «Беатрис», общая численность батальона сократилась примерно до 500 человек (вместо 700), а большинством его взводов командовали сержанты. На самом деле, один источник из французской разведки утверждает, что в ротах оставалось только по одному офицеру, плюс очень небольшой штаб батальона.

Опорный пункт «Доминик» находился на самых высоких точках рельефа основного узла сопротивления. Его периферийные позиции «Доминик-1» и «Доминик-2», высотой 530 и 560 метров соответственно, возвышались примерно на 200 футов над дном долины и доминировали почти на 100 футов над соседним опорным пунктом «Элиан». Это означало, что ОП «Доминик» также включал в себя важные наблюдательные артиллерийские пункты для артиллерии всего укрепрайона. Проблема с ОП «Доминик» заключалась в том, что он был слишком растянут и не связан для эффективной обороны. 583 солдата, девяносто унтер-офицеров и пятнадцать офицеров 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров, чья задача заключалась в обороне ОП «Доминик», были растянуты на позиции, максимальная длина которой составляла почти две мили, а максимальная ширина — почти милю. И в то время, как «Доминик-1» и «Доминик-2» были позициями на высотах вдоль шоссе №41, «Доминик-3» находилась на равнине вдоль Нам-Юм (где, как предполагалось, будут вырыты помещения для складов), а «Доминик-4» был полностью размещен на западном берегу реки. И здесь яйцеобразные фигуры, обнадеживающе нарисованные на картах вокруг этих изолированных позиций, ничего не значили: между «Доминик-1» и «Доминик-4» не было сплошных заграждений из колючей проволоки минных полей (см. карту), а в оврагах вокруг Нам-Юм было много низкого подлеска и открытого пространства для проникновения противника. В отчетах саперов, «Доминик» был единственной позицией, оцененной как «плохая», и алжирцы капитана Гарандо, были, как и марокканцы на соседнем ОП «Элиан», хороши настолько, насколько хороши их командиры. Пока ими хорошо управляют, они будут сражаться, но если их командир будет убит или ранен скорее всего, упадут духом. В случае с ОП «Доминик» было несколько обнадеживающих факторов. Позиция была защищена почти со всех сторон периферийными опорными пунктами, и она была в пределах легкой досягаемости десантных батальонов 2-й воздушно-десантной группы, роль которых состояла в поддержке дрогнувших гарнизонов отдаленных опорных пунктов. Когда стало ясно, что скоро начнется сражение, ОП «Доминик» получил соответствующее подкрепление. «Доминик-1» удерживался 9-й ротой 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров и отрядом артиллерийских наблюдателей. В марте она была усилена батареей из шести 120-мм минометов из резерва штаба полковника де Кастра.

На окраине «Доминик-2» капитан Гарандо разместил свой собственный командный пункт, с 11 ротой и штабной ротой. «Доминик-2» был дополнительно усилен 9-го января 1954 года прибытием 452-й роты погонщиков мулов, одной из вспомогательных рот тай. «Доминик-3» удерживался 12-й ротой, без одного взвода, задействованного как почетный караул в штабе полковника де Кастра . Наконец, «Доминик-4» удерживался 10-й ротой. Новый опорный пункт, получивший название «Доминик-5», был размещен между «Доминик-2» и «Доминик-3» 7-го марта и был занят 5-й ротой 2-го батальона тай. Наконец, 15 марта, когда битва уже началась, стало очевидно, что оборона ОП «Доминик» жизненно важна для выживания укрепрайона. Поэтому между «Доминик-1» и «Доминик-2» был спешно размещен еще один опорный пункт, «Доминик-6». Но это часть более поздней истории.

К югу от ОП «Доминик» лежал ОП «Элиан». Если какая-то часть битвы за Дьенбьенфу и заслужила место в анналах человеческого героизма, то эта была упорная оборона до последнего патрона и последнего человека этих двух залитых кровью холмов. Недаром войска Вьетминя после окончания битвы построили памятник своим погибшим на высоте «Элиан-2», хотя эта позиция уступала как по высоте, так и по размеру, многим другим. Но нигде битва не бушевала так долго и ожесточенно, и никакая другая позиция не стоила стольких убитых и раненых.

ОП «Элиан» сначала был занят 3-м батальоном тай и 5-м вьетнамским парашютным батальоном. До начала битвы он стал домом для 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров. В его тылу на равнине располагалась одна из саперных рот и рота десантников из 8-го ударного парашютного батальона. По мере хода битвы, ОП «Элиан» разделится как амеба и прорастет новыми опорными пунктами. Но две наиболее важных особенности ОП «Элиан» даже не располагались внутри его позиций. Это были две высоты, лежавшие к востоку от «Элиан-2», которые не были включены в оборонительный периметр французов, потому что они мало что добавили бы к его силе. На самом северном холме, однако, была оборудована простейшая оборонительная позиция, для того, чтобы ввести противника в заблуждение относительно намерений французов в этом секторе. На самом деле, днем его удерживал гарнизон аванпоста, а ночью патрули из трех человек. Из-за своего ложного характера, высота стала известна как Мон Фиктив; что можно перевести как «Фальшивый холм» или «Фальшивая гора». Другая высота скоро стала ничейной землей и в виду отсутствия на ней растительности, называлась Мон Шов, что переводится как «Лысый холм» или «Лысая гора». И Фальшивая, и Лысая гора должны были сыграть свои роли в драме ОП «Элиан».

На левом фланге, за Нам-Юм, лежала сердцевина Дьенбьенфу; то есть основная часть его гарнизона, аэродром и вся артиллерия, за исключением двух батарей 105-мм из 11/4 RAC, расположенных вблизи «Доминик-4». Два опорных пункта, которые охватывали этот район, «Югетт» и «Клодин», были военными абстракциями без каких-либо заметных особенностей местности. Это лучше всего показывают карты и аэрофотоснимки первых нескольких дней марта 1954 года, ни один из которых не согласуется с точными очертаниями позиций.

Например, некоторые из этих карт показывают, что район штаба является частью ОП «Клодин» в то время как другие показывают различные объекты штаба в своего рода ничейной земле в центре кластера опорных пунктов. Только во время битвы, когда один опорный пункт за другим (и часто даже определенная позиция опорного пункта) должны были бороться за свою жизнь, различные позиции ОП «Югетт» и «Клодин» приобретали свой собственный индивидуальный характер. У обоих опорных пунктов была еще одна общая особенность, по крайней мере в начале. В обоих стояли гарнизонами пехотные батальоны Иностранного легиона. ОП «Клодин» удерживал 1-й батальон 13-й полубригады майора Кутана, в то время как «Югетт» защищал 1-й батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона майора Клемансона. Как и все другие опорные пункты и «Клодин» и «Югетт» имели свои вспомогательные роты горцев тай: две из них были на ОП «Клодин» и три на ОП «Югетт». Со стороны обращенной к противнику, ОП «Клодин», спрятанный за «волнорезом» из колючей проволоки, выглядел как обычный опорный пункт; его внутренняя сторона, обращенная к центру укрепрайона, выглядела словно странная фабрика, производящая странные машины в цехах без стен и крыши. Там были основной склад и штабная зона Дьенбьенфу, с ремонтными мастерскими, электрогенераторами, стоянками грузовиков и госпиталем. Это была Главная улица Дьенбьенфу. Недалеко от «Клодин-1» находились основные артиллерийские и минометные позиции, включавшие шестнадцать 105-мм и 155-мм орудий для контрбатарейной борьбы, а также воздушно-десантная минометная рота лейтенанта Берго, с ее восемью 120-мм минометами. На восточной окраине «Клодин», где позиция примыкала к Нам-Юм, располагался штаб бронетанкового эскадрона. Здесь саперы отрыли глубокие капониры, из которых торчали башни танков с пушками, как множество грозных боевых слонов.

К северу от «Клодин-1» и «Клодин-2», где тропа Пави соединялась с шоссе №41, находились душа и сердце Дьенбьенфу — штаб полковника де Кастра, с гофрированной стальной крышей (единственной в Дьенбьенфу), глубоко упрятанной под слоями балок и мешков с песком. Через дорогу, на небольшом возвышении вдоль Нам-Юм, была размещена 2-я воздушно-десантная группа полковника Лангле, рядом с которой находился главный госпиталь Дьенбьенфу.

Госпиталь начинался как уютное маленькое заведение с сорока четырьмя койками для тяжелораненых и хорошо оборудованными землянками для операционного, рентгеновского и восстановительного отделений. Это было до того, как стало ясно, что ни один раненый не покинет ад Дьенбьенфу по воздуху. Госпиталь, с его сорока четырьмя койками, вскоре оказывал помощь примерно 3000 раненых, и из образцового полевого отделения вскоре превратился в апокалиптический склеп, в темных закоулках которого раненые будут лежать в грязи и вони собственной крови и экскрементов. Главным госпиталем управлял майор медицинской службы Поль Гровен, офицер запаса, прослуживший в Индокитае более десяти лет и выглядевший со своей совершенно лысой головой, как римский император в очках без оправы. Гровен командовал 29-м мобильным хирургическим отделением, усиленным в феврале 1954 года 44-м мобильным хирургическим отделением Вьетнамской армии под командованием лейтенанта медицинской службы Жендре. В каждом хирургическим отделении было достаточно личного состава, чтобы управлять небольшим полевым госпиталем и выполнять всю работу в операционной. Кроме того, конечно, в каждом батальоне в Дьенбьенфу был свой врач и санитары, но все это было до смешного неадекватно, и местный медицинский персонал об этом знал еще до начала битвы. 19 января 1954 года, капитан медицинской службы, доктор Ривс, в то время главный врач Дьенбьенфу, направил де Кастру отчет, в котором говорилось, что небольшое число доступных больничных коек «не заслуживает комментариев».

В результате в разгар сражения в Дьенбьенфу пришлось сбросить с парашютом три полные воздушно-десантные хирургические бригады, укомплектованные врачами и операционным оборудованием. 3-я воздушно-десантная хирургическая бригада была десантирована на изолированный ОП «Изабель», в то время как воздушно-десантные хирургические бригады №5 и №6 были десантированы в самом Дьенбьенфу. №6 была развернута на осыпаемом снаряде ОП «Элиан», где продолжала работать и лечить раненых в невероятных условиях до последнего дня битвы. Поскольку потери росли, а раненые не могли быть эвакуированы, 15 и 18 апреля были сброшены на парашютах два полных банка крови, а также рентгеновский аппарат, чтобы заменить тот, который был разрушен в главном госпитале. Все это было установлено в центральных углублениях опорного пункта «Клодин», также как рота связи, подразделения топливного склада, отделение хранения боеприпасов, подразделение квартирмейстерской службы, отряд военной полиции, армейское почтовое отделение (№ 74.414) и небольшой отряд оперативников французского эквивалента Центрального разведывательного управления, именуемого «6-й отдел» и D.O.P. Последние использовали собственные отряды из туземцев мео, которые размещались рядом со штабом де Кастра, и исчезали в близлежащих горах по своим таинственным поручениям. Женщины и дети агентов разведки из мео, жили вместе с ними в укрепрайоне, так как за их головы была назначена высокая цена, если Вьетминь захватит их в плен. Во впадине недалеко от Нам-Юм, между 2-й воздушно-десантной группой и госпиталем, ютилось кладбище Дьенбьенфу. Вскоре количество погибших потребовало, чтобы могилы отрывались бульдозерами. И вскоре после этого, мертвых просто хоронили там, где они пали, в воронках от снарядов или в разрушенных блиндажах и траншеях.

Ключевой задачей опорного пункта «Югетт» было защищать и держать открытой центральную часть аэродрома. С «Анн-Мари-3», удерживающей самый северный край полосы и «Доминик-4», обеспечивающим оборону стоянки и зоны рулежки, «Югетт-1» оседлал тропу Пави в точке, примерно в 2700 футах от начала взлетно-посадочной полосы. «Югетт-2» также располагался на тропе Пави, но всего в 900 футах от начала взлетно-посадочной полосы. «Югетт-3» был выстроен на несколько сотен футов дальше к югу, когда растущее давление и дерзость противника показали в январе 1954 года, что его нападение будет серьезным и что аэродром станет одной из его основных целей. Именно это вынудило полковника де Кастра, по рекомендации майора Клемансона, обеспечить «Югетт» развитую первую линию в виде двух вынесенных опорных пунктов, «Югетт-4» и «Югетт-5», примерно в 1500 футах к западу от «Югетт-1», «Югетт-2», и «Югетт-3». На аэрофотоснимках, сделанных в то время, они выглядят как простые закорючки траншей и несколько блиндажей, с минными полями и заграждениями из колючей проволоки в форме неправильной звезды. И все же, битва за «Югетт» должна была стать столь же беспощадной и кровавой, как и за ОП «Элиан». Еще дальше, на западе, в руинах того, что когда-то было маленькой деревушкой Муонг Тен, находился уже упомянутый опорный пункт «Франсуаза», который вряд ли можно было назвать «опорным пунктом». Это было скорее то, что французы называли «сонетом», своего рода «дверным звонком», предназначенным для предупреждения подразделений, стоящих за ним, о прибытии противника.

Наконец, едва видимый через дымку на дне долины, далеко на юге лежал одинокий опорный пункт «Изабель». Размещенный на небольшом холме в излучине Нам-Юм, «Изабель» был организован в виде четырех опорных пунктов, лежащих на западном берегу реки, и пятом, расположенном через реку у основания того, что должно было стать вспомогательной взлетно-посадочной полосой Дьенбьенфу. Если всему Дьенбьенфу суждено было утонуть в муссонных дождях и грязи в конце апреля и мая, на ОП «Изабель» эта проблема едва ли возникла. Построенный посреди болота, с единственной целью обеспечить защиту артиллерии, и имевший едва более 2000 футов в самом широком месте, ОП «Изабель» жил в воде с самого начала битвы. Два пехотных батальона, артиллерийский дивизион, танковый взвод и вспомогательные подразделения тай жили как животные в клетке в полной изоляции в течении сорока дней. Даже ад основной позиции Дьенбьенфу с ее 10000 бойцов, казался маленьким раем по сравнению с этим.

На ОП «Изабель» не было спасения ни от чего — ни от обстрелов, ни от влажности, ни раненым, ни мертвым. Четыре западных опорных пункта «Изабель» были плотно сгруппированы в виде мозаики вокруг штаба в центре. На востоке находился знаменитый мост, для строительства которого майор Сюдра частично засыпал Нам-Юм, и за этим мостом, который был окружен на восточном берегу Нам-Юм узкой горловиной траншей, находился странный мир ОП «Изабель-5», официальное название которого вскоре было забыто в пользу имени молодого лейтенанта, командовавшего 431-й, 432-й и 434-й вспомогательными ротами тай. И вот так получилось, что «Изабель-5» был единственной позицией в долине, названной мужским именем и в честь человека, состоявшего в то время в гарнизоне: опорный пункт «Вьем». В форме лезвия кирки, рукоять которой будет представлять собой линию с севера на юг по тропе Пави, и острие которой будет направлено на мост через Нам-Юм, опорный пункт «Вьем» до последнего дня битвы был выступом на ничейную землю, по которой бродил противник; но десятки людей заплатили своими жизнями только за то, чтобы регулярно снабжать и пополнять его, так как мост через Нам-Юм был постоянно под наблюдением и огнем противника.

Но в те далекие дни середины марта 1954 года у гарнизона «Изабель» еще и мысли не было, что им придется сражаться в одиночку. Между ОП «Изабель» и «Клодин» лежала открытая и ровная местность дна долины, с маленьким промежуточным аванпостом «Марсель», и казалось, неостановимой мощью бронированных «Бизонов» капитана Эрвуэ, которые, несомненно, были бы способны прорваться через любые силы пехоты коммунистов. То есть, любые, кроме прочно окопавшихся и имевших достаточно противотанковых базук. Пристрелочные выстрелы артиллерийских орудий III/10 RAC показали, что орудия капитана Либье могли легко достать до южной части Дьенбьенфу и поставить любого потенциального нападающего на ОП «Элиан» под убийственный фланговый огонь. И наоборот, тяжелая артиллерия ОП «Клодин» могла в любой момент накрыть цели ОП «Изабель» своим собственным огнем. А на юге, за горной цепью, окаймлявшей долину, находился дружественный Лаос.

Хотя непосредственно пограничные районы были заняты войсками Вьетминя, так же как и высокогорье тай во Вьетнаме, в горных районах Лаоса еще действовали отряды французских коммандос GCMA, чьи радисты тихо вмешивались в радиообмен ОП «Изабель» и которые представляли собой своего рода успокаивающее внешнее присутствие. Еще до начала битвы, все согласились, что если Дьенбьенфу будет сокрушен превосходящими силами коммунистов, то лучший пусть к спасению лежит на юг, за «Изабель».

13 марта 1954 года над долиной Дьенбьенфу было несколько шквалов дождя, но они не помешали воздушному транспорту. И периодические беспокоящие обстрелы коммунистов были не хуже чем обычно. Почти десять лет спустя я сидел в Музее Революции в Ханое, где правительство Северного Вьетнама хранит свои воспоминания о прошлой борьбе, смотря фильм, снятый советским кинорежиссером Романом Лазаревичем Карменом, и видел глазами неизвестного оператора из Вьетминя, как выглядело поле боя в тот роковой поздний вечер. Эта конкретная сцена, по-видимому, была снята с горных холмов, возвышающихся над «Клодин» и «Югетт», четко видимых в песчаном очертании на фоне пышной зелени окружающих рисовых полей. Вся позиция французов, выглядела, как уже отмечали многие наблюдатели, как огромный лагерь бойскаутов, с его палатками, поднимающимся дымом от множества костров для приготовления пищи и бельем, развешанном для просушки на колючей проволоке. На несколько секунд камера казалось, увеличила «масштаб» хлопающего белья и джипа, мчащегося как маленькая игрушка, по пыльной дороге между «Клодин» и «Югетт».

А затем вся эта буколическая сцена внезапно растворилась в том, что казалось фантастической серией свирепых черных торнадо, которые полностью накрыли аккуратные геометрические очертания французских позиций. Коммунисты начали обстрел французского укрепрайона Дьенбьенфу. Было 17.00 13 марта 1954 года.

Глава 5. Штурм

13-е марта для Вьетминя стало вознаграждением за почти пять месяцев изнурительного труда по транспортировке тысяч тонн боеприпасов и предметов снабжения через сотни миль джунглей, и началом азартной игры генерала Зиапа и его способного начальника штаба в Дьенбьенфу, генерала Хоанг Ван Тая.

Предыдущий опыт Вьетминя по штурму французских укрепленных позиций не внушал оптимизма. Атака на «Линию де Латтра» перед лицом французской артиллерии и истребителей-бомбардировщиков в 1951-1952 годах потерпела неудачу. Прошлым летом французский гарнизон в Нашанге, отбив очередную концентрическую атаку коммунистов, успешно выскользнул из окружения и был эвакуирован по воздуху. Учитывая, сколько времени потребовалось системе тылового снабжения Вьетминя, чтобы создать склады, с использованием носильщиков и небольшого числа советских грузовиков, решение французов в последнюю минуту покинуть Дьенбьенфу по воздуху, оставило бы основную часть боевых сил коммунистов почти у черта на куличках, в то время, как французы имели бы возможность, благодаря аэромобильности, сосредоточить свои войска для атаки на важные тыловые базы Вьетминя к северу от дельты Красной реки. К счастью для генерала Зиапа, он сумел заставить своего французского оппонента, генерала Наварра, отойти от его прежней политики сбережения сил. Благодаря смелым рейдам 308-й дивизии в северный Лаос и недавно сформированной 325-й дивизии в направлении Меконга в декабре 1953 года и январе 1954 года, Зиап вынудил Наварра растратить свои последние мобильные резервы на серию небольших авиабаз в Мыонгсай и Сено. Эти авиабазы не только поглощали весь резерв воздушного транспорта, который могло предоставить французское транспортное командование ВВС, но и препятствовали, как было замечено адекватному наращиванию снабжения в Дьенбьенфу на этом решающем этапе и делали невозможной своевременную эвакуацию французских войск оттуда — если бы такое решение когда-либо было принято.

Тем не менее, судя по медленному наращиванию сил коммунистов в Дьенбьенфу, шансы на успешную эвакуацию оставались высокими до середины декабря 1953 года и в середине января 1954 года. После отхода 148-го отдельного полка из долины Дьенбьенфу в этом районе остался лишь легкий заслон региональных сил коммунистов. Семь батальонов 316-й дивизии генерала Ле Куанг Ба, усиленные дивизионным 980-м артиллерийским батальоном, прибыли в основной район Дьенбьенфу только около 17 декабря, задержавшись из-за уничтожения легких рот тай. 308-я дивизия генерала Вуонг Тхуа Ву, почти полностью состоявшая из добровольцев из Ханоя и провинции Винь-Фук-Йен, начала свой марш в направлении Дьенбьенфу 28 ноября под непрерывным обстрелом французских истребителей и бомбардировщиков, который, по всей видимости, не имел большого эффекта. Дивизия прибыла в район Дьенбьенфу в последние дни декабря, нанесла довольно серьезные потери в ходе разведывательных вылазок 2-й воздушно-десантной группы, но затем продолжила свой рейд в направлении Луангпхабанга. Они должны были вернуться в Дьенбьенфу только в конце января 1954 года, и их прибытие дало основание французской разведке предположить, что общее наступление на Дьенбьенфу должно было начаться 25 января. Наконец, 57-й полк 304-й дивизии под командованием полковника Хоанг Кхай Тьена достиг Дьенбьенфу 24 января после десятидневного форсированного марша через 200 миль джунглей от Футхо.

Таким образом, в общей сложности двадцать восемь пехотных батальонов с 37 500 бойцами, составляли основное ядро пехоты осаждающих войск. По мере того, как шло сражение, верховное командование коммунистов бросило в бой еще 10 000 человек резерва, некоторые из которых были почти необстрелянными новобранцами. Они также ввели еще три регулярных батальона из 304-й и 316-й дивизии, а также 148-го полка.

Но это было еще не все. Если бы войска коммунистов состояли только из пехоты, французский гарнизон, хоть и представлявший треть от сил противника, вероятно, выдержал бы атаку, благодаря своей огромной огневой мощи и поддержке с воздуха. Что действительно сломило хребет сопротивлению французов в Дьенбьенфу, так это 351-я тяжелая дивизия генерала Ву Хьена. Концепция «тяжелой дивизии» была одним из того, что Вьетминь унаследовал от своих советских и китайских коммунистических наставников. Именно этот тип массированного использования сосредоточенного огня артиллерии, снова и снова разбивал немецкий фронт в России. Во Вьетнаме, где было относительно мало хорошо подготовленных артиллеристов, концентрация такой огневой мощи в одном крупном подразделении имела большой смысл.

351-я дивизия прошла долгий путь, со своего скромного начала в 1945 году, когда артиллерия Вьетминя была представлена несколькими допотопными французскими и японскими горными пушками. Один за другим, ее батальоны прошли через артиллерийские учебные лагеря китайских коммунистов в Цзинси и Лонг Чоу. Поначалу, на вооружении стояли в основном американские 75-мм гаубицы, захваченные у китайских националистов, в 1953 году дивизия получила сорок восемь американских 105-мм гаубиц, в основном из свежих трофеев с корейских складов. В середине декабря 1953 года, 675-й артиллерийский полк (вероятно, оснащенный двадцатью четырьмя гаубицами калибра 75-мм и двадцатью тяжелыми 120-мм минометами) прибыл в район Дьенбьенфу вслед за 308-й дивизией. В течении первой недели января 45-й артиллерийский полк, оснащенный девятью четырехорудийными батареями 105-мм гаубиц, также прибыл в Дьенбьенфу, за ними вскоре последовал 367-й зенитный полк, оснащенный тридцатью шестью советскими зенитными орудиями. Позже сообщалось, что по крайней мере часть 237-го артиллерийского полка, оснащенного в основном тяжелыми минометами, также находилась в районе Дьенбьенфу. Кроме того, пехотные дивизии, входившие в кольцо осады, также имели с собой свой обычный комплект тяжелого вооружения и минометные батальоны, а также свои собственные легкие зенитные установки.

Хотя точные цифры, несомненно, навсегда останутся неизвестными, французы, по результатам наблюдений с земли и воздуха (которые были далеки от совершенства), подсчитали, что противник, в итоге, выставил против Дьенбьенфу по меньшей мере сорок восемь полевых гаубиц калибра 105-мм, сорок восемь гаубиц калибра 75-мм, сорок восемь тяжелых 120-мм минометов и по крайней мере, столько же 75-мм безоткатных орудий (эффект от которых стал убийственным, когда коммунисты начали захватывать внешние обводы ОП «Доминик») и по меньшей мере, тридцать шесть тяжелых зенитных орудий. Наконец, когда битва достигла своего апогея, Вьетминь начал использовать советские (китайские — прим. перев.) многоствольные ракетные установки «Катюша». В общей сложности, коммунисты располагали по меньшей мере 200 орудиями калибра свыше 57-мм. На французской стороне максимальное количество таких орудий, когда-либо имевшихся в наличии, составляло шестьдесят и сократилось до менее чем сорока, в течение недели после начала сражения.

Поскольку французские военно-воздушные силы и военно-морская авиация не могли надеяться компенсировать неравенство в артиллерии четыре к одному, несоответствие огневой мощи является почти достаточным объяснением исхода всего сражения.

Настоящим сюрпризом для французов было не то, что у коммунистов имелась такая артиллерия. На самом деле, о ее существовании было известно уже год. Что полностью оказалось неожиданностью для французов, так это способность Вьетминя перебросить значительную массу тяжелых артиллерийских орудий через горное бездорожье в Дьенбьенфу и обеспечить их достаточным количеством боеприпасов, чтобы сделать эти огромные усилия того стоящими. Французские артиллерийские специалисты внутри укрепрайона, позже подсчитали, что они были поражены примерно 30 000 снарядов калибра 105-мм и вероятно, более 100 000 снарядов других калибров. Это представляет примерно 1300 — 1700 тонн боеприпасов, доставленных в долину в период с декабря 1953 года по май 1954 года. Кроме того, Вьетминь доставил в долину 6500 тонн других грузов.

По существу, битва при Дьенбьенфу была выиграна на коммуникационных линиях, ведущих от китайской границы в Му Нам Цюань по провинциальному шоссе №13-B к Красной реке, а оттуда по провинциальному шоссе №41 к Дьенбьенфу. Общая протяженность этого пути от границы, со всеми его обходами, глубокими бродами, заменами взорванных мостов и запасными обходными путями, составляла более 500 миль. Западному наблюдателю трудно себе представить, что значит постоянно поддерживать 500 миль дороги в джунглях, перед лицом постоянной угрозы воздушных бомбежек и обстрелов. Это чрезвычайно трудно, даже если бы имелась современная дорожная техника и адекватная защита от воздушных атак, как это было во время строительства американскими саперами Бирманской дороги во время Второй мировой войны. Дорога в Дьенбьенфу требовала почти 20 000 кули и туземцев из близлежащих деревень, которые трудились в течении трех месяцев, чтобы восстановить разрушенные остатки шоссе №41 и расширить его повороты, чтобы могли пройти артиллерийские орудия и 800 2,5-тонных грузовиков «Молотов» советского производства (ГАЗ-52 — прим. перев.), которые должны были стать основой традиционной системы снабжения.

Самым большим вызовом оказались последние пятьдесят миль пути, от главных складов снабжения в Туанжао до долины. На этом участке дорога просто переставала существовать, и ее пришлось восстанавливать с нуля. Там же она находилась ближе всего к французским аэродромам и по понятным причинам, больше всего была доступна французам для наблюдения с воздуха. И все же то, благодаря тому, французский наблюдатель назвал «истинным мистицизмом дороги», все было подчинено одному гигантскому целеустремленному усилию по снабжению фронта. Оно координировалось на высшем уровне Правительственной комиссией по снабжению фронта, которая имела все полномочия для реквизиции всех людей, машин и тягловых животных, имевшихся в наличии. Лозунг «Все для фронта, все для победы» можно было слышать сотни раз в день по вьетнамскому радио и видеть на плакатах и надписях по всей территории под контролем Вьетминя. В новом издании своей небольшой брошюры посвященной Дьенбьенфу, генерал Зиап описывает эти усилия:

«Наши войска проложили дорогу и подтянули артиллерийские орудия к нашим позициям.. в течение семи дней и семи ночей… наши войска сравняли с землей холмы, прорезали дороги по склонам гор и проложили путь артиллерии в установленное время. Секретность была сохранена в полной мере, благодаря отличной маскировке, и дороги оставались открытыми до конца битвы. Днем и ночью противник бомбил эти очень трудные дороги, и тем не менее, наши караваны в основном прорвались. Сотни тысяч дань тонг (гражданских носильщиков — кули), как мужчин, так и женщин, преодолевали опасности и трудности и провели более трех миллионов рабочих дней на службе фронту с неописуемым энтузиазмом».

На самом деле, народный энтузиазм поддерживался несколькими полноценными полками саперов. 151-й саперный полк 351-й дивизии работал на шоссе №41 с начала декабря 1953 года. Он был усилен в январе 1954 года 88-м полком 308-й дивизии, который сосредоточился на участке дороги между Туанжао и Дьенбьенфу. Кроме того, в феврале на тот же участок было направлено 10 000 кули, усиленных 5000 новобранцами 77-го полка. Поскольку муссонные дожди и усилившиеся французские бомбежки начали сказываться на системе снабжения коммунистов, из расположенной на севере центрального побережья Вьетнама провинции Нгеан, был направлен еще один, 154-й саперный полк.

Вопреки более поздним утверждениям, французское верховное командование полностью осознавало тот факт, что все зависело от того, удастся ли эффективно разрушить систему снабжения коммунистов. К сожалению, основываясь на разрушительном воздействии воздушных бомбежек обычных путей снабжения в Европе (и мифе, который усердно поддерживался в начале 1950-х американскими сторонниками ведения войны тяжелыми бомбардировщиками, использовавшимися против тропы Хо Ши Мина в 1965-66 годах), французские ВВС разделяли убеждения своих американских коллег, что круглосуточные бомбежки единственной коммуникационной оси коммунистов с Дьенбьенфу действительно увенчаются успехом. По-видимому, американские ВВС не смогли (по крайней мере, к концу 1953 года) проинформировать своих французских коллег на Дальнем Востоке о крайне неэффективных американских операциях по воспрещению движения с воздуха в Северной Корее в 1951-52 годах, известных под кодовым названием операции «Удушение».

Операция «Удушение», как следует из её названия, состояла в круглосуточной бомбежке с воздуха каждой автомобильной и железнодорожной линии, каждого туннеля и водосбросной трубы, которые вероятно, могли поддерживать северокорейскую и китайскую систему снабжения, ведущую к линии фронта в Корее. Столкнувшись с этой проблемой, коммунисты в Корее просто переключились, как и их вьетнамские товарищи на сотни тысяч носильщиков, которые не зависели от мостов, туннелей и другой обязательной для прохода транспорта инфраструктуры. Насколько всем известно, система снабжения коммунистов в Корее никогда не подводила своих фронтовиков, в то время как связанная дорогами механизированная система снабжения на другой стороне часто страдала от плохих дорог и плохой погоды. По сей день источники во французских ВВС сходятся во мнении, что они не были проинформированы о серьезных проблемах в действиях ВВС США по воспрещению движения в Корее. Так что они предвкушали миссию, в ходе которой впервые обнаружат противника в четко обозначенном районе цели, от которого, по всей видимости, он вряд ли сможет уклониться.

Другими словами, за Дьенбьенфу велось три сражения: первое, которое вели 2-я воздушно-десантная группа полковника Лангле и легкие роты тай на окраинах высокогорной долины; второе, в которой французские ВВС сражались против саперов Вьетминя и кули вдоль шоссе №41; и третье, в котором осаждающие войска вокруг Дьенбьенфу сражались против гарнизона в долине. Первое сражение, как мы видели, было проиграно, вероятно к концу декабря 1953 года и уж точно к февралю 1954 года. Теперь настала очередь попытать счастья генералу ВВС Жану Дешо и Северной тактической авиагруппе (GATAG Nord). Для этой задачи Дешо теоретически имел максимум 107 самолетов (32 истребителя, 45 истребителей-бомбардировщиков и 30 бомбардировщиков). Это означало, учитывая боевые потери, ремонт и техническое обслуживание, максимум около 75 самолетов в строю. Это до жалкого небольшие силы, если учесть, что Соединенные Штаты в своих воздушных операциях против Северного Вьетнама в 1966 году с легкостью выставили 200 боевых самолетов в одном налете. Тем не менее, французские силы составляли семьдесят пять процентов всех боевых самолетов, имевшихся тогда в Индокитае.

В дополнение к этим чисто боевым силам, некоторые из тяжелых транспортных «Летающих вагонов» С-119 транспортной авиагруппы 2/63, были приспособлены для сброса смертоносного груза в шесть тонн напалма на цели вокруг Дьенбьенфу и на коммуникационные линии. Вся деятельность, как французских ВВС, так и военно-морского флота, велась под руководством командира бомбардировочной подгруппы подполковника Дюссоля. Со стороны ВВС действовала бомбардировочная группа 1/25 «Тунис», использовавшая Б-26, в то время как две группы истребителей (1/22 «Сентонж» и 2/22 «Лангедок») использовали F8F «Биркэт». Французский военно-морской флот был представлен сначала авианосцем «Арроманш» (капитан Пату), и прибывшим в апреле 1954 года авианосцем американской постройки «Белло Вуд», переданного французского флоту и укомплектованный французским личным составом, под командованием капитана 1 ранга Морню. До прибытия «Белло Вуда», «Арроманш» нес 3-ю палубную штурмовую эскадрилью, оснащенную SB2C «Хеллдайвер», и 11-ю палубную истребительную эскадрилью, оснащенную F6F «Хеллкэт». Вдобавок, французский военно-морской флот также обладал единственным самолетом в Индокитае, способным вести бомбардировку на дальних дистанциях: шесть тяжелых бомбардировщиков «Приватир», эскадрильи 28F. Разработанные для дальнего противолодочного патрулирования, они были идеальными самолетами для глубокого проникновения вдоль линий снабжения коммунистов в Дьенбьенфу и были способны доставить к цели около четырех тонн бомб. Во время битвы за Дьенбьенфу, они также были оснащены новыми американскими противопехотными бомбами «Lazy Dog», с тысячами острых как игла дротиков, оказывающих смертоносное воздействие на незащищенных людей, находящихся на открытом месте. «LD», как их называли, в дальнейшем также были позже использованы Соединенными Штатами в их воздушных операциях во Вьетнаме.

Существовали два альтернативных метода перекрыть маршруты снабжения коммунистов: создание одного крупного разрыва и его повторные бомбежки ежедневными волнами самолетов, или создание множества разрывов по всем путям снабжения коммунистов. Оба метода были опробованы тактической авиагруппой «Север» на шоссе №13 и №41 и оба потерпели неудачу. Предположение, что можно перекрыть пути снабжения коммунистов в Дьенбьенфу одним большим разрывом, подразумевало бы, что Вьетминь не способен проложить альтернативные маршруты через джунгли. Как выяснили французы во время предыдущего опыта с перекрытием дорог, коммунисты были способны быстро восстанавливать дороги, которые были полностью разрушены чрезвычайно сильными бомбардировками. Кроме того, метод одиночного разрыва позволил бы Вьетминю сосредоточить всех своих кули в одном районе для обхода и защитить этот пункт зенитной артиллерией, которой становилось все больше. Поэтому было принято решение сосредоточить внимание на перекрытии движения с воздуха в нескольких основных пунктах: переправах через Красную и Черную реки, перекрестке Ко-Ной между шоссе №13 и №41 и зоне складов в Туанжао. Кроме того, планировалось поддерживать небольшие разрывы по всей длине дороги, чтобы вынудить противника содержать многочисленные ремонтные бригады и обходные пути.

Что касается эффективности зенитной артиллерии противника, она давно вышла за рамки одиночного вражеского пулеметчика, целящегося в низколетящий самолет. Уже в декабре 1952 года французская воздушная разведка обнаружила 170 различных зенитных позиций в Северном Вьетнаме и доложила о пятидесяти пяти попаданиях в самолеты. В 1953 году число таких позиций составляло 714, и французы сообщили о 244 попаданиях и сбитых самолетах. Когда генерал Зиап строил свою систему снабжения для Дьенбьенфу, дороги на всей протяженности превратились в «зенитный коридор», по которому приходилось пробиваться французским самолетам. Эффективность огня коммунистов в начале битвы за Дьенбьенфу иллюстрируется тем фактом, что в течении двух недель, начиная с 24 ноября 1953 года, сорок пять из пятидесяти одного французских истребителей-бомбардировщиков которые бомбили и обстреливали саперные полки Вьетминя вдоль шоссе №13 и №41, были повреждены зенитным огнем коммунистов. Один истребитель-бомбардировщик и два разведывательных «Кузнечика» были сбиты.

Ситуация ухудшилась в течении декабря, когда французские самолеты начали предпринимать попытки воспрепятствовать снабжению коммунистов ближе к китайской границе и дальше от своих собственных баз. Всего было совершено 367 боевых вылетов и было подбито сорок девять самолетов. 26 декабря было принято решение направить все большее количество истребителей-бомбардировщиков и бомбардировщиков на задачи по подавлению зенитных позиций, чтобы иметь возможность пресечь, по крайней мере, часть потока снабжения коммунистов, не понеся неприемлемых потерь.

День за днем, вплоть до последнего дня битвы за Дьенбьенфу, измученные пилоты ВМС и ВВС ныряли в зенитные коридоры вдоль шоссе №13 и №41, поливая огнем колонны кули и редкие грузовики, которые можно было заметить сквозь маскировку. В некоторых местах Вьетминь действительно связывал вместе высокие верхушки деревьев, пока они не образовывали туннель из растительности. Мы никогда не узнаем, сколько тысяч кули и туземцев из горных племен, забранных в дан конг погибли под обстрелами, напалмом, бомбами с замедленными взрывателями и градом «Lazy Dog», но у осаждающих войск Зиапа никогда не кончались боеприпасы. Как позже заявил Зиап французскому гостю: «Мы выстроили наши пути снабжения; наши солдаты хорошо владели искусством маскировки, и нам удалось доставить наши припасы».

Неумолимо, подобно сотням маленьких ручьев, соединяющихся вместе, образуя большую реку, поток кули, грузовиков, тысяч велосипедов с вьюками и вьючных животных Вьетминя устремился в долину. К 27 декабря 1953 года силы, которые нарастил противник в Дьенбьенфу оценивалась в 49 000 человек, включая 33 000 бойцов. Эта оценка была пересмотрена в сторону повышения после маневра противника 25 января и возвращения в Дьенбьенфу 308-й дивизии после её удара по Лаосу.

Когда 13 марта, наконец, началось сражение, численность боевых сил противника в районе Дьенбьенфу оценивалась в 49500 человек, включая 31500 человек тылового обеспечения. Еще 23000 человек личного состава тыловых частей коммунистов были растянуты вдоль коммуникационных линий. На французской стороне в долине находилось в общей сложности 13200 человек, из которых примерно от 6600 до 7000 можно было считать бойцами на передовой линии, причем весьма неравного качества. Таким образом в дополнение к превосходству в огневой мощи, войска генерала Зиапа также имели превосходство в живой силе пять к одному. И поскольку принято считать что превосходство три к одному, как правило, приводит к победе при прорыве пехоты, войска Зиапа выполнили условия, предписанные лозунгом Вьетминя: «Уверенная атака, уверенное продвижение».

День «А» 13 марта 1954 года

День 13 марта начался в укрепрайоне как обычно. И все же, возникли две серьезные проблемы. Во-первых, опорный пункт «Беатрис» теперь был так плотно окружен, что 11 и 12 марта потребовался батальон, усиленный двумя танковыми взводами, чтобы легионеры могли получить питьевую воду из близлежащей реки Нам-Юм. Утром 13 марта 2-й батальон тай майора Жана Шенеля вновь расчистил дорогу на ОП «Беатрис» в ожесточенном рукопашном бою, но только после того, как обочины были щедро обработаны напалмом французскими истребителями-бомбардировщиками. Продвигавшиеся по дороге туземцы тай добивали обгоревших солдат противника штыками.

Во-вторых, аэродром Дьенбьенфу теперь постоянно находился под огнем коммунистов. Еще 1 февраля одна 75-мм горная гаубица противника была установлена на прямую наводку. Она повредила и уничтожила почти дюжину самолетов, так и не будучи обнаруженной французами. Теперь ситуация была гораздо серьезнее, так как возможно дюжина орудий противника обстреливала аэродром с нескольких направлений, и с заметным эффектом. Один из больших американских «Летающих вагонов» (которому пришлось остаться на ночь в Дьенбьенфу для ремонта двигателя) был разнесен на куски 11 марта. На следующий день по взлетно-посадочный полосе открыли огонь 105-мм орудия коммунистов. Вторым снарядом они уничтожили один из разведывательных самолетов «Кузнечик». Четвертый снаряд уничтожил еще один разведывательный самолет. В то же время артиллерия противника начала нащупывать другие боевые и разведывательные самолеты, стоявших в капонирах к югу от лётного поля.

Теперь авиаторы были явно обеспокоены, поскольку становились очевидным, что невозможно будет продолжать вылеты истребителей-бомбардировщиков и самолетов-корректировщиков, на которые так сильно рассчитывали французы, в противостоянии огневому превосходству противника. С февраля крошечная контрольная вышка и центр управления воздушным движением, которым командовал капитан Жан Шарно и который официально назывался «авиабаза 195», восемь раз получал попадания снарядов коммунистов. Каждый раз, когда попадание оставляло пробоину в перфорированных стальных пластинах поля, саперам приходилось сваривать разрыв на виду у противника.

Что делало ситуацию особенно неудобной, так это то, что 12 марта одиннадцать истребителей-бомбардировщиков «Биркэт» в Дьенбьенфу были обездвижены преобладающими ветрами в сочетании с высокой влажностью в Дьенбьенфу, которые могли вызвать в тот день проблемы. В течение всей ночи 12 марта механики лихорадочно работали, чтобы к следующему дню привести самолеты в рабочее состояние. Но противник знал, что приз в его руках и всю ночь снаряды коммунистов падали в районе капониров самолетов. Один «Биркэт» был уничтожен прямым попаданием снаряда с белым фосфором, в то время как остальные получили более легкие повреждения, которые необходимо было исправить. Два из них, пилотируемые сержантами де Сомов и Барто, утром оказались работоспособны и совершили десять боевых вылетов в течение дня для наземной поддержки. Вечером они эвакуировались на французский аэродром во Вьентьяне, Лаос.

В тот день авиабазу 195 ждали и другие неприятности. Большой самолет С-46 «Кертисс коммандо», который французы годом ранее использовали для депортации националистического султана Марокко, был разорван в куски артиллерией Вьетминя в 08.30, когда готовился к вылету. До тех пор, пока он не был полностью разрушен в конце апреля, «Кертисс» стал ориентиром для подразделений, сражавшихся в районе аэродрома, и расстояние часто измерялось в метрах за «Кертиссом» или к югу от «Кертисса». Вскоре после этого приземлившийся С-47 с припасами был разнесен на куски при рулежке, и вскоре после полудня еще один был сбит еще один С-47, уничтожен истребитель и еще один был поврежден, пока в 16.00 управление авиабазы не передало сообщение «QGO». В международном своде сигналов буквы «QGO» означают «Запрет на посадку на аэродром». Последняя французская предпосылка, для победоносной обороны Дьенбьенфу — постоянная доступность непрерывной поддержки с воздуха — оказалась ложной.

В 15.10 двое репортеров приземлились в последней благополучно севшей «Дакоте». И Андре Лебон, и Жан Мартинофф были «стариками» в Индокитае и даже в Дьенбьенфу, так как Лебон прыгал в долину с первой волной 20 ноября, а Мартинофф участвовал в марше 2-й воздушно-десантной группы в Сопнао. Лебон уже был дважды ранен в предыдущих операциях и с нетерпением ждал большой битвы, до которой очевидно, оставалось всего несколько часов. Он был старым знакомым 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Югетт» и отправился на опорный пункт, чтобы получить общее представление о ситуации «на уровне земли». В маленькой офицерской столовой говорили только об ожидающейся в эту ночь атаке.

— Что вы думаете, друзья? — спросил Лебон. — На этот раз этот будет отличное шоу.

— Вы можете повторить это еще раз, — сказал один из исхудавших офицеров Иностранного легиона. — Занавес уже поднимается. Парни Зиапа уже показывают нам свои козыри: 81-мм минометы, 120-мм минометы, 105-мм гаубицы — все в работе.

— Это будет похоже на Нашанг, только в десять раз больше.

— Или почти Верден! На этот раз они подтянут всю свою большую артиллерию и покажут нам, что они узнали о боевых действиях в большой войне.

Дружеский шум в столовой внезапно был омрачен тяжелыми взрывами 105-мм на аэродроме. Лебон решил, что сейчас самое подходящее время внимательно посмотреть, как выглядит огневая мощь противника. И он и Мартинофф помчались обратно на взлетно-посадочную полосу, теперь лишенную любой человеческой деятельности, а вражеские снаряды методично уничтожали самолет-разведчик «Кузнечик» и поврежденную «Дакоту».

— Спускайся в траншею, — сказал Лебон Мартиноффу. — Я буду снимать эпизод с уничтожением «Дакоты».

Затем почти одновременно упали три снаряда. Мартинофф скончался на месте. Лебон потерял правую ногу и был эвакуирован в тот же вечер на борту одного из санитарных самолетов, который пережил огонь противника. Его пребывание в Дьенбьенфу длилось чуть меньше шести часов.

В штабе предстоящее нападение не изменило распорядок дня. Ежедневная разведсводка, полученная с ОП «Беатрис» по рации утром 13 марта просто подтвердила то, что уже было известно; а именно, что ОП «Беатрис» теперь полностью окружен штурмовыми траншеями противника, некоторые из которых находились в пределах пятидесяти метров от передовых французских позиций. После того, как в течение дня дорога вновь была открыта 2-м батальоном тай и танками, подполковник Гоше, командующий центральным сектором Дьенбьенфу и 13-й полубригадой Иностранного легиона, приехал на «Беатрис» в своем открытом джипе для последней беседы с майором Пего. Пего сказал Гоше, что его люди устали; на самом деле, не только устали, но и нервничали.

Гоше еще раз оглядел позицию и противника, которого теперь хорошо было видно на склонах, несмотря на прерывающийся огонь французской артиллерии и своим глубоким голосом проворчал:

— Сейчас не время для нервов, потому это точно будет сегодня.

Это было известно каждому легионеру на ОП «Беатрис». На самом деле, судя по рассказу выжившего, сержанта Кубьяка, солдаты нервничали меньше, чем их офицеры:

«День, казалось, начался так же, как и все остальные дни. Мы были заняты вечным укреплением наших позиций. Приказы сыпались со всех сторон, и судя по нервозности наших офицеров, казалось, что-то витает в воздухе… когда мы комментировали такое положение дел, подошел легионер и сказал мне, что лейтенант Д. хочет меня видеть. Я получил приказ проверить мои пулеметы, чтобы быть уверенным, что они будут вечером стрелять без задержек. В нескольких словах лейтенант Д. проинформировал меня об ситуации. Я ошеломлен, но, тем не менее, мне показалось, что нервы лейтенанта не в таком хорошем состоянии как мои. Он просто объявил мне, что вьеты нападут сегодня вечером в 17.00!

Я отдал честь и ушел думая: «В этом мире должно быть довольно много нервных людей и даже несколько сумасшедших». Действительно, мы должны были считать сумасшедшими вьетов, которым пришла бы в голову идея попытаться выбить нас с нашего холма «Беатрис», хорошо укрепленного и обороняемого целым батальоном Иностранного легиона. Поверьте мне, для них это была бы не просто прогулка под солнышком!

Что же, я образцовый сержант — по крайней мере, я стараюсь быть таким в таких особых случаях — и я пошел проверить свои пулеметы.

Это не помешало мне почувствовать муки голода, и поскольку вторая половина дня прошла без каких либо изменений в ситуации, я решил навестить своего друга, старшего сержанта Н. в 16.00. Поскольку он был сержантом в столовой, вы можете себе представить, его местоположение было единственным местом, где я мог надеяться выпить перед боем — то есть, если бы бой состоялся.

В 16.55, все еще занимая ту превосходную позицию, которой являлась траншея Н., я в последний раз выпил со своим приятелем. Затем я вернулся в свой блиндаж, чтобы спокойно отдохнуть…

Мы все были удивлены и спрашивали себя, как вьетам удалось найти так много орудий, способных производить артиллерийский огонь такой мощности. Снаряды сыпались на нас без остановки, как град осенним вечером. Блиндаж за блиндажом, траншея за траншеей рушились, погребая под собой людей и оружие».

Вот так все и началось. Через несколько минут начнется битва и за остальную часть долины Дьенбьенфу. К западу от ОП «Беатрис», по ОП «Габриэль» уже больше недели периодически велся обстрел из минометов и 75-мм гаубиц. Как и в случае с «Беатрис», связь с тылом Дьенбьенфу становилась все более затруднительной. 12 марта сильный разведывательный отряд под командованием лейтенанта Ботелла потерял десять человек на переправе через речушку Бан Кхе Пай, которую в обязательном порядке приходилось пересекать любым возможным отрядам подкрепления из Дьенбьенфу. В то же самое время, лейтенант Моро двинулся с отрядом численностью в роту на север, чтобы зачистить ближайшие окопы коммунистов. На основе документов, захваченных боевым патрулем и своих визуальных наблюдений, де Мекнан смог составить довольно точную карту системы траншей вокруг ОП «Габриэль». Он отправил эту карту, на которой были показаны окопы коммунистов на севере и северо-западе менее чем в 200 метрах от его позиции в штаб де Кастра утром 13 марта. В том же докладе, де Мекнан также упомянул, что его патрули 11 марта видели как коммунисты устанавливали минометы на высоте 701, господствовавшей над его позицией и он оценил численность противника, непосредственно вокруг ОП «Габриэль» в три полных пехотных батальона. Тем временем, отряды Ботелла и Моро вернулись на ОП «Габриэль» в полном порядке, но не без дополнительных потерь от минометного огня коммунистов. В 16.00 батальонный врач, лейтенант Шовё, был ранен и был заменен в течение часа военврачом Дешелоттом, который под усиливающимся обстрелом сумел добрался в открытом джипе до ОП «Габриэль» без происшествий.

В 17.00, когда начался обстрел «Беатрис», бойцы на ОП «Габриэль» стали свидетелями еще одного зловещего зрелища: на высотах 633, 674 и 701, в нескольких сотнях метрах к северу и западу от них, до сих пор нераскрытые и не обнаруженные батареи противника начали атаковать оставшиеся самолеты, отчаянно пытавшиеся взлететь с аэродрома. Идеально расположенные относительно взлетной оси аэродрома, они были способны стрелять словно по индейкам по любому самолету, достаточно безрассудному, чтобы отважиться на это.

На данный момент, у майор Ка и де Мекнана (который, как вы помните, должен был передать командование своему сменщику на прошлой неделе) были другие проблемы. Их тяжелая минометная батарея, которой было поручено вести поддерживающий огонь для ОП «Беатрис», была подавлена, вместе с остальной частью позиции, чрезвычайно плотным и точным огнем артиллерии коммунистов, за которым в 19.00 последовало просачивание противника на отдельных участках первой линии обороны. Это обошлось 5-му батальону 7-го полка алжирских тиральеров в несколько разрушенных блиндажей и двадцать раненых, включая недавно прибывшего военврача Дешелотта. Последнего поздно вечером следующего дня заменил сержант Иностранного легиона Солдати, который оказался полноценным доктором медицины из Чехословакии. Через несколько минут после полуночи 13 марта первая атака на ОП «Габриэль» была отбита и ее гарнизон устроился мрачно наблюдать за агонией соседнего ОП «Беатрис».

В штабе 2-й воздушно десантной группы 13 марта было обычным днем. Полковник Лангле вернулся с послеполуденного доклада на командном пункте де Кастра. В 17.00 он принимал душ под старой бочкой из-под бензина, установленной его людьми на четырех опорах, когда внезапно услышал первые выстрелы артиллерии противника в горах, за которыми последовал оглушительный грохот снарядов поблизости. Мокрый Лангле схватил свою униформу одной рукой и совершенно голый побежал к своему командному пункту. Пока он одевался, земля и пыль продолжали падать сверху, по мере того как вражеские снаряды ложились все ближе.

Лангле немедленно попытался связаться с Гиро и Турре, командирами 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 8-го ударного парашютного батальона, но две телефонные линии уже были разорваны в нескольких местах артиллерийскими снарядами. Его линия связи со штабом все еще работала и штабной офицер, затаив дыхание, сообщил ему, что опорный пункт «Беатрис» уже подвергся сильному нападению. Несколько минут спустя Лангле установил радиосвязь со своими двумя десантными батальонами. Там все было под контролем, хотя теоретически оба батальона находились в резерве для контратаки, они также удерживали участок фронта, из-за нехватки личного состава. До сих пор снаряды противника их миновали. В 17.30 крыша блиндажа Лангле получила прямое попадание. Восемь человек в блиндаже были погребены под песком и упавшими балками, но остались невредимыми. Едва они поднялись на ноги, как услышали визг второго снаряда, за которым последовала внезапная тишина, нарушенная чьим-то голосом, сказавшим: «Смотрите, полковник, нам повезло». Второй снаряд прошел по траектории первого через крышу, промахнулся на несколько дюймов мимо плеча одного из офицеров штаба Лангле и вошел в стену, где и торчал на виду неразорвавшимся. В 19.50 зазвонил телефон. На линии был сам полковник де Кастр:

— Это Вы, Лангле? Гоше только что был убит, вместе со всем своим штабом. Вы принимаете на себя обязанности командира центрального подсектора…

На командном пункте Гоше сражение началось без излишнего волнения. Все были на своих местах, полковник и его помощник в одном блиндаже, в то время как начальник штаба, майор Мишель Вадо, и его помощники работали в соседнем блиндаже. Они договорились, что не будут находиться в одном месте, чтобы не стать одновременно жертвами в случае прямого попадания. Под качающимся светом голых электрических лампочек, свисающих с низких потолков, радисты продолжали свои тихие переговоры с ОП «Беатрис», позициями артиллерии и штабом. То тут, то там можно было услышать сквозь треск помех голос радиста с ОП «Беатрис», вызывающего «Солнце — Солнце главному», когда он вызывал командный пункт Гоше по его позывному.

К 18.15 штурмовые подразделения 141-го и 219-го полков 312-й дивизии Народной армии оказывали серьезное давление на внешний периметр ОП «Беатрис» и майор Пего запросил последний заградительный огонь, то есть, артиллерию как можно ближе к его собственным оборонительным линиям. В открытых орудийных двориках снаружи, французские и африканские орудийные расчеты бросились к своим орудиям под сильным обстрелом, в то время как офицеры управления огнем выкрикивали новые приказы для стрельбы. Однако, контрбатарейный огонь противника собрал тяжкую дань: в течении нескольких минут были подбиты две 105-мм гаубицы, а большинство орудийных расчетов понесли тяжелые потери. Но продолжали вести огонь.

В 18.30 командный блиндаж на ОП «Беатрис» был накрыт серией прямых попаданий, убивших Пего и весь его штаб, событие, которое станет привычным в течение следующих нескольких дней. Однако Гоше удалось восстановить контакт с отдельными ротами опорного пункта «Беатрис», которые теперь сражались сами по себе, неся тяжелые потери от штурмующих войск противника. Фактически, источник со стороны коммунистов, показывает, что последние французские заграждения из колючей проволоки вокруг опорного пункта были прорваны зарядами взрывчатки только после 20.30 и ценой очень больших потерь. Один из солдат Вьетминя, возглавлявший штурм северо-восточного блиндажа «Беатрис», командир отделения Фан Динь Зиот, стал первым героем осаждающих войск коммунистов. Когда французский пулемет, ведущий огонь из дзота, поставил под угрозу волну штурмующих своим анфиладным огнем, Фан Динь Зиот бросился своим телом на амбразуру. Его изрешетило пулеметной очередью, но он заблокировал пулемет, на время, достаточное для прохода штурмовой волны.

В блиндаже командного пункта полковника Гоше проблема назначения исполняющего обязанности командира для ОП «Беатрис» должна была быть решена немедленно, поскольку было невозможно продолжать руководить боем по рации. В землянке майора Вадо, находившейся через небольшой коридор от землянки Гоше зазвонил телефон и Гоше попросил Вадо прийти, чтобы вместе с майором Мартинелли (заместителем Гоше) решить, кто из командиров рот на «Беатрис» мог бы стать подходящим временным командиром батальона. Вадо вошел в небольшое помещение своего начальника, уже переполненное присутствием Гоше, Мартинелли, их помощников и радиста. В поисках места, где можно присесть, Вадо наконец пристроил свое длинное тело на койке Гоше в углу КП. Это, вероятно, спасло ему жизнь. В тот самый момент, когда Гоше должен был начать разговор, артиллерийский снаряд противника попал в вентиляционную шахту блиндажа, проник в комнату Гоше и взорвался буквально перед полковником. Когда дым рассеялся, оба помощника лежали при смерти, Мартинелли был ранен, а Вадо, если не считать нескольких царапин и контузии от взрыва, остался невредим. Но полковник Гоше лежал на полу под обломками своего стола, с оторванными руками, раздробленными ногами и разорванной грудью. И все же, он был в сознании, когда бригадный капеллан, отец Тренкан, вошел в землянку, и попросил капеллана вытереть ему лицо и дать чего-нибудь выпить. Санитарный джип из госпиталя проскочил через огонь артиллерии, чтобы доставить Гоше в операционную, но тщетно. Он умер на руках отца Анриша, главного капеллана Дьенбьенфу, после того как двое иностранных легионеров внесли его внутрь. Теперь ключевой центральный подсектор остался без командира.

Радиоволны продолжали приносить плохие новости от ОП «Беатрис». К 20.30, 10-я рота, удерживающая северо-восток «Беатрис», перестала отвечать на вызовы по рации. За несколько минут до 21.00 11-я рота кратко сообщила что «Вьеты повсюду» и что они сражаются вокруг блиндажа командного пункта. Это было их последнее сообщение.

К тому времени на ОП «Беатрис» в строю не осталось ни одного офицера. Им командовали старшие сержанты и командиры отделений. 9-я рота все еще держалась вокруг остатков взорванного КП с сержантом Кубьяком. Невероятно, но это задержало противника еще на два часа, во много благодаря плотному артиллерийскому огню гаубиц полковник Пирота. Но в одиннадцать часов, штурмовые подразделения Вьетминя перегруппировались для последней атаки. Их артиллерия теперь плотно обкладывала оставшихся на опорном пункте, где у защитников заканчивались боеприпасы. Также стало очевидно, что вопреки их ожиданиям, немедленной контратаки со стороны Дьенбьенфу не последует. В 00.15 14 марта рация 9-й роты вышла в эфир. Как рассказал об этом сержант Кубьяк, последним сообщением радист запросил огонь артиллерии прямо по оставшемуся блиндажу. Радиста разорвало пополам одним из французских снарядов. В 02.00 Кубьяк и остатки 3-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона покинули ОП «Беатрис» и до рассвета прятались в близлежащих джунглях. Они очень хорошо знали, что если попытаются приблизиться к основным позициям французов ночью, их примут за солдат противника, использующих уловку, и вероятно убьют прежде, чем они смогут себя идентифицировать.

В 02.25 14 марта радиотелеграф в штабе генерала Коньи в Ханое начал выводить краткое сообщение из Дьенбьенфу: «Без связи с ОП «Беатрис» с 00.15. Прослушивание по внутренней радиосети подтверждает что опорный пункт в руках коммунистов. Полковник Гоше мертв». Так закончился первый день битвы при Дьенбьенфу.

Воскресенье, 14 марта 1954 года

Дождевые облака тяжко нависли над долиной на следующее утро, полностью препятствуя прибытию самолетов с грузами снабжения и воздушной разведке в непосредственной близости от укрепрайона. Боевые командиры приготовились контратаковать и отбить ОП «Беатрис». Когда сержант Кубьяк и 100 с лишним выживших из 3-го батальона 13-й полубригады пошатываясь вошли в долину, они обнаружили десантников 2-й воздушно-десантной группы, уже готовых к выходу. Без лишних церемоний, выжившим раздали карабины, бандольеры с патронами и подсумки с ручными гранатами и немедленно распределили по штурмовым ротам, направлявшимся на ОП «Беатрис». При поддержке танков они начали выдвигаться в 07.30 по шоссе №41 и почти сразу же попали под сильный огонь противника. Очевидно, Вьетминь ожидал контратаки и его бойцы были готовы и ждали. Пока французы перегруппировывались для повторной атаки, внезапно, с другой стороны к ним направился, пошатываясь, раненый офицер-легионер. Это был лейтенант Тюрпен, из 11-й роты. Он был тяжело ранен и весь перевязан, и передал сообщение от командира 312-й дивизии Вьетминя, в котором тот предлагал французам перемирие с 08.00 до 12.00, чтобы забрать своих раненых у ОП «Беатрис».

Де Кастр связался с генералом Коньи по радиотелефону в Ханое и спросил, может ли быть принято перемирие; и Коньи, передав этот вопрос в штаб-квартиру в Сайгоне, уполномочил де Кастра согласиться. В мировой прессе французы представили этот великодушный жест как признак слабости противника, намекнув, что именно коммунисты попросили перемирия, чтобы забрать своих убитых и раненых. В результате, подобные гуманные жесты со стороны Вьетминя не повторялись в больших масштабах до окончания битвы. За несколько минут до девяти часов, небольшой конвой, состоящий из джипа с большим флагом Красного креста, 2,5-тонного грузовика и санитарной машины, обошла ожидающих десантников и направилась по дороге к ОП «Беатрис». В переднем джипе ехал батальонный врач 3-го батальона 13-й полубригады, капитан Ле Дамани и бригадный капеллан, отец Тренкан. Сержант Кубьяк попросил разрешения быть в числе примерно дюжины безоружных солдат, которые вызвались пойти и забрать раненых. Дорога казалась пустынной, пока они не достигли подножия ОП «Габриэль», где их ждала небольшая группа солдат и офицеров Вьетминя. После обмена безупречными воинскими приветствиями, начался мрачный поиск. Вся оборонительная система ОП «Беатрис», так безупречно отстроенная за прошедшие три месяца, была полностью разрушена снарядами противника и подрывными зарядами и непригодна для всех практических целей, . Раненые коммунистов были уже убраны, вместе со всем исправным снаряжением. Вонь от почти 300 мертвых легионеров, лежавших на палящем солнце была невыносимой. Наконец, были найдены восемь выживших раненых, один из которых скончался на месте, после того, как отец Тренкан провел последние обряды. К 10.00 небольшой конвой вернулся в лагерь. Когда был произведен окончательный расчет, оказалось, что двое лейтенантов и 192 человека из 750 в гарнизоне, выжили в восьмичасовом бою. Остатки 9-й и 10-й рот отправились на опорный пункт «Югетт» с 1-м батальоном 2-го пехотного полка Иностранного легиона, в то время как остатки 11-й, 12-й и штабной роты были приписаны к штабу полубригады. Их моральный дух был сильно подорван. 17 марта двое легионеров 10-й роты дезертировали из «Югетт» без оружия. В первые дни апреля, еще десять легионеров из 3-го батальона 13-й полубригады перешли на сторону противника.

Все еще оставался открытым вопрос о контратаке на ОП «Беатрис». Стоило ли оно того? Учитывая, что произошло прошлой ночью, и учитывая разрушенное состояние оборонительных сооружений на высоте, было бы почти невозможно удержать опорный пункт, если бы он не был постоянно связан с остальной частью главного центра сопротивления. Это означало бы, по мнению де Кастра, привлечение его резервов, воздушно-десантных батальонов, танков и артиллерии для защиты позиции, ценность которой была весьма сомнительной. Были и другие факторы. Самым важным, был тот факт, что первая ночь артиллерийской дуэли обошлась французам в 6000 105-мм гаубичных снарядов, или в четверть их запасов. Поскольку аэродром находился под обстрелом, а над всей долиной нависли тяжелые муссонные облака, воздушное движение было почти остановлено, и быстрое пополнение запасов было маловероятным. Де Кастру также срочно требовался воздушно-десантный батальон, для замены уничтоженного 3-го батальона 13-й полубригады, чтобы иметь достаточно войск для немедленной контратаки на высоте «Габриэль». Ни у кого не было сомнений в том, что «Габриэль» теперь станет следующей целью противника. Поэтому де Кастр решил, по согласованию с Коньи, отложить контратаку на «Беатрис» на более поздний срок. На самом деле, она так никогда и не была предпринята.

Тем временем, весь лагерь лихорадочно готовился к следующему раунду. В госпитале, майор Гровен запросил экстренную доставку шести литров свежей крови из Ханоя и высадку с парашютами воздушно-десантной хирургической бригады на вспомогательной взлетно-посадочной полосе рядом с «Изабель». В 08.00, майор Клод Девуку, командир 53-й авиационной связной эскадрильи из Ханоя, бросил свой маленький одномоторный «Де Хевилленд Бивер» сквозь облака, чтобы совершить короткую пробежку по взлетно-посадочной полосе. Он оставил драгоценные сосуды с кровью и подобрал четырех тяжелораненых и Полу Буржада, секретаря полковника де Кастра. Она была единственной европейской женщиной, постоянно работавшей в Дьенбьенфу и уехала, протестуя против прямого приказа своего начальника. В 15.00 воздушно-десантная хирургическая бригада под командованием лейтенанта медицинской службы Резилло, была по ошибке сброшена в заграждения из колючей проволоки на главной позиции Дьенбьенфу. Под спорадическим огнем артиллерии коммунистов, люди медленно выбрались из колючей проволоки и доложили о своем прибытии в Дьенбьенфу. Затем они сели в грузовик, чтобы совершить опасную пятимильную поездку в ОП «Изабель».

Тем временем, основная взлетно-посадочная полоса в Дьенбьенфу стала непригодной для полетов. Артиллерийский огонь отметился как на ней, так и на обшивках самолетов, над которыми лихорадочно работали бригады механиков, чтобы поднять эти семь оставшихся истребителей-бомбардировщиков «Биркэт» в воздух. Примерно в 14.00 три самолета, насколько можно было судить, были подготовлены к вылету. Пилоты, лейтенант Парисо и сержанты Фуш и Брюан, завели двигатели в капонирах и с ревом вылетели из них на максимальной скорости. Они поднялись в воздух раньше, чем артиллеристы коммунистов смогли оправиться от изумления и добрались до аэропорта Кат-Би возле Хайфона без каких-либо инцидентов. Артиллерия коммунистов теперь сконцентрировалась на оставшихся самолетах и строениях аэродрома. Последние шесть «Биркэт» были изрешечены снарядами и в конечном итоге уничтожены, диспетчерская вышка была частично разрушена, а радиомаяк, необходимый для самолетов, пытающихся выйти на Дьенбьенфу ночью или в облаках, был уничтожен полностью. Один вертолет был серьезно поврежден на взлетной полосе и еще один получил легкие повреждения, пытаясь взять на борт раненых возле госпиталя. В 19.30 был сожжен последний разведывательный самолет «Кузнечик». Так, в первый же день после начала битвы, Дьенбьенфу потерял всю местную воздушную поддержку.

Тем не менее, боевой дух гарнизона повысился, когда в 14.45, волна за волной, с высоты 600 футов на старые знакомые зоны высадки «Наташа», «Октавия» и «Симона» транспортные самолеты высадили 5-й вьетнамский парашютный батальон майора Андре Ботелла. В то время как зенитная артиллерия противника оказалась довольно неточной (и распределение высадки по трем различным зонам помог ввести ее в заблуждение), артиллерия противника оказалась эффективной в накрытии огнем большей части районов высадки. Некоторые из маленьких вьетнамских десантников погибли, даже не долетев до земли. 1-я рота и штабная рота, сброшенные на «Наташу», возле основной взлетно-посадочной полосы, понесли особенно тяжелые потери. К 18.00 батальон перегруппировался на другой стороне Нам-Юм, возле опорных пунктов «Элиан» 4, 1, и 2. Многие из солдат, которые прошли десять миль под артиллерийским огнем с тех пор, как их сбросили с парашютом, были вымотаны, когда добрались до своих позиций за рекой на ОП «Элиан». И все же, им пришлось немедленно отрыть несколько простейших траншей для защиты от спорадического артиллерийского огня противника. Ливни, начавшиеся после полудня, еще больше усугубили их дискомфорт. К 20.00, отрыв позиции для минометов, 5-й вьетнамский парашютный батальон начал участвовать в разворачивающейся битве за высоту «Габриэль», силуэт которой был четко очерчен на фоне ночного неба залпами вражеской артиллерии по его вершине. В течение нескольких минут артиллерия коммунистов накрыла минометы десантников. В 21.00, один за другим, три минометных расчета были уничтожены прямыми попаданиями противника.

Тем временем, 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров, под командованием майора де Мекнана, приготовился отразить атаку, которая несомненно, должна была последовать этой ночью. ОП «Габриэль» был самым хорошо оборудованным опорным пунктом из всех, и единственным, у которого была вторая линия обороны. В предыдущие недели некоторые из его офицеров сухо отмечали, что его размерения 500 на 200 метров в точности соответствовали стандартной зоне рассеивания огня 105-мм гаубицы, стреляющей со средней дистанции; и позиция была настолько заполнена войсками и минометами, что любой упавший на нее снаряд, должен был привести к жертвам. Однако полковник Пирот, однорукий начальник артиллерии, со смехом заверил де Мекнана, что его позиция не будет даже «поцарапана» артиллерией противника.

Методично де Мекнан и его сменщик, майор Ка, проверили позиции своих людей. Утром 14 марта количество пайков и боеприпасов на «Габриэль» было увеличено, чтобы обеспечить четверо суток непрерывных боев. Де Мекнан попросил своего связного офицера-артиллериста, лейтенанта Колина, чтобы батареи 11/4 RAC пристрелялись по узкому перешейку долины к северу от ОП «Габриэль» и по новым глубоким штурмовым траншеям, отрытым коммунистами у подножия высоты «Габриэль». Среди французов и алжирцев царило чувство полной уверенности. В конце концов, алжирцы были профессионалами и гордились тем, что были по крайней мере, так же хороши, если не лучше, чем иностранные легионеры. Они знали, что их опорный пункт выстроен лучше, чем ОП «Беатрис», и до него легче было добраться из тыла. Насколько высоким был дух боевого товарищества среди алжирцев, возможно, лучше всего проиллюстрировал старшина Абдеррахман Бен Салем (с которым я познакомился девять лет спустя, уже как с майором Алжирской национальной народной армии), командир взвода в 1-й роте капитана Нарбе на ОП «Габриэль». Абдеррахман был ранен в январе осколками гранаты в обе ноги. Он был эвакуирован в Ханой, но когда получил письма от своих друзей, в котором говорилось, что на «Габриэль» может быть начата атака, он бросил вызов своим врачам и тайком пробрался на борт самолета, чтобы вернуться на ОП «Габриэль» 12 марта.

В 15.00 де Мекнан приказал эвакуировать военнопленных коммунистов, которые выполняли на опорном пункте обязанности санитаров и рабочих. Они добрались до своего лагеря в Дьенбьенфу без происшествий. В 17.00, сержант Солдати, новый врач из чехов и третий, занимавший этот пост на ОП «Габриэль» за столько же дней, прибыл из Дьенбьенфу, последний, кто сделал это перед началом боя. Теперь два майора распорядились выдать всем по полной порции горячей пищи. Офицеры также расположились за их последней совместной трапезой. Де Мекнан и Ка отдали свои приказы. Французские ВВС заверили их, что «сигнальный корабль» С-47 будет освещать поле боя в ночное время. Им была обеспечена сильная артиллерийская поддержка. Чтобы командный эшелон опорного пункта не был уничтожен одним случайным попаданием, в офицерской столовой был размещен дополнительный командный пункт с радиостанцией. Де Мекнан с улыбкой указал на несколько бутылок шампанского стоявших в холодильнике в углу столовой: «Мы собираемся их выпить вместе после боя, когда вьеты будут разбиты».

Ровно в 18.00 начался обстрел из вражеских 120-мм тяжелых минометов из Ба На Тен, менее чем в двух километрах от высоты. За этим налетом последовал часовой обстрел батареи 105-мм гаубиц, находящейся в трех километрах к северу от опорного пункта. Блиндажи «Габриэль» могли выдержать артиллерийский огонь, но немногие полевые укрепления могли выдержать непрерывный обстрел, подобный обрушившемуся на этот район. К 20.00 рухнули дзоты тяжелого вооружения в районе 4-й роты лейтенанта Моро. К 22.00 был уничтожен КП 4-й роты. Лейтенант Моро (чья жена прибыла в Ханой несколькими днями ранее, как член французского Женского армейского корпуса) погиб под обломками своего блиндажа. Также были уничтожены два 81-мм батальонных миномета. Тяжелые 120-мм минометы 5-го полка Иностранного легиона, приписанные к «Габриэль», теперь также оказались под сильным огнем. После нескольких первых залпов их командир, лейтенант Клерж, обнаружил, что его рация вышла из строя. Он отдал последний приказ вести заградительный огонь и отправился в офицерскую столовую, чтобы связаться по ее рации с штабом артиллерии.

Настоящая угроза нависла над 4-й ротой. После уничтожения КП Моро, пехота противника начала медленно просачиваться на её позиции. Это не был штурм людскими волнами. Вьетминь, по-видимому, не желал платить такую же высокую цену, которую они уплатили накануне вечером на ОП «Беатрис». Как выяснилось позже, в атаке участвовали 88-й и 102-й полки 308-й дивизии Народной армии, и вероятно, они были усилены на рассвете подразделениями из еще двух полков. Это гарантировало превосходство над обороняющимися французами по меньшей мере восемь к одному. К полуночи де Мекнан и Ка решили задействовать свои последние резервы для контратаки, чтобы спасти 4-ю роту. Старший сержант Лобю и взвод горцев тай из 416-й роты погонщиков мулов, вместе с взводом сержанта Ружича из 2-й роты возглавили ее. Ружич в гражданской жизни был водителем автомобиля в побеге самого известного послевоенного гангстера Франции Пьеро ле Фу (Сумасшедший Пьер) и решил присоединиться к французской армии в Индокитае, когда полиция начала подбираться к его работодателю. В ту ночь, на «Габриэль» он подтвердил свою репутацию. Медленно продвигаясь с боем вперед, Ружич, Лобю и их бойцы зачистили вторую линию обороны 4-й роты с помощью автоматов и ручных гранат, закрыли брешь, образовавшуюся в районе 3-го взвода 4-й роты и вместе с выжившими алжирцами мрачно приготовились к ночи ближнего боя. Когда полностью обойденный с фланга Ружич отступил в 07.30 15 марта, у него осталось ровно 7 человек. Тем временем артиллерия Пирота посылала залп за залпом 105-мм и 155-мм снаряды, крушившие передовые линии коммунистов, очевидно, с разрушительными результатами. Так же внезапно, как и начался, артиллерийский огонь коммунистов по «Габриэль» прекратился 15 марта в 02.30. Так же произошло и с атаками пехоты противника. Алжирцы уже продержались дольше, чем элитные части Иностранного легиона на ОП «Беатрис». Де Мекнан, осмотрев свою сильно потрепанную, но в основном не нарушенную позицию, кратко доложил по рации в штаб де Кастра и затем заполз в свою землянку для краткого отдыха после передачи командования Ка.

Понедельник, 15 марта 1954 года

Отсрочка, предоставленная защитникам ОП «Габриэль» была кратковременной. Ровно в 03.30 коммунисты снова начали артиллерийский обстрел, при котором обнаружили себя еще две батареи противника, ведущие огонь с северо-востока. Теперь противник пытался проникнуть вдоль хребта высоты «Габриэль» с севера на юг, разделяющего позиции 1-й и 4-й рот (см. карту). Эта попытка прошла относительно легко благодаря тому факту, что сам гребень скрывал проникновение, пока траншеи 1-й роты не попали под фланговый огонь наступающего Вьетминя. По-видимому, продвижение коммунистов остановили пулеметы, ведшие огонь из самого северного дзота 1-й роты. Но вьетнамский наводчик Фам Ван Туй, тащивший 75-мм самодельную безоткатку, выставив ее на расстоянии 150 ярдов от дзота, сумел добиться трех прямых попаданий, заставив замолчать его пулеметы. Позже он получил «Боевую звезду» 3-го и 1-го класса за свой подвиг.

Неясно, удачные ли выстрелы Фама Ван Туя, или возобновление губительного артиллерийского огня противника, привели к гибели капитана Нарбе, командира 1-й роты и ранению единственного оставшегося офицера роты, лейтенанта Ру. Факт остается фактом: к четырем часам 1-я рота осталась в руках двух алжирских командиров взводов, Нуреддина и Абдеррахмана. Через несколько минут противник также выбил оставшиеся 81-мм и 120-мм минометы, после чего лейтенант Колин, артиллерийский офицер, запросил заградительный огонь по участку до второй линии обороны. Де Мекнан, которого около четырех часов разбудил звук артиллерийского огня, переговорил по рации с де Кастром и ему пообещали весь возможный огонь артиллерии, включая 155-мм. Его также заверили, что пехота и танки будут предоставлены для быстрой контратаки, если в этом возникнет необходимость. С этой новостью де Мекнан вернулся на боевой КП, где майор Ка и штаб батальона руководили боем.

Когда все старшие офицеры опорного пункта собрались вместе со штабом и радистами, вражеский фугасный снаряд с взрывателем замедленного действия поразил КП с опустошительным эффектом. Майор Ка потерял ногу (он умер в руках коммунистов 27 марта), де Мекнан был изрешечен осколками и контужен взрывом, а его заместитель и связной офицер-артиллерист были серьезно ранены. В то же время все радиостанции, связывающие КП с пехотными ротами и сам опорный пункт с Дьенбьенфу были выведены из строя. ОП «Габриэль» остался без командиров. Почему старшие офицеры опорного пункта находились на командном пункте в одно и то же время? Ответ дал мне лично де Мекнан (уже полковник) девять лет спустя. Он сказал, что встреча всех старших офицеров была делом чистой случайности и должна была продлиться всего несколько минут. Существует арабский термин, широко используемый во французской армии для обозначения дикой удачи: баракка! Полковник де Мекнан сказал мне позже: «Я всегда верил в свою баракку». По-видимому, она закончилась для опорного пункта «Габриэль» в 04.30 15 марта 1954 года.

С ранением обоих майоров командование над ОП «Габриэль» перешло к капитану, который был заместителем де Мекнана, но этот офицер потерял самообладание. Но другой офицер, молодой капитан Жандр, командир 3-й роты, принял временное командование где-то в 05.00. Лейтенант Клерж, командир минометной батареи, переживший уничтожение его минометов, занял пост связного офицера-артиллериста, хотя уже был ранен. Оборона ОП «Габриэль» теперь управлялась с КП 3-й роты. Жандр немедленно потребовал мощной контратаки пехотой и танками из центра укрепрайона. Это контратака была ему обещана и он получил приказ держаться любой ценой. Тем временем, алжирцы из 1-й роты несли на себе основную тяжесть сражения. Сержанты, видя что их обошли с фланга, вывели роту на вторую линию в относительном порядке, но 1-й взвод Нуреддина был в значительной степени похоронен снарядами противника, разнесшими в пыль всю систему траншей. Однако Абдеррахман, обнаружив, что у него больше нет радиосвязи с штабом своего батальона, обнаружил, к своему большому удивлению, прямую связь с командой сетью де Кастра, которая прослушивалась на радиоканалах отдельных рот. Ему было приказано держаться на своих позициях, так как его вскоре усилят танками и десантниками.

Следующая фаза битвы за ОП «Габриэль» была проиграна в штабе де Кастра в Дьенбьенфу. В то время как сражение бушевало на позициях высоты, Вьетминь начал диверсионное проникновение между опорными пунктами «Элиан» и «Доминик» на восточном фланге укрепрайона, поддерживая беспокоящий огонь по «Клодин», «Доминик» и удаленному ОП «Изабель». Сегодня неясно, было ли проникновение около 4.00 на восточном фланге ошибочно воспринято как прелюдия ко второму полномасштабному наступлению, которое в сочетании с уже начавшейся атакой на «Габриэль» возьмет Дьенбьенфу в огромные клещи и возможно, рассечет его надвое. Некоторые из участвовавших в этом французских офицеров, чьи аргументы явно эмоциональны, сочли, что принятое в итоге решение представляло собой «эгоистичное» желание бывшего командира десантников подполковника Лангле сберечь его людей от боя, который, как он чувствовал, наверняка приведет к тяжелым потерям. Следует помнить, что Лангле только накануне принял на себя командование всем центральным сектором. Его начальник штаба, высокий и вежливый майор Юбер де Сеген-Паззис, одновременно принял командование над воздушно-десантной группой. В то время как Лангле должен был вести битву в целом, на самом деле он все еще был глубоко вовлечен в судьбу своих десантников. По-видимому, это и побудило выбрать его в качестве ударной силы контратаки недавно прибывший и смертельно уставший 5-й вьетнамский парашютный батальон, а не более опытный 1-й парашютный батальон Иностранного легиона и 8-й ударный парашютный батальон. На поспешном совещании в блиндаже де Кастра было высказано предположение, что вьетнамцы 5-го вьетнамского парашютного батальона вряд ли смогут найти дорогу через лабиринт колючей проволоки и минных полей. Соответственно, Лангле согласился включить роту капитана «Лулу» Мартена из 1-го парашютного батальона Иностранного легиона в оперативную группу, которой должен был командовать Сеген-Паззис. Танковый эскадрон капитана Эрвуэ должен был возглавить контратаку.

Можно себе представить чувства вьетнамских десантников, промокших насквозь в своих наспех вырытых окопах уже находящихся под беспокоящим артиллерийским огнем, когда они быстрым маршем пересекли почти всю ширину Дьенбьенфу и половину его длины по направлению к пылающему аду, который они до этого наблюдали из безопасного места. Чрезмерная самоуверенность всего командования Дьенбьенфу начала приносить нежелательные плоды. В то время как капитан Эрвуэ в прежние дни разведывал дорогу для своих танков на джипе, командиры танков и их громоздкие машины никогда сами по себе не выбирались на дорогу и уж точно не ночью под артиллерийским огнем. Никто также не обращал особого внимания на блок-пост коммунистов, ранее установленный у брода через реку близ Бан Ке Пхай. Контратака началась в 05.30 усиленной ротой Иностранного легиона Мартена, с танками во главе, и вьетнамцами майора Ботелла, замыкавшими тыл. Сеген-Паззис, которого задержало отдание последних приказов в штабе де Кастра, промчался на джипе под сильным огнем коммунистов по всему аэродрому и догнал свои войска, когда они собирались войти в критический проход. В 07.00 оперативная группа достигла брода Бан Ке Пхай, и находившиеся в тяжелом положении защитники ОП «Габриэль» могли слышать гул танковых двигателей. Но внезапно, на левом фланге колонны разверзся ад. В районе брода обнаружился, как казалось, батальон войск противника, поддерживаемый чрезвычайно точно пристрелянным огнем артиллерии. Будучи опытными войсками, знакомыми с местностью, десантники Иностранного легиона ускорили шаг, тесно прижались к танкам и без особых трудностей форсировали брод. За ними последовали 3-я и штабная роты, с частью 2-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона. Но лейтенант Тью из 2-й роты застыл на месте, а вместе с ним 1-я и 4-я роты. С этого момента, контратака отряда Сеген-Паззиса стала безнадежной. Было 07.30.

Тем временем, на вершине «Габриэль» ситуация все больше ухудшалась. В 06.00 проникновение противника в районе 4-й роты переросло в прорыв, который затронул и 1-ю роту. В этот момент сержант Абдеррахман и один из тиральеров попытались отнести раненого лейтенанта Ру в перевязочный пункт на вершине центрального плато высоты «Габриэль». Когда они добрались на рассвете, они столкнулись с пехотинцами Вьетминя, медленно продвигающимися к КП. Двое алжирцев уронили носилки, бросились на землю и скатились с вершины на свою позицию. Сам лейтенант Ру скатился с носилок в ближайшую траншею. Он целый день притворялся мертвым и преодолев ползком 400 метров по кустарнику, был подобран французами в 04.00 16 марта.

К этому времени 1-я рота была на пределе своих возможностей: у нее не только кончались боеприпасы, но и французский контрбатарейный огонь, теперь направляемый приказами капитана Жандре, начал ложиться слишком близко, нанося потери алжирцам. Абдеррахман связался по рации со штабом де Кастра, чтобы прекратить огонь артиллерии, но его рация получила попадания прежде, чем он закончил передачу. К 07.30 со всех сторон начали появляться шлемы регулярных войск Вьетминя. Сержант Нуреддин и его взвод отступил к последнему уцелевшему дзоту, но бойцы Вьетминя начали забрасывать их гранатами с вершины холма, которую они уже заняли. Люди начали медленно вставать, оставляя свое оружие на земле. Очень быстро офицер Вьетминя, опознаваемый только по планшету с картой, приказал ошеломленным остаткам 1-й роты спуститься с холма на север, к линиям Вьетминя. Это означало пересечь французскую колючую проволоку и минные поля. Когда алжирцы заколебались, бойцы Вьетминя приказали им идти по телам погибших коммунистов, которые в некоторых местах практически устилали заграждения из колючей проволоки. Подгоняемые тычками в ребра стволами автоматов их конвоиров, Абдеррахман и его люди начали двигаться. Внезапно, Абдеррахман встал как вкопанный. Перед ним, изрезанный от бока до бока и с кишками, свисающими кровавой массой на колючей проволоке, был стрелок Вьетминя, еще живой. На самом деле, когда увидел приближающуюся колонну пленных, его глаза расширились, а губы зашевелились, как будто он хотел что-то сказать. Офицер Вьетминя быстро пробрался вперед, к голове колонны, чтобы посмотреть, что ее остановило. Затем он жестом подозвал Абдеррахмана вперед и сказал:

— Ты можешь наступить на него. Он выполнил свой долг перед Народной армией.

Настал час для 2-й и 3-й рот. Капитан Жандр, следивший за продвижением отряда Сеген-Паззиса, стал очевидцем ряда противоречивых приказов, полученных им из штаба в ходе операции. Первый приказ, очевидно, состоял в том, чтобы колонна двинулась к ОП «Габриэль», ослабила давление на гарнизон и преследовала противника по пятам. Когда оперативную группу перехватили у Бан Ке Пха, она получила приказ продвинуться как можно дальше на север, в направлении «Габриэль», чтобы облегчить отход остатков гарнизона. Наконец, около 07.00 Сеген-Паззис получил третий набор приказов, предписывающих ему отправиться к «Габриэль» и там уже решить, закрепиться или эвакуироваться. Как теперь можно с долей вероятности (поскольку он умер от дизентерии в концлагере коммунистов) установлено, Жандр получил только второй набор приказов по своей рации и отдал приказ 2-й и 3-й ротам начать отступление в направлении десантников в 08.00.

До этого солдаты сражались под впечатлением, что позиция будет удержана и подкреплена. Теперь было очевидно, что позиция будет оставлена и что дальнейшие потери для ее удержания будут бессмысленными. Часть 3-й роты обратилась в паническое бегство. Вторая рота, теперь под командованием капитана Карре, начала отход с позиции между 07.15 и 07.30, не обращая внимания на остатки 1-й и 4-й рот и штаба батальона, все еще удерживающих несколько траншей на передовой. На самом деле, многое из того, что происходило на передовой, граничило как с героизмом, так и с нелепостью. В 07.30, раненый де Мекнан вошел в блиндаж в районе, где 1-я рота испытывала сильный натиск, только для того, чтобы найти французского сержанта, скрупулезно заполнявшего бланки на своей пишущей машинке, в то время как вокруг бушевал бой. Одним яростным жестом майор швырнул пишущую машинку на землю и недвусмысленно приказал сержанту выйти и помочь алжирцам в перестрелке. Сержант позже умрет в концентрационном лагере коммунистов. Его майор лично поможет вырыть ему могилу. Де Мекнан ненадолго вернулся в офицерскую столовую, где майор Ка еще лежал на носилках с ранеными. Он сообщил Ка, что попытается отойти на юг и получить подкрепление от 2-й роты, которая по-видимому, все еще была в безопасности. Ка спокойно посмотрел на своего коллегу и сказал:

— До свидания, старина, отправляйся. У тебя еще много дел.

Но когда де Мекнан побежал на юг вдоль хода сообщения, два вражеских солдата напали на него и взяли в плен. Он так и не выпил припасенного для победы шампанского, которое оставил остывать на своем командном пункте.

В точке, расположенной недалеко от вершины высоты «Габриэль», иностранные легионеры из роты тяжелых минометов, минометы которых были разбиты, сражались как пехотинцы. Уцелевший офицер-минометчик лейтенант Клерже и его оставшиеся пятнадцать человек, начали отступать в направлении 2-й роты с большей частью своих раций и снаряжения. Двое легионеров, Пуш и Циммерман, проложили путь ручными гранатами. Клерже попытался связаться с Дьенбьенфу, чтобы запросить дополнительную огневую поддержку, но обнаружил, что батареи сели и вернулся на старую позиция с двумя другими легионерами, чтобы подобрать запасные прямо из под ног первой штурмовой волны противника. Поскольку северный сектор 3-й роты теперь был полностью прорван, горстка легионеров оказалась в безвыходном положении. Тем не менее, казавшиеся неутомимыми Пуш и Циммерман подобрали два ручных пулемета на брошенной позиции и вели огонь на уничтожение по штурмовой волне коммунистов. За короткое время они отбили две атаки и колючая проволока перед ними была покрыта телами противника. Тем не менее, противник наступал. Как раз в тот момент, когда они собирались их смять, оба солдата и сержант-алжирец бросили одну за другой восемь ручных гранат и проложили себе путь в направлении Дьенбьенфу. Для остальной части небольшой группы наступил конец. В 07.45 артиллерийский снаряд разбил последнюю исправную рацию Клерже, когда он и его люди уже видели танки и десантников деблокирующего отряда, выходившие из дыма и муссонного дождя. Когда они начали отступать, их накрыли ручные гранаты, за которыми последовали полчища пехоты противника.

В 08.30 остатки 2-й и 3-й рот 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров присоединились к десантникам и танкам у подножия высоты «Габриэль». Последние также были прижаты сильным огнем противника и несли серьезные потери. Один из танков был подбит базукой Вьетминя и сержант Гюнц, командир 3-го танкового взвода, был убит. Отступление от «Габриэль», при дневном свете, в прямой видимости противника, которых теперь удерживал гребень высоты «Габриэль» был сущей агонией. Переправа в Бан Ке Пхай все еще была блокирована огнем противника и даже большое количество снарядов контрбатарейного огня французов не оказало заметного эффекта. Тем не менее, к 09.00 15 марта выжившие из 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров и потрепанной оперативной группы Сеген-Паззиса вновь вошли в оборонительный периметр опорных пунктов «Анн-Мари» и «Югетт». Вдалеке, там, где в утреннем тумане лежала высота «Габриэль», раздалось несколько выстрелов, где окруженные французы и алжирцы вели свой последний отчаянный бой.

Бой за ОП «Габриэль» был ожесточенным и потери были тяжелыми. Почти 500 человек из 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров были потеряны, из которых по меньшей мере 80 были убиты. Оба батальонных командира попали в плен. 416-я рота погонщиков мулов также прекратила свое существование, лишь горстке легионеров из минометной роты удалось спастись. Рота десантников Иностранного легиона капитана Мартена потеряла четверть своих бойцов, а у самого Мартена была пуля в руке. Один танк был серьезно поврежден и недавно десантированный 5-й вьетнамский парашютный батальон практически разложился. В целом, французы потеряли в ту ночь около 1000 солдат. После потери ОП «Беатрис» потеря ОП «Габриэль», который долго был известен как самый хорошо оборудованный из всех опорных пунктов Дьенбьенфу, оказала катастрофическое влияние на моральный дух гарнизона. Но самой жестокой критике полковника Лангле подверглись подразделения 5-го вьетнамского парашютного батальона, под командованием капитана Ботелла, форсировавшие брод в Бан Ке Пхай. Побелевший от ярости, Ботелла выстроил своих людей по ротам и приступил к безжалостной чистке их рядов от всех солдат и офицеров, чье поведение не было безупречным. Они были немедленно уволены из батальона и оставлены на произвол судьбы в лагере в качестве кули.

Для коммунистов, бой за «Габриэль» тоже не был легким. Согласно французским данным воздушной разведки, Вьетминь потерял, вероятно, более 1000 убитыми и возможно, от 2000 до 3000 ранеными, из некоторых лучших имеющихся подразделений. Радиопередачи противника, перехваченные в тот день французами, указывали на то, что генерал Зиап остро нуждался в пополнении войсками для своих потрепанных дивизий и прежде всего, в большом количестве боеприпасов с тыловых складов в Туанжао. Но у бо-дои (пехотинцев) 88-го и 102-го полков Народной армии 308-й дивизии, были причины для радости. Они выполнили обещание данное президенту Хо Ши Мину, когда политкомиссар их дивизии вручил ведущей штурмовой группе 88-го полка новое красное знамя, которое, как говорили, были передано самим Хо Ши Мином, с надписью «Сражаться и побеждать». Двадцатипятилетний сержант по имени Тран Нгок Доан водрузил флаг над блиндажом майора де Мекнана около 07.00 15 марта. Четверо бойцов его взвода были ранены при попытке это сделать. Войска коммунистов знали высоту «Габриэль» как Док-Лап, вьетнамское слово, переводимое как «Независимая», «Изолированная» или «Одинокая».

Несмотря на низкую облачность и почти отсутствующую видимость, два истребителя-бомбардировщика, которые все еще находились на ремонте в Дьенбьенфу, попытались вмешаться в ход боя за высоту «Габриэль». Но звено «Савар Синий» почти сразу же попало под сильный и чрезвычайно точный зенитный огонь. Ведущий «Савар Синий» сбросил свои бомбы примерно в 6,5 километрах к северу от взлетно-посадочной полосы, в то время как «Синий» №2 сбросил свои примерно в 5 километрах. Затем, ведущий «Синий» казалось, распался в воздухе, так как в него почти одновременно попали несколько зенитных снарядов. Его пилот, сержант Али Сахрауи, алжирец из эскадрильи 2/22 «Лангедок», погиб мгновенно. «Савар Синий» №2 удалось спастись, но лейтенанту Леспинасу, пилотировавшему пикирующий бомбардировщик ВМС из эскадрильи 11-F, не так повезло. Он стал вторым погибшим в этот день пилотом. Поскольку облака продолжали низко нависать над полем, диспетчерская вышка была разрушена, радиомаяк УКВ вышел из строя, а на самой взлетно-посадочной полосе были воронки от снарядов, в тот день в Дьенбьенфу было сброшено с парашютами только 12,5 тонн грузов снабжения. Это было слишком мало, чтобы даже частично восполнить огромный расход боеприпасов и других предметов снабжения.

Но авиационная поддержка и материально техническое обеспечение были не единственными проблемами, с которыми пришлось столкнуться Дьенбьенфу 15 марта. Штаб полковника де Кастра трещал от напряжения битвы. Полковник Пирот, веселый однорукий начальник артиллерии, провел добрую часть ночи, наблюдая постепенную нейтрализацию его огневой мощи, когда точный смертоносный артиллерийский огонь коммунистов накрыл артиллерийские позиции. Две 105-мм гаубицы были уничтожены вместе с расчетами. Одна из четырех 155-мм вышла из строя, и вся батарея тяжелых минометов на ОП «Габриэль» была уничтожена. Насколько можно было судить, результаты контрбатарейного огня французов были незначительны, исключая огонь по пехоте противника. Не было никаких доказательств, что артиллеристы Пирота заставили замолчать даже небольшую часть своих противников. От жизнерадостной самоуверенности Пирот теперь впал в крайнее отчаяние. Он переходил с одного командного пункта другой, под плотным огнем противника, чтобы извиниться за то, что считал своим провалом как руководителя. Командующий северным сектором Дьенбьенфу, полковник (позже генерал) Транкар, который был личным другом Пирота, позже вспоминал, как последний вошел в его блиндаж, откуда следил за агонией «Габриэль» и сказал ему со слезами на глазах:

— Я полностью обесчещен. Я обещал де Кастру, что вражеская артиллерия нас не коснется, но теперь мы проигрываем сражение. Я ухожу.

Транкар вспоминал, что поглощенный боем, он дал Пироту какой-то уклончивый ответ. Но некоторые другие офицеры вспомнили, что когда Пирот высказал подобное измотанному подполковнику Лангле, которому теперь предстояло нести ответственность за оборону всего центрального сектора, последний резко повернулся и сказал что-то в том духе, что действительно, сейчас самое время для того, чтобы остаться без артиллерии.

Не говоря больше ни слова, старый полковник вышел из командного блиндажа и направился к собственной землянке. Будучи одноруким, он не мог взвести затвор своего служебного пистолета. Но ему не составило труда найти ручную гранату в ящике с боеприпасами. Вероятно, на рассвете 15 марта, полковник Пирот лег на свою походную койку, зубами вытащил предохранительную чеку, а затем прижал гранату к груди. Полковнику де Кастру, несомненно, немедленно сообщили о смерти Пирота, но судя по телеграммам, отправленным в Ханой, похоже, была предпринята попытка скрыть самоубийство Пирота. В первоначальном сообщении, которое, по-видимому, было отправлено три дня спустя, говорилось, что Пирот погиб, как и несчастный Гоше за день до него, от прямого попадания снаряда в его блиндаж. Эта версия была заменена в одном тексте сообщения, который по-видимому, указывал на то, что полковник Пирот объявлен «пропавшим без вести», когда его послали в качестве парламентера к противнику для переговоров, цель которых так и не была ясна. Офицер французской разведывательной службы, имевший собственную радиостанцию для связи с внешним миром, 20 марта сообщил своему начальству ,что Пирот пропал без вести в течении последних трех дней, вместе с джипом и что только трем офицерам сообщили, что произошло на самом деле.

Пирот, несомненно, погиб от собственной руки, где-то между 15 и 19 марта.

Тем временем начальник штаба де Кастра, подполковник Келлер, получил нервный срыв, и его можно было увидеть в самой глубокой землянке штабного комплекса в стальном шлеме. В кратком обмене телеграммами с генералом Коньи, де Кастр предложил сменить Келлера и вернуть его в Ханой для «доклада». Эпизод был замаскирован, чтобы (по словам де Кастра, в одной из телеграмм) «не навредить карьере Келлера». Таким образом де Кастр был лишен всего своего первого командного эшелона офицеров, именно тех людей, на которых он полагался и которые были лучше всего знакомы с планированием укрепрайона и мышлением его командира.

День закончился еще одной плохой новостью. В 20.00 стрелки тай из 12-й роты капитана Гильмино на «Анн-Мари 3» начала бросать свое оружие и пробираться через минные поля и заграждения из колючей проволоки в направлении близлежащих холмов. Горцы тай из 3-го батальона были набраны в далеких Сон-Ла и Нгиало. Их семьи уже находились в руках коммунистов. Теперь они сражались на территории, не находящейся под юрисдикцией их собственного племени. С их точки зрения, это была уже не их война. Пропаганда коммунистов, направленная на них в течение предыдущих недель, очевидно, начала приносить плоды, и уничтожение гарнизона высоты «Габриэль» на их глазах, доделало все остальное. Французские офицеры и сержанты, а также несколько унтер-офицеров и солдат тай, оставшихся верными присяге, провели неприятно одинокую ночь в ожидании атаки коммунистов, которая, несомненно, сомнет их. К счастью, этого так и не произошло.

В штабе генерала Коньи в Ханое высокий оптимизм сменился глубоким унынием. Неофициально, узнав о провале контратаки на «Габриэль», Коньи заявил группе своих штабных офицеров, а также двум журналистам, Люсьену Бодару и Максу Кло, что в течение «нескольких месяцев», он говорил генералу Наварру, что Дьенбьенфу ничто иное как «мышеловка». И в тот же день, он направил срочную совершенно секретную записку своему главнокомандующему, в которой сообщил последнему, что «катастрофа» в Дьенбьенфу теперь должна рассматриваться как вполне вероятная. В этом случае, продолжал Коньи, его северному командованию в дельте Красной реки потребуется три мобильные группы, две из которых должны быть на месте в течении восьми дней. По мнению Коньи, соотношение сил в жизненно важном районе Красной реки было следующим: противник имел в своем распоряжении всю воссозданную 320-ю дивизию Народной армии, плюс шесть регулярных отдельных полков, в общей сложности тридцать девять батальонов, из которых двадцать четыре были из регулярных сил. Кроме того, в дельту проникло более 100 рот местных сил и вдобавок 50 000 деревенского коммунистического ополчения. На стороне французов у Коньи было восемьдесят французских и вьетнамских батальонов и двадцать так называемых «легких батальонов», но большая часть этих войск была связана несением караульной службы на стационарных позициях линии маршала де Латтра и охраной многочисленных аэродромов, мостов и поселков в долинах. Это означало, что только двадцать семь из 100 батальонов были пригодны для мобильной войны и из них только шестнадцать были сосредоточены в мощных мобильных группах, необходимых для противостояния крупным регулярным подразделениям противника. В своем послании Коньи также предложил Наварру отменить операцию «Атлант» на юге Вьетнама, чтобы сэкономить технику и живую силу для серьезных боевых действий на севере.

Поскольку Наварр был 15 марта в Ханое и разговаривал в этот день с Коньи, было очевидно, что меморандум был написан для более поздних исторических записей, а не для немедленных действий. Это объясняет, почему Наварр позволил пройти пятнадцати дням, прежде чем ответить на него в максимально краткой форме, совместимой с административной вежливостью: «Я полностью понимаю Вашу точку зрения, но не могу принять ее во внимание». Очевидно, что связь между этими двумя людьми для всех практических целей была уже нарушена.

Вторник, 16 марта 1954 года

В 01.09 Дьенбьенфу проинформировал Ханой, что южная часть взлетно-посадочной полосы должна быть использована днем как зона выброски, и что в число подкреплений должен быть включен личный состав целой артиллерийской батареи, поскольку за последние сорок восемь часов были потеряны шесть 105-мм гаубиц и восемь полных артиллерийских расчетов. В 04.48 Дьенбьенфу сообщил о среднем, переходящим в сильный дожде, и в 06.30 установил систему приоритетов для дневных выбросок с воздуха: сначала личный состав, затем новый УКВ-маяк, потом медицинские грузы, которые должны были быть сброшены на основную зону выброски. Разобранные гаубицы и боеприпасы к ним должны были быть сброшены на зону выброски «Октавия», к западу от ОП «Изабель», вслед за ними боеприпасы для пехоты и продовольствие. Боеприпасы внезапно стали приоритетной задачей, поскольку Дьенбьенфу истратил пятидневный запас боеприпасов за три дня: 12600 снарядов к 105-мм гаубицам из 27000; 10000 выстрелов к 120-мм минометам из 23000; и пятую часть из 3000 выстрелов к 155-мм гаубицам. Дьенбьенфу также предупредил, что «нейтрализация зенитной артиллерии не может быть гарантирована».

Проблема высадки подкреплений включала не только защиту зон выброски и посадочных зон от огня артиллерии противника, но также их защиту от захвата войсками противника. Это было особенно верно с зоной выброски «Октавия», которая была наконец занята после вылазки с «Изабель» в 09.00. Но противник понимал, что происходит. Довольно плотный артиллерийский огонь велся по зонам выброски личного состава и снаряжения в течении всего дня. Наконец, в 11.05, когда солнце разогнало дождь и туман, которые толстыми слоями лежали над долиной, первые волны транспортных самолетов начали высаживать первые группы 6-го колониального парашютного батальона майора Бижара.

Это была уже вторая высадка батальона Бижара в Дьебьенфу. Но теперь батальон был не таким большим и свежим как в ноябре прошлого года. С тех пор он участвовал в боях за южный Лаос и был отозван в воздушно-десантный резерв в Ханой и в аэропорт Кат-Би в Хайфоне, только для того, чтобы принять участие в жестоком ночном бою с коммандос коммунистов капитана Мин Кхана, заместителя командира 204-го батальона Народной армии. В ночь на 7 марта Хан проник на тщательно охраняемую авиабазу и прикрепил заряды взрывчатки к шести разведывательным самолетам «Кузнечик» и четырем бомбардировщикам Б-26. Преследовавшие их десантники поймали некоторых диверсантов, но это было слабым утешением в свете потерь, понесенных и без того слабыми военно-воздушными силами Франции в Северном Вьетнаме.

Несмотря на это, 613 десантников (из которых 332 были вьетнамцами), болтавшиеся в своих парашютных подвесных системах над «Октавией», были приятным зрелищем для усталых защитников Дьенбьенфу. За ними также последовали еще 100 человек пополнения для 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 8-го ударного парашютного батальона; три полных орудийных расчета из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка завершили дневную выброску личного состава. Несмотря на артиллерийский огонь, высадки прошли на удивление хорошо — без сомнения, потому что они были рассредоточены по довольно широкой территории двух зон высадки, которые артиллерия коммунистов не могла как следует накрыть одновременно. Более того, 6-й колониальный парашютный батальон был опытной элитной частью, хорошо знакомой с местностью. Таким образом, только двое человек, один убитый и один раненый, были отнесены на счет действий противника. Еще двое пострадали при прыжке, сам майор Бижар и врач батальона, лейтенант Ривье, оба вывихнули лодыжки. Бижар доковылял до близлежащего ОП «Изабель» и взял там джип, который зигзагообразным курсом доставил его в штаб де Кастра. В 16.30 весь батальон и остальные пополнения, сопровождаемые танковым эскадроном капитана Эрвуэ, невредимыми достигли Дьенбьенфу. Одна рота из 6-го батальона на время переместилась на истощенный ОП «Анн-Мари», в то время как остальная часть батальона пересекла Нам-Юм под огнем и расположилась на склонах высот «Элиан-1» и 4. В 18.58 Дьенбьенфу сообщил, что все выброски прекращены и все сброшенное успешно доставлено в безопасное место.

Артиллерийский огонь Вьетминя продолжал наносить ущерб. Последние два разведывательных самолета «Кузнечик» были уничтожены в тот же день, и прямым попаданием противника был подожжен склад бомб с напалмом. Хотя никто не пострадал, пожар накрыл лагерь удручающим грибовидным облаком дыма. На местах имели место просачивание коммунистов с западной, северной и восточной сторон ОП «Анн-Мари». Ближе к вечеру снова возросло давление на ОП «Доминик». Тем не менее, репутация майора Бижара и 6-го колониального парашютного батальона была такова, что осажденные, от командиров до раненых в подземном госпитале майора Гровена, снова начали набираться храбрости: в конце концов, Бижар бывал в самых отчаянных ситуациях в Индокитае и всегда выходил из них живым. Во второй половине дня 16 марта де Кастр издал приказ на день, который был передан всем подразделениям в долине и, вероятно, был адресован как им, так и подслушивающим врагам:

«Мы ведем в Дьенбьенфу сражение, в котором будет решена судьба всей войны в Индокитае.

Мы получили несколько довольно сильных ударов и потеряли много людей, но их сразу же заменили два воздушно-десантных батальона. Еще пять из них готовы к высадке.

Наша артиллерия цела и готова ко всем оборонительным огневым задачам. Орудия, как и артиллеристы, были сброшены с парашютами.

Следовательно, прибывшие подкрепления вполне компенсирует наши потери. Вьеты не могут сказать о своих того же в той же мере.

Возможно, вы удивлены, тем, что не видите больше бомбардировщиков, но следует понимать, что текущая погода не позволяет выполнять все задачи.

При самом первом прояснении неба, вся воздушная мощь, доступная в Индокитае, будет над Дьенбьенфу.

Здесь все зависит от нас. Еще несколько дней и мы победим, и жертвы, принесенные нашими товарищами, не будут напрасны.

Подпись: де Кастр».

Личные чувства де Кастра были выражены в двухстрочной телеграмме, которую он отправил в 17.30 в Ханой:

«Лично генералу Коньи. Нынешняя ситуация требует постоянной готовности одного батальона для переброски по воздуху. Подпись: де Кастр».

Коньи в 22.25 ответил столь же лаконичным сообщением, в котором де Кастру сообщалось, что у него остался только один парашютный батальон в Северном Вьетнаме, и что во всем Индокитае их еще осталось только два.

(Перевод записки к отснятым пленкам Дж. Перо: «Рассчитываю на вашу рассудительность — Пленка показывает медицинскую эвакуацию 17 марта — Катастрофическая, под огнем Вьетминя — Попытка безрезультатна — Повторные попытки 18 дважды, но все еще под огнем В-М, хотя очевидна (маркировка) Красного Креста — Атмосфера тревоги, даже ужаса — Крики, плач — Бросок раненых к двери (самолета) — Не видел ничего подобного со времен концентрационных лагерей — Пожалуйста, сохраните доказательства для меня, так как фотографии, несомненно, должны быть очень интересными — Боевой дух все еще очень высок, даже под огнем В-М — Я все еще здоров. Скажите мистеру Невиллу, что его племянник жив — я передал ему его письмо. Подпись: Дж. Перо».)

Атмосфера этого третьего дня битвы была описана на листках бумаги, которые французский боевой фотограф добавил к рулонам отснятой пленки, покинувшей Дьенбьенфу в течение следующих нескольких дней на одном из санитарных самолетов. Фотограф Жан Перо выжил в нацистских концентрационных лагерях и был опытным наблюдателем, не склонным к драматизму. Его реакция на 16 марта в Дьенбьенфу была следующей:

«Воздушная высадка 16-марта — Вьетминь бомбардирует зоны выброски и аэродрома — Кавалькада солдат под огнем — Наша артиллерия разбита Вьетминем — Попытка погрузить раненых под огнем 105-мм Вьетминя — Трагедия — Много раненых — Мрачная атмосфера напоминает немецкие концлагеря — Катастрофическая.»

Записки должны были быть доставлены в Ханое другому журналисту, Франсуа Сюлли, который позже освещал другую войну во Вьетнаме для «Ньюсвик», но Сюлли получил только часть пленок и не получил записки. Я нашел записки десять лет спустя, во французских военных архивах, помеченные красным резиновым штампом со словом «Изъято». Французские военные цензоры в Ханое решили, что их немедленное опубликование было бы слишком деморализующим.

Ранее, в тот же вечер, офицер коммунистов под флагом перемирия приблизился к опорному пункту «Анн-Мари» и передал письмо, адресованное де Кастру, в котором говорилось, что утром 17 марта восемьдесят шесть раненых, оставшихся в живых на высоте «Габриэль», будут оставлены в 600 метрах к северу от ОП «Анн-Мари 2». Это предложение, как и другие, которые последуют, по крайней мере на некоторое время поставило де Кастра перед жестокой дилеммой. Очевидно, для поддержания боевого духа невозможно было отказаться забрать своих раненых, но с другой стороны, ограниченные медицинские помещения Дьенбьенфу были уже безнадежно переполнены и шансы эвакуировать кого-либо были почти нулевыми. Несмотря на совершающиеся невероятно отважные подвиги, хлипкие и маломощные вертолеты того времени были способны поднять лишь горстку раненых, и было очевидно, транспортные самолет вскоре не смогут приземлиться.

Враг знал это так же хорошо, как и де Кастр. Поэтому, возвращение на французские позиции французских раненых не только сопровождалось отказом Вьетминя разрешить посадку санитарных самолетов, но и отказом забрать собственных раненых! Генерал Зиап полностью осознавал, каким бременем для французского командования будет масса раненых и принял решение, что раненые, Вьетминя и французов, должны будут сыграть свою роль в сражении.

Ввиду ужасающих условий в районе госпиталя, который, несмотря на отмечавшие его флаги Красного креста, стал излюбленной мишенью артиллерии противника, 17 марта майор Гровен предложил де Кастру создать нейтральную «медицинскую деревню», между Дьенбьенфу и «Изабель», где медицинский персонал Вьетминя и французов беспристрастно ухаживал бы за ранеными с обеих сторон. Эта идея была передана де Кастром в Ханой, и по-видимому, отвергнута. До сих пор неясно, было ли это решение принято в одностороннем порядке французами или после отказа верховного командования противника.

Среда 17 марта 1954 года.

Утром, еще до того как начал рассеиваться туман, пришло краткое сообщение от артиллерийского офицера, находящегося на опорном пункте «Анн-Мари 2», гласившее: «Тай убираются отсюда к черту». Действительно, без суеты и особого шума, горцы тай с ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2» ускользали через колючую проволоку и проходы в минных полях к своим любимым горам на горизонте. Это произошло так внезапно и так тихо, что французские офицеры, сержанты и немногие оставшиеся верными тай не смогли их удержать. В самом деле, зачем их вообще было удерживать? Очевидно, что они сбежали бы при первой же серьезной атаке. Как показали листовки, найденные в окопах, коммунисты выполняли свою пропагандистскую работу по наилучшим возможным каналам — через гражданское население. Как это ни невероятно, но многие деревни, окружающие французские позиции не были полностью эвакуированы (по приказу де Кастра, они должны были быть полностью эвакуированы к 20 марта). Можно было видеть каждый день, как женщины из отрядов ополченцев, из двух полевых мобильных борделей, и из туземцев мео подразделения французской разведывательной службы, закупаются на рынках в Бан Ко Муй или Бан Лой. Там их встречали другие туземцы из контролируемых коммунистами районов, которые приносили с собой коммунистическую пропаганду. Излишне говорить, что некоторые из этих туземцев были обученными шпионами, которым было легко вернуться в Дьенбьенфу, вместе с возвращающимися гражданскими лицами. Частичное дезертирство 3-го батальона тай, за которым последовала полная деморализация 2-го батальона тай и многих бойцов из оставшихся легких рот тай, была крупной победой психологической войны коммунистов, поскольку это стоило французам почти пятой части их гарнизона без единого выстрела со стороны коммунистов.

ОП «Анн-Мари 4», удерживая 9-й ротой капитана Дезире, была единственной, которая устояла, когда оставшиеся подразделения французов и тай с «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2» начали отступать примерно в 14.00. С «Анн-Мари 3» капитан Гильмино позвонил Дезире, сообщая ему, что дела идут не слишком хорошо, но что он может держаться с легионерами. На вопрос из штаба укрепрайона, Дезире подтвердил, что сможет гарантировать оборону «Анн-Мари 4» по крайней мере, в течение двадцати четырех часов. К наступлению ночи, вопрос о том, должны ли северные позиции ОП «Анн-Мари» быть отбиты и удержаны вновь прибывшими десантниками, стал академическим. Вьетминь теперь быстро продвигался вперед, чтобы захватить последние высоты, удерживаемые французами к северу от аэродрома. Фактически, из-за артиллерийского обстрела, который продолжался весь день в северном секторе ОП «Анн-Мари», отступающие подразделения французов не смогли взять с собой тяжелое вооружение батальона, установленное на передовых позициях.

Любопытно, что 3-й батальон тай, который в прошлом году очень хорошо сражался на укрепленной позиции в Нашанге и всего несколько месяцев назад отличился в операциях против 320-й дивизии в труднодоступной местности, теперь распался после двух дней боев при Дьенбьенфу. Возможно, свою роль сыграл тот факт, что члены семей бойцов батальона теперь частично находились в руках коммунистов. Однако более чем вероятно, что недавняя смена командиров батальонов, психологическая война коммунистов и непривычное давление непрерывного обстрела артиллерией противника на неподвижной позиции (под Нашангом у Вьетминя была артиллерия, но не такой плотности), должно быть, сыграли решающую роль. Последний оставшийся вопрос, заключается в том, почему де Кастр не использовал часть своего восстановленного резерва десантников, чтобы вернуть драгоценный участок возвышенности, который был потерян при гораздо менее достойных обстоятельствах, чем «Беатрис» и «Габриэль».

Де Кастр, по-видимому, мог бы ответить что оборона «Анн-Мари» могла стоить ему больших потерь, которые он не мог с легкостью восполнить, поскольку Коньи сообщил ему, что в настоящее время он может рассчитывать только на еще один воздушно-десантный батальон. Кроме того, имелись убедительные доказательства, что следующий удар может быть нанесен по жизненно важным оставшимся высотам к востоку от Нам-Юм, где алжирские и марокканские части также проявляли признаки боевой усталости. Поэтому де Кастр и Лангле решили не сражаться за ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2», а присоединить «Анн-Мари 3» и 4 к опорному пункту «Югетт» с 20.00 того же вечера. «Анн-Мари 3» стал «Югетт 6», а «Анн-Мари 4» стал «Югетт 7».

17 марта был плохим днем в воздухе. Скверная погода свела снабжение с воздуха к минимуму, и коммунисты теперь накрывали все возможные зоны выброски беспокоящим артиллерийским огнем. Последний, который удалось починить, разведывательный самолет «Кузнечик», был наконец нащупан артиллеристами противника в своем капонире и подожжен, склады горючего и боеприпасов ВВС также были взорваны артогнем противника. Однако в 15.00 измученный медицинский персонал Дьенбьенфу с облегчением увидел безупречную высадку 6-й воздушно-десантной хирургической бригады под командованием лейтенанта медицинской службы Видаля. Их прибытие позволило доктору Гровену развернуть дополнительный госпиталь на другом берегу Нам-Юм, тем самым избавив тяжелораненых от опасной поездки по открытому мосту. Но большой проблемой доктора Гровена по-прежнему оставались раненые, которых нельзя было эвакуировать. Здесь противник избрал максимально эффективный способ действий. Он прекращал огонь, пока грузовики с развевающимися огромными флагами Красного креста не прибудут на аэродром, и не приблизятся к санитарному самолету на стоянке. Затем, когда самолет и раненые будут наиболее уязвимы, артиллерия коммунистов открывала огонь в полную силу и самолет взлетал либо пустым, либо загруженным более легко ранеными, или даже невредимыми трусами, отчаянно пытавшимися покинуть долину. Тем не менее, два С-47 это сделали. Один, пилотируемый капитаном Корну, быстро сбросил необходимые медикаменты и взял на борт тридцать два раненых вместо двадцати четырех, на которых был рассчитан самолет. Другой самолет, которым командовал капитан Дард, приземлился в 19.00 под огнем тяжелой артиллерии и пять минут прождал на земле, прежде чем снова взлететь пустым. Ни один из санитарных грузовиков не смог подъехать к взлетно-посадочной полосе.

В полдень, в Дьенбьенфу был посетитель: генерал Коньи летал над крепостью целых полчаса, наблюдая за битвой. Позже поговаривали, что вид истерзанного укрепрайона, изрытого постоянным дождем снарядов коммунистов (и судя по тону сообщений от его командования, в очевидном низком состоянии морального духа), вдохновил Коньи на мысль о том, что он должен приземлиться, при возможности и управлять битвой, так же как его собственный учитель, покойный маршал де Латтр, сделал в 1951 году, во время битвы за Виньйен. В Виньйен де Латтр приземлился на связном самолете «Кузнечик» в центре окруженного французского подразделения и столкнувшись с мольбами своего начальника штаба о том, что он находится в смертельной опасности, блестяще ответил: «Так приезжайте и заберите меня отсюда». В защиту окончательного решения Коньи не делать этого, Жюль Руа утверждал, что Дьенбьенфу был работой не Коньи, а Наварра. Рисковать ради него жизнью было бы равносильно признанию того, что он был «ответственен» за Дьенбьенфу.

Этот аргумент, на мой взгляд, показателен. Как командующий северным театром военных действий, где находился Дьенбьенфу, Коньи отвечал за его оборону, даже если Дьенбьенфу выбирал не он. Развертывание артиллерии, импровизированный характер контратак, плохое использование резервов и плохой выбор подразделений, направленных в Дьенбьенфу, были его ответственностью и только его. Имеющиеся документы и заявления, впоследствии сделанные Коньи или Наварром, никоим образом не отменяют этого факта. Как только Коньи сделал свой выбор не в пользу отставки, а продолжения руководства битвой, которую он, по-видимому, теперь полностью не одобрял, он взял на себя историческую ответственность, от которой будет трудно уклониться.

Четверг, 18 марта 1954 года

Проблемы со снабжением, с которыми столкнулся Дьенбьенфу, становились все хуже и хуже. Артиллерия противника теперь занимала все высоты вокруг долины и 37-мм зенитные орудия начали вести огонь непосредственно по посадочной глиссаде аэродрома, с недавно захваченных позиций на вершинах высот «Габриэль» и «Анн-Мари». Одной из главных проблем сброса грузов снабжения по ночам, было то, что гарнизон еще не приспособился к сложной задаче сбора и распределения более чем 100 тонн разнообразных грузов в течение нескольких часов. В 01.25 18 марта Дьенбьенфу предложил Ханою, что отныне проще будет сбрасывать грузы с парашютом непосредственно на опорные пункты, а не на зоны выброски. Туман в утренние часы всегда давал усталому гарнизону некоторую передышку, так как было достаточно светло, чтобы выполнять самые важные дела, не будучи замеченными наблюдателями противника. Первая рота 5-го вьетнамского парашютного батальона под командованием лейтенанта Рондо воспользовалась туманом, чтобы сменить 9-ю роту тай капитана Дезире на «Югетт 7» и Дезире, проведя перекличку среди своих людей, с удовлетворением заметил, что отсутствуют только трое. Методично, его люди собирали вещи для десятикилометрового марша на ОП «Изабель», их новый пункт дислокации.

На аэродроме марокканцы из 31-го саперного батальона использовали утреннюю передышку для ремонта пробитых стальных плит взлетно-посадочной полосы. Снаряды противника разносили ее на куски, пока от нее не осталось всего 600 метров. После нескольких поспешных ударов кувалды и сварки под ведущимся вслепую беспокоящим артиллерийским огнем, взлетная полоса стала пригодна в пределах 1000 метров. 19 марта, дальнейшая правка и латание снова сделают ее работоспособной в пределах 1500 метров. Работа саперов окупилась. В 10.55 санитарный самолет, пилотируемый лейтенантом Бисвангом успешно приземлился и забрал двадцать три раненых, лежавших в открытых траншеях возле рулежной дорожки. Майор Дард подошел вплотную сзади и начал катиться по полю, когда его накрыл минометный залп, пробивший хвост самолета и серьезно ранивший врача, находившегося на борту. Два вертолета 1-й эвакуационной роты легких вертолетов постигла та же участь. Первый приземлился прямо возле главного госпиталя и смог погрузить на борт одного раненого. Другой вертолет попытался совершить посадку на КП 9-й мобильной группы, где подполковник Гоше был убит пятью днями ранее, но ему дали отмашку уходить, прежде чем он смог приземлиться.

В ту ночь майор Жак Герен нашел решение проблемы ночной посадки, которое некоторое время позволило эвакуировать большое количество раненых. Один французский С-47 будет действовать как «приманка» и летать над долиной на высоте сброса грузов с парашютом, что бы гарантированно привлечь внимание большинства зенитчиков противника. В то же время, самолет с погашенными бортовыми огнями, и почти зафлюгелированными пропеллерами при помощи очень немногочисленных узконаправленных фонарей, наводящих его на полосу, попытается спланировать на ВВП. Среди пилотов разгорелись жаркие споры о том, что опаснее — играть в приманку, или приземляться на затемненный аэродром под огнем артиллерии. Тем не менее, уловка работала до 27 марта, когда осветительная мина, выпущенная в неподходящий момент с «Югетт 6», ярко осветила взлетно-посадочную полосу и выдала схему коммунистам. Таким образом, были отправлены 223 раненых, а еще 101 эвакуирован вертолетами, предоставив, по крайней мере, кратковременную передышку сильно перегруженным госпиталям долины.

На земле изменился характер давления со стороны коммунистов. Поскольку внешний периметр обороны Дьенбьенфу прочно удерживался в руках Вьетминя, генерал Зиап решил перейти на более экономные методы осады. Тысячи кули начали прибывать в долину, и вскоре начали рыть огромную систему соединительных траншей, предназначенную для того, чтобы в конечном итоге полностью окружить укрепрайон. В 15.25 де Кастр сообщил Ханою, что траншеи, вырытые всего в километре к югу от опорного пункта «Элиан», теперь достигли Нам-Юм, перерезав таким образом лучшую прямую дорогу между Дьенбьенфу и ОП «Изабель». До сих пор «Изабель» действовал как подчиненный Дьенбьенфу и в значительной степени полагался на ежедневные конвои, которые продолжали пробиваться сквозь засады коммунистов, забирая раненых и доставляя припасы. Теперь изоляция «Изабель» стала весьма вероятной.

Пятница, 19 марта 1954 года

В течение ночи вертолеты и самолеты С-47 эвакуировали под сильным огнем в общей сложности тридцать шесть раненых. Тяжелые «Летающие вагоны» С-119 американской «Компании гражданского авиатранспорта» теперь сбрасывали огромные грузовые поддоны весом в тонну или больше, и хотя это было эффективно, с точки зрения использования самолетов и возможностей пилотов, огромные поддоны были совершенно неподъемные вручную под огнем противника. Проблема еще более усугублялась, когда такой поддон, обычно груженый боеприпасами или другой взрывчаткой, падал на минное поле и взрывался вместе с ним, или из-за отказа парашютов врезался во французскую траншею или блиндаж со всей ударной силой тяжелой бомбы. В результате, в 20.38 Дьенбьенфу потребовал, чтобы впредь по возможности, сбрасывались меньшие грузы. Было предложено ограничиться индивидуальными упаковками, по 100 килограмм или менее.

На земле началось удушение. Новые траншеи были обнаружены в 600 метрах к западу от ОП «Клодин» и теперь даже самые мелкие патрульные вылазки натыкались на сильный огонь пехоты. О влиянии на моральный дух одинокого де Кастра можно догадаться по совершенно секретному сообщению, которое он в 15.00 отправил лично генералу Коньи. Он предвидел скорое падение Дьенбьенфу «за которым последует неизбежное падение «Изабель». Де Кастр запрашивал разрешение для подполковника Лаланда и его людей в ОП «Изабель» взорвать свою артиллерию и пойти на прорыв в направлении Муонг-Хуа и Мыонгсай в Лаосе.

Ответное сообщение Коньи было уклончивым по данному вопросу и содержало небольшое ободрение на будущее:

«Вы правы, рассматривая на своем командном уровне даже самые катастрофичные гипотезы. Дам вам указания относительно того же самого. Но я совершенно уверен, что Вы добьетесь успеха, благодаря Вашей воле к сопротивлению на месте, доведенной до сведения важных соратников (под Вашим командованием) на их улучшенных позициях, и Вашему агрессивному духу, переданному внутренним контратакующим войскам, а также тем, кто занимается превентивными внешними действиями (sic), цель которых состоит в том, чтобы помешать войскам противника на их линии отхода. С теплой дружбой — Коньи».

Здесь снова можно заподозрить, что сообщение было отправлено с целью включения в будущую летопись историков, или просто для того, чтобы помочь де Кастру пережить трудный психологический момент. Тем не менее, оно было явно нереально с точки зрения условий внутри укрепрайона. Хотя эффективность командиров была важна, противник превосходил их в четыре раза. Позиции французов отнюдь не стали лучше, за исключением того, что под сильным огнем артиллерии коммунистов, все теперь копали более глубокие и лучше оборудованные траншеи и блиндажи. Они потеряли большую часть жизненно важных высот, которые обеспечивали жизнеспособность Дьенбьенфу. А что касается контратак и «превентивных действий извне», то для этого потребовалось бы больше людей, больше артиллерии и больше поддержки с воздуха, чем де Кастр мог себе представить в своих самых смелых мечтах. И все же, было очевидно, что теперь Коньи осознал серьезность кризиса командования в Дьенбьенфу. Он должен был вернуться к той же теме в течение следующих дней. Он также предоставит де Кастру старших офицеров, взамен тех, кто был потерян в течение первой недели сражения.

В ночь на 19 марта, небольшой эскадрилье из пяти транспортников во главе с подполковником Дескавье удалось забрать девяносто пять раненых, самое большое число на этот день. Ранее, в течение дня, было проведена еще одна спасательная операция. Вертолеты, отмеченные знаками Красного креста, подобрали уцелевших пилотов из истребительной группы 1/22 «Сентонж», изолированных в Дьенбьенфу с тех пор, как их самолеты были уничтожены в середине марта.

Это явное нарушение Конвенции Красного креста, безусловно, не ускользнуло от внимания передовых наблюдателей Вьетминя. Командир французской вертолетной группы позже отметил, что Вьетминь сначала воздерживался от стрельбы по вертолетам или самолетам медицинской эвакуации, пока не увидел, как садятся пилоты. Затем сразу же началась стрельба по вертолетам второй волны. «Это серьезное нарушение (с французской стороны)» — говорилось в докладе, — «впоследствии стоило нам двух вертолетов и экипажей и было использовано (противником) в качестве предлога для стрельбы по другим самолетам Красного креста». Тем не менее, нарушения продолжались, поскольку французы доставили на санитарных самолетах или вертолетах подполковника Дюкрюи (новый начальник штаба де Кастра), подполковника Лёмёнье (нового командира 9-й мобильной группы) и полковника Вайан (начальника артиллерии, заменившего Пирота). Хотя сомнительно, что санитарные самолеты доставляли все, кроме медикаментов, как утверждал Вьетминь, подтвержденные нарушения правил Красного креста дали коммунистам желанный предлог для их игнорирования.

23 марта, когда генерал Наварр обратился с открытым радиосообщением к Зиапу (в котором он впервые назвал его «генералом») с просьбой о защите санитарных самолетов, и, при необходимости, их проверке международной комиссией Красного креста, его предложение было встречено со стороны Зиапа каменным молчанием. Более того, пропагандистские передачи «Голоса Вьетнама» обвинили французов в том, что они доставляли на санитарных самолетах боеприпасы.

Поздно вечером того же дня де Кастр принял решение изгнать население тай из окрестных деревень в долине с 20 марта, как для того, чтобы уберечь его от все усиливающихся обстрелов, так и для предотвращения проникновения в лагерь агентов разведки. Это не положило конец присутствию гражданских лиц на поле боя, или даже внутри Дьенбьенфу. 8-я группа коммандос капитана Эбера, которая была местным подразделением французской центральной разведывательной службы, руководила небольшой группой оперативников из племени мео, чьи жены и дети больше не могли вернуться в свои родные районы. Эвакуация жен и детей бойцов смешанных диверсионных групп глубокого проникновения в Ханой также больше не представлялась возможной. Наконец, были два мобильных полевых борделя. Один состоял из алжирских девушек из племени Улед Наиль, другой — из вьетнамских девушек. Оба разделили судьбу гарнизона. Присутствие гражданских элементов должно было усилить напряженность внутри лагеря, и в конечном итоге, судьба гражданских лиц оказалась намного хуже, чем у солдат.

В ночь с 19 на 20 марта на опорный пункт «Доминик» упали листовки на французском и арабском языках, призывающих алжирцев из 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров отказаться от дела «французских империалистов».

Суббота, 20 марта 1954 года

20 марта был спокойный день, если не считать беспокоящего артиллерийского огня. В Ханое генерала Коньи по-прежнему беспокоило то, что он считал кризисом морального духа среди старших командиров в Дьенбьенфу. Рано утром он отправил де Кастру новую директиву из пяти пунктов, которых, как ни странно, существует две несколько разные версии. Первую Коньи представил Руа, а вторая содержится во французских военных архивах. Директива, с альтернативными изменениями, гласит следующее:

1. Прежде всего, нужно иметь ввиду успех битвы.

2. Воздушно-десантная (полковая) группа ускорено готовится, но должна оставаться в резерве для ввода в бой с целью развития успеха.

3. Единственная непосредственная возможность — усилить вас одним батальоном, чтобы компенсировать ваши потери; но даже высадка этого батальона может быть разрешена только при условии, что будет гарантирована целостность укрепленного лагеря.

4. Любой опорный пункт, на который ступит нога Вьетминя, должен быть отбит у врага на месте. (Альтернативный текст: «будет отбит немедленным контрнаступлением с помощью ваших собственных средств»)

5. В неудачной и бесконечно невероятной гипотезе, которая была рассмотрена (здесь альтернативный текст конкретно ссылается на телеграмму де Кастра от предыдущего дня), была изучена возможная операция по спасению прорывающихся войск.

И здесь снова бросается в глаза разница между текущей ситуацией и ее оценкой в Ханое. «Гарантия» целостности того, что осталось от позиции Дьенбьенфу, в данных обстоятельствах была совершенно бессмысленной. Изречение вернуть любой потерянный опорный пункт «на месте» (смягченное до «немедленно» в тексте, очевидно переданном в Дьенбьенфу) также мало что значило, ввиду значительно превосходящей пехоты и огневой мощи противника, которые сокрушили опорные пункты «Беатрис» и «Габриэль». Было сказано, что сообщения от 19 и 20 марта, а также те, которые последовали в течение следующих нескольких дней, были призваны поднять настроение местного командования. Если это было так, то они потерпели неудачи. Получатели позже сказали, что они были раздражены тем, что, по их мнению, было недостаточным пониманием опасности их положения.

Разблокирование дороги между ОП «Изабель» и Дьенбьенфу столкнулось с относительно небольшими проблемами на блокпосту коммунистов в Бан Хо Лай. Тем не менее, это стоило пятерых погибших, двух пропавших без вести и пяти раненых, в том числе младшего лейтенанта Алана Гамбьеза, сына генерала Гамбьеза, начальника штаба генерала Наварра. Гамбьез в тот же вечер пролетал над Дьенбьенфу, на штабном самолете, совершая ежедневный облет долины, для координации снабженческих полетов и авиационной поддержки. Гамбьез настоял на том, чтобы его сын не был объектом особого отношения, а был эвакуирован только тогда, когда придет его очередь.

В 22.43, когда большая часть срочного радиообмена была закончена, отдел по вопросам личного состава в Дьенбьенфу напомнил отделу по вопросам личного состава в Ханое, что все еще необходимы в большом количестве артиллерийские специалисты, особенно расчет для 155-мм гаубицы, уничтоженный контрбатарейным огнем Вьетминя.

Воскресенье, 21 марта 1954 года

Резкий звук взрыва разбудил лагерь в 03.00, когда подразделение коммандос Вьетминя, проскользнувшее прямо мимо патрулей и опорных пунктов «Югетт», пробило дыру на взлетно-посадочной полосе возле «Югетт 1». Патрули замечали на ВВП и раньше, но не так близко к центральной позиции.

На ОП «Доминик» было весьма неспокойно. Листовки противника заменили «Открытые письма», поименно адресованные алжирским сержантам. Позже последуют листовки и призывы по громкоговорителю на немецком языке. Противник пытался «размягчить» не французские подразделения гарнизона. Кроме того, посты прослушивания («сонеты», или «дверные звонки») далеко на ничейной земле за пределами ОП «Югетт», «Доминик» и «Элиан» начали сообщать о контактах с патрулями противника.

На юге, у ОП «Изабель» легионеры провели еще один трудный день, пытаясь прорваться на главную позицию. Постепенно, вражеская хватка у Бан Хо Лай и Бан Нхонг Нхай становилась все более жесткой. Теперь для этого потребовались танковые взводы, как аджюдана Каретта, так и лейтенанта Прео, обеспечившие прорыв к 16.55, вместо полудня, как обычно.

Тем не менее, де Кастр, памятуя о наставлениях Коньи и лично желая вести наступательные действия как можно дольше, решил на следующий день предпринять крупные вылазки. Сильная оперативная группа из состава 1-го парашютного батальона Иностранного легиона под командованием капитана Вьеля, поддерживаемая ныне сражающимся на земле отрядом французских ВВС капитана Шарно, удивительно хорошо воевавшим как пехота, и алжирцами с танками из ОП «Изабель» попытались зачистить блок-пост у Бан Хо Лай. В дополнение к артиллерийской поддержке ВВС выделили для операции восемьдесят восемь боевых самолетовылетов.

Еще до того как вылазка началась в воскресенье вечером, майор Бижар повел ветеранов своего 6-го колониального парашютного батальона на север от ОП «Доминик» по шоссе №41 на разведку боем, чтобы проверить сообщения об опасном скоплении противника в этом районе.

День закончился там же, где и начался — на аэродроме. В 22.00 патруль бородатых саперов-легионеров из штабной роты 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона столкнулся с патрулем Вьетминя и вступил с ним в перестрелку без заметных результатов. В полночь, после того как С-47 из транспортной авиагруппы 2/64 «Беарн» совершил успешную посадку вслепую и был на взлетной позиции с полным грузом раненых, лазутчики Вьетминя прострелили ноги его пилоту, лейтенанту Арбеле. И он, и груз его раненых, были возвращены в госпиталь доктора Гровена.

В 23.00 патруль, состоящий из капрала и двух легионеров, исчез на ничейной земле между «Югетт 7» и крошечным ОП «Франсуаза». Больше о нем никто ничего не слышал.

Понедельник, 22 марта 1954 года

К рассвету десантники Бижара оказались под сильным давлением. Они столкнулись с сильными подразделениями противника очень близко от ОП «Доминик» и были прижаты. Потери были бы серьезными, если бы противник обнаружил их на открытом месте, после того как рассеется утренний туман. Вскоре в бой вступили минометы батальона, за которыми последовали гаубицы 2-го дивизиона 4-го колониального артиллерийского полка. Теперь Бижар осторожно вывел своих людей из ловушки.

На западе патруль 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона сообщил о занятии противником брошенных ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2», что привело к тому, что «Югетт 7» оказался в поле видимости противника. Кольцо осады, по-видимому, стало герметичным по всей северной части. Насколько тесным оно было на юге, станет известно позже, в этот же день.

Тем временем, туманные утренние часы были с пользой использованы в других местах лагеря. Лейтенанта Арбели, с его забинтованными ногами, отвезли обратно на аэродром, вместе с ранеными накануне вечером и ему удалось вернуть свой самолет в Ханой, несмотря на огонь Вьетминя. Группа артиллеристов из пятнадцати человек, из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, во главе с лейтенантом Иезекиилем, была сброшена с парашютами на ОП «Изабель» в качестве подкреплений для 3-го дивизиона 10-го колониального артиллерийского полка.

Операция по зачистке блокирующей позиции у Бан Хо Лай началась в 07.30. Сначала все шло невероятно гладко. Противник не оказывал никакого сопротивления. Однако, когда передовые части достигли Бан Хо Лай, тактика удушения противника проявила себя в полной мере. Каждый день к тому, что должно было стать сплошным кольцом траншей вокруг укрепрайона Дьенбьенфу, Вьетминь добавлял что-то новое. Вскоре стало ясно, что 1-й парашютный батальон Иностранного легиона, даже усиленный танковым взводом под командованием сержанта Не, не сможет в одиночку прорвать блокаду. В бой были брошены подразделения 2-го батальона 1-го полка алжирских тиральеров с ОП «Изабель», за которыми последовал танковый взвод и стрелки тай из подгруппы Вьема. Тем не менее, две роты противника, окопавшиеся в Бан Хой Лай, сражались до последнего. Только когда французы отправили оставшиеся четыре танка из эскадрона Дьенбьенфу, им наконец удалось соединиться с отрядом из «Изабель» в 12.00. Это была первая победа французов в долине. Противник дорого заплатил за свое упорство: в одной из рот 57-го полка, удерживающих окопы в Бан Хо Лай в живых осталось только девять человек. С французской стороны потери также были тяжелыми: 151 убитый, в том числе три офицера-десантника Иностранного легиона, 72 раненых и один пропавший без вести. В 23.05 3-я воздушно-десантная хирургическая бригада в ОП «Изабель» передала по рации, что срочно требуются три галлона свежей крови, 50 пар хирургических перчаток, 100 упаковок кетгута и больше хирургического оборудования. Очевидно, дорога к ОП «Изабель» превращалась в мясорубку, которую французы не могли себе позволить бесконечно.

На командном пункте де Кастра и в штабе генерала Коньи в Ханое «мозаика» аэрофотоснимков долины, ежедневно делаемых самолетами разведчиками 80-й разведывательной эскадрильи заморской службы, начала рассказывать историю о плотной сети траншей, которые начали удушение Дьенбьенфу. Старшие офицеры, служившие в Первую мировую войну, вспоминали свои знания о траншейной войне, минных галереях и контрминах, вырытых под системами траншей противника. Коньи приказал де Кастру готовиться к ведению боев в траншеях. В личной телеграмме во второй половине дня в понедельник, 22 марта, де Кастр сообщил Коньи, что ему не хватает специалистов и саперного оборудования для ведения окопной войны. На следующий день он запросил четыре экземпляра положения об организации обороны местности и других документов по окопной войне. Только 23 марта де Кастр отдал приказ о том, что все опорные пункты должны быть соединены ходами сообщения и легкие ночные разведывательные группы должны минировать недавно отрытые траншеи противника.

Вторник, 23 марта 1954 года

На следующий день, два вертолета с лаосской базы в Мыонгсай попытались забрать раненых из ОП «Изабель» в разгар артиллерийского обстрела. Пилот первого приземлился прямо на крышу госпиталя, потому что у него было письмо для доктора Резилло. Ввиду того, что начался сильный артобстрел, ему было приказано взлетать немедленно, не дожидаясь, пока погрузят кого-нибудь из раненых. Когда он взлетел, второй вертолет из звена (по-видимому, ни один из них не докладывал о себе авиадиспетчерской службе Дьенбьенфу, прежде чем совершить посадку) приземлился на посадочной площадке, только что освобожденной первым вертолетом. Его пилот, аджюдан Анри Бартье, вбежал в госпитальный блиндаж и подхватил лейтенанта Гамбьеза. Он уже взлетал, когда залп вражеских снарядов уничтожил головной вертолет. Те же самые осколки также попали в корму фюзеляжа машины Бартье, которая рухнула вниз и развалилась, загоревшись. Бартье, который недавно совершил свой тысячный боевой вылет в Индокитае и спас на своем вертолете 250 человек, вытащили из вертолета. Но для лейтенанта Гамбьеза было уже слишком поздно. Магниевый сплав вертолёта яростно пылал и молодой лейтенант сгорел вместе с ним. Еще один вертолет приземлился в Дьенбьенфу и успешно доставил нового старшего офицера, подполковника Вуано, который должен был командовать западным сектором Дьенбьенфу, то есть ОП «Югетт» и «Клодин».

Позже, в тот же день, подполковник Лангле сопровождал вновь прибывших полковника Лёмёнье и полковника Вуано на ознакомительную экскурсию в ОП «Изабель». Сопровождаемые алжирцами капитана Жансенеля на ОП «Изабель», они не столкнулись в этот день с блокпостами коммунистов на дорогах: очевидно, 57-й полк Народной армии все еще зализывал свои раны. Ближе к вечеру гарнизон наблюдал за операцией французских ВВС «Нептун», массированной бомбежке напалмом траншей на позициях противника в районе Дьенбьенфу. В то время как столбы пламени и черного дыма, стелющегося над холмами впечатляли, эффект от применения напалма в заболоченном тропическом лесу казался сомнительным. Через несколько минут после окончания бомбежки, наземные наблюдатели сообщили что напалм прогорел, но не вызвал распространения огня. На следующее утро штаб в Дьенбьенфу лаконично сообщил, что эти усилия «не дали заметных результатов». Не смутившись, ВВС начали операцию «Эол» на участке шоссе №41, ведущем в долину Дьенбьенфу. Эти усилия также не дали заметных результатов.

Среда, 24 марта, 1954 года

В 07.10 утра 24 марта, подполковника Келлера, сломавшегося от напряжения начальника штаба де Кастра, посадили на санитарный самолет. Теперь де Кастру предстояло сражаться вместе с совершенно новой группой подчиненных. Однако, это было неактуально, так как де Кастр больше не руководил сражением. Он отстранился от своих людей и даже от своего штаба. Хотя то, что как позже утверждали некоторые люди, будто де Кастра сидел в своем хорошо защищенном блиндаже в стальной каске (как это сделал Келлер) и не правда, тем не менее факт, что он редко покидал свою подземную штаб-квартиру. Жюль Руа сказал о де Кастре, что он действовал «так, будто внутри у него сломалась пружина». Когда Лангле предстал перед французской правительственной комиссией по расследованию битвы при Дьенбьенфу в 1955 году, он лаконично описал роль де Кастра в битве: «Он передавал наши сообщения в Ханой».

То, что произошло в Дьенбьенфу 24 марта, никогда не было полностью описано, но похоже ответ Лангле комиссии по расследованию не был шуткой; это была правда. По словам старших офицеров, которые были очевидцами этой драмы, подполковник Лангле, окруженный командирами десантных батальонов в Дьенбьенфу в полном вооружении, вошел в кабинет де Кастра и прямо заявил ему, что отныне командование укрепрайоном будет в его собственных руках, но что касается внешнего мира, де Кастр сохранит видимость командования и будет посредником между командирами десантных частей и Ханоем.

Странно, что до сих пор эта ситуация, которая была хорошо известна довольно значительной группе старших офицеров, как в Дьенбьенфу, так и в Ханое, не излагалась публично. Ни в одной опубликованной работе по Дьенбьенфу, об этом не упоминается, хотя Лангле в конце своей собственной книги делает значительную ссылку на объем своих собственных обязанностей, которые были бы чрезмерными, если бы не тот факт, что он де-факто командовал Дьенбьенфу после 24 марта:

«Хотя в начале сражения, я был всего лишь простым подполковником-десантником, под моим непосредственным командованием находилось 10 000 человек; но никто в Ханое или где-нибудь еще не пытался лишить меня этого изрядного командования. Тем не менее, не было ничего проще добраться до Дьенбьенфу с парашютом на спине; или, вплоть до 29 марта, просто приземлившись там. Я был в этой проклятой долине по самую шею и я оставался в ней до самого горького конца.»

Учитывая впоследствии прекрасные личные отношения между Лангле и де Кастром, трудно описать то, что произошло 24 марта как «мятеж» или путч, организованный тем, что некоторые штабные офицеры называли «десантной мафией» или «мозговым трестом Лангле». На самом деле формального захвата власти не было и де Кастр не протестовал против этого изменения. Перефразируя слова старшего офицера, который там был, 2-я воздушно-десантная группа заняла место командной организации, которой больше не существовало, и осуществляла прерогативы, эффективное использование которых командир укрепрайона перестал осуществлять.

Только один старший офицер, недавно прибывший полковник Вуано, попытался сопротивляться реорганизации командной структуры, продавливаемой Лангле. Лангле вошел в комнату с картами и якобы выплеснул в лицо Вуано стакан виски, заявив ему и всем остальным, находящимся в пределах слышимости выйти на улицу и решить этот вопрос по-мужски, если он не согласен с реорганизацией. Никто этого не сделал. Позже Лангле извинился перед Вуано за опрометчивый жест, и они работали вместе в гармонии до конца битвы. Та же вежливость и дружба царили между Лангле и де Кастром. До самого конца Лангле вместе с Лёмёнье и Вуано оставался одним из партнеров де Кастра по ночному бриджу.

Реорганизация командования Дьенбьенфу установила следующую структуру: Лангле теперь отвечал за всю оборону, а Лёмёнье был его заместителем. Сам Дьенбьенфу был разделен на два подсектора, разграничительной линией между которыми была река Нам-Юм. Ключевым восточным подсектором (ОП «Доминик» и «Элиан») непосредственно командовал Лангле из штаба 9-й мобильной группы, в то время как подполковник Вуано принял командование западным подсектором (равнинная часть Дьенбьенфу) из бывшего командного пункта северного сектора полковника Транкара. Транкар, которого Лангле обвинил в потере ОП «Габриэль» и «Анн-Мари», остался в распоряжении де Кастра. Сеген-Паззис сохранил за собой командование 2-й воздушно-десантной группой, в то время как Бижар стал заместителем Лангле по «вторжению», то есть, контратакам. Лангле зарезервировал за собой использование танков и «четыре по пятьдесят». Все контратаки должны были согласовываться с ним.

Задача, возложенная на западный подсектор, заключалась в поддержании в целостности опорных пунктов на равнине — «обеспечить воздух днем и уши ночью» (то есть, вести наступательные действия днем и быть настороже ночью) и обеспечивать защиту взлетно-посадочной полосы и самолетов, пытающихся на нее приземлиться.

Подписанный лично де Кастром, этот приказ был одним из последних письменных документов, дошедших до Ханоя до того, как Дьенбьенфу был запечатан навсегда. Из незначительных комментариев, сделанных штабом Коньи, было очевидно, что его истинное значение было понято неправильно. Безусловно, Ханой был удивлен возросшей ответственностью Лангле, но только по бюрократическим причинам, таким, как тот факт, что выполняя функции командующего восточным подсектором, Лангле будет теоретически находится под командованием Лёмёнье, своего собственного заместителя, находящегося в звании на один год меньше. Штаб отметил, что в приказе не содержались никакие боевые директивы для восточного подсектора, которым должен был командовать сам Лангле, и неизвестная рука написала на оригинале документа: «Должно быть, этот приказ написал сам Лангле». Комментарий, как Лангле сказал автору этих строк десять лет спустя, был правильным.

По сей день трудно оценить, какое влияние на само сражение оказала смена командования. Оглядываясь назад с расстояния в десять лет, Сеген-Паззис чувствовал (и Лангле в определенной степени подтвердил это в собственных трудах), что де Кастр оказывал благотворное влияние на руководство обороной. Между Лангле, который видел спасение только в постоянном наступлении, какой бы высокой не была цена, и де Кастром, который видел спасение в том, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы спасение пришло извне, битва чередовалась между упорной обороной, как лучше всего проявилось в последовавшей битве за позиции «Югетт» и решительным наступлением, как в боях за высоты «Элиан». Постоянным примером компромиссов между де Кастром и Лангле было использование осветительных ракет с самолетов над полем боя. Лангле часто требовал, чтобы самолеты-осветители прекратили свою работу, потому что они мешали «его битве», в то время как де Кастр также настойчиво требовал, чтобы они продолжали действовать, потому что они облегчали «его логистику». Когда приходилось выбирать между использованием грузоподъемности самолетов для десантников или для боеприпасов, Лангле обычно выбирал войска, отмечая, что боеприпасы не принесут ему никакой пользы без бойцов; в то время как де Кастр равно справедливо утверждал, что войска без боеприпасов также принесут мало пользы. В любом случае, противостоящие силы в битве при Дьенбьенфу в конце-концов возглавили французский подполковник, который, по сути, командовал целой дивизией, и вьетнамский преподаватель истории, который, по сути, командовал целой армией.

В тот же день пришло еще одно длинное письмо от генерала Коньи для полковника де Кастра, которое просто подчеркивало мир нереальности, царящей в Ханое. Это был еще один документ, который должен был храниться в архиве для истории. В нем Коньи заверял де Кастра, что противник понес тяжелые потери, ему трудно найти пополнение своим измотанным частям и он испытывает трудности с материально-техническим обеспечением, особенно в части боеприпасов и риса.

«Приближающийся сезон дождей» — писал Коньи — «поставит под угрозу их линии коммуникаций и будет предоставлять серьезное препятствие в виде грязи для строительства его полевых укреплений».

Все было с точностью до наоборот. Муссонные дожди обеспечили конвоям снабжения коммунистов дополнительную защиту от рыщущих французских самолетов и еще больше подорвали эффективность системы снабжения французов, которая теперь полностью зависела от сбрасываемых с парашютом подкреплений и грузов снабжения. Траншеи коммунистов и их полевые укрепления вокруг Дьенбьенфу были либо выше на горных склонах, чем у французов, либо, по крайней мере к югу от «Клодин» и «Элиан», на одном уровне с ними. Артиллерия коммунистов, глубоко окопанная на склонах холмов, занимала позиции которые не могли быть затоплены, в то время как французские блиндажи и подземные укрытия разрушились бы скорее от дождя, чем артиллерийских снарядов коммунистов.

Коньи повторил свое обещание де Кастру о воздушно-десантном батальоне, но ограничил свое обещание о дополнительной воздушно-десантной группе до тех пор, пока «противник, разложенный или измотанный вашим агрессивным сопротивлением не покинет игру». Что касается проблем снабжения Дьенбьенфу по воздуху, Коньи полагал, что продолжающиеся непостоянные посадки самолетов, особенно легких и вертолетов из Мыонгсай, останутся выполнимыми.

Коньи также рекомендовал, по возможности максимально спутать планы атаки на Дьенбьенфу и ввести в заблуждение его разведку о французских боевых порядках строительством ложных артиллерийских позиций и периодическим перемещением полевых орудий на запасные огневые позиции.

Когда этот приказ достиг Дьенбьенфу, посадка легких самолетов и вертолетов стала почти невозможной. Последний С-47, вылетевший целым и невредимым, поднялся в воздух 27 марта. Последний вертолет или легкий самолет покинул долину в последний день месяца. Что касается оборудования ложных огневых позиций и введения в заблуждение разведки противника, то это имело мало смысла в ситуации, когда каждый доступный ярд местности был уже забит пехотой, складами и артиллерийскими орудиями. Более того, все французские пехотинцы и саперы лихорадочно работали над поддержанием или улучшением существующих полевых укреплений. Кроме того, наблюдатели коммунистов с обычными полевыми биноклями могли читать каждое движение французов днем как открытую книгу, и в любом случае, постоянный поток пленных и дезертиров гарантировал разведке противника постоянный поток свежей информации. «И таким образом» — продолжал Коньи, — «вы будете отражать атаки до того дня, когда сезон муссонов сделает их невозможными».

Затем Коньи продолжил объяснять де Кастру, что, чтобы избежать удушения, он должен в первую очередь попытаться подавить зенитную артиллерию противника и наносить наступательные удары пехотой, «чтобы еще больше оттеснить слишком дерзких артиллеристов и слишком предприимчивых пехотинцев».

Коньи, должно быть, понял, что французы в Дьенбьенфу также пострадают от дождей. Тем не менее, с беспечностью стиля, сложно передаваемой в переводе, он рекомендовал де Кастру перенести центр тяжести всей позиции с низменностей к западу от Нам-Юм на линию высот на востоке, как будто никогда не было сражений за залитый кровью ОП «Беатрис» и крутые холмы в джунглях к востоку от «Элиан», и как будто 312-я и 316-я дивизии Народной армии были математическими абстракциями. Что касается французской артиллерии в ОП «Изабель», Коньи дал одну рекомендацию: поскольку орудия были установлены для стрельбы в направлении Дьенбьенфу, их было бы легко защитить, закопав глубоко в землю в казематах. Тот факт, что в ОП «Изабель» не было ни одной лишней доски, очевидно, никогда не приходил в голову генералу Коньи. Более того, ОП «Изабель» постоянно находился под артиллерийским огнем. Наконец, он постоянно призывал де Кастра держать в резерве два полных батальона, если не три. Эта рекомендация была дана, когда у Лангле была ровно одна смешанная рота легионеров и десантников под командой капитана Филиппа как общий резерв для всего Дьенбьенфу.

В заключение Коньи заверил де Кастра, что полное следование директиве обеспечит ему победу:

«Поэтому вы победите. Вы задержите атаку, вы выиграете оборонительное сражение и вырветесь из Дьенбьенфу. Затем вы перейдете к фазе развития успеха, чтобы, по крайней мере, вы могли уменьшить напряженность для своей организации и приступить к выводу на отдых подразделений, которые этого вполне заслужили.»

Вот-вот была должна начаться вторая фаза битвы. Утром 24-го марта, иностранные легионеры 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, обнаружили траншеи коммунистов, приближающиеся к колючей проволоке ОП «Югетт 6» на расстоянии едва превышающем пятьдесят метров и вышли с танками, чтобы их засыпать. Позже, в тот же день, 6-й колониальный парашютный батальон, поддерживаемый танковым взводом сержанта Не, снова приступил к процедуре разблокирования дороги в направлении ОП «Изабель», но напоролся на еще один блок-пост коммунистов у Бан Онг Пет. На этот раз коммунисты были готовы бороться с танками. Метко выпущенная из базуки бойцом Вьетминя ракета повредила танк «Позен», который пришлось отбуксировать обратно на базу.

В 16.00 транспортный самолет был сбит огнем зениток противника и потерпел крушение на рисовом поле. Весь экипаж погиб. Позже склад 120-мм минометных мин был поражен огнем противника и взорвался с оглушительным грохотом.

Четверг — суббота, 25-27 марта 1954 года

На рассвете 25 марта траншеи коммунистов обвились, подобно щупальцам, вокруг ОП «Доминик», особенно вокруг «Доминик-1» и «Доминик-6». Положение «Доминик-6» стало настолько опасным, что Лангле решил вывести измотанную 2-ю роту 5-го вьетнамского парашютного батальона и прикрыть район фланкирующим огнем с более высоких фланговых позиций «Доминик-1» и «Доминик-2». 24 марта солдаты Вьетминя зашли на вершину «Доминик-6». 4-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона вновь заняла ее контратакой после короткого артиллерийского налета. 25 марта «Доминик-6» был дополнительно усилен 3-й ротой, занявшей там позицию, чтобы прикрыть фланг 8-го ударного парашютного батальона майора Турре, который пытался расчистить подходы к «Доминик-1». Когда противник атаковал десантников, завязалась перестрелка. К югу от ОП «Доминик» 1-й парашютный батальон Иностранного легиона Гиро и остальная часть 5-го вьетнамского парашютного батальона Ботелла при поддержке танкового взвода Не, также занимались зачисткой от проникших бойцов Вьетминя со стороны «Элиан-4». Перо, французский армейский фотограф, участвовал в этом бою и его фотографии были, вероятно, последними французскими фотографиями, покинувшими долину. Его заметки за день ясно указывают на улучшение морального духа гарнизона:

«Штурм траншеи с ручными гранатами — вызвал шквал гранат Вьетминя — стрельба наших танков — потрясающая атмосфера! У меня должно быть несколько очень красивых фотографий. Закончилась 35-мм пленка. Две «Дакоты» сбиты зенитным огнем Вьетминя… пленки (для меня?) не оставляют сомнений в отличном боевом духе пилота второго сбитого самолета...»

Дальше к югу, настала очередь марокканцев майора Николя пробивать дорогу к ОП «Изабель». Недалеко от Бан Лой они обнаружили блиндажи Вьетминя и был вызван танковый взвод аджюдана Каретта. В конце концов, потребовалось также прибытие танкового взвода из ОП «Изабель», чтобы вновь пробиться по дороге на юг.

Далеко на севере, где находился аэродром, как бесконечная пустыня по сравнению с тесными квадратами остальной части Дьенбьенфу, подразделение ВВС под командованием старшего сержанта Пейрака отчаянно прорывалось вперед средь бела дня к одну из сбитых транспортных самолетов, упавшему, но не загоревшемуся. Из шести человек в спасательном отряде четверо, включая Пейрака, были ранены осколками снарядов коммунистов. И все же им удалось вытащить контуженый экипаж из самолета до того, как его уничтожили наводчики коммунистов.

За пределами аэродрома, «Югетт-6» и «Югетт-7» вели свое уединенное существование в трех километрах от центра Дьенбьенфу и были отделены от него пустынным пространством аэродрома. Траншеи Вьетминя были теперь близко. На самом деле, ситуация стала настолько критической, что 26-го чтобы засыпать траншеи, душившие «Югетт», контратаковали две роты 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, усиленные двумя полными танковыми взводами. 27-го горцы-тай из 2-го батальона майора Шенеля таким же образом зачистили «Югетт-7». В отличии от 3-го батальона тай, который бросил ОП «Анн-Мари» неделей раньше, 2-й батальон тай еще держался. Однако, его позиция на внутреннем обводе ОП «Элиан» никогда не была такой открытой как у 3-го батальона, и он не был так подвержен пропаганде коммунистов, как 3-й батальон тай.

Но пока сражение на земле продолжалось, крутились маленькие шестеренки военной бюрократии. Очень немногое из того, что произошло в Дьенбьенфу можно отнести к юмору, но 26 марта произошли два забавных события. Французская армия в Индокитае, из уважения к многочисленным военнослужащим-мусульманам, каждый год организовывала для нескольких из них авиаперелеты в священный для мусульман город Мекку. Поскольку, согласно религии мусульман, человек совершивший хадж (паломничество), мог быть уверен в частичном отпущении своих грехов в загробной жизни, и уважении со стороны соратников и сограждан, эти паломничества были очень востребованы. Поэтому не было ничего удивительного, когда сержант Садок, марокканец из 31-го саперного батальона, получил обычную телеграмму, сообщавшую, что он получил разрешение немедленно отправиться в паломничество в Мекку. У Гренье, другого сержанта того же батальона, была другая проблема. Срок его военной службы истек, и учитывая ситуацию в Дьенбьенфу, он не собирался его продлевать. Поэтому он отказался от повторного зачисления на службу. С другой стороны, французской армии было сложно его репатриировать. Тем не менее, сержант категорически отказался записываться на службу. Так что он стал единственным «гражданским», несущим там боевое дежурство. Отдел по вопросам личного состава в Ханое 26 марта направил саперам бюрократическую радиограмму о том, что хотя «срок службы сержанта Гренье подошел к концу, его отказ продлевать срок службы, похоже, не требует немедленных административных действий». Невезучий бедолага получит осколок снаряда в грудь 16 апреля.

Наконец, в тот день 155-мм контрбатарейные орудия солидно увеличили свой счет: три из четырех 75-мм гаубиц батареи коммунистов, прозванной французами «YJ», расположенной в двух километрах к востоку от ОП «Изабель» были уничтожены прямыми попаданиями. На протяжении всего сражения, таких удачных попаданий будет немного.

Тем временем продолжалась бойня транспортных самолетов. Одна «Дакота», пилотируемая капитаном Бёглином, была сбита к западу от «Югетт» вечером 26 марта, но экипаж был спасен. Сам самолет горел как огромный погребальный костер, в течение нескольких часов. 27 марта в 07.00 капитану Дартигу удалось посадить свою «Дакоту» №267 и принять на борт полный груз раненых. Он благополучно доставил их в Ханой и сразу же начал второй рейс, только что того, чтобы быть сбитым в 10.00 на подлете к «Элиан». Весь экипаж погиб. В 17.50 еще одна «Дакота» из транспортной авиагруппы 2/63 «Сенегал» врезалась в землю к западу от ОП «Клодин». Она горела как факел. Сержант Пейрак и его спасательная команда мчались под обстрелом через аэродром, колючую проволоку и мины вокруг «Клодин», таща за собой углекислотные огнетушители, но они опоздали. Весь экипаж погиб. Позже, тем же вечером, последний транспортный самолет, пилотируемый капитаном Буржеро удалось приземлиться в Дьенбьенфу и забрать девятнадцать раненых, которые с тревогой ожидали в дренажной канаве возле стоянки на аэродроме. Самолет взлетел под градом минометных мин. Его экипаж (который, как и все санитарные самолеты в Индокитае включал медсестру из Женской службы ВВС), не знал об этом, но их рейс был последним, благополучно вылетевшим из укрепрайона.

В тот вечер два человека приняли решение о трагической ситуации с транспортными самолетами над Дьенбьенфу. Одним из них был полковник Нико, командующий транспортной авиацией в Ханое; другим был полковник де Кастр. Нико отправил в 19.30 сообщение генералу Лозену, главнокомандующими французскими ВВС на Дальнем Востоке:

«Вряд ли стоит настаивать на необходимости прекращения этой резни. Но экипажи самолетов, вдобавок к очевидной физической усталости, испытывают психологический шок… Необходимо немедленно прекратить низковысотные сбросы грузов с парашютами, и я отдал приказ сделать это с сегодняшнего вечера».

Для С-47 это означало, что дневные выброски с парашютом поднялась с 2500 футов до 6500 футов, а позже, когда зенитная артиллерия противника стала еще более совершенной и в значительной степени оснащенной советскими 37-мм пушками, до 8500 футов. В свою очередь, это означало, что грузы с парашютами должны были оснащаться устройствами замедления раскрытия на небольшом пиротехническом заряде, раскрывающими парашюты на заранее заданной высоте. Первые опыты с замедлителями оказались катастрофическими, потому весь груз либо попадал в руки противника, либо замедлитель вообще не срабатывал, и груз падал внутрь Дьенбьенфу, как бомба.

Де Кастру пришлось также столкнуться с тем фактом, что Дьенбьенфу погибнет и погибнет быстро, если ему не удастся временно подавить зенитный огонь противника, который превращал всю его систему материально-технического снабжения в руины. Неясно, действовал ли де Кастр по своей собственной инициативе, или по указанию из Ханоя, но 27 марта в 19.00 он позвонил майору Бижару, чтобы спланировать ограниченное наступление против гнезда легких зениток коммунистов возле Бан Онг Пет, в 2,5 километрах к западу от ОП «Клодин». С джентльменской сдержанностью, де Кастр сказал широкоплечему майору, которого он еще не слишком хорошо знал:

— Мой маленький Брюно (псевдоним Бижара с времен французского Сопротивления), тебе придется пойти и достать эти вьетнамские зенитки на западе.

— Когда ты хочешь этого хочешь?

— Завтра. У тебя есть карт-бланш. Бери все что тебе понадобится и организуй дело, как ты того пожелаешь.

— Хорошо, — сказал Бижар. — Я это сделаю, но я хотел бы сделать несколько замечаний: тебе придется смириться с довольно серьезными потерями среди лучших из имеющихся у тебя частей; и ты оставляешь мне очень мало времени, чтобы подготовить как положено операцию такого рода, которая должна быть точной, филигранной и быстрой и где каждый должен быть полностью проинформирован о своей задаче.

Бижар устроился в углу штабного командного пункта (его собственный командный пункт не был оборудован для таких скучных дел, как составление планов и написание полевых приказов) и лихорадочно работал в течение следующих шести часов. В два часа ночи в воскресенье 28 марта, он был готов поставить задачу командирам частей, которые через четыре часа будут участвовать в операции.

Воскресенье, 28 марта 1954 года

Постановка задачи, проводимая Бижаром в 02.00, была замечательной во многих отношениях. Он был майором, командиром батальона, который «дирижировал» операцией с участием пяти батальонов, требующей поддержки с воздуха, прибывающей с баз расположенных более чем в 200 милях, и огневой мощью двух полных артиллерийских дивизионов под командованием полковника. И все же, это был Бижар и это было в Дьенбьенфу, и, казалось, никто не возражал. На самом деле в Дьенбьенфу все старшие офицеры по общему согласию решили покончить с обычными военными формальностями и называть друг друга не только по именам, но и с французской фамильярностью на «ты». Постановка задачи Бижаром включала не только людей, непосредственно связанных с операцией — командиров трех десантных батальонов, Турре из 8-го ударного, Гиро из 1-го Иностранного легиона, капитана Тома, который командовал 6-м колониальным, с тех пор как Бижар был назначен командующим контратакующими силами и Клемансона, командующего 1-м батальоном 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Югетт» — но также вежливого и выглядящего как школьник капитана Эрвуэ, все еще командующего своим танковым эскадроном, с обеими руками в гипсовых повязках, полковника Вайан, командующего артиллерией, после самоубийства Пирота и, наконец, мертвенно-бледного (ибо он сильно страдал от амебной дизентерии) майора ВВС Герена.

Задача была сложной. Полк из состава 308-й дивизии, вероятно опытный и закаленный в боях 36-й полк, был назначен для прикрытия позиции зенитных орудий. На равнинной местности на западе спасение было в полной внезапности: короткий, но убийственный налет артиллерии, за которым будут как можно ближе следовать наступающая пехота и танки, быстрое использование возникшего хаоса и столь же быстрое отступление, прежде чем противник сможет перенести свой огонь согласно новой ситуации. Ибо, как обнаружили французы, единственная оставшаяся слабость войск коммунистов, заключалась в их относительно неопытных командирах артиллерии, которые еще не были способны быстро менять цели. Кроме того, поскольку позиции в Дьенбьенфу были стационарными, коммунисты окопали большую часть своих полевых позиций, чтобы они охватывали определенный сектор и не могли быстро перенести огонь на другое место, если этого потребует ситуация.

План Бижара был прост. 6-й и 8-й батальоны будут на линии развертывания в 05.30 и готовы к броску в 06.00, причем 8-й батальон будет находиться напротив Бан-Бан, а 6-й прямо напротив Бан-Пет, приблизившись к цели на 300 метров. Иностранные легионеры Клемансона будут стоять наготове в 05.00 на позиции резерва. Артиллерийское командование гарантировало Бижару использование двенадцати 105-мм и двух 155-мм гаубиц и двенадцати 120-мм минометов для массированного заградительного огня пятиминутными волнами с 06.00. В 06.15 одна половина огня артиллерии начнет концентрироваться по фронту 8-го ударного парашютного батальона и другая половина — по фронту 6-го колониального парашютного батальона. Танковый взвод Каретта будет поддерживать продвижение десантников, а истребители ВВС, вызванные на 06.30 изолируют поле боя и прижмут резервы Вьетминя.

Вся операция прошла без сучка и задоринки. Конечно, истребители ВВС задержались до 09.00 из-за чрезвычайно низкой облачности и плохой видимости, но они эффективно атаковали две деревни и холмы за ними. Сопротивление противника вокруг Бан Онг Пет было достаточно сильным, чтобы временно прижать 6-й колониальный парашютный батальон. Тогда Прео и его танковый взвод из «Изабель» вступили в бой и врезались в южный фланг позиции коммунистов. Два танка получили легкие повреждения от базук коммунистов, но к 15.00 дикая схватка закончилась и десантники с изумлением огляделись. Противник в беспорядке отступил и французы остались хозяевами поля боя. Кроме того, тела 350 вьетнамских коммунистов усеяли район, оставив нетронутыми пять 20-мм зенитных пушек, двенадцать крупнокалиберных зенитных пулеметов, две базуки, четырнадцать автоматических винтовок и сотни единиц других видов оружия.

Десять пленных позже рассказали своим конвоирам об удивлении и шоке, которые испытал противник, увидев как якобы деморализованные французы перешли в атаку. Тем не менее, достаточного количества войск, чтобы удержать и защищать захваченную территорию в Бан Онг Пет и Бан Бан, особенно с учетом линии командных высот за ними, не было. Вскоре после трех часов дня Бижар приказал отступить к основной линии обороны. В то время, как повышение боевого духа было огромным (даже пораженцы в Ханое, которые в течение нескольких дней ходили вокруг и говорили что гарнизон «спёкся» снова воспрянули духом), цена небольшой вылазки была тяжелой. В 6-м колониальном парашютном батальоне были убиты два лейтенанта (Вигуру и Жакоб) и пятнадцать десантников, один офицер и тридцать пять десантников были ранены. 8-й ударный парашютный батальон потерял трех десантников убитыми и четырех офицеров и пятьдесят десантников ранеными. С учетом других потерь, понесенных гарнизоном во время относительного затишья во время второй недели боев при Дьенбьенфу, общее число достигло выбывших из строя достигло 522, или целого батальона. Эти потери, вопреки заверениям генерала Коньи, не были восполнены парашютными десантами. Офицеры французской разведки сообщали об 284 погибших в общей сложности противниках за неделю до боя при Бан Онг Пет. Следовательно, потери сравнялись численно, но у коммунистов было в пять раз больше войск на линии фронта, чем у французов, и они были в гораздо лучшем положении, чтобы восполнить свои потери.

Далеко на севере, где 1-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона удерживала «Югетт-7» под постоянным изматывающим огнем противника с 18 марта, ее командир, лейтенант Рондо, был серьезно ранен в тот день (он упрямо цеплялся за жизнь до окончания осады) и заменен капитаном Бизаром, который прыгнул с парашютом в Дьенбьенфу 26 марта. Ситуация на двух северо-восточных опорных пунктах «Югетт», прикрывающих взлетно-посадочную полосу, серьезно ухудшилась. 27 марта майор Сеген-Паззис был вынужден возглавить большую часть 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 5-го вьетнамского парашютного батальона в полномасштабной операции по зачистке, в ходе которой 3-я рота вьетнамских десантников, усиленная ротой из 8-го ударного, продвинулась на север до злополучного брода у Бан Ке Пхай по дороге на ОП «Габриэль».

В 02.00 28 марта капитан ВВС Турнуа из транспортной авиагруппы 1/64 «Беарн» планировал вылететь из ханойского аэропорта Залям в качестве командира экипажа на самолете «Дельта-Кока №434» В последнюю минуту Турнуа был заменен майором Бланше, заместителем командира авиагруппы 1/64. Это был ознакомительный полет для Бланше, так как он еще не участвовал в ночных посадках санитарного самолета. Остальная часть экипажа уже была на борту, включая медсестру Женской службы ВВС, Женевьеву де Галлар, когда Бланше забрался в самолет. Когда в 03.45 они приближались к взлетно-посадочной полосе Дьенбьенфу, зенитный огонь противника был самым сильным. По всей вероятности, наземный персонал не ожидал еще одной ночной посадки, так как включаемые на несколько минут посадочные огни, которые обычно включали для ориентации приближающихся самолетов, были выключены. Бланше, тем не менее, удалось благополучно посадить самолет, но когда он заруливал на стоянку, то свернул в заграждение из колючей проволоки и произошла утечка масла. Не имея возможности работать в полной темноте и зная, что коммунисты откроют огонь по самолету при любом проблеске света, механики придумали гениальную стратегию: они подтащили разбитый С-47, который уже был хорошо известен артиллеристам противника, к месту выведенного из строя «Дельта-Кока» и поставили «Дельта-Кока» на место разбитой машины. Они надеялись, что коммунисты сосредоточат огонь на разбитой машине, и оставят новоприбывшую в покое, пока ее не починят. Уловка почти сработала. В ранние утренние часы атака французов на Бан Онг Пет отвлекла внимание коммунистов на другие дела. Но тяжелые бои также помешали механикам работать над самолетом. Однако, к полудню дыра в масляном баке была залатана. Двадцать пять носилок снова лежали в грязи рядом с дренажной канавой аэродрома, вместе со своей медсестрой. Затем наступил момент истины: двигатели самолета должны были быть запущены для проверки и краткого прогрева, прежде чем можно было грузить раненых. Запуск и вращение винтов не могли быть скрыты даже от самых тупых артиллерийских наблюдателей Вьетминя. С безошибочной точностью снаряды дождем посыпались на самолет. В 13.00, пораженный третьим снарядом, самолет начал гореть. К счастью, майор Бланше и его экипаж спаслись из горящего самолета.

Услышав эти новости, капитан Турнуа попытался приземлиться в Дьенбьенфу следующей ночью, но сильные ливни помешали посадке. В течение следующей ночи противник начал второй штурм Дьенбьенфу. Майор Бланше стал заместителем воздушного диспетчера Дьенбьенфу, майора Герена. Остальные члены экипажа присоединились к отряду ВВС капитана Шарно, в 4-й роте 1-го парашютного батальона Иностранного легиона. Медсестра Женевьева де Галар присоединилась к госпиталю майора Гровена. Она была скромной девушкой, с голубыми глазами, каштановыми волосами и улыбкой наготове. Для нее Дьенбьенфу был просто прерванной санитарной задачей. Там никто и никогда ее не называл «Ангелом Дьенбьенфу». Это прозвище было дано ей представителями прессы в тылу. Для людей в Дьенбьенфу она была известна как Женевьева.

Глава 6. Удушение

Понедельник, 29 марта 1954 года

«Противник теперь принял новую оборонительную систему: он отказался от системы изолированных опорных пунктов в пользу крупных центров сопротивления, атака которых потребует привлечения важных сил. Отныне батальон должен сражаться не в одиночку, а в составе более крупной части в сотрудничестве с другими дружественными подразделениями. Его успехи или неудачи будут иметь большие последствия для всего полка, всей дивизии, а иногда и всей кампании...»

Это были первые несколько строк нового полевого руководства по атаке укрепленных позиций пехотными батальонами, выпущенного верховным командованием Вьетминя незадолго до наступления на Дьенбьенфу. В руководстве также указывалось, что для атаки таких позиций необходимо общее превосходство в живой силе три к одному и превосходство в огневой мощи пять к одному.

«После пробития первой бреши необходимо немедленно проникнуть вглубь укрепленной системы противника и удерживать этот прорыв до самого конца… при достаточной концентрации сил на направлении главного удара мы уверены, что сможем продолжить развивать атаку в желаемом направлении, независимо от того, насколько сильна оборона противника, благодаря последовательным атакующим волнам.»

Это была тактика атак генерала Зиапа на протяжении всей битвы при Дьенбьенфу. Ее уже использовали на ОП «Беатрис» и «Габриэль» Теперь ее собирались применить в больших масштабах в том, позже станет известно как «Битва при Пяти холмах» — за ОП «Доминик-1» и «Доминик-2», и ОП «Элиан-1», «Элиан-2» и «Элиан-4». Начиная с 20 марта, марокканцам майора Николя стало трудно проводить патрулирование и выставлять аванпосты на вершинах Лысой и Фальшивой гор. Многие патрульные просто исчезали, или следующий патруль находил их тела, зарезанные, без оружия и снаряжения. Французы часто думали о том, чтобы занять Лысую гору войсками, но в конце концов от этой идеи отказались из-за нехватки строительных материалов и войск. В любом случае, начальник французской артиллерии заверил де Кастра, что противника можно постоянно удерживать от занятия этих стратегических удаленных высот одной только огневой мощью. Это оказалось еще одним его просчетом.

Подполковник Лангле инстинктивно чувствовал, что атака Бижара доказала силу и огневую мощь французов в низменных районах. Поэтому он полагал, что основные усилия коммунистов будут перенаправлены на позиции на занимаемых французами высотах. Теперь все они располагались к востоку от реки Нам-Юм. Если эти высоты падут, судьба Дьенбьенфу будет решена. Поэтому в последнюю минут была предпринята попытка укрепить линию холмов. ОП «Доминик» был сокращен до четырех своих опорных пунктов № 1, 2, 3 и 5 («Доминик-6» больше не удерживался), в то время как «Доминик-4» стал отдельным опорным пунктом, удерживаемым 8-м ударным парашютным батальоном майора Турре со взводом счетверенных крупнокалиберных ЗПУ «четыре-по-пятьдесят». Этот новый опорный пункт был окрещен «Эпивье», «Ястреб-перепелятник». В самой южной точке основной позиции Дьенбьенфу ОП «Клодин-6» был отделен от основной позиции и преобразован в отдельный опорный пункт, известный как «Юнон». Он был передан под командование майора Гюро и удерживался смешанной группой десантников 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, белых тай, оставшейся пары «четыре-по-пятьдесят» лейтенанта Редона и наконец, подразделением ВВС капитана Шарно.

Но самое мощное подкрепление получил ОП «Элиан». В дополнение ко всему 1-му батальону 4-го полка марокканских тиральеров, которые удерживали «Элиан-1», «Элиан-2» и «Элиан-3» (последний также защищали две вспомогательные роты тай под командованием лейтенанта Мартинеса), теперь на «Элиан-4» находились две роты и штаб 5-го вьетнамского парашютного батальона. На небольшой равнине между рекой и линией холмов находилась в резерве большая часть 6-го колониального парашютного батальона, за «Элиан-4» и «Элиан-12», «Элиан-10» удерживала рота из 8-го ударного парашютного батальона под командованием капитана Пишлена, «Элиан-11» удерживала рота саперов, и части 2-го батальона тай удерживали «Элиан-12».

Элитные воздушно-десантные батальоны потеряли большую часть своей боевой мощи в контратаках в конце марта, и никто не знал, не разбегутся ли горцы 2-го батальона тай, если у них будет шанс. Но алжирский и марокканский батальоны считались надежными частями, хотя марокканцы были не слишком высокого мнения об алжирцах на своем левом фланге.

Такого же мнения, по-видимому, придерживался и новый командир всего центрального редута, подполковник Лангле. Потеря алжирского батальона на ОП «Габриэль», вероятно, повлияла на них больше, чем потеря батальона Иностранного легиона на «Беатрис» повлияла на оставшихся легионеров. Поэтому Лангле решил укрепить ключевые позиции на Пяти холмах десантниками из резерва. Четвертая рота 5-го вьетнамского парашютного полка получила задачу провести разведку на «Доминик-1» в рамках подготовки к замене роты 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров на следующий день. Рота 6-го колониального парашютного батальона отправилась на «Элиан-4», который теперь удерживали капитан Ботелла и две его роты.

В тот день на долину обрушились сильные муссонные дожди, затруднившие сброс грузов снабжения и воздушную разведку. Гарнизон ОП «Изабель» снова осуществил прорыв в Дьенбьенфу с санитарным грузовиком, перевезшим пятерых тяжелораненых пациентов в основной госпиталь. Полевой перевязочный пункт №3 был теперь освобожден от серьезно раненых, но у Гровена теперь было 175 тяжелораненых, ожидавших эвакуации по воздуху, которая так и не состоялась. Никто из людей на ОП «Изабель» также не знал, что конвоев в Дьенбьенфу больше не будет. Кольцо осады стало слишком тесным.

Когда наступила ночь и замолчала артиллерия, Лангле и Вадо выбрались из своего блиндажа, чтобы подышать свежим воздухом. За «Клодин» и «Югетт» небо все еще светилось красным — не от заходящего солнца, а от тлеющих в лесу очагов напалма. Но за Пятью Холмами, на востоке, перед двумя офицерами предстало невероятное зрелище: словно тысячи светлячков из долины выходили колонны солдат противника или носильщиков с факелами. По сей день неясно, были ли это кули, которые доставили припасы на передовую, или солдаты, смененные на службе в первой линии. В любом случае, странная церемония радикально отличалась от обычной осторожности противника и его заботы о скрытности.

— Слушай, — сказал Вадо Лангле, — Они убираются отсюда к чертовой матери. Они собираются украсть у нас нашу битву.

Вторник-среда, 30-31 марта 1954 года

Ночь на 29 марта была спокойной, если не считать легкого беспокоящего огня артиллерии противника. Дождь лил непрерывно. Войска в открытых окопах ОП «Клодин» и в дренажных канавах аэродрома начали свое испытание — сорок дней в мокрой одежде по колено в грязи и человеческих экскрементах. Боевые пайки были съедены холодными.

Незадолго до рассвета, лейтенант Тело, командовавший взводом на «Югетт-7», выдвинулся на 150 метров к северу от позиции, для обычного ежедневного отбрасывания противника из вырытых за ночь окопов. У него и его людей была привычка оставлять несколько мин и растяжек, чтобы Вьетминь мог их обнаружить и обезвредить вечером, но в этот раз их работа была труднее, чем обычно. Очевидно, бойцы Вьетминя учились на собственном опыте. Они навели несколько 120-мм тяжелых минометов на их место работы, по которому также стреляло 57-мм безоткатное орудие, выставленное на прямую наводку. Тем не менее, Тело снова преуспел в своей задаче и вернулся на ОП «Югетт-7» в 09.00 лишь с несколькими легкоранеными.

Затишье продолжалось в течение всего дня, дождь в примерно равной степени мешал зениткам противника и французским транспортным самолетам. Зенитки не поразили ни один из самолетов, но самолеты сбросили многие из грузов снабжения мимо. Лангле был обеспокоен, чувствуя, что в Ханое совершенно неправильно понимают ситуацию в Дьенбьенфу. Поэтому он решил, с согласия де Кастра, попытаться добраться туда на одном из санитарных самолетов, которые должны были приземлиться этой ночью. Лангле должен был встретиться в Ханое с Коньи и получить твердые обязательства об обороне Дьенбьенфу всеми силами. Он должен был прилететь на следующий день обратно и спрыгнуть с парашютом. План так и не осуществился. Битва будет вестись с тем, что было под рукой.

Лангле решил в последний раз обойти лично каждый из восточных опорных пунктов, с севера на юг. В штабе алжирского батальона он нашел командира, капитана Жана Гарандо, болеющего гриппом, но уверенного, что выдержит даже серьезную атаку. Лангле отправился дальше с ним, пока не обнаружил, что часть флангов «Доминик-2» удерживается вспомогательными частями тай, а «Доминик-5» подразделениями 2-го батальона тай. Лангле взорвался от ярости и приказал Гарандо немедленно сменить подразделения тай своими солдатами регулярной армии. Он нашел алжирцев подавленными и промокшими под дождем. Они не внушали доверия. И все же, сейчас Лангле не мог с этим ничего поделать. Он не мог направить свои драгоценные резервы десантников для удержания линии и рисковать остаться без надежных частей для немедленных контратак.

Лангле почувствовал себя намного лучше на ОП «Элиан». На нем присутствовали три командира батальонов, и десантники вперемешку с марокканцами. Жизненно важная краеугольная позиция всей оборонительной системы, «Элиан-2», казалась хорошо защищенной. Николя, командир 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, с удобством разместился в бетонном подвале дома французского губернатора. Как вы помните, руины дома использовались для строительства укреплений на «Элиан-2». С его крутыми склонами, высота казалась неприступной. Штаб опорного пункта возвышался над ровным участком местности, соединяющим его с юго-восточной оконечностью холма. Этот ровный участок назывался Елисейскими полями. Что беспокоило Лангле в южной части «Элиан-2», так это его близость к Лысой горе, чья круглая тыльная часть в значительной степени скрывала что за ней происходит. В то же время, французы были вынуждены отказаться от патрулирования Фальшивой горы. Как и предсказывали французские артиллеристы, коммунистам так и не удалось закрепиться на вершине Фальшивой горы. Вместо этого, они прорыли прямо через нее длинные туннели. В результате, хотя на видимой поверхности высоты ничего не изменилось, она превратилась в настоящие соты для автоматического оружия и безоткатных орудий коммунистов. На «Элиан-2» Лангле также хотел убедиться, что лучшие из имеющихся в распоряжении бойцов находятся на передовых позициях. Он распорядился усилить 2-ю роту 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров капитана Нико ротой крутых десантников из 1-го парашютного батальона Иностранного легиона. Первый взвод роты лейтенанта Люсьани прибыл ближе к вечеру, оглядел Лысую гору, маячившую поблизости, затем с отвращением посмотрели на неглубокие траншеи, отрытые марокканцами. Они сразу же начали их углублять. Однако дело шло медленно, так как на холме находились практически единственные камни, имевшиеся в окрестностях Дьенбьенфу.

С силами, имеющимися в его распоряжении, Лангле сделал все что мог. Ключевые опорные пункты были обеспечены, хоть и размазанными тонким слоем, но первоклассными войсками. Основная часть резерва десантников располагалась теперь на восточном берегу Нам-Юм и им не пришлось бы пересекать мосты через реку под огнем. Танковый взвод Не был готов к бою, и даже «четыре-по-пятьдесят» с «Юнон» навели свои грозные восемь стволов с тысячи метров на фланги «Элиан-2». В 18.00 был дан приказ по батальонам проследить, чтобы люди получили горячую пищу в этот вечер, и еда была доставлена бойцам до 18.00. На ОП «Доминик» этот график строго соблюдался. На «Доминик-1» раздавали еду и десантники из 4-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона были в процессе выдвижения со своим оружием и снаряжением для замены там роты алжирцев. Люди собрались в ходах сообщения, собирая свое снаряжение и прочие вещи. Это был именно тот момент, когда начался смертоносный артиллерийский налет коммунистов на все ОП «Доминик», «Элиан» и район штаба. Началась битва за Пять Холмов.

Через несколько минут, мир казалось, начал разваливаться на части, на вершине «Доминик» и «Элиан». Штурмовые волны двух дивизий коммунистов следовали за огневым валом. Рота средних минометов 2-го пехотного полка Иностранного легиона лейтенанта Ребуля на «Доминик-1» понесла тяжелые потери прежде, чем ее наводчики успели дать свой первый залп.

Это был последний час для «Доминик-1» и «Доминик-2». Благодаря тщательной подготовке, пехота противника вышла из штурмовой траншей и взрывами проложила себе путь через минные поля и колючую проволоку так быстро, что залпы заранее подготовленного заградительного огня французской артиллерии ложились далеко позади атакующих волн коммунистов. На «Доминик-1» разбежались алжирцы и партизаны тай. Чтобы остановить панику, командир прибывшей на смену роты десантников из 5-го вьетнамского парашютного батальона лейтенант Мартине, приказал своим людям стрелять в любого кто побежит. Полностью отрезанные десантники, алжирские унтер-офицеры и уцелевшие из минометной роты сражались до последнего человека. Их жертва, перед лицом, по крайней мере, в десять раз более многочисленного врага, выиграла время для тылового района ОП «Доминик». В 21.50 рация «Доминик-1» замолчала.

На «Доминик-2» катастрофа произошла еще быстрее. В 19.00 Бижар передал по рации Лангле, который следил за ходом боя из штаба Гоше, что алжирцы капитана Гарандо полностью разбиты и бегут в направлении Нам-Юм. Лангле верил в силу «Доминик-2» был впечатлен заверениями его командира. Теперь это оказалось ошибкой. Гарандо, как ему и полагалось, оставался на остатках его опорного пункта и исчез вместе с ним в 20.00. Крошечный «Доминик-5», чисто символически удерживаемый 5-й ротой 2-го батальона тай, очевидно, не был в состоянии кого-либо остановить. Теперь все зависело от «Доминик-3». Если бы он пал, вся позиция ОП «Элиан» была бы обойдена с фланга и штурмовые отряды коммунистов в течение нескольких часов пересекли бы реку Нам-Юм и захватили бы незащищенный штабной район. Битва за Дьенбьенфу должна была закончиться.

Тем не менее, все что у «Доминик-3» было на пути пехоты противника, это еще одна рота алжирцев, чей боевой дух, был во всяком случае, ниже чем у гарнизонов «Доминик-1» и «Доминик-2». Алжирцы стали свидетелями уничтожения своих соотечественников и испытали на себе удар артиллерии коммунистов. Но на «Доминик-3» было еще одно подразделение: африканские артиллеристы лейтенанта Бранбрука, 4-я батарея 2-го дивизиона 4-го колониального артиллерийского полка. В сгущающихся сумерках, среди разбегающихся во все стороны алжирских тиральеров и перед лицом одетых в зеленое волнами пехоты коммунистов, четко различаемыми на фоне пылающих очертаний «Доминик-1» и «Доминик-2», доблестные артиллеристы в своих открытых двориках опустили свои орудия на минимальные углы возвышения и залп за залпом начали стрелять по скоплению пехоты. И случилось чудо. 312-я дивизия Народной армии была слишком близко для артиллерийской поддержки со стороны своих орудий. Штурмовые волны остановились и отпрянули от извергающих огонь орудий. Затем начали стрелять «четыре-по-пятьдесят» с «Ястреба-перепелятника». Их убийственно эффективные пули начали прочерчивать огненные линии в ночном небе, находя свою цель на склонах. Ряды пехотинцев коммунистов остановились, дрогнули и начали искать защиты в узкой долине за «Доминик-6». В панике они побежали прямо на новое минное поле, заложенное Лангле несколькими днями ранее. Там погибли две сотни бойцов Вьетминя.

В то время, как шло сражение за удержание ОП «Доминик», ОП «Элиан» подвергся атаке основной части 316-й дивизии. При виде краха алжирцев, две марокканские роты на ОП «Элиан» также заколебались. В 19.00 Ботелла доложил с «Элиан-4» что марокканцы, бежавшие с «Элиан-1» пересекли его позиции, но его собственные люди хорошо держаться под огнем. Дальше к югу «Элиан-2» находился под огнем с самого начала сражения и был перепахан артиллерией коммунистов. Безоткатные орудия и тяжелые пулеметы противника в склонах Фальшивой горы теперь проявили себя с разрушительным эффектом. От окопов на Елисейских полях ничего не осталось, и к 21.00 из всех войск остались только капрал и шесть десантников Иностранного легиона, окопавшиеся на южной оконечности «Элиан-2» четырьмя часами ранее. В 21.50 огонь по «Элиан-2» внезапно прекратился. Французские осветительные снаряды разлили свой призрачный свет над ничейной землей между Лысой горой и «Элиан». Она была заполнена пехотой противника, вылезающей из-под земли. В 22.10 от французского гарнизона в южной части «Элиан-2» не осталось ничего. Уцелевшие марокканцы мрачно закрепились в батальонном штабе среди руин резиденции французского губернатора.

В 23.00 рация майора Николя на «Элиан-2» перестала отвечать на тревожные запросы с командного пункта Лангле. Там Лангле вел сложную борьбу с противоречивым потоком первоочередных запросов, поскольку вдобавок к битве за Пять Холмов, развернулся удар подразделений 308-й дивизии коммунистов против опасно незащищенного ОП «Югетт-7». Молодой лейтенант Тело и сержант Клуатр были убиты прямым попаданием снаряда 57-мм безоткатного орудия в амбразуру их блиндажа. Оставшаяся часть 1-й роты 5-го вьетнамского батальона, казалось, попала в серьезную беду, когда пехотинцы Вьетминя начали вливаться в брешь, временно открытую замолчавшим северным блиндажом на «Югетт-7». Лангле в резкой форме отклонил запрос роты для проведения контратаки на «Югетт-7» от майора Клемансона. Битва за Пять Холмов привлекла все его внимание, потому что если бы той ночью пал ОП «Элиан», то всё, что бы ни случилось на «Югетт», представляло бы чисто академический интерес.

Оставался один вопрос. Следует ли Лангле немедленно вернуть утраченные позиции путем ночных контратак, или ему следует дождаться рассвета? В таком случае интересно наблюдать, какие трюки может сыграть с человеком память. Сам полковник Лангле утверждает в своем отчете о сражении, что если Дьенбьенфу и не был потерян в ту ночь, то во многом благодаря тому факту, что противник, удивленный быстротой, с которой он достиг целей, за которые рассчитывал сражаться всю ночь, не был готов использовать свой первоначальный прорыв. Лангле также считал, что «ночная контратака на утраченные позиции была невозможна. Это было бы сделано завтра, если бы было завтра».

Факты, описанные в журналах частей, другими участниками, а также запись радиосообщений, отправленных штабом де Кастра в Ханой, по-видимому, свидетельствуют об обратном. На самом деле, лейтенант Люсьани и оставшиеся десантники его роты начали контратаку в направлении вершины «Элиан-2» вскоре после полуночи. В жестоком рукопашном бою этот смешанный отряд французов, марокканцев и десантников Иностранного легиона отбросил врага и гнал его вниз по склону вдоль Елисейских полей. По мере продвижения контратаки в бой вступили два танка из взвода Не, усиленные частью еще одной роты 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, возглавляемой лейтенантом Фурнье. Когда рассвело, изможденные защитники ОП «Элиан» смогли взглянуть вниз на ковер из тел противника, устилающий склоны на всем пути от ОП «Элиан» до Лысой горы. Эта контратака вполне могла провалиться в особенно критический момент незадолго до полуночи, когда Лангле, измотанный и находящийся под огромным напряжением экстренных сообщений от пяти пехотных и артиллерийских батальонов, предположил что молчание Николя и 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров с вершины «Элиан-2» означало, что часть была уничтожена. На самом деле, похоже, произошла временная ошибка в настройке длины волны, поскольку, хотя Лангле и не мог слышать Николя, тот был очень хорошо слышен Бижаром, находившемся в окопе на ОП «Элиан-4». К счастью, Бижар прослушивал как каналы «Элиан-2», так и командный канал Лангле, с которого около полуночи он принял приказ от Лангле артиллеристам продолжать непрерывный обстрел по центру «Элиан-2», именно там где Николя и марокканцы вели свой последний бой.

— Отставить всем, — сказал Бижар. — Это говорит Брюно. Николя все еще держится, и если вы его не слышите, это потому что у вас сбиты настройки канала, но одному ему до рассвета не продержаться. Я высылаю ему одну из своих рот.

После этого Бижар отправил лейтенанта Траппа и его роту на «Элиан-2». Не то, чтобы он сам не был атакован, потому что «Элиан-4» был теперь на передовой. Третья рота 5-го вьетнамского парашютного батальона вынесла на себе основную тяжесть сражения. Эта рота потеряла то, что она меньше всего могла позволить себе потерять: трех своих французских офицеров. Весь ее взвод тяжелого вооружения был уничтожен. Наконец, на «Югетт-7» выживший взводный сержант Турнер взял на себя оборону северного блиндажа и в ожесточенном рукопашном бою закрыл прорыв Вьетминя. В 05.30 «Югетт-7» снова оказался в руках французов. Хотя потери были тяжелыми (французы потеряют 2093 человека в период с 28 марта по 2 апреля), они снова предотвратили катастрофу. Сейчас трудно оценить, не сыграл ли полковник де Кастр особенно достойной роли в ту ночь с 30 на 31 марта, когда, по словам различных очевидцев, именно он решил не дожидаться утра для контратак на «Элиан-2» и бросил туда наспех собранные роты десантников и Иностранного легиона. По-видимому, катастрофические уроки ОП «Беатрис» и «Габриэль» не остались незамеченными французами: чем позже начинается контратака, тем больше времени у противника, чтобы закрепиться на захваченной позиции, прикрыть ее огнем своей артиллерии, а также усилить ее свежими войсками.

Самая большая работа всё еще была впереди. Дьенбьенфу никогда не будет в безопасности, если «Доминик-2» и «Элиан-1» останутся в руках коммунистов — особенно «Доминик-2», который с учетом его 505-метровой высоты доминировал над всей позицией. Перед тем, как свалиться от недосыпа (он был на ногах с рассвета 30 марта), Лангле вместе с де Кастром, Сеген-Паззисом и Бижаром решили провести полную контратаку во второй половине дня 31 марта, включая в нее практически всю 2-ю воздушно-десантную группу (6-й колониальный парашютный батальон, 8-й ударный парашютный батальон и части 5-го вьетнамского парашютного батальона), усиленную 3-м батальоном 3-го пехотного полка Иностранного легиона майора Гран д`Энона, который должен был пройти маршем весь путь с ОП «Изабель», вместе с танковым взводом лейтенанта Прео. «Бизоны» капитана Эрвуэ также будут брошены в бой, как и вся артиллерия, которую следовало поберечь. Артиллерия сильно пострадала под огнем противника. 30 марта из двадцати четырех 105-мм были в строю двадцать одна гаубица, а также три тяжелых 155-мм. На 31 марта в строю осталось восемнадцать гаубиц, две 155-мм и семнадцать из тридцати двух 120-мм тяжелых миномета. На 04.30 1 апреля, когда были подсчитаны потери предыдущего дня, Дьенбьенфу уведомил Ханой, что артиллерия находится «в очень плохом состоянии». С уничтожением еще трех тяжелых минометов в течение дня ее эффективность составила половину того, что было раньше. Также она потеряла убитыми и ранеными восемьдесят пять человек, что истощило расчеты до такой степени, что они больше не могли обслуживать имеющиеся орудия. Кроме того, артиллерия на 31 марта почти исчерпала свои боеприпасы: семнадцать 105-мм выпустили в тот день невероятные 13000 снарядов, в то время как тяжелые минометы выпустили 1200 мин, а оставшиеся 155-мм израсходовали 855 снарядов.

31 марта погода улучшилась. Днем дожди прекратились и в небе начали появляться С-119 с их американскими пилотами, а также французские «Биркэты» и «Хеллдайверы». Но то, чего с нетерпением ожидали де Кастр, Лангле и Бижар — десант подкреплений — так и не появилось. Последние французские воздушно-десантные батальоны, находящиеся в Индокитае, были теперь собраны в Ханое. Они также были, возможно, лучшими, состоящими из французов из метрополии и иностранных легионеров с солидной примесью маленьких вьетнамцев и усиленные оставшимися подразделениями 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка. Несмотря на то, что части недавно участвовали в тяжелых боевых операциях в Лаосе, они были усилены вновь прибывшими подкреплениями и укомплектованы до полного штата. Первым из этих батальонов, был уже высаживавшийся в Дьенбьенфу 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, продолжавший традицию смелых десантных операций, восходящую к британским краповым беретам Специальной авиадесантной службы во Второй мировой войне. Им командовал жесткий агрессивный майор Жан Брешиньяк (известный всем как «Брешь»), который недавно подкрепил свою репутацию, захватив в Лаосе весь штаб 325-й дивизии коммунистов. Следующим батальоном, намеченным для Дьенбьенфу был 2-й парашютный батальон Иностранного легиона майора Юбера Лизенфельта, с его смесью из бывших немецких нацистов, испанских анархистов и полностью аполитичных вьетнамцев. Наконец, был 1-й колониальный парашютный батальон, под командованием молодого капитана Ги де Базена де Безона. Это был отряд ветеранов, которые впервые высадились в Индокитае в феврале 1947 года, а теперь находились во Вьетнаме во второй командировке. Имея в составе 911 человек, из которых 413 были вьетнамцами, это был самый большой воздушно-десантный батальон в Индокитае.

Еще вечером 30 марта де Кастр запросил выброску с парашютом дополнительного батальона, но запрос был временно отклонен, по-видимому, потому, что Ханой не мог решить, стоит ли Дьенбьенфу жертвы дополнительного батальона, или ему следует дать умереть с тем, что у него уже было. Так или иначе, не было представлено никаких удовлетворительных объяснений для того, что позже должно было произойти.

На рассвете 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона и танки Прео покинули ОП «Изабель» для запланированного прорыва к Дьенбьенфу. Всего в двух километрах к северу от ОП «Изабель», они попали на блокирующие позиции коммунистов у Бан Хо Лай и Бан Нхонг Нхай. Не было никакой возможности обойти эту позицию с фланга; подойти ближе к горам по обе стороны долины означало бы неминуемую катастрофу от рук артиллеристов противника. Чтобы пересечь затопленные рисовые поля у шоссе №41, пришлось бы замедлить операцию до ползания. 57-й полк Народной армии был готов и поджидал оперативную группу Иностранного легиона, когда она добралась до позиции противника. Теперь огонь открыли безоткатные орудия и базуки, а с обеих сторон батальона появилась пехота противника, берущая его в клещи. К 09.00 часть была полностью прижата, а танк «Нёмаш» получил прямое попадание из базуки и его пришлось отбуксировать обратно. В 11.50 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона сражался за свою жизнь. Слишком удаленные, чтобы поддержать основную атаку из Дьенбьенфу, легионеры были вынуждены вызвать артиллерийский огонь, чтобы прикрыть свой отход, а пехота Вьетминя преследовала их по пятам. Только танки не позволили отступлению превратиться в катастрофу. Несмотря на это, батальон потерял пятнадцать человек убитыми и пропавшими без вести и вернулся с пятидесятью ранеными в переполненный ОП «Изабель». Эта операция подтвердила факт, что прорывы к Дьенбьенфу отныне будут невозможны. ОП «Изабель» был сам по себе.

Контратака десантников на «Элиан» и «Доминик» началась в полдень, под командованием Бижара с «Элиан-4». С тревогой старшие командиры всматривались в небо в поисках «Банджо» (кодовое наименование самолетов с войсками на борту), в надежде, что в последнюю минуту Ханой даст им необходимую дополнительную живую силу. Тем временем, Турре с 8-м ударным парашютным батальоном отвечал за основной удар по «Доминик-2». В это же время собственный 6-й колониальный парашютный батальон Бижара, под командованием капитана Тома и части 5-го вьетнамского парашютного батальона должны были отбить ОП «Элиан-1», но основная масса контратакующих пришлась на 8-й ударный, которому пришлось, преодолев почти 400 метров под огнем, подняться на 150-метровую высоту. Они вышли с линии развертывания в 13.30, во главе с ротой капитана Пишлена. Пишлен, с американским карабином за правым плечом и в стальном шлеме, закрывающим его длинное угловатое лицо, бесшумно поднимался вверх за шквалом огня французской артиллерии и минометов, которые теперь накрыли вершину «Доминик-2». Один из его друзей говорил, что Пишлен был «как породистый конь, который будет скакать галопом, пока его сердце не разорвется». В 14.30 Пишлен и его люди, с быстро подтягивающейся основной частью 8-го ударного парашютного батальона вошли в дымящийся ад, который был вершиной «Доминик-2». Не осталось ничего узнаваемого от французских позиций, бывших там накануне. Сотни тел французов и вьетнамцев покрывали холм. Раз за разом терзаемые осколками снарядов, они начали разлагаться на солнце. Когда французы и коммунисты вступили в ближний бой на вершине позиции, артиллерия с обеих сторон прекратила огонь по холму. Противник, численностью почти в полк, немедленно перегруппировался для контратаки. И все же, капитан Пишлен в свои последние минуты на земле испытал удовлетворение, узнав что 8-й ударный отбил «Доминик-2». Он погиб через несколько минут от вражеской пулеметной очереди.

Маленькие вьетнамцы из 5-го вьетнамского парашютного батальона, чье героическое поведение в последние несколько дней компенсировало их неудачу у брода на «Габриэль» 15 марта, решительно двинулись вместе с 6-м колониальным парашютным батальоном на ОП «Элиан-1». «Элиан-1» был еще более опустошен после двадцати часов непрерывных обстрелов, чем «Доминик-2». Там не было ни укрытий, ни блиндажей, ни колючей проволоки — только воронки от снарядов, изуродованные тела и вонь гниющей человеческой плоти. Как только коммунисты были отброшены с позиций, на отвоеванные высоты обрушился контрбатарейный огонь Вьетминя. Десантные батальоны выигрывали свою битву дорогой ценой. Теперь пришло время резервам сменить их. В 15.00 Бижар доложил Лангле, что все цели достигнуты, но теперь для сохранения достижений дня абсолютно необходимы подкрепления.

— Никаких новостей от Брешиньяка?

— Из Ханоя ничего. Мы не знаем, какого черта они делают.

То, что по-видимому, делал Ханой, было попыткой разобраться в своем генеральном штабе. Насколько удалось установить, у генерала Коньи была светская встреча, которая заняла часть его вечера, и он даже не потрудился встретить своего главнокомандующего, когда тот прибыл в Ханой в 01.15 31 марта. Наварра в течение ночи информировали о ситуации. По словам Руа, чьи взгляды не лишены симпатии к Коньи, последний наконец явился в свой штаб в 07.45 и провел для ожидающего Наварра доклад, основанный на информации, полученной накануне до полуночи.

— Тогда, — сказал позже Руа генерал Наварр, — Я взорвался. Я наорал на него. И он в ответ высказал мне все, что он когда-то говорил остальным.

Теоретически все еще можно было отправить 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, находящийся в боевой готовности в казармах десантников вблизи авиабазы Залям, за исключением одного факта: плотности зенитного огня противника над долиной. Один самолет С-47, который попытался снизиться 31 марта, был быстро сбит. Даже быстроходные «Хеллдайверы» ВМФ с авианосца «Арроманш» (которых десантники любили за риск, на который они шли, и за который они платили более высокую цену своими жизнями, чем ВВС) обнаружили, что пройти почти невозможно. Утром 31 марта командир 3-й палубной эскадрильи лейтенант Андриё и его стрелок, старшина 2-го класса Танни, попали под перекрестный огонь нескольких зенитных батарей возле высоты «Беатрис». Их самолет был уничтожен и оба погибли.

Поэтому было решено не рисковать массовой выброской десанта в дневное время, которая может привести к чрезмерным потерям. Тем не менее, нет никаких сомнений в том, что присутствие Коньи в ночь на 30 марта могло привести к принятию решения о своевременном десантировании 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка в Дьенбьенфу до рассвета 31 марта. Такой график дал бы ему достаточно времени, чтобы прийти в себя и сориентироваться перед атакой в полдень.

Два батальона десантников, которые весь день истекали кровью, удерживая высоты, теперь достигли предела своих возможностей. Не будет никакой смены. Не будет подкреплений из оставшихся в Дьенбьенфу, где Лангле уже собрал всех, на кого можно было положиться, кто не разбежится, как только попадет на линию фронта. Из своей открытой ячейки на «Элиан-4», где он жил последние сорок восемь часов, среди непрерывного грохота минометных мин и нервирующего постоянного шума своих раций, Бижар должен был принять мучительное решение добровольно отказаться от своих завоеваний за целый день, или потерять оставшиеся войска и местность в течение нескольких часов.

— У меня нет для вас резервов, — передал он по рации Турре, который все еще пробивал себе путь через последние очаги сопротивления на «Доминик-2», — Если не можете удержаться, отступайте.

В 15.30 8-й ударный именно это и сделал.

Раздался громкий торжествующий гул, когда первые волны пехоты Вьетминя снова хлынули на вершину «Доминик-2». В сложившихся обстоятельствах любая попытка защитить маленький «Доминик-5», безнадежно уступавший господствующей высоте «Доминик-2», стала бессмысленной. Бижар приказал Турре отвести тай для последнего боя на «Доминик-3». Не было смысла и дальше демонстрировать три оставшиеся гаубицы лейтенанта Бранбрука наступающей пехоте противника. Когда наступили сумерки, высокие африканцы вытащили тяжелые полевые орудия из грязи и с помощью оставшихся грузовиков отбуксировали их под огнем по мосту Бейли через Нам-Юм, к опорному пункту «Клодин». С исчезновением ОП «Доминик-2», ОП «Элиан-1» был снова обойден с фланга. В 18.00 с тяжелым сердцем Бижар приказал своим войскам отступить на ОП «Элиан-4».

В штабе даже неукротимый Лангле был подавлен безнадежностью ситуации. Резервов не осталось. Боеприпасов, даже если бы оставшиеся пушки могли выдержать фантастическую скорость огня предыдущего дня без разрывов, едва хватило бы на еще один день боев. Более того, к вечеру 31 марта Дьенбьенфу израсходовал свои ручные гранаты и 81-мм минометные мины. Самый жестокий удар был нанесен в виде краткого сообщения от разведки. Генерал Зиап прибыл в долину и лично принял командование сражением от генерала Хоанг Ван Тая. Вместе с ним прибыл китайский генерал Ли Чен Ху, который, как говорят, был советником Зиапа. Противник, по-видимому, решил этой ночью покончить с позициями на высотах. Зиап полностью осознавал решающее значение восточных холмов. В переработанном издании своей книге о Дьенбьенфу, Зиап пишет что «Высота А1, наиболее важная из Пяти Холмов, являлась последним оборонительным бастионом центрального сектора, и борьба за неё была особенно ожесточенной».

Примерно в 22.00 Лангле сообщил Бижару, что он может сам решать, можно ли удержать ночью остатки ОП «Доминик» и «Элиан». Теперь все зависело от решения нижестоящего офицера, который в течение прошлой ночи выполнял обязанности командира бригады в наихудших из возможных условий, и который в течение последних 48 часов почти не ел и почти не спал. Ответ Бижара пришел через рацию AN/PRC10, который могли услышать большинство командиров батальонов (а также коммунисты, которые были полностью оснащены трофейными радиостанциями):

— Мой полковник, пока у меня остался в живых хотя бы один человек, я не сдам «Элиан».

«Элиан» теперь означало «Элиан-2». С наступлением ночи темно-зеленые орды пехоты коммунистов начали появляться из-за Лысой горы, хлынув через разрушенные заграждения из колючей проволоки на южном конце «Элиан-2» и начали подниматься по залитому кровью коридору Елисейских полей. Лейтенант Люсьани и его смешанная команда из бойцов 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, марокканцев из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров и сводный отряд лейтенанта Ранкуля из легионеров и тай 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона были наготове. Теперь ситуация казалось безнадежной. Численное превосходство пехоты противника (вероятно, в атаке участвовали почти два вражеских полка) было настолько подавляющим, что французский гарнизон, очевидно, был бы растоптан нахлынувшей на него человеческой волной.

В этот момент, ровно в полночь 31 марта, раздался хриплый рокот танков М-24 капитана Эрвуэ, пересекавших мост Бейли и с грохотом несущихся по шоссе №41 к высотам. Но противник был готов. Заранее наведенные 57-мм безоткатные орудия поджидали танки. Источник со стороны коммунистов дал нам яркое описание контратаки танков на «Элиан-2». Он принял форму донесения от передового артиллерийского наблюдателя Вьетминя, передающего данные для стрельбы с помощью простого языкового кода, который, несомненно, не смог бы обмануть никого, кто потрудился бы прослушать:

— Клиенты прямо на красной линии. Запросите менеджера для расчетов по платежам. Два быка клиентов снесли кофейню. Запросите босса немедленно доставить тыквы, тыквы-горлянки, дыни…

Сразу же после его запроса снаряды всех калибров посыпались дождем на черный рой пехоты и ревущие танки, которые поднимались в гору. Дым рассеялся, черные вражеские рои значительно поредели. Еще одна атака была отбита.

Рассказчик-коммунист не преувеличивал. Ведущие танки взвода сержанта Не, «Эттлинген» и «Смоленск» получили попадания 57-мм снарядов — в первый шесть, во второй — два. Но оба смогли продолжить бой. В 04.00 сам Эрвуэ, с обеими руками в гипсовых повязках, решил повести в бой оставшиеся танки взвода аджюдана Каретта. На этот раз, массированное применение танков, сколь мало бы их ни было, смогло ослабить и сдержать атаку противника. Но войска противника также были отборными частями и легко они не сдавались. Командный танк «Базель» получил прямое попадание из базуки в уязвимое место и был объят пламенем, ранив Эрвуэ, Каретта и сержанта Салона. Танк «Мюлуз» также получил попадание из базуки, но остался в бою до конца. Когда рассвело, Люсьани и его разношерстное войско все еще удерживали вершину «Элиан-2». Бижар и оставшиеся десантники 6-го колониального парашютного батальона все еще удерживали «Элиан-4», а 8-й ударный парашютный батальон все еще удерживал «Доминик-3». На вершине «Элиан-2» черная туша танка «Базель» стала ориентиром, подобно одинокому баньяну, стоявшему рядом с руинами дома французского губернатора, голые ветви которого указывали в небо, словно рука скелета.

На «Югетт-7» тяжелые минометы 312-й дивизии простреливали брешь в районе северного бункера, который удерживал сержант Тюрно, вместе с уцелевшими из взвода лейтенанта Тело. Не получив подкрепления, капитан Бизар решил воспользоваться очевидной неспособностью бойцов регулярных частей Вьетминя приспособиться к непредвиденной ситуации. Бизар отошел из северной и центральной частей опорного пункта и отступил в два южных блиндажа, которые все еще оставались нетронутыми. В 23.00 противник начал штурм с механической точностью, обстреляв брошенный северный блиндаж, а затем ворвался в центральную часть опорного пункта, в котором было мало места для маневра. В этот момент французская артиллерия накрыла район фугасами. На рассвете 1 апреля 1-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона с французским капитаном во главе, поднялась из своих блиндажей и щелей, и с громким криком бросилась на остатки частей Вьетминя. К 10.35 того утра весь «Югетт-7» снова был в руках французов.

Четверг, 1 апреля 1964 года

Апрель начался с облачного покрова над долиной. На «Элиан-2» рота 6-го колониального парашютного батальона и выжившие десантники Иностранного легиона Люсьани снова спустились на Елисейские поля в попытке улучшить свое положение на холме. Но противник опять превосходил их в численности, и его артиллерия и минометы были по-прежнему наведены на потерянную местность. Атака была остановлена после того, как десантники Иностранного легиона потеряли еще 16 убитыми, 27 ранеными и 4 пропавшими без вести. На самом деле, оба парашютно-десантных батальона понесли тяжелые потери в течение всей прошлой недели. 6-й колониальный парашютный батальон потерял 46 убитыми и 183 ранеными, а 1-й парашютный батальон Иностранного легиона заплатил за удержание «Элиан» 40 убитыми, 189 ранеными и 8 пропавшими без вести, в том числе пятью офицерами и одиннадцатью сержантами. Тем не менее, контратака позволила отбить 120-мм французский миномет и улучшить позицию в направлении «Элиан-1». В тот день Бижар повысил капрала Рене Сантенака до звания сержанта, за доблесть на «Элиан-2». Сантенак погибнет четыре года спустя, от пули алжирского националиста в песках Сахары, все еще сражаясь бок о бок с Бижаром.

Смешанная рота Иностранного легиона лейтенанта Ранкуля, понесшая накануне вечером тяжелые потери на «Элиан-2», вернулась в свой родной батальон на «Югетт». Оттуда другая смешанная рота, под командованием лейтенанта Спозио начала опасный поход на север, чтобы сменить сильно измотанную 1-ю роту 5-го вьетнамского парашютного батальона на «Югетт-7». После своей победы прошлой ночью маленькие вьетнамские десантники капитана Бизара держались гордо, когда маршировали под прерывистым артиллерийским огнем через весь лагерь. Они доказали, что могут сражаться так же хорошо, как и любая другая десантная часть, если ими хорошо управлять и дать четкую задачу. В 14.00 пришло радиосообщение с отдаленной позиции «Франсуаза», в километре к западу от «Югетт», где в течение последних двух недель аджюдан Канте командовал двумя небольшими вспомогательными ротами тай. Как и на «Анн-Мари», тай, напуганные непрерывным артиллерийским огнем, постоянным потоком потерь в патрулях и под влиянием пропаганды противника, разлагались. В отличии от того, что произошло на передовых позициях «Анн-Мари», на «Франсуазе» процесс шел достаточно постепенно, чтобы 1-я и 2-я роты 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона выдвинулись и подобрали минометы и пулеметы маленького опорного пункта, прежде чем отступить с французскими и тайскими кадровыми бойцами. Лангле испытывал отвращение к действиям вспомогательных отрядов тай, хотя следует помнить, что они не были обучены окопной войне. Он приказал, чтобы все, кроме унтер-офицеров, были разоружены и использованы в качестве рабочей силы — кули.

Фактически, от тай в качестве рабочих тоже было мало пользы. Они растворились в лабиринте заброшенных блиндажей и траншей в скалах ОП «Доминик» и на берегах Нам-Юм, присоединившись к сотням алжирских, марокканских и вьетнамских дезертиров, которые оставили свои подразделения на линии фронта и теперь жили на отдельном островке внутри умирающего укрепрайона. Они совершали ночные вылазки, воруя припасы, сброшенные с парашютов, и даже оружие и боеприпасы. Они действовали на оживленном черном рынке, и командирам подразделений, в некоторых случаях, приходилось упрашивать их отдать неверно сброшенные специальные продукты для госпиталей, или батареи для раций. Время от времени Лангле подумывал о том, чтобы в самом деле атаковать «Нам-Юмских крыс», как их называли в лагере, но он отказался от этой идеи, когда стало ясно, что такая перестрелка внутри лагеря может привести к полному краху некоторых североафриканских и вьетнамских частей, которые держались со своими товарищами из французов и Иностранного легиона до самого конца. Каждая длительная осада знала примеры «внутренних дезертиров» и Дьенбьенфу не был исключением. В какой-то момент, десантники и легионеры, соседи «Нам-Юмских крыс» аккуратно решили проблему их несколько негативного вклада в оборону Дьенбьенфу, перекрыв ходы сообщения вокруг района дезертиров, вынудив их в случае нападения противника либо сражаться за свою шкуру, либо бежать из своих крысиных нор и убежищ, что означало бы для них гарантированное уничтожение.

В 09.00 в Ханое состоялось важное совещание по оценке новой ситуации в Дьенбьенфу. В нем участвовал генерал Коньи и его заместитель по материально-техническому обеспечению, бригадный генерал Рене Массон, генерал Дешо из французских ВВС, и несколько ключевых штабных офицеров Северного командования. Коньи интересовала возможность еще раз использовать одну из южных зон высадки, таких как «Симона» и «Октавия», которые были предложены Дьенбьенфу в качестве альтернативы убийственно сложному подходу к основной зоне выброски внутри периметра. Полковник Нико, командующий транспортной авиацией, горячо утверждал, что его самолетам придется лететь длительное время на постоянном курсе на высоте 300 метров перед лицом тяжелых зенитных орудий и что они будут «истреблены». И полковник Сованьяк, отвечавший за все десантные пополнения, добавил, что тот же аргумент может быть применен к его десантникам, которые будут в течение целых пяти минут полностью во власти огня противника, прежде чем им удастся перегруппироваться.

Дешо также возражал против южных зон выброски по другой причине: их точное местоположение было скомпрометировано тем, что 31 марта Дьенбьенфу сообщил о нем по рации, без каких-либо попыток шифрования, командному самолету. Случаи подобной небрежности в обеспечении безопасности связи были зафиксированы в середине апреля наблюдателями французской прессы, пролетавшими над Дьенбьенфу и должны быть приняты во внимание, как одна из причин невероятной точности зенитного огня коммунистов.

Затем Сованьяк предложил то, что по его мнению, было «единственно возможным решением: ночная высадка личного состава одиночными самолетами, прилетающими с нерегулярными интервалами». Он выступал против массовой выброски полных батальонов, как из-за возможности высоких потерь, так из-за «непреодолимых опасений проблем снабжения, нет смысла увеличивать их для получения очень неопределенного преимущества». Большинство остальных присутствующих старших офицеров немедленно одобрили эту идею, тем самым лишив Дьенбьенфу массированного подкрепления, которое было бы единственным его спасением и которое в предыдущий день спасло бы ОП «Доминик».

Характерным образом, Коньи одобрил мнение своих подчиненных и пришел к выводу, что массовая переброска подкреплений с воздуха «может разумно осуществится только за пределами долины, либо в виде батальона, который может попытаться присоединиться к Дьенбьенфу; или путем расширения боевых действий в тылу (противника)». Другими словами, Коньи 1 апреля оставил все надежды на усиление гарнизона как такового, но все еще был готов рискнуть, вероятно, 30000 своих войск для диверсионной операции из дельты Красной реки.

Оба этих решения, как следует из протокола совещания, были оставлены для утверждения главнокомандующим Наварром. Единственное решение, которое Северное командование, самостоятельно приняло к исполнению в полном объеме, состояло в том, чтобы лишить гарнизон подкреплений, или направлять их по капле. Результаты были очевидны.

Внутри Дьенбьенфу каждый человек, желающий и способный сражаться, стал ценным товаром. Подразделения были перетасованы, отделение за отделением, чтобы укрепить существующие позиции. Прибытие огнеметного расчета из 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Элиан-2» в ночь на 1-е апреля считалось значительным подкреплением. Наконец, в 20.30 над долиной послышался гул транспортных самолетов: «Банджо» доставляли 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка.

Внезапно, разверзся настоящий ад. Зенитки Вьетминя открыли огонь по неуклюжим транспортникам, которые должны были следовать заданным курсом прямо над южным концом взлетно-посадочной полосы. Зона выброски сократилась до менее чем 500 метров в длину и по ширине едва доходила до края рулежной дорожки. Кроме того, она была завалена обломками более дюжины самолетов. И было невозможно выбросить с парашютом более половины группы за раз. Напряжение, которое испытывали пилоты, вынужденные лететь, удерживая строй в узкой долине, где их самолеты сотрясали залпы дружественной артиллерии, было невероятным. В то время как оставшаяся часть транспортной группы летела, удерживая строй, 4-я рота 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под командованием лейтенанта Субриза и аджюдана Реброена, а также командная группа батальона и орудийный расчет из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, успешно приземлились, потеряв семь человек, пять из которых были ранены в воздухе. Остальной части батальона пришлось вернуться в Ханой, потому что медлительность выброски войск мешала сбрасывать срочно необходимые боеприпасы и другие грузы снабжения.

На командном пункте Лангле результаты десантирования этой ночью были сочтены катастрофическими. Если бы людей стали перебрасывать в укрепрайон такими же темпами, то не было бы никакой возможности компенсировать ежедневные потери, не говоря уже об усилении истощенных батальонов. А они были истощены. Парашютный батальон Иностранного легиона и 6-й колониальный парашютный батальон насчитывали четыре небольшие роты, по 100 человек каждая, и в тот же день Ботелла реорганизовал свой прореженный 5-й вьетнамский парашютный батальон в три роты, каждая численностью по два взвода. Нужно было что-то делать, и делать быстро. По мнению Лангле и других офицеров-десантников, это означало отказ от общепринятых правил того, что составляло надлежащую зону выброски. Их предлагалось просто сбрасывать над всем укрепрайоном, независимо от колючей проволоки, огневых позиций и радиоантенн. Этому предстояло стать объектом невероятно ожесточенной процессуальной борьбы между боевым командованием в Дьенбьенфу и десантной бюрократией в Ханое, в частности, начальником воздушно-десантного командования, полковником Сованьяком. Сованьяк до конца настаивал на необходимости использования должным образом установленных зон выброски, и только квалифицированными десантниками, с необходимым количеством тренировочных прыжков. С другой стороны, Лангле настаивал на том, что в основном парашют был просто удобным способом выбраться из самолета в воздухе и мог быть использован любым человеком, достаточно проворным чтобы спрыгнуть с трамвая. Лангле оказался прав.

Самая критическая атака этого дня произошла поздно ночью. В 22.00 312-я дивизия возобновила атаку на несчастный ОП «Югетт-7», чья звездообразная планировка давно исчезла под ударами артиллерии французов и коммунистов. В 23.00 второй удар 312-й дивизии обрушился на «Югетт-6». Если «Югетт-6» и «Югетт-7» дрогнули, Дьенбьенфу потерял бы контроль над своим аэродромом. Не сумев добиться быстрой победы на Пяти холмах, Зиап был теперь полон решимости добиться ее, уничтожив линию жизни Дьенбьенфу. Битва за «Югетт» вот-вот должна была начаться.

1 апреля Дьенбьенфу израсходовал 4500 артиллерийских снарядов. Большая часть боеприпасов, сброшенных в тот день, попала на позиции противника, а двадцать пять процентов транспортных вылетов, были прерваны. Улучшившаяся погода позволила французским военно-воздушным силам и военно-морскому флоту выполнить девяносто девять боевых вылетов.

Пятница, 2 апреля 1945 года

В течение ночи давление противника на северные опорные пункты «Югетт» также усилилось. Дезертир со стороны коммунистов (невероятно, но были некоторые из бойцов Вьетминя, которые все еще верили в возможность победы французов), сообщил французам, что по его отряду ходили слухи о том, что если те продержатся до 15 апреля, Вьетминь откажется от своей попытки сокрушить их. Тем не менее, были основания полагать что Зиап пытается убедиться, что ему не придется выполнять это обещание.

К 04.00 тучи вражеской пехоты были внутри «Югетт-7». На этот раз артиллерия Вьетминя позаботилась, чтобы они не попали в очередную ловушку. Все позиции батарей французов попали под интенсивный огонь противника и бо-дой Вьетминя позаботились, чтобы в блиндажах не осталось французских пехотинцев, способных оказать сопротивление. Но в ожесточенных рукопашных боях смешанная рота лейтенанта Спозио из иностранных легионеров, вьетнамцев и тай продержалась всю ночь в одном из угловых блиндажей против навалившихся всей массой двух с лишним батальонов коммунистов. Несмотря на сильный артиллерийский огонь, майор Клемансон приказал капитану Бизару прорваться к «Югетт-7» с любыми частями, которые он сможет собрать. Их набралось два взвода 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона и один оставшийся взвод 4-й роты 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, который придержали при проходе через «Югетт-1». В сопровождении трех уже сильно поврежденных танков раненного Каретта, которыми командовал сержант Буссрез, небольшая группа из 100 человек пустилась бегом по кажущейся бесконечной равнине к западу от аэродрома. Они миновали «Югетт-6», находящийся под сильным давлением противника, но еще способный постоять за себя, а затем ворвались на пылающий «Югетт-7». Ситуация там была отчаянной. В одном углу позиции еще слышалось хриплое стаккато нескольких французских автоматов, которым противостояли резкие выстрелы безоткатных орудий Вьетминя. И все же, еще раз, психологический шок от танков и легионеров сделал свое дело. Пехота противника начала отступать, и, к собственному удивлению, французы оставили «Югетт-7» за собой. Лейтенант Югёйнин, заместитель Спозио, исчез, но сам Спозио был в последнем уцелевшем блиндаже, тяжелораненый, с тринадцатью выжившими и тремя мертвецами.

Эта маленькая победа ничего не изменила. Оставленные высоты «Анн-Мари-1» и «Анн-Мари-2», теперь ощетинившиеся безоткатными орудиями и минометами противника, все еще смотрели в глотку «Югетт-7», который был настолько основательно перепахан, что его пришлось бы восстанавливать под огнем противника и поддерживать бесконечными вливаниями пехоты. Но для этой цели пехоты вокруг просто не было. Судя по результатам воздушного десантирования прошлой ночью, в результате которого, наконец, было получено четыре жалких группы десантников из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, было бы самоубийством пытаться обеспечить достаточное количество подкреплений, чтобы поддерживать как битву на Пяти холмах, так и битву за «Югетт». Каким бы мучительным не был выбор, в 08.05 Лангле принял решение отказаться от «Югетт-7». Оставшиеся в живых отступили с оставшимся вооружением. Один взвод был оставлен в качестве дополнительного подкрепления на «Югетт-2». Бизар вернулся к полудню на основную позицию. Первый раунд битвы за «Югетт» остался за Вьетминем.

Коммунисты также преуспевали в артиллерийской дуэли. В 08.45 Дьенбьенфу доложил Ханою, что орудийные расчеты как в ОП «Изабель», так и в Дьенбьенфу были уничтожены, и что истребителям французских ВВС и ВМС придется вести контрбатарейный огонь по позициям артиллерии коммунистов вблизи «Беатрис». К тому времени в ОП «Изабель» осталось четыре исправных 105-мм гаубицы и еще восемь в Дьенбьенфу. После семидесяти двух часов непрерывных боев их орудийные расчеты находились в кататоническом состоянии. Конечно, артиллеристы обучили некоторых пехотинцев поблизости как использовать орудия, но они не могли надеяться заменить умирающих и раненых артиллерийских офицеров и сержантов, которых уничтожали словно мух, в их открытых орудийных двориках.

На «Элиан-2» смешанная команда Люсьани из марокканцев, легионеров и десантников все еще упорно перемалывала закрепившихся на Елисейских полях коммунистов. Французская артиллерия, наконец, пристрелялась по огневой базе коммунистов на Лысой горе, и Бижар отправил большую часть 1-го парашютного батальона Иностранного легиона в лобовую атаку по центру «Элиан-2», в то время как боевые самолеты французов, включая несущие напалм

С-119, успешно изолировали «Доминик-1», «Доминик-2» и «Элиан-1». С наступлением ночи ОП «Элиан-2» был почти полностью в руках французов, а остатки пехоты коммунистов, вернулись в ущелье между Фальшивой горой и Старой Лысой, подвергаясь обстрелу французской артиллерии. Но цена этой победы снова оказалась велика. 1-й батальон иностранного легиона потерял 13 убитыми, 9 пропавшими без вести и 23 ранеными, включая командира батальона майора Гюро. Теперь его место занял капитан Франсуа Вьель. 6-й колониальный парашютный батальон сократил свою численность до пятидесяти процентов.

Когда французы вернулись на исходные позиции, артиллерия коммунистов начала интенсивный обстрел «Элиан-2». Оказавшись на открытом месте, на плохо организованных позициях, которые они только что отбили, десантникам вновь пришлось отступить в 19.30, когда пехота коммунистов снова начала просачиваться через восточный склон «Элиан-2». Наконец в 22.30 артиллерия противника оставила «Элиан-2» в покое, но методичное прогрызание пехотой Вьетминя продолжалось.

В 18.30, когда наступила ночь, транспортники с десантниками операции «Банджо» вновь появились в небе над Дьенбьенфу и начали медленно сбрасывать подкрепления над аэродромом. Бульдозеры саперов расчистили поле от усеивавших его обломков самолетов. Несмотря на мольбы Лангле о том, что было бы безопаснее выбросить людей по всей центральной позиции, чем на аэродроме, который коммунисты держали под непрерывным обстрелом, правила десантирования продолжали преобладать. В результате наращивание 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка шло мучительно медленно — тем более, что абсолютный приоритет должен был быть отдан восполнению уничтоженных артиллерийских расчетов. Тридцать два человека из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка во главе с лейтенантом Ж. М. Жюто той ночью прыгнули в Дьенбьенфу, вместе с семидесятью четырьмя бойцами подкрепления и тремя вьюками со снаряжением для 4-й роты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка лейтенанта Субриза, которая стала достаточно сильной, чтобы ее можно было использовать как отдельное подразделение на «Элиан-3».

Группа из двенадцати вьетнамцев батальона, по-видимому, была сброшена неправильно, и больше о ней ничего не было слышно. Группа №11 была неправильно сброшена на удерживаемый противником «Доминик-2», в 1500 метрах к северо-востоку от «Т» зоны выброски и потеряла всех, кроме трех человек. Такие ошибки были необъяснимы в ту ночь, потому что зона выброски была четко обозначена и «Приватир» ВМС проверил видимость маркеров; но причина была очевидна — некоторые пилоты были более впечатлены огнем противника, чем другие. Было ясно, что продолжать сражение при норме подкреплений в пятьдесят человек за ночь будет невозможно. Фактически, штаб де Кастра подсчитал, что даже при норме высадки 100 человек за ночь Дьенбьенфу сможет продержаться еще только пятнадцать дней, даже если предположить, что противник не будет постоянно продолжать наступление. Насколько необоснованным было это предположение, было продемонстрировано в ту же ночь, когда сильное давление на «Элиан-2» опять усилилось, а затем внезапно достигло своего пика в крупномасштабной атаке на «Югетт-6». Радиограмма в Ханой, отправленная командной радиостанцией в Дьенбьенфу, в 02.15 была настолько обычной, что даже не была отмечена специальным оперативным приоритетом: «Последние резервы отправлены на «Элиан-2»».

Суббота, 3 апреля 1954 года.

Ночь с 2 на 3 апреля для ОП «Югетт» выдалась трудной. Не только «Югетт-6» подвергся мощной атаке, но в 05.00 лазутчики коммунистов подорвали бангалорскими торпедами внешние заграждения из колючей проволоки на «Югетт-1». «Югетт-1» был практически полностью окружен окопами коммунистов. Но не было никаких сомнений в том, что объектом следующей атаки станет «Югетт-6» с его небольшим гарнизоном из 100 иностранных легионеров под командованием лейтенанта Растуйя. Во всяком случае, «Югетт-6» был еще более уязвим, чем «Югетт-7», находясь в конце полностью открытой взлетно-посадочной полосы аэродрома. В течение последних пятнадцати дней небольшой гарнизон мало что делал, кроме как удерживал свои позиции, контратаковал, где мог, и засыпал траншеи коммунистов, неумолимо прокладывавших себе путь к опорному пункту.

У гарнизона «Югетт-6» мрачный пример «Югетт-7» был прямо перед глазами. В полдень Вьетминь усилил деморализацию гарнизона небольшим, но точно рассчитанным актом психологической войны. Напротив «Югетт-6» появился боец регулярных сил коммунистов под белым флагом и сообщил французам, что им будет предложено короткое перемирие, чтобы они отправились и забрали раненых в бою за «Югетт-7». Старшие сержанты Катцянер и Стерзинг вызвались добровольцами, чтобы отправиться на позиции коммунистов с группой носильщиков, чтобы забрать своих товарищей. На стороне коммунистов действительно лежали четверо носилок, но вместо ожидаемых раненых, на них лежали четыре мертвеца, чьи тела были изуродованы до неузнаваемости. Возможно, именно вид этих изуродованных тел стал последним психологическим шоком, поскольку в тот же день двенадцать легионеров дезертировали с «Югетт-6», оставив свое оружие и перебравшись через колючую проволоку на сторону коммунистов. В тот день также произошла небольшая катастрофа. Два резервуара для воды, которые до сих пор обеспечивали гарнизон запасом чистой питьевой воды и таким образом, держали под контролем кишечные заболевания, были пробиты снарядами противника, что усугубляло остальные физические страдания людей.

В 19.25 началась атака коммунистов на «Югетт-6». Дьенбьенфу немедленно запросил поддержку с воздуха, с временем прибытия в течение тридцати минут. Новая атака развернулась на восточном фланге «Югетт-6» и поначалу развивалась довольно быстро. Лангле решил пожертвовать последним драгоценным резервом: ротой капитана Десмона из 8-го ударного парашютного батальона с опорного пункта «Ястреб-перепелятник». Во главе с тремя танками сержанта Не небольшая группа под сильным огнем пронеслась по пустому аэродрому, перевела дух под иллюзорной защитой обломков транспортника С-47 и врезалась в юго-восточный фланг острия 312-й дивизии. На этот раз противник был застигнут на открытом месте превосходящей огневой мощью, и три «Бизона» устроили пахоту среди дезорганизованной пехоты коммунистов. В течение тридцати минут, так же внезапно, как и появился, противник начал отступать, преследуемый огнем танков. Последние оставались, как верные сторожевые псы, до поздней ночи. Когда стало понятно, что у противника нет планов для немедленной новой атаки, они и десантники Десмона начали медленно отходить на юг.

Самым большим успехом этой ночи была высадка с парашютами заметной части 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка. Это последовало за гомерическим обменом репликами между Лангле и старшим офицером ВВС, командовавшим операцией «Банджо». В 20.00 транспортники с войсками летали, держа строй, над Дьенбьенфу, ожидая пока затихнет бой на «Югетт-6» (и перестанут летать осветительные ракеты, которые сбрасывали для поддержки контратаки). Отчаявшийся Лангле снова предвидел лишь малую толику подкреплений, если военно-воздушные силы будут настаивать на их высадке только в разрешенной зоне выброски. Альтернативной было проигнорировать правила выброски с воздуха и сбросить людей прямо на центральную позицию. Лангле поджег бочку с бензином в качестве маркера зоны высадки на краю Нам-Юм и приказал руководителю прыжков начать высадку. Когда последний опять возразил, что зона выброски «не соответствует правилам», Лангле просто заявил:

— Черт бы вас побрал! Вы можете сказать полковнику Сованьяку, что я беру на себя ответственность за нарушения в зоне высадки. Сбрасывайте этих парней!

На этот раз Лангле полностью одержал верх. Основная часть 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка начала приземляться по всей внутренней части укрепрайона. Несчастные случаи, конечно, были, но в гораздо меньшей степени, чем можно было ожидать. Когда на рассвете 4-го апреля высадка прекратилась, 305 человек и шестнадцать мягких контейнеров со снаряжением (то есть, основная часть штаба и штабной роты, 3-я рота и половина 2-й роты) благополучно приземлились в Дьенбьенфу. Общие потери составили двое убитых огнем противника и десять раненых, большинство из которых получили при прыжке лишь незначительные травмы. Командир батальона, майор Брешиньяк, сам приземлился в колючей проволоке возле землянки Лангле и присоединился к последнему, оставив свои штаны на проволоке. Его заместитель, капитан Кледик приземлился к северу от ОП «Ястреб-перепелятник» перед минометной ротой лейтенанта Аллэра. Но ни один человек не был сброшен по ошибке к врагу.

В дополнение к десантникам, были высажены подкрепления, не из состава парашютистов, необходимые для различных технических служб в укрепрайоне. По этому вопросу между Дьенбьенфу и бюрократами воздушно-десантных войск в Ханое велись долгие и ожесточенные дебаты. Сначала последние просто отказывали в прыжках любому, кто не прошел полный цикл подготовки к прыжку. Лангле считал, что к тому времени как Ханой прочешет Индокитай в поисках людей, обладающих необходимыми навыками, в укрепрайоне не останется связистов, артиллеристов и танкистов, которые были бы квалифицированы для прыжков и добровольно вызвались на службу в Дьенбьенфу. Сначала просьба Лангле позволить не имеющему прыжковой квалификации техническому персоналу прыгнуть в долину осталась без внимания. Но по мере того, как битва поглощала полные подразделения и специалистов всех видов, стало ясно, что учебный центр по подготовке воздушно-десантных войск не смог предоставить квалифицированных парашютистов в достаточном количестве. Правило, требующее квалификацию для прыжков, было отменено. «Устав» был отброшен. Более того, известно, что второй и третий прыжки с парашютом психологически сложнее, чем первый. Проблема необходимости прыгать сразу после парашютной подготовки в пылающую долину, пересекаемую пулеметным и артиллерийским огнем, а также с подбитых зенитками самолетов, часто приводила к большому количеству отказов от прыжка в последнюю минуту. Как оказалось, потери при прыжках среди тех, кто ранее не прыгал и впервые «попали в стропы» над Дьенбьенфу, были такие же низкие, как и среди полностью квалифицированных десантников.

Всего в Дьенбьенфу было сброшено по воздуху 4227 человек подкреплений, из которых 3596 были квалифицированными парашютистами, и 681 прыгали без квалификации. Последние были отобраны из группы в 2594 добровольца, набранных из подразделений по всему Вьетнаму, и состоявшей из 2048 европейцев, 451 выходца из Северной Африки и Африки, и 95 вьетнамцев. В Дьенбьенфу мужество, по-видимому, не имело национальности.

Вместе с десантниками в ту ночь в Дьенбьенфу прыгали два молодых офицера бронетанковых войск, старший лейтенант Адено и лейтенант Манжелль. Они заменили раненых капитана Эрвуэ и аджюдана Каретта.

Воскресенье-понедельник, 4-5 апреля 1954 года

Ночь была довольно спокойной, за исключением нескольких патрулей коммунистов, бродивших вокруг «Клодин-4» и «Клодин-5» на западе. Между 03.30 и 05.30 легионеры майора Кутана из 1-го батальона 13-й полубригады открыли огонь по нескольким бо-дои, пытавшимся прорваться через колючую проволоку и прогнали их.

С рассветом не выспавшиеся бородатые защитники Дьенбьенфу на короткое время увидели зрелище, которого они не видели уже месяц: десантники Брешиньяка из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, в полной выкладке, стоявшие прямо в своей все еще опрятной камуфлированной униформе, с уложенными по всем правилам ранцами, безупречно чистыми автоматами и карабинами, висевшими на груди или плечах, выстроились в длинную цепочку, когда они начали свой марш через весь лагерь в свое новое расположение на «Элиан-10» и «Доминик-3». На короткое время показалось, что само время остановилось. Муссонные дожди прекратились, и лишь несколько облаков висело над вершинами гор на краю долины. Воздух был легким и сухим, и даже артиллеристы коммунистов, казалось, отдыхали. А в 14.00 пришла еще одна хорошая новость: бойцы Вьетминя покидали «Элиан-2», тихо и осторожно, отступая в ущелья у его подножья. Весь холм провонял тошнотворным запахом смерти, от 1500 трупов коммунистов и 300 французских, гниющих на солнце. Французские патрули начали медленно прочесывать Елисейские поля на восточном склоне, не встречая сопротивления противника. Но Бижар решил оставить нижнюю часть «Элиан-2» ничейной землей, так как там невозможно было бы нормально расположиться, пока противник окопался на Лысой и Фальшивой горах.

Далеко на юге, гарнизон подполковника Лаланда (явная опечатка в книге — Lt. Col. Langlais' garrison on Isabelle. Прим. перев.) на ОП «Изабель» последние три дня боролся с удушением. Похоже, Вьетминь испытывал там методы осады, которые они планировали позже использовать на основной позиции Дьенбьенфу. Траншеи коммунистов медленно ползли к ОП «Изабель», за ними следовало оборудование настоящих блиндажей, которые нужно было уничтожать пикирующими бомбардировщиками или танками, в дорого обходившихся ближних боях. Танковый взвод лейтенанта Прео участвовал в такой операции 2 апреля, потеряв при этом старшего сержанта Кансильери. 4 апреля три танка снова врубились в линию траншей противника и уничтожали блиндажи Вьетминя пушечным огнем в упор.

С наступлением ночи муссонные дожди возобновились с разрушительной силой. Ханой незамедлительно проинформировал Дьенбьенфу, что в эту ночь никаких выбросок личного состава производиться не будет. 212 оставшимся бойцами 1-й и 2-й рот 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка придется провести еще двадцать четыре часа в Ханое. Однако, враг решил не тянуть с атакой на прореженный гарнизон ОП «Югетт-6». В 20.15 «Югетт-1», «Югетт-5» и «Югетт-6» доложили, что их «серьезно прощупывают». В 22.00, когда Лангле вернулся с ужина с Лёмёнье и Вадо через систему подземных тоннелей, которая теперь соединяла большинство блиндажей центрального штаба (и которой, в честь парижского метро было присвоено соответствующее название), майор Клемансон сообщил ему, что «Югетт» под сильным артиллерийским огнем и что готовится массированная атака на ОП «Югетт-6».

Так оно и было. Верховное командование коммунистов, по-видимому, решило нанести удар по французской системе обороны через аванпосты в долине, где огромное превосходство Вьетминя и его живая сила могли быть полностью обращены против французов и где все французские подкрепления должны были бы пройти через открытый аэродром, а не пользоваться защитой линии холмов и высокого восточного берега Нам-Юм. Новое наступление генерал Ле Тронг Тан, командующий 312-й дивизией Народной армии, поручил 165-му пехотному полку полковника Туя, с его четырьмя батальонами, усиленным 120-мм минометами 401-й роты тяжелого вооружения из 308-й дивизии. Кроме того, большая часть гаубичных батарей противника на западном фланге Дьенбьенфу теперь работала по северной части ОП «Югетт» и аэродрома.

То, что произошло в течение нескольких следующих часов на «Югетт-6», было прекрасным примером того, на что способны необузданное мужество и решительное лидерство даже в отчаянной ситуации. Когда началась вторая битва за «Югетт-6», его гарнизон составляли ровно восемьдесят восемь легионеров и два лейтенанта: Раствиль, чья командировка в Индокитай закончилась и его сменщик, лейтенант Франсуа. Вскоре, после 22.00 (вероятно, полностью восстановить точную последовательность событий никогда не удастся), Клемансон отправил смешанную роту капитана Виарда из 1-го батальона 13-й полубригады на помощь «Югетт-6». По мере развития событий, командиры опорных пунктов беспокойно прислушивались к командной сети и таким образом, через несколько минут услышали, что небольшой отряд Виарда был разорван в клочья вместе с оставшимися легионерами на «Югетт-6». В 00.30 5 апреля с «Югетт-6» сообщили, что их атакуют одновременно с запада, севера и востока и что уцелевшие отступают в южную часть опорного пункта.

Французские резервные подразделения теперь вводились в бой по частям, по мере их поступления. В 01.15, рота специальной авиадесантной службы из 8-го ударного парашютного батальона под командованием лейтенанта Байи, начала выдвижение на север по дренажной канаве аэродрома в сопровождении танков «Конти» и «Эттилнген» под командованием лейтенанта Манжелля. На этот раз бойцы Вьетминя были готовы к появлению танков, и их появление встретил шквал артиллерийских снарядов и ракет из базук. Тем не менее, они и слабая рота Байи продолжали продвигаться вперед и наконец, достигли юго-западного угла опорного пункта, где коммунисты уже вырыли свою передовую огневую базу. Именно здесь танк «Конти» подорвался на мине, ранив среди прочих доблестного сержанта Не, который возглавлял взвод с самого начала сражения. Танк «Эттилнген» также получил попадание из базуки, но остался в строю. Байи разделил свою роту на две части, одной из которых удалось прорваться к гарнизону, в том время как другая, с помощью оставшегося танка, временно прижала минометы Вьетминя. Однако было ясно, что этого недостаточно, чтобы спасти уцелевших на «Югетт-6», не говоря об том, чтобы удержаться на позиции. В 03.15 была введена в бой недоукомплектованная 2-я рота 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, под командованием капитана Кледика. Кледик прибыл в Дьенбьенфу всего за день до этого, но разместившись со своими людьми на вершине «Элиан-2», он смог достаточно тщательно осмотреть поле боя. Кледик решил провести своих людей прямо через ОП «Ястреб-перепелятник» к дренажной канаве, но Байи сообщил ему, что дальнейшее продвижение по канаве будет невозможно. Но Кледик не собирался сдаваться. Одним рывком он и его рота пересекли широкую открытую взлетно-посадочную полосу, металлические пластины которой блестели как зеркало, в зеленоватом свете осветительных ракет, и бросились в лобовую атаку на самые южные подразделения Вьетминя, замыкающие кольцо окружения на его южной стороне. Кледик так и не дал им возможности закрепиться. В 04.20 он подошел к ним вплотную и в жестокой рукопашной схватке скосил их, ворвавшись на руины «Югетт-6», где около двадцати выживших еще держались в одном блиндаже. Не сбавляя темпа, люди Кледика начали зачистку траншей вокруг «Югетт-6».

В то время как Кледик предотвратил катастрофу, Лангле вызвал неутомимого Бижара для проведения одной из его молниеносных операций. В 05.00 Бижар прибыл в штаб Лангле с «Элиан-4» со своим заместителем, майором Тома, одним из офицеров разведки, картографом и писарем. Менее чем за час Бижар организовал контратаку, которую должны были возглавить две роты его собственного 6-го колониального парашютного батальона, а 1-й парашютный батальон Иностранного легиона оставался в резерве. Французские ВВС обещали предпринять все усилия, как только позволит погода, вероятно рано утром. В 6.00 головная рота 6-го колониального парашютного батальона под командованием лейтенанта Ле Пажа достигла рубежа, на котором окопался 8-й ударный парашютный батальон. За ней сразу же последовала вторая рота. Учитывая, что обе роты насчитывали менее 160 человек, вряд ли их можно было счесть достойными соперниками для более чем 3000 бо-дой, выделенных противной стороной для боя. Тем не менее, они прибыли точно в тот момент, когда противник ввел в бой четвертый батальон (14-й батальон 165 полка) для последней яростной контратаки. Но он ждал слишком долго. Наступил рассвет и французская артиллерия начала теперь наносить атакующим страшный урон. Когда они начали отступать, в 8.30 в утреннем небе появились первые французские истребители бомбардировщики и начали свою смертоносную карусель над пехотой противника, оказавшейся полностью на открытом месте и далеко от защитного укрытия джунглей.

В 10.15 Кледик и остальные молодые офицеры, которые теперь были хозяевами на «Югетт-6» осмотрели поле боя, лежавшее вокруг них. Там были тела более 500 погибших бойцов Вьетминя, многим из которых, возможно, было по 16 лет или меньше, распростершиеся в гротескных позах вокруг разрушенных брустверов. На колючей проволоке и минных полях вокруг позиции можно было насчитать еще 300 тел, и по меньшей мере, столько же раненых противник должно быть, забрал с собой. Двадцать один пленный коммунист, все очень молодые и еще контуженные, были найдены среди мертвых и позже отправлены в лагерь военнопленных, который все еще находился в центре Дьенбьенфу. 312-я дивизия потеряла, как минимум, один полк. С французской стороны потери также были тяжелыми и невосполнимыми. Из состава четырех небольших десантных рот, задействованных ночью, было потеряно более 200 человек, включая четырех офицеров. Каким-то чудом, отряд Кледика потерял менее десяти. Иностранные легионеры, стоявшие гарнизоном на «Югетт-6» были уничтожены практически полностью. Если бы Дьенбьенфу мог беспрепятственно получать подкрепления по воздуху, эти потери были бы приемлемыми. Но ввиду того, что количество поступающих подкреплений, составляло за все время сражения в среднем всего семьдесят пять человек за ночь, потери были чрезвычайно серьезными. Французская разведка вскоре перехватила срочные радиограммы от генерала Зиапа его собственным тыловым службам, требующим обеспечение подкреплений из его 25000 резерва, рассредоточенного в хорошо замаскированных лагерях по всему Северному Вьетнаму. В то же время, были перехвачены сообщения в Китай, с просьбой доставить войскам Вьетминя еще один зенитный полк с шестидесятью семью орудиями калибра 37-мм.

Второе наступление Вьетминя на Дьенбьенфу было сорвано. Но хотя французы и «выиграли» битву, она была выиграна ценой людей, снаряжения и потерянной местности, что в итоге должно было привести к окончательному поражению.

Что касается подполковника Лангле, он руководил боем с командного пункта Клемансона на «Югетт-3», куда добрался в кромешной тьме на своем джипе, в сопровождении Бижара и его небольшого штаба. Усилием железной воли он воздержался от вмешательства в контратаку Бижара и провел часть ночи за чтением книги о жизни на яхте в своей родной провинции Бретань. («Уход» в чтение был очень модным в Дьенбьенфу. Майор Сеген-Паззис вспоминал, что читал знаменитый роман Ханы Суин «Много великолепных вещей», попеременно с книгой о войне в Корее.)

Битва за Пять холмов и северные ОП «Югетт» обошлась дорого и в других отношениях. В Дьенбьенфу теперь оставались в рабочем состоянии только четыре танка, и еще два действовали в ОП «Изабель». Кроме того, американские 105-мм гаубицы оказались чрезвычайно уязвимы для контрбатарейного огня, поскольку их гидравлические механизмы накатников пробивались осколками снарядов. В 3-м дивизионе 10 колониального артиллерийского полка майора Аллу обнаружили, что шесть их 105-мм вышли из строя прошлой ночью и были вынуждены для поддержки пехоты переключиться на гораздо менее эффективные тяжелые минометы. Рано утром в понедельник рота лейтенанта Мино из 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка, усиленная взводом из 8-го ударного парашютного батальона, сменила Кледика на «Югетт-6», в то время как отряд разоруженных горцев-тай и военнопленных бойцов Вьетминя под командованием аджюдана ВВС Лафона приступил к мрачной работе по расчистке позиции от трупов.

Перед лицом успехов французов на ОП «Элиан» и «Югетт» очередное прощупывание коммунистами треугольника ОП «Югетт-1», «Югетт-2» и «Югетт-5», а также аэрофотоснимки, на которых траншеи коммунистов были теперь видны в радиусе 100 метров от ОП «Изабель» можно было временно игнорировать. Даже тот факт, что в 14.00 неуклюжий «Летающий вагон» сбросил весь свой груз из шести тонн аккумуляторных батарей и двух 75-мм миллиметровых безоткатных орудий на позиции противника, был встречен лишь с легким неудовольствием. Радист в Дьенбьенфу добавил: «Мы попытаемся уничтожить его артиллерией и авиацией». На самом деле, Дьенбьенфу сделал даже лучше. 6 апреля сильный разведотряд иностранных легионеров продвинулся на целых три километра на юг, к Бан-Ко-Мю, не встретив никакого сопротивления противника, кроме как на наблюдательном пункте, где были убиты три человека, и вошел в опустевшую деревню. Отряд не только чудом вернул два безоткатных орудия, но и груз свежей человеческой крови, все еще находившийся в охлаждающем контейнере.

Глава 7. Удушье

Вьетминь не счел исход битвы за Пять холмов и ОП «Югетт» безоговорочной победой. Безусловно, войска коммунистов были в гораздо лучшем положении, для восполнения своих потерь при Дьенбьенфу, но генерал Зиап также занимался делами всего Индокитайского полуострова. В то время как Дьенбьенфу поглотил, возможно, пять процентов боевых сил французов, включая восемь-десять первоклассных батальонов, то же сражение связало пятьдесят процентов войск коммунистов и подавляющую часть военных поставок, предоставленных Китаем. Оценки французской разведки позже показали, что из возможного общего числа 23 000 человек потерянных Вьетминем при Дьенбьенфу, более 10 000 были выведены из строя к 5 апреля, то есть, захват внешних обводов на высотах обошелся ужасно дорого и до сих пор не имел решающего значения. Собственная точка зрения Зиапа на битву ясно указывает на то, что происходил пересмотр тактики для следующей фазы осады:

«Наше наступление на восточных высотах центрального сектора добилось важных успехов, но не смогло достичь всех поставленных целей… Поэтому мы решили продолжать выполнять задачи, предусмотренные для второго этапа нашего наступления: продвигать наши линии выхода в атаку и окружения, улучшать наши позиции и занимать новые; постепенно еще больше усиливать нашу хватку, чтобы полностью перекрыть пути подхода подкреплений и снабжения… использовать траншеи, которые будут выдвигаться вперед, пока не коснутся линий противника, тактику «грызть врага по кусочкам»».

Каждое утро новые аэрофотоснимки и карты рассказывали историю этой техники осады. Истребитель-разведчик «Биркэт» из 80-й заграничной разведывательной эскадрильи низко проносился над лагерем и сбрасывал для де Кастра сумку, с официальной корреспонденцией, почтой для войск и расшифровкой аэрофотоснимков и карт, демонстрирующих кажущееся неудержимым продвижение системы траншей противника по всей долине.

Вторник — пятница, 6 — 9 апреля 1954 г.

6 апреля был днем подведения итогов. Картина была не из приятных. Боеприпасы для артиллерии сократились до 371 снаряда калибра 155-мм, 7500 снарядов калибра 105 мин и 1500 120-мм минометных мин, то есть примерно столько, сколько артиллерия Дьенбьенфу выпускала за одну ночь достаточно серьезного боя. Больше не осталось мин, которые можно было бы установить перед тыловыми опорными пунктами, такими как «Югетт-1» или недавно организованный ОП «Лили», выделенный из «Клодин-1», и недавно отрытая система блиндажей между «Югетт-5» и «Клодин-5». 7 апреля эту позицию заняли остатки 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров майора Николя. Также не было 60-мм мин для легких минометов передовых пехотных частей. Вечером 6 апреля в укрепрайоне закончились осветительные 81-мм мины. Поэтому легко представить себе отчаяние гарнизона, когда очередной рейс С-119, очевидно дезориентированный зенитками противника, сбросил свой груз из восемнадцати тонн гаубичных снарядов перед линиями коммунистов недалеко он Бан Ко Мой. На следующий день, пришлось организовать еще один прорыв пехоты, чтобы собрать, по крайней мере, часть груза. Фактически, потери боеприпасов в результате ошибок при сбросе стали настолько значительными, что один из офицеров Лангле предложил намеренно сбросить паллеты с боеприпасами, содержащими заминированные снаряды. Они, будучи заряженными в гаубицы противника, заставили бы их взорваться, что, учитывая, насколько они были неуязвимы для контрбатарейного огня французов, несомненно, привело бы к большим потерям, чем от французской артиллерии и могло бы помешать в дальнейшем Вьетминю использовать неверно сброшенные снаряды. Эта идея так и не была принята Ханоем, который не хотел отвлекать скудные возможности снабжения для подобных не опробованных экспериментов. По всей вероятности, некоторые из планировщиков опасались, что боеприпасы предназначенные для «неправильного» сброса могут с безошибочной точностью попасть внутрь Дьенбьенфу и подорвать артиллерийские орудия французов.

Не считая изолированного гарнизона ОП «Изабель», который на 3 апреля насчитывал 1613 человек, основной гарнизон в Дьенбьенфу теперь сократился до пяти десантных батальонов, ни в одном из которых (за исключением 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, получившего еще 177 бойцов) не было более 300 человек; двух батальонов Иностранного легиона, общей численностью около 600 человек; и ненадежные остатки подразделений тай и североафриканцев, в общей сложности менее 2600 пехотинцев. Фактически, эти крошечные силы пехоты все еще удерживали периметр протяженностью почти десять километров, а также защищали более тысячи раненых и 2200 военнопленных коммунистов, содержащихся в лагере. Эти войска также охраняли «Нам-Юмских Крыс», дезертиров и разоруженных горцев-тай до конца битвы. В дополнение к нехватке хорошей пехоты, Дьенбьенфу также продолжал медленно истекать кровью из-за нехватки специалистов. Битва поглощала с невероятной скоростью артиллеристов, экипажи танков, корректировщиков и радистов. В 19.30 6 апреля Дьенбьенфу запросил трех командиров танков, двух танкистов-наводчиков, одного водителя и одного радиста.

Даже в этот спокойный день не обошлось без волнительных минут, так как в этот день в Дьенбьенфу приземлился последний самолет. Это был разведывательный «Кузнечик», «Моран-500» из 23-й группы артиллерийских наблюдателей, базирующихся на лаосской взлетно-посадочной полосе Мыонгсай, примерно в 120 километрах на юго-восток от Дьенбьенфу. Крошечные разведывательные машины из алюминия и ткани 21-й и 23-й групп наблюдателей французской армейской авиации продолжали летать над полосой зенитной артиллерии противника, чтобы предоставить минимум информации для артиллерии Дьенбьенфу, которая не имела наблюдательных пунктов с момента потери французских позиций на высотах. Поскольку за появлением невооруженных «Кузнечиков» над полем боя, обычно следовал более точный огонь французской артиллерии, они стали приоритетной целью для зенитного огня противника. Именно 21-я группа потеряла семь самолетов в Дьенбьенфу и еще шесть в результате диверсионного рейда Вьетминя 7-го марта на французскую авиабазу в Кат-Би. Многие из ее пилотов теперь летали на самолетах 23-й группы. Таким образом, сержант Рибьер, пилот из 21-й авиагруппы находился за штурвалом «Кузнечика» и летел с артиллерийским наблюдателем Шуе де Ла Местри, из 23-й авиагруппы. В этот безоблачный день зенитный огонь противника был чрезвычайно редким, и возможно, пилот «Кузнечика» стал слишком самоуверенным и снизился ниже, чем следовало; внезапно, маленький самолет оказался в окружении черных клубов разрывов зенитного огня коммунистов, за которым последовали трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов. Через несколько секунд Рибьер сообщил, что де Ла Местри тяжело ранен, и он попытается совершить аварийную посадку в Дьенбьенфу. Быстро снижаясь, самолетик почти вертикально устремился к земле, и начал свой короткий посадочный вираж на южном конце полосы. Спасательная команда из подразделения ВВС бросилась к самолету, в надежде спасти не только экипаж, но и машину, но было слишком поздно. С безошибочной точностью орудия коммунистов уже переключились на свою излюбленную мишень и начали кромсать самолетик в клочья. Лейтенант де Ла Местри погиб на месте, но сержанта Рибьера извлекли из-под обломков живым. Через несколько минут «Кузнечик» яростно пылал.

За пределами Дьенбьенфу переговоры с Соединенными Штатами о крупной операции по бомбардировке войск, осаждающих Дьенбьенфу забуксовали (см. главу 9) и генерал Наварр теперь начал разрабатывать план диверсионной операции из Лаоса в направлении Дьенбьенфу, предназначенной, если уж не удастся прорваться к осажденным войскам, по крайней мере, отвлечь от них части дивизий коммунистов, окруживших долину. Наварр решил доверить эту операцию командующему французскими войсками в Лаосе, полковнику Буше де Кревкеру, старому специалисту по Индокитаю, с почти двадцатилетним опытом службы в стране. Новая оперативная группа должна была состоять из трех батальонов, усиленных рядом французских диверсионных групп. Когда Наварр разговаривал с Кревкером на авиабазе Сено в южной части Лаоса в 13.00 6 апреля, он не питал особых иллюзий относительно ее успешного завершения, но приказал начать ее 13 апреля. Ее кодовое название должно было быть «Кондор». Кревкер, кстати, переводится на английский как «Разбитое сердце».

Необычное затишье в Дьенбьенфу продолжалось 7 апреля. Все больше и больше траншей теперь появлялось вокруг ОП «Изабель». Их пришлось снова зачистить в дорого обошедшейся контратаке с рукопашной. На «Югетт-2» произошла еще одна незначительная катастрофа, в виде дезертирства того, что оставалось от 12-й роты 3-го батальона тай капитана Гильмино. Гильмино был ранен несколько дней назад, после чего горцы почувствовали, что их узы верности французам разорваны. Для них война была очень личным делом: они сражались за Гильмино, а не за какое-то абстрактное правительство в Сайгоне (городе, о котором они никогда не слышали), или в абстрактной войне между «свободным миром» и «коммунизмом». К счастью, «Югетт-2» еще не был на линии огня, и хотя люди дезертировали с большей частью своего личного оружия, ситуация была быстро взята под контроль. Капитан Бизар и его маленькие крутые вьетнамские десантники из 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона, окружили и разоружили оставшуюся часть роты, отправив ее присоединиться к «Нам-Юмским крысам». Те, кто остался добровольцами, были переведены в артиллерию. Смешанные с африканскими орудийными расчетами, они больше не могли причинить вреда.

В 10.50 де Кастр отправил краткий личный запрос в Ханой: «У меня на руках 60 раненых коммунистов. Могу ли я вернуть их врагу?» Действительно, проблема раненых коммунистов в руках французов была дополнительным крестом, который должен был нести гарнизон. Вопреки практике 1961-1967 годов, когда обе стороны действовали так, будто не существовало правил ведения войны и конвенций об обращении с военнопленными, как французы, так и Вьетминь, предпринимали некоторые усилия для ведения войны в рамках, по крайней мере, некоторых гуманитарных правил. Следовательно, Ханой не возражал против того, что бы де Кастр направил радиосообщение противной стороне со следующим текстом:

«Командующими осадными силами Народной армии. Мы сообщаем вам, что двадцать ваших раненых будут доставлены на носилках в Бан-Бан сегодня вечером в 22.00. Люди, которые придут за ними, должны быть без оружия. До полуночи в этой зоне не должно происходить никаких боевых действий или стрельбы.»

Передача состоялась. Когда французы с носилками во главе со старшим сержантом прибыли в Бан-Бан, там в полной тишине стояла с носилками группа бойцов Вьетминя. Не обменявшись ни единым словом с французами, вьетнамцы забрали своих раненых и исчезли в ночи.

Учитывая этот опыт, 9 апреля де Кастр отправил пленного офицера Вьетминя под белым флагом во главе небольшой колонны грузовиков с оставшимися ранеными коммунистами. Конвой дошел до позиций противника в 800 метрах к югу от «Элиан-2». Аванпост противника пропустил офицера Вьетминя, но французских медиков и их раненых подопечных оставили ждать на открытом месте, в тишине и неприкосновенности. Когда офицер Вьетминя не вернулся и стало ясно, что со стороны коммунистов никто не придет за оставшимися ранеными, французы также вернулись на свои позиции. Позже, той же ночью пришло радиосообщение со стороны противника:

«Мы получили ваше сообщение о раненых. Мы ожидаем указаний сверху и надеемся, что сможем дать вам завтра точное время для встречи. Командир полка Народной армии, к востоку от Дьенбьенфу».

Командование Вьетминя предложило произвести обмен ранеными, при этом раненые французы должны были быть оставлены в двух километрах к северу от ОП «Доминик», в то время как пленные коммунисты будут доставлены к югу от ОП «Клодин». Возвращение французских раненых в Дьенбьенфу, хотя и понятное с точки зрения человечности, конечно, свело бы на нет все надежды на разгрузку переполненных госпиталей внутри осажденного укрепрайона. И все же с этим нужно было смириться. Однако после французской контратаки на «Элиан-1» 10 апреля, верховное командование Вьетминя кратко проинформировало де Кастра, что дальнейшие обмены не состоятся. По воспоминаниям Лангле, именно де Кастр в конце концов отказался от альтернативы — просто оставить раненого коммуниста в определенной точки на ничейной земле — из страха, что коммунисты намеренно оставят их умирать без помощи. В любом случае, быть раненым в Дьенбьенфу было незавидной судьбой. На стороне коммунистов раненым приходилось несколько дней тащиться пешком и получать скудную медицинскую помощь. У Вьетминя был только один настоящий хирург, доктор Тон Тат Тунг и шестеро не слишком хорошо обученных практикующих врачей, чтобы позаботиться о нуждах почти 50 000 человек. На французской стороне было девятнадцать врачей и построены удивительно хорошие операционные, но раненым приходилось сталкиваться с неопределенным по длительности пребыванием под огнем в подземном блиндаже, с возможность быть убитым или снова раненым снарядами коммунистов, лежа в госпитале.

8 апреля капитан Бизар и его небольшая рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона вернулись на «Югетт-6», чтобы сменить капитана Мино и его смешанную роту из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка. Мино и почти все остальные офицеры в ротах II/1 RCP (лейтенанты Сюбрежис из 4-й роты, Шардини из 2-й и Рюйтер из 3-й) были ранены во время контратаки 5 апреля. Однако Мино остался на своем посту. Небольшая группа Бизара была усилена в течение дня другой сводной ротой, собранной из подразделений 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, под командованием лейтенанта Франсуа. И все же, было похоже, что Вьетминь устал от лобовых атак на «Югетт-6». Вместо этого аэрофотоснимки, сброшенные на следующий день, показывали, что противник прокладывал ряд траншей по обе стороны от «Югетт-6» с очевидным намерением отрезать эту позицию.

Инициатива в следующем раунде битвы принадлежала не Вьетминю, а скорее неукротимому майору Бижару. В связи с неожиданным выживанием гарнизона в Битве за Пять холмов и ОП «Югетт», генерал Коньи теперь был согласен с выброской в Дьенбьенфу еще одного воздушно-десантного батальона, но только после того, как еще раз попытался заменить некоторыми из своих менее желательных вьетнамских частей оставшихся элитных десантников. Де Кастр, или Лангле за подписью де Кастра, в 09.25 9 апреля отправил короткую телеграмму непосредственно Наварру: «Ждем обещанный (Вами) 2-й парашютный батальон Иностранного легиона, а не 1-й вьетнамский парашютный батальон. Предотвратите это мошенничество».

Ходили слухи, что двое командиров батальонов бросили жребий за честь первыми прыгать в Дьенбьенфу. Победил майор Юбер Лизенфельт из 2-го парашютного батальона Иностранного легиона.

Уверенный в получении подкреплений, 6 апреля Бижар принял решение отбить ОП «Элиан-1». С «Элиан-1» в руках Вьетминя, остальные позиции на холмах были почти непригодны. Никто не мог передвигаться по «Элиан-4», не будучи немедленно обстрелян отборными меткими стрелками, засевшими на «Элиан-1». Даже винтовочные гранаты летели в окопы днем и ночью. Бижар, его люди из 6-го колониального парашютного батальона и одна рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона, жили как троглодиты в узких щелях и похожих на могилы ячейках. Вечером 8 апреля Лангле одобрил план Бижара. В ожидании одобрения своего старшего командира, Бижар (копируя методы противника) приказал своим людям рыть ночью штурмовые траншеи от «Элиан-4» в направлении «Элиан-1». Чтобы не выдать надвигающуюся атаку, Бижар решил начать артиллерийскую подготовку с собственных 81-мм минометов и 120-мм минометов лейтенанта Аллэра. Вдобавок, каждая 105-мм гаубица во всем Дьенбьенфу, двенадцать в самом Дьенбьенфу и восемь в ОП «Изабель», откроет огонь по «Элиан-1», выпустив 1800 выстрелов за десять минут. Минометы будут вести непрерывный заградительный огонь в двадцати метрах впереди первой волны пехоты, а артиллерия будет вести огонь в опасной близости, от сорока до ста метров, впереди французов. Но это было еще не все. Как только начнет действовать артиллерия, оставшиеся четыре танка, выстроенные на дороге ниже «Элиан-4», накроют вершину холма «Элиан-1» огнем прямой наводкой, как и «четыре-по-пятьдесят» из ОП «Ястреб-перепелятник». Наконец, шесть пулеметов и двенадцать автоматических винтовок, установленных на «Элиан-2», будут прижимать все, что еще движется на вершине «Элиан-1». Бижар намеревался сохранить людские ресурсы, которые он не мог позволить себе потерять, за счет большой, хорошо нацеленной огневой мощи. Фактически, силы пехоты, выделенные для этого предприятия, состояли из того, что осталось от 6-го колониального парашютного батальона. Это было немного, даже несмотря на то, что небольшое подкрепление, сброшенное с парашютами, позволило воссоздать три стрелковые и штабную роты (каждая из этих так называемых рот насчитывала всего восемьдесят человек). Все зависело от того, доставит ли Ханой резервный воздушно-десантный батальон.

9 апреля над долиной было сброшено почти 180 тонн грузов снабжения, при этом к противнику попали всего десять процентов. В ту ночь муссонные дожди начали мешать выброске 2-го парашютного батальона Иностранного легиона. Тем не менее, 7-я и 8-я роты батальона и часть штабной роты, сумели без сучка и задоринки высадиться внутри укрепрайона. Они были немедленно отправлены на «Доминик-3».

Накануне вечером, на аэродроме произошел небольшой эпизод, свидетельствующий о высоком моральном духе гарнизона. Капитан Шарно и его люди из отряда ВВС, провели небольшую диверсионную операцию, чтобы вытащить обугленные останки лейтенанта де Ла Местри из остова сбитого разведывательного самолета, чтобы похоронить его должным образом.

На западе, между ОП «Клодин» и «Югетт» марокканцы строили новый опорный пункт, под названием «Лили» или «Лилиан». ОП «Клодин-1» стал «Лили-1», «Лили-2» был совершенно новым, а «Югетт-4» стал «Лили-3». Переданный под командование майору Николя, он был полностью введен в строй к 14 апреля.

В 18.00 два «Хеллдайвера» с авианосца «Арронманш», пилотируемые лейтенантом де ла Феррьером и мичманом Ложье, проревели прямо «над палубой» вдоль шоссе №41, разыскивая конвои снабжения коммунистов вблизи поля боя. Вскрылось гнездо зенитных пулеметов вокруг «Беатрис», и их трассирующие пули, казалось, следовали за самолетом мичмана Ложье почти до самой земли. Он разбился слишком далеко за линией фронта противника, чтобы до него мог добраться Шарно или кто-либо еще.

Суббота — воскресенье 10-11 апреля 1954 г.

Рассвет 10 апреля стал свидетелем французского штурма «Элиан-1», в точности, как и планировал Бижар. Термин Бижара «дирижирование операцией» именно это и означал. Чтобы управлять атакой на «Элиан-1» Бижар приказал своим людям отрыть ячейку на склоне, обращенном к цели, в которой он разместил полдюжины раций, каждая в пределах досягаемости. Там он укрывался следующие десять часов, покрытый песком и обломками от близких вражеских попаданий и «играл» всю битву на своих рациях, как будто они были безбожными музыкальными инструментами. Он прослушивал свои пехотные роты и их сообщения взводам; он разговаривал с начальником артиллерии и передовым авианаводчиком, минометами и танками.

Бижар лично проинструктировал всех ротных командиров накануне вечером: лейтенантов Траппа, Ле Пажа, Перре и Датена из пехоты и минометчика Аллэра. По возвращении в свои подразделения, они в свою очередь, проинструктировали своих командиров взводов. Час «Ч» был назначен на 05.50. Вопреки устоявшейся доктрине, Бижар сознательно избрал тактику коммандос. Пехота действовала очень небольшими подразделениями, продвигающимися как можно быстрее, оставляя очаги сопротивления противника, которые не были уничтожены артиллерией, для зачистки второй или третьей волной коммандос. Серьезным преимуществом этой тактики, по крайней мере в данном случае, было то, что командование Вьетминя не могло организовать свой заградительный огонь, так как французские войска были полностью перемешаны с его собственными. В 06.10, как только серия дымовых снарядов ознаменовала окончание французского огневого налета, ведущая рота лейтенанта Траппа начала подниматься по крутым склонам высоты «Элиан-1», в то время как французские пикирующие бомбардировщики, точно по расписанию, начали обрабатывать позиции противника в тылу «Элиан» и «Доминик», тем самым полностью изолировав поле боя. Однако, вскоре Вьетминь открыл ответный огонь по тылам французов. Рота Траппа была прижата высоко на западном склоне «Элиан-1». Теперь Бижар ввел роту Ле Пажа, вместе с командой огнеметчиков и стрелков с автоматическими винтовками. С Ле Пажем также отправился новый офицер, лейтенант Конбанейр, который спрыгнул с парашютом 8-го апреля. Свежая рота двигалась длинными перебежками, с тяжелыми потерями от вражеского обстрела 120-мм минометов. Группа стрелков с автоматическими винтовками была полностью уничтожена, а лейтенант Конбанейр получил тяжелое ранение в голову. Но Ле Паж и команда огнеметчиков прорвались. Через несколько секунд западный блиндаж «Элиан-1» исчез в реке пламени, за которым последовало черное облако и запах обугленной человеческой плоти. В 14.00 Трапп, Ле Паж и уцелевшие бойцы из их двух рот были на вершине «Элиан-1» и смотрели вниз на восточной склон в направлении Фальшивой горы, где «Хеллдайверы» из эскадрильи 3-F французских ВМС добивали то, что осталось от полнокровного батальона Вьетминя, удерживавшего высоту. В 16.00 Бижар заменил две свои роты на вершине «Элиан-1» на две свежие роты из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка, под командованием капитанов Мино и Шарля. Свежие роты спешно окапывались в рыхлом песке на «Элиан-1», когда противник обрушил тяжелый контрудар из минометов и артиллерии по опорному пункту.

Когда 6-й колониальный парашютный батальон докладывал о операции этим вечером, его потери составили 13 убитых, 26 раненых (включая трех офицеров) и 10 пропавших без вести. Это составляло треть от общего числа задействованных сил. Было еще шестеро вьетнамских десантников, которые, пережив шок от штурма, быстро дезертировали.

Обе роты едва успели ознакомиться с тем, что осталось от позиции, когда в 18.45 началась контратака противника. Ей предшествовал сильный артиллерийский обстрел не только самого «Элиан-1», но и района штаб-квартиры и артиллерийских позиций. Генерал Зиап, по-видимому, был готов уплатить цену за «Элиан-1»: с самого начала был задействован весь 98-й пехотный полк 316-й дивизии Вьетминя в составе трех батальонов. Шарль, Мино и их небольшой отряд обороняющихся, оказались в безвыходном положении. Хотя они были полностью вооружены автоматическим оружием, они были неспособны достаточно быстро скосить наступающие волны пехоты противника. К 20.00 когда авангард Вьетминя достиг вершины высоты, французы на «Элиан-1» продолжали сражаться небольшими изолированными группами.

Вскоре после 21.00 были ранены оба командира рот (это было второе ранение Мино за пять дней) и «Элиан-1» остался без управления. Бижар, наблюдавший за агонией позиции с ОП «Элиан-4» решил ее отстаивать. Отчаянные обращения по рации были направлены в контратакующие роты, организованные на постоянной основе во всех воздушно-десантных батальонах. Первой частью, откликнувшейся на призыв, был 1-й парашютный батальон Иностранного легиона, который отправил две небольшие роты по пятьдесят человек в каждой, под командованием капитанов Мишеля Брандона и «Лулу» Мартена в пылающую топку на вершине «Элиан-1». Одновременно генерал Зиап бросил в бой четвертый пехотный батальон.

Затем произошло нечто очень странное, Нечто такое, что по воспоминаниям тысяч людей, слышавших это в ту ночь, редко случалось раньше в Индокитае. Когда сотня легионеров и французских десантников прорвалась через низкую седловину между «Элиан-4» и «Элиан-1», они начали петь. Некоторые из песен французских десантников на самом деле, являются переводами песен десантников немецких, и теперь, когда они рванулись вперед, немецкие легионеры пели со своим серьезным тевтонским акцентом, в то время как французы пели на своем родном языке. На мгновение в битве, казалось, наступило короткое затишье — даже противник, казалось, пытался распознать новые странные звуки. Но песня и певцы растаяли в перестрелке на вершине «Элиан-1» и Бижар решил бросить в бой последние наличные резервы: 2-ю и 3-ю роты 5-го вьетнамского парашютного батальона. Это был тот самый батальон, который покрыл себя позором у брода Бан Ке Пхай 15 марта. Очищенный от своих ненадежных элементов и усиленный некоторыми французскими кадровыми военными, оставшимися от распавшихся батальонов тай, они очень хорошо зарекомендовали себя в предыдущих боях за «Югетт» и Пять холмов. И все же почему-то их больше никогда не воспринимали всерьез. Теперь пришла их очередь быть принесенными в жертву на «Элиан-1». Маленькие вьетнамцы и их французские кадровые бойцы непоколебимо начали подъем, и они тоже пели. В 1954 году вьетнамская армия была еще молодой армией. У нее были собственные знамена и национальный гимн. Но до сих пор никто не нашел времени, чтобы снабдить эту армию зажигательной походной песней, которую можно было бы орать во всю глотку, хотя бы для того, чтобы заглушить свой страх. Но была одна песня, которая тогда все еще была в культурном багаже каждого вьетнамского школьника, и это был французский национальный гимн, «Марсельеза». Когда вьетнамские десантники, в свою очередь появились на выжженной огнем седловине между холмами, внезапно, в первый и последний раз за время войны в Индокитае зазвучала «Марсельеза». Ее пели, как во времена Французской республики, когда она была написана, чтобы стать ее боевым гимном. Ее пели в ту ночь на окровавленных склонах высоты «Элиан-1» вьетнамцы, сражавшиеся с другими вьетнамцами, в последней битве, в которой Франция сражалась как серьезная сила в Азии.

К полуночи остатки десантников из парашютно-егерского полка, Иностранного легиона и вьетнамского батальона снова зачистили «Элиан-1» в рукопашной схватке. Ошеломленные бойцы Вьетминя начали отступать. Когда рассвело, Бижар ввел на «Элиан-1» только что прибывшую 7-ю роту 2-го парашютного батальона Иностранного легиона капитана Делафона. Капитан был убит ранее тем же вечером снарядом коммунистов и роту теперь возглавлял лейтенант Лекур-Гранмезон, бывший свидетелем всего сражения со своей позиции в резерве на ОП «Доминик-3». Он также был непосредственным свидетелем контратак 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 5-го вьетнамского парашютного батальона и знал, чего ожидать. Но огонь противника по «Элиан-1» ослабел и наступающий дневной свет обнажил бойню на этой позиции. Около 400 погибших коммунистов лежали вперемешку с многочисленными погибшими французами. Из двух небольших рот 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка одна прекратила свое существование, потеряв 10 убитыми, 21 пропавшими без вести и 66 ранеными, включая лейтенанта Рюйтера. У 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и вьетнамского парашютного батальона также было потеряно около 100 человек. И все же они захватили и удержали «Элиан-1» и они будут удерживать его в течении двадцати долгих дней и ночей битвы. Роты оставались на «Элиан-1» в течении сорока восьми часов, истекали там кровью и возвращались на отдых. Затем следующая рота растерзывалась в клочья на вершине этой высоты. Тела друзей и врагов на «Элиан-1» заваливались тонким слоем мешков с песком и просто песка и использовались в качестве облицовки брустверов, только для того, чтобы снова и снова быть разорванными прилетающими снарядами. Французы оставались на «Элиан-1» почти до самого конца. Когда «Элиан-1» наконец пал, Дьенбьенфу оставалось жить всего несколько дней. Несмотря ни на что, подобно «группе братьев» из шекспировского «Генриха V», французские десантники в Дьенбьенфу праздновали день Святого Криспина.

После успешной контратаки на «Элиан-1», Лангле еще раз реорганизовал оборону Дьенбьенфу. Звание и старшинство производства больше не учитывались. Единственным критерием для командования были собственные заслуги офицера. Ряд подполковников и майоров оказались отстраненными или были переведены на второстепенные должности, не имеющие ничего общего с их званием или прошлым опытом. С другой стороны, фактическое управление сражением теперь полностью находилось в руках «Десантной мафии». Лангле разделил всю основную позицию на пять кварталов (районов) и назначил командовать каждым из них одного из своих самых доверенных помощников. Брешиньяк был назначен командовать Пятью холмами; Шенель из 2-го батальона тай командовал равнинными районами к востоку от Нам-Юм; Гиро, хотя и был ранен, принял командованием над северной частью собственно Дьенбьенфу; Турре командовал ОП «Ястреб-перепелятник»; а Вадо взял запад и юг Дьенбьенфу. Бижар теперь официально стал заместителем Лангле по контратакам и отныне делил с ним командный пост. Каждое утро в 09.00 проходило совещание, на котором присутствовали пять командиров районов, плюс Лангле, Бижар, полковник Вайан (начальник артиллерии), офицер, отвечающий за операции по снабжению (обычно майор де Бринон), Герен из ВВС и офицер, представляющий полковника де Кастра.

Прогрессирующая отстраненность, если не отчуждение де Кастра от битвы были частью процесса, который по сей день не совсем понятен даже тем людям, которые были этому свидетелями. Безусловно, каждый день Бижар считал своим долго лично докладывать де Кастру о решениях принятых командной группой во время утреннего совещания. Очевидно, его более уравновешенный характер лучше подходил де Кастру, чем более взрывной Лангле. Обычно эти доклады оставляли мало места для дальнейшего принятия решений номинальным командующим укрепрайона, за исключением, возможно, того, чтобы изложить зачастую жестко прямолинейные сообщения от командиров-десантников, в терминах более приемлемых для утонченных ушей тылового командования в Ханое. На 11 апреля 1954 года, помимо Лангле в оборонительном периметре Дьенбьенфу находилось шесть подполковников и около двадцати майоров. И все же, судьба Дьенбьенфу, да и всей войны в Индокитае, находилась в руках Лангле и его маленькой «группы братьев». Позже Бижар сказал, что утренние совещания служили не только для того, чтобы уточнить ситуацию в лагере, спланировать контратаки и установить графики поставок снабжения, но также (и возможно, прежде всего) служили ценным стимулом для поднятия боевого духа. Он выразил это простыми словами: «Наше товарищество было превосходным — и в конце концов, мы дрались за наши шкуры».

Противник также переосмыслил ситуацию. Зиапу было ясно, что завоевание Дьенбьенфу лобовыми атаками ценой уничтожения значительной части его регулярных войск сыграет на руку французскому верховному командованию. Для многих подчиненных Зиапа ситуация в Дьенбьенфу после первых быстрых, но дорого обошедшихся побед над французами, теперь опасно напоминала некоторые сражения, в которых Народная Армия сражалась против французов на подготовленных позициях и которые стоили ей чрезвычайно тяжелых потерь. Нет никаких сомнений в том, что неделя с 11 по 18 апреля была той, в течение которой боевой дух на стороне коммунистов был самым низким, а на французской стороне — самым высоким. Фактически, французская радиоразведка в укрепрайоне перехватывала взволнованные сообщения от командиров низового звена, сообщавших, что некоторые подразделения отказывались подчиняться приказам. Пленные открыто признавали, что в некоторых случаях их заставляли идти вперед под реальными угрозами быть застреленными в спину их собственными пулеметчиками. Поэтому Зиап решил вернуться к испытанной тактике ведения окопной войны на Ипрском выступе Первой мировой войны. С десятками тысяч кули, занятых на строительстве дорог на путях снабжения, каждая французская позиция вскоре была окружена паутиной штурмовых траншей, многие из которых тщательно зарывались под землю на длинные отрезки, пока не оказывались внутри периметра французской колючей проволоки или даже на линии французских блиндажей. В некоторых случаях, были отрыты минные галереи, особенно в районе Пяти холмов, где линию фронта удерживал 98-й полк 316-й дивизии Народной армии. 98-й полк был набран в основном из вьетнамцев района Донгчье, являющимся одним из основных районов добычи угля в Северном Вьетнаме. Многие из бойцов 98-го были бывшими шахтерами и были знакомы с рытьем шахт и подготовкой зарядов взрывчатки. Однажды удивленному Лангле сообщили из Ханоя, что он получит партию «геофонов». Действительно, спустя несколько дней был сброшен с парашютом груз плоских французских армейских винных фляг с медицинскими стетоскопами, а также краткая инструкция о том, как прослушивать шумы от подземных работ. Ханой также дал много хороших советов о том, как устраивать контрмины — в том случае, если у вас есть неограниченное количество строительного леса, рабочей силы и динамита.

В случае Дьенбьенфу, драгоценное грузовое пространство для парашютных выбросок иногда приходилось использовать для сброса с парашютом минимального количества строительных материалов, необходимых просто для поддержания некоторых опорных пунктов, которые быстро разрушались под совокупным воздействием муссонных дождей и артиллерии противника. Но когда ночи были спокойными, защитники «Элиан-1» и «Элиан-2» могли слышать звон кирок и лопат почти у себя под ногами. И они могли их слышать, даже не используя «геофоны». В тот же день Вьетминь начал усиливать свою хватку вокруг «Югетт-1», которая до сих пор находилась в тылу линии фронта. На самом деле, контратака на Пяти холмах и кровавая борьба за «Элиан-1» полностью скрыли из виду общее ухудшение дел на «Югетт». Там те, что остались от 1-го батальона Клемансона из 2-го пехотного полка Иностранного легиона, стремительно истекали кровью. Последние остатки 1-й и 3-й рот были сведены в «маршевую» (временную) роту под командованием лейтенанта Франсуа 8-го апреля, а сержантское учебное подразделение было распущено и переформировано в маршевую роту «3/13» в память о батальоне, погибшем в первый день боев за ОП «Беатрис». Этой ротой командовал капитан Филипп. 9 апреля, произошла новая реорганизация, поскольку битва за «Элиан-1» истощила последние резервы. Рота Франсуа сменила роту Кледика из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка на «Югетт-6», а «Югетт-4» был передан смешанной марокканской роте и стал частью нового опорного пункта «Лили», под названием «Лили-3». Наконец, уже раненый капитан Бизар сменил Мино и его 4-ю роту 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, чтобы они смогли принять участие в атаке на «Элиан-1». Бизар принял командование «Югетт-6», а Филипп и его заместитель, лейтенант Легро обосновались с недавно сформированной ротой «3/13» на «Югетт-2». Это оставило лейтенанта Спозио, который уже был ранен во время боя за «Югетт-7» 2 апреля, с его сильно ослабленной 2-й ротой 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, удерживать «Югетт-1». И в это воскресенье бойцы Спозио предприняли еще одну попытку зачистить щупальца окопов коммунистов, которые их окружали. Они были практически затоплены тремя ротами Вьетминя, которые, как казалось, появились из ниоткуда. В течение нескольких минут один взвод с «Югетт-2» и еще один, из 4-й роты, были заняты спасением Спозио от захвата. В бой вступили 105-мм с ОП «Клодин» и через несколько минут, два готовых к бою танка под командованием младшего лейтенанта Манжелля. Но новая тактика удушения коммунистов, казалось, сработала идеально. Один из французских танков получил попадание из базуки, и оба, Спозио и Легро, были тяжело ранены. В то время, как Спозио его бойцы еще смогли оттащить, Легро пришлось оставить в руках коммунистов, где он и умер, несколько часов спустя. Но это было еще не самое худшее: 2-й роте не удалось вырваться из окружения и впервые коммунисты удержались, подойдя к окопам средь бела дня. Это не предвещало ничего хорошего в будущем.

Понедельник, 12 апреля 1954 года

С наступлением ночи в воскресенье, артиллерия коммунистов вновь открыла огонь по «Элиан-1», за которым в течение нескольких минут последовали 215-й и 439-й батальоны 98-го полка Народной армии. На этот раз генерал Ву Ман Хунг был полон решимости захватить и удержать «Элиан-1» навсегда. Ввиду отсутствия каких-либо препятствий перед первыми траншеями на «Элиан-1», бой сразу перешел в рукопашный. Из-за просачивающихся между «Элиан-1» и «Элиан-4» коммунистов, Брешиньяк приказал ротам Траппа и Ле Пажа из 6-го колониального парашютного батальона вступить в бой; и так продолжалось всю ночь, человек против человека в окопах и блиндажах «Элиан-1». К 07.00 98-й полк выдохся; те, кто остались от двух батальонов первой волны (215-го и 439-го). участвовавших в штурме, начали откатываться вниз по восточному склону «Элиан-1», снова преследуемые минометами и артиллерией Дьенбьенфу. Согласно наставлению Вьетминя по штурму укрепленных позиций, требовалось превосходство нападающих над обороняющимися в соотношении три к одному. В той ночной атаке Вьетминь имел превосходство семь к одному, но тонкая линия десантников держалась. И снова их потери были тяжелыми. Только две небольшие роты парашютно-егерского полка потеряли девятнадцать убитыми и шестьдесят шесть ранеными, в том числе, двух офицеров, в то время как парашютный батальон Иностранного легиона потерял сорок семь человек. Это означало, что 154 человека из подкреплений для 2-го батальона Иностранного легиона, которые были сброшены с парашютами в Дьенбьенфу той ночью, просто восполнили потери за ночь, но не увеличили его численности. 3-я и 4-я рота 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка были теперь настолько истощены, что Брешиньяк расформировал их и свел в маршевую роту под командованием младшего лейтенанта Легера. Это оставило 1-ю роту 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под командованием лейтенанта Перью в качестве последнего готового к бою резерва. Незадолго до этого, Брешиньяк поручил им защищать «Элиан-1». С Перью на «Элиан-1» и Кледиком, теперь выведенным в резерв на «Элиан-4», 2-й батальон 1 парашютно-егерского полка заодно решил одну из своих главных проблем — безопасность голосовой радиосвязи. Поскольку коммунисты были в изобилии оснащены захваченными американскими радиостанциями того же типа, что и у французов, защищенная радиосвязь (за исключением совершенно секретной сверхвысокочастотной радиосвязи между де Кастром и Ханоем и кодированных сообщений) отсутствовала, и часто Вьетминь успешно глушил французские передачи или просто подключался к ним. В любом случае, их постоянно прослушивали. Это было особенно неприятно, когда по связи передавали точное время смены подразделений. В некоторых случаях, например при общении между де Кастром и подполковником Лаландом на ОП «Изабель», использовался английский, поскольку оба офицера на нем свободно говорили и, по крайней мере, в 1954 году, шансы на то, что у Вьетминя будут радисты, понимающие три языка, были почти равны нулю. Та же система использовалась между Клемансоном и Бизаром, поскольку последний получил образование в Лондоне. Североафриканские подразделения часто разговаривали на арабском, чтобы сбить с толку нескромных слушателей, но в случае с Кледиком и Перью переговоры были абсолютно надежными, так как оба были бретонцами; их язык, похожий на валлийский, был непонятен не только вьетнамцам, но и остальным французам (за исключением других бретонцев). Эти разговоры на совершенно незнакомом языке, конечно, также были перехвачены французской радиоразведкой и привели, по крайней мере, к одному срочному сообщению, информирующему Ханой о том, что вблизи Дьенбьенфу были перехвачены радиопередачи «на неизвестном азиатском языке».

Если новости на земле были не слишком обескураживающими, главной заботой гарнизона в тот день оставалась воздушная поддержка. В 11.30, четырехмоторный бомбардировщик «Приватир» 28-й эскадрильи французских ВМС, который бомбардировал позиции противника недавно полученными американскими авиабомбами «Лэзи Дог» был сбит зенитным огнем противника к северо-западу от «Анн-Мари» и уничтожен. Его первый пилот, мичман Манкановски, погиб вместе с самолетом, чтобы дать возможность прыгнуть двум другим членам экипажа, старшинам Карпантье и Керронесу. Они благополучно спустились на парашютах и были взяты в плен. Несколько минут спустя, в 12.00 бомбардировщик Б-26 по ошибке бомбил ОП «Ястреб-перепелятник», что помимо урона, нанесенного опорному пункту, сильно тряхнуло подполковника Лангле. На одно мимолетное мгновение он запаниковал, думая что в сражение вмешались китайские ВВС. Это, по мнению всего Дьенбьенфу, означало скорую смерть. Как рассказывал Лангле, он оставил командира ОП «Ястреб-перепелятник» майора Турре несколько озадаченным, когда, узнав по телефону что его опорный пункт бомбил французский самолет, воскликнул: «Слава Богу, это были наши!»

Но это было только начало особенно неудачной операции по поддержке с воздуха. На следующий день, все должно было стать еще хуже.

Вторник, 13 апреля 1954 года

В то время, как наземная война на некоторое время затихла, Дьенбьенфу снова столкнулся с проблемами с воздушным транспортом. Слишком большая часть драгоценных грузов была просто неверно сброшена на сторону противника. Эффект ощущался не только в перебоях со снабжением гарнизона, но и в таких тревожных ситуациях, как интенсивный обстрел в ночь с 12 на 13 апреля большей части Дьенбьенфу крайне эффективными 105-мм снарядами, оснащенными новыми американскими взрывателями замедленного действия, взятыми непосредственно из неверно сброшенных грузов. Многие французские блиндажи и подземные сооружения, которые до сих пор успешно противостояли артиллерийскому огню противника, теперь были пробиты снарядами и разрушены. Франко-американское сотрудничество в области снабжения также оставляло желать лучшего. Двадцать четыре из двадцати девяти самолетов С-119, выполнявших полеты в рамках французских операций по снабжению, имели американские экипажи по контракту с тайваньской корпорацией «Гражданский воздушный транспорт» (CAT). Официально, экипажи все были «гражданскими», но фактически, несколько американских военных пилотов были по-тихому прикомандированы к CAT для ознакомления с регионом на случай американского воздушного вмешательства от имени французов.

Поскольку экипажи не говорили по-французски, а большинство французских воздушных диспетчеров не говорили по-английски, связь часто была затруднена, особенно на передовой. Дьенбьенфу с его ограниченными средствами радиосвязи часто приходилось иметь дело одновременно с тридцатью или сорока самолетами, работавшими вблизи и над долиной. Вместо того, чтобы вступать в длительные и иногда бесполезные разговоры с землей, американские экипажи часто следовали собственному опыту, или за своим лидером звена. Это также произошло в ночь с 12 на 13 апреля и в 09.30 13 апреля де Кастр горько пожаловался, что «американские экипажи отказались принимать во внимание все указания данные нашим собственным штабом связи с воздушными силами». Когда позже в тот же день французские ВВС добавили горечи, трижды разбомбив некоторые из удерживаемых французами опорных пунктов, а Дьенбьенфу также выяснил, что именно содержалось в грузах, утерянных С-119-ми прошлой ночью, де Кастр лично отправил еще одну радиограмму в Ханой, информируя их о бомбежке и о том факте, что груз пяти полностью загруженных самолетов представлял собой «по меньшей мере, 800 артиллерийских снарядов. Без комментариев. (подпись) Де Кастр».

Весь день продолжался в том же духе. В 14.25 истребитель-бомбардировщик сбросил свои бомбы между опорными пунктами «Югетт-1» и «Югетт-6», в то время как еще один сбросил свои бомбы на французский склад боеприпасов в Дьенбьенфу, который взорвался, убив нескольких солдат в этом районе и уничтожив около 1000 драгоценных 105-мм гаубичных снарядов. И пока это продолжалось, еще один С-110 снова умудрился сбросить весь свой груз 105-мм снарядов на северо-восточный склон, удерживаемого коммунистами «Доминик-1».

И снова, как и в предыдущие недели, возникла острая потребность в специалистах. Например, во 2-й воздушно-десантной группе организация связи была изначально рассчитана на работу с тремя отдельными батальонами. Теперь воздушно-десантная группа поддерживала связь с шестью воздушно-десантными батальонами, и в любом случае, теряла связистов чаще, чем получала дополнительных. То, что оставалось от двух частей Иностранного легиона в основном центре укрепрайона, было едва ли достаточно для одного батальона, не говоря уже о полубригаде, и де Кастр настоял на том, чтобы туда были переброшены пополнения Иностранного легиона. (Судя по новостям, целый батальон Иностранного легиона в дельте Красной реки, включая его командира, вызвался добровольцами.) Тем не менее, пополнение, прибывшее прошлой ночью, составило всего семьдесят одного человека, включая еще одну воздушно-десантную хирургическую бригаду (№5), под командованием капитана Анца, которая была развернута в районе штаба полубригады, что было едва достаточным чтобы восполнить потери за день.

Наконец, в 19.15 без всякой видимой причины, артиллерия коммунистов снова открыла огонь по району штаба и артиллерийским позициям на ОП «Клодин». Орудийные дворики 4-й батареи 2-й группы 4-го колониального артиллерийского полка, казалось, были избраны для особой кары. Вражеский залп наконец попал в цель, полностью уничтожив одну гаубицу и поджег склад боеприпасов. Командир батареи, доблестный лейтенант Бранбрук, спасший две недели назад ОП «Доминик-3», лежал при смерти на своем полуразрушенном командном пункте, его спина была располосована осколками снаряда, но он еще был в сознании. «Продолжайте стрелять!» — сказал Бранбрук одному из командиров расчета, стоявшему рядом с ним, — «Мы должны показать им...»

Он был все еще в сознании, когда отец Тренкан ползком добрался из штаба, чтобы дать ему отпущение грехов и спокойно умер через несколько минут.

Среда, 14 апреля 1954 г.

Когда 14 апреля рассеялся туман, первые французские патрули, вышедшие к опорным пунктам «Югетт-1» и «Югетт-6» внезапно столкнулись с препятствием, появление которого прошлой ночью было заглушено шумом артиллерийского обстрела. Диверсанты коммунистов проникли ночью на аэродром и взрывами проделали траншею почти по всей ширине южной трети аэродрома, примерно на полпути между «Югетт-1» и «Югетт-2». Почти одновременно в 10.20 ОП «Югетт-1» сообщил, что он почти полностью окружен по западному периметру вьетнамскими траншеями, всего в пятнадцати метрах от внешнего периметра колючей проволоки. Последний также был взорван ночью бангалорской торпедой и в нем была пробита почти трехметровая брешь, доходящая до крайних внутренних нитей. В 12.00 подразделения 6-го и 8-го колониальных парашютных батальонов попытались прорваться к «Югетт-1», но оказались заблокированными к северу и западу от «Югетт-5», к востоку от «Югетт-2» и к северу от ОП «Ястреб-перепелятник» новыми минными полями, размещенными по всей территории аэродрома и чрезвычайно плотным минометным огнем коммунистов. Фактически, это означало, что и «Югетт-1» и «Югетт-6» были теперь почти полностью изолированы от остальной части Дьенбьенфу. Если бы оба пали, то Дьенбьенфу потерял бы двадцать процентов своей площади, включая две трети своего аэродрома. Не то, чтобы последнее было само по себе важно, но его потеря означала бы, что коммунисты могли бы установить зенитные пулеметы ближе к основному центру Дьенбьенфу и для сброса с парашютами, самолетам приходилось проходить через еще более плотную зенитную завесу, чем раньше. Итак, началась вторая битва за ОП «Югетт».

На самом деле, по мере того как битва на северо-западе укрепрайона начинала приобретать свои очертания, появились и другие признаки того, что противник, далекий от того, чтобы отказаться от над Дьенбьенфу, если не сможет взять его к 15 апреля, фактически укреплял свои позиции. Сообщения, перехваченные и расшифрованные французами, указывали, что 910-й и 920-й батальоны знаменитого 148 горного полка отзываются из Лаоса вместе с 970-м батальоном 176-го полка 316-й дивизии; все три эти батальона действовали в Лаосе в качестве «советников» местных повстанцев Патет-Лао. Зиап также приказал, чтобы 900-й батальон 148-го полка, который был сводным элитным подразделением, обеспечивающим поддержку штаба 148-го полка, выделил для несения службы в Дьенбьенфу такие дополнительные подразделения как 523-я рота связи и 121-я рота тяжелого вооружения, с ее шестью безоткатными орудиями и четырьмя минометами. Кроме того, 9-й полк 304-й дивизии получил приказ присоединиться к своему братскому 57-му полку 304-й дивизии в осадном кольце Дьенбьенфу; и наконец, Китай получил запрос о предоставлении дополнительных 720 тонн боеприпасов и одного полностью укомплектованного зенитного полка из шестидесяти семи 37-мм зенитных пушек. С тысячами отдельных резервистов, вызванных из тыловых учебных лагерей, осаждающие войска Вьетминя могли с лихвой восполнить прежние потери, даже если некоторые из нового пополнения были неопытными и часто чрезвычайно молоды.

Когда начались последние бои за взлетно-посадочную полосу, генерал Зиап все еще мог выставить по меньшей мере 35 000 бойцов на линии фронта и 12 000 артиллеристов и саперов. Французы — даже после успешных воздушных десантов в первой половине апреля — все еще имели в своем распоряжении менее 5 000 бойцов. Действительно, прибытие двух воздушно-десантных батальонов и других отдельных пополнений, сброшенных с парашютами, было слабым утешением перед лицом статистики собранной майором Гровеном для полевых госпиталей Дьенбьенфу: с 1 по 15 апреля был госпитализирован 751 раненый, из которых 310 потребовались хирургические операции, а 76 умерли. Эти цифры, конечно, не включали сотни людей, относительно легко раненых снова и снова, или тех, кто погиб на своих позициях. Что касается условий, в которых приходилось находиться раненым, что они ухудшились от просто ужасных до невыносимых, когда муссонные дожди начали просачиваться в подземные блиндажи в середине апреля. Последствия этой новой катастрофы для раненых вскоре стали очевидны — 17 апреля госпитали сообщили о первых случаях гангрены.

Но главной проблемой для Гровена была нехватка места. Подобно осьминогу, госпиталь продолжал расширяться во всех направлениях. Каждую ночь имевшиеся в распоряжении марокканские саперы 31-го саперного батальона работали, выкапывая в земле новые туннели, чтобы освободить место для раненых. Наконец, было просто некуда больше идти, кроме как в блиндажи других частей. Здесь требования госпиталя также разожгли давнюю вендетту между Лангле и французской Центральной разведывательной службой. С самого начала сражения, Лангле чувствовал, что местное подразделение Центральной разведывательной службы, 8-я диверсионная группа, стала совершенно бесполезной и ее оперативники должны быть включены в состав пехоты укрепрайона, как и авиаторы. Поскольку командир отряда, капитан Эбер, фактически не подчинялся никому в Дьенбьенфу, отвечая только перед своим руководством в Ханое и Сайгоне, Лангле был не в состоянии заставить его выполнить приказ. После этого 22 марта он направил официальную записку всем частям десантников, сообщив им, что Эбер и его отряд предпочли остаться в удобных блиндажах, а не вступать в бой. Лангле пошел еще дальше, 28 марта, будучи старшим офицером-десантником в долине, он приказал капитану Эбер (который также был из десантников) прекратить носить священный красный берет колониальных десантных частей.

Лангле, чья импульсивность была хорошо известна, был несколько несправедлив к 8-й диверсионной группе. Эбер был далек от того, чтобы быть «диванным» офицером разведки, заработав свои крылья десантника в ходе опасных заданий во вражеском тылу во время Второй мировой войны, в которых он был тяжело ранен; в результате одна нога была на семь сантиметров короче другой. Тем не менее, в октябре 1953 года он добровольно вызвался прыгнуть с парашютом на вражескую территорию в Индокитае с одним из отрядов CGMA, и был за свои заслуги произведен в рыцари ордена Почетного легиона. Теперь Лангле воспользовался возможностью раз и навсегда ликвидировать то, что он называл «государством в государстве» в лице станции Центральной разведывательной службы. Столкнувшись с настоятельными потребностями госпиталя Гровена в большем пространстве, Лангле 9-го апреля в сопровождении нескольких вооруженных десантников явился в блиндажи 8-й диверсионной группы и просто приказал горцам мео освободить их. Сначала они пытались пройти через кольцо осады противника, даже рискуя быть схваченными и замученными Вьетминем. Двое из них были убиты в ночь на 10, а еще один — в ночь на 11, в то время как многие другие, включая женщин и детей, были ранены огнем с обеих сторон. В радиосообщении своему руководству в Ханое, Эбер утверждал что «все здесь боятся Лангле» и просил поддержки. Мягкий упрек де Кастра в адрес Лангле только усилил ярость последнего против Центральной разведывательной службы, и 14 апреля Лангле фактически отправил отряд крутых иностранных легионеров в район 8-й диверсионной группы с прямым приказом очистить помещения, если потребуется, ручными гранатами.

В конце концов, потребовался прямой приказ от генерала Коньи и угроза «серьезных персональных санкций» для Лангле, чтобы оставить в покое последние остатки 8-й диверсионной группы. Но ему удалось предоставить госпиталю Гровена достаточно места в блиндажах более чем для 200 раненых, хотя этот район был отделен от госпиталя постоянно занятым участком шоссе №41, который проходил прямо через лагерь. Неутомимые саперы 31-го батальона решили эту проблему за одну ночь, выкопав траншею полного профиля через дорогу и накрыв ее деревянными балками и стальными плитами с аэродрома. Это оставило Гровена еще с одной проблемой. Постоянное расширение кладбища рядом с госпиталем (один из оставшихся бульдозеров мало что делал в относительно безопасные ночные часы, кроме как рыл огромные траншеи для мертвых следующего дня), привело к появлению огромных скользких белых личинок, которые теперь проникли в похожие на могилы галереи, где лежали раненые, и которых вскоре можно было найти ползающими по открытым гноящимся ранам. Просто не было никакого способа сдержать их, или уничтожить. В длинном списке неотложных приоритетов для сброса грузов с воздуха, медикаментам приходилось часто занимать второстепенное место по сравнению с боеприпасами и бензином.

Было просто невозможно найти место для сотен фунтов средств дезинфекции, которые требовались, когда свежая кровь, плазма и даже простые предметы, как спирт для ран, поступали в тщательно отмеренных количествах. Гровен объяснил раненым, что личинки питаются только мертвыми или гниющими костями и плотью и, несмотря на весь их нездоровый вид, способствуют поддержанию ран в чистоте. Неизвестно, заставило ли его объяснение кого-нибудь почувствовать себя лучше, но, по крайней мере, оно успокоило панику тех раненых, которые считали, что появление личинок в их повязках было верным признаком приближающейся смерти.

Еще одной проблемой, которая обострилась 14 апреля, была проблема продовольствия. Снабжение изолированных войск численностью 16 000 человек в течение пятидесяти шести дней в боевых условиях было подвигом, который за аналогичный промежуток времени был сравним только со Сталинградом. Чтобы понять, насколько сложной была проблема снабжения продовольствием для Дьенбьенфу, необходимо осознать, что было выделено шесть различных видов продовольственных пайков: европейские, североафриканские, африканские, вьетнамские, для вспомогательных войск тай и военнопленных. Например, мусульманам, было невозможно скормить обычное в американских и французских консервированных пайках свиное мясо. Европейцы не могли бесконечно питаться рисом, в то время как все вьетнамцы считали рис основным продуктом питания. По мере того как готовить становилось все труднее и труднее, люди все больше полагались на консервированные боевые пайки. Поэтому существовала большая вероятность того, что большая часть гарнизона станет жертвами болезней, связанных с нехваткой витаминов, таких как цинга или авитаминоз. Поэтому были предприняты согласованные усилия, чтобы все ели сырой лук и фрукты, даже в самых тяжелых сражениях. Краткий перечень основных предметов снабжения показывает, что это означало на практике. Это также показывает некоторые из особенно «французских» аспектов проблемы:

Рис — 791 тонна;

Замороженное мясо — 195 тонн;

Сухари — 473 тонны;

Свежие овощи — 25 тонн;

Индивидуальные боевые пайки — 623 194 шт.;

Рационы выживания — 22 760 шт.;

Вино — 188 444 литра;

Винный концентрат — 26 765 литров

Горчица — 60 килограмм.

Среди других предметов, сброшенных с парашютами, можно отметить в общей сложности 2952 тюбика зубной пасты и всего 16 460 бритвенных лезвий. Даже если признать, что гладкокожие вьетнамцы в гарнизоне почти никогда не нуждались в бритье, это все равно означало, что за три месяца боев каждый мужчина употребил не более двух-трех бритвенных лезвий.

Сужение кольца осады вокруг зон выброски вынуждало как Ханой, так и командование в Дьенбьенфу ежедневно делать мучительный выбор, чем заполнить ограниченное пространство в имеющихся в наличии самолетах — подкреплениями, боеприпасами и медикаментами, или продовольствием. Результатом, очевидно, стало то, что продовольствие имело наименьший приоритет и что подразделения в критические моменты были вынуждены жить за счет рационов выживания, которые обычно употреблялись только в чрезвычайных ситуациях. Так, 7-го апреля в Дьенбьенфу закончились продовольственные пайки, за исключением тех, что уже были распределены по отдельным подразделениям. В то время, как бушевала битва за «Югетт-1», а северная часть ОП «Югетт» была отрезана, 11 апреля сражающимся частям было разрешено употребить по одному в день (из трех, имевшихся теоретически у них в наличии) рациону для выживания.

Следующие дни принесли некоторое облегчение, так как 13-14 апреля сбросы с воздуха поднялись на никогда больше недосягаемую высоту в 217 и 229 тонн. Но произошедшее вечером 14 апреля разрушило все надежды на создание достаточных запасов. Когда уцелевшие грузовики и джипы собирали продовольствие в районе штаба, чтобы обеспечить его надлежащее распределение, град артиллерийских снарядов коммунистов поджег незащищенную груду легко воспламеняющейся пищи. Было потеряно более 300 килограммов сыра, 700 килограммов чая, 700 килограммов кофе, 450 килограммов соли, 110 килограммов шоколада и 5080 индивидуальных пайков. Эта катастрофа совпала еще с одной, несколькими днями ранее, когда был подожжен весь табачный запас лагеря, инцидент, который заставил Лангле сказать что «весь Дьенбьенфу пах так, будто он курил гигантскую трубку». С 14 апреля и далее Дьенбьенфу был вынужден начать сокращать рационы, и к 29 апреля они были урезаны наполовину. Гарнизон не только был обескровлен противником и испытывал нехватку боеприпасов, но и большую часть времени сражался на пустой желудок.

14 апреля также достигла своего наивысшего уровня борьба с обеих сторон между Лангле и воздушно-десантной бюрократией. В телеграмме, которая очевидно, была подготовлена Лангле для подписи де Кастром, последний недвусмысленно сообщил Коньи, какова была точная ситуация внутри укрепрайона и начал свое сообщение с того, что оказалось невероятно точным пророчеством:

«1. Обратитесь к своей телеграмме 19-31 (о выброске не имеющих парашютной подготовки). Судьба центральной позиции будет решена 10 мая, независимо от правил парашютной подготовки. Сообщаю вам, что эффективные 1-й батальон 13-й полубригады, 1 батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона, 3-й батальон 13-й полубригады удерживают западный фланг и насчитывают соответственно 354, 380, 80 человек. 1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров удерживает юго-запад с двумя боеспособными ротами. Общее число боеспособных в воздушно-десантных батальонах приближается к 2500, они удерживают остальные фланги и составляют резерв. Абзац.

2. Продвижение (вражеских) работ угрожает «Югетт-1» и «Югетт-6». Попытка зачистить «Югетт-1» этим утром наткнулась на многочисленные заминированные зоны между «Югетт-1», «Югетт-3» и «Югетт-5», а также минометный и артиллерийский огонь. Повторная попытка будет предпринята с наступлением темноты, одновременно с ремонтом взлетно-посадочной полосы. Абзац.

3. В 08.00 передатчик 102-го полка (308 дивизии) объявил своим подчиненным подразделениям, чтобы они «были готовы к важным новостям». Абзац.

4. Еще раз настаивайте на том, чтобы каждую ночь сбрасывать пять самолетов личного состава. Абзац, конец.

(подпись) де Кастр.»

В остальном в тот день в Дьенбьенфу мало что еще произошло. Один электрогенератор, срочно необходимый для обеспечения укрепрайона электроэнергией для его передатчиков, водоочистителей и минимального освещения был сброшен с парашютом, но был так плохо упакован, что разбился при приземлении; и кто-то в Ханое еще не слышал о воздействии давления при жестком падении с воздуха на полностью заполненную канистру с бензином. Вместо того, чтобы оставить внутри немного свободного пространства, сброшенные канистры были заполнены до краев, и они моментально лопнули при приземлении. Де Бринон, майор Иностранного легиона, которого перевели из 1-го батальона 13-й полубригады, чтобы служил в качестве диспетчера воздушных выбросок, отправил краткое сообщение в Ханой: «Скажите ротам, занимающимися снабжением по воздуху, чтобы делали свою работу правильно. Теперь у нас не хватает бензина, чтобы поддерживать на ходу наши танки».

Действительно, во французской системе снабжения по воздуху были проблемы. До битвы при Дьенбьенфу, никто, по-видимому, и не мечтал, что такой большой гарнизон придется снабжать сбросами с воздуха. Только постоянный приток американских парашютов из Японии удерживал усилия по снабжению с воздуха от краха. До конца сражения, готовить и укладывать грузовые парашюты был способен только центр снабжения воздушно-десантных войск в Ханое, в результате чего, парашюты, прибывшие в Хайфон по воздуху, или по морю, должны были быть доставлены для укладки в Ханой, а затем отправлены обратно в Хайфон для прикрепления к грузам. Французская миссия из Индокитая изучила операции по снабжению в ходе визита в 8081-ю квартирмейстерскую роту воздушно-десантного снабжения и упаковки Армии США на базе ВВС «Ашия» и вернулась, пораженная не столько эффективностью американских операций по снабжению (которая в Ашии не представляла собой ничего необычного), сколько изумительной планировкой всей базы. Меньшая национальная гордыня и большая готовность учиться у союзника очень помогли бы французам. Однако их нежелание уделять пристальное внимание квартирмейстерским проблемам возникло более десяти лет назад.

Также было удивительно видеть, что Дьенбьенфу потребовалось время до 14 апреля, чтобы запросить бронежилеты, которые впервые появились в большом количестве во время войны в Корее. Распределенные среди артиллеристов и остального личного состава, сражающегося на стационарных позициях, они вполне смогли бы предотвратить сотни, если не тысячи жертв. Первоначальный запрос был обработан вооруженными силами Соединенных штатов в Японии в течение пяти дней. Французской системе снабжения потребовалось еще восемь дней, чтобы сбросить с парашютами первый груз в Дьенбьенфу и он попал прямо в руки коммунистов. Вторая партия из 200 бронежилетов наконец прибыла в Дьенбьенфу 27 апреля, в то время как еще сотня была сброшена с парашютом в тот же день на ОП «Изабель». Эта поставка могла бы спасти половину артиллерийских расчетов укрепрайона, если бы ее запросили месяцем раньше.

В тот же день патрули 1-го батальона 13-й полубригады продвинулись на запад до Бан-Бан и Бан-Па-Пе. А на избитом «Югетт-6» трое командиров взводов, лейтенанты Растуйль, Франсуа и Мерик присели на корточках вместе с капитаном Бизаром, для краткого разговора о ситуации, пока они ели скудные боевые пайки, когда тяжелый снаряд врезался прямо в блиндаж, убив Растуйля и тяжело ранив Мерика. Бизар и Франсуа были едва оцарапаны. «Югетт-6» превратился в настоящий ад: его блиндажи были почти полностью разрушены, гарнизон постоянно подвергался воздействию либо муссонных дождей, либо палящего солнца на плоской равнине. Жажда теперь стала серьезной проблемой. Бизар в середине позиции начал рыть колодец, но до сих пор на поверхность не показывалось ничего, кроме грязной маслянистой жижи.

Четверг, 15 апреля 1954 года

Было три пути добраться до ОП «Югетт-6» из основного центра сопротивления в Дьенбьенфу. Один из них шел прямо через открытое пространство аэродрома, более 1500 метров ровной, как бильярдный стол, равнины, безжалостно избиваемой вражеской артиллерией — явно самоубийственная операция. Второй путь был к западу от аэродрома, вдоль того, что осталось от тропы Пави, что подразумевало прохождение через завесу ныне прочно удерживаемой противником системы траншей вокруг «Югетт-3». Третий маршрут был на полпути между двумя другими опорными пунктами, и состоял в том, чтобы следовать по дренажной канаве аэродрома из опорного пункта «Ястреб-перепелятник» до точки к северу от узкого места «Югетт-1», но с другой стороны аэродрома, в этом месте надо было пробежать по ширине аэродрома и достичь относительной безопасности ходов сообщения, ведущих на север от «Югетт-1» до «Югетт-6». Все пути до «Югетт-6» были тяжелыми.

Потребности небольшого отряда капитана Бизара были просты: вода и боеприпасы. Еда в виде индивидуальных боевых пайков и рационов выживания была доступна, но изнуряющая жара вызывала обезвоживание, которое могло убить человека за двадцать четыре часа (и которое все еще доставляло неприятности морским пехотинцам США в Дананге в 1966 году). Каждый человек должен был выпивать, по меньшей мере, полтора литра жидкости в день. Для примерно 200 человек гарнизона это означало 300 литров в день, или двадцать стандартных американских канистр, которые приходилось тащить под огнем на тележке более трех километров. Это была работа для несчастных военнопленных-коммунистов, или PIM, которых на 13 марта в Дьенбьенфу было 2440 человек. PIM означало prisonnierinterne militaire — термин, придуманный французской армией для военнопленных Вьетминя, которые имели обычный статус военнопленного, в отличие от гражданских заключенных-коммунистов, которые передавались вьетнамским властям и которых, обычно, постигала варварская участь, мало чем отличающаяся от той, которую они все еще подвергаются в 1967 году, в полное нарушение соответствующих статей Женевской конвенции от 12 августа 1949 года. С PIM обращались более или менее в соответствии с правилами и их лагеря инспектировались месье Дюраном, одноруким швейцарским представителем Международного Красного Креста, или даже представителями противной стороны, такими как родной брат генерала Зиапа, проживавшим во французской зоне. Но поскольку это была гражданская война, соблюдение Женевских конвенций зачастую шло с нарушениями, в результате чего PIM фактически делились на три неформальные категории: обычные военнопленные, должным образом зарегистрированные и содержащиеся в лагерях, военнопленные неофициально удерживаемые в подразделении, которое их захватило и используемые в качестве кули и рабочей силы и «обращенные» военнопленные, которые добровольно присоединялись войскам Французского Союза в качестве регулярных солдат. В последнем случае, обычно придерживались простого сценария, в ходе которое сначала сообщалось о «побеге» военнопленного, а затем о зачислении нового вьетнамского солдата, под именем, отличным от имени беглеца.

В 31-м саперном батальоне использовали военнопленных в основном для строительных работ. Хотя можно утверждать, что строительство мостов, дорог и мест размещения личного состава, как таковое, не является военной деятельностью, запрещенной Женевской конвенцией, нет сомнений в том, что строительство позиций батарей и подземных блиндажей было ее нарушением, как и использование военнопленных во время боя для сбора сброшенных с воздуха припасов и перевозка воды и боеприпасов под огнем их собратьев по оружию.

Лагерь военнопленных был расположен между ОП «Юнон» и «Клодин» и военнопленные распределялись каждый день в 07.30 и в 11.30 по различным подразделениям в соответствии с запросами. Слово «распределение» имело печальное последствие, когда политкомиссар Вьетминя Кхань обнаружил что часы распределения все еще вывешены у ворот лагеря после битвы: «Распределение! Можете себе представить?» — заявил комиссар. «Вы хотите сказать, что распределяете людей как какие-то предметы, вроде бобов или сухарей?»

Лагерь для военнопленных в Дьенбьенфу находился под контролем доброго молодого французского офицера, лейтенанта Патрико, возглавлявшего отряд охраны из восьми североафриканцев во главе с сержантом из Туниса. Первоначально предполагалось, что военнопленных вывезут по воздуху до начала битвы, но это оказалось невозможным. Также было невозможно освободить их, и таким образом предоставить противнику еще один полк хорошо накормленных войск, с огромным преимуществом в виде досконального знания укрепрайона. Следовательно, им пришлось разделить судьбу французов до последнего дня битвы. Поскольку им не было выделено никаких строительных материалов для лагеря, военнопленные с типичной вьетнамской изобретательностью разработали новый тип землянки, который вскоре был перенят боевыми частями. Она состояла из глубокой вертикальной шахты, на дне которой военнопленные отрывали узкий тоннель, достаточно широкий для одного лежащего тела. Если вы не страдали клаустрофобией, этот тип индивидуальной землянки был так же хорош, как и любой другой, построенный в Дьенбьенфу.

Верность военнопленных в Дьенбьенфу пленившим их, остается загадкой и по сей день. Только тридцать человек предприняли серьезную и успешную попытку сбежать, находясь на ничейной земле, собирая сброшенные припасы. Патрико отчетливо помнит следующий разговор между военнопленным и марокканцем-охранником, который запаниковал под артиллерийским огнем и сбежал со своего поста. Военнопленный побежал за марокканцем и привел его туда, где военнопленные «парились» за заграждением, заявив ему: «Ты, марокканец, здесь, чтобы стеречь военнопленного; ты стоять здесь». В ходе сбора припасов военнопленные часто натыкались на только что сброшенное с парашютами оружие, или находили полностью заряженное оружие на поле боя. Не было ни одного известного случая, чтобы военнопленный пытался такое оружие спрятать. Не было ничего необычного, что военнопленные отделялись от их охраны, когда они находились на ничейной земле и минных полях в поисках сброшенного груза; не раз один из аванпостов внезапно сообщал по рации, что к нему приближается «какой-то вьетнамец, несущий наши припасы».

При таких условиях жизни и работы потери, понесенные военнопленными, составили более пятидесяти процентов. Когда в один прекрасный день лазарет военнопленных был окончательно раздавлен одним из тех грузов в одну тонну, у которых не раскрылся парашют (погибли двенадцать пациентов), оставшиеся военнопленные и все новые поступающие пленные лечились в 29-м полевом госпитале майора Гровена, в надлежащем порядке срочности их ранений. После падения Дьенбьенфу, Вьетминь уделил особое внимание проверке того, получали ли его раненые пленные медицинскую помощь. К всеобщему облегчению, верховное командование противника не нашло причин для жалоб. Но высшее испытание чувств военнопленных к тем, кто их пленил, произошло в конце битвы. Вьетминь поклялся, что будет судить французских офицеров, которые работали с партизанами-тай, GCMA, разведкой и всеми, кто входил в состав отряда охраны военнопленных, как военных преступников. Сотни военнопленных знали лейтенанта Патрико в лицо и многие знали его по имени. Никто его не выдал. Майор Кольдебеф, чье имя («Бычья шея») точно описывало его телосложение и рост, также командовал большим отрядом военнопленных, в качестве заместителя майора Клемансона. Когда он, в свою очередь, с руками, туго связанными за спиной телефонным проводом, отправился в лагерь для военнопленных после битвы, он случайно прошел перед своим собственным отрядом PIM, ожидавшим транспорта на обочине дороги. Один за другим PIM встали и отдали ему честь. Один из них, говоривший по-французски, сказал: «Удачи, мой командир». Их избили ногами собственные освободители. Мало что известно о том, как Вьетминь обращался с собственными возвращающимися военнопленными. Возможно, с ними обращались как в Советском Союзе в 1945, как с трусами и дезертирами.

Но в середине апреля 1954 года для военнопленных все еще оставались последняя агония битвы и трудная задача по снабжению далекого ОП «Югетт-6». В ночь с 14 на 15 апреля большая часть 1-го и 2-го парашютного батальона Иностранного легиона предприняла попытку прохода по тропе Пави с отрядом носильщиков снабжения, численностью около пятидесяти военнопленных. Они были прижаты почти в течении четырех часов между «Югетт-1» и «Югетт-2», разделенные всего 200 метрами открытого пространства, обстрелянные не только артиллерией противника, но и его пехотой, все еще удерживающей траншею, оставшуюся от взрыва на аэродроме. Кроме того, теперь в фюзеляже уничтоженного самолета «Кертисс С-46 Коммандо» находилось пулеметное гнездо. На плоской равнине относительного возвышения около шести футов было достаточно, чтобы дать пулемету господствующую зону обстрела. Позже, это дорого обошлось французам. Наконец, в 02.40 конвой снабжения добрался до Бизара. Операция стоила французам больших потерь и в пути было потеряно значительное количество припасов. Теперь силам прикрытия предстояло столкнуться с мрачной перспективой обратного путешествия перед лицом противника, который знал об их присутствии. Лангле решил сбить Вьетминь с толку, предприняв две диверсионные атаки. Первую возглавляла рота лейтенанта Байи из 8-го ударного из ОП «Ястреб-перепелятник», против траншей Вьетминя на аэродроме. Вторую возглавляла сводная рота Иностранного легиона капитана Филиппа против настоящего опорного пункта противника — чего-то нового в осадном арсенале Вьетминя. Действительно, Вьетминь в течение одной ночи соединил систему траншей, которую он выстроил в предыдущие дни, с рядом дзотов и огневых ячеек, перед которыми даже были колючая проволока и несколько мин, собранных с опорных пунктов французов.

Неудержимо Филипп и его рота из 13-й полубригады двинулись вперед, но были прижаты огнем автоматического оружия и минометами. Рота начала нести тяжелые потери. В итоге Клемансон была вынужден бросить в бой свое последнее резервное подразделение, 2-ю роту. В конце концов, он вытащил остатки роты Филиппа из западни, но при этом потерял десять человек. В траншее на аэродроме Байи весь день пытался зачистить ее в рукопашной схватке, но нес потери, так как каждому из его людей приходилось сначала промчаться по открытому полю, прежде чем добраться до траншеи коммунистов. Наконец, в 16.15, когда две другие атаки потерпели неудачу, и конвой снабжения наконец вернулся на французские позиции, подразделения 8-го батальона отступили к дренажной канаве к востоку от взлетно-посадочной полосы. Половина аэродрома и пятая часть всей оставшейся территории Дьенбьенфу, а также 400 бойцов его лучших боевых частей теперь находились в серьезной опасности. 15 апреля снабжение Дьенбьенфу достигло своего небывалого максимума. С-47 и С-46, пилотируемые французскими военными и гражданскими экипажами, сбросили в долину почти 250 тонн грузов, что практически сравнялось с суточным максимумом, достигнутым Люфтваффе в Сталинграде. Несмотря на то, что по меньшей мере, пятнадцать процентов (а по словам Пуже, почти половина) попали на сторону коммунистов, это позволило испытывающему трудности укрепрайону пополнить свои запасы до следующих уровней: продовольствия на два дня, 105-мм снарядов на пять дней и 120-мм мин на шесть дней. Поскольку сбросы с воздуха были теперь настолько большими и жизненно важными для выживания укрепрайона, коммунисты взяли за правило наводить пулеметы на некоторые наиболее заметные грузы и молча ждать ночной темноты, пока какое-нибудь движение с французской стороны не покажет, что предпринимается попытка их забрать. Затем пулеметы противника открывали огонь по командам сбора грузов (зачастую состоявшие из несчастных военнопленных) с опустошительным результатом.

В 17.00 истребитель-бомбардировщик с авианосца «Арроманш» должен был сбросить совершенно новый набор аэрофотоснимков долины, включая все французские позиции, и набор карт, специально изготовленных в Ханое в очень крупном масштабе 1:25 000, на которых были показаны все новые позиции французов, а также все обнаруженные зенитные позиции противника. Кроме того, была карта меньшего масштаба 1:100 000 всего Северного Вьетнама, со всеми французскими кодовыми обозначениями целей противника и подробными обозначениями узких мест транспортной системы противника. Когда самолет приблизился к центру Дьенбьенфу, чтобы сбросить сумку, пилот откинул свой тяжелый стеклянный фонарь, но в этот момент зенитка противника открыла по нему огонь. В последний момент, пилот попытался уклониться и сделал бочку через крыло. Тяжелая сумка, четко отмеченная для облегчения идентификации, выпала прямо из кабины и попала в руки врага. Теперь генерал Зиап не только знал почти столько же о Дьенбьенфу, сколько и де Кастр, но он также точно знал, что французы знают (или не знают) о его вооруженных силах. Это означало смену всех французских кодов по всему Индокитаю и возможно, десятки французских агентов заплатили своими жизнями за нервозность одного пилота. Что еще хуже, на следующий день было утеряно еще больше пакетов фотографий с другого самолета.

На ОП «Изабель» сильно потрепанная подгруппа тай на ОП «Вьем», удерживающая свой импровизированный опорный пункт с самого начала сражения, не сломавшись и не дезертировав под сильным давлением противника, была наконец, сменена 9-й тайской ротой капитана Дезире, единственным не разложившимся подразделением 3-го батальона тай. Враг засек на «Вьем» подозрительное движение и атаковал позицию в опасный момент, когда одно подразделение еще не было введено, а другое подразделение еще не было выведено; были потери как среди вновь прибывших, так и среди уходящих горцев.

Пятница 16 апреля 1954 года

Страстная пятница началась с еще одной дорого обошедшейся операции по прорыву на «Югетт-6». И снова, почти шестьдесят военнопленных шли в сопровождении подразделений как из обоих парашютных батальонов Иностранного легиона, так и из 6-го колониального парашютного батальона. К тому времени, операция превратилась в марш смерти, в котором у военнопленных с их лязгающими канистрами или ящиками с боеприпасами просто не было шансов. Они отправились в путь с 700 литрами воды и полудюжиной ящиков боеприпасов к стрелковому оружию. Согласно официальному отчету за этот день, во время прорыва были убиты или ранены 42 военнопленных, и только семь водоносов с пятью канистрами воды благополучно добрались до «Югетт-6». Таким образом, у каждого человека в гарнизоне оставалось, самое большее, по половине литра воды, вместо необходимых двух литров. Стало ясно, что французы не могли себе позволить бесконечно снабжать «Югетт-6».

Примерно в то же время серьезно ухудшилась ситуация вокруг «Югетт-1». В 10.20 Дьенбьенфу сообщил, что траншеи коммунистов вокруг «Югетт-1» теперь достигли аэродрома и что опорный пункт, таким образом, полностью окружен. На «Югетт-2», где две роты из 1-го батальона 13-й полубригады с «Клодин», под командованием лейтенантов Виара и Шуне, сменили измотанные части 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, было принято решение попытаться победить Вьетминь в его собственной игре. Вместо того, чтобы пытаться пробиться в «Югетт-1» с помощью дорого обходящихся атак, легионеры теперь будут пытаться терпеливо прокладывать себе путь к «Югетт-1». Проблема, конечно, заключалась в том, что в какой-то момент траншея легионеров с севера на юг столкнется с траншеей коммунистов с запада на восток к югу от «Югетт-1». Будучи легионерами, они пересекут этот мост, когда доберутся до него.

Но среди службы тыла в Дьенбьенфу продолжалась старая и так и неразрешенная борьба между грузами снабжения и запросами личного состава. Безусловно, в середине апреля должны были пройти одни из лучших дней для транспортировки по воздуху, что при относительно хорошей летной погоде позволяло эффективно обеспечить защиту истребителями и истребителями-бомбардировщиками беззащитных транспортников. 16 апреля был еще один день, когда грузы снабжения, загруженные в Хайфоне и Ханое достигли 215 тонн (с десятью процентами неверно сброшенного груза и коэффициентом эффективного сбора на земле, возможно, два к одному), но де Кастр горько жаловался, что ему нужны механики и электрики, чтобы поддерживать в рабочем состоянии последние оставшиеся машины и прежде всего, драгоценные электрогенераторы и водоочистители. И наконец, орудийные расчеты артиллерии после тридцати двух дней постоянного дежурства в открытых орудийных двориках, достигли состояния полного физического и психологического упадка. Теперь начали страдать точность и скорость контрбатарейного огня. Люди еще двигались, но больше не было возможность добиться от них реакции, скорости и точности, необходимых для использования нескольких орудий и теперь строго нормируемых артиллерийских снарядов с максимальной эффективностью. Де Кастр еще раз потребовал, чтобы оставшаяся часть 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка была сброшена в долину. Из сорока девяти офицеров и солдат 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, которые были сброшены с парашютом в течение месяца, только двадцать семь будут пригодны для службы к 24 апреля, а оставшиеся воздушно-десантные артиллерийские расчеты за пределами долины были крайне необходимы и в других районах.

У Ханоя не было обнадеживающих ответов ни на один из этих вопросов. Все, что он мог предложить в этот день — это новость о том, что полковник де Кастр был повышен до бригадного генерала, и что большинство других старших офицеров в укрепрайоне продвинулись на одну ступеньку в списках на повышение. Лангле и Лаланд теперь были полковниками, Бижар стал подполковником, а многие капитаны, которые фактически в течение нескольких месяцев командовали батальонами, теперь были повышены до майоров. В качестве товарищеского жеста офицеры выше по званию передали свои знаки отличия недавно повышенным офицерам ниже по званию. Таким образом, полковник Лангле унаследовал свои пять лычек от де Кастра, но так как последний, будучи кавалеристом, носил их на красном поле, Лангле пришлось использовать чернила, чтобы закрасить его черным. Генерал-майор Коньи в Ханое, который был бригадным генералом еще год назад, отправил де Кастру свои собственные звезды, сброшенные с парашютом вместе с бутылкой шампанского. Они упали за пределы позиций французов, прямо в руки коммунистов.

Суббота, 17 апреля 1954 года

Когда наступила ночь 16 апреля, еще одна колонна десантников из 6-го колониального парашютного батальона и двух парашютных батальонов Иностранного легиона сопроводила еще один конвой водоносов в ад «Югетт-6». Почти обычным порядком группа снабжения миновала блок-пост коммунистов рядом с их траншеями к югу от «Югетт-1», пробежала мимо пулеметного гнезда в обломках С-46 «Коммандо», и после незначительной перестрелки, наконец достигла «Югетт-6» в 01.25 с незначительными потерями. На этот раз конвою удалось доставить достаточно воды не только для минимального рациона гарнизона, но и для того, чтобы выпить за генеральские звезды де Кастра и Офицерский крест Почетного Легиона, только что полученный капитаном Бизаром за свою доблестную оборону «Югетт-6».

Но даже этот небольшой успех, поставил вопрос о том, стоило ли удержание «Югетт-6» такой цены. Лангле подсчитал потери для поддержания открытыми путей сообщения с «Югетт-6» в течение прошлой недели и они оказались больше, чем потери убитыми и ранеными во время всех контрнаступлений для захвата «Югетт-1». На фоне этого в уравнение можно было включить два фактора. Во-первых, тот факт, что прошлой ночью на парашютах были сброшены всего восемьдесят человек подкреплений. Во-вторых, северная часть аэродрома, с учетом траншей коммунистов, которые теперь пересекали ее, была в любом случае бесполезна в качестве зоны выброски. Генерал де Кастр согласился с мнением Лангле о ситуации и в 18.20 решил эвакуировать «Югетт-6» в течение следующей ночи. В то же время, он запросил у Ханоя максимальные усилия в воздухе для поддержки операции по эвакуации. Трудно судить, имело ли оставление «Югетт-6» серьезные недостатки в аргументах по состоянию на 18 апреля. Решение, по-видимому, принималось двумя офицерами сухопутных войск без консультации с офицером по воздушным операциям, майором Гереном. За потерей ОП «Югетт-6» сразу последовало приближение зенитной артиллерии и пулеметов противника к взлетно-посадочной полосе. Это сделало полеты транспортных самолетов по заданному курсу еще более опасными чем раньше, и таким образом, существенно повлияло на способность Дьенбьенфу выжить.

Помимо подразделений 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, которые снова столкнулись с решительными прощупыванием коммунистов на «Элиан-1» и позже в тот же день контратаковали, Бижар в 20.00 повел для прорыва на «Югетт-6» основную часть 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, подразделения 8-го ударного парашютного батальона и отряды из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона с двумя танками. В 22.00 Бижар и его оперативная группа достигли траншеи противника, блокирующей аэродром на широте «Югетт-1». На самом деле слово «траншея» было больше не применимо, потому что коммунисты отрыли настоящую систему траншей, состоявшую из нескольких отдельных линий, обращенных как к окруженному опорному пункту, так и к основному узлу сопротивления, из которого должны были исходить контратаки. К 22.00 оперативная группа наконец пробилась через две линии траншей, но, по словам полковника Лангле «выдохшись, без людей и боеприпасов».

Пасхальное воскресенье, 18 апреля 1954 года

Четыре часа спустя, в 02.00 18 апреля, после того как Бижар бросил в бой все подразделения, которые еще можно было наскрести — а именно, слабую роту его собственного 6-го колониального парашютного батальона и еще одну роту марокканских стрелков из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, атака полностью захлебнулась. Отряд прорыва, оказавшиеся частично на открытом аэродроме, а частично в недавно занятых окопах коммунистов, начал нести тяжелые потери. С рассветом французы отступили к системе блиндажей, строившейся саперами в дренажной канаве аэродрома, под названием «Опера», которая обеспечивала некоторую защиту от снарядов противника, несмотря на то, что подтопление было серьезной проблемой. Другая часть отряда прорыва отошла на запад за «Югетт-1», где саперы также сооружали новую небольшую позицию для удержания перекрестка к северу от «Югетт-2». В 07.30 даже крутой Бижар, человек, который вероятно, дольше всех верил, что у Дьенбьенфу есть шанс выжить, был готов признать, что попытка спасти «Югетт-6» провалилась и что новая попытка может поглотить людей и припасы в намного большем размере, чем любая выгода, которую можно было бы извлечь из спасения даже нескольких защитников «Югетт-6».

Бижар оставил майору Клемансону неприятную задачу, сообщить по рации Бизару, что ему придется прорываться самостоятельно, если это возможно. Но никто не упрекнет его, учитывая количество раненых, если ему придется их оставить, или, учитывая ничтожно малые шансы на прорыв с «Югетт-6», сдаться противнику. Чтобы быть уверенными в том, что коммунисты не поймут сказанного, весь разговор по рации между двумя офицерами проходил на английском языке. Но для молодого Бизара и его смешанной команды из иностранных легионеров, французских и вьетнамских десантников, о сдаче не было и речи. Он сообщил Клемансону, что попытка прорыва будет предпринята ровно в 08.00. Было принято решение прорываться широким фронтом, используя в основном ручные гранаты, оставив при этом всех раненых и все тяжелое вооружение противнику.

Чтобы защитить себя от воздействия осколков собственных гранат, большинство людей закрепили на груди и на спине частично заполненные мешки с песком, когда они выстроились лицом на юг в своей собственной передовой траншее всего в тридцати метрах от передовой коммунистов. Они знали, что прорыв будет трудным, но бойцы Бизара, по крайней мере, пользовались тактическим преимуществом, так как Вьетминь ожидал прорыва спасательного отряда с юга, не веря, что измученные уцелевшие на «Югетт-6» в их ослабленном состоянии предпримут что-либо столь отчаянное как прорыв. И поскольку сами коммунисты рассчитывали использовать свою траншею для окончательного штурма «Югетт-6», между ними и французским гарнизоном не было ни колючей проволоки, ни мин. Более того, ранний утренний туман, который, как обычно, покрывал большую часть долины, скрывал передвижения французских войск на «Югетт-6» от противника.

Наконец, по приказу Бизара, тонкая линия перелезла через бруствер траншеи. Под прикрытием своих ручных гранат и последней автоматической винтовки сержанта Иностранного легиона Ганзера, который, будучи раненым, вызвался остаться и прикрыть своих товарищей (и который погибнет через несколько минут от огня противника), они перепрыгнули через траншею коммунистов и головы бойцов Вьетминя и помчались на юг, в направлении передовой французов в 300 метрах. На правом фланге взвод сержанта Йозефа Франца наткнулся на траншею, заполненную бойцами Вьетминя и остановился, как вкопанный. На короткое мгновение воцарилась тишина, так как никто не выстрелил. Затем, голос со стороны Вьетминя сказал по-французски: «Опустите оружие! Сдавайтесь!» Это разрушило чары. На стороне французов легионер завопил «В атаку!» и бросил гранату в плотно забитую траншею противника. Загипнотизированный взвод Франца перепрыгнул через траншею, потеряв несколько своих людей и присоединился к остальному отряду Бизара.

Туман быстро рассеивался, и выживание заключалось в том, чтобы опередить огонь противника, в то время как французские тяжелые минометы, стрелявшие поверх голов бегущих с «Югетт-6», прижимали вражеских пулеметчиков. Лейтенант Берго, командир 1-й воздушно-десантной роты тяжелых минометов Иностранного легиона на ОП «Клодин», отчетливо помнит, что бойцы Бизара кричали и пели, когда они мчались на юг по совершенно пустым стальным плитам аэродрома, а некоторые испанские анархисты пели хорошо слышимую детскую песенку:

«Если мать твоя,

Ищет короля,

Их найдешь четыре

В карточной колоде»

Неизвестно, сколько человек пытались прорваться, так как их было трудно сосчитать, и не было точно известно, сколько из них было ранено или убито во время последнего прорыва. Но когда Бизар собрал в 10.40 своих людей на «Югетт-2», стали отчетливо видны точные размеры кровопролития: небольшой отряд потерял 106 убитыми, 49 были ранены, включая лейтенантов Кузена и Вайнбергера, 79 человек пропали без вести. Среди погибших были два лейтенанта, Франсуа и Донадье, которые почти месяц прослужили в гарнизоне «Югетт-6» и буквально за день до этого получили повышение на поле боя до звания капитана. У них так и не было возможности надеть свои новые знаки различия. Капитан Бизар и артиллерийский передовой корректировщик лейтенант Лагард, чудом спаслись без единой царапины. Из шестнадцати офицеров, которые в то или иное время служили на «Югетт-6», выжили только пятеро.

Битва за «Югетт-6» была закончена. Теперь начиналась агония «Югетт-1». Но эвакуация «Югетт-6» оставила во рту Бижара и де Кастра кислый привкус, как это было ясно видно из радиосообщений последнего в то пасхальное воскресенье в Ханой. По словам де Кастра, операции по прорыву были серьезно затруднены из-за неспособности Ханоя заменить потерянные в последние дни аэрофотоснимки, поскольку французские штурмовые отряды не имели четкого представления о размещении траншей коммунистов, в которые они собирались проникнуть. Прямое наблюдение также было затруднено в различных местах долины из-за того, что в Дьенбьенфу не было траншейных перископов и на запросы, сделанные 13 апреля, Ханой просто не ответил.

В некоторых частях теперь заканчивались взводные командиры: в доблестном 6-м колониальном парашютном батальоне больше не осталось ни одного способного сражаться командира взвода, как и в 3-й роте 31-го саперного батальона. Еще один офицер этой роты, лейтенант Мори, был ранен 21 апреля осколками снаряда, когда лично устанавливал минное поле перед новым опорным пунктом в дренажной канаве аэродрома. Работа на ОП «Опера» была еще более затруднена, как указывал де Кастр Ханою 18 апреля, огнем прямой наводкой с «Доминик-1» и излучины реки Нам-Юм. Была запрошена нейтрализация с помощью атаки с воздуха. Вдобавок, постоянный беспокоящий огонь артиллерии противника брал свое. В 16.00 два гаубичных снаряда упали в орудийный дворик 155-мм орудия батареи капитана Деаля, повредив ствол и убив часть расчета. Таким образом, теперь у Дьенбьенфу осталось всего два 155-мм орудия. В 18.00 другие вражеские снаряды сильно повредили две более легкие 105-мм гаубицы.

Однако в это время битва за «Югетт-1» уже приобретала очертания и новые методы удушения, опробованные генералом Зиапом на «Югетт-6», теперь достигли уровня смертельного совершенства. Вот почему было решено сменить потрепанную в боях 4-ю роту 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона 4-й ротой капитана Шевалье 1-го батальона 13-й полубригады майора Кутана. Размещенный до сих пор на относительно тихом опорном пункте «Клодин», 1-й батальон 13— полубригады был в лучшей форме, чем большинство частей, и то, что ожидало «Югетт-1», требовало первоклассных солдат.

Шевалье и его бойцы начали опасный поход на север вскоре после наступления темноты, съев последнюю горячую пищу на ОП «Клодин». К тому времени, большинство ходов сообщения в центральной части укрепрайона были накрыты перекрытиями. Поскольку аэродром пришел в негодность, его стальные плиты были безжалостно «каннибализированы» в качестве строительного материала. Поэтому припасы, подкрепления и раненые циркулировали в почти полной темноте того, что теперь действительно стало «метро», остановки которого были выходами к различным боевым опорным пунктам, или командным подземным пунктам. Бойцы Шевалье теперь ощупью продвигались вперед от «Клодин-2», мимо «Лили-1» к «Югетт-3», где их возглавил офицер из 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, удерживающего этот опорный пункт. Затем они прошли мимо «Югетт-2» и наконец, вышли из укрытия в открытую траншею, которую легионеры из 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ вырыли в направлении поперечной траншеи коммунистов, отрезающей «Югетт-1» на юге и также проходящей через аэродром. Когда они подошли к концу французской подходной траншеи, они также оказались под огнем опорного пункта Вьетминя, который противник поставил к востоку от «Югетт-5». За последние несколько недель коммунисты не только научились закапывать артиллерию до такой степени, что она становилась невидимой и неуязвимой, но, очевидно, они также научились строить оборонительные траншеи и системы блиндажей, которые были наилучшими по устойчивости. Двенадцать лет спустя системы подземных блиндажей, построенные южновьетнамскими партизанами, точно так же будут выдерживать фугасные бомбы, сбрасываемые с американских бомбардировщиков Б-52. Уроки Дьенбьенфу не были забыты, по крайней мере, с одной стороны забора.

В Ханое мадам де Кастр рассказала репортеру Ларри Аллену из «Ассошиэйтед Пресс», что ее муж заявил ей по радиотелефону, что он уйдет в отставку со своего поста, если его немедленно не повысят в звании до бригадного генерала. Французская армия попыталась отозвать это заявление (как и многие другие, сделанные мадам де Кастр или, по крайней мере, приписываемые ей), но безрезультатно.

Пасхальный понедельник, 19 апреля 1954 года

Через тридцать минут после полуночи, рота Шевалье была полностью прижата на линии развертывания и Шевалье запросил сосредоточенный артиллерийский огонь и поддержку с воздуха, чтобы прорваться через последние 200 метров до «Югетт-1». С похвальной точностью и скоростью уставшие артиллеристы развернули свои тяжелые орудия и открыли сосредоточенный огонь по небольшой полосе местности между ОП «Опера», «Югетт-2» и «Югетт-1», за которыми на рассвете последовали «Биркэты» и «Хеллдайверы» французских ВМС. Пилоты военно-морских сил уже заслужили 10 апреля похвалу от генерала де Кастра за точность их работы по поддержке с воздуха и их готовность, по общему мнению, идти на более высокий риск в задачах на бреющем полете, чем их соотечественники из французских ВВС.

К 06.45 противник был достаточно ослаблен для прорыва. К 10.00 4-я рота 1-го батальона 13 полубригады была на месте внутри «Югетт-1», а 4-я рота 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона отступила на юг, при этом оба подразделения понесли потери. Подразделению Шевалье потребовалось около четырнадцати часов ожесточенных боев и изнурительного ползания, чтобы преодолеть 1500 ярдов между его прежней позицией и «Югетт-1». Опорный пункт во многом напоминал злополучный «Югетт-6». Какие бы ни были там полевые укрепления, они были полностью разрушены огнем противника. Большая часть его оборонительных сооружений, таких как колючая проволока и минные поля уже были разрушены в предыдущие недели боев. Вражеские окопы во многих местах проникли через французские проволочные заграждения. Проблема с водой на «Югетт-1» была такой же острой, как на «Югетт-6», но у гарнизона, по крайней мере, было слабое психологическое утешение в том, что он не находился в глуши, в конце, казалось бы, безграничного аэродрома.

Полковник Лангле использовал временную передышку, предоставленную в течение дня противником, чтобы сменить некоторые другие подразделения, которые находились на линии огня в течение нескольких дней. Не то, чтобы в Дьенбьенфу было куда пойти, где можно было бы спокойно спать, зная, что тебя не похоронит под тоннами земли и балок. Но по крайней мере, на большинстве внутренних опорных пунктов можно было найти защиту от тысяч единиц стрелкового оружия, пулеметов и легких минометов, которые превращали жизнь в сплошной кошмар на Пяти холмах и внешних ОП «Югетт». Вторая рота 2-го батальона 1 парашютно-егерского полка была сменена на «Югетт-7» 7-й ротой 1-го парашютного батальона Иностранного легиона; на ОП «Опера» воссозданная 2-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона Бизара сменила 1-ю роту того же батальона, которой командовал вьетнамский капитан Фам Ван Фу; в то время как 3-я рота того же батальона, которой с 16 апреля командовал едва выздоровевший (так как он был ранен 3-го апреля) капитан Гильмино, оставалась в резерве. Ранним вечером в 18.00 1-я рота из 1-го батальона 13-й полубригады сменила большую часть того что оставалось — за исключением самого Клемансона и его командного состава — от 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона с «Югетт-3». Сильно потрепанные иностранные легионеры с «Югетт» заняли позиции второй линии на «Клодин-2» и «Клодин-3». Замена Шевалье ранее утром обошлась 4-й роте 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ в двое убитых, шесть раненых и шесть пропавших без вести.

Тем не менее, французы продолжали вести наступательные бои. В 14.00 того же дня, сводный отряд легионеров и марокканцев продвинулся на юг, проведя разведку боем до Бан Ко Ми, почти на полпути к ОП «Изабель», пока не встретил сильное сопротивление.

Как обычно, настоящей проблемой была поддержка с воздуха. В течение всей ночи с 18 на 19 апреля на Дьенбьенфу не было сброшено никаких грузов, а в понедельник было доставлено только около 100 тонн. Официально, причина заключалась в том, что погода над дельтой Красной реки сделала взлет невозможным, хотя погода над Дьенбьенфу была довольно хорошей. Общее впечатление гарнизона было таким, что внешний мир праздновал Пасху, и ему было наплевать на то, как обстоят дела в Дьенбьенфу. В тот день в Дьенбьенфу не хватало мин и колючей проволоки для нового опорного пункта и теперь в нем не хватало офицеров для 1-го парашютного батальона и обоих уцелевших пехотных батальонов Иностранного легиона. Когда в понедельник вечером в 22.00 наконец возобновились воздушные десанты, и без того напряженные отношения между гарнизоном Дьенбьенфу и французскими ВВС еще больше ухудшились, когда первые два самолета совершенно неправильно сбросили две группы добровольцев без парашютной подготовки вглубь территории, занятой противником. Большинство из них было уничтожено еще до того, как они смогли освободиться от своих подвесных систем. Однако некоторым из них удалось пробраться в Дьенбьенфу. Одного бородатого марокканца навсегда запомнили за его первое замечание, когда он наконец, добрался до французского аванпоста.

— Я этого просто не понимаю, — заявил сбитый с толку человек, который явно не был знаком с ненадежностью парашютного десантирования. — У вас есть какие-нибудь идеи, почему нас сбросили на Вьетминь?

Вторник, 20 апреля 1954 года

Что было особенно огорчительно в этой ситуации, так это то, что многие штабные офицеры де Кастра начали обвинять в недостатках французских ВВС в Ханое горемычного майора Герена. Нет никаких сомнений в том, что над Дьенбьенфу был плотный вражеский зенитный огонь. Только в течение апреля зенитная артиллерия коммунистов сбила восемь самолетов и серьезно повредила сорок семь, включая два бомбардировщика Б-26, сбитых 26 апреля на высоте почти в 10 000 футов. Действительно, некоторые из пилотов постарше, летавшие десятью годами ранее в рейды на Германию, клялись, что плотность огня зенитной артиллерии коммунистов над Дьенбьенфу часто превышала ту, с которой они сталкивались над сильно защищенными промышленными районами в Германии. В ночь с 19 на 20 апреля 1954 года как французские, так и американские пилоты транспортных самолетов отказывались спускаться на более низкие высоты для сброса с парашютом из-за зенитной артиллерии противника — именно в тот момент, когда по неизвестным причинам вражеская зенитная артиллерия полностью замолчала. По-видимому, пилоты ошибочно приняли хорошо видимый наземный артиллерийский огонь за зенитный и отказались на слово поверить личному составу на земле, когда те сообщали что огня зенитных орудий не видно. Такое отношение должно было впоследствии подкрепить обвинения наземных командиров французских ВВС (за явным исключением пилотов с авианосцев) в чрезмерной осторожности, если не в трусости. Горечь штаба де Кастра подчеркивается в сообщении, отправленном в 10.00, когда стали очевидны результаты операций по снабжению с воздуха предыдущей ночью:

«За последние два дня мы должны были получить шестьдесят самолетовылетов С-119. На самом деле прибыли только двадцать три и три из них сбросили свои грузы на сторону коммунистов. Ситуация с продовольствием становится критической. У подразделений осталось продовольствия на одни сутки. Мы до сих пор не получили никаких тропических пайков; наши просьбы не принимаются во внимание. В 1-м батальоне 2-го пехотного полка Иностранного легиона осталось всего 300 человек и семь офицеров.»

Но с другой стороны, война тоже брала свое. В 12.20, когда капитан Кледик и несколько человек из его роты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка на «Элиан-1» смотрели вниз, на выжженные солнцем склоны опорного пункта со стороны позиций коммунистов, они внезапно заметили одинокого бо-дой, бешено мчавшегося в их направлении. Когда он подошел достаточно близко, чтобы его можно было четко различить, он начал размахивать белым носовым платком. Его отправили на допрос в штаб, и история, которую он рассказал об условиях в 312-й дивизии, показалась уставшим в боях защитникам укрепрайона знакомой.

По словам дезертира, он был солдатом 209-го полка этой дивизии. После тяжелых потерь в битве за Пять холмов 312-я дивизия была пополнена новобранцами, которые, по-видимому, теперь составляли в ней половину. Снабжение всех видов было трудным из-за последствий французских воздушных бомбежек шоссе №41. Во всяком случае, дожди также сделали условия жизни на холмах вокруг Дьенбьенфу крайне неудобными, и французская артиллерия все еще наносила страшные удары, когда внезапно открывала огонь по незащищенному подразделению противника. Дезертир рассказал, что новобранцы были довольно сильно подавлены тяжестью боев и их продолжительностью, но он также сообщил, что его политический комиссар заявил им, что атака на Дьенбьенфу будет продолжаться, несмотря на потери, и что кули решат трудности со снабжением, вызванные французскими бомбежками грузового транспорта. Но дезертир также принес новости более неприятного характера: у каждой 37-мм зенитки были китайские советники-коммунисты, что без сомнения, объясняло смертоносную точность этого вида оружия на холмах вокруг Дьенбьенфу. Китайские советники носили ту же униформу, что и войска Вьетминя, за исключением небольшой матерчатой нашивки с изображением солнца.

Возможно, не случайно, что в тот же день в 03.15 полковник Лаланд на ОП «Изабель» совершил успешную контратаку при поддержке танков за опорным пунктом «Вьем», в ходе которой 265-й батальон 57-го полка Народной армии понес потери и бросил много оружия. А в 03.45 атака на еще не законченный опорный пункт «Опера» с его небольшим гарнизоном вьетнамских десантников была отражена артиллерией, и прежде всего счетверенными «пятидесятками» лейтенанта Редона с ОП «Ястреб-перепелятник». По видимому, в последней половине апреля 1954 года обе стороны в Дьенбьенфу находились положении двух бойцов в состоянии «грогги», каждый из которых решил пережить другого в надежде выиграть бой техническим нокаутом, если не будет иного пути. Однако не лишено иронии было то, что Вьетминь, в конечном итоге, достигнет этой цели не за счет подавляющего численного превосходства, а за счет массированной огневой мощи — необходимого условия, обычно ассоциируемого западными военными формированиями. В Дьенбьенфу статистика тяжелых потерь показывала обратное: семьдесят пять процентов всех потерь французов были связаны с огнем артиллерии, а не с пехотными боями.

20 апреля в 10.00 Дьенбьенфу снова передал по рации в Ханой, что он сильно пострадал от огня прямой наводкой 75-мм безоткатных орудий с удерживаемого коммунистами «Доминик-1» по штабу и району батареи. «Мы еще раз настоятельно просим, чтобы военно-воздушные силы постоянно и сильно колошматили по «Доминик-1», иначе скоро мы обнаружим, что вся наша артиллерия разнесена в щепки, а наши склады в огне». Действительно, снаряд попал в склад боеприпасов в 14.30 и капитан Шарно и старшие сержанты Диренже и Пейрак из отряда ВВС (более знакомым чем наземные войска с противопожарным оборудованием) смогли потушить пожар до того, как он превратился в крупную катастрофу.

Ближе к вечеру, семеро бойцов из вспомогательных рот тай, включая сержанта, дезертировали с опорного пункта «Юнон», прихватив с собой три французских автомата. Без сомнения, когда несколько часов спустя офицер разведки коммунистов допрашивал их, они рассказали ему ту же историю, только в обратном порядке, которую дезертир из Вьетминя рассказывал офицерам французской разведки в Дьенбьенфу.

Среда — четверг, 21 — 22 апреля 1954 года

Ситуация с ОП «Югетт-6» теперь начала повторяться на «Югетт-1» с приводящей в отчаяние монотонностью. В ночь с 20 на 21 апреля прощупывание коммунистами против «Югетт-1» было поверхностным, но достаточно сильным, чтобы гарантировать отсутствие снабжения «Югетт-1» с юга. Тем не менее, легионеры из 1-го батальона 13-й полубригады и вьетнамцы с ОП «Опера», усиленные двумя из четырех оставшихся на ходу танков, снова попытались прорваться с припасами. В ожесточенной рукопашной схватке им, наконец, удалось пробить узкий коридор между 10.45 и 11.30, и в 14.00 Лангле приказал на время прекратить усилия. Это просто слишком дорого обходилось с точки зрения людей и боеприпасов.

Однако в других секторах французы не отказались от своей прежней агрессивности. В ночь с 20 на 21 апреля рота из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка совершила налет на «Доминик-6», который противник взял более месяца назад и без сомнения, считал полностью безопасным. Десантники обрушились на ничего не подозревавший Вьетминь как пресловутые летучие мыши из ада, убив девятнадцать из них и троих захватив, уничтожив при этом четыре вражеских дзота, чей точный огонь автоматического оружия сделал несчастной жизнь на лежащих ниже французских позициях. Они также принесли с собой две автоматические винтовки и четыре пистолета-пулемета, захваченные у противника. На ОП «Клодин» 1-й батальон 2-го пехотного полка ИЛ занял большую часть позиций, ранее занимаемых 1-м батальоном 13-й полубригады, а также начал дальнее патрулирование в направлении Бан Ко Май. Подразделения 6-го колониального парашютного батальона оставались в боевой готовности на «Югетт-2» и работали над укреплением позиций под артиллерийским огнем. Даже это невинное занятие стоило им в тот день одиннадцати убитых и пятнадцати раненых.

И снова сбрасываемые с парашютами подкрепления и припасы поступали медленными темпами, чему еще больше препятствовали чрезвычайно сильный зенитный огонь. Из 135 тонн грузов снабжения, запланированных на этот день, 19,4 процента попали на позиции коммунистов, а большая часть остального была использована непосредственно опорными пунктами, на которые попал груз. Когда началась битва, в Дьенбьенфу было сорок четыре джипа, сорок семь грузовиков 3/4-тонны, двадцать шесть 2,5-тонных грузовиков, одна санитарная машина и три бульдозера. Механики из различных подразделений технического обслуживания, и в частности, отряда ВВС, приложили героические усилия, чтобы поддерживать на ходу хотя бы несколько джипов, чтобы их можно было использовать для перевозки (или, часто буксировки) самых тяжелых грузов, сброшенных с воздуха. К сожалению, в отличии от немецких «Фольксвагенов» времен Второй мировой войны, которые имели двигатели с воздушным охлаждением, у французов в Дьенбьенфу были только американские машины, с размещенными впереди двигателями с чрезвычайно уязвимыми водяными радиаторами, которые постоянно пробивались осколками или огнем из стрелкового оружия. В результате, когда в ночь с 21 на 22 апреля артиллерийский огонь коммунистов уничтожил последние три грузовика укрепрайона, сбор более 100 тонн крупногабаритных грузов вручную стал практически невозможным, а также выматывал войска. Вскоре любые попытки поддерживать упорядоченную централизованную систему материально-технического обеспечения внутри Дьенбьенфу полностью провалились. Но наиболее серьезное негативное влияние на боевой дух было вызвано не столько нехваткой снабжения, сколько незначительным количеством пополнений личного состава, которые почти никогда не покрывали потери за день.

21 апреля несчастный молодой доброволец-парашютист, чей парашют раскрылся слишком быстро, зацепился за хвостовое оперение своего транспортного самолета и беспомощно волочился за ним, в течение, казалось, бесконечных минут, пока самолет кружил над долиной, в надежде освободить человека, прежде чем его парашют разорвется в клочья. Попытка, однако, не удалась. Через несколько минут доброволец рухнул на землю где-то внутри позиций коммунистов. В ту же ночь, командир авиабазы Залям, опытный подполковник, который был подменным пилотом на транспортнике с грузами снабжения, внезапно обнаружил, что его самолет взят в «коробочку» десятком ракет в трех милях к востоку от Дьенбьенфу. По спинам французских планировщиков пробежала дрожь. Если бы у врага были в любом количестве зенитные ракеты, Дьенбьенфу был бы обречен в течение 24 часов. Как оказалось, таких ракет было очень мало — по крайней мере, тогда. Но они будут там, в большом количестве, для американцев, двенадцать лет спустя.

Следующий день был похож на затишье перед бурей. В 08.40 оперативная группа с «Югетт-2» на короткое время прорвалась к «Югетт-1», после целой ночи боев и одна рота 6-го колониального парашютного батальона совершила рейд на «Доминик-5», уничтожив блиндаж коммунистов и захватив его вооружение. Штаб все еще жаловался на то, что они не получили никаких перископов и умолял о них в любом, даже самом примитивном виде.

На «Югетт-3» сержант Кубьяк, уцелевший из 3-го батальона 13-й полубригады на ОП «Беатрис», спокойно отпраздновал свой двадцать пятый день рождения. В соответствии с традициями Иностранного легиона, ему дали выходной и некоторые из его лучших друзей отдали ему свою порцию «Виногеля», недавно разработанного и ужасного на вкус винного концентрата французской армии. Но он не собирался наслаждаться полноценным дневным отдыхом в своем блиндаже: сержант, который должен был возглавить конвой снабжения на «Югетт-1», был ранен в 17.00 снарядом из гнезда безоткатных орудий на «Доминик-1», и как только настала ночь, Кубьяк, десять легионеров и пятнадцать военнопленных собрали свои канистры с питьевой водой и ящики с боеприпасами и начали поход к опаленному огнем «Югетт-1»

Чего сержант Кубьяк не знал, что в Дьенбьенфу был еще один Кубьяк — и что он сражался на другой стороне. Им был майор Стефан Кубьяк, поляк, родившийся в 1923 году в городе Лодзь. Сын бедного ткача, Кубьяк вступил в польскую коммунистическую партию после Второй мировой войны. Будучи достойным членом партии, он был направлен в школу армейских политических комиссаров. Когда он обнаружил, что у его жены была связь с одним из его начальников, он дезертировал из польской армии, перебрался в Западную Германию и в конце концов, записался в Иностранный легион. Отправленный в Северный Вьетнам в 1947 году, он вскоре разочаровался во французах и дезертировал из Иностранного легиона в 1947 году в Намдине, в дельте Красной реки.

Поначалу, принятый Вьетминем с недоверием, он вскоре оказал им важные услуги, обучая их войска использованию и обслуживанию американского оружия, которое они захватили у французов. Это было особенно важно, поскольку Вьетминь до начала 1950 года не имел хороших прямых сухопутных коммуникаций с китайцами. Кубьяк отличился своей храбростью во время битвы за выступ Хоабинь в 1951 году, и был «усыновлен» самим Хо Ши Мином, получив вьетнамское имя Хо Чи Туан. Повышенный в звании до капитана, а затем и до майора, Кубьяк служил в Дьенбьенфу в 312-й дивизии, и лично участвовал в атаке на ОП «Беатрис», в котором, возможно, сам не зная, столкнулся со своим французским тезкой. Это должно было произойти снова, когда в последние дни битвы, некоторые иностранные легионеры были также брошены в бой в районе Пяти холмов.

Тем временем, еще не знакомая с лабиринтом тоннелей и ходов сообщения, ведущих на север, группа сержанта Кубьяка на мгновение сбилась с пути, пробежав прямо в секторе огня «четыре-по-пятьдесят» с ОП «Ястреб-перепелятник», вернулась по своим следам на «Югетт-3», а затем последовала на звук орудий на северо-запад, где бился в агонии «Югетт-1». На «Югетт-2» они забрали свое сопровождение из 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, и наконец, добрались до обычной стоянки в 150 метрах к югу от «Югетт-1». Там осколок, с кулак размером, пробил одну из канистр, которые нес Кубьяк.

Но вода больше не имела никакого значения, потому что «Югетт-1» умирал. В 02.10 капитан Шевалье сообщил штабу батальона на «Югетт-3», что хотя он не подвергался серьезным атакам, «вьеты, похоже, проникают отовсюду». Действительно, небольшие группы бо-дой выходили из бесконечного множества небольших окопов (аэрофотоснимки помогут идентифицировать около тридцати из них на следующий день) и бросались вперед на французские позиции. Многие из них были скошены огнем французов, только для того, чтобы их заменила еще одна группа людей в зеленом. Это не была атака «человеческой волной», потому что противник действовал малыми группами, от пяти до восьми человек. Даже слово «проникновение» не передавало того, что происходило, так же как и «просачивание». Некоторые из траншей Вьетминя были продвинуты вперед до середины французских заграждений из колючей проволоки, и поэтому, некоторые вражеские пехотинцы внезапно выскакивали посреди проволоки как чертики из коробки, стреляли залпом и снова исчезали в своей маленькой траншее. В 02.30 пришло последнее сообщение от Шевалье, в котором он срочно просил о помощи.

Пятница, 23 апреля 1954 года

Для помощи было уже слишком поздно. Когда Кубьяк и его группа снабжения готовилась к последнему рывку на «Югетт-1», один из сержантов, дежуривших на аванпосту, вернулся и сказал им, что дальше идти смысла нет, так как «Югетт-1» пал. В 07.00 нескольким иностранным легионерам с «Югетт-1» удалось доползти до «Югетт-2» и сказать, что они видели как капитан Шевалье стоит на крыше своего собственного блиндажа с каре из десятка легионеров и умирает на месте. Сержант Кубьяк был свидетелем конца «Югетт-1» со своего наблюдательного пункта в ходе сообщения к северу от «Югетт-2». Когда он спросил, много ли попало в плен к Вьетминю, сержант с аванпоста легионеров сказал ему успокаивающем тоном: «Нет, они вряд ли попали в плен. Выглядит так, что это была сущая резня».

Потеря «Югетт-1» была зловещей по двум причинам: во-первых, потому что она продемонстрировала эффективность новой тактики коммунистов, «осада путем просачивания»; и во-вторых, потому что она давала Вьетминю постоянный контроль над девятью десятыми аэродрома, сделав относительно безопасную и точную высадку подкреплений практически невозможной. Как только серьезностью ситуации была понята Лангле и Бижаром с одной стороны и де Кастром с другой, на командном пункте последнего состоялась драматическая конференция.

Проблема была обманчива проста, поскольку она оставляла французам только два мучительных выбора — попытаться вернуть «Югетт-1» ценой тяжелых и безусловно, невосполнимых потерь (в ночь с 22 на 23 апреля в Дьенбьенфу прибыло всего тридцать пять человек, в то время как в тот же день были потеряны шестьдесят семь, не считая гарнизона Югетт-1), или смириться с потерей «Югетт-1» и таким образом, сохранить некоторые скудные остатки элитных войск для решающих атак, которые обязательно должны были произойти.

Штаб Коньи несколькими днями ранее направил в Дьенбьенфу обширный вопросник, в котором де Кастра спрашивали, что ему нужно, чтобы спасти Дьенбьенфу от затопления во время усиливающихся муссонных дождей. Его штаб работал над этой проблемой в течение двух дней и 23 апреля, по чистому совпадению, ответ для Ханоя был готов. Это было более или менее повторная редакция плана от февраля 1954 года: как и предполагалось, «Югетт-5», «Лили-3» и основные сектора «Клодин-3», «Клодин-4» и «Клодин-5», а также «Юнон» и север ОП «Ястреб-перепелятник» уже были частично затоплены и их обитатели жили в постоянной агонии в двух футах грязи, среди капающих и скользких стен траншей и разрушающихся затопленных блиндажей. Просто для того, чтобы вытащить из трясины раненых, склады и артиллерию, потребовалось бы контрнаступление, включающее возвращение, по крайней мере, всех первоначальных позиций на ОП «Доминик» и, предпочтительно, их дальнейшее расширение. Также рассматривался вопрос о привлечении всего гарнизона из «Изабель», что обеспечило бы основной гарнизон более чем тысячей бойцов, тем более что ОП «Изабель» также столкнулся с серьезной проблемой затопления. Как рассказывал мне почти через десять лет после битвы майор Гран д'Энон, бывший командир 3-го батальона 3-го пехотного полка Иностранного легиона на ОП «Изабель», к концу апреля незатопленная площадь на опорном пункте была ограничена несколькими десятками квадратных метров. Однако де Кастр в тот момент был против эвакуации ОП «Изабель», потому что это означало бы отказ от ее артиллерии, которая все еще оказывала полезную поддержку ОП «Элиан» и «Клодин» посредством флангового огня.

В целом, де Кастр также предвидел что полный повторный захват «Доминик» обеспечит Дьенбьенфу большой зоной высадки, которая больше не будет находиться в прямой видимости и под огнем минометов противника с близкого расстояния. Для проведения этой операции, по предварительным оценкам, потребуется десантирование всей 1-й воздушно-десантной группы, которая в настоящее время собирается в Ханое из постоянного потока подкреплений десантников из Франции. Неясно, объяснил ли де Кастр эту «общую картину» с достаточной ясностью Лангле и Бижару, чтобы заставить их посвятить себя отвоеванию «Югетт-1» с тем же энтузиазмом и энергией, которые они посвятили контратаке на Пяти холмах. Лангле в своей книге ясно дает понять, что он был категорически против операции на «Югетт-1», потому что это было бы серьезным истощением сил его последней сформированной резервной части, 2-го парашютного батальона Иностранного легиона.

Тот же аргумент был более подробно представлен де Кастру Бижаром. По его словам, даже 2-й парашютный батальон ИЛ теперь сократился до 380 человек и защищал ОП «Элиан». Учитывая состояние общей усталости гарнизона, существовала большая вероятность, что операция провалится. И даже если бы она увенчалась бы успехом, не оставалось войск, чтобы успешно удержать «Югетт-1».

Было ясно, что эти слова произнес не «старый» Бижар, который всего месяц назад клялся защищать «Элиан» до последнего человека. Следовательно, альтернативы тому, как были организованы и проведены контратаки на «Югетт-1» представляют собой одну из многих захватывающих «как-бы-это-могло-быть» битвы при Дьенбьенфу.

Примерно в 09.00, несмотря на возражения Лангле и Бижара, де Кастр настоял на своем приказе о том, что «невозможное» должно быть сделано и «Югетт-1» был отбит к 16.00 того же дня. Лангле, как и полагалась в его роли командующего обороной, последовал прецеденту и оставил организацию контратаки Бижару. Последний приступил к работе со своей обычной скоростью и компетентностью. В качестве первого шага, он приказал вывести 2-й парашютный батальон Иностранного легиона с ОП «Элиан» и заменить его подразделениями быстрого реагирования из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, 6-го колониального парашютного батальона и 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона. Затем майор Герен запросил у тактической авиагруппы «Север» в Ханое «кредит» в размере двенадцати истребителей-бомбардировщиков и четырех Б-26 для работы над системой траншей коммунистов в районе «Югетт-1» в 13.45. Еще четыре Б-26 должны были быть в готовности к 14.00 для нанесения ударов по выявленным целям.

Как только воздушная поддержка завершит свою задачу, артиллерия и минометы должны будут выпустить 1200 снарядов по «Югетт-1», а затем дымовые снаряды по наблюдательным пунктам артиллерии коммунистов на «Доминик» и «Анн-Мари», после чего минометы «Югетт-2» и «Югетт-5», а также ОП «Ястреб-перепелятник» возьмут непосредственную поддержку атаки на себя. Последние три оставшихся танка под командованием лейтенанта Манжелля будут поддерживать южный участок атаки пехоты.

Затем последовало совещание пехотных командиров. Здесь Бижар принял судьбоносное решение не командовать операцией лично, а оставить ее выполнение майору Лизенфельту, чей батальон, в конце концов, примет на себя основную тяжесть атаки. Позже было выдвинуто множество причин для оправдания или критики этого решения. Было сказано, что общее командованием Бижаром контратакой на «Элиан» было оправдано, потому что в ней участвовало несколько разных батальонов, и кто-то должен был координировать различные задействованные подразделения. Однако, в случае контратаки на «Югетт-1» в операции участвовала одна отдельная часть. Другие говорили, что Бижар просто хотел умыть руки от этой операции, которую он не одобрял и был уверен, что она провалится. Сам Бижар считал, что операция, хотя и сложная, была из тех, с которыми 2-й парашютный батальон ИЛ уже сталкивался, и что части можно доверять, в плане компетентности. Более того, Бижар чувствовал, что дыхание в затылок Лизенфельта приведет к справедливому возмущению. Можно также добавить, что Бижар не спал всю предыдущую ночь, наблюдая за агонией Шевалье на «Югетт-1» и после нескольких недель скверной еды и недосыпа смертельно устал. Он лично проинформировал Лизенфельта, Манжелля, и четырех командиров рот десантников, лейтенантов де Бира, Буленгеза, Петре и Лекур-Гранмезона об их роли.

С точки зрения Бижара, операция должна была проводиться так же, как он провел контратаку на «Элиан»: много огневой мощи и щадящее использование пехоты в небольших группах, подобно коммандос. В 14.25 5-я рота де Бира должна была выскочить из хода сообщения к северу от «Югетт-2», а 6-я рота Буленгеза находиться в резерве на «Югетт-2», рядом с командным пунктом, с которого Лизенфельт будет координировать операцию. В то же время, к востоку от аэродрома, 7-я рота 2-го парашютного батальона ИЛ, под командованием Лекур-Гранмезона и так называемая CILE, индокитайская рота Иностранного легиона, под командованием Петре, должны были выскочить с опорного пункта «Опера», пересечь аэродром и миновать вражеский пулемет в обломках «Кертисс» С-46.

Операция поначалу шла как по маслу. Рота Вьетминя, которая удерживала «Югетт-1», была в течение нескольких минут порвана в клочья пикирующими бомбардировщиками «Хеллкэт» эскадрильи 11-F французских ВМС и сократилась до дюжины контуженных уцелевших. В 14.00 французы, легионеры и вьетнамские десантники вышли из своих окопов, тропическая жара немилосердно обрушилась на них: металлические плиты аэродрома были слишком горячими, чтобы залечь на них. Две роты вышли на открытое пространство на аэродроме, когда на них обрушился сильный пулеметный огонь из не разрушенного пулеметного гнезда в носу «Кертисса». Лейтенант Петре был тяжело ранен почти сразу, и как 7-я рота, так и индокитайская рота, понесли тяжелые потери, пока наконец, несколько точных выстрелов французской артиллерии не заставили пулемет замолчать. На южном фланге дела шли еще хуже. Пятая рота, как и сержант Кубьяк с его конвоем снабжения накануне вечером, заблудилась в лабиринте подземных тоннелей и ходов сообщения и не были на месте для рывка, когда закончилась воздушная бомбежка. Когда они и 6-я рота наконец были на месте, уцелевшие вражеские стрелки уже вылезли из своих щелей и при поддержке нескольких уцелевших пулеметных гнезд Вьетминя на ничейной земле к северу от «Югетт-2» начали вести непреодолимый заградительный огонь в лучших традициях окопных боев Первой мировой войны. Практически, контратака на «Югетт-1» уже провалилась. Коммунисты теперь полностью понимали что происходит и их артиллерия, хотя и частично стрелявшая вслепую, вступила в бой, так же как и их зенитки, уже сбившие французский флотский истребитель-бомбардировщик.

Командир батальона Лизенфельт ничего об этом не знал. Устроившись на своем командном пункте на «Югетт-2», Лизенфельт, очевидно, намеревался руководить своей операцией по рации, также как Бижар делал это на «Элиан», за исключением того, что Бижар руководил ей с голой вершины «Элиан-4» и имел беспрепятственный обзор своих собственных штурмовых частей, так же как коммунисты могли беспрепятственно видеть его самого. Отдав свои приказы, и зная поистине бесспорное превосходство своих ротных командиров, и если уж на то пошло, своих войск, Лизенфельт терпеливо ждал дальнейшего радиообмена с ними.

Тем временем, Бижар рухнул на свою койку и крепко спал, полагая, что 2-му парашютному батальону Иностранного легиона можно доверять в том, что тот выполнит свою задачу должным образом. К счастью для французов, штаб де Кастра сохранил привычку прослушивать боевые радиопереговоры и слышал отчаянные призывы о помощи от прижатых рот 2-го парашютного батальона. Когда, очевидно, никто кроме артиллерии на них не отреагировал, де Кастр лично вмешался в бой. Он разбудил Бижара и в старомодно-сдержанном британском стиле, который использует любой настоящий французский дворянин даже в худших обстоятельствах, сказал ему: «У меня сложилось впечатление, что атака не несет в себе должной целеустремленности» — де Кастр использовал английский термин в своей фразе — «Пойдите и посмотрите, что происходит».

Бижар быстро собрался и не обращая внимания на сильный вражеский обстрел, помчался на одном из последних исправных джипов через весь лагерь к «Югетт-2», где он нашел Лизенфельта, спокойно ожидающего событий в своем блиндаже. На вопрос Бижара о том, как идет операция, командир 2-го парашютного батальона ИЛ ответил: «Должно быть, все идет хорошо; я не ничего не получаю от своих подразделений». Бижар повернулся к рации Лизенфельта, посмотрел на нее, повозился с ней и по его собственным словам, завыл от ярости. Рация Лизенфельта была установлена немного не на ту длину волны, и он сидел в своем блиндаже, глухонемой, в то время как его батальон был прижат на открытом месте.

Теперь Бижар сам взял на себя управление боем. Будучи разумным человеком и тактиком, каким он был, он знал, что сейчас было бы бессмысленно вводить в бой новые силы. В 15.25 он отменил атаку и приказал оставшимся в живых бойцам 2-го парашютного батальона ИЛ быстро отступать к линии развертывания. В то же самое время, он приказал находящимся наготове Б-26 нанести удар бомбами с замедленными взрывателями по пулеметным гнездам коммунистов, в то время как французская артиллерия нанесла еще один заградительный удар по восточным высотам и по «Анн-Мари». Для двух рот, которые под огнем пересекли весь открытый аэродром и после уничтожения пулеметного гнезда в разбитом самолете, продвинулись на расстояние пятидесяти метров от «Югетт-1», потери при отступлении стали столь же тяжкими, как и при наступлении. Лейтенанту Герену, заместителю командира индокитайской роты, на обратном пути через аэродром артиллерийским снарядом повредило обе ноги. Вместо того, чтобы рисковать жизнями своих людей, которые начали ползти обратно на открытую полосу, чтобы его спасти, он покончил с собой, выстрелив себе в голову.

Провал контратаки на «Югетт-1» стал крупнейшей катастрофой, обрушившейся на Дьенбьенфу, со времен потери ОП «Доминик» и тот факт, что это произошло с элитным парашютным батальоном, оказал значительное влияние. В общей сложности, были убиты или ранены 150 человек (две полные роты), уничтожив последний оперативный резерв Дьенбьенфу. Лизенфельт был отстранен от командования и 25 апреля остатки его батальона были объединены с малочисленным 1-м парашютным батальоном Иностранного легиона. Новая часть была названа Сводным Парашютным батальоном Иностранного легиона, и была под командованием выздоровевшего майора Гиро.

Безусловно, противник дорого заплатил за свою победу, как откровенно признавался Бижару командир полка 308-й дивизии, после того как Бижар был взят в плен. Мало того, что рота противника, удерживающая «Югетт-1» была полностью уничтожена, но и войска противника в ходах сообщения также пострадали, а многие из них были потеряны, когда они неосторожно преследовали французов на открытом пространстве после их отступления. Вьетминцы также были удивлены, увидев что обычно агрессивные французские танки не смогли продвинуться вперед во время атаки; это, несомненно, было связано с тем, что танковые экипажи тоже ощущали отсутствие эффективного руководства. Также, вероятно, что экипажи, теперь в основном состоящие десантников, незнакомых с местностью, более неохотно использовали свои изношенные машины, все из которых имели в броне большие пробоины от вражеских снарядов, для атаки, в которой им явно не хватало поддержки пехоты. Вместо выделенных 1200 снарядов французская артиллерия выпустила 1600 снарядов калибра 105-мм, 1580 120-мм мин и 80 снарядов калибра 155-мм.

На том, что осталось от ОП «Югетт», иностранные легионеры из 1-го батальона 13-й полубригады продолжали сменять 1-й батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона. 3-я рота Капейрона 1-го батальона 13-й полубригады сменила 2-ю роту 1-го батальона 2-го пехотного полка на «Югетт-5». Остальная часть 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ, усиленная горцами из белых тай с опорного пункта «Юнон» капитана ВВС Шарно, продолжила патрулирование к югу и западу от Клодин. 31-й инженерно-саперный батальон вел повсюду свои собственные битвы с механизмами. С нетерпением ожидавшийся ящик с запасными частями для электрогенераторов, упал недалеко от французских позиций и снайперы коммунистов вскоре его заметили. Французские и марокканские саперы безуспешно пытались защитить ценный груз, но безуспешно: прежде чем его удалось дотащить до ближайшей французской позиции, снаряды коммунистов разорвали посылку в клочья.

Среди пилотов истребителей-бомбардировщиков, которые в тот день выполняли ежедневные задачи по поддержке наземных частей на «Югетт-1», был лейтенант Бернард Клотц, из эскадрильи 11F французских ВМС. Его кодовое имя было на тот день «Саварт Грин», он был ведущим, а его ведомым был старшина Гуазе. Оба совершили полный облет цели на высоте 8500 футов на своих самолетах, каждый из которых нес по две 500-фунтовые бомбы. В 14.15 Клотц принял решение о бомбометании с пикирования на «Югетт-1». Коренастый самолет американской постройки направился вниз и начал пикирование, но за ним сразу же последовал зенитный огонь с «Анн-Мари», «Доминик-1» и новой позиции зениток, к востоку от того места, где находился опорный пункт «Франсуаза». Когда самолет достиг высоты 6000 футов, Гуазе увидел что самолет его ведущего горит. Клотц спокойно принял сообщение, продолжил свой заход и сбросил свои бомбы прямо в цель, а затем вышел из пике и отвернул налево, на 180 градусов. Встревоженный Гуазе оставался со своим товарищем, пока не увидел, как Клотц вылезает из самолета и пытается раскрыть парашют. Пока Клотц боролся со своим парашютом, тот внезапно раскрылся и повредил ему связки на руке. Через несколько секунд он приземлился на мокром рисовом поле в 400 метрах к югу от «Элиан-2». Теперь между гарнизоном «Элиан-2» и Вьетминем с Лысой горы началась гонка, кто первым доберется до Клотца. Со своего высотного наблюдательного пункта старшина Гуазе ясно понял, что происходит, и в свою очередь, снизился для обстрела Старой Лысой горы. По-видимому, это замедлило Вьетминь ровно настолько, чтобы иностранные легионеры первыми добрался до Клотца. В тот же вечер доктор Гровен вылечил его плечо в госпитале и на следующий день Клотц присоединился к майорам Герену и Бланше в качестве авианаводчика, став первым представителем ВМС Франции в не имевшем выходов к морю Дьенбьенфу.

Битва за три северные ОП «Югетт» закончилась. Она продолжалась почти целый месяц и стоила врагу большей части трех его полков убитыми и ранеными. По меньшей мере, добрая треть, если не больше, артиллерии Вьетминя была постоянно направлена на обстрел трех крошечных позиций «Югетт-1», «Югетт-6» и «Югетт-7». С французской стороны потери составили 500 человек, включая многих лучших бойцов гарнизона и один танк. И все же, то, что полковник Лангле называл «тремя смехотворными квадратами рисового поля» заставило дорого заплатить врага за его овладение 800 метрами пустой взлетно-посадочной полосы.

В отрывке, необычно откровенном для военного командира коммунистов, генерал Во Нгуен Зиап ясно показал, чего стоила битва за «Югетт» его собственным войскам:

«Однако главной чертой этой фазы сражения был ожесточенный характер боев… битва длилась очень долго, и все больше войск, которым пришлось сражаться без перерыва, были уставшими, измотанными и сталкивались с большим нервным напряжением… Наши войска не смогли избежать опустошения, что потребовало быстрой реорганизации и усиления… среди наших руководящих кадров и бойцов появлялись негативные реакционные тенденции, чьи проявления это страх многих быть убитым, страх понести потери, столкнуться с усталостью, трудностями и лишениями...»

Осадным силам Вьетминя потребуется время до 1 мая, чтобы оправиться от битвы за «Югетт», пополнить некоторые из своих истощенных полков на передовой и пополнить запас боеприпасов для последнего наступления.

Глава 8. Одинокая «Изабель»

Главная позиция Дьенбьенфу, даже в худший момент сражения, занимала почти квадратную милю. До самого последнего дня, восточные холмы укрывали, по крайней мере, ее часть от вражеской артиллерии, а крутой восточной берег Нам-Юм обеспечивал хотя бы небольшую защиту. Подразделения могли перемещаться с одного холма на другой и долго ползти по, казалось, бесконечной системе «метро», что по крайней мере, обеспечивало иллюзию относительной мобильности. В Дьенбьенфу были женщины: проститутки двух борделей, семьи горцев мео и мадемуазель де Галар. В мире, сошедшем с ума, даже такие жалкие остатки нормальности очень много значили для морального духа гарнизона.

Ничего этого не было на изолированном опорном пункте «Изабель». Здесь 1809 человек, одиннадцать 105-мм гаубиц и три танка находились на участке болотистой речной излучины, площадь которой никогда не превышала одной четвертой квадратной мили. На «Изабель» не было никаких участков местности, дающих укрытие, никаких кустов или деревьев, которые можно было бы использовать для маскировки, никаких женщин, на которых можно было бы хотя бы взглянуть издалека, и никакой системы тоннелей. Главная позиция Дьенбьенфу до последнего играла наступательную роль и по этой причине получала обильное подкрепление из полностью укомплектованных подразделений. Двойная задача ОП «Изабель» была проста — обеспечивать фланговый артиллерийский огонь по основной позиции и оставаться в живых. Массированных контратак быть не могло, потому что для их проведения не хватало войск. На самом деле, как вскоре стало очевидно, как только противник начал развертывать свои войска в полном составе и начал рыть свою всепроникающую систему траншей, в ОП «Изабель» и на основной позиции в Дьенбьенфу было недостаточно войск, чтобы поддерживать постоянную связь между двумя позициями. Потеря дорожного сообщения между «Изабель» и Дьенбьенфу, как и потеря основного аэродрома Дьенбьенфу в начале сражения, никто заранее не предвидел. Что касается вспомогательной взлетно-посадочной полосы, выровненной бульдозерами к северу от ОП «Изабель», то на нее село ровно два самолета, прежде чем она также попала под огонь коммунистов и стала непригодной для использования. На южном конце взлетно-посадочной полосы был построен специальный опорный пункт, должный служить связующим звеном с остальной частью ОП «Изабель», расположенной на другой стороне Нам-Юм.

Слова «опорный пункт», используемые для позиции на взлетно-посадочной полосе, были почти шуткой. Получивший официальное название «Изабель-5», он всем в Дьенбьенфу был известен как опорный пункт «Вьем», в честь молодого лейтенанта-резервиста, командовавшего занявшими его горцами-тай из 431-й и 432-й вспомогательных рот. Построенный как второстепенный, после того как были выстроены четыре других опорных пункта «Изабель», опорный пункт «Вьем» был выстроен поверх снесенных бульдозерами остатков французского довоенного сторожевого поста. Все деревья и кустарник на территории «Вьем» были срублены , чтобы послужить строительным материалом для оборудования основных позиций ОП «Изабель». В результате ОП «Вьетм» состоял из очень небольшого количества траншей, глубиной в четыре фута, вырытых прямо в земле и грязи; поскольку удерживать землю было нечем, вырытые глубже траншеи имели тенденцию обрушиваться на людей. Основная часть заграждений вокруг «Вьема» представляла собой просто заостренные бамбуковые колья и несколько мин, а не колючую проволоку. Она также ушла на основные позиции. Изолированные от остальной части ОП «Изабель» рекой Нам-Юм, лейтенант Вьем, четверо его французских сержантов и 219 тай из двух рот, жили в полной изоляции, вели собственную войну в грязи по колено и, как и Пять холмов с основной позицией, соединялись с остальной частью ОП «Изабель» только находившимся под постоянным огнем противника небольшим мостом.

Именно вражеская артиллерия стала главным проклятием ОП «Изабель». Поскольку его роль заключалась в огневой поддержке главной позиции Дьенбьенфу, он постоянно был объектом контрбатарейного огня Вьетминя, а небольшие размеры и полная неподвижность целей, превращали каждый вражеский снаряд в прямое попадание. Фактически, каждый уцелевший с ОП «Изабель» упоминал о нервирующем эффекте постоянного грохота вражеской артиллерии над головами. В результате, в отличие от главной позиции, люди на ОП «Изабель» не могли даже навестить своих товарищей в соседнем блиндаже, а любое перемещение с одного места на другое, будь то инструктаж, или поход в госпиталь или лазарет, или для того, чтобы облегчиться, стало вопросом жизни и смерти.

Что спасло гарнизон от быстрого физического уничтожения, так это, несомненно, тот факт, что командир ОП «Изабель» подполковник (произведен в полковники 16 апреля 1954 года) Андре Лаланд был во время Второй мировой войны артиллерийским командиром, и следовательно, полностью осознавал что его войскам необходимо окопаться, и окопаться глубоко. Даже десять лет спустя, некоторые из его подчиненных вспоминали, как Лаланд собрал их вместе еще до того, как началась битва и сказал: «У вьетов есть 105-миллиметровые. Вы должны иметь по крайней мере, один метр земли над своими головами». И Лаланда можно было увидеть лично осматривающим строительство опорных пунктов, чтобы убедиться, что они соответствуют его требованиям. Некоторые из его подчиненных, которые до 30 марта имели возможность посетить основную позицию в Дьенбьенфу, возвращались в ОП «Изабель» качая головами. Поскольку в Дьенбьенфу строительство надлежащих полевых укреплений было в значительной степени оставлено на усмотрение, или чувство ответственности отдельных командиров подразделений, очень часто самые энергичные командиры — те, кто надеялся, что вся битва при Дьенбьенфу будет очень мобильным делом, и потому считали строительство сложных блиндажей непризнанной формой трусости — меньше всего заботились о строительстве прочных полевых укреплений, даже если были доступны надлежащие материалы. Как мы уже видели, чаще всего их не было.

Лаланду, высокому офицеру Иностранного легиона с точеными чертами лица, был сорок один год, когда он принял командование на ОП «Изабель», и за его плечами была славная боевая карьера. Он был в составе французского экспедиционного корпуса в Норвегии в 1940 году и командовал разведывательным отрядом лыжников; он был тяжело ранен в Нарвике и был одним из первых последователей де Голля в движении «За свободную Францию». Он сражался почти на каждом поле боя «Свободной Франции» — и с 1 января 1942 года в составе 13-й полубригады Иностранного легиона. Он сражался в Сирии против французов Виши, в Ливии против немцев Роммеля, в Италии и во Франции. В 1946 году он был лучшим выпускником французского Военного колледжа, а после назначения в штаб-квартиру НАТО в 1953 году отправился добровольцем в Индокитай и получил командование 3-м полком Иностранного легиона и 6-й мобильной группой. То, что «Изабель» был так хорошо подготовлен для своей задачи, как это в конце концов оказалось, несомненно в значительной степени было благодаря собственным усилиям Лаланда. Также, несомненно, это было связано с тем, что противник отдавал атаке на основную позицию Дьенбьенфу, полный приоритет над всем остальным.

Зиап возложил задачу по блокированию «Изабель» на 57-й полк подполковника Хоанг Хай Тьена из 304-й дивизии Народной армии, усиленный на время битвы 888-м батальоном 176-го полка 316-й дивизии. Обе части полностью преуспели в своей задаче, так как в конце марта 1954 года Лаланд счел невозможным поддерживать пути сообщения с Дьенбьенфу. С другой стороны, окопавшимся вокруг ОП «Изабель» артиллерийским батареям, так и не удалось заткнуть рот 3-му дивизиону капитана Либье из 10-го колониального артиллерийского полка, последняя оставшаяся гаубица которого на 17.00 7-го мая оказалась последним способным вести огонь артиллерийским орудием во всем Дьенбьенфу. Что несомненно добавляло страданий ОП «Изабель», помимо того, что он был полностью изолирован даже от основной позиции, так это то, что он стал свалкой для всех подразделений, которые дрогнули и побежали в Дьенбьенфу. Таким образом, оставшиеся 200 с лишним тай 9-й роты 3-го батальона тай, под командованием майора Тимонье и капитана Дезире были отправлены на ОП «Изабель» после того, как они дрогнули и побежали на «Анн-Мари» 17 и 18 марта. Тот факт, что тридцать горцев лейтенанта Вьема дезертировали 30 марта с «Изабель-5», возможно имел какое-то отношение к прибытию деморализованных остатков 3-го батальона тай на ОП «Изабель». В течение последней недели марта, 120 уцелевших из 3-й роты 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров капитана Жандре, также прибыли на ОП «Изабель» после жестокого шока от атаки на опорный пункт «Габриэль». Легко догадаться, как это повлияло на боевой дух 2-го батальона 1-го полка алжирских тиральеров под командованием капитана Пьера Жансенеля.

Диспозиция в сражении за ОП «Изабель» была следующей: помимо опорного пункта «Вьем» и еще одного небольшого плацдарма за рекой Нам-Юм, удерживаемого Иностранным легионом на южном краю ОП «Изабель», его основная позиция была разделена на четыре опорных пункта. «Изабель-1» удерживался 2-м батальоном 1-го полка алжирских тиральеров; «Изабель-2» — остатками 3-го батальона тай и 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров; и основная часть «Изабель-3» и «Изабель-4» 3-м батальоном 3-го полка Иностранного легиона. Небольшое возвышение в середине центральной позиции занимал командный пункт, госпиталь и основная часть позиций артиллерийских батарей. Взвод из трех танков, под командованием лейтенанта Прео, был окопан недалеко от опорного пункта «Вьем», поскольку этот опорный пункт вероятнее всего нуждался в танках и поскольку он также представлял собой, за исключением западного фланга, обращенного к суше, единственный выход из излучины Нам-Юм, которая окружала опорный пункт почти с трех сторон.

Пятница, 2 апреля 1954 года

С началом атаки Вьетминя на ОП «Доминик» 30 марта, ОП «Изабель» также впервые столкнулся с интенсивным контрбатарейным огнем коммунистов по своим артиллерийским позициям. Эффект был разрушительным, и в 00.45 ОП «Изабель» сообщил, что из одиннадцати орудий способны все еще стрелять только четыре. В некоторых случаях, это означало, что был разрушен орудийный дворик, но орудие было цело, когда его извлекли из-под обломков; в других случаях, это означало что было частично повреждено само орудие и что запасные части для него придется сбрасывать с парашютом — операция, которая чудесным образом работала почти до конца. А в некоторых случаях, это просто означало, что были уничтожены орудийные расчеты. На ОП «Изабель» имел место последний случай, так как в 10.35 опорный пункт сообщал о девяти орудиях, способных вести огонь, но только о шести имеющихся в наличии орудийных расчетах и потребовал немедленного десантирования дополнительных орудийных расчетов. В 20.45 с него снова сообщили об интенсивном артиллерийском обстреле. Когда началась битва, на ОП «Изабель» располагались следующие подразделения:

2-й батальон 1 полка алжирских тиральеров — 545 человек;

3-й батальон 3 полка Иностранного легиона — 426 человек;

Горцы тай — 410 человек;

3-й дивизион 10 колониального артиллерийского полка — 116 человек;

5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров — 116 человек;

Прочие — 50 человек;

Итого: 1 663 человека.

Этому отряду противостояли около 3500 первоклассных бойцов коммунистов.

4 апреля — 11 апреля 1954 года

4 апреля начало усиливаться давление на западном фланге ОП «Изабель», где иностранные легионеры начали замечать те же самые смертоносные окопы, которые собирались удушить ОП «Югетт» в шести милях к северу. 5-го апреля эти окопы достигли рубежа 100 метров от ОП «Изабель», и легионеры, как и их товарищи на севере, теперь начали дорого обходящиеся контратаки, чтобы засыпать штурмовые траншеи. В северо-восточном углу маленькие тай Вьема делали то же самое, но в худших условиях. 30 — 31 марта они отбили сильную атаку 63-й разведывательной роты Вьетминя, которая длилась двенадцать часов и заставившую Вьема запросить фланкирующий артиллерийский огонь с ОП «Клодин» в радиусе 100 метров от его собственных позиций. Его собственная батарея легких 60-мм минометов выпустила в ту ночь 600 мин при возвышении 80 градусов без дополнительной пороховой навески; то есть, мины должны были ложиться едва за пределами его собственных окопов. После этой неудачи, 57-й полк и его мощные средства огневой поддержки приступили к уничтожению позиции по частям.

12 апреля — 19 апреля 1954 года

15 апреля, когда десять процентов его бойцов погибли, а сорок процентов пропали без вести или попали в плен, Вьем попросил полковника Лаланда временно сменить его подразделение на «Изабель-5». Лаланд согласился, и на замену Вьему была направлена 9-я рота 3-го батальона тай, под командованием капитана Дезире. Но смена не прошла незамеченной со стороны противника; она была встречена интенсивным артиллерийским огнем и коренастый бородатый капитан Дезире был тяжело ранен в грудь и ноги при попытке пересечь Нам-Юм. Его заместитель, лейтенант Сьов, принял командование 9-й ротой 3-го батальона тай на опорном пункте «Вьем». Отныне небольшой опорный пункт должен был выполнять для ОП «Изабель» те же задачи, которые Пять холмов выполняли для основной позиции Дьенбьенфу. При этом он стал объектом постоянных атак. В попытке предоставить гарнизону некоторое пространство для маневра, танковый взвод Прео, с поддержкой легионеров из 3-го батальона 3-го пехотного полка ИЛ совершил оказавшуюся безрезультатной вылазку, за которой последовала еще одна атака коммунистов на «Вьем» 19 апреля. Контратакой тай и легионеров в 17.00 того же дня, вклинение противника почти удалось ликвидировать.

20 апреля — 27 апреля 1954 года

Лейтенант Сьов из 9-й роты 3-го батальона тай, был убит на ОП «Вьем» в 22.15 21 апреля. Как и большинство французских офицеров на этом акре укрепленной топи, он продержался около недели. Но, как и в случае с «Элиан-2» на основной позиции, французы решили его отстаивать, и как и «Элиан-2», ОП «Вьем» будет держаться до горького конца.

ОП «Изабель» в гораздо большой степени, чем основная позиция, страдал от проблемы ошибок при сбросе грузов. С потерей контроля над южной оконечностью взлетно-посадочной полосы в конце марта, единственными доступными зонами выброски остались те, которые находились непосредственно над плачевно маленькой целью основных опорных пунктов «Изабель». Грузовой самолет, даже летящий со скоростью, близкой к скорости сваливания, пересек бы весь ОП «Изабель» примерно за две секунды; следовательно, даже самая малейшая навигационная ошибка (а их было много и можно было их простить, когда пилоты входили в завесу зенитного огня над долиной) означала что грузы выйдут за пределы периметра и будут захвачены противником. В случае «Изабель» это означало, что последняя горячая пища была съедена 19 апреля, а вечером 20 апреля продовольствие полностью закончилось у всего гарнизона, за исключением тяжелораненых, которых посадили на минимальный паек. В 14.00 Лаланд кратко сообщил о своей ситуации следующим образом:

2-й батальон 1-го полка алжирских тиральеров — 490 человек;

3-й батальон 3-го полка Иностранного легиона — 400 человек;

Тай — 370 человек;

5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров и остальные — 140 человек;

Итого: 1400 человек.

В небольшом госпитале опорного пункта теперь также находилось 117 тяжело раненых, которых больше нельзя было эвакуировать в основной госпиталь Дьенбьенфу, не говоря уже о том, чтобы забрать самолетом. Еще 136 человек погибли или пропали без вести. У артиллерии все еще было восемь гаубиц и два из трех танков М-24 все еще были на ходу. Другими словами, общий показатель потерь составил 15 процентов. Это, наряду с постоянными артиллерийскими обстрелами и голодовкой в последние дни, должно было привести к кризису. Это произошло 26 апреля.

В тот день Лаланд отдал приказ Жансенелю отобрать четыре свои лучших взвода для контратаки против штурмовых окопов коммунистов к северо-востоку от опорного пункта «Вьем». По данным разведки, в ходе контратаки надо было преодолеть только одну траншею противника. Как оказалось, там было две вражеские траншеи, одна за другой, и атаки алжирцев 18 и 19 апреля столкнулись с трудностями. От полного уничтожения алжирцев спасло то, то лейтенант Прео бросил в бой два своих оставшихся «Бизона» и прикрывал отход алжирцев обратно к «Изабель-4». Маленькая рота потеряла в бою шестерых убитыми и двадцать два ранеными.

То, что произошло дальше, по сей день не удалось восстановить в подробностях, так как почти все участники крайне неохотно рассказывают всю историю.

После возвращения отряда алжирцев на основную позицию, полковник Лаланд почувствовал, что после второй неудачной атаки за одну неделю, необходим показательный пример, во избежание деморализации остальных подразделений, и он решил использовать суровую крайнюю меру, редко применяемую в любой армии: казнь за трусость. Суды по обвинению в трусости крайне редки. На протяжении всей Второй мировой войны, армия Соединенных Штатов казнила только одного человека, рядового Словика, в связи с таким обвинением. Во время войны в Корее, по-видимому, был только один такой судебный процесс и подсудимый мог ходатайствовать о менее тяжком обвинении. Во Франции крупномасштабный мятеж войск на фронте в 1917 году был жестоко подавлен, и как минимум одно подразделение было подвергнуто децимации в буквальном смысле слова: то есть, каждый десятый человек был казнен в качестве назидания остальным, вне зависимости от его личной вины. Теперь Лаланд решил применить этот древний железный закон к роте, которая потерпела неудачу, и приказал командирам взводов выбрать двух человек, каждого из которых поставят перед расстрельной командой в 18.00 тем же вечером.

Во 2-м батальоне 1-го полка алжирских тиральеров 8-й ротой командовал алжирец по национальности, лейтенант Шейк Белабише. Он не участвовал в тот день в неудачной операции, но один из его взводов участвовал, и бородатый старший сержант, ветеран-алжирец с четырнадцатью наградами за храбрость, пришел к нему, после того, как распространилась весть о наказании.

— Лейтенант, — заявил сержант, — Я не собираюсь выбирать двух парней из нашего взвода на расстрел! Мы все были одинаково храбры и одинаково старались. Они могут либо расстрелять нас всех, либо им лучше не расстреливать никого.

Белабише сначала позвонил капитану Жандру, чтобы сообщить ему эту новость. Жандр тоже слышал об этом и подумал, что «кто-то сошел с ума». Вскоре после этого Жансенель поговорил по телефону с Белабише и обсудил с ним сорванную атаку. Жансенель чувствовал, что учитывая ошибку, допущенную разведкой, операция прошла настолько хорошо, насколько можно было ожидать; но когда Белабише затем возразил, что в связи с этим не требуется суровое наказание, которое должно было последовать, Жансенель просто ответил:

— Полковник принял такое решение. Я могу его только передать на исполнение.

— Капитан, — спросил Белабише, — Вы понимаете последствия этого?

— Я знаю алжирских тиральеров лучше чем вы, лейтенант, и я знаю, как удержать их в узде.

После этого Белабише потерял над собой контроль:

— Послушайте, капитан, тиральеры стоят прямо здесь, с автоматами на изготовку. Если вы хотите их заполучить, это закончится тем, что мы будем стрелять друг в друга, а вьеты в конечном итоге, добьют тех, кто останется. Подумайте об этом хорошенько!

После этого Белабише решил пойти и повидаться лично с Лаландом. Сначала Лаланд настаивал на том, чтобы казнь состоялась, в соответствии с принятым решением. Но затем Белабише прямо заявил ему, что когда его собственные иностранные легионеры не смогли прорваться и фактически, «побежали как кролики», никто не отправился на расстрел. Никто из алжирцев никогда не поймет, почему к одному и тому же поступку должны применяться два разных стандарта суждения. Лаланд успокоил молодого офицера и наконец, Белабише тихо сказал:

— Как Вы думаете, мой полковник, мы можем ли позволить себе разбрасываться теми немногими войсками, что у нас есть? Я получил ровно одного человека, в качестве подкрепления по воздуху, взамен тех шестидесяти, что мы потеряли.

Лаланд обдумал это, а затем нашел решение дилеммы. Он чувствовал, что не может полностью отступить, не уступив войскам, которые были на грани мятежа, хотя ситуация вполне могла быть создана его собственными действиями. После этого он велел Белабише вернуться к алжирским тиральерам и сказать им, что будет проведен суд, но эти люди будут оправданы. С этими заверениями в руках, Белабише вернулся к своим солдатам.

И в тот вечер действительно состоялась фантастическая сцена. В одном из блиндажей был созван официальный военный трибунал, с участием трех капитанов и трех лейтенантов. Сбитые с толку алжирские тиральеры, которые были отобраны для судебного разбирательства, стояли перед трибуналом с назначенным им защитником, французским офицером из другого батальона на этой позиции. Под разрывами снарядов коммунистов над головой, в тусклом свете голой электрической лампочки, подвешенной на проводах к крыше блиндажа, прокурор представил свои обвинения; адвокат тиральеров представил свою защиту; и присяжные ненадолго покинули помещение, чтобы обсудить ситуацию. Они должным образом вынесли вердикт «невиновны», и тиральеры, так же сбитые с толку, как и прежде, и едва понимавшие, о чем шла речь во время всей этой церемонии, вернулись в разгар артиллерийского обстрела в свои блиндажи.

Белабише вздохнул с облегчением, и вернувшись на свой КП, встретил Жансенеля, который сообщил ему, что наконец-то утвержден его орден Почетного Легиона, к которому он был представлен несколько недель назад. Белабише поблагодарил его, а затем добавил:

— Я рад, что он у меня есть, но на самом деле, я заработал его всего несколько часов назад.

В тот же вечер, де Кастр отправил личную телеграмму генералу Коньи, в которой события этого дня на ОП «Изабель» напрямую не упоминались. Фактически, сомнительно, чтобы Лаланд сообщал о них де Кастру в то время. Но телеграмма содержала следующий красноречивый отрывок: «ОП «Изабель» сообщает об очень сильном снижении боевого духа среди североафриканских войск. Они просят, чтобы их также упомянули в приказах».

С наступлением сезона дождей большая часть ОП «Изабель» превратилась в болото, а опорный пункт «Вьем», в частности, превратился в топь, глубиной по колено. Контратака легионеров и тай 27 апреля, направленная на ликвидацию вклинения Вьетминя в северо-восточный угол ОП «Вьем» закончилась столь же плачевно, как и накануне атака алжирцев. И артиллерийская поддержка от ОП «Клодин» была скудной для помощи ОП «Изабель» в его затруднительном положении, с учетом того, что основная позиция Дьенбьенфу была перед лицом собственной агонии (гаубицы самого ОП «Изабель» были слишком близко, чтобы оказать эффективную огневую поддержку).

Четверг, 29 апреля 1954 года

В 22.25 возникла новая угроза для сильно потрепанного ОП «Вьем», когда в передовых окопах коммунистов появилось несколько мощных 75-мм безоткатных орудий, в сочетании с убийственным огнем 105-мм гаубиц, использующих новые американские взрыватели с замедлением в ошибочно сброшенных французских артиллерийских снарядах. В течение нескольких минут заливаемые дождем блиндажи и щели «Вьема» превратились в полный хаос, в котором искали отчаянно искали убежища ошеломленные уцелевшие тай из 3-го батальона и Вьема. Через несколько минут в бой вступили танки лейтенанта Прео, пушки которых могли вести огонь прямой наводкой для поддержки пехоты. Но артиллеристы коммунистов были к ним готовы. На их позицию обрушился дождь 105-мм снарядов и вскоре серьезно поврежденный танк «Ратисбон» замолчал. На этот раз, казалось, 57-й полк был полон решимости покончить с ОП «Изабель» или, по крайней мере, заставить замолчать ее артиллерию. Непрекращающийся ливень снарядов продолжал обрушиваться на остальную часть позиции.

Пятница, 30 апреля 1954 года

Ситуация внутри ОП «Изабель» ухудшилась еще больше, когда гарнизон увидел явное нежелание транспортников ВВС рисковать ради их снабжения. В 02.00 ОП «Изабель» передал по радио, что семь самолетов С-47 кружили над позицией, встречая лишь очень слабый зенитный огонь, но при этом они сбрасывали своих десантников почти бессмысленными мизерными партиями. Один самолет развернулся, не сбросив ничего, второй самолет сбросил только четырех парашютистов, а все остальные в итоге сбросили шестьдесят пять человек, из которых неудачно приземлился только один.

Но это была не единственная проблема, с которой в тот день столкнулся ОП «Изабель». На прошлой неделе закончилось продовольствие, а теперь заканчивались артиллерийские боеприпасы. В течение последних десяти дней ОП «Изабель» запрашивал в среднем по 1700 снарядов калибра 105 мм в день, поскольку часть его гаубиц, лучше окопанных, так как вели огонь только в одном направлении, принимали все более значимое участие в обороне восточных высот Дьенбьенфу. Тем не менее, он получал в среднем только 348 снарядов каждые двадцать четыре часа. Теперь де Кастр потребовал, чтобы Ханой создал резерв из 8000 снарядов на ОП «Изабель», тем более что зенитная артиллерия противника была слабее вблизи южного опорного пункта, чем вокруг основного узла сопротивления Дьенбьенфу. С иронией де Кастр признал, что «это повлечет за собой некоторый риск для транспортной авиации, но наша ситуация здесь требует, чтобы они тоже взяли на себя некоторые риски».

30 апреля был также традиционным праздником Иностранного легиона, «Камерон». В этот день в 1863 году, небольшая рота Иностранного легиона, сражалась насмерть, на манер Аламо, в мексиканской «Гасиенде де Камероне», прикрывая отступление к побережью французских войск, прибывших в Мексику для поддержки императора Максимилиана, австрийца по происхождению. Церемониал включает в себя чтение отчета о битве самым молодым легионером, праздничный ужин и посвящение в почетные члены Иностранного легиона особо достойных не-легионеров.

На ОП «Изабель» традиция не была нарушена. Поскольку со вчерашнего дня вся позиция постоянно находилась под огнем, а периметр опорного пункта «Вьем» был прорван в трех местах, День Камерона был отпразднован соответствующе. Сам полковник Лаланд спел традиционную песню Иностранного легиона «Смотри, вот кровяная колбаса...», а два священника, преподобный Пьер Тиссо и отец Гидон, были удостоены звания почетных рядовых первого класса Иностранного легиона. Тиссо был единственным протестантским священником во всем Дьенбьенфу и оказался в «Изабель» случайно, когда уже не было возможность пробить путь к основной позиции. Гидон был миссионером в племени тай в Лайтяу, и в декабре 1953 года отправился с ними в Дьенбьенфу, и также застрял в «Изабель», когда тот был окружен. Вместе с гарнизоном, он отправился в лагеря военнопленных и до конца разделил его судьбу. Неустрашимый, он позже вернулся к работе миссионера и в 1959 году я встретил его в северо-восточном Тайланде, в Убон-Раджтани, все еще распространяющего Евангелие.

Суббота — понедельник, 1 — 3 мая 1945 года

В связи с тем, что началась атака на основную позицию, коммунисты также усилили давление на ОП «Изабель». В ночь на 1 мая, они совершили свой первый настоящий прорыв в северо-восточном углу ОП «Вьем». С другой стороны, легионеры с западного фланга совершили вылазку, чтобы засыпать окопы коммунистов и достигли точки в 200 метрах к северо-западу от ОП «Изабель», где они сделали странное открытие: мертвый африканец в форме коммунистов. Поскольку у него не было при себе документов, удостоверяющего личность, было невозможно определить, был ли он французским африканским солдатом-перебежчиком, взятым в плен коммунистами, или он был обученным в Китае «добровольцем».

Однако, тем временем, продолжалась атака коммунистов на «Вьем». В 02.00 2 мая 57-му полку удалось закрепиться на позиции, которую теперь обороняла 11-я рота 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона, алжирцы и два танка. В 08.30 французы насчитали 100 тел бойцов Вьетминя на колючей проволоке. К полудню только шесть из первоначальных одиннадцати гаубиц все еще вели огонь.

В 12.20 французы снова контратаковали «Вьем», но были снова остановлены. Но третья контратака в 16.10, наконец удалась. То, что осталось от опорного пункта «Вьем» было просто невероятным болотом из гниющих тел, взорвавшихся боеприпасов и воронок от снарядов. Не было никакой различимой позиции. Лаланд решил не пытаться разместить там гарнизон, но оставить патруль для наблюдения. В 24.00 артиллерийские снаряды коммунистов снова посыпались дождем на измученный «Вьем». Уцелевшие из патруля начали отступать. Этот день стоил французам пяти убитых, одного пропавшего без вести и двадцати двух раненых.

На следующий день Иностранный легион снова пробился через колючую проволоку на западном фланге в передовые траншеи коммунистов, которые были зачищены в рукопашном бою. Легионеры насчитали восемь убитых коммунистов и многих других ранеными, и принесли с собой девятнадцать автоматов и две винтовки. На ОП «Вьем» патруль захватил 75-мм безоткатное орудие коммунистов. Во всяком случае, эти последние операции показывают, что вопреки некоторым сообщениям, изолированный ОП «Изабель» не ожидал своей участи пассивно.

Вторник — четверг, 4 — 6 мая 1954 года

Несмотря на непрекращающийся обстрел, в котором теперь также участвовали 75-мм горные гаубицы, иностранные легионеры провели еще одну операцию в системе траншей Вьетминя к западу от ОП «Изабель» в разгар муссонного шторма. На этот раз, однако, они напали на подготовленного и ожидающего их врага. Когда легионеры наконец поздно ночью отступили, они потеряли двоих убитыми и тридцать ранеными, включая двух своих офицеров. В тот же день преподобный Тиссо был ранен осколками снаряда коммунистов. 5 мая Лаланд получил совершенно секретное сообщение, информирующего его о предполагаемой операции по прорыву под кодовым названием «Альбатрос». Как будет видно позже, план предусматривал прорыв на юг, в Лаос, через ОП «Изабель», причем последнему пришлось бы в течение нескольких часов играть незавидную роль удерживающей позиции и арьергарда. Позже мне сказали, что Лаланд чувствовал, что сообщение плана войскам, или даже своим подчиненным командирам, может иметь деморализующий эффект. Он решил пока держать его при себе, в результате чего, когда он и его собственные части были оставлены, чтобы провести «Альбатрос» самостоятельно, им пришлось сделать это без какой-либо подготовки.

6 мая «Изабель» исчез под постоянным облаком взрывающейся грязи. Батареи коммунистов, намереваясь нейтрализовать ту последнюю помощь, которую гаубицы Либье могли оказать основной позиции, поддерживали непрерывный обстрел всего опорного пункта. «Вьем» стал ничейной землей, но гарнизон «Изабель» мог немного гордиться тем фактом, что до конца ни одному подразделению Вьетминя так и не удалось надолго удержать хотя бы клочок территории опорного пункта. В 22.00 череда тяжелых взрывов расколола ОП «Изабель», когда снаряды коммунистов нашли свою цель, и три из оставшихся 105-мм были уничтожены вместе с боеприпасами и расчетами. К полуночи на позиции оставалась только одна, последняя гаубица. Третий дивизион 10 колониального артиллерийского полка выполнил свой долг до конца.

Пятница, 7 мая 1954 года

В течение всей ночи с 6 на 7 мая не прекращался вражеский артиллерийский обстрел «Изабель». Слушая радиопереговоры, на ОП «Изабель» поняли, что Дьенбьенфу умирает. К полудню 7 мая Лаланд и его люди могли наблюдать взрывы и пожары на складах в Дьенбьенфу, а около четырех часов Лаланд получил вызов по рации от де Кастра. Поскольку Лаланд служил в войсках «Свободной Франции» вместе с британской восьмой армией в Египте, оба человека могли легко разговаривать на английском для большей секретности.

Де Кастр сказал Лаланду:

— Боюсь, мне придется сдаться. Теперь вы можете попытаться провести «Альбатрос».

Де Кастр также сказал Лаланду, что вместо того, чтобы пытаться прорваться на юго-запад, что, по-видимому, было кратчайшим расстоянием до дружественных войск, но где их, скорее всего, будут ждать блок-посты коммунистов, войска Лаланда должны попытаться прорваться на юго-восток. Поскольку это направление вело вглубь вражеской территории, оно вероятно, не так хорошо охранялось. Кроме того, небольшие группы коммандос и горцев из GCMA, действующие далеко впереди спасательного отряда «Кондор» полковника Буше де Кревкера, осторожно продвигались по самому краю южной оконечности долины. Очень осторожно их радиопередатчик установил контакт с командным каналом «Изабель», и теперь, когда кольцо осады коммунистов стало герметичным, Лаланд приказал лейтенанту Вьему и его партизанам тай, вернуться к своей традиционной роли и попытаться прорваться в направлении отряда французских коммандос под кодовым названием «Кондор». Со своего наблюдательного пункта на высотах близ Бан Кан, отряд коммандос мог совершенно ясно видеть ОП «Изабель».

Как позже скажет один из выживших в одиноком южном опорном пункте, оборона «Изабель» была «адом в очень маленьком месте».

Глава 9. «Гриф», «Кондор» и «Альбатрос»

Агония Дьенбьенфу должна была стать объектом международных разногласий между Францией, Соединенными Штатами и Великобританией, последствия которых все еще дают о себе знать более десяти лет спустя. Со стороны коммунистов, Дьенбьенфу представляет собой тот вид военной победы, которая имеет широкий политический эффект. На Западе, Дьенбьенфу представляет собой для французов крайнюю степень американской нерешительности и британской черствости. В Соединенных Штатах, которые в 1966 году глубоко привержены обеспечению выживания Республики Южного Вьетнама (Республика Вьетнам — прим. перев.), призрак Дьенбьенфу все еще преследует умы военных и политических планировщиков. Что по сей день остается важным, так это эпизод, который привел к провалу действий союзников по предотвращению поражения Франции при Дьенбьенфу. Здесь действия Америки во Вьетнаме после преднамеренной бомбардировки территории Северного Вьетнама 8 февраля 1965 года, красноречиво показывают, что некоторые выводы из предыдущего опыта были сделаны.

Именно потому, что политическая подоплека, имевшая место в те трагические дни весны 1954 года, все еще актуальна сегодня для Соединенных Штатов, трудно получить целостную картину того, что именно происходило, из американских официальных источников. К счастью, французские и британские источники больше не связаны такими ограничениями. Несколько высокопоставленных чиновников обеих стран (например, среди прочих, занимавший тогда пост министра иностранных дел Великобритании сэр Энтони Иден; и занимавший тогда пост премьер-министра Франции Жозеф Ланьель) опубликовали отчеты, которые в значительной степени согласуются друг с другом в отношении последовательности событий. В Соединенных Штатах, том мемуаров, опубликованных президентом Эйзенхауэром, и некоторые статьи в прессе, правильность которых не отрицал покойный госсекретарь Джон Фостер Даллес, также вносят вклад в общую картину.

В американской внешней политике судьбы Кореи и Индокитая считались тесно связанными с момента начала войны в Корее в июне 1950 года и до окончания правления администрации Трумэна в январе 1953 года. Эта общая концепция политики включала в качестве одного из своих основных принципов, что ни одна из западных держав, участвующих в военных операциях против коммунистического агрессора, не будет вести переговоры о сепаратном прекращении огня, поскольку непосредственным результатом станет увеличение бремени для других театров военных действий. В качестве услуги за то, что французы прервали ведущиеся с Вьетминем переговоры, Соединенные Штаты согласились брать на себя все возрастающую часть финансового бремени войны в Индокитае. Близость отношений между Индокитаем и войной в Корее становится действительно очевидной, если вспомнить, что Женевская конференция 1954 года, хотя она касалась почти исключительно Индокитая, все еще официально объявлялась конференцией по урегулированию как проблемы Кореи, так и Индокитая.

Однако, на самом деле, администрация Дуайта Эйзенхауэра сочла более важным выполнить свои обязательства перед американскими избирателями по урегулированию дорогостоящего корейского тупика путем какого-либо прекращения огня. Когда коммунистические державы согласились на договоренность, по условиям которого две Кореи оставались разделенными по линии фронта, которая более или менее лежала по изначальной 38-й параллели, администрация ее одобрила, и 27 июля 1953 года было подписано соглашение о прекращении огня. Не удалось пока найти записи, показывающие предпринимало ли французское правительство того времени решительные усилия либо для предотвращения одностороннего прекращения огня в Корее, либо для того, чтобы поставить его в зависимость от аналогичных проявлений доброй воли со стороны коммунистов во Вьетнаме. Но тогдашний премьер-министр ясно дает понять в своей книге на эту тему, что он лично информировал Наварра на заседании французского Комитета национальной обороны (эквивалент американского Совета национальной безопасности), что французское правительство намерено начать переговоры о прекращении огня, как только будет подписано такое соглашение в Корее. В любом случае, как я знаю из личного опыта, так как я был в Ханое в течение всего лета 1953 года, возросший объем новых поставок для коммунистов и китайских инструкторов для Вьетминя дал о себе знать сразу же после прекращения огня в Корее. Эта причинно-следственная связь между окончанием войны в Корее и увеличением военного бремени в Индокитае с готовностью признается президентом Эйзенхауэром:

«К концу 1953 года последствия прекращения военных действий в Корее начали ощущаться в Индокитае. Китайские коммунисты теперь смогли сэкономить значительное возросшее количество материальных средств в виде оружия и боеприпасов (в основном поставляемых Советами) для использования на фронте в Индокитае. Направлялось все больше советников и китайцы могли передать Вьетминю свой опыт по организации тылового снабжения, полученный ими во время войны в Корее».

Другие современные американские источники ясно дают понять, что эти последствия прекращения огня в Корее были в то время четко осознаны, но, по-видимому, считалось что это приемлемый риск. Главный переговорщик в Корее Артур Дин, который также был юридически партнером Джона Фостера Даллеса, свидетельствовал перед комитетом Сената по международным отношениям в январе 1957 года, «что было заранее известно, что перемирие в Корее высвободит китайские войска для нападения на французский Индокитай». На вопрос занимавшего тогда пост сенатора Хьюберта Хамфри, сложилось ли у него впечатление что коммунисты согласились на перемирие в Корее «для того, чтобы иметь возможность свободно переместиться в Индокитай», Дин ответил что это его мнение и продолжил, сказав что в июне 1953 года администрация направила генерал-лейтенанта Джона О'Дэниэла, занимавшего в то время пост командующего вооруженными силами США на Тихом океане, чтобы провести обзор ситуации в Индокитае, и что по результатам его миссии, французы могли противостоять давлению при увеличении американской помощи. Как и в случае с самим Дьенбьенфу, оптимизм генерала О'Дэниэла не был оправдан последующими событиями. В отсутствии каких-либо документов со стороны коммунистов, трудно утверждать, восприняли ли Москва, Пекин (тогда еще тесно с ней связанный) и Вьетминь в джунглях, одностороннее прекращение огня в Корее как «сигнал» о том, что прямая американская помощь французам при еще большем ухудшении ситуации в Индокитае будет чем-либо еще, кроме заверений.

С другой стороны, когда Соединенные Штаты вышли из военной конфронтации с коммунизмом на условиях, которые могли (и были подвергнуты) критике правыми элементами как «умиротворение», администрация Эйзенхауэра больше не была особо заинтересована в создании в Индокитае еще одной ситуации, которая могла привести только к еще одному примирению с коммунизмом на основе, которая была далека от победы. Эта точка зрения привела осенью 1953 года к значительному ужесточению американской позиции относительно переговоров в Индокитае. Непосредственным результатом этой новой позиции стало значительное ослабление давления на Францию с целью предоставления, или завершения предоставления независимости государствам Индокитая; предоставление Франции дополнительных 385 миллионов долларов США для конкретной цели реализации плана Наварра и обмен письмами 29 сентября 1953 года, который предусматривал более широкие консультации между правительствами двух стран в отношении Индокитая, что было истолковано во французском парламенте так, что Франция не может вести переговоры о прекращении огня в Индокитае с Вьетминем или Пекином без предварительного одобрения Америки. В самой Франции поддержка Америкой стратегии добиваться улучшения военной ситуации до начала переговоров, была хорошо воспринята консервативной коалицией, которая тогда контролировала французское правительство. Предложение, сделанное Хо Ши Мином через Швецию 29 ноября 1953 года (то есть, едва ли через неделю после первой высадки французов в Дьенбьенфу), о прямых переговорах с Францией на основе простого перемирия на поле боя, так и не получило официального ответа.

В течение зимы 1953-54 годов мало что произошло, что заставило бы Париж или Вашингтон по-иному взглянуть на ситуацию. Согласно его собственным воспоминаниям, президент Эйзенхауэр все еще считал в январе 1954 года, что сухопутные войска Соединенных Штатов не потребуются в Юго-Восточной Азии и что американские воздушные удары в поддержку французов против сил коммунистов, развернутых в джунглях, будут малоэффективны и по его словам, «создадут двойную угрозу; это был бы акт войны, который мог повлечь за собой риск вмешательства и поражения». В любом случая, такая поддержка со стороны американцев в то время рассматривалась чисто гипотетически. Как было показано ранее, американские военные наблюдатели, которым доверял лично президент, с готовностью отвергли пессимистические заявления, даже сделанные высокопоставленными французскими чиновниками, которые были в лучшем положении, чтобы знать, как обстоят дела у их военных в Индокитае. Насколько сильно дезинформирована администрация в Вашингтоне, стало ясно после первых атак на Дьенбьенфу. Даже десять лет спустя Эйзенхауэр все еще задавался вопросом о пессимизме, проявленном французами после падения опорных пунктов «Беатрис» и «Габриэль», поскольку, по его мнению, «хорошо окопавшиеся» французы не должны были испытывать проблем с отражением даже более многочисленных атакующих войск. Очевидно, генерал О'Дэниэл не заметил, или не сообщил об очевидных недостатках позиции Дьенбьенфу, помимо ее расположения на дне долины.

Но была еще одна проблема, которая глубоко волновала французов: что, если китайцы бросят в бой свои военно-воздушные силы? За предыдущие два года французская разведка сообщила о наличии нескольких китайских аэродромов в непосредственной близости у северо-вьетнамской границы. На этих аэродромах были замечены современные на тот момент МиГ-15, и на некоторых из них, как утверждалось, были опознавательные знаки Вьетминя, а не Китая. Во время предыдущих конференций «Квинпарт», была рассмотрена возможность нападения китайцев, по аналогии с Кореей, на французов в Индокитае и французы разработали на случай непредвиденных обстоятельств план под подходящим кодовым названием «Дамокл», который предусматривал немедленное отступление всех французских войск в Северном Индокитае на плацдарм в дельте Красной реки и занятие оборонительной линии через узкую талию полуострова Индокитай до тех пор, пока не прибудут войска американцев и остальных союзников. «Дамокл» также предусматривал немедленно вмешательство военно-воздушных сил Соединенных Штатов над Индокитаем. Как будет видно, в течение следующих нескольких недель государственный секретарь Даллес, вице-президент Ричард М. Никсон и занимавший в то время пост председателя Объединенного комитета начальников штабов адмирал Артур Б. Рэдфорд использовали все имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы показать, что условия для запуска «Дамокла» действительно имели место в Индокитае, и особенно в долине Дьенбьенфу.

Трехнедельная поездка для ознакомления с делами в Индокитае, предпринятая министром обороны Франции Рене Плеваном, лишь усилила пессимизм французского правительства. В ходе заседания французского Комитета национальной обороны 11 марта 1954 года, Плеван сообщил премьер-министру, что во избежание каких-либо недоразумений с Соединенными Штатами, которые, по его словам, все еще «казалось, рассчитывали на возможность довольно быстрого военного решения», он отправит председателя французского Объединенного комитета начальников штабов генерала Поля Эли в Вашингтон. Генерал Эли ранее служил в Вашингтоне в качестве старшего представителя Франции в Постоянной группе НАТО и был известен своими дружескими чувствами к Соединенным Штатам, и таким образом, был хорошим выбором для этой задачи, за исключением того факта, что его понимание английского языка было несколько ограниченным.

Когда Эли 20 марта прибыл в Вашингтон, «Беатрис» и «Габриэль» пали после короткого боя, а «Анн-Мари-1» и «Анн-Мари-2» были тремя днями ранее оставлены 3-м батальоном тай. Когда Эли начал свои беседы с госсекретарем Даллесом, его братом Алленом Даллесом, занимавшим тогда пост директора Центрального разведывательного управления, вице-президентом Никсоном и генералом Мэтью Риджуэем, начальником штаба Армии США, аэродром Дьенбьенфу находился под сильным огнем и эвакуация раненых была под угрозой . Эли также встретился с президентом Эйзенхауэром и — редкая привилегия для иностранного офицера — присутствовал на заседании Объединенного комитета начальников штабов США. Когда Джон Фостер Даллес снова встретился с Эли во вторник, 23 марта, на официальной рабочей сессии в Государственном департаменте, он благоразумно не связал Соединенные Штаты обязательством предпринимать какие-либо действия в поддержку французов.

Доступны две версии обсуждаемых ключевых моментов. Согласно меморандуму, подготовленному Даллесом для президента Эйзенхауэра, Даллес сказал Эли, что Соединенные Штаты не могут позволить себе рисковать своим престижем в военной операции «и потерпеть поражение, которое будет иметь последствия во всем мире». По словам Эли, возможность американского вмешательства была прямо поднята, но, говорит Эли, «— и я настаиваю на этом — стала бы возможной только в случае гипотетических действий китайской авиации в Индокитае».

Но пока Эли был в Соединенных Штатах, Вьетминь в Дьенбьенфу явил свою новую мощную артиллерию, и прежде всего, свои китайские зенитные батареи. Вопреки ожиданиям, тогда китайское вмешательство приняло форму не воздушных ударов, а довольно масштабной специализированной поддержки на земле, на которую планы на случай непредвиденных обстоятельств старого проекта «Дамокл» не имели ответа. Легко было предвидеть, что китайская зенитная артиллерия устроит Дьенбьенфу катастрофу с той же легкостью, что и китайские МиГи. В свете новой ситуации Рэдфорд, который уже в предыдущих беседах с Эли предположил, что американское военное вмешательство будет осуществимо, если об этом официально попросит французское правительство, теперь предложил Эли возможность кратковременных американских действий против позиций зенитной артиллерии коммунистов. По мнению Рэдфорда, это было просто, если использовать термин, очень популярный в настоящее время, соответствующей «эскалацией» в отношении предоставленной Северному Вьетнаму многочисленной артиллерии и материально-технического обеспечения. И здесь Эли снова настаивает на том, что инициатива исходила от адмирала Рэдфорда.

Едва 27 марта Эли прибыл в Париж, как 29 марта госсекретарь Даллес выступил с важной речью по политике в Азии перед Зарубежным пресс-клубом в Нью-Йорке. На языке, которые все еще использовался в 1966 году для объяснения американской позиции по Южному Вьетнаму, Даллес сначала отметил детали участия китайских коммунистов в деятельности Вьетминя, тем самым, по словам французов, скомпрометировав некоторые очень ценные французские разведывательные сети в удерживаемых коммунистами районах Вьетнама. Затем госсекретарь продолжил предупреждать что «навязывание Юго-Восточной Азии» коммунизма «должно быть встречено объединенными действиями. Это может быть сопряжено с серьезными рисками. Но эти риски намного меньше, чем те, с которыми мы столкнемся через несколько лет, если мы не осмелимся сегодня быть решительными». Даллес также напомнил, что 24 марта президент Эйзенхауэр заявил, что Юго-Западная Азия имеет «исключительное значение» для свободного мира. Речь, которая была объявлена как заранее одобренная президентом Эйзенхауэром была встречена в Париже со значительным воодушевлением.

Премьер-министр Ланьель, который тем временем организовал специальный закрытый «военный комитет» для принятия решений о политике в Индокитае, состоящий из Объединенного комитета начальников штабов и некоторых ключевых членов кабинета министров, встретился с Эли и комитетом 29 марта, чтобы обсудить то, что казалось твердым предложением американцев. Для французов, хотя и заманчивое, это предложение не было явным благословением: что произойдет, если один такой американский налет, или даже серия, не смогут уничтожить осаждающие войска Вьетминя, но с другой стороны, приведут к массовому вмешательству китайцев по образу и подобию Кореи, начиная с роев истребителей МиГ? Или, если такой налет приведет к разрушению всех надежд на мирное урегулирование войны в Индокитае в Женеве 26 апреля, должны ли коммунистические державы принять решение о выходе из конференции? Столкнувшись с несколькими близкими вызовами в парламенте по проблеме Индокитая, расширение войны, вызванное американским вмешательством, может привести к выходу из коалиции Ланьеля левоцентристских партий, в которых он нуждался, чтобы остаться у власти. Ланьель и военный комитет решили послать полковника Броона, помощника Эли, который был с ним в Вашингтоне и присутствовал на всех важнейших конференциях, в Сайгон, чтобы выяснить у Наварра, считает ли он, что ситуация в Дьенбьенфу такова, что необходимо было пойти на любой риск, чтобы спасти его гарнизон.

Когда Броон, наконец, встретился с Наварром 2 апреля в Ханое, первая битва за Пять холмов только что приняла катастрофический оборот, который могло обратить вспять только массовое уничтожение зенитных орудий противника. Существуют две одинаково авторитетные французские версии следующего акта драмы. По словам полковника Жюля Руа, чей отчет об этом событии базируется на воспоминаниях генерала Коньи, Броон упомянул, что проект предусматривал использование «нескольких атомных бомб» в районе Дьенбьенфу. По словам майора Жана Пуже, который в то время был личным адъютантом Наварра, вопрос о применении атомного оружия никогда не поднимался «даже в завуалированной форме». Аналогичное расхождение существует и по ответу Наварра. По словам Руа, ответ был отрицательным. Пуже, с другой стороны, приводит полный текст ответа Наварра Эли, отправленный по радио его личным кодом в ночь с 3 на 4 апреля: «Вмешательство, о котором говорил со мной полковник Броон, может иметь решающее значение, особенно, если оно произойдет до штурма Вьетминя».

Другие источники подтвердили эту точку зрения на факты. Поскольку никаких письменных записей об этих сверхсекретных заседаниях не велось, неизвестно, кто первый дал планируемой операции ее окончательное зловещее кодовое имя, но ее первое письменное упоминание, похоже, было в другом сообщении, отправленном Эли Наварром 6 апреля. Эта телеграмма начиналась с простой фразы: «Запланированное вмешательство получило кодовое имя «Гриф»».

В то время как французское правительство и французские военные пытались выработать общую политику в Париже, Сайгоне и Ханое, Джон Фостер Даллес и адмирал Рэдфорд одновременно готовили Конгресс США к началу «Грифа». В субботу, 3 апреля 1954 года, восемь высокопоставленных законодателей были вызваны в Государственный департамент для секретной конференции с госсекретарем Даллесом, адмиралом Рэдфордом и некоторыми из их старших помощников. Законодателями была двухпартийная группа, включавшая в себя сенаторов Линдона Б. Джонсона (в то время лидера меньшинства), Ричарда Б. Рассела, Эрла К. Клементса, Уильяма Ф. Ноулэнда и Юджина Милликина; и представителей Джона У. Маккормака, Дж. Перси Приста и Джозефа Мартина.

Даллес заявил, что президент Эйзенхауэр сам попросил его созвать совещание, и что президент хотел, чтобы Конгресс принял совместную резолюцию, разрешающую ему использовать воздушную и морскую мощь в Индокитае — другими словами, резолюцию, предоставляющую ему гораздо более ограниченную свободу маневра, чем та, что была предоставлена президенту Линдону Б. Джонсону в августе 1964 года. Затем Рэдфорд кратко обрисовал ситуацию в Индокитае и, в частности, отчаянное положение Дьенбьенфу. На языке, который должен был быть использован снова почти дословно спустя десять лет, госсекретарь Даллес предупредил, что падение Индокитая вполне может привести к потере всей Юго-Восточной Азии и что «Соединенные Штаты, в конечном итоге, могут быть вынуждены вернуться на Гавайи». Он также добавил, что неспособность Соединенных Штатов поддержать французов и местные правительства в настоящее время, могут привести французов к отказу от войны. В своем наброске «Грифа» Рэдфорд заявил, что он будет базироваться на двух американских авианосцах «Эссекс» и «Боксер», усиленных самолетами наземного базирования с авиабазы Кларк Филд на Филиппинах. Согласно французским источникам, должно было быть задействовано в общей сложности шестьдесят тяжелых бомбардировщиков Б-29, каждый из которых должен был нести по девять тонн бомб и около 450 истребителей, если удар будет наносится обычным оружием. Однако согласно официальным американским источникам, основное бремя миссии должны были нести Б-29 «Суперфортресс», из двух крыльев размещенных на Окинаве и одного на аэродроме Кларк Филд, всего девяносто восемь тяжелых бомбардировщиков, каждый из которых нес по четырнадцать тонн бомб (так в тексте, справочники указывают для B-29 Superfortress бомбовую нагрузку до 9 тонн. Прим. перев.). Кроме того, 450 реактивных истребителей должны были прикрывать их от возможных вылазок китайских МиГов. Отвечая на вопросы, Рэдфорд якобы заявил, что планируемая акция может втянуть Соединенные Штаты «в войну» и что если первоначальный удар не принесет полного облегчения положения укрепрайона, были предусмотрены последующие удары.

Он уклонился от ответа относительно возможности в конечном итоге задействовать американские сухопутные войска в войне и признал, что никто из начальников штабов других родов войск не согласился полностью с его планом. Как обычно, лидер меньшинства в Сенате начал с вопросов представителям администрации, и он делал это с большим вниманием и энергией. На самом деле, как позже вспоминал также присутствовавший председатель Комитета Сената по вооруженным силам Ричард Ю. Рассел, «дискуссия была энергичной и часть ее, можно было бы назвать жаркой».

По словам Чалмерса Робертса, «Линдон Джонсон задал другой ключевой вопрос в форме небольшой речи». Лидер меньшинства в Сенате заявил, что война в Корее на девяносто процентов финансировалась и велась Соединенными Штатами, а затем спросил Даллеса, консультировались ли с какой-либо другой союзной нацией (за исключением французов, которые уже были вовлечены в войну) относительно того, присоединятся ли они к Соединенным Штатам во вмешательстве во Вьетнаме.

Оглядываясь назад, это, по-видимому, было ключевым вопросом и ключевым камнем преткновения. Когда Даллес признал, что ввиду срочности ситуации он еще не консультировался ни с какими другими союзниками, восемь лидеров Конгресса категорически отвергли идею совместной резолюции и сообщили администрации, что поддержка Конгрессом «Грифа», или любой другой операции, будет зависеть от трех условий:

1. Соединенные Штаты должны вмешаться только будучи частью коалиции, включающей другие свободные нации Юго-Восточной Азии, Филиппины и Британское Содружество.

2. Французы должны согласиться ускорить свою программу предоставления независимости для государств Индокитая, чтобы помощь Соединенных Штатов не выглядела как поддержка колониализма.

3. Французы должны согласиться продолжить войну.

По всем практическим соображениям, это убило все шансы на спасение Дьенбьенфу, поскольку было очевидно, что будет абсолютно невозможно создать что-либо похожее на «единый фронт» союзных держав за достаточное время, чтобы воздушные удары остались эффективными. Тогда возникает вопрос, были ли последующие действия госсекретаря Даллеса по созданию такого фронта просто попыткой переложить вину на остальных союзников, таких как британцы — мнение, которое открыто выражалось позднее, — или он действительно считал, что такие совместные действия, даже если они не осуществились вовремя, чтобы спасти Дьенбьенфу, все еще могут пригодиться для последующего американского вмешательства в войну, или в качестве дипломатической поддержки на предстоящей Женевской конференции. В отсутствие каких-либо опубликованных американских документов по этому вопросу, сегодня трудно оценить, считалась ли тогда эта вторая альтернативна приемлемой запасной позицией. Имеющиеся свидетельства всех французских участников, ясно показывают, что только первая альтернатива — то есть, спасение находящегося в тяжелом положении Дьенбьенфу — была в их умах в первую очередь, и что они не были особо заинтересованы во второй альтернативе, которая, даже в случае успеха, могла только обеспечить провал Женевской конференции и продление по времени, или возможно, по масштабам, войны в Индокитае.

В те же выходные, полковник Броон возвращался из Индокитая в Париж. Он прибыл в воскресенье, 4 апреля, и сразу же говорил с генералом Эли. Он пересказал ему сомнения Наварра по поводу «Грифа», в частности, что это может привести к развязыванию рук Китаю; но в этот самый момент в руки Эли доставили совершенно секретную телеграмму Наварра с просьбой о вмешательстве США. Вооруженный телеграммой и подкрепленный присутствием Броона, Эли отправился к министру обороны Плевану, и тот отвел их обоих прямо к премьер-министру. Ланьель, в свою очередь, решил после ужина созвать заседание военного комитета. На драматическом позднем вечернем заседании, полностью осознавая, что их решение может привести к расширению войны и разрушению всех надежд на разрядку отношений с советским блоком, военный комитет решил сделать официальный запрос о воздушном вмешательстве США в войну. В полночь Ланьель попросил посла Соединенных Штатов в Париже Дугласа Диллона немедленно приехать к нему в Матиньон, официальную резиденцию премьер-министра. В 01.00 5 апреля — или примерно в то же время, учитывая разницу часовых поясов, когда французы в Дьенбьенфу отбили ОП «Югетт-6» — премьер-министр Франции объяснил французскому послу серьезность ситуации в Дьенбьенфу. Он подчеркнул, что только американские тяжелые бомбардировщики смогут уничтожить глубоко окопанную артиллерию Вьетминя на холмах вокруг Дьенбьенфу и что только такая операция все еще могла спасти гарнизон. В то время как американский посол передавал телеграмму по своим канал в Вашингтон, Эли также проинформировал своего преемника в Постоянной группе НАТО в Пентагоне, генерала Валлуи, о решении, принятом для того, чтобы максимально ускорить военные меры, которые собирался предпринять адмирал Рэдфорд. По словам Эли, Валлуи позвонил ему из Вашингтона днем после обеда по парижскому времени (то есть, до полудня по вашингтонскому), чтобы сообщить, что дела с американскими военными идут удовлетворительно. В то же время посольство Франции в Вашингтоне вновь сообщило, что явно инспирированные пресс-релизы и неподтвержденные заявления упоминали о сильном вмешательстве во Вьетнаме и, похоже, готовили американскую общественность и мнение Конгресса к американскому вмешательству в Дьенбьенфу.

В тот же день президент Эйзенхауэр написал длинное личное письмо Уинстону Черчиллю, который, как ему казалось, в восемьдесят пять лет снова занял пост премьер-министра своей страны. В письме, в основном, опубликованном в первом томе мемуаров президента, Эйзенхауэр изложил Черчиллю новую концепцию «единого фронта»: «Важно то, что коалиция должна быть сильной, и она должна быть готова присоединиться к борьбе, если это необходимо. Я не предвижу необходимости в каких-либо заметных наземных силах с вашей или нашей стороны… Если я могу еще раз обратиться к истории, мы не смогли остановить Хирохито, Муссолини и Гитлера не действуя в единстве и вовремя. Это ознаменовало начало многих лет ужасной трагедии и отчаянной опасности. Не может ли быть так, что наши народы что-то усвоили из этого урока?… С наилучшими пожеланиями — Айк»

Как теперь известно из воспоминаний занимавшего тогда пост министра иностранных дел Великобритании сэра Энтони Идена, американская просьба была воспринята с ужасом. Сэр Уинстон и британское общественное мнение после почти семи лет Холодной войны были решительно настроены против любого шага, который поставил бы под угрозу перспективы предстоящей Женевской конференции. Поэтому Черчиллю потребовалось три дня, чтобы ответить своему доброму другу военного времени и его ответ был прост: британское правительство обсудит этот вопрос с Даллесом в Лондоне 12 апреля. Через два дня после официального запуска план Даллеса-Рэдфорда уже встречал серьезное сопротивление на нескольких ключевых фронтах.

По имеющимся записям трудно оценить, сколько времени потребовалось французам, чтобы осознать тот факт, что операция «Гриф», в том виде как она планировалась изначально, уже находилась под серьезной угрозой. Должно быть, это было почти сразу после телефонного разговора между Валлуи и Эли, потому что 7 апреля Наварр отрицательно ответил на сообщение генерала Эли, запрашивавшего согласится ли он использовать пятнадцать тяжелых бомбардировщиков В-29 для полетов с авиабазы Кларк Филд с экипажами французских ВВС из Индокитая. Отказ Наварра в использовании Б-29 таким образом основывался, по меньшей мере, на трех серьезных возражениях: во-первых, на индокитайском театре военных действий ощущалась острая нехватка летных экипажей. Было больше машин, чем французских пилотов, чтобы ими управлять, и Франции потребуется месяц, чтобы заменить тридцать пилотов с опытом управления многомоторными самолетами, которые отправятся в Манилу. Лишить и без того перегруженный воздушный транспорт для Дьенбьенфу тридцати экипажей было бы катастрофой. Во-вторых, по американским оценкам, даже подготовленным пилотам с опытом управления многодвигательными самолетами, потребуется четыре месяца, чтобы полностью освоить Б-29; к тому времени судьба Дьенбьенфу была бы уже решена и весь проект был бы в значительной степени неуместен. В-третьих, внезапное появление такой небольшой группы тяжелых бомбардировщиков с французскими опознавательными знаками, но без сильного истребительного прикрытия, было бы открытым приглашением для китайцев одержать легкую победу, отправив отряд МиГов, чтобы их сбить, тем самым ускорив операцию «Дамокл», но без какой-либо гарантии американской поддержки. Трудно оценить, насколько далеко продвинулись планы в отношении этого конкретного подварианта «Грифа». Однако, мне говорили, что В-29 с французскими трехцветными эмблемами можно было увидеть наготове на аэродроме авиабазы Кларк Филд.

То, что французам не хватало пилотов многомоторных самолетов, было в такой же степени их собственной виной, как и планировщиков НАТО. Поскольку Франции в рамках альянса была отведена в области авиации роль исключительно оборонительная, французские пилоты готовились исключительно к задачам истребителей-перехватчиков. Во времена Дьенбьенфу фактически не существовало отдельного французского бомбардировочного командования, а во времена Второй мировой войны Соединенные Штаты не предоставили «Свободной Франции» ни одного боевого самолета большего чем двухмоторный Б-26. Та же проблема возникла и в сфере воздушного транспорта. Поскольку планы НАТО не предусматривали роли Франции в этой области, тактический транспорт французских ВВС был сведен к минимуму. Конечном результатом всего этого было то, что кроме уже задействованных экипажей «Приватиров» французского военно-морского флота, у французов не было личного состава для управления В-29; к моменту окончания битвы при Дьенбьенфу во всей Франции оставалось в резерве только сорок экипажей двухмоторных транспортных самолетов. Французы неофициально признали, что они дезинформировали Соединенные Штаты о состоянии готовности французского летного состава. Теперь всем были видны последствия этого недостатка откровенности в Дьенбьенфу.

Реалистично, Наварр понимал, что было бы глупо предполагать, что «Гриф» будет запущен в той или иной форме в ближайшем будущем. Кроме того, как уже было замечено, Наварр в тот же день начал планировать диверсионную операцию против блокадного кольца коммунистов на основе небольшого вспомогательного отряда тай из Лаоса, о котором подробнее будет сказано позже. Кодовым названием для этого предприятия, чтобы соответствовать птичьим мотивам, выбранным ранее для налетов на Дьенбьенфу, было «Кондор».

Но в то время как Вашингтон, по-видимому, списал «Гриф» со счетов, американские планировщики на местах продвигались вперед, в полной уверенности, что миссия по спасению французов будет выполнена. В начале апреля 1954 года генерал-лейтенант «Пат» Эрл Э. Патридж, командующий силами ВВС США на Дальнем Востоке, прибыл в Сайгон и начал переговоры со своим французским коллегой генералом Лозеном, а также с Наварром. Он привез с собой бригадного генерала Джозефа Д. Кальдара, занимавшего тогда пост начальника бомбардировочного командования ВВС США на Дальнем Востоке — человека, который должен был летать и командовать миссиями «Грифа».

Американцы прибыли в аэропорт Сайгона Таншоннят на незаметном самолете Б-17, чтобы не привлекать внимания враждебных глаз к незнакомой конфигурации Б-29 «Суперфортресс». С самого начала американцы были потрясены полной неготовностью французов к управлению крупными соединениями бомбардировщиков. Например, Кальдара вскоре обнаружил, что во всем Индокитае не было навигационного радара ближнего действия (SHORAN), который был абсолютно необходим для точного наведения тяжелых бомбардировщиков, наносящих удары по противнику, тесно окружающему дружественные войска: колебания в несколько секунд, минутная ошибка наведения и сотни тонн фугасных бомб уничтожат французов, а не Вьетминь.

Кальдара сам решил оценить ситуацию. 4 апреля 1954 года, глубокой ночью, он пролетел на своем В-17 с американским экипажем над долиной Дьенбьенфу, позже повторил миссию с французской «Дакотой», а затем еще раз с Б-17. В Ханое, где он встретился с Коньи и Дешо, он выяснил, что им очень не терпится увидеть пробу «Грифа». Коньи предложил, чтобы три наземные группы с SHORAN были сброшены на парашютах в джунгли, чтобы наводить бомбардировщики, даже если их придется принести в жертву. Американцы, однако, чувствовали, что в этом варианте было слишком много элементов случайности. Вместо этого Кальдара предложил контурный полет и бомбардировку с помощью визуальной навигации, даже если это повлечет за собой больший риск для американским экипажей. Во всем остальном, план был достаточно прост: два крыла с Окинавы и одно с Кларк Филд должны были встретиться к востоку от столицы Лаоса Вьентьяна, направиться к своей цели и выйти из Индокитая через Тонкинский залив. Был отдан строгий приказ, что любой поврежденный «Суперфортресс» сделает все возможное, чтобы крушение произошло над открытым морем, а не на земле, где коммунисты могли обнаружить Б-29 и, что еще хуже, живой американский экипаж; это могло иметь ужасающие политические последствия.

Тем временем, когда французы начали понимать, что американцы тянут время, пока Вашингтон не примет решения, обмен посланиями стал более ожесточенным не только между французами и американцами, но и между американскими командующими ВВС и их собственными дипломатами на месте, поскольку последние полностью осознавали последствия поражения Франции при Дьенбьенфу.

Когда ближневосточное командование ВВС США объявило о своих требованиях к наличию наземного навигационного радара ближнего действия, миссия в Сайгоне сообщила, что они были разочарованы, обнаружив что Стратегическое Авиационное командование не является «всепогодными» войсками. Сами французы на высшем политическом уровне, казалось, понятия не имели об ужасной разрушительной силе 98 «Суперфортресс» и предположили, что при необходимости, шанс гибели некоторых из французских защитников Дьенбьенфу не должен препятствовать проведению рейда. Стукнув кулаком по столу, один из американских генералов напомнил своим коллегам, что задачи по бомбежке не выполняются на такой основе.

Временный поверенный в делах США Роберт Макклинток попытался разрядить атмосферу, процитировав знаменитую фразу Жоржа Клемансо о том, что, возможно, «война слишком серьезное дело, чтобы полностью оставлять ее генералам».

Но сейчас было уже не время для шуток. Генерал Кальдара развернулся, посмотрел на Макклинтока и тихо сказал:

— Если эта миссия состоится, я собираюсь лететь в ведущем Б-29 на эти чертовы зенитки, а Вы можете занять кресло второго пилота.

8 апреля Даллес наконец сообщил французам, что никакие действия американцев в отношении Дьенбьенфу не могут быть предприняты без какой-либо общей позиции Запада. Это, конечно, переложило бремя принятия решений с американской исполнительной власти на союзников, особенно британцев. Мемуары Идена, по-видимому, ясно показывают, что Британия никоим образом не желала делать даже символический жест, который заставил бы китайцев поверить, что Лондон готов поддержать американо-французское «союзническое» военное предприятие до Женевы. Однако госсекретарь Даллес, судя по мемуарам Эйзенхауэра, сообщил президенту, что ему удалось преодолеть большинство возражений Великобритании против совместных действий. Это было, мягко говоря, абсолютно неверное понимание позиций Великобритании, но нет сомнений в том, что продолжая свое путешествие из Лондона в Париж 14 апреля, Даллес передал аналогичное толкование своим французским партнерам, премьер-министру Ланьелю и активисту-радикалу, французскому министру иностранных дел, Жоржу Бидо. (Бидо, ярый сторонник сохранения французского Алжира, позже участвовал в заговоре против де Голля и сейчас живет в изгнании в Латинской Америке).

Именно в ходе этой конкретной встречи Даллес якобы поднял вопрос об использовании атомных бомб для спасения французского гарнизона в Дьенбьенфу. Согласно одному чрезвычайно хорошо информированному источнику, чье заявление, когда оно было опубликовано, никогда не опровергалось, Даллес сказал Бидо по-французски: «А если мы дадим вам две атомные бомбы, чтобы спасти Дьенбьенфу?» Следует подчеркнуть, что Даллес, который в юности учился в Сорбонне, хорошо говорил по-французски и что Бидо до прихода в политику был преподавателем английского языка. Следовательно, вероятность того, что один из них неверно понял другого, была минимальной. Бидо ответил, что применение таких бомб уничтожит гарнизон также, как и Вьетминь, а генерал Эли, хотя и отрицал, что применение атомных бомб когда-либо серьезно рассматривалось, тем не менее говорил о наличии ядерного сдерживающего фактора, представленного авианосцами Седьмого флота в Тонкинском заливе.

Возможно, на данный момент несущественно, было ли такое применение атомного оружия в районе Дьенбьенфу возможным или даже желательным — и автор, например, на основе своих личных исследований уверен, что его применение в тот или иной момент серьезно рассматривалось военными планировщиками, но факт остается фактом: даже министр иностранных дел Великобритании Иден, похоже, был убежден, что применение такого оружия не было полностью исключено и что оружие было готово для применения. Дополнительные косвенные доказательства на этот счет были представлены премьер-министром Франции, на парламентских дебатах 4 мая 1954 года, незадолго до падения Дьенбьенфу, когда он заявил, что в предыдущих «военных переговорах с нашими союзниками были изучены все решения, способные улучшить ситуацию, подобную ситуации в Дьенбьенфу»; но он добавил, по-видимому, в качестве зловещей запоздалой мысли, что те решения, которые «до Женевской конференции включали риск расширения конфликта», были отвергнуты.

Когда гарнизону Дьенбьенфу, вопреки всем ожиданиям, удалось выжить в сражении за Пять холмов и первом сражении за «Югетт», Зиап запросил новые поставки из Китая. Таким образом, проблема бомбардировок линий снабжения коммунистов, а не Дьенбьенфу, вновь вышла на первый план. Теперь, вопреки своему заявлению десятью днями ранее, Наварр был бы рад получить от пятнадцати до двадцати Б-29 для бомбежек шоссе №41 между Красной рекой и основным пунктом снабжения Вьетминя в Туанжао, к северо-востоку от Дьенбьенфу. Но теперь, когда Британия сдала назад, оказалось, что и этой альтернативы больше нет. В кратком послании Эли писал Наварру: «Рэдфорд отклонил это решение. Все или ничего».

Но пока Даллес все еще обсуждал «Грифа» с французскими лидерами в Париже, командующий ВВС США на Дальнем Востоке генерал Партридж прибыл в Сайгон. Его беседы с верховным комиссаром Франции Морисом Дежаном и Наварром, возродили их надежду на то, что американское вмешательство в той или иной форме все еще не было полностью исключено. Но остальная часть недели — в то время как битва при Дьенбьенфу висела на волоске, боевой дух коммунистов был на самом низком уровне, а боевой дух французского гарнизона обрел жизнеспособное равновесие — обернулась полным отказом от «Грифа».

Даллес, все еще действуя с ошибочным убеждением, что британское обязательство о поддержке у него в кармане, созвал 20 апреля в Вашингтоне встречу послов Австралии, Великобритании, Камбоджи, Франции, Лаоса, Новой Зеландии, Филиппин, Таиланда и Вьетнама, с целью создания механизма «объединенных действий». Черчилль и Иден, не желая, как выразился последний, «поддерживать ради единства плохую политику», на этот раз проявили недвусмысленную твердость. Они дали указание своему послу в Вашингтоне, сэру Роджеру Макинсу, не присутствовать на этой встрече. Этот бойкот убил конференцию. Горечь и отчаяние французского правительства, оказавшегося между настоятельными сообщениями с просьбами о спасении из Индокитая и «американскими горками» обещаний и отказов США, стали глубокими. Прибыв в Париж на правительственную встречу НАТО, которая должна была начаться 23 апреля, Даллес имел достаточно возможностей встретиться со своим французским коллегой наедине, поскольку он должен был пробыть там три дня, до начала Женевской конференции 26 апреля. Согласно сообщению, отправленному Эйзенхауэру Даллесом 23 апреля в 20.00, Бидо достиг точки нервного срыва и непоследовательности. С началом конференции в Женеве через несколько дней стало ясно, что коммунисты во Вьетнаме попытаются покончить с потрепанным укрепрайоном, чтобы «преподнести» его поражение в качестве начала разговора со своей стороны в Женеве. Следовательно, любое продление его существования до момента, когда в Индокитае можно было бы добиться хотя бы временного прекращения огня, было бы, по мнению французов, огромной выгодой. Соответственно, они буквально умоляли Даллеса нажать для реализации «Грифа».

Следуя твердым инструкциям Эйзенхауэра, Даллес теперь стоял на своем. Не будет никакой американской операции по бомбардировке в районе Дьенбьенфу, которая не соответствовала бы требованию мандата лидеров Конгресса от 3 апреля: действия американской авиации только в рамках войск союзников и только после обсуждения и голосования по предложенной совместной резолюции. Возможно, сам того не сознавая, Линдон Б. Джонсон 3 апреля 1954 года принял свое первое ключевое решение по Вьетнаму.

К вечеру того же дня (23 апреля) и без ведома французов, Даллес полностью списал Дьенбьенфу. В 22.00 по парижскому времени он направил более краткое сообщение Эйзенхауэру, в котором признал, что «ситуация здесь трагическая», но в котором он также подтвердил, что «конечно, нет военной или логической причины, по которой падение Дьенбьенфу должно привести к краху Франции...» Это оценка была правильной, поскольку в Дьенбьенфу были задействованы только четыре процента боевых сил французов в Индокитае, но, по-видимому, не учитывала такие аспекты, как боевой дух французов и вьетнамцев, или усталость от войны французского общественного мнения дома. Если Даллес 23 апреля не смог понять, что поставлено на карту в Дьенбьенфу, то это просто еще один пример ограниченности многих дипломатов в оценке нематериальных аспектов данной политической проблемы.

24 апреля Иден также прибыл в Париж на заседание Совета НАТО и адмирал Рэдфорд лично взялся убедить его в необходимости, по крайней мере, предоставить Соединенным Штатам символическую декларацию о поддержке. Иден однако, остался непреклонен и заявил своим американским собеседникам, что, как и в Корее, политика, основанная на воздушных ударах, вскоре после этого будет сопровождаться обязательствами отправки наземных частей со стороны Соединенных Штатов. И как показывает опыт, за таким обязательством снова последует американское давление на союзников с целью «совместных действий», то есть, задействования их войск в боях. Британцы были полны мрачной решимости дать шанс Женеве, и Иден вылетел обратно в Лондон в воскресенье 25 апреля, чтобы принять участие в специальном заседании кабинета министров, чтобы решить проблему раз и навсегда.

В те выходные провалились все попытки спасти Дьенбьенфу с помощью авиаудара американцев. Но оставалось внести последние штрихи во всеобъемлющую историческую летопись и сделать последние дипломатические шаги. Днем 24 апреля госсекретарь Джон Фостер Даллес направил Бидо меморандум, составленный в ходе встречи в американском посольстве в Париже, первое предложение которого (переведенное с французского) представляет интерес для чтения в 1966 году. «Акт войны может быть осуществлен только с разрешения Конгресса». Остальная часть письма просто подтвердила прежнюю американскую позицию и добавила к ней новую позицию для отступления, согласно которой, фактически, Дьенбьенфу был не настолько важен, больше не мог быть спасен воздушными ударами и в любом случае, уже дорого обошёлся врагу. Ответ Бидо, также датированный тем же днем, начинался с повторения уже известных аргументов, но добавлял к ним тот факт, что большая концентрация боевых сил противника в непосредственной близости от Дьенбьенфу позволит нанести сокрушительные воздушные удары, которые не только спасут Дьенбьенфу, но и вполне могут изменить общий баланс войны.

Оставалась последняя попытка — прямое противостояние между французами и старым британским лидером. Оно состоялось в Лондоне, во вторник 27 апреля; западные миссии уже прибыли в Женеву с целью обсуждения корейского и индокитайского вопросов с коммунистическим блоком. Поздним утром Рене Массигли, посол Франции при Сент-Джеймсском дворе, был принят Черчиллем, но Черчилль остался непреклонен. Британия не упустила бы возможности урегулировать нерешенные вопросы войны и мира с коммунистическими державами ради небольшого гарнизона, судьба которого, по всей вероятности, была решена в любом случае.

— Давайте не будем поколеблены в нашей решимости, — заявил старый лидер. — Я сам пережил много неудач. Я выстоял против них. Я не сдался.

— Я перенес Сингапур, Гонконг, Торбрук; у французов будет Дьенбьенфу…

В тот же день Черчилль заявил ликующей Палате общин, что правительство Ее Величества «не готово давать никаких обязательств в отношении военных действий Соединенного Королевства в Индокитае до результатов Женевы».

Операция «Гриф» умерла медленной смертью. Бригадный генерал (позже генерал-майор) Кальдера, командир группы Б-29 на авиабазе Кларк Филд, совершил еще один визит в Индокитай 26 апреля, все еще с целью подготовки варианта американского воздушного налета на Дьенбьенфу. Этот последний вариант якобы предусматривал рейды восемьюдесятью самолетами в течение трех ночей подряд в окрестностях долины Дьенбьенфу и в районе складов коммунистов в Туанжао, на этот раз со смешанными американо-французскими экипажами. Здесь снова, похоже, обсуждались подварианты, включающие более точные дневные налеты, выполняемые смешанными экипажами на самолетах с французским триколором. Вся операция по прежнему должна была проходить в режиме «боевая готовность в течение семидесяти двух часов» и старший офицер ВВС Франции из Сайгона уже отправился на авиабазу Кларк Филд для подготовки операции. Возможно, не все еще было потеряно.

Заключительный акт этой трагедии был полностью американским. На драматической встрече между Эйзенхауэром, Рэдфордом, начальниками штабов видов вооруженных сил и несколькими другими высокопоставленными должностными лицами 29 апреля в Вашингтоне, вся ситуация была рассмотрена еще раз. Из присутствующих только адмирал Рэдфорд по-прежнему полностью поддерживал даже одностороннее американское обязательство предотвратить поражение при Дьенбьенфу. Главком ВМФ адмирал Роберт Ю. Карни и начальник штаба ВВС генерал Натан Ф. Твининг не были в восторге от операции, но генерал Мэтью Б. Риджуэй, начальник штаба Армии США, был категорически против этой идеи. Как бывший командующий вооруженными силами Соединенных Штатов в Корее, Риджуэй имел четкое представление об ограничениях воздушных действий в таких обстоятельствах — в Корее операция «Удушение», направленная на уничтожение линий сообщения коммунистов, потерпела сокрушительный провал, — но он также чувствовал, как и сэр Энтони Иден, что за воздушными ударами, по всей вероятности, последует участие крупных американских наземных сил в еще одной неубедительной и дорогостоящей войне на материковой части Азии. Группа наблюдателей из Армии США уже была направлена Риджуэем в Индокитай в начале этого года, и она вернулась в ужасе от условий, в которых американским войскам придется действовать там в случае наземной войны. В этом его полностью поддержал генерал-лейтенант Джеймс М. Гэвин, известный как прославленный командир-десантник Второй Мировой войны, а в 1954 году — начальник отдела исследований и разработок в Пентагоне. Больше, чем кто-либо еще, Гэвин знал, насколько плохо Соединенные Штаты были подготовлены к ограниченной сухопутной войне в Азии, и он значительно усилил непреклонную позицию Риджуэя против политики, которая, по его мнению, приведет Соединенные Штаты к такой ситуации. (В 1966 году, уже ушедший в отставку генерал Гэвин все еще придерживался того же мнения и публично выразил его в отношении ввода войск во Вьетнам — и его также в свою очередь, поддержал ушедший в отставку генерал Риджуэй.) Как позже сообщил известный военный историк Хэнсон У. Болдуин, Чальз Э. Уилсон, занимавший в то время пост министра обороны, поддержал Риджуэя и Гэвина — и на этот раз президент Эйзенхауэр выступил против Даллеса и остальных начальников штабов видов вооруженных сил. Решение не приходить на помощь французам вот-вот должно было стать окончательным.

Теперь фишки были поставлены на кон. Время остановилось на очень короткое мгновение не только в Вашингтоне, но и в Дьенбьенфу. Там 29 апреля французы удерживали позиции на Пяти холмах, на южных опорных пунктах «Югетт», и на опорном пункте «Вьем». Благодаря запасным частям, сброшенным с парашютом, у французов все еще оставалось девятнадцать 105-мм гаубиц. В Ханое 1-й колониальный парашютный батальон был готов к отправке в Дьенбьенфу в качестве подкрепления; а гигантские американские С-124 «Глоубмастер» из

322-й авиационной дивизии были в процессе переброски по воздуху в Индокитай совершенно нового 7-го колониального парашютного батальона. Индия, опасаясь быть обвиненной Китаем и СССР в оказании помощи находящимся в тяжелом положении французам, отказалась разрешить американским самолетам пролетать над территорией Индии или остановиться для дозаправки. Неуклюжим самолетам пришлось делать большой крюк над Индийским океаном и дозаправляться в Коломбо на острове Цейлон, что не вызвало подобных возражений. С уничтожением части вражеской артиллерии в результате воздушных налетов, и со свежими войсками, брошенными в бой сформированными подразделениями, вместо раздробления, все еще оставался бесконечно малый шанс продержаться достаточно долго, чтобы быть спасенными от поражения прекращением огня. В конце концов, именно это произошло с египтянами, окруженными в 1948 году в Фалудже, когда они были спасены от полного уничтожения израильтянами, благодаря прекращению огня, введенному ООН. (Если бы этого не произошло, полковник Насер был бы израильским военнопленным). И с сильно пострадавшими складами коммунистов в Туанжао, пехотные дивизии в Дьенбьенфу оказались бы в середине сезона муссонов под угрозой голодной смерти. Именно это годом ранее побудило 308-ю дивизию Вьетминя прекратить наступление на королевскую столицу Лаоса Луангпхабанг. С одобрением Великобританией, или без него, операция все еще была осуществимой и полезной в военном отношении. Теперь решение полностью лежало на Эйзенхауэре.

Это решение, конечно, было отрицательным, но, как ни странно, об этом никогда не упоминается в мемуарах президента. Вместо этого он предлагает объяснение движущих им соображений, которые все еще имеют отношение к ситуации во Вьетнаме двенадцать лет спустя: «В ходе этой встречи, я отметил, что если Соединенные Штаты в одностороннем порядке позволят втянуть свои войска в конфликт в Индокитае, и в череду азиатских войн, конечным результатом будет истощение наших ресурсов и ослабление нашей общей оборонительной позиции. Если бы мы, без союзников, когда-либо оказались сражающимися в разных местах по всему региону, и если агрессивное участие красного Китая было бы четко определено, тогда мы вряд ли смогли бы этого избежать, сказал я, учитывая необходимость нанести удар прямо в голову, а не в хвост змеи, самого красного Китая».

Поэтому отказ от попытки спасти французов в Дьенбьенфу был, в конечном счете, как и должен был быть, полностью американским решением, и на самом высоком уровне, с участием высших руководителей Конгресса, Объединенного комитета начальников штабов и президента. Тем не менее, почти сразу же после того, как решение было принято, начался едва уловимый процесс сваливания всей вины за провал «Грифа» на Британию. Госсекретарь Даллес лично заявил в общенациональной телепередаче 12 июня 1954 года, что, как и у госсекретаря Генри Стимсона в случае агрессии Японии против Китая в 1931 году, его собственные попытки спасти Индокитай посредством совместных действий, были отвергнуты союзниками.

Комментируя эти оправдания на следующий день, Джеймс Рестон из «Нью-Йорк Таймс» заявил, что эта картина, без каких-либо ссылок на оппозицию Конгресса или Белого дома применению силы в Азии, что в 1931 году, что в 1954 году, является одним из самых вводящих в заблуждение упрощений, когда-либо произносимых госсекретарем США, но он перекладывает вину и обеспечивает алиби.

И в своей собственной резкой статье на эту тему Чалмерс Робертс отметил, что независимо от действий или бездействия союзников, Конгресс, по всей вероятности, предоставил бы президенту запрошенный мандат: «… при условии что он убедительно попросил об этом и объяснил факты и их связь с национальными интересами Соединенных Штатов… Но выясняется тот факт, что президент Эйзенхауэр никогда не ставил вопрос о вмешательстве на кон».

Именно это Линдон Б. Джонсон — возможно, памятуя о своих собственных действиях в апреле 1954 года — не преминул сделать в 1964 и 1965 годах.

Неспособность американцев принять раннее решение, то или иное, в отношении операции «Гриф» причудливым образом преследовала администрацию Эйзенхауэра даже после смерти Джона Фостера Даллеса. Статья в журнале «Лайф» от января 1956 года в которой появился термин «балансирование на грани войны» и в которой Даллес намеренно еще раз возложил вину на Британию и даже утверждал, что до Женевы его «политика смелости произвела впечатление на коммунистов» и позволила премьер-министру Франции и Идену в Женеве «торговаться с помощью силы Даллеса», вызвала такую бурю протеста, что потребовалось полноценная пресс-конференция госсекретаря в ее защиту.

Когда после смерти госсекретаря Даллеса был опубликован первый том мемуаров сэра Энтони Идена, в него вошли несколько документов, категорически противоречащих официальной американской позиции; президент Эйзенхауэр 13 января 1960 года еще больше усугубил существовавшую ранее путаницу в отношении операции «Гриф», заявив что «никогда не было разработано никакого плана для приведения в исполнение в Индокитае». Затем президент отверг все усилия, предпринятые его покойным госсекретарем в марте-апреле 1954 года, чтобы выработать совместную позицию для вмешательства в Дьенбьенфу, заявив, что Даллес был «очень убедительным человеком. Он вполне мог бы говорить о возможностях, которые к тому времени могли бы рассматриваться как предложения, когда они вовсе не подразумевались как таковые». Очевидно, что к тому времени, когда в 1963 году были опубликованы его собственные мемуары, у президента было время собраться с мыслями по этому вопросу и принять точку зрения, которая несколько менее противоречила имеющимся фактам.

18 апреля в сообщении, отправленным его личным кодом, Эли уведомил вооруженные силы, немедленно сообщив о факте явного провала «Грифа» Наварру, и Наварр немедленно полностью осознал значение этого факта для гарнизона Дьенбьенфу. Операция «Кондор» уже шла полным ходом, но новая ситуация требовала более отчаянных мер. Совершенно секретной телеграммой №24, отправленной его личным кодом, Наварр 30 апреля сообщил Эли, что теперь он изучает «прорыв гарнизона в направлении Лаоса… что представляет огромные трудности и при наилучшем стечении обстоятельств спасет лишь часть личного состава. Неизбежно придется оставить раненых. Эта операция последнего шанса будет названа «Альбатрос»».

К счастью, лишь немногие из французов знакомы с «Сказанием о старом мореходе».

В этот промежуток времени между сообщениями Наварра и Эли, произошел один из самых странных эпизодов всей войны: один из офицеров разведки Наварра установил контакт с членом правительства Хо Ши Мина. Это событие было настолько секретным, что Наварр запросил (и получил) разрешение не упоминать обо всем этом высшему гражданскому представителю Франции в Индокитае, генеральному комиссару Морису Дежану.

18 апреля, в сообщении отправленным личным кодом, Эли одобрил продолжение контакта, но призвал Наварра проявлять максимальную осторожность, чтобы не попасть в ловушку врага. Эли также посоветовал ему проконсультироваться с правительством в Париже, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства, и подтвердил, что Наварру следует утаить информацию от генерального комиссара, который был широко известен своими «утечками». Ответ Наварра на следующий день был коротким и по существу: «Я не проявлял никакой инициативы. Контакты совершенно секретны. Моего представителя всегда можно дезавуировать. Никаких результатов не ожидается ранее чем через неделю».

Что произошло дальше и кем именно был этот высокопоставленный контакт с северовьетнамцами, до сих неизвестно публике. Но он существовал и он был важен, потому что 12 мая, после падения Дьенбьенфу и начала Женевской конференции, Наварр связался с Эли по радио: «Контакт со стороны Вьетминя сейчас с делегацией Вьетминя в Женеве. Все прекращено. (Переговоры) могут быть возобновлены, если Женева потерпит неудачу».

В Женеве Вьетминь представляла делегация из шести человек: Фам Ван Донг, тогда занимавший пост министра иностранных дел, а ныне премьер-министр правительства Ханоя; Та Куанг Буу, заместитель министра обороны, получивший образование в Оксфорде; Ха Ван Лау, полковник Народной армии, который с 1954 года отвечал за отношения Ханоя с Международной контрольной комиссией; Фан Ань, преподаватель колледжа, занимавший несколько важных постов в правительстве Хо с 1945 года; Хоанг Ван Хоан, занимавший тогда пост посла в Пекине; и Тран Конг Туонг, опытный юрист, занимавший тогда пост заместителя министра юстиции. Это мог бы быть любой из них. Но в возобновлении тайных контактов не было необходимости. В конце концов, Женева не провалилась.

Первоначально «Кондор» планировался еще в декабре 1953 как операция, предназначенная для преследования, в связи с французскими войсками в Дьенбьенфу, осаждающих войск Вьетминя, предположительно выбитых в результате успешной обороны долины французами. В своей первоначальной форме план предусматривал четыре этапа: в первой фазе группа из четырех батальонов должна была уничтожить войска коммунистов к югу и западу от реки Намоу на тридцатикилометровом фронте между Муонг-Хуа и Пак-Луонгом. Вторая фаза — отряд «Кондор» затем повторит операцию 2-й воздушно-десантной группы в декабре 1953 года. Третий этап — он будет продвигаться к Хюей-Нга-На-Сон, где соединится с боевой группой воздушно-десантных войск, численностью от трех до четырех батальонов, которая будет усилена батареей 75-мм безоткатных орудий 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка и 17-го воздушно-десантной саперной ротой. На четвертом этапе отряд в составе восьми батальонов затем двинется в направлении долины Дьенбьенфу. В начале третьего этапа, он должен был захватить и удержать Коль-де Калькайр (Известняковый перевал), между Тай-Чангом и Бан-На-Ти. Удерживая Известняковый перевал, оперативная группа будет наблюдать южный фланг Дьенбьенфу, и вероятно, будет в прямой видимости ОП «Изабель».

План также предусматривал вариант на случай, если десантирование воздушно-десантной группы на Хюэй-Нга-На-Сон окажется нецелесообразным, или в случае, если сопротивление коммунистов к западу от Известнякового перевала не потребует присутствия десантников. В этом случае воздушно-десантная группа должна была быть сброшена с парашютами к югу от ОП «Изабель», как только наземные части захватят Известняковый перевал. Этому варианту, чтобы соответствовать другим «птичьим» кодовым названиям, было присвоено кодовое название «Дятел». Общая численность войск, задействованных в исходной версии «Кондора» должна была составить около 5500 человек.

Проблема с этим планом заключалась в том, что он, как и первоначальная операция «Кастор», требовал около 115 самолетовылетов «Дакот» в день, или примерно вдвое меньше для С-119, и ежедневное снабжение этих войск — с учетом практически несуществующих дорог — требовало переброски по воздуху шестидесяти тонн грузов, или эквивалента двадцати четырех вылетов «Дакот» — не говоря уже о факте, что эти шестьдесят тонн должны были бы быть упакованными в 600 отдельных 100-килограммовых мешков каждый день. Операция такого масштаба, в дополнение к ежедневному снабжению Дьенбьенфу даже на минимальном уровне, просто сломало бы хребет всему воздушному транспорту. Другими словами, чтобы добиться успеха, «Кондор» также был сильно зависим от американского воздушного транспорта, как «Гриф» от американских бомбардировщиков.

Следовательно, когда стало ясно, что «Кондор» станет не операцией по преследованию уже побежденного врага, а последней отчаянной попыткой спасти Дьенбьенфу от полного уничтожения, его основная структура была полностью изменена в течение последней недели апреля 1954 года. На совещании старших командиров в Сайгоне 28 апреля воздушно-десантная фаза операции была значительно сокращена, если не ликвидирована полностью, поскольку имеющиеся воздушно-десантные батальоны, по всей вероятности, будут десантированы в сам Дьенбьенфу. С другой стороны измененный план теперь предусматривал создание наземной оперативной группы из четырех пехотных батальонов, усиленной тайно проникшими диверсионными группами CGMA. И здесь снова командующий транспортной авиацией, полковник Нико, облил присутствующих холодной водой даже в отношении урезанного плана. Его математические расчеты были абсолютно безупречны: Дьенбьенфу требовалось 150 тонн грузов в день, а пересмотренной версии «Кондора» по прежнему требовалось ежедневной сорок пять тонн.

Другая проблема заключалась в том, что большая часть самолетов С-119 летала с американскими гражданскими экипажами, которые изначально не нанимались для полетов в такую смертельную ловушку, как обреченная долина. В конце апреля существовала очень высокая вероятность, что американцы просто откажутся выполнять полеты в боевой обстановке, и фактически, эта ситуация возникла в период с 2 по 6 мая, когда как американские, так и французские экипажи отказались выполнять задачи по снабжению Дьенбьенфу, если не будет предоставлено надлежащее количество истребителей сопровождения. 28 апреля Нико был полностью осведомлен об этой ситуации, а это означало, что он в любой момент мог потерять почти половину имеющегося у него транспортного тоннажа. Фантастически жонглируя приоритетами, Нико наконец согласился с тем, что он мог бы предоставить как Дьенбьенфу, так и «Кондору» минимально необходимый тоннаж снабжения, если бы весь Индокитай в течение шести дней был полностью лишен воздушного транспорта, за исключением двух С-47, оставленных для южного лаосского аэродрома в Сено. Но первая фаза «Кондора» уже шла полным ходом, с того дня, когда генерал Наварр встретился с полковником де Кревкером в Сено двумя неделями ранее.

Вопреки утверждениям, сделанным позже такими различными источниками как Жюль Руа, который утверждал что «Кондор» был более или менее фиктивным, и президент Эйзенхауэр, который заявил в своих мемуарах, что в нам просто участвовала «одна спасательная колонна из 300 местных военнослужащих, предпринявших слабую попытку спасти Дьенбьенфу», «Кондор» — во всяком случае, на земле — был четко организован для выполнения, по крайней мере, части своей задачи. Полковник де Кревкер передал все командование «Кондором» полковнику Тьену. Последний имел в своем распоряжении по состоянию на 13 апреля 4-й и 5-й батальоны лаосских егерей; 1-й лаосский парашютный батальон; 2-й батальон 2-го полка Иностранного легиона, 1-й батальон которого под командованием майора Клемансона находился в Дьенбьенфу; и группу коммандос подполковника Молла, состоящую из более чем 800 лаосцев и туземцев-мео; в общей сложности, 3088 человек, из них 1682 лаосца. Пехотные войска, под командованием подполковника Годара были официально названы Северной мобильной группой. Она была разделена на две части, подгруппу «Восток» под командованием майора Кокле (5-й батальон лаосских егерей и 1-й лаосский парашютный батальон), и подгруппа «Запад» под командованием непосредственно Годара (4-й батальон лаосских егерей и 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона).

К 21 апреля полковник Тьен разработал свой измененный план для «Кондора». В качестве первого шага, чтобы дать некоторую передышку Дьенбьенфу, его развертывание будет построено таким образом, чтобы отвлечь в период с 25 апреля по 15 мая максимум сил коммунистов на северный фланг р. Намоу. Как только войска коммунистов будут отвлечены в этом направлении, Северная мобильная группа оставит на этом фронте легкую «завесу» из отрядов коммандос, в то время как основная часть сил обойдет хорошо известную трассу в Дьенбьенфу через Известняковый перевал и вместо того развернется в направлении на ОП «Изабель» по более южному маршруту, через Муонг-Хеюп. Если там будут четыре пехотных батальона, полковник Тьен надеялся, что он сможет добраться до опорного пункта «Изабель» примерно к 25 мая.

Чтобы еще больше запутать Вьетминь относительно фактической численности его войск, он попросил французское верховное командование перебросить ему по воздуху небольшие отряды из французских частей, размещенных в других районах Индокитая. Подобно «Шпиону, вернувшемуся с холода» Ле Карре, эти подразделения будут намеренно обмануты и их заставят поверить, что они составляют авангарды своих частей, которые должны будут переброшены в Лаос в составе сил операции «Кондор». Поскольку члены этих отрядов становились жертвами, или попадали в плен к коммунистам, вражеская разведка, по крайней мере на время, была бы введена в заблуждение относительно точной численности и местоположения французских частей. Вскоре небольшие одномоторные «Биверы» и «Нордхейны» начали перебрасывать эти французские подразделения в прифронтовые части по всему северному Лаосу, чтобы их намеренно подсунули врагу в качестве приманки. Позже появились некоторые доказательства, что до определенного момента эта уловка работала.

Наконец, Тьен запросил также два воздушно-десантных батальона. Все еще оставались 1-й и 3-й вьетнамские парашютные батальоны, которые Лангле не хотел видеть в Дьенбьенфу. А для переброски наземных частей на некоторые из имеющихся небольших взлетных полей, он запросил самолеты С-47, оснащенные дополнительными реактивными ускорителями, чтобы они смогли использовать короткие взлетные полосы.

В то время как «Кондор» начал обретать форму на бумаге, его фактическое исполнение натолкнулось на проблемы. Операция должна была состояться в период сильной жары и в районе, который даже в сезон муссонов был чрезвычайно засушливым. 17 апреля в 13.40 Тьен сообщил Наварру, что невозможно найти 500 носильщиков «даже силой», поскольку большая часть населения бежала в горы, и что 150 мулов и соответствующие для них вьючные седла, которые имели ключевое значение для тылового транспорта, также были недоступны. Кроме этого было важное требование к канистрам для воды и надувным спасательным плотам для пересечения многочисленных ручьев. Наварр приказал перебросить по воздуху мулов и 500 вьетнамских военнопленных в район сбора, тем самым усугубив проблемы планирования воздушного транспорта полковника Нико.

Тем временем, однако, Годар приступил к выполнению первой фазы «Кондора». 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона начал продвигаться на север, вдоль реки Намоу, и 21 апреля перехватил крупную пирогу с грузом коммунистов, перевозившую 81-мм и 120-мм минометные мины. Трое захваченных пленных сообщили, что они из 230-й роты 72-го батальона 80 полка Народной армии, в состав которого входили 1200 вьетнамцев, говорящих на лаосском языке и 500 лаосцев. На следующий день войска Годара обнаружили склад боеприпасов коммунистов в Бан-Хат-Ден, где находились американские минометы, чешские автоматические винтовки, автоматы, патроны и 205 рюкзаков. 23 апреля легионеры захватили плацдарм к северу от Намоу, между Бан-Хат-Ден и Пакнуа. Пакнуа была небольшой деревней у слияния Намоу и меньшего притока, Нам-Нуа, а в Банлой, в 35 километрах к северо-востоку к Нам-Нуа присоединялась еще меньшая река: Нам-Юм. Оттуда до Дьенбьенфу оставалось всего пятнадцать километров.

22 апреля перехваченные радиосообщения Вьетминя, показали, что противник знал о начале операции «Кондор», о котором впервые сообщил 148-й полк двумя днями ранее, и что он правильно определил цель операции. Радиообмен также подтвердил предположение полковника Тьена, что коммунисты ожидали выброски десанта на Нга-На-Сонг и Сопнао, два города, через которые прошел Лангле в декабре 1953 года и которые находились на кратчайшем пути в Дьенбьенфу. Так же были указания на то что части 148-го полка, 940-го батальона 82-го полка и подразделения 970-го батальона 316-й дивизии получили приказ оставаться на месте и прикрывать фронт в Дьенбьенфу от сил «Кондора».

Подгруппа «Восток» также не оставалась в бездействии. 25 апреля 1-й лаосский парашютный батальон обрушился на такую редкость как укрепленный опорный пункт Вьетминя в двух километрах от важного города на реке, Муонг-Хуа. Он захватил опорный пункт и ценную добычу, включая 37 ящиков боеприпасов и 500 взрывателей для минометных мин. Но жара была ужасной; в тот день батальон сообщил о трех смертях от солнечного удара. 29 апреля оба крыла Северной мобильной группы соединились в самом Муонг-Хуа; как и все поселки в долине Намоу, которые теперь были вновь заняты, он тоже был полностью разграблен и большая часть населения страдала от голода.

Коммандос также не оставались без дела. Оснащенные для передвижения налегке — весь штаб подполковника Молла состоял из еще одного офицера и трех сержантов — они уже продвинулись глубоко на территорию Вьетминя. Они были разделены на три небольшие группы: группа «А» под командованием лейтенанта Меснье и трех сержантов состояла из 320 человек, группа «В», которой командовал лейтенант Ванг Пао, вождь племени мео и французский офицер, также насчитывала 300 человек. В 60-х года Ван Пао, в конечном итоге получивший звание генерала Королевской лаосской армии, должен был действовать в этом районе вместе с американскими войсками специального назначения, и был одним из немногих лаосских офицеров, хорошо зарекомендовавших себя в партизанской войне. Наконец группа «С» состояла из 200 туземцев и ей командовал сержант Марселин. Также существовал отдельный разведотряд №610 под командованием капитана Лусто, в чьи задачи входил сбор разведданных для французского верховного командования.

В дополнение к отряду коммандос Молла, в этом районе существовали уже заброшенные подразделения GCMA, которые были непосредственно подчинены французскому верховному командованию в Сайгоне. Под командованием скромного подполковника Рожера Тринкье они постепенно приобретали за последние два года все большее значение и теперь насчитывали 15000 человек, рассредоточенных небольшими подразделениями на всем пути от каучуковых лесов к северо-западу от Сайгона до китайской границы. Некоторые из них, как уже упомянутый «Кардамон» существовали довольно долгое время; другие, как те что действовали весной 1954 года в Лаосе, были довольно недавними. Это были те, кто сейчас готовился к операции «Кондор» и кто в конечном итоге подберет нескольких беглецов из Дьенбьенфу, а затем останется в тылу коммунистов до самого конца. Среди подразделений GCMA, задействованных в «Кондоре» и «Альбатросе» были: группа «Альфа», отряд из 300 человек, действовавших из Оу-Неуа в самом северном Лаосе; «Гамма», насчитывавшая 650 человек, проникшая к западу от Муонг-Те в северо-западный угол Вьетнама; «Грейпфрут», действовавший в районе Бан-Нам-Луонг в 15 километрах к юго-востоку от Известнякового перевала; «Банан», расположенный недалеко от Хат-Са на реке Намоу, и наконец, «Бетелевая пальма», на холмах к югу от Нга-На-Сонг.

По состоянию на 21 апреля Годар поддерживал связь с «Грейпфрутом», который действовал впереди него и оставался с отрядом до 8 мая, а «Бетелевая пальма» проинформировал отряд «Кондор» 29 апреля, что зона высадки в Нга-На-Сонг прикрыта и может быть использована для воздушных десантов. Другими словами, для выполнения второго этапа «Кондора» все было готово. Безусловно, войска страдали от чрезвычайно суровых условий — жара стала настолько сильной, что подразделениям пришлось пробиваться через обширные лесные пожары и в конце концов, прибегнуть к ночным маршам — но перспектива продвинуться вперед и, по крайней мере, принести некоторое облегчение, если не спасение, защитникам Дьенбьенфу, оказавшимся в трудном положении, заставила их идти дальше.

Но в других местах, где решалась судьба войны, все обстояло иначе. 22 апреля, в 20.00, Наварр отправил сверхсекретное сообщение своему заместителю главнокомандующего, генералу Боде (находившемуся тогда в Ханое), сообщив ему, что выполнение второго этапа «Кондора» будет отложено до дальнейшего распоряжения, а затем будет подлежать предварительному уведомлению за пять дней. Даже продолжение первой фазы будет зависеть от дальнейших сообщений. Объяснение задержки так и не было достаточно четко дано, но сверхсекретная «молния», отправленная Наварром полковнику де Кревкеру, 29 апреля, похоже, близка к истине. В этом сообщении Наварр уведомляет командующего войсками Французского Союза в Лаосе что плохие метеорологические условия над Дьенбьенфу, сделали невозможным обеспечение укрепрайона снабжением в необходимых объемах без дальнейшего сокращения воздушного тоннажа, необходимого для снабжения войск подполковника Годара. Это убило все шансы на высадку с парашютом воздушно-десантной группы в полном составе. В самом лучшем случае, по словам Наварра, эта воздушно-десантная группа могла быть предоставлена не раньше, чем через семь-восемь дней. «В таких условиях, я оставляю на Ваше усмотрение...», добавлял Наварр. Действительно, странная ситуация, когда генерал-лейтенант оставляет скромного полковника ответственным за судьбу целой операции.

После обмена сообщениями со своими подчиненными командирами, полковник де Кревкер решил, по крайней мере, пока постоять за себя. Лишенный ключевого подкрепления воздушным десантом, характер «Кондора» полностью изменился, и чтобы запутать противника, измененной операции было присвоено название чрезвычайно гористого французского района «Арьеж». Вместо дальнейшего продвижения в направлении Дьенбьенфу, Северной мобильной группе было приказано занять оборонительную позицию на северном берегу Намоу. Группа коммандос «Бетелевая пальма» покинула зону высадки в Нга-На-Сонг 2 мая, а 5-й батальон лаосских егерей, который поддерживал контакт с 221-й ротой 910-го батальона 148-го полка Народной армии с 27 апреля и захватил пятнадцать винтовок ценой потери десяти раций, отступил к Намоу в ночь на 3 мая, прикрываемый группой коммандос «Банан».

6 мая «Грейпфрут» сообщил о перестрелке с войсками Вьетминя вблизи своего района действий и сообщил в 13.00 на следующий день, что жители Бан-Нам-Луонга сообщили, что 10000 солдат Вьетминя из осаждающих сил Дьенбьенфу, как ожидается, скоро отправятся из долины в Лаос. По всей вероятности, это была разведывательная группа из состава «Грейпфрут», которая наблюдала за агонией Дьенбьенфу с края долины, хотя в настоящее время это не может быть полностью подтверждено.

В 10.20 7 мая 1954 года, за несколько часов до падения Дьенбьенфу, де Кревкер отправил сообщение генералу Коньи в Ханое, попросив ему немедленно сообщить по рации «в случае серьезного события, касающегося Северного командования». Коньи ответил несколько часов спустя, отправив Кревкеру кодовую фразу, наподобие тех, которые в форме так называемых «личных сообщений» транслировалась Би-би-си во время Второй мировой войны европейским силам Сопротивления, чтобы быть уверенными что все соответствующие подразделения будут проинформированы своевременно и четко. Кодовая фраза означала падение Дьенбьенфу, но не давала никаких указаний относительно дальнейших действий, которые должны были предпринять силы «Кондора». Как Ханой объяснил командующему французскими войсками в Лаосе, чьи войска в районе Дьенбьенфу подпадали под тактическое управление генерала Коньи, эти действия будут означать немедленное и полное отступление с максимальной скоростью, отказом от всего, потому что не будет никакой помощи, никакой поддержки с воздуха, никаких подкреплений, пока войска Годара не достигнут уже развернутой авиабазы в Мыонгсай, в 85 милях ниже по течению от Муонг-Хуа. Из-за безвкусицы, к которой склонны военные штабы, когда у них заканчиваются идеи, этому позорному отступлению было присвоено кодовое имя самой блестящей победы императора Наполеона: «Аустерлиц».

8 мая в 13.05 все участники операции «Арьеж» услышали кодовую фразу: «Плод созрел». Дьенбьенфу пал. Через несколько минут там же прозвучала вторая часть сообщения: «Аустерлиц». Несколько минут спустя, маленький «Моран» из 23-й группы воздушного наблюдения в Мыонгсай сбросил письменную копию приказа об отходе на командный пункт подполковника Годара. Почти одновременно аванпосты начали сообщать об интенсивных контактах с противником сразу в нескольких местах. К счастью, Годар получил предупреждение за день и начал минировать тропы, ведущие от Намоу. С 5-м батальоном лаосских егерей в качестве авангарда, отряд «Кондор» начал отступать, оставляя мины, установленные на срабатывание с задержкой в десять минут. И снова Годар поступил правильно в войне в джунглях (правило, о котором, по-видимому, слишком часто забывают в Южном Вьетнаме в последние годы): вместо того, чтобы повторить свой прежний путь, он приказал своей колонне проложить новую тропу через холмы в Куан-Рип. Вьетминь, ожидая что французы вернутся по своим следам, выставил перед ними отряд в засаде, который должен был оказаться на старом пути 10 мая. Вместо этого французская колонна прошла точку засады в ночь с 8 на 9 мая, тем самым застав на этот раз Вьетминь врасплох. В последовавшей перестрелке 4-й батальон лаосских егерей был сильно потрепан, потеряв почти две роты; 5-й батальон лаосских егерей также понес некоторые потери, но остальные силы «Кондора» вернулись в зону опорного пункта почти без дальнейших потерь, но с горьким привкусом во рту. Даже очень сдержанные официальные отчеты говорят о горечи офицеров и солдат подполковника Годара, которые перенесли чрезвычайные трудности ради своих товарищей в Дьенбьенфу и чувствовали, что Северное командование в Ханое, из собственных соображений, лишило их возможности помочь им в момент крайней нужды. Одна четверть от общей численного 1-го лаосского парашютного батальона дезертировала после окончания боев, и еще шестьдесят семь человек дезертировали из 4-го батальона лаосских егерей. И так закончилась последняя отчаянная попытка спасти Дьенбьенфу извне.

Провал «Кондора» также предопределил провал «Альбатроса». Официально Наварр поручил подготовку прорыва оперативному штабу генерала Коньи только 3 мая 1954 года, оставив детали операции и точную дату ее проведения на усмотрение генерала де Кастра. Общий план «Альбатроса» был следующий: общее направление прорыва должно было быть направлено на юго-восток в направлении Муонг-Ня и Муонг-Хеюп, при том французские силы прикрытия из Лаоса должны были быть выдвинуты в самый последний момент, чтобы избежать обнаружения Вьетминем.

Прорыв гарнизона с линии фронта внутри долины должен был быть поддержан максимальными усилиями всех артиллерийских орудий и минометов, еще остававшихся в наличии и всей боевой авиации. Все раненые должны были быть оставлены, а все солдаты с легкими ранениями будут прикрывать огнем отход бойцов прорывающегося отряда. Прорыв должен был состояться в конце дня, чтобы позволить войскам очень быстро укрыться в лесу. При себе будет только стрелковое оружие и боевой паек на четыре дня. Самый ранний срок прибытия на место различных подразделений «Кондора» тогда оценивался как 15 мая. Когда генерал Коньи, в свою очередь, сообщил основные контуры «Альбатроса» генералу де Кастру в длинной радиограмме 4 мая, оценка уже сместилась на 20 мая, и Коньи добавил в последнем абзаце, что «хорошо понимал, что до дальнейших распоряжений, командующий Северно-западной оперативной группой будет считать своей задачей стойко сопротивляться на месте, не думая об отступлении».

5 мая в 16.15 де Кастр ответил Коньи:

«Пути, ведущие на юг не позволяют достаточно быстро отвести 6000 человек. Единственное, что возможно — это одновременный прорыв в разных направлениях. Ввиду трудностей с сохранением секретности даже при использовании кода… Я настаиваю на том, чтобы не раскрывать своих намерений. Я должен просить вас доверять мне».

Вся концепция «Альбатроса» нашла множество критиков в Ханое. Начальник штаба Коньи, полковник Бастиани, официально заявил, что, учитывая пресечённую местность, силы противника и состояние полного истощения гарнизона, «Альбатрос» приведет только к полному разгрому и частичному уничтожению сил прорыва, от которых мало что, если вообще что-либо пригодное в военном отношении, будет спасено. Кроме того, такой позорный конец только бросил бы тень на то, что до сих пор было доблестной обороной.

4 мая один из старших офицеров штаба, работавший над деталями «Альбатроса», написал краткую оценку этой операции, которая хорошо подытоживала чувства большинства его коллег:

«Такая операция одновременно невозможна и немыслима. Это странно напоминает битву при Седане (1870). Северо-западная оперативная группа должна продолжать сопротивляться. Это продолжает изматывать войска Вьетминя. Любой орган командования в Индокитае, который подпишет такой приказ о бегстве, себя опозорит.»

И в последней строке, которая, очевидно, была упреком старшим генералам, которые задумали, спланировали и руководили битвой при Дьенбьенфу, записка заканчивалась предложением: «Человек должен знать, как принимать последствия своих поступков».

Наконец, 7 мая в 10.00, когда штурмовые отряды коммунистов находились в пределах 200 метров от его командного пункта, а последние резервы были разбиты в ходе тотальной обороны последних позиций на восточных холмах, де Кастр решил прибегнуть к «Альбатросу». Диалог между ним и генералам Коньи по радиотелефонной связи был полностью записан на пленку. Часть, относящаяся к «Альбатросу» гласит следующее:

— И тогда, Бог мой, я попытаюсь, если позволят обстоятельства, использовать максимум того, что у меня осталось, чтобы убраться на юг.

— Хорошо, понял. Вероятно, это будет ночью?

— Что?

— Ночью.

— Да, генерал, ночью, конечно.

— Все правильно, да.

— Мне нужно Ваше разрешение, чтобы это сделать.

— Я даю разрешение, старина.

— Ты даешь мне разрешение на это.

— Я даю тебе разрешение на это.

— Хорошо, я… Я продержусь… Я постараюсь продержаться здесь как можно дольше с тем, что осталось…

Они кратко обговорили остальные вопросы, а затем Коньи вернулся к теме прорыва:

— Хорошо. Ну, а что насчет отступления на юг? Как ты это видишь? По направлению к «Изабель» или во многих направлениях?

— Ну, генерал, в любом случае они должны продвигаться на юг, за пределы «Изабель», не так ли?

— Да, это так.

— Но я также дам «Изабель» приказ попытаться прорваться, если они смогут.

— Да, это понятно. Хорошо, держи меня в курсе, чтобы могли помочь тебе с максимумом авиации для этого дела.

Таким образом, нет никаких сомнений в том, что в последний момент де Кастр действительно решил попытаться реализовать план «Альбатрос», но, конечно, приказ пришел слишком поздно, чтобы быть выполненным организованным образом, и уцелевшие старшие офицеры сказали мне, что де Кастр, стремясь не допустить паники, до последнего момента отказывался информировать даже командиров батальонов о существовании такого плана.

У ОП «Изабель», в силу его расположения ближе к южному краю долины, было больше шансов успешно сбежать. В его случае в последнюю минуту возникли сомнения со стороны полковника Лаланда, видевшего разрушение основной позиции Дьенбьенфу, и опять же, по-видимому, в последнюю минуту со стороны Ханоя также была предпринята попытка избежать ответственности. 7 мая в 21.00 поступило радиосообщение от полковника Лаланда на самолет управления №545-YA, пилотируемого лично командиром Северовьетнамской бомбардировочной группы подполковником Дюссолем. Кружащий самолет управления выполнял функцию радиорелейного пункта связи между ОП «Изабель» и Ханоем с момента уничтожения самим де Кастром его мощного радиопередатчика в 17.00. В своем сообщении Лаланд запрашивал Ханой, был ли по прежнему предпочтительнее южный маршрут, поскольку с его точки зрения, бросок на запад в направлении Бан Лой казался более предпочтительным. Несмотря на неоднократные запросы с самолета управления, Ханой так и не ответил на этот вопрос. Через несколько минут после полуночи 8 мая 1954 года, остатки подгруппы тай Вьема и 12-й роты 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона пошли в прорыв к линии холмов на юге. Они добрались до южного края долины, и именно там погиб «Альбатрос».

Глава 10. Смерть «Кастора»

Суббота, 24 апреля 1954 года

С окончательной потерей «Югетт-1» половина всей взлетно-посадочной полосы осталась в руках коммунистов. Отныне места для сброса припасов стало еще меньше, а французским и американским пилотам, совершавшим рейсы со смертельным риском, придется рисковать еще больше. В ночь с 23 на 24 апреля было сброшено с парашютами на основную позицию еще семьдесят два добровольца, включая замену экипажей оставшихся танков, которые выходили из строя быстрее, чем машины, на которых они сражались. Это повторилось снова: трое сержантов и один рядовой прибыли в ту ночь в качестве замены в танковых экипажах, но 26 апреля один сержант и двое солдат получили ранения, а 29 апреля танк «Дуомон» получил прямое попадание 105-мм снаряда, который убил одного человека и ранил двух. Среди них был рядовой Лири. Он был в числе четверых, прибывших для пополнения танковых экипажей, сброшенных с парашютом 24 апреля.

Той же ночью в долину было сброшено на парашютах 117 тонн грузов снабжения, из которых 99 тонн приземлились на французских позициях. Удачная выброска позволила гарнизону повысить уровень снабжения большинства подразделений до двух дней по продовольствию и примерно на пять дней по боеприпасам — но ценой многочисленных примеров героизма со стороны экипажей транспортных самолетов, в частности, американских пилотов «Летающих вагонов». Ввиду постоянно сокращающихся зон выброски, пилотируемые в основном американцами С-119 были вынуждены лететь все ниже и ниже через зенитки, и в течение предыдущей ночи, один из «Летающих вагонов» получил два попадания 37-мм снарядов советской зенитной пушки. Среди солдат в Дьенбьенфу было общеизвестным, что американские гражданские пилоты во многих случаях рисковали больше, чем пилоты транспортных машин французских ВВС, летавших в основном на С-47, и хотя американским пилотам платили примерно 2000 долларов в месяц за их опасную работу, в их контрактах не указывалось прямо, что они должны были летать непосредственно в боевой обстановке. Поэтому было понятно, что вернувшись в тот день со своих заданий, они отказались продолжать летать через Дьенбьенфу. Это решение должно было иметь катастрофические последствия не только для самой битвы в Дьенбьенфу, но и для отряда «Кондор» подполковника Годара, ощупью пробиравшегося в Дьенбьенфу через лаосские джунгли. Коньи, как командующий сухопутными войсками на севере Вьетнама, не имел юрисдикции над транспортниками ВВС, тем не менее, он немедленно запросил разрешения генерала Наварра перевести французские экипажи с С-47 на «Летающие вагоны». По причинам, известным только военной бюрократии, разрешение Наварра поступило к Коньи только 26 апреля в 23.30. Тем временем, сброс грузов снабжения для Дьенбьенфу радикально сократился. В течение следующих трех дней они в среднем едва переваливали за шестьдесят тонн в день, а 28 апреля — чудесно ясный день в разгар муссонного сезона — гарнизон Дьенбьенфу не получил каких-либо грузов вообще.

Суббота также была днем подведения итогов для измученного гарнизона и его командиров. И картина, которая была передана в виде телеграммы с абсолютным приоритетом в 14.00, показала, что в хотя бы относительно боеспособном состоянии насчитывалось ровно 3250 пехотинцев. Во многих случаях, это означало, что человек потерял глаз, и даже одну руку. «Изабель» сообщил, что к бою все еще годно 1400 стрелков. В Дьенбьенфу госпиталь майора Гровена, изначально рассчитанный на 44 койки, с помощью марокканских саперов протянул свои окровавленные щупальца во всех направлениях; в общей сложности 878 тяжелораненых находилось в настоящее время на перевязочных пунктах батальонов, в пристройках госпиталя, укомплектованных воздушно-десантными хирургическими бригадами, и в темных норах и шахтах, наспех отрытых вдоль ходов сообщения. Еще 117 раненых в таком же состоянии конкурировали за жизненное пространство на переполненном ОП «Изабель», с гарнизоном, орудиями, складами боеприпасов и танками.

К настоящему моменту, таким образом, почти 15000 человек гарнизона разделились на три примерно равные части: пехотинцы, артиллеристы и вспомогательные части различных служб (для перераспределения вручную более 100 тонн припасов в день и переноски 1000 ящиков требовалось большое количество вспомогательного личного состава) и, наконец, последняя треть гарнизона Дьенбьенфу — мертвецы, люди, попавшие в руки коммунистов и «Нам-Юмские крысы».

В то же утро разведка предоставила Дьенбьенфу пересмотренную оценку сил противника. Благодаря массовым переброскам не обученных новобранцев, генералу Зиапу удалось компенсировать большую часть своих потерь за предыдущие два месяца. Некоторые из новобранцев (а французы уже захватывали их среди пленных 2 мая) записались, или были насильственно призваны в середине марта и прошли весь путь до Дьенбьенфу небольшими группами подкреплений по 100 человек. По прибытии в долину их разделили на пары и прикрепили каждую пару к двум ветеранам, и эти «ячейки» из четырех человек стали базовыми подразделениями в восстановленных частях, причем ветераны в каждой ячейке отвечали за боевую подготовку новобранцев. Безусловно, такие восстановленные части были далеки от смертоносной эффективности штурмовых отрядов Вьетминя середины марта, но Зиап теперь снова мог выставить в поле 35000 пехотинцев против французов, или десять солдат против каждого из изможденных и продрогших до костей французов, вьетнамцев и северо-африканцев, ютящихся в грязных ямах французских траншей. И, как знали и французский штаб, и его коллеги-коммунисты, превосходство над обороняющимися три к одному было достаточным преимуществом для победы при штурме.

В то утро также появилась еще одна плохая новость. 80-я разведывательная эскадрилья заграничной службы французских ВВС сделала полный набор аэрофотоснимков долины накануне в 12.30 и полностью расшифрованные фотографии были успешно сброшены в штаб де Кастра. Они ясно показывали сильное уплотнение смертоносного кольца 37-мм зенитных орудий и зенитных крупнокалиберных пулеметов, особенно на северо-восточном краю долины. Новая батарея 105-мм гаубиц проявила себя на «Анн-Мари» и несколько новых батарей 75-мм гаубиц были замечены в двух-трех километрах к востоку от ОП «Изабель». Новые батареи коммунистов также появились за Лысой и Фальшивой горой 23 апреля, когда они внезапно вмешались в ход боя, оказав разрушительное воздействие на десантников, контратакующих «Югетт-1». С другой стороны, ни один 120-мм тяжелый миномет не обстреливал Дьенбьенфу с 19 апреля; вероятно, что-то пошло не так с поставками боеприпасов. Это временное затишье не особенно успокоило французов, так как пленные коммунисты, захваченные в последние дни, сообщили им, что как ожидается, в район осады скоро прибудут «специальные орудия». Какие особые снаряды калибра 60-мм и 120-мм были подобраны в окрестностях Дьенбьенфу, но до сих пор они не дали французской разведке ни малейшего намека на то, что должно было произойти. До разгадки этой тайны оставалось еще около десяти дней.

Также остались некоторые незаконченные дела после прерванной контратаки 2-го парашютного батальона Иностранного легиона майора Лизенфельта. Остатки 1-го и 2-го парашютных батальонов сформировали сводный парашютный батальон Иностранного легиона, под командованием майора Гиро, которому было поручено защищать то, что осталось от ОП «Югетт», вместе с ротой из 140 марокканцев 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров под командованием капитана Нико. Сильно потрепанный 2-й батальон 1-го колониального парашютного полка снова перегруппировался на высотах ОП «Элиан», но оставил роту легкораненых на ОП «Юнон». С момента своего прибытия в течение первой недели апреля батальон потерял 56 убитыми, 35 пропавшими без вести (десять из которых считались погибшими) и 257 ранеными. В частности, его 3-я и 4-я роты потеряли так много людей, что Брешиньяк решил объединить их в маршевую (сводную) роту, под командованием лейтенанта Рене Легера.

Положение перед штурмом на 24 апреля 1954 года

Потеря «Югетт-1» также повлияла на опорный пункт «Опера» на другой стороне аэродрома. «Опера» был специально создан для обеспечения защиты с фланга «Югетт» и теперь, в свою очередь, оказался полностью с фланга обойден. Поэтому Лангле и Бижар решили эвакуировать его, прежде, чем небольшой гарнизон постигнет участь всех остальных обойденных опорных пунктов. В тишине французские саперы заминировали «Опера» в ночь с 23 на 24 апреля, когда его гарнизон, рота капитана Бизара из 5-го вьетнамского парашютного батальона, медленно отступил назад по дренажной канаве аэродрома на новую запасную позицию в 150 метрах к северу от «Доминик-4». По словам майора Пуже, «у этой позиции не было названия, возможно потому, что её было невозможно назвать». Действительно, муссонные дожди превратили дренажную канаву аэродрома в настоящий канал, заполненный во многих местах водой по пояс. Тем не менее, с высотами «Доминик» справа и «Югетт-1» слева, находящимися под вражеским контролем, было чистым безумием пытаться даже поднять голову над краем канавы. Любого раненого приходилось прислонять к осыпающимся стенкам канавы, а любой убитый немедленно исчезал из виду. В этом невероятном месте, Бизар и его люди работали как бобры, в самом прямом смысле этого слова, пытаясь вырыть огневые позиции в мягкой грязи и соорудить несколько бункеров из мешков с песком в самой канаве. Многое из того, что они построили в тот день, было на следующую ночь смыто проливным дождем. Снова, подобно бобрам, Бизар и его вьетнамцы восстановили свой опорный пункт в трясине. Они удерживали его до самого последнего дня битвы.

В этот день также произошел обмен вежливо-ледяными сообщениями между Наварром и Коньи. Последний все еще утверждал, что жизненно важная дельта Красной реки находится в смертельной опасности быть захваченной, в то время как Наварр считал, что ситуация в дельте, хотя и критическая, была не более критической чем та, которая сложилась в остальной части Индокитая. Тоном, предназначенным для иронического намека на озабоченность Коньи только Тонкином, Наварр сообщил последнему, что он «может быть уверен, что я проинформировал правительство о точной ситуации с точки зрения Индокитая вообще, а не только с точки зрения Тонкина».

Коньи ответил в тот же день позже, в не менее резком стиле, что он «… не сомневается, что Вы проинформировали правительство с точки зрения всего Индокитая, а не только Тонкина. Вот почему, чтобы дополнить указанную информацию, я настоял на подтверждении личного мнения, которое, как полагают, отличается от Вашего по основным пунктам». Коньи еще раз привел доводы в пользу срочного подкрепления для Тонкина, поскольку сохранение дельты Красной реки было жизненно важно для любых будущих переговоров, независимо от возможной судьбы гарнизона Дьенбьенфу.

В 22.20 Наварр отправил еще одно срочное сообщение Коньи, попросив его ответить на четыре конкретных вопроса: его оценка, как долго Дьенбьенфу сможет продержаться с подкреплением или без него, учитывая текущую тактику противника; выступает ли Коньи за усиление Дьенбьенфу; будет ли он, если захочет, выступать за то, чтобы такое подкрепление принимало форму отдельных добровольцев или сформированных воздушно-десантных батальонов; и наконец, был ли Коньи по-прежнему за проведение операции «Кондор», несмотря на его оговорки относительно того, насколько она облегчит положение Дьенбьенфу. Коньи должен был дать ответ на следующий день.

Воскресенье, 25 апреля 1954 года

В 02.35 капитан Бизар сообщил о подозрительных шумах и окапывании вокруг блокирующей позиции к северу от перекрестка, где раньше был опорный пункт «Опера». А на рассвете, аванпосты как «Доминик-4», так и безымянного опорного пункта в дренажной канаве начали сообщать о просачивании противника. Но местность на этом болоте была совершенно плоской и вскоре французские артиллерийские орудия с «Клодин» начали обстреливать противника. Атакующий отряд просто исчез посреди гейзеров грязи; по всей вероятности, от возникшей паники утонуло больше людей, чем погибло от попаданий снарядов.

Несмотря на проливные муссонные дожди, которые шли почти каждую ночь и воды которых каскадом стекали в каждую щель и траншею в долине, враг был чрезвычайно активен. В 03.30 2-й батальон 1-го колониального парашютного полка Брешиньяка сообщил об интенсивном минометном обстреле вершины «Элиан-1», вдобавок к ручным гранатам, бросаемым пехотинцами Вьетминя из передовых траншей. К шести часам утра минометы противника уступили место артиллерии коммунистов, которая теперь взяла на себя уничтожение последних блиндажей на вершине «Элиан-1». Здесь, также измотанным до предела французским расчетам артиллерии и тяжелых минометов, пришлось выйти в открытые орудийные дворики и открыть интенсивный контрбатарейный огонь, который, в конце концов, несколько замедлил ритм орудий Зиапа. Но скудные запасы артиллерийских снарядов французов быстро заканчивались. Оставшиеся две 155-мм гаубицы выпустили пятьдесят своих драгоценных снарядов, тяжелые минометы выпустили 200 мин, а 105-мм гаубицы израсходовали 750 снарядов.

Ситуация со снабжением теперь стала катастрофической. В общей сложности было сброшено шестьдесят три тонны грузов снабжения (вместо необходимого минимума в 125 тонн), а также пятьдесят один человек подкреплений. Один пилотируемый французами С-119 (американские экипажи были отстранены от полетов в Дьенбьенфу) по ошибке сбросил весь свой груз крайне необходимых боеприпасов на стороне коммунистов. Поэтому, когда с аванпостов на высотах «Элиан» пришли новости о том, что Вьетминь оборудует новые огневые позиции на Фальшивой горе, начальник артиллерии Дьенбьенфу полковник Вайан решил их не обстреливать. Ему понадобятся все имеющиеся боеприпасы, чтобы отразить серьезную атаку, если таковая последует.

В разгар обстрела, наиболее уязвимые линейные подразделения должны были быть сменены, чтобы позволить им, по крайней мере, получить горячую пищу, если не минуту относительного покоя. На вершине того, что теперь называлось «Верхняя Элиан», и включало высоты «Элиан-1» — «Элиан-4», Брешиньяк перегруппировал остатки 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка, две роты из 5-го вьетнамского парашютного батальона, две роты из старого батальона Бижара, а также остатки 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона майора Кутана, руководившего обороной «Элиан-2» также под юрисдикцией Брешиньяка. На ОП «Югетт» десантники Иностранного легиона майора Гиро также отчаянно окапывались, так как просачивания прошлой ночью показали, что Вьетминь собирается использовать ту же тактику скрытого продвижения вперед, которая уже так хорошо послужила им на остальных позициях ОП «Югетт».

В юго-западном углу майор Клемансон также использовал это воскресенье, чтобы укрепить свои позиции на ОП «Клодин». Капитан Бьенво, который оказался лишним, после расформирования его роты 1-го парашютного батальона Иностранного легиона из-за нехватки войск, накануне принял командование 3-й сводной ротой 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона и занял позицию на ОП «Клодин-4». 2-я рота капитана Капейрона из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона, которая была отделена от своего батальона, в настоящее время дислоцированного на «Элиан», взяла на себя оборону «Клодин-5». Всю ночь большая часть передовых позиций ОП «Клодин» находилась под сильным огнем минометов, гранатометов и снайперов, а старательные траншеекопы коммунистов снова сделали свою работу, несмотря на то, что иностранные легионеры забрасывали их ручными гранатами и 60-мм минометными минами. Когда рассвело, противник прорвался через первую линию заграждений из колючей проволоки и с трудом преодолел вторую (и последнюю). Тем не менее, «Клодин» находился под меньшим давлением, чем любой из двух других крупных опорных пунктов, и его патрулям все еще удавалось проскользнуть через кольцо осады противника на открытую местность. В ночь с 24 на 25 апреля один из патрулей 1-го батальона 2-го полка ИЛ дошел до Бан Ко Мо — в трех километрах к юго-западу от Дьенбьенфу. Можно вполне удивиться мыслям этих патрулей, когда они оглядывались назад, из тишины и темноты своего района патрулирования на освещенное пламенем болото, которое было их домом уже более пятидесяти дней. Такие патрули продолжались до 30 апреля, и был даже солдат-коммунист, взятый в плен во время патрулирования 1 мая.

В Париже «Официальный журнал Французской республики» — ежедневное правительственное издание, которое выполняет функции как «Отчета Американского Конгресса», так и «Федерального реестра», и которое в субботу опубликовало официальное повышение в звании большинства офицеров Дьенбьенфу — в этот день опубликовало текст «Постановления №18» от 17 апреля, в котором весь гарнизон Дьенбьенфу упоминается в приказах Французской армии и награждается Военным крестом с пальмовой ветвью за зарубежные операции. Те люди, которые уцелеют в битве, отныне смогут носить сине-красную нашивку, как знак принадлежности к этому соединению. Заключительный абзац постановления гласил: «Объединенные волей к победе, офицеры, сержанты, капралы и солдаты заслужили восхищение Свободного мира, гордость и благодарность Франции. Их отвага навсегда останется примером для подражания».

В своем ответе генералу Наварру в предыдущий день, генерал Коньи подсчитал, что Дьенбьенфу может продержатся еще две-три недели, если получит подкрепление и если противник не решит начать общую атаку. Если бы подкрепления были бы остановлены, по оценкам Коньи, сопротивление рухнуло бы в течение восьми дней из-за падения боевого духа. Он также рекомендовал, чтобы в течение предстоящей недели подкрепления ограничивались отдельными добровольцами, а позже был бы сброшен полный парашютный батальон, или батальон Иностранного легиона. Коньи счел операцию «Кондор» полезной, если она будет запущена без промедления.

Но он опять не согласился со своим главнокомандующим относительно целесообразности продолжения агонии Дьенбьенфу за счет укрепления дельты Красной реки. По его собственным словам: «Я категорически отвергаю гипотезу (укрепления Дьенбьенфу) просто для того, чтобы повысить моральную ценность жертвы». Коньи основывал свою оценку ситуации на том простом факте, что моральная ценность или психологическая выгода, полученная в результате длительного сопротивления Дьенбьенфу, будет очень мало значить в контексте общего ухудшения ситуации, особенно в ключевой дельте Красной реки.

Оба командующих, каждый на своем уровне, оказались перед неразрешимой дилеммой. Агония гарнизона Дьенбьенфу на виду у всех, по крайней мере, послужила болезненным напоминанием Франции, Соединенным Штатам и Великобритании о том, что с проблемой Индокитая надо что-то делать, за столом переговоров или посредством прямого американского военного вмешательства. Сама драматичность ситуации требовала быстрых решений, которых до сих пор незначительное ухудшение ситуации в остальной части Индокитая позволяло Западу избегать, даже если в долгосрочной перспективе оно было потенциально гораздо опаснее, чем падение самого Дьенбьенфу. Следовательно, для Наварра, который должен был видеть ситуацию с общей точки зрения и который должен был оставаться восприимчивым к взглядам Парижа, Дьенбьенфу в данный момент был важнее чем дельта Красной реки, потому что первый представлял собой капитал политических рычагов, которым последняя просто не обладала. На следующий день Наварру предстояло снова попытаться объяснить это своему сопротивляющемуся командующему на севере Вьетнама.

Когда в то воскресенье ночь опустилась на Дьенбьенфу, сотрудники штаба в Дьенбьенфу, как всегда, начали передавать свои обычные отчеты о ситуации со снабжением. Как обычно, возникла острая необходимость в санитарах, чтобы заботиться о постоянно растущих массах тяжелораненых. Наличествовала серьезная нехватка всех видов медикаментов. В прошлом, сброшенные на парашютах с ошибкой, бутылки со свежей кровью в пакетах с сухим льдом, портились и становились непригодны для использования до того, как их удалось найти; но 15 и 18 апреля Дьенбьенфу получил два сброшенных с парашютом банка крови, которые позволили врачам брать кровь непосредственно у добровольцев в гарнизоне. Был также обычный запрос на траншейные перископы, поскольку прямое наблюдение днем стало безнадежно смертоносным занятием, теперь, когда Дьенбьенфу был плотно окружен вражескими снайперами и безоткатными орудиями. Еще раз, кроме того, служба снабжения просила предоставить бронежилеты для незащищенных орудийных расчетов.

В 18.00, как почти каждую ночь, противник начал обстреливать позиции французской артиллерии и то, что осталось от «Элиан-1». А в 18.20 Дьенбьенфу сообщил Ханою, что радиообмен коммунистов, по-видимому, указывает на то, что войска высвобождаются на юго-западном фланге, вероятно готовясь к новому наступлению. В общем, это было тихое воскресенье. Это было последнее тихое воскресенье, которое предстояло пережить гарнизону Дьенбьенфу.

Понедельник, 26 апреля 1954 года

Ночь в Дьенбьенфу также была относительно спокойной, если не считать смертоносно точного вражеского зенитного огня. Сильный патруль из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона, усиленный расчетами безоткатных орудий из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, продвинулся на север до брода по дороге на «Габриэль». По крайней мере на земле, казалось, враг ослабил на время хватку. Однако в воздухе ситуация была иной. С уходом американских экипажей С-119 Дьенбьенфу медленно умирал от голода и истекал кровью. Вместо 80 человек подкреплений, ожидавшихся в ту ночь, четыре С-47, пилотируемых французами, сбросили только 36 человек, и вместо 150 тонн обещанных грузов снабжения, была сброшена, в общей сложности 91 тонна — с показателем потерянных грузов в тридцать четыре процента. В тот вечер, в 23.30 Наварр дал свое одобрение на перевод экипажей французских ВВС с С-47 на С-119.

Тем временем, несмотря на меньшее количество целей для стрельбы, у зенитной артиллерии Вьетминя был насыщенный день. В тот день над Дьенбьенфу было повреждено пятьдесят самолетов и три сбито. В 10.30, два «Хэллкэт» F6F из 11-й истребительной эскадрильи французских ВМС летели крылом к крылу на бреющем полете через долину Дьенбьенфу в попытке подавить, или, по крайней мере, отвлечь зенитную артиллерию противника, которая сеяла хаос среди беззащитных транспортных машин. Оба пилота, мичман Кампредон и старшина Робер, были опытными пилотами. Кампредон совершил двадцать вылетов над Дьенбьенфу, а у старшины Робера это был девятый вылет. Оба самолета уже собирались выйти из зоны обстрела, когда по ним открыли огонь новые батареи крупнокалиберных зенитных пулеметов с «Анн-Мари». Самолет Кампредона, хотя и был подбит, остался управляемым, но «Хэллкэт» Робера был так поврежден, что пилот немедленно потерял управление. Просто чудом ему удалось раскрыть парашют и гарнизон Дьенбьенфу увидел, как он приземлился на занятых противником холмах к западу от «Анн-Мари» — слишком далеко, чтобы его могла спасти французская наземная группа.

Восемь лет спустя я увидел в Ханое короткометражный фильм о захвате старшины Робера Вьетминем несколькими минутами позже. В фильме был показан явно ошарашенный, очень молодой человек (в двадцать лет он был самым молодым пилотом-истребителем эскадрильи), все еще одетый в летный комбинезон, надувной спасательный жилет и белый американский летный шлем, стоящий по стойке «смирно» перед суровым офицером Вьетминя, сидящим за столом и читающим ему лекцию. Робера обвиняли в совершении «варварских актов» и ему заявили, что он заслуживает за них смерти. Все, что мог сказать молодой пилот, это то, что он не хотел этой войны.

— Хорошо, тогда почему ты в ней сражаешься? — спросил офицер коммунистов.

Ответ Робера стал классическим для такого рода ситуаций и его все еще можно услышать в 1967 году из уст американских пилотов, сбитых над Северным Вьетнамом:

— Я солдат. Я подчиняюсь приказам.

То, что произошло несколько минут спустя, вызвало еще большую тревогу. Французский бомбардировщик Б-26, летевший на высоте 2900 метров, был сбит 37-мм пушкой советского производства. Парашютов видно не было. А в 18.00 еще один Б-26 был сбит зениткой коммунистов к юго-западу от Дьенбьенфу, но на этот раз было замечено три раскрывшихся парашюта. Ни один из них не приземлился достаточно близко к французским позициям для попытки спасения. Этот самолет также летел на высоте 2900 метров. Новость о сегодняшней катастрофе в воздухе прозвучала в Ханое как предвестие рока. Возможно ли, что противник теперь получил зенитную артиллерию с радиолокационным наведением? Или менее опытные вьетнамские расчеты были заменены китайскими зенитчиками? В любом случае, стало очевидно, что ничтожные силы французских бомбардировщиков с их сорока пятью самолетами, не могли выдержать такие потери, не исчезнув в несколько дней. Не то, чтобы в Соединенных Штатах не было в изобилии самолетов. Проблемой по-прежнему оставалась нехватка экипажей бомбардировщиков. Следовательно, подполковник Дюссоль, командующий бомбардировочной авиацией на севере, должен был довольствоваться тем, что имел под рукой. Несмотря на это, благодаря невероятным подвигам в изобретательности механиков и выносливости пилотов, его сорок пять Б-26 совершили в общей сложности 1629 боевых вылетов в период с 13 марта по 7 мая 1954 года. В своем заключительном докладе о роли бомбардировщиков в битве при Дьенбьенфу, Дюссоль отметил, что зенитная артиллерия Вьетминя была лучше, чем зенитная артиллерия нацистов во Второй мировой войне. Поначалу, это было расценено, как преувеличение, или попытка объяснить то, что в конце концов, было прежде всего недостаточной воздушной мощью.

Однако, независимые американские оценки подтвердили его точку зрения. В отчете, опубликованном в октябре 1955 года корпорацией «Файрчайлд», создателем С-119, как американские гражданские пилоты, которые летали в рейсы на Дьенбьенфу, так и представители обслуживающих служб «Файрчайлд», согласились с тем, что зенитный огонь, с которым столкнулись в Дьенбьенфу, превысил интенсивность, с которой столкнулись в Корее и «был таким же плотным, как все то, с чем пилоты союзников сталкивались над Руром во время Второй мировой войны».

На следующий день главнокомандующий французскими военно-воздушными силами на Дальнем Востоке, генерал Лозен сделал единственный логический вывод из новой ситуации: абсолютный приоритет был отдан задачам подавления зенитного огня за счет наземной поддержки и бомбардировок линий снабжения Вьетминя. Это мог бы быть звездный час ВВС в Дьенбьенфу. С шестьюдесятью американскими Б-29, стоящими наготове на Филиппинах и примерно 400 реактивными истребителями и легкими бомбардировщиками, стоящими у берегов на американских авианосцах, готовых вмешаться, французы могли бы сосредоточиться на снабжении гарнизона и поддержке операции «Кондор». Но этому не суждено было случиться.

Вместо этого, когда наступила ночь, Дьенбьенфу возобновил свой список обычных жалоб: «Еще раз настаиваем на том, чтобы как можно скорее получить нескольких санитаров, окопные перископы и бронежилеты для личного состава артиллерии… не сбрасываете с парашютом местные вспомогательные подразделения… запрашиваю немедленное пополнение для белых тай… также нужен один лейтенант для 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона и один лейтенант для 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона...»

Некоторое время спустя, в Дьенбьенфу отметили внезапную активизацию артиллерийского огня коммунистов по истерзанным артиллерийским позициям. Затем, в 20.30 пришло одно-единственное краткое сообщение из Дьенбьенфу, краткость которого, никоим образом не скрывала его воздействия на гарнизон: «Мы потеряли еще одну 155-мм гаубицу». Таким образом, в долине осталось одно среднее артиллерийское орудие, с примерно 300 снарядами. Для всех практических целей, французская контрбатарейная борьба, в той мере, в какой она когда-либо существовала, теперь была мертва.

В сотнях миль от долины, между северной штаб-квартирой в Ханое, где правил генерал Коньи, и штаб-квартирой генерала Наварра в Сайгоне, продолжался обмен вежливо-ледяными телетайпными сообщениями — каждое сообщение скрывало под тонкой мантией административной направленности и военной вежливости чувства чистой ненависти, которые оба мужчины питали друг к другу. Для Коньи Наварр был всего лишь недалеким кабинетным генералом, который, не желая признавать, что совершил ошибку, удерживая Дьенбьенфу, собирался пожертвовать ключевой дельтой Красной реки, с ее 180 000 войск, 9 000 000 трудолюбивых людей и почти 3 000 000 тонн драгоценного риса. Для Наварра генерал-майор Коньи превратился в своекорыстного оппортуниста, который теперь был полностью нелоялен своему командующему, саботировал его решения на каждом шагу и использовал свои давние хорошие отношения с прессой, чтобы обойти решения своего собственного командира и сделать так, чтобы его собственная точка зрения была повсюду услышана. С обеих сторон то, что было сказано или написано сейчас, было сделано с единственной целью — оставить запись для последующей дуэли в большом масштабе перед комиссией по расследованию, общественным мнением, судами и историей.

Ответ Наварра был чрезвычайно длинным и подробным. В отличии от Коньи, чьи сообщения по мере ухудшения ситуации становились все более запутанными и неясными, сообщения Наварра, который был довольно не уверен в себе в начале битвы, теперь показывали, что он, по-видимому, снова чувствовал себя как дома. Тактическая ситуация не имела почти никакого значения; в расчет принимались элементы информации, которые относились к области политической и военной разведки высокого уровня, в которой Наварр провел большую часть своей активной жизни. В простых и ясных выражениях, часто читаемых как комментарии преподавателя к слегка туповатой курсовой работе студента, Наварр изложил основы ситуации в ее нынешним виде. Вопреки мнению Коньи («если я вас правильно понял...»), что Дьенбьенфу больше не стоит дополнительных жертв войск, Наварр считал, что общая ситуация оправдывает такие жертвы. В Женеве в тот день собирались делегаты предстоящей конференции по Индокитаю, и возможно, смогли бы добиться прекращения огня, которое могло бы спасти Дьенбьенфу от уничтожения. Или наоборот, конференция могла бы вообще провалиться, и таким образом, привести к американскому вмешательству в последнюю минуту и спасти Дьенбьенфу буквально на грани катастрофы.

Наварр также разрушил другой любимый проект Коньи по оказанию помощи Дьенбьенфу, начать наступление на тыловые линии коммуникаций противника в сотнях километров от Дьенбьенфу. Используя цифры и факты, взятые в собственном анализе операции Коньи, Наварр ясно продемонстрировал ему, что операция не окажет немедленного влияния на ситуацию в самом Дьенбьенфу, и лишит дельту части ее нынешних резервов, которым, в свою очередь, придется столкнуться с натиском около восемнадцати батальонов коммунистов, уже находящихся в этом районе. И наконец, вся операция привлекла бы ключевые войска и самолеты из остальной части Индокитая, что имело бы «катастрофические» последствия в других местах, не принося какой-либо помощи сражающемуся гарнизону Дьенбьенфу.

Наконец, Наварр сообщил Коньи, что он, вопреки совету последнего, будет придерживаться принципа проведения операции «Кондор». При таком полном разрыве между главнокомандующим и его ключевым подчиненным командиром, любой дальнейший диалог был совершенно бесплодным. Тем не менее, обмен вежливо-ледяными сообщениями продолжался до последнего дня, и совершенно маловероятно, что он мог поколебать получателей от их предвзятых мнений как о ситуации, так и друг о друге.

И по сей день оба этих человека продолжают ненавидеть друг друга: перед французской правительственной Комиссией по расследованию, перед судами Парижа за уничижительный пассаж о Коньи в книге Наварра, перед авторами, пишущими о Дьенбьенфу, и в прессе. Коньи публично подтвердил свое заявление Жюлю Руа, о том, что 2 апреля около 17.00 он заявил Наварру: «Если бы Вы не были четырехзвездочным генералом, я бы дал Вам пощечину». А Наварр в другом опубликованном сообщении очень прозрачно обвинил Коньи в том, что он в Алжире организовал заговор с целью убийства занимавшего тогда пост главнокомандующего генерала Рауля Салана из базуки.

Вторник, 27 апреля 1954 года

Сочетание невероятно плохой муссонной погоды и зенитной артиллерии противника, привело к тому что ночные выброски превратились в хаос. Только пятьдесят добровольцев были десантированы в качестве подкрепления для гарнизона. Высотные сбросы с С-119 с раскрытием с помощью пиропатронов с задержкой, оказались, по словам официального доклада о снабжении за тот день, «катастрофическими. Треть груза была найдена нами; остальная часть попала в руки коммунистов». Но в конце концов, та часть груза, которая попала на французские линии, содержала 200 бронежилетов, в то время как в ту же ночь еще 100 попали на опорный пункт «Изабель». Они были быстро розданы остаткам артиллерийских расчетов, а также десантникам и легионерам, стоявшим в караулах в воронках от снарядов на «Верхнем Элиан». Люди капитана Кледика получили по одному бронежилету на двоих, и они немедленно спасли жизнь сержантам Карону и Владо. Они отрыли небольшую нишу в траншее, а бронежилет повесили прямо перед входом, как занавеску. Разрыв минометной мины прямо перед входом изрешетил жилет, но двое людей уцелели, не получив ни единой царапины.

В 04.00, впервые с тех пор как началось сражение в марте, шум боя временно заглушил рев, должно быть, сотен грузовиков коммунистов к северу от аэродрома. Воспользовавшись плохой летной погодой, Вьетминь направил свои драгоценные грузовики в долину Дьенбьенфу, чтобы доставить боеприпасы и подтянуть новые артиллерийские батареи ближе к самому Дьенбьенфу. Они могли бы стать заманчивой мишенью для французской артиллерии, но последней приходилось тщательно выбирать цели для своих снарядов, и последняя 155-мм гаубица была настолько изношена, что ее снаряды падали на землю всего через несколько сотен ярдов, издавая усталый «плюх» в сырой земле. Коммунисты также попытались возобновить свое просачивание вокруг плохо защищенных позиций, таких как «Лили», «Клодин-5» и «Югетт-4». Артиллерия противника вела непрерывный обстрел «Клодин-5», а один из его патрулей, устроивший засаду на ничейной земле, в свою очередь, попал в засаду Вьетминя и понес некоторые потери.

К полудню, новый набор аэрофотоснимков показал, что Вьетминь продвигает передовые ходы сообщения к районе «Югетт» и вокруг «Элиан-3». К тому времени саперы коммунистов отработали свою осадную тактику до ритма хорошо отрепетированного балета. Передовое подразделение выкапывало глубокую яму на дне траншеи, и передавал грунт в тыл, где он немедленно использовался для набивания мешков. Тем временем, бревна и деревянные балки, которые были несколько шире устья траншеи, выдвигались вперед и укладывались поперек траншеи, тем самым почти сразу обеспечивая землекопам достаточно адекватное прикрытие. И таким образом, траншея протягивала свое почти невидимое щупальце к французским заграждениям из колючей проволоки и часто просто прокапывалась под французским минным полем. На «Элиан» бойцы Брешиньяка теперь отчетливо слышали шум, производимый копающими глубоко под холмом саперами коммунистов. Благодаря их самодельным геофонам, состоявшим из комбинации французских армейских фляг для вина и медицинских стетоскопов, можно было без труда услышать скрежет и рытье, точно так же, как это слышали немцы на вершине Мессинского хребта во Фландрии почти сорок лет назад, когда шахтеры Уэльса прокапывались под ним, чтобы подорвать немцев. Разница заключалась в том, что у немцев была реальная возможность подвести контрмину. На «Элиан» гарнизон был полностью занят, просто пытаясь выжить и сохранить несколько оставшихся огневых позиций и уцелевших блиндажей.

На самом деле, это был совсем не плохой день для французов, так как утром сильный патруль Иностранного легиона снова пробрался через минные поля к югу от «Югетт» и к западу от «Клодин», пересек главную окружную траншею Вьетминя и направился к Бан Ко Ми. В этом направлении сопротивление коммунистов было на удивление незначительным, и вполне вероятно, что эти патрули, даже если они этого не знали, на самом деле разведывали наиболее подходящие пути отступления из Дьенбьенфу, если операции «Альбатрос» будет дан зеленый свет. Французам повезло и в другом секторе. На вершине «Элиан», капитан Марсель Кледик собрал штурмовую группу для разведки боем района между «Элиан-1» и «Элиан-4». Организованный добровольцами из 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка и 2-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона рейд, прошел прекрасно.

Вьетнамские десантники взорвали три блиндажа Вьетминя, французами и вьетнамцами были убиты двенадцать солдат противника, а трое ошарашенных бо-дой были доставлены в лагерь живыми для допроса. Они подтвердили то, что французская разведка уже передавала Ханою и Сайгону, то, что можно было бы просто назвать кризисом боевого духа Вьетминя. То, что это на самом деле было так, а не просто операция по повышению боевого духа некоторых французских штабных офицеров, остро нуждавшихся в том, чтобы сообщить что-нибудь хорошее в разгар мрачного периода, было окончательно подтверждено в марте 1965 самим противником. В небольшом исследовании, опубликованном в Ханое и посвященном битве при Дьенбьенфу, с точки зрения Северного Вьетнама, под датой «27 апреля» появляется запись, текст которой гласит следующее: «В Дьенбьенфу, обнаружив ошибочные тенденции, которые повлияли на выполнение наших задач, Военный комитет фронта провел партийную конференцию для секретарей дивизий и полков, для начала кампании моральной мобилизации и «исправлению» правых тенденций».

Попросту говоря, это означало, что некоторых командиров вьетнамских подразделений коммунистов снова одолели сомнения: возможно, в операции «Кондор» было нечто большее, чем казалось на первый взгляд и, по крайней мере, чтобы противостоять ей, придется отвлечь часть осадных сил Дьенбьенфу. Более того, западная пресса была полна слухов, в том числе из весьма авторитетных источников, о возможности и даже вероятности американского воздушного вмешательства в районе Дьенбьенфу. Если бы такое вмешательство произошло, оно буквально застало бы десятки тысяч лучших пехотинцев Вьетминя на открытом месте и, несомненно, также привело бы к полному уничтожению огромных складов снабжения коммунистов в районе Туанжао. Также, вполне здравомыслящий командир дивизии коммунистов мог бы возразить, что длительное сопротивление Дьенбьенфу вполне могло быть процессом достижения того, чего хотели бы добиться французы: купить время для организации обороны жизненно важной дельты Красной реки, одновременно отводя основную часть боевых сил противника в долину в джунглях посреди нигде. Дьенбьенфу, возможно, дорого обходился французам с точки зрения нагрузки, которую он представлял для заведомо слабой системы тылового снабжения, но, как неоднократно отмечал Наварр, гарнизон составлял всего четыре процента от общей численности войск Французского Союза, имеющихся в Индокитае. И эта небольшая часть почти на полгода приковала к себе пять дивизий коммунистов, то есть, шестьдесят процентов от общей численности их главных боевых сил и почти пятую часть всех доступных боевых сил, включая привлекаемых время от времени партизан.

Вероятно, потребовалось все красноречие и авторитет, которые имел Зиап, чтобы «исправить» взгляды сомневающихся. И дивизионные и полковые комиссары, которые пришли на заседание Военного совета фронта, и которые теперь должны были вернуться в свои части, должно быть, задумались над сложностью своего положения, поскольку, как оказалось, теперь их задачей будет просить войска и подчиненных военных командиров предпринять еще одну отчаянную попытку покончить с упорно настроенным французским сопротивлением на залитых кровью высотах и утопающем в грязи дне долины Дьенбьенфу.

Среда, 28 апреля 1954 года

Муссон теперь показал себя во всю силу, что делало практически невозможным высадку с парашютами личного состава и припасов. Это конечно, не снизило эффективность зенитной артиллерии Вьетминя, которая просто вела огонь по обязательному курсу, которым должны были лететь все самолеты при приближении к Дьенбьенфу. В результате, только одной группе из 24 иностранных легионеров удалось приземлиться между 00.15 и 02.00 — и не на главной позиции, а только на ОП «Изабель». По совершенно непонятным причинам, ВВС тогда решили вообще прекратить сброс припасов. ОП «Изабель» получил, возможно, в общей сложности 22 тонны; Дьенбьенфу в тот конкретный день не получил ничего.

С наступлением рассвета, плотное одеяло облаков, прочно зацепившиеся на всех холмах, окружающих долину, сделало тактическую поддержку с воздуха невозможной. В тот день ни один истребитель или бомбардировщик не пролетел над позицией: Дьенбьенфу никогда не был так одинок, как 28 апреля. Французские танки продолжили дуэль с безоткатными орудиями противника на вершине «Доминик» и подполковник Юбер де Сеген-Паззис, который 23 апреля стал начальником штаба де Кастра вместо заболевшего Дюкрю, сообщил по радиотелефону полковнику Бастиани, начальнику штаба Коньи, что в следующую ночь, с 29 на 30 апреля была необходима высадка с парашютом подкреплений в Дьенбьенфу и на ОП «Изабель». Бастиани пообещал сделать все, что в его силах. На следующий день Коньи отправил генералу Наварру запрос на разрешение использования С-119 для низковысотных задач над Дьенбьенфу.

На этот раз в общение между двумя генералами вкралась нотка человечности, когда Коньи умолял: «На карту поставлено само существование (Дьенбьенфу). Я имею честь просить о чрезвычайно срочном решении этого вопроса».

Тем же вечером, в 22.00 десантники Гиро с «Югетт-4» проползли через колючую проволоку в направлении первых штурмовых траншей Вьетминя, одним быстрым движением одолели вражеских часовых, перебили находившихся в траншее и вернулись на свои позиции только с тремя ранеными. По меньшей мере, двадцать бойцов Вьетминя были убиты .

Среди остатков отборных подразделений, державшихся по периметру, еще оставалась надежда. Войска знали о колонне Кревкера в Лаосе, а также о переговорах в Женеве. В их реакции на то, что они считали неспособностью внешнего мира их поддержать, было больше презрения, чем разочарования.

Четверг, 29 апреля 1954 года

Дожди снова шли всю ночь, и в коротком сообщении в Ханой, как само собой разумеющееся, сообщалось что средняя глубина грязи в траншеях теперь достигла одного метра. В 00.25 Брешиньяк с вершины «Элиан» открыл артиллерийский и минометный огонь по копавшим траншею коммунистам к востоку от «Элиан-2». За обстрелом последовали патрули, сообщившие, что в траншеях было найдено около сорока убитых бойцов Вьетминя.

На рассвете в докладах штаба начали проявляться плачевные результаты муссона в отношении снабжения и подкрепления войск: прибыло менее 30 тонн припасов и, вопреки данным обещаниям, ни один солдат не был сброшен с парашютом.

На рассвете настала очередь запросить обстрел копающих траншею коммунистов майору Турре из 8-го ударного парашютного батальона на ОП «Ястреб-перепелятник». За этим также последовала атака, как со стороны ОП «Ястреб-перепелятник», так и со стороны безымянного опорного пункта в дренажной канаве, в результате которой удалось засыпать несколько ярдов свежевырытых траншей. Когда вокруг ОП «Ястреб-перепелятник» развернулся бой, небольшой взрыв внезапно потряс воздух перед «Элиан-2»: одиночный доброволец из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона спустился по изрытому снарядами склону «Элиан-2» с ранцем, набитым пластиковой взрывчаткой, и взорвал передовой блиндаж коммунистов.

Это, наконец, заставило Зиапа отреагировать. Интенсивный артиллерийский обстрел коммунистов начал охватывать весь центр Дьенбьенфу и течение нескольких минут нашел свою цель. Снаряд из вездесущих 75-мм безоткатных орудий с «Доминик» убил старших сержантов де Ся и Митри из отряда ВВС, всего по лагерю было убито восемь человек и двадцать шесть ранены. И как всегда, когда весь Дьенбьенфу накрывало плотным огнем коммунистов, были поражены склады. 26 апреля, когда сгорел обстрелянный продовольственный склад, сгорело 200 ежедневных продовольственных пайков, а теперь с оглушительным грохотом взорвались 600 артиллерийских снарядов и грузовик, оставив ужасный кратер (который, конечно, вскоре должен был превратиться в озеро), истощив еще более скудные запасы боеприпасов укрепрайона. Из-за отсутствия сброшенных с парашютами грузов снабжения, гарнизон, за исключением тяжелораненых, перешел на половинный паек. Не то, чтобы это имело значение. Большинство французов, как и вьетнамцы, жили на рисе и ныок-мам — остром рыбном вьетнамском соусе, который, будучи смешан с небольшой банкой армейской солонины (называемой среди знатоков, из-за несколько неопределенного ее происхождения, «обезьяньим мясом») оказался в краткосрочной перспективе приемлемой диетой.

В 09.40 и без того сильный огонь коммунистов достиг новых высот, когда еще пять 75-мм безоткатных орудий обнаружились на западном склоне «Доминик». Что в них было нового, так это то, что они не стреляли с вершины холма, и не располагались в открытом орудийном дворике. После нескольких дней терпеливых раскопок, кули Вьетминя прорыли длинные шахтные стволы по всему переднему склону с защищенного обратного склона, и теперь артиллеристы могли безнаказанно обстреливать всю позицию французов из почти полностью невидимых орудийных амбразур.

В тот день в Дьенбьенфу также произошел инцидент невоенного характера, который обеспокоил старших командиров. 23 апреля, уважаемая французская ежедневная газета «Фигаро» опубликовала статью под названием «Могут ли 100 самолетов спасти Дьенбьенфу?». Суть статьи заключалась в том, что хотя 100 дополнительных самолетов, возможно, не могли гарантировать постоянное выживание французского гарнизона, они, по всей вероятности, могли бы обеспечить выживание гарнизона еще на несколько недель и, возможно, оказать воздействие на ход предстоящих переговоров. В статье, очевидно, основанной на «внутренней информации французского правительства», довольно точно говорилось, что Франция просто не имела возможности направить больше авиации и экипажей, и прогнозировалось, довольно точно, что Соединенные Штаты, которые могли бы предоставить эти самолеты и экипажи, не будут этого делать. В течение нескольких дней вырезки из статьи начали появляться в почте, которую войска получали из дома, а некоторые ее отрывки были прочитаны по «Радио Ирондель», широковещательной радиостанции французской армии в Ханое, которую регулярно слушал весь гарнизон.

В своем сообщении на эту тему де Кастр — возможно, на самом деле, это были слова Лангле, но за подписью командующего укрепрайона — горько пожаловался на «катастрофическое влияние на моральный дух бойцов» этой статьи и других в том же духе и добавил: «Почему бы Вам не заставить цензуру поработать над этим?»

Хотя просьба была понятна в данных обстоятельствах, ее, конечно, выполнить было невозможно. Это означало бы вскрытие и просмотр каждого почтового отправления в Дьенбьенфу, что привело бы к задержкам доставки; а в отсутствие каких-либо других контактов с внешним миром, сбрасываемая с воздуха почта представляла собой слишком ценный стимул для морального духа, что бы ее портить. В любом случае, несколько сомнительно, что газетные статьи сами по себе оказали определяющее влияние на бойцов на линии огня. Главный хирург в Дьенбьенфу, майор Гровен, рассказывал историю одного добровольца-парашютиста, который прыгнул над укрепрайоном в конце апреля и передал ему французскую газету, на первой странице которой был заголовок, называющий Дьенбьенфу невероятной тактической и политической ошибкой.

— И ты все равно пришел, прочтя это? — спросил Гровен.

— Ну, — ответил только что спрыгнувший с парашютом доброволец, — Вы же не думаете, в самом деле, что я бы «слился» из-за какой-то ерунды, напечатанной в какой-то паршивой газетенке?

Также, 29 апреля в 18.00 лейтенанту Женевьеве де Галар было приказано явиться на командный пункт 2-й воздушно-десантной группы. Несколькими неделями назад, Женевьева сменила свой комбинезон французских ВВС на более практичную форму десантника, ушитую до ее размера. Поскольку 2-я воздушно-десантная группа находилась недалеко от госпиталя, она в прошлом получала такие приглашения и считала визит к десантником желанным отдыхом от унылой рутины подземного госпиталя. Но когда она подняла плотную занавеску и вошла в блиндаж Лангле, ее ожидала неожиданная сцена. Кроме Лангле, здесь были генерал де Кастр, подполковник Лёмёнье, а также майоры Бижар и Вадо, вставшие со скамеек и стульев, когда она вошла.

Де Кастр шагнул вперед, что-то достал и сказал:

— Женевьева, у меня есть кое-что для тебя.

И затем он произнес ритуальную формулу, которую следует использовать при награждении высокой наградой: «В силу полномочий, возложенных на меня...» и прикрепил Военный крест с пальмовой ветвью, а рядом с ним белый эмалевый крест с кроваво-красной лентой Рыцарского креста Почетного легиона.

Провести эту церемонию было нелегко, потому что в Дьенбьенфу почти ни у кого не было медалей. Сам Лангле сумел найти потрепанный Военный крест в одном из своих сундучков, а один из его лейтенантов любезно одолжил недавно полученный орден Почетного легиона для этой церемонии. В Дьенбьенфу не было никого, кто не чувствовал бы, что Женевьева де Галар заслужила свои награды.

В наступающей темноте, где продолжалась битва, танк «Дуомон», сражавшийся с безоткатными орудиями на «Доминик», получил прямое попадание 105-мм снаряда. Весь его экипаж получил ранения, а пробитый корпус оттащили на «Югетт-3», чтобы он служил неподвижной огневой точкой. Таким образом, от старого взвода сержанта Не остался ровно один танк, «Ауэрштедт» (Фолл, видимо, ошибся. Этот танк входил в состав взвода лейтенанта Прео, а не сержанта Не. Прим. перев.)

Пятница, 30 апреля 1954 года

Та пятница, которая была священным праздником для 2400 с лишним иностранных легионеров на главной позиции Дьенбьенфу, оказалась праздником почти для всех. Ибо это был день, когда американские экипажи из CAT решили, ввиду отчаянного положения гарнизона Дьенбьенфу, вернуться в свои «Летающие вагоны». Французские ВВС пообещали им, что предпримут более решительные усилия для подавления вражеских зениток (обещание, которое они не выполнили), и таким образом, небо над Дьенбьенфу было заполнено гулом почти 100 самолетов, так как общий объем грузов снабжения, доставленных в Дьенбьенфу, достиг почти рекордного уровня в 212 тонн. Однако один элемент нарушал эту яркую картину. С-119 теперь сбрасывали свои грузы на высоте 10 000 футов, с соответствующей потерей точности при выброске. Позже один источник сделал заявление, что выброшенные грузы «приземлялись с удивительной точностью на площади всего 330 квадратных ярдов», но французские ВВС официально признали, что почти треть сброшенного с парашютами днем, или около 65 тонн, упала на территорию противника. На земле Дьенбьенфу утверждал, что почти половина всех грузов попали в руки противника. Вероятный факт заключался в том, что несколько десятков тонн припасов технически попали в дружественные руки, но в местах, где их было невозможно подобрать — минные поля, заграждения из колючей проволоки, или в районах, полностью простреливаемых огнем коммунистов.

Одна из таких ситуаций в тот день имела побочный юмористический эффект. В 22.00 штаб де Кастра доложил об успешном налете 1-го батальона 13-й полубригады ИЛ майора Кутана на траншеи и укрепления коммунистов к югу от «Элиан-2». Один блиндаж был полностью уничтожен пластиковой взрывчаткой, а два других получили серьезные повреждения. Кроме того, по меньшей мере десять солдат противника были убиты, а другие ранены, в то время как о своих потерях не сообщалось. В докладе, однако, не было подчеркнуто, что идея налета возникла из-за того, что два полных ящика винного концентрата «Виногель» упали на ничейную землю к востоку от линии хребта «Элиан», удерживаемого легионерами. Легионеры, которым в этот день пришлось отмечать день Камерона ровно одной бутылкой вина на взвод, не собирались позволить этой драгоценной добыче попасть в руки врага. Был организован отряд добровольцев (как заметил один не-легионер: для этого налета вызвался бы добровольцем каждый) и как только наступила ночь, они отправились на ничейную землю. Главная цель была быстро достигнута, уничтожение блиндажей противника было простой тактической необходимостью успеха операции.

Но «День Камерона» также отмечался и в других местах Дьенбьенфу. На потрепанном ОП «Клодин» не было даже «Виногеля» и в дневнике 1-го батальона 2-го полка Иностранного Легиона кратко отмечалось: «Камерон без вина или кровяной колбасы» — традиционного блюда для этого праздника.

Но главная церемония состоялась на командном пункте 13-й полубригады, с подполковником Лёмёнье, выступавшем в качестве хозяина как старший легионер в укрепрайоне, так и легионер с самой продолжительной службой во всем Северном Вьетнаме. Лёмёнье, в чудесно безупречной парадной форме с идеально начищенными ботинками, прочитал традиционное воззвание Камерона по радио, которое было слышно по всему укрепрайону, а затем приступил к почетному вступлению в Иностранный легион нескольких не-легионеров — еще одна древняя традиция, позволявшая человеку, удостоенному такой чести, носить знаки отличия Иностранного легиона, независимо от того, насколько высоким был его настоящий ранг. Согласно традиции, каждый человек, удостоенный такой чести, представлялся легиону легионером, который выступал в качестве его «крестного отца» и чей личный номер, за которым следует суффикс «-бис», становится его собственным. В то утро де Кастр и Лангле стали почетными капралами полубригады, а Бижар и Женевьева де Галар стали рядовыми. «Крестным отцом» мадемуазель де Галар был ординарец майора Вадо. Выходя, она повернулась к нему и сказала:

— Если мы когда-нибудь выберемся отсюда живыми, я отплачу тебе бутылкой шампанского, где бы мы ни встретились.

В 1963 году она ехала в автомобиле по Парижу со своим мужем, когда узнала легионера, идущего по тротуару. Она остановилась, обняла его и выполнила свое обещание.

Однако, по периметру наблюдались признаки возросшей активности коммунистов. Между 06.00 и 06.30 небольшой отряд Вьетминя совершил налет на роту алжирцев майора Шенеля на «Доминик-3». Трое алжирцев были убиты, но на колючей проволоке осталось двенадцать тел коммунистов. К югу от «Юнон», небольшого опорного пункта, полностью удерживаемого отрядом ВВС, несколькими горцами и 400 ранеными, впервые сообщалось о активности коммунистов на расстоянии 800 метров. Разведка, которая в ту ночь попыталась атаковать Бан Ко Ми, вступила в контакт с противником в Бан Па Пе, на добрый километр ближе к Дьенбьенфу. Но противник также получал возмездие. Во время «винного налета» в районе «Элиан-2» легионеры нашли сильно напуганного шестнадцатилетнего подростка, съежившегося в передовом окопе и привели его с собой. Когда его допросила разведка, он оказался новобранцем, которого призвали в Народную армию 8 апреля, и который прибыл в Дьенбьенфу всего несколькими днями ранее. Он даже не знал, к какому подразделению он принадлежал, и заявил, что налеты французской авиации на склады Вьетминя и автоколонны вдоль шоссе №41 были разрушительно эффективными, уничтожив много грузовиков и убив огромное количество кули.

Возможно, еще сотня самолетов изменила бы ситуацию в Дьенбьенфу.

Суббота, 1 мая 1954 года

В эту первую майскую ночь было удивительно мало зенитного огня, но много прощупываний на земле. Однако, в общей сложности с парашютом спрыгнули только сорок три добровольца, а тяжелые транспортные самолеты, теперь развернувшиеся над долиной в полную мощь, поддерживали устойчивый гул авиационных двигателей. К концу дня на борт самолетов было загружено 197 тонн для Дьенбьенфу, но в 16.30 Третий (оперативный) отдел сообщил с ноткой отчаяния своим коллегам в Ханое, что что-то должно быть, пошло не так с предохранителями задержек пиропатронов: «У 50% сброшенных грузов произошли отказы раскрытия парашютов. Два С-119 просто развернулись, даже не сбросив свой груз».

Тем временем на земле 227-й батальон 322-го пехотного полка 308-й дивизии Народной армии атаковал десантников Иностранного легиона, уже больше недели удерживавших «Югетт-5». Но десантники Гиро слишком хорошо знали, что произойдет, если коммунисты доберутся в организованном порядке до их позиции. Батальон в 02.30 начал контратаку под проливным дождем и немедленно вызвал заградительный огонь гаубиц 3-го дивизиона 10-го колониального артиллерийского полка капитана Либье с ОП «Изабель». К 06.00 прорыв коммунистов провалился, но несколько стойких подразделений все еще держалось возле края «Югетт-5» и резервная рота из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона направилась по «метро» на север, чтобы усилить контратаку. К 08.00 даже штурмовые траншеи к «Югетт-5» были зачищены в кровавых рукопашных схватках, и в 10.00 ситуация могла считаться полностью восстановленной.

Когда вторая волна сброса грузов, начавшись в 12.00, закончилась в 14.15 без особых помех со стороны зенитной артиллерии, все убедились, что происходит что-то серьезное. Более того, были и другие признаки. Прослушивая вражеские радиопередачи, французская разведка пришла к выводу, что в различных прощупываниях переднего края принимали участие шесть батальонов за последние два дня. Особенно зловещими стали признаки неминуемой атаки крупных сил на восточном фланге. Пленный, захваченный в тот день вблизи «Элиан-1» заявил, что он принадлежал к 812-й роте 88-го батальона 176-го полка 316-й дивизии Народной армии. Он пробыл в Дьенбьенфу ровно три дня. А другой пленный, захваченный на «Доминик-3», заявил, что он был из 166-го батальона 209-го полка 312 дивизии.

Но точно также, как 30 апреля был праздником в долине Дьенбьенфу, 1 мая был праздником на окружающих ее холмах. Это был День труда во многих странах Западного мира (за исключением Соединенных Штатов) и во всех коммунистических странах, и армия Зиапа отмечала его соответствующим образом. Над всеми позициями коммунистов развевались тысячи кроваво-красных флагов Дня труда, иногда воткнутых в землю, в других случаях вывешенных на деревьях, а в некоторых случаях ими размахивали, привязав к высоко поднятым над траншеями винтовкам. Из громкоговорителей, установленных на позициях коммунистов, также звучала музыка.

Но в течение дня, стало ясно, что противник пришел в движение. Передовые наблюдатели с их мощными полевыми биноклями, могли видеть, как продвигаются подкрепления пехоты коммунистов; даже артиллерийские орудия перемещались у всех на виду, несмотря на то, что Б-26 французских ВВС впервые действовали над долиной с новыми американскими бомбами «Hail» — новым типом бомб, наполненными острыми как бритва стальными осколками, разработанным специально для использования против личного состава, оказавшегося на открытом месте. Как и в субботу 13 марта, в воздухе витал смертельный запах генеральной атаки. И на этот раз французы знали, что не смогут ей противостоять.

Внутри Дьенбьенфу службы снабжения и личного состава выстраивали свои факты и цифры относительно того, что касалось продовольствия и боеприпасов: последние два дня рекордных выбросок грузов с воздуха были просто посланием небес. Теперь снова было в наличии продовольствие на три дня, 275 снарядов калибром 155-мм, 5000 минометных мин калибром 120-мм и 14000 снарядов для гаубиц калибром 105-мм. Это может показаться большим количеством боеприпасов, за исключением того факта, что, как знали французы из ужасного опыта генеральных атак 13 и 31 марта, как только начнется сражение, эти запасы растают как масло на солнце. За тридцать шесть часов боев 13 — 14 марта французская артиллерия выпустила 14 300 снарядов калибром 105-мм и 13 000 минометных мин калибром 120-мм, а за единственный день боев 31 марта 105-мм гаубицы израсходовали 13 000 снарядов, а тяжелые минометы 3 000 мин. Другими словами, если атака будет столь же яростной, как предыдущие, а были все основания полагать, что она будет еще хуже, то у французов либо полностью закончатся боеприпасы в течение двадцати четырех часов, либо просто придется железной хваткой держаться за нормы расхода боеприпасов, независимо от того, насколько срочной была просьба об огневой поддержке на передовой. Безусловно, можно было бы потребовать от военно-воздушных сил новых максимальных усилий, при условии, что они смогут найти необходимые для выполнения задач летные экипажи, и при условии, что плохая муссонная погода не сделает воздушные действия совершенно неэффективными.

В блиндаже службы личного состава, у начальника этой службы, подполковника Транкара, также было несколько красноречивых чисел. С 17 по 24 апреля Дьенбьенфу потерял в общей сложности около 1000 бойцов, убитыми или тяжелоранеными, и получил в общей сложности 432 человека, сброшенных на парашютах в качестве подкрепления. С 24 апреля, который ознаменовал период относительного затишья, до утра 1 мая, укрепрайон потерял еще 82 убитыми и 345 тяжелоранеными, в общей сложности 427 человек. За этот период он получил всего 251 человека подкрепления, сброшенного с парашютом. И это еще не были учтены очень тяжелые потери в результате контратак, предпринятых в ночь с 30 апреля на 1 мая, как в ОП «Изабель», чтобы отбить опорный пункт «Вьем», так и на основной позиции, чтобы ликвидировать прорыв коммунистов на «Югетт-5». Изабель сообщила о 4 убитых и 18 раненых, а сводный десантный батальон Иностранного легиона потерял 12 убитыми, 68 тяжелоранеными и 8 пропавших без вести. Другими словами, в Дьенбьенфу, вероятно, осталось менее 2900 бойцов на передовой, одна треть от того, что имелось на 13 марта и это были изможденные остатки некогда внушавших гордость частей, выжженных до пустой оболочки за сорок девять дней боев.

Сухая статистика рассказывала более красноречивую историю, чем любой длинный доклад. Французы в Дьенбьенфу были обречены в случае массированной атаки противника, если только немедленно не поступит массированное подкрепление, а не множество отдельных людей. Было очевидно, что подкрепление из 600 отдельных человек, которые никогда не встречались друг с другом и не знали своих командиров взводов, не говоря уже о командирах батальонов, не было эквивалентно подкреплению батальоном численностью 600 человек, который можно было бросить в бой, как единое целое, даже если уровень индивидуальной подготовки в обеих группах был одинаковым. В этом заключался смысл длинного и почти бессвязного радиосообщения, которое полковник Лангле отправил в 17.00 полковнику Сованьяку, командиру тыловой базы десантников в Ханое. Лангле требовал немедленной высадки полностью укомплектованных воздушно-десантных подразделений. Конец сообщения дает хорошее представление о нем в целом: «Мы выиграем битву без вас и вопреки вам. Это сообщение, копию которого я передам всем присутствующим здесь командирам воздушно-десантных батальонов, будет последним, с которым я обращаюсь к вам».

Но за несколько минут до того, как сообщение было передано радистом, громовой рев сотни или более орудий заполнил воздух, и через несколько секунд начала содрогаться земля на «Клодин» и «Югетт», на командных пунктах и в госпиталях, среди раненых на «Юнон» и открытых щелях лагеря военнопленных. Генерал Во Нгуен Зиап начал последнюю атаку на Дьенбьенфу. Его артиллерия вела первую артподготовку.

На «Верхнем Элиан» майор Брешиньяк провел день, перетасовывая свои немногие оставшиеся роты десантников для максимальной эффективности. Его командный пункт, как и у Бижара до него, был размещен на «Элиан-4», а капитан Ботелла из 5-го вьетнамского парашютного батальона, теперь был его заместителем. Что касается самого 5-го вьетнамского парашютного батальона, то как таковой он перестал существовать. У капитана Бизара была его небольшая рота в дренажной канаве к северу от ОП «Сокол-перепелятник», а на «Элиан-1» осталась небольшая рота из восьмидесяти вьетнамских десантников под командованием вьетнамского офицера Фам Ван Фу. Ему был двадцать один год и он только что был повышен на поле боя до звания капитана.

На «Элиан-1» капитан Кледик, после двух адских дней на вершине высоты, отошел в тыл с остатками своей роты, в то время как лейтенант Легер сменил его с 3-й ротой, а 1-я рота лейтенанта Перью находилась в состоянии готовности для контратаки. На «Элиан-2» 1-й батальон 13-й полубригады майора Кутана также твердо держался. Перепаханный до неузнаваемости холм держался на протяжении всего сражения и у противника развился почти суеверный страх перед тем, что он называл «А-1» или «Пятый холм». Той ночью, сержант Кубьяк стоял на страже у самого южного блиндажа «Элиан-2», когда в зеленоватом свете осветительных ракет появилось то, что казалось призраком на ничейной земле — человеческая фигура, закутанная в белое. Один из легионеров Кубьяка без лишних слов перепрыгнул через бруствер и схватил привидение. Мужчина, вьетнамец, закутанный в белый нейлоновый парашют, позволил схватить себя без малейшего сопротивления и направился со своим конвоиром к французскому бункеру. Когда он подошел ближе, Кубьяк бросил на него короткий взгляд, а затем прыгнул на него, сбивая с ног. Вьетнамец был «добровольцем смерти», ходячей бомбой в человеческом облике. Громоздкий парашют скрывал тяжелые ранцы с взрывчаткой, которые он должен был взорвать, достигнув французской позиции. Когда его допрашивали, он сообщил французам, что маленький блиндаж серьезно препятствовал наступлению коммунистов на «Элиан», и что он был готов добровольно пожертвовать собой, чтобы его уничтожить.

К наступлению ночи огонь коммунистов переместился с центральной позиции на «Доминик-3»и «Элиан-4» и просто заперли то. что осталось от гарнизонов на склонах северной части «Верхнего Элиан». А в 20.00 лучшие части двух дивизий коммунистов, 312-й и 316-й, начали штурмовать оба холма. На «Доминик-3» у Шенеля просто не было ни шанса с его разношерстным отрядом из тай и деморализованных алжирцев, едва «подкрепленными» одной ротой 6-го колониального парашютного батальона майора Тома. Тем не менее, теперь, когда они знали, что от них зависит судьба Дьенбьенфу, алжирцы также сражались до конца. В 02.00 для «Доминик-3» все было кончено. На нем закончились боеприпасы, он был покрыт мертвыми и умирающими из собственного гарнизона, и нигде в укрепрайоне не было ни резервов, ни лишних боеприпасов.

На «Элиан-1» наступали последние минуты для 2-го батальона 1-го французского парашютного полка. Лейтенант Легер с мрачной решимостью удерживал вершину «Элиан-1» в рукопашном бою, но в 20.15 он запросил подкрепление и в Брешиньяк приказал 1-й роте лейтенанта Перью присоединиться к Легеру и его людям.

Но теперь атака разворачивалась и в северо-западном секторе. Четыре совершенно новые батареи коммунистов, всего шестнадцать 105-мм гаубиц, расположенные у всех на виду, всего в трех километрах от центра Дьенбьенфу, теперь открыли огонь по «Югетт» и вскоре были усилены потоком мин из тяжелых 120-мм минометов коммунистов, которые в тот день вновь вступили в бой. После нескольких отвлекающих прощупываний на «Лили-2» и нескольких небольших просачиваний между «Югетт-2», «Югетт-3» и «Югетт-4», тяжесть атаки коммунистов внезапно снова сосредоточилась на отдаленном ОП «Югетт-5». Там, после дневного беспокоящего обстрела и интенсивной часовой артподготовки, у лейтенанта де Стабенрата осталось только 29 здоровых людей, когда первые волны штурмующих из 308-й дивизии Народной армии поднялись из окопов. В 20.05 Дьенбьенфу сообщил, что «Югетт-5» пал. Лейтенант де Стабенрат, уже раненый раньше, был ранен еще раз, прежде чем был захвачен «Югетт-5». Он умер несколько дней спустя, в лагере коммунистов для военнопленных.

Задолго до полуночи старшие командиры в Дьенбьенфу знали, что идет последний штурм, и, что если не произойдет чуда, они не смогут ему противостоять. В сообщении, отправленном в 20.05, просто приводился некролог павших или атакованных опорных пунктов и уничтоженных подразделений и добавлялся комментарий: «Резервов больше нет. Подразделения ужасно измотаны. Припасов и боеприпасов недостаточно. Довольно трудно противостоять еще одному такому натиску коммунистов, без привлечения совершенно свежего батальона отличного качества».

Этот последний момент был еще раз подчеркнут в личном сообщении, отправленном Кастром Коньи в 23.45: «…в любом случае, чрезвычайно тяжелые потери требуют с завтрашнего вечера нового надежного батальона. Требуется срочный ответ».

В ту ночь генерал Коньи принял решение. Последний батальон воздушно-десантного резерва, 1-й колониальный парашютный батальон капитана Ги де Базена де Безона, будет сброшен в Дьенбьенфу в ночь на 2 мая. Генерал Коньи был родом из Нормандии, провинции, жители которой известны во Франции своей пресловутой осторожностью при принятии решений. Фактически, Коньи, как уже упоминалось ранее, ссылался на эту норманнскую черту благоразумия при объяснении некоторых своих действий. В данном случае, задействование его последнего воздушно-десантного батальона действительно было разумной мерой. Но это произошло на несколько дней позже, чем следовало.

Во Франции «Глобмастеры» ВВС США из 62-го транспортного крыла майора Майкла Ф. Робинсона, начали переброску по воздуху 450 французских десантников, выпущенных прямо из учебных центров военно-воздушных войск в По и Ванне, в Индокитай. Это было изнурительное путешествие вокруг половины земного шара — и совершенно напрасное. Они прибыли в Индокитай в день падения Дьенбьенфу.

Воскресенье, 2 мая 1954 года

По мере того, как тянулась ночь, Брешиньяку стало ясно, что он не получит никаких дополнительных резервов для удержания «Элиан-1», но и вывести из боя то, что осталось от его гарнизона, тоже не представлялось возможным. Их убивали одного за другим: лейтенант Легер был ранен где-то после полуночи, а лейтенант Перью был убит вскоре, после прибытия его роты на высоту. В 02.07 Дьенбьенфу сообщил, что «Элиан-1» и «Доминик-3» полностью уничтожены, а «Югетт-4» атакован. «Югетт-4» удерживала смешанная рота десантников Иностранного легиона под командованием капитана Люсьиани, того самого офицера, который удерживал «Элиан-2» более шестидесяти часов в начале апреля. «Югетт» был в удавке штурмовых траншей коммунистов. Снайперы коммунистов, были казалось повсюду, в треугольнике между «Югетт-2», «Югетт-3» и «Югетт-4», и группа Люсьиани, казалось, практически была отрезана с тыла. Но враг также понес устрашающие потери и его агрессивность в 02.00 определенно ослабла.

В 02.50 Вьетминь возобновил атаку, но на этот раз с упором на иностранных легионеров на вершине «Элиан-2». А в 03.05 на «Югетт-4» началась вторая ночная атака, но Кутан, Гиро и Люсьани стояли на своих позициях. На «Элиан-2» бой в передовых траншеях вокруг южного блиндажа перешёл в рукопашный , в то время как на «Югетт-4» последний оставшийся на ходу танк и смешанный отряд из легионеров с «Югетт-3» и марокканцев майора Николя с опорного пункта «Лили-2» вновь заняли траншеи, прикрывающие тыл «Югетт-4». К 06.25 все просачивания на «Элиан-2» и «Элиан-4» были зачищены, и «Югетт-4» снова был удержан. Но цена за эту ночь была пугающей. На «Верхнем Элиан» потеря «Доминик-3» и «Элиан-1» стала непоправимой трагедией; оставшиеся позиции на холмах, «Элиан-2», «Элиан-3» и «Элиан4», были безнадежно обойдены с флангов; а с потерей «Доминик-3» каждый клочок земли в Дьенбьенфу находился под постоянным наблюдением противника и огнем прямой наводкой. И человеческие потери были такого рода, что просто воспрещали контратаки, которые месяцем ранее все еще достигали успеха при зачистки «Элиан-1» и «Элиан-2». Когда Транкар подсчитал потери за эту ночь, они рассказали красноречивую историю без слов: 28 подтвержденных убитых, включая офицера; 168 раненых на руках у французов, включая офицера; 303 пропавших без вести, включая шесть офицеров. Был потерян один батальон, и если очень повезет, Дьенбьенфу получит на замену батальон в течение следующей ночи. Но Дьенбьенфу не повезло. Вместо батальона он получил в 02.50 3 мая 107 человек из 2-й роты лейтенанта Марселя Эдме из 1-го колониального парашютного батальона. Эдме начал свою военную карьеру в качестве члена «Свободной Франции» в элитном подразделении коммандос британской Специальной Авиационной Службы (SAS) и все еще носил отличительный темно-красный берет своего британского подразделения. Полковник Лангле был его командиром годом ранее, во Франции, и хорошо его знал. Он также знал, что жена Эдме, медсестра в Ханое, ждала со дня на день ребенка. Лангле написал для нее короткое сообщение, сообщив что Эдме благополучно прибыл, а затем поручил ему усилить легионеров на «Элиан-2». Получив в общей сложности 107 бойцов в качестве подкрепления, французы потеряли в тот день 420 человек.

В 10.20 Дьенбьенфу сообщил, что перегруппировывает свои подразделения под легким артиллерийским огнем и добавил: «Резервов больше не осталось, все устали и измотаны до крайней степени». В 12.20, подразделения, которые были перегруппированы, и «Элиан-10»и «Элиан-12», которые теперь находились на передовой, были усилены ранеными, которых собрали вместе в различных подземных госпиталях. Десять лет спустя, доктор Гровен все еще вспоминал свое изумление при виде сильно перевязанных людей, просящих вернуть их в свои подразделения. «Если нам придется сдохнуть, мы можем с таким же успехом сдохнуть с нашими корешами» — это мнение они высказывали очень часто. Капитан Люсьани был хорошим примером того, что имелось в виду: раненый трижды, он теперь командовал «Югетт-4» с плотной повязкой поверх своего удаленного глаза.

Единственной хорошей новостью дня было то, что далеко на юге ОП «Изабель» смог отбить опорный пункт «Вьем»; но в Дьенбьенфу гарнизон снова столкнулся с удручающе скудным снабжением. В 14.00 два С-119 сбросили свой полный груз, по шесть тонн каждый, на позиции противника, а большая часть остального, возможно, до пятидесяти процентов, упала в места, где ее невозможно было подобрать.

Тем не менее, как всегда, часть сражения проходила далеко от Дьенбьенфу, на аэродромах Северного Вьетнама и в штабных помещениях цитадели Ханоя, где располагался штаб Северного командования.

На трех ключевых аэродромах в дельте Красной реки и на борту двух задействованных авианосцев, ситуация достигла критической точки. 30 апреля, авианосец «Арронмаш» капитана Патуи был сменен прибывшим авианосцем «Белло Вуд» капитана Морну, который Соединенные Штаты передали французскому военно-морскому флоту для службы в Индокитае и который был укомплектован французским экипажем. Он доставил из Франции эскадрилью 14F (лейтенанта Менеттрье), оснащенную американскими пикирующими бомбардировщиками «Корсар» и которая должна была сменить базирующуюся на «Арронмаш» пилотов эскадрильи 11F, которые в последние четыре месяца сражались над Дьенбьенфу.

Но затем вмешались врачи «Арронмаш» и потребовали отстранения эскадрильи от полетов, за исключением двух недавно прибывших летчиков, по медицинским показаниям: из двадцати пилотов, по меньшей мере, шестеро были сбиты. Из них трое погибли и один был взят в плен. Все остальные, либо получали серьезные повреждения своего самолета, либо им приходилось хоть раз терпеть крушение. По словам отчета, представленным капитаном Пату, оставшиеся пилоты просто «достигли предела физического и нервного износа». Разрешение на вывод из боя эскадрильи 11F было получено 1 мая. Хотя это решение, было конечно, неизбежным, оно оставило французские истребительные силы над Дьенбьенфу серьезно обескровленными в важный момент.

При подготовке авиационным штабом Северного Вьетнама генерала Дешо полетных заданий на 2 мая, выявилась следующая картина. В то утро было в строю в общей сложности двадцать восемь истребителей, дополненных двадцатью восемью легкими бомбардировщиками Б-26 и пятью четырехмоторными бомбардировщиками «Приватир» французских ВМС. Дополнительно один Б-26 был выделен для задач разведки и семь «Биркэт» входили в состав 80-й разведывательной эскадрильи Заморской службы. 21-я и 23-я группы воздушных артиллерийских наблюдателей базирующиеся в Мыонгсай, ясно показали, насколько смертоносным было сражение за Дьенбьенфу — хотя в то утро в наличии было девятнадцать «Моран» «Сверчков», для них оставалось всего восемь экипажей. То же самое относилось и к пяти вертолетам, готовым в то утро для медицинской эвакуации в Лаосе, в наличии было пять машин, но только два пилота.

У командования транспортной авиации полковника Нико тоже была беда. Его американские гражданские пилоты вернулись к рейсам на Дьенбьенфу, но теперь его французские гражданские пилоты говорили об отказе выполнять опасные военные задачи. И здесь цифры снова говорили сами за себя: из общего числа в сорок три «Летающих вагона» в Северном Вьетнаме, на Дьенбьенфу были готовы вылететь тридцать четыре. Однако в тот день только четырнадцать выполнили свою задачу, а остальные вернулись по разным причинам; и в течение следующих двух дней (когда французские гражданские пилоты действительно, как они и угрожали, ушли) число эффективно выполненных задач С-119 сократилось до двух из тридцати семи и семи из тридцати четырех соответственно. С другой стороны, результаты С-47, пилотируемых экипажами французских ВВС в период с 2-5 мая, составили 17/17, 18/25, 16/29, 22/27 и 25/29.

Приказы на этот день предусматривали выполнение трех основных боевых задач над Дьенбьенфу. В общей сложности, тринадцать бомбардировщиков и шесть истребителей будут летать для непосредственной поддержки защитников Дьенбьенфу; четыре бомбардировщика и четыре истребителя будут атаковать артиллерийские батареи коммунистов, но также могут быть перенаправлены для непосредственной поддержки с воздуха в случае необходимости по приказу связного офицера ВВС в Дьенбьенфу, майора Герена; наконец, десять истребителей, четыре Б-26 и два «Приватира» должны были выполнять задачи по подавлению зениток, поддерживая транспортные машины. Из 128 тонн грузов, сброшенных с парашютом, вероятно, менее 65 тонн были подобраны гарнизоном в Дьенбьенфу.

В Ханое в огонь спора между Наварром и Коньи было подлито еще больше топлива. Коньи, у которого были прекрасные отношения с прессой, в предыдущие дни открыто высказал свой пессимизм относительно окончательной судьбы гарнизона в Дьенбьенфу, и с достаточными подробностями, чтобы позволить Наварру сделать вывод, что информация, вероятно, поступила от самого Коньи или его ближайших соратников. Как позже подтвердили журналисты, информация действительно поступила от самого Коньи; но в то время командующий северным театром военных действий опроверг увещевания Наварра в нескольких пространных сообщениях. В свою очередь, Наварр отправил Коньи 2 мая краткое сообщение: «Получил ваши сообщения… на которые не будет никакого ответа. Моя позиция будет полностью неизменной. Военным службам безопасности отдан приказ расследовать неосторожные действия».

Понедельник, 3 мая 1954 года

В Дьенбьенфу снова пошел дождь, сильный, непрерывный ливень, который теперь топил как защитников, так и осаждающих. На самом деле, некоторые из старших офицеров в Дьенбьенфу, теперь утверждали что дожди, возможно, были скрытым благословением для гарнизона. Ибо, как стало очевидно из допросов недавно захваченных военнопленных, войска противника также испытывали проблемы со снабжением, поскольку даже кули теперь замедлялись на скользких склонах тропинок в джунглях, а все возрастающее затапливание низменных траншей коммунистов, находящихся перед «Клодин» и «Югетт», теперь вынудило врага выйти на открытое место для прямой атаки, став таким образом, легкой мишенью для все еще очень эффективного огня французского автоматического оружия и минометов. По-видимому, старая поговорка о том, что «когда дождь идет для вас, он также идет для врага», все еще оставалась верной. За исключением того, что подразделения Вьетминя, когда они были сильно потрепаны или вымотаны жизнью в окопах на передовой, без труда отводились в безопасные лагеря в глубине леса всего в нескольких километрах для отдыха, в то время как французам приходилось оставаться под постоянным обстрелом артиллерии генерала Зиапа. Если последнего и беспокоили дожди, то он, конечно, никогда этого не показывал.

В 01.35 началось десантирование передовых подразделений 1-го колониального парашютного батальона. В то время, как последние люди капитана Эдме собирались внизу в темноте, также начался сброс грузов снабжения. Но плохая погода и отсутствие французских гражданских экипажей начали оказывать заметное влияние. Вместо более чем 100 тонн, необходимых для поддержания уровня снабжения, было сброшено около 53 тонн, и вероятно, подобрано около 45 тонн. Когда восемь С-119 прервали свою задачу из-за «плохих погодных условий», сообщение было встречено внутри укрепрайона насмешливыми воплями. Но уже в предыдущий день полковник Нико, начальник воздушно-транспортного командования, предупредил полковника Сованьяка, что трудности со снабжением Дьенбьенфу быстро возрастали: «… Мои пилоты испытывали трудности с поиском зоны выброски и распознаванием ее маркеров… Трудно выдерживать курс с точностью до доли секунды и летать ночью всего в 300 метрах над дном долины. Пилоты со всех сторон подвергаются обстрелу автоматическим огнем, и очереди трассирующих пуль сходятся на пилотах, которые также ослеплены осветительными снарядами Вьетминя, прожекторами и бангалорскими торпедами. Самолеты также сильно пострадали от ударных волн взрывающихся снарядов противника и от выпущенных дружественных снарядов. Подобные акробатические задачи стал обычной практикой…».

Тем не менее, воспользовавшись плохой погодой, пехота продолжала действовать. Один наступательный патруль выскользнул с «Клодин-3» и направился в Бан Па Пе, но был остановлен в пределах 350 ярдов от своей собственной позиции. На «Элиан-2» иностранные легионеры Кутана оставались такими же агрессивными, как и прежде. Патруль коммандос покинул позицию вскоре после полуночи и громкий взрыв возвестил об успехе его подвига: легионерам снова удалось взорвать блиндаж коммунистов с помощью заряда взрывчатки. Тем не менее, Кутан был обеспокоен, потому что глубоко под землей рытье и расчистка минеров коммунистов почти полностью прекратилось. Если они действительно копали мину, чтобы взорвать «Элиан-2» , то должно быть, настал момент, когда они начали заполнять ее взрывчаткой.

С рассветом 3 мая, французская артиллерия начала вести беспокоящий огонь по недавно потерянному «Элиан-1», который теперь активно укрепляли коммунисты. На «Клодин», где «Клодин-5», в частности, сейчас был плотно окружен и находился под постоянным артиллерийским и минометным огнем, капитан Бьенво, офицер-десантник, приданный Иностранному легиону, командовавший на «Клодин-4», был ранен во второй раз и остался на своем посту: все равно подземные госпитали были заполнены до отказа. Его люди и гарнизон капитана Круменакера из марокканцев, тай и легионеров на «Клодин-5» начали превращать дренажную канаву в боевую траншею, соединяющую оба опорных пункта. Здесь, как в дренажной канаве у «Ястреба-перепелятника», люди скоро будут сражаться в воде по пояс.

В северо-восточном углу укрепрайона смешанная группа десантников из 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка, 6-го колониального парашютного батальона и 5-го вьетнамского парашютного батальона, теперь могла ясно видеть перемещения противника на том, что было раньше «Доминик-6» и «Элиан-1», но было слишком мало боеприпасов, чтобы вызвать огонь. И дожди в этот день оказали разрушительное воздействие даже на позиции на высотах. На «Элиан-4» все были заняты рытьем дренажным канав, чтобы защитить позицию от полного затопления и укрепить разрушающиеся блиндажи, которые разрушались под совместным воздействием муссона и артиллерии Зиапа.

В Ханое это был момент для принятия решений в последнюю минуту. В ходе штабного совещания в офисе генерала Наварра в Ханое, генерал Коньи, полковник де Кревкер, прилетевший из Лаоса и их штабные офицеры, оказались перед трудным выбором. Согласно записям, сделанным начальником штаба Коньи, полковником Бастиани, Наварр решил высадить с парашютом весь 1-й колониальный парашютный батальон, для усиления гарнизона Дьенбьенфу в надежде, что его оборона, усиленная таким образом, продержится до тех пор, пока на конференции в Женеве не достигнут прекращения огня в Индокитае.

Однако если бы это оказалось невозможным, французское правительство отдало ему приказ о том, что капитуляции в Дьенбьенфу не будет; то есть, никакого формального акта капитуляции, подобного тому, что в конце концов произошло в Коррехидоре, Сингапуре и даже в Сталинграде. Но Наварр все еще надеялся, что с помощью операции «Кондор» и небольших диверсионных групп из горных племен и французских кадровых военных, у оставшихся в живых здоровых людей будет шанс на победу. Один из вопросов, который был отложен, заключался в том, должны ли теперь прибывающие новые парашютные батальоны, 7-й колониальный парашютный батальон и 3-й парашютный батальон Иностранного легиона, которые были доставлены в Индокитай на гигантских транспортных «Глобмастерах» ВВС США, также быть направленными в Дьенбьенфу или, скорее, должны быть использованы для усиления полковника де Кревкера в Лаосе.

Коньи с самого начала был категорически против операции «Альбатрос». Он чувствовал, что любая вылазка в нынешнем истощенном состоянии гарнизона может привести только к его полному уничтожению, и в любом случае, будет заклеймена как разгром. По словам Руа, Коньи также полагал, что длительное сопротивление гарнизона даст его собственной дельте Красной реки дополнительное преимущество в том, что оно скует вдали от нее дивизии Вьетминя и уведет их немного дальше. В 1963 году Коньи был все еще убежден, что его позиция по поводу прорыва была правильной в сложившихся обстоятельствах. Он назвал операцию «Кондор» «зловещей комедией» и заявил, что решение сопротивляться на месте до конца следует приписать ему: «… Не будет капитуляции, ни разгрома под предлогом вылазки. С другой стороны, тем подразделениям, командиры которых все еще считали бы себя способными на это, был бы дан шанс проскользнуть через кольцо осады».

Как было сказано ранее, это решение на самом деле вообще не было решением, поскольку и Наварр, и Коньи теперь предоставили генералу де Кастру и его командирам батальонов решать, когда предпринять попытку прорыва. И когда де Кастр наконец решился попробовать, было уже слишком поздно, чтобы обратиться в бегство, как опасался Коньи. Но также было слишком поздно, чтобы спасти сколько-нибудь значительное число французских бойцов из обреченного гарнизона.

В кратком меморандуме, подготовленном для своего командира во время совещания, полковник Бастиани заявил что «защитники Дьенбьенфу до сих пор покрыли себя славой и являются объектом восхищения Свободного мира».

Ценой этой незапятнанной славы стали 5000 погибших, 10000 пленных и проигранная война.

Вторник, 4 мая 1954 года

Всего семь из тридцати четырех имеющихся С-119 и шестнадцать из двадцати девяти С-47 бросили в ту ночь вызов муссону и вражеским зениткам, чтобы помочь Дьенбьенфу. Количество грузов снабжения которые им удалось сбросить составило пятьдесят семь тонн, с показателем потерь в сорок процентов, но им удалось по крайней мере доставить капитана Франсуа Пендаффа с небольшим штабным подразделением 1-го колониального парашютного батальона и 125 человек полной 3-й роты батальона, под командованием капитана Жана Пуже.

Жан Пуже заслуживает особого упоминания в истории Дьенбьенфу по целому ряду причин. Капитан регулярной кавалерии французской армии и выпускник французской Военной академии, Пуже позже попросил о переводе в десантные войска в Индокитае. Красивый и хорошо сложенный, с резко очерченными чертами лица индейского вождя, он, во время Второй мировой войны, входил в один из самых крутых отрядов французских маки в Савойе. После освобождения Франции, он вернулся в свой родной род войск, французскую бронекавалерию (бронетанковые части — прим. перев.), и, как и де Кастр, принадлежал к части, которой командовал Наварр. Поэтому неудивительно, что после назначения последнего в Индокитай в мае 1953 года, он выбрал Пуже своим адъютантом. И в течение нескольких месяцев после этого, официальные фотографии запечатлевали на почтительном расстоянии позади главнокомандующего высокую и хорошо одетую фигуру молодого офицера.

Быть помощником старшего командира никогда не бывает легкой работой — не из-за самой рабочей нагрузки, которая часто бывает сокрушительной, а из-за кажущейся непреодолимой пропасти, которая открывается между человеком, живущим в тени командующего и его бывшими соратниками. После определенного момента, офицер должен принять решение: либо связать свою дальнейшую карьеру с судьбой командира, либо действовать самостоятельно, и терпеть отчуждение своих соратников, пока они не поймут, что тот снова стал «одним из них». Пуже (хотя я знал его лично, я не хотел задавать ему этот вопрос), по-видимому, сделал свой выбор: в январе 1954 года он попросил о переводе в 1-й колониальный парашютный батальон. Наварр дал ему перевод без единого слова возражения. Но когда батальон 13 февраля 1954 года совершил боевой прыжок, чтобы захватить Мыонгсай, Наварр сумел оказаться на аэродроме в Сено, чтобы проводить Пуже.

Позже утверждали, что Пуже прыгнул над Дьенбьенфу, чтобы «искупить» ошибки своего командующего, и нет сомнений, что некоторые из его друзей в долине в шутку спрашивали его, не сожалеет ли он теперь, что оставил свою «тепленькую» работу адъютанта Наварра. Но Пуже сделал свой выбор задолго до того, как звезда Наварра пошла на убыль, и прибыв в Дьенбьенфу, он просто разделил судьбу своего батальона. То, что Пуже увидел в Дьенбьенфу, должно было оставить глубокий след на всю оставшуюся жизнь. Когда после окончания алжирской войны он почувствовал, что его представления о том, какой должна быть французская армия больше не соответствуют представлениям французского правительства, он еще раз полностью порвал с прошлым и покинул армию, чтобы иметь возможность писать об этом.

Но 4 мая 1954 года в 02.00 Пуже просто был одним из подкрепления для Дьенбьенфу. Ему не составило труда найти командный пункт воздушно-десантной группы, где Бижар велел ему дождаться рассвета, чтобы собрать свою роту, а затем принять командование на «Элиан-3», с основной задачей поддержки легионеров на «Элиан-2». После Пуже прошел по подземному коридору в блиндажи штаба Дьенбьенфу, где встретился с Сеген-Паззисом и де Кастром. Начальник штаба, тоже бывший кавалерист, до того как стать десантником, шел босиком по глубокой грязи. Де Кастр использовал свою трость, чтобы помочь себе вытаскивать ноги из нее на каждом шагу.

Когда оба человека и некоторые офицеры их штаба стояли вокруг вновь прибывшего и задавали ему те же вопросы, которые задавали всем вновь прибывшим на всех уровнях — «Что происходит в Женеве? Как далеко был отряд «Кондор»? Можно ли ожидать большого подкрепления? Помогут ли американцы?» — их разговор внезапно прервал звонок с «Югетт-4». Этот опорный пункт, удерживаемый капитаном Люсьани и ротой из восьмидесяти человек легионеров и марокканцев, подвергался атакам с 02.00; и это была, вероятно самая крупная атака противника, когда либо направленная против любого из опорных пунктов в Дьенбьенфу. Под командованием генерала Вуонг Тхуа Ву из 308-й дивизии Народной армии, весь 36 полк (подполковника Мань Цюаня), еще три батальона из 88-го и 102-го полков и дополнительный батальон из 312-й дивизии, при поддержке гаубиц 34-го артиллерийского полка — всего более 3000 человек — нанесли удар по крошечному аванпосту. В то же время французская артиллерия на ОП «Изабель», которая начала обстреливать окрестности «Югетт-4», была накрыта контрбатарейным огнем противника.

Невероятно, но два часа спустя «Югетт-4» все еще держался, хотя и с серьезными потерями. Но потери со стороны коммунистов были огромными, поскольку сотни тел бойцов Вьетминя покрывали колючую проволоку к западу от «Югетт-4». В 03.00 французские радисты в Дьенбьенфу начали улавливать явные признаки замешательства и паники со стороны Вьетминя. Тот факт, что обе стороны использовали американские радиостанции, также сыграл в пользу французов. Согласно сообщениям, командира ударной группы под кодовым именем «Тинь» заменял другой командир, по имени «Ха». Также, по-видимому, произошли изменения в случае одного командира боевой полковой группы и одного командира батальона. Тем не менее, передышки было недостаточно, чтобы спасти «Югетт-4». В 03.35 офицеры, собравшиеся в подземном штабе де Кастра, стали молчаливыми свидетелями конца «Югетт-4», когда молодой лейтенант из взвода марокканцев, по-видимому, последний оставшийся офицер на позиции (сам Люсьиани получил тяжелое ранение в голову несколькими минутами ранее), крикнул в рацию, что на позиции еще около десяти бойцов, но что бойцы Вьетминя захватывают его траншею. Его предсмертный крик, когда штурмовые группы противника застрелили его, был отчетливо слышен по рации.

— Вот видишь — сказал де Кастр Пуже. — Вот и еще один опорный пункт. Мы ничего не можем с этим поделать. Мы просто постоянно съеживаемся.

Но на «Югетт» майор Гиро так просто не сдавался. Сейчас, как подсказывал опыт, был лучший момент для контратаки. Пехота Вьетминя еще не слишком хорошо знала захваченную позицию, ее артиллерия еще не навелась для заградительного огня и боялась поразить своих людей; на французской стороне была ярость при виде гибели своих хороших друзей и, с наступлением дня, надежда получить непосредственную поддержку с воздуха и нейтрализовать хотя бы часть огневой мощи противника. В 06.00 началась контратака десантников и марокканцев, поспешно собранных с оставшихся опорных пунктов «Югетт» при поддержке танка «Ауэрштедт». Но контратака 100 человек, независимо от того, насколько фанатично они мотивированы, против вражеского отряда численностью более 2000 человек, не имеет шансов. Настоящим чудом было то, что небольшой группе удалось пробиться вперед через ходы сообщения от «Югетт-3» и «Югетт-4», и фактически, добраться до границы «Югетт-4», прежде чем она была отброшена назад с тяжелыми потерями заградительным огнем коммунистов. Как и предвидел генерал де Кастр, «Югетт-4» был потерян навсегда. Его потеря стоила французам 14 убитых, в том числе, двух офицеров, 58 раненых и 150 пропавших без вести, в том числе, один офицер. На «Изабель» этот день стоил двух убитых и тридцати раненых, включая двух офицеров. И теперь в подземных госпиталях находилось 1260 тяжелораненых солдат.

С наступлением рассвета Пуже устало собрал своих людей в открытых окопах 8-го ударного парашютного батальона на «Ястребе-перепелятнике» для марша через поле боя и Нам-Юм к «Элиан-3». Он был замечен противником и его продвижение было остановлено артиллерийскими залпами. 3-й роте потребуется шесть часов, чтобы преодолеть короткую милю до своей новой позиции. Он обнаружил что «Элиан-3» еще один «бродячий госпиталь». В разных боевых блиндажах под присмотром воздушно-десантной хирургической бригады находилось 300 раненых. Наиболее легко раненые находились у автоматического оружия. В мрачном молчании вновь прибывшие начали рыть свои собственные огневые точки, в то время как проливной муссонный дождь продолжал падать на их плечи и шлемы.

Тем временем, старшие офицеры в Дьенбьенфу также сделали свои выводы из событий последних четырех дней. Очевидно, что внешний мир, оказывавший на них влияние (то есть, генерал Наварр в Сайгоне и генерал Коньи в Ханое), все еще не решил, что делать с Дьенбьенфу. Скудное снабжение с воздуха и подкрепления указывали на то. что не было никакой активизации усилий ВВС. Что касается отряда «Кондор», его сообщения по радио по-прежнему поступали из того же места в Лаосе, где он и был неделей ранее. Только с целью повышения боевого духа был пущен слух, что с каждым днем сильная французская колонна из Лаоса приближается, чтобы оказать помощь и возможно, принести победу подавленным людям в Дьенбьенфу. Что касается американских авиаударов, то в официальных сообщениях о них не было ни слова в течение десяти дней. Другими словами, командиры в Дьенбьенфу знали, что гарнизон обречен, и сообщения, отправленные из Дьенбьенфу в Ханой, приобрели жестокую откровенность, которой им до сих пор не хватало, а также касались общих вопросов, которые раньше не поднимались. Как Наварр и Коньи, де Кастр также решил изложить свой взгляд на битву при Дьенбьенфу.

«Когда ВВС говорят со мной о рисках, с которыми сталкиваются летные экипажи, в то время как каждый человек здесь рискует бесконечно больше, не может быть никаких двойных стандартов. Отныне выброски с воздуха должны начинаться с 20.00 вместо 23.00… Значительные интервалы между каждым самолетом, выполняющим ночные задачи по десантированию, приводят к смехотворным результатам (с точки зрения сброшенного тоннажа)… Сброшенное количество грузов представляет собой лишь малую часть того, что я прошу. Такая ситуация не может долго продолжаться. Я еще раз настаиваю на том, чтобы мне также был предоставлено больше возможностей для награждения. Я ничего не могу сделать, чтобы поднять боевой дух моих людей, которых просят совершить сверхчеловеческие усилия. Я даже не осмеливаюсь пойти к ним с пустыми руками».

Но это было именно то, что в конце концов де Кастр и сделал. Вместе со своим начальником службы личного состава, подполковником Транкаром и полковником Лангле, де Кастр посетил подземный госпиталь после нескольких недель, в течение которых его не видел никто, кроме нескольких старших офицеров. По-видимому, теперь, когда принятие решений в Дьенбьенфу свелось к вопросам ежедневного выживания, де Кастр начал заявлять о себе.

Первоначально посещение подземного госпиталя должно было ограничиться поверхностным осмотром главного блиндажа. Там де Кастр попросил Гровена показать ему самых тяжелых раненых, чтобы их наградить. Ответ Гровена был прост: все здесь были «наиболее серьезно раненые», после чего де Кастр отклонил возражения Транкара и Лангле и решил посетить буквально каждого в госпитале, неважно, насколько далеко был блиндаж или щель. У него не было медалей для вручения; таким образом, церемония «награждения» состояла в том, чтобы коснуться плеча человека и сказать ему, что представление к награде будет занесено в его послужной список. Транкар молча шел рядом с командиром, записывая имена и награды. Визит, в итоге, занял весь день. Среди последних, кого он видел, был лейтенант Рене Легер, один из немногих выживших после атаки Вьетминя на «Элиан-1» двумя днями ранее. Легер получил осколок снаряда в мозг, и Гровен удалил из черепа почти полную чашку поврежденной ткани. Но он был там, живой, его глаза умно моргали, но он был наполовину парализован и нем. Более легко раненые из его роты заботились о нем. Сначала, после операции, Легер яростно отказывался находиться в стенной нише. С оставшейся действующей рукой он выкарабкивался наружу, и его несколько раз находили лежащим в грязи хода сообщения.

Он был среди раненых, эвакуированных непосредственно с поля боя после 7 мая и чудом выжил. Несколько месяцев спустя, Гровен встретил его в Сайгоне, в госпитале Гралля, где Легера снова учили говорить, как маленького ребенка. Гровен спросил его, почему тот неоднократно пытался покинуть свою нишу. Легер посмотрел на него своими выразительными глазами и сказал, медленно выговаривая слоги, как будто говорил на иностранном языке:

— Потому что это было похоже на могилу — и я не хотел умирать.

Радиосообщение, которое де Кастр отправил после своего визита в госпиталь, ясно показывало влияние на него этого опыта. В длинном сообщении, отправленном в ночь с 4 на 5 мая, он сначала подробно рассказал о проблемах, которые у него снова возникли со сбросом грузов снабжения с воздуха, но затем добавил:

«Ко всему этому следует прибавить непрерывный дождь, который вызывает полное затопление траншей и блиндажей. Положение раненых особенно трагично. Они свалены друг на друга в щелях, которые полностью заполнены грязью и лишены какой-либо гигиены. Их муки растут день ото дня».

Действительно, в тот день почти каждый батальон сообщил, что его блиндажи рушились под дождем и люди из 31-го саперного батальона были заняты укреплением хирургического блока 5-й воздушно-десантной хирургической бригады. Для этого саперы прибегали к опасной игре, выползая каждую ночь на то, что осталось от аэродрома и отрезая теперь бесполезные перфорированные стальные пластины. В отчетах об их деятельности в течение этого периода мало что говорится, и даже в их собственном дневнике нет ничего, кроме кратких записей, описывающих то, что было бы обычной деятельностью саперов, если не вспоминать, что описанные тут действия проводились под постоянным сильным артиллерийским огнем. 1 мая семь саперов были убиты во время сбора сброшенных с воздуха припасов. 2 мая три расчета минеров закладывали минное поле и мины-ловушки в блиндажи на «Югетт-4», и саперы с помощью одного небронированного бульдозера отбуксировали один из выведенных из строя танков с одной позиции на другую под постоянным огнем. 5 мая саперы еще раз расширили главный госпиталь и выкопали новые блиндажи для складов, а 6 мая под постоянным артиллерийским и стрелковым огнем они уложили новые доски настила как на мосту Бейли, так и на деревянном мосту, пересекающем Нам-Юм. А 21-я рота 31-го саперного батальона, чьей обязанностью было электрооборудование, чудесным образом умудрялась изо дня в день поддерживать подачу электроэнергии по всему лагерю, восстанавливая генератор за генератором из запасных частей, сброшенных с парашютом, или снятых с разбитого оборудования. То же самое можно было сказать и о связистах, которые постоянно ремонтировали оборванные телефонные линии и сломанные радиоантенны. До самого конца связь в Дьенбьенфу функционировала без перебоев.

В 16.00 того же дня два французских бомбардировщика Б-26 были снова сбиты вражеской зенитной артиллерией. Один был сбит над вражеской территорией; другой совершил аварийную посадку в Лаосе. С-119 немедленно набрали высоту; в результате три из четырех из них сбросили весь свой шеститонный груз на вражеские позиции.

В тот же день еще одно последнее «гражданское» телеграфное сообщение достигло Дьенбьенфу. Оно было адресовано раненому капитану Мишелю Дезире на ОП «Изабель», от мадам Женевьевы Дезире-Вюйемин, его жены и известного специалиста по Африке (фактически, они познакомились несколькими годами ранее в Сахаре, где он, будучи лейтенантом наездников на верблюдах, пытался помешать ей отправиться в одиночку с кочевым племенем). Мадам Дезире-Вюйемин сообщала мужу, что родила маленькую девочку. Как они заранее условились, маленькой девочке дали название опорного пункта, за который капитан Дезире сражался вместе с туземцами из 3-го батальона тай — Анн-Мари.

Среда, 5 мая 1954 года

Вскоре, после полуночи, запасы для артиллерии, с учетом снарядов выпущенных в течение предыдущего дня были следующими: 2600 снарядов калибра 105-мм, 40 снарядов калибра 155-мм, и 1180 мин калибра 120-мм. При таком темпе огня и нынешнем уровне сброса грузов с парашютом, у Дьенбьенфу на следующий день закончатся артиллерийские боеприпасы. А ритм сброса грузов с воздуха уже возвещал об очередном катастрофическом дне. Дожди шли с отчаянной регулярностью библейских наводнений и к 00.05 только двум С-119 удалось сбросить груз в нужном месте, все остальные сбросили груз неправильно. В итоге, лишь около сорока с лишним тонн грузов приземлились внутри периметра.

Но оставались еще выброски с парашютом личного состава. Взвинченный до предела капитан де Базен и его батальон уже три дня сидели в аэропорту Ханоя, ожидая «массированной» высадки в Дьенбьенфу. Вместо этого батальон рвали на части, снижая сплоченность и боевой дух. Но в ту ночь настала очередь де Базена и в 02.40 пять самолетов С-47 французских ВВС наконец сбросили семьдесят четыре человека в залитую дождем топку боя. Они представляли собой штаб батальона де Базена и несколько подразделений 4-й роты под командованием капитана Жана-Франсуа Треью, еще одного бретонского десантника. С наступлением рассвета Лангле поручил де Базену и его штабу вместе прибывшими подразделениями 4-й роты присоединиться к капитану Кледику на «Элиан-4». Но де Базену так и не довелось принять на себя новое командование; несколько часов спустя вражеский снаряд раздробил ему ногу. Капитан Пуже стал исполняющим обязанности командира 1-го колониального парашютного батальона в Дьенбьенфу.

Фактически, пока де Базен и 4-я рота пробирались на «Элиан-4», Пуже получил приказ от Бижара сменить остатки 1-го батальона 13-й полубригады Кутана на «Элиан-2», пока раненые десантники, подкрепленные несколькими оставшимися марокканцами из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров под командованием капитана Нико должны были сменить его на все еще спокойном «Элиан-3».

Примерно в 11.00 — обычно, самое тихое время дня, потому что именно тогда Вьетминь сменял своих солдат и кормил их обедом в середине дня — Пуже наконец встретился с Кутаном в винном погребе на вершине «Элиан-2». Давным-давно «Элиан-2» потерял всякое сходство с чем-либо человеческим и невероятное зловоние окутывало весь холм, как толстое одеяло. Как объяснил Кутан своему преемнику, на нескольких его акрах было, вероятно, упокоено 1500 бойцов Вьетминя, не говоря уже о нескольких сотнях французских десантников и иностранных легионеров. Напомним, что танк «Базель», разбитый в куски во время атаки 1 апреля, венчал холм своей характерной формой. После месяца непрерывных обстрелов и дождей он начал погружаться в землю и теперь образовал удобный блиндаж.

С отбытием позже в тот же день оставшихся легионеров (за исключением самого Кутана, который остался на ночь с Пуже) «Элиан-2» стал теперь исключительной ответственностью 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона. Капитан Эдме и его люди заняли юго-восточный угол «Элиан-2» с его небольшим блиндажом, в то время как Пуже и 3-я рота удерживали вершину «Элиан-2». Несколько ниже гребня холма, еще один блиндаж, глубоко вкопанный под корнями баньяна (который чудесным образом был все еще жив и казалось, был последним живым клочком природы на «Элиан-2») прикрывал ход сообщения, который вел от «Элиан-2» через «Элиан-3» к Нам-Юм. Здесь, также в направлении баньяна, начало расти щупальце траншеи Вьетминя, и три «добровольца смерти» коммунистов, увешанных взрывчаткой, были застрелены французскими стрелками в последний момент и теперь гнили на ничейной земле. Фактически, в перевернутом мире, в который превратились фронтовые окопы Дьенбьенфу в первые дни мая, для легионеров или десантников стало «спортом» выползти на ничейную землю и благополучно вернуться с пятьюдесятью или шестидесятью фунтами взрывчатки, закрепленной на трупе одного из добровольцев-смертников. Не то, чтобы с взрывчаткой можно было что-то сделать на французской стороне — на самом деле, ее нужно было предусмотрительно перезахоронить подальше от боевых позиций. Это был жест чистой бравады, беспричинного вызова судьбе и должным образом оценивался как таковой всеми заинтересованными сторонами.

Оставалась проблема минной шахты под «Элиан-2». Капитан Пуже позже говорил, что капитан Кутан никогда не сообщал ему о существовании минной шахты. Но, согласно рапорту написанному позже старшим сержантом Шабрие из 2-й роты капитана Эдме (позиция которой располагалась точно над минной шахтой), по крайней мере, 2-я рота была проинформирована о существовании мины и том факте, что Вьетминь прекратил в ней копать в течение последних двух дней. Но на рассвете 5 мая Шабрие снова услышал, как они копают и был этому очень рад. Очевидно, бойцы Вьетминя еще не были готовы взорвать мину. И здесь снова значительное событие, увиденное двумя наблюдателями, оставило разные воспоминания. Капитан Пуже в своей важной работе не упоминает, что он сделал что-либо, чтобы предотвратить взрыв закладываемой мины на «Элиан-2». С другой стороны, сержант Шабрие подробно вспоминает, что из-за потерь от вражеского огня, 3-я рота Пуже захватила часть нижнего района «Элиан-2», где находилась минная шахта и Пуже отправил небольшой диверсионный патруль, чтобы попытаться взорвать в нее вход. По Шабрие этот патруль возглавлял сержант Клинель; он был перехвачен на открытом месте аванпостом коммунистов и уничтожен до последнего человека. Сам Клинель, по словам Шабрие, сумел дотащиться до французской траншеи, только чтобы там умереть.

На западе, на ОП «Клодин», небольшое событие той ночью, имело серьезные последствия. С 25 апреля капитан Шмитц из 2-го батальона 1-го полка Иностранного легиона удерживал опорный пункт «Клодин-5» со своей 2-й ротой, усиленной одним взводом марокканцев из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров. В ту ночь на 5 мая, моральный дух марокканцев пал окончательно. Пятеро из них, стоявших в карауле в передовых окопах «Клодин-5» просто разрезали две отдельные секции заграждений из колючей проволоки перед своей позицией и проскользнули через них на позиции коммунистов. Через несколько минут после их прибытия и до того, как легионеры осознали, что произошло, автоматическое оружие коммунистов начало обстреливать брешь непрерывным огнем. Старший сержант Козанович, сержант Ланквик из 3-й роты и целый взвод легионеров, столкнувшийся с разрывом, отчаянно пытались его закрыть, так как знали, что если он останется открытым, это наверняка приведет к потере «Клодин-5». Козанович и еще семь человек при этом погибли, а Ланквик и двенадцать других легионеров были ранены, но оставленная дезертирами брешь осталась открытой. В холодной ярости легионеры разоружили оставшихся марокканцев и вышвырнули их с занимаемой позиции. Они вскоре присоединились к «Нам-Юмским крысам» в их норах.

На командном пункте де Кастра день прошел в относительном спокойствии и даже апатии. Поскольку все пехотные резервы были полностью задействованы, а уровень боеприпасов был самым низким, просто не оставалось ничего, что можно было бы планировать и направлять, кроме возможного прорыва из Дьенбьенфу, для которого требовалось разрешение Ханоя, но оно еще не было дано. Такие планы, составленные для «Альбатроса», не обсуждались в целях сохранения максимальной секретности, а также для того, чтобы отбить всякую мысль о том, чтобы прекратить сопротивление в Дьенбьенфу, пока не исчезнет надежда продержаться. Но в течение дня Дьенбьенфу сообщил без дальнейших комментариев, что все больше и больше подземных блиндажей и укрытий теперь разрушаются от дождя. Командный пункт также сухо сообщил, что «Выброски с воздуха С-119 (были) особенно плохими, несмотря на почти полное отсутствие зенитного огня».

Во второй половине дня подполковник Вайан, начальник артиллерии, решил потратить часть своих оставшихся драгоценных боеприпасов, чтобы рассеять сильную концентрацию пехоты Вьетминя к востоку от «Элиан-1», которая, казалось, готовилась к массированной атаке на низинные позиции «Элиан-10» и «Элиан-12». Раненый лейтенант Вайнбергер из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона в тот день принял командование на «Элиан-12» и удерживал позицию с двумя слабыми взводами, набранными из наименее раненых легионеров его батальона. Французская артиллерия заплатила за эту краткую активность постоянным контрбатарейным огнем коммунистов, который начался в 18.12 и продолжался четыре часа. К концу дня Дьенбьенфу потерял четырнадцать убитыми и сорок восемь ранеными. И вдобавок, были пятеро роковых дезертиров с «Клодин».

На тихом ОП «Юнон», теперь также занятом некоторыми из оставшихся легионеров 1-го батальона 13-й полубригады капитана Кутана, сержант Кубьяк заполз поздно вечером по «метро» крытых ходов сообщения на склад связистов возле командного пункта де Кастра, чтобы получить запасные батареи для оставшихся радиостанций своего батальона. Он получил их вместе с потрясающей новостью: отряд «Кондор» полковника де Кревкера находился всего в 50 километрах от Дьенбьенфу и наверняка прорвется к Дьенбьенфу в считанные дни! Вне себя от радости, он вернулся обратно на «Юнон», выкрикивая на ходу новость. На самом «Юнон» его собственным товарищам, похоже было наплевать. Счастливые, что они находятся подальше от ада «Элиан-2» они спали.

Жизнерадостность сержанта Кубьяка была вызвана не просто слепой верой наивного молодого солдата в то, что говорили его начальники, подполковник Транкар, который наблюдал за событиями с наблюдательного пункта штаба командования, но не принимал в них непосредственного участия, подтвердил, что процесс отсева горького финала битвы привел к сочетанию необычайных физических страданий и высокого боевого духа среди оставшихся бойцов. Было четкое осознание того, что они, последние 3000 человек — французские и вьетнамские десантники, иностранные легионеры и африканские артиллеристы — буквально представляли все, что стояло между поражением и тупиком в войне в Индокитае. Главной темой, повторявшейся во все уменьшающемся укрепрайоне было «они просто не могут позволить нам проиграть войну». Это сохранилось до самых последних минут битвы. Некоторые подразделения просто отказывались верить, что все кончено, и среди высшего командования существовали обоснованные опасения, что сражение закончится всеобщей резней гарнизона. Возможна была и другая, более прозаическая причина высокого морального духа оставшихся защитников. В связи с нарастающим отсутствием замены для раненых, многие из людей оставались на дежурстве в течение нескольких дней подряд и принимали «Макситон», французский эквивалент бензедрина.

Наконец, в 21.00 де Кастр получил краткое личное сообщение от генерала Коньи. Оно разрешало де Кастру предпринять попытку прорыва, когда он почувствует, что сопротивление на месте стало безнадежным. В третьем абзаце Коньи, несмотря на личный характер телеграммы использовал тон, больше подходящий для более поздней открытой записи, чем для утешения осажденного командира, вынужденного принимать мучительное решение под давлением:

«Мне нет необходимости подчеркивать неоценимую ценность продолжения сопротивления на месте, во всех областях и предлагаемых перспективах, что в настоящее время остается вашей славной задачей».

Четверг, 6 мая 1954 года

6 мая началось с крупнейшей почти за три недели выброски грузов снабжения с воздуха. Французские гражданские пилоты, которые отказались летать в Дьенбьенфу 3 мая, теперь вернулись на свои самолеты, и снабжение велось с почти максимальной интенсивностью — двадцать пять С-119 из тридцати шести в наличии в тот день и двадцать пять из двадцати девяти С-47. Результаты, соответственно, были высокими, так как в общей сложности на Дьенбьенфу было сброшено с парашютом 196 тонн грузов. Конечно, по большому счету, они прибыли слишком поздно, чтобы принести какую-то пользу. Теперь Дьенбьенфу, по меткому выражению президента Эйзенхауэра в его мемуарах, «уменьшился до размеров не больше бейсбольного поля», и грузы снабжения в основном, приземлялись за пределами периметра. Тем не менее, после резких замечаний, сделанных в предыдущие дни по поводу сбросов с воздуха, в кратком сообщении из Дьенбьенфу в Ханой в пять минут первого ночи, укрепрайон просто сказал, что теперь «шесть С-119 совершенно правильно спустили свой груз».

Этой же ночью была проведена выброска с парашютами личного состава. Она началась в 04.12, в условиях чрезвычайно плотного зенитного огня коммунистов. Дюжина, или около того, самолетов С-47 медленно кружили над пылающей долиной, ожидая кратковременного затишья, чтобы спикировать в карусели, выбросить четверых-пятерых человек и снова набрать высоту. Это все еще были французы и вьетнамцы штабной роты и 2-й, 3-й и 4-й рот 1-го колониального парашютного батальона. В 05.20 в общей сложности, удалось спрыгнуть девяносто одному человеку, но остальным, включая всю 1-ю роту под командованием капитана Фоссюрье, пришлось вернуться на базу. Стало слишком светло, чтобы рисковать при дальнейшей выброске личного состава. За четыре ночи воздушных десантов, 1-му колониальному парашютному батальону удалось высадить 383 человека из 876 десантников. Здесь также было впечатляющим число вьетнамцев, участвовавших даже в этих последних отчаянных прыжках: из 383 человек, совершивших прыжок, 155 были вьетнамцами. Отряд из 91 человека, который прыгнул в Дьенбьенфу на рассвете 6 мая, был последним, кто его достиг до того, как укрепрайон пал.

Но ранним утром 6 мая ситуация в Дьенбьенфу казалась далекой от отчаяния. Слабое прощупывание коммунистами «Элиан-3» было легко отбито ротой 6-го колониального парашютного батальона. Более серьезная атака на «Югетт-3» и «Югетт-5» была сдержана десантниками Иностранного легиона майора Гиро. В двух последовательных контратаках они выбили противника из своих передовых траншей и целиком их удержали.

Но по мере того, как наступало утро, становилось ясно, что генерал Зиап готовил свои войска к крупному наступлению. Последний набор аэрофотоснимков четко показал новые траншеи, расходящиеся от «Доминик-3» по направлению к тому, что осталось от «Элиан»; и еще одну сеть новых траншей, исходящих от Лысой и Фальшивой гор, теперь прогрызенных до южной оконечности «Элиан-2». Минная шахта под «Элиан-2» теперь достигла общей длины сорок семь метров; скрежет и удары саперов теперь полностью прекратились, когда длинные очереди безоружных кули начали закладывать в зияющую дыру почти 3000 фунтов тротила.

В воздухе утро 6 мая также было благоприятно для французов. Дожди на некоторое время прекратились, и с учетом того, что американские и французские гражданские пилоты выполняли полеты по снабжению, бомбардировщики и истребители французских ВВС и ВМС смогли полностью сосредоточиться на подавлении зениток. Дьенбьенфу никогда не видел столько самолетов: сорок семь бомбардировщиков Б-26, восемнадцать «Корсаров», двадцать шесть «Биркэт», шестнадцать «Хэллдайвер», и даже пять четырехдвигательных «Приватиров» военно-морского флота. Это крупное развертывание самолетов теперь эффективно подавляло зенитную артиллерию коммунистов, и на этот раз летчики-транспортники охотно слушались указаний центра управления воздушным движением Дьенбьенфу майора Герена. В то утро многие орудия коммунистов сочли благоразумным сохранять молчание, чтобы не выдавать своих позиций, но, в конце концов, настал день расплаты и для доблестных американцев из «Гражданского воздушного транспорта», летавших для снабжения с воздуха. Пилотируя С-119, капитан Джейс Б. Макговерн стал легендой в Индокитае, так же, как он был легендой в Китае во время Второй мировой войны. Бородатый мужик, и настолько огромный — его прозвище было «Землетрясение Макгун», в честь персонажа комикса «Малыш Абнер» — что использовал сделанное на заказ кресло пилота, Макговерн в то утро вылетел с полным грузом боеприпасов. Его вторым пилотом был Уоллес Буфорд, еще один американец, а остальная часть экипажа были французы. Оба пилота хорошо знали маршрут в Дьенбьенфу; фактически, в то утро Макговерн выполнял свой сорок пятый полет над долиной, а его ведомый, Стив Кусак (с которым автор летал на задачи по снабжению в Индокитае в мае 1953 года) был столь же опытен. До сих пор в то утро ни один самолет не получал серьезных попаданий и в этот раз было много военных самолетов, подавлявших зенитки. Тем не менее, когда Макговерн делал последний заход над зоной выброски, Стив Кусак внезапно услышал его голос по радио: «Я получил прямое попадание».

Действительно, один из двигателей сильно брызгал маслом, и Кусак увидел, как Макговерн быстро его заглушил. Несмотря на серьезность, этот инцидент не был как таковой фатальным, поскольку С-119 был сделан с запасом по мощности, позволявшим некоторое время продолжать полет на одном двигателе. Но еще один 37-мм снаряд советской зенитки попал в подбитый самолет, в одну из его хвостовых балок и теперь самолет плохо слушался управления. С шестью тоннами боеприпасов на борту самолет был гигантской бомбой и его крушение и взрыв в Дьенбьенфу стали бы серьезной катастрофой. Пока Макговерн и Буфорд боролись с управлением своего самолета, послышался голос Макговерна, просившего Кусака дать направление на низкий хребет, но было уже слишком поздно для любых маневров.

Позже трудно было сказать, были ли слова «похоже, это оно, сынок», которые Кусак услышал от Макговерна, адресованы ему, оставшемуся в живых, или Уолли Буфорду, второму пилоту, который погиб вместе с Макговерном несколько секунд спустя, когда тяжело груженый самолет развернулся и взорвался на территории Вьетминя.

В 10.00 полковник Лангле собрал как можно больше командиров батальонов и остальных штабных офицеров для совещания. Ситуация с боеприпасами была серьезной, несмотря на то, что в этот день планировалось сбросить с воздуха не менее семидесяти тонн боеприпасов для пехотного оружия и пятьдесят тонн артиллерийских боеприпасов (последние в основном 120-мм минометные мины). Но, за некоторым исключением, ничего нельзя было собрать до наступления темноты из-за постоянного вражеского пулеметного и артиллерийского огня. И если коммунисты к тому времени нападут, у французов никогда не будет шанса собрать эти боеприпасы. Лангле еще раз подчеркнул внешние аспекты битвы: Женевская конвенция продвигалась, и прекращение огня могло произойти в любой день; отряд «Кондор» был почти в пределах досягаемости; и французские ВВС, если и не были усилены прямым американским вмешательством, как ожидалось в рамках операции «Гриф», тем не менее, получили огромное количество новых самолетов, влияние которых должно было сказаться на фронтовой пехоте противника, а также на его системе снабжения. Капитан Ноэль, офицер разведки, подробно описал ошеломляющие потери личного состава, понесенные дивизиями Вьетминя. Но все это не изменяло ситуации внутри Дьенбьенфу. На момент проведения совещания, у артиллерии подполковника Вайана было меньше обычного дневного резерва, который обычно расстреливался за три часа, если дела шли плохо. И не было никаких резервов личного состава — ни единого взвода из тридцати человек. Конечно, были «Нам-Юмские крысы». Но если бы их использовали на передовой, они бы просто сбежали и оставили где-нибудь брешь в неподходящий момент, точно так же, как сделали прошлой ночью дезертиры на «Клодин». Если бы только в течение следующей ночи были бы сброшены оставшиеся 493 бойца 1-го колониального парашютного батальона, и общее наступление Вьетминя можно было бы сдержать достаточно долго, чтобы собрать большую часть артиллерийских боеприпасов, еще был шанс пережить атаку, так же как Дьенбьенфу пережил атаки на «Беатрис», «Габриэль», северные ОП «Югетт» и на «Доминик». Если бы кто-то удержался на этот раз, возможно Вьетминю снова бы понадобилось две недели, чтобы восстановить свои подразделения для еще одной общей атаки. Все, что сейчас требовалось Дьенбьенфу — это еще двенадцать часов относительной тишины.

Как раз в тот момент, когда совещание вот-вот должно было закончится, из Ханоя пришло сообщение с высшей степенью важности. Ноэль прочитал его и передал Лангле, который, в свою очередь, зачитал его вслух собравшимся офицерам. Французская разведка несколькими месяцами ранее преуспела в проникновении в самый близкий круг советников Хо Ши Мина и в последние недели получила удивительно точные разведданные о важнейших решениях, принятых врагом. Этот важный источник теперь проинформировал французов, что общая атака с целью покончить окончательно со всем французским сопротивлением в Дьенбьенфу должна была состояться вечером 6 мая. У Дьенбьенфу не будет двенадцати часов, чтобы собрать боеприпасы и получить свежие воздушно-десантные резервы.

Капитан Эрвуэ, командир маленького танкового эскадрона, у которого во время предыдущих операций были сломаны оба предплечья, быстро подошел к доктору Гровену и попросил снять с его рук гипсовые повязки. Он хотел провести свой последний бой в последнем оставшемся боеспособном танке. Лангле и Бижар, одев красные береты и без шлемов, вместе пересекли мост через Нам-Юм, чтобы в последний раз осмотреть ключевые оборонительные позиции на «Элиан». Лангле, известный на все театре военных действий своей любовью к крепким спиртным напиткам — почти каждый офицер-десантник, прыгнувший в долину, позаботился об том, чтобы в его обширных карманах была небольшая фляжка для умиротворения командира 2-й воздушно-десантной группы — принес с собой небольшую бутылку коньяка, которую он теперь передал в блиндаже командного пункта на «Элиан-4» Брешиньяку и Ботелле, командовавшим всем восточным флангом.

По мере приближения финальной битвы, командиры еще раз пересмотрели боевой порядок. На севере майор Турре и остатки 8-го ударного парашютного батальона удерживали опорный пункт «Ястреб-перепелятник», «Доминик-4» и безымянный опорный пункт в дренажной канаве. На северо-западе майор Гиро и около 160 десантников из сводного парашютного батальона Иностранного легиона держались за последние клочки «Югетт», «Югетт-2» и «Югетт-3». На западе майор Николя все еще удерживал «Лили-1» и «Лили-2» со смешанной группой марокканцев и бдительных легионеров; в это время на юго-западе майор Клемансон и капитан Кольдебеф упорно удерживали весь «Клодин», до сих пор ничего не уступив врагу. Прямо на юг лежал ОП «Юнон», «госпитальный опорный пункт». Теперь им командовали капитан Шарно из французских ВВС и капитан Дюлюа (также ласково прозванный «Дядя Карабин»). Фактически боевые подразделения на позиции состояли из все еще смертоносных «четыре-по-пятьдесят» лейтенанта Редона, съеживающегося отряда ВВС, сражающегося как пехотинцы, небольшой роты белых тай из старого подразделения Дюлюа и небольшого остатка 1-го батальона 13-й полубригады капитана Кутана, основной задачей которых было оказать немедленную поддержку «Элиан» в случае катастрофы на нем. И, конечно, в землянках и траншеях «Юнон» лежали теперь 602 раненых. Достаточно удобно, что «Юнон» располагался прямо рядом с кладбищем Дьенбьенфу.

Но именно на «Элиан» Лангле и Бижар щедро выделили своих лучших оставшихся командиров и войска. На «Элиан-4» Брешиньяк и Ботелла, в дополнение к командованию всем районом, также командовали последними остатками 5-го вьетнамского парашютного батальона и 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка. Они были усилены штабной ротой 1-го колониального парашютного батальона под командованием капитана Пендюффа и 4-й ротой того же батальона под командованием Трейью. На «Элиан-2» капитан Пуже командовал как 1-м колониальным парашютным батальоном и опорным пунктом, так и собственной 3-й ротой, в то время как лейтенант Эдме и его 2-я рота удерживали ключевые южные блиндажи и траншеи «Элиан-2». ОП «Элиан-3», в то утро, еще удерживался легионерами 1-го батальона 13-й полубригады и североафриканским взводом 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, который вскоре будет усилен остальной частью батальона с «Юнон»; в то время как «Нижний Элиан», «Элиан-10», «Элиан-11» и «Элиан-12» удерживались смешанными отрядами десантников из 6-го колониального парашютного батальона, перегруппированными майором Тома на «Элиан-10». «Элиан-11» и «Элиан-12» удерживались саперами, несколькими тай из 2-го батальона тай и несколькими алжирцами, под командованием майора Шенеля. В полдень на линии на вершине «Верхнего Элиан» было примерно 750 десантников, которым сказали, что они могут не ожидать никаких подкреплений пехоты изнутри крепости, что для их поддержки будет очень мало огня артиллерии, и некоторые даже не были уверены, что будет достаточно боеприпасов для оружия пехоты, если бой продлится сколько-нибудь долго. С тяжелым сердцем, прекрасно понимания, что некоторые из их прощаний будут окончательными, Бижар и Лангле вернулись на свой командный пункт.

Это было около 12.00. С ясным небом над головой и ситуацией, которая временно, насколько это было возможно, была под контролем, Дьенбьенфу наслаждался редким моментом передышки, как будто время остановилось. Генерал де Кастр воспользовался этим моментом, чтобы ответить по французским радиоканалам на телеграмму, которую президент Эйзенхауэр отправил ему двумя неделями ранее, чтобы поздравить его и его войска за «защиту дела человеческой свободы» и за «демонстрацию в истинной форме качеств, от которых зависит выживание Свободного мира». Неспособность даже попытаться осуществить операцию «Гриф» в той или иной форме придала словам американского президента некую пустоту, которой идеально соответствовал ответ де Кастра:

«Я был глубоко тронут выражением восхищения, благодарности и уверенности, что президент Эйзенхауэр был достаточно любезен, чтобы направить их мне от имени американского народа. Свободный мир может быть уверен, что защитники Дьенбьенфу, независимо от их происхождения, сознавая, какую борьбу они ведут, полны решимости сделать все, что в их силах, чтобы продолжать заслуживать это доверие и выполнять до конца возложенную на них задачу».

С внезапностью землетрясения воздух над Дьенбьенфу наполнился воющим визгом, за которым через несколько секунд последовала серия взрывов, сотрясших даже самые глубокие оставшиеся блиндажи. Во всех подземных траншеях стало гаснуть электрическое освещение, и в десятках мест, раненые и истекающие кровью люди, чья одежда была сорвана с тел силой взрывов, отчаянно цеплялись за балки и доски рухнувших убежищ, пытаясь выкопать себя или своих друзей, прежде чем умрут от удушья. Едва затихло эхо первого залпа, как воздух наполнился новым оглушительным визгом, за которым последовала еще одна серия сокрушительных взрывов. Впервые в Индокитае бойцы Вьетминя использовали шестиствольные полевые ракетные установки советского (на самом деле китайского — прим. перев.) производства «Катюша», подобные тем, которые русские уже использовали с разрушительным эффектом против немцев во время Второй мировой войны. Грубовато сделанные по сегодняшним стандартам, ракеты «Катюши», выпущенные с мобильных пусковых установок, оказывают ужасающее фугасное воздействие на войска, оказавшиеся на открытом месте, но обычно не представляет опасности для войск, находящихся в прочных окопах. В Дьенбьенфу полевые укрепления никогда не были хорошими, а те, что еще не пали жертвой обычной артиллерии коммунистов, были очень сильно подмыты муссонами. На них, и на оставшиеся не европейские войска, которые никогда не слышали шума, подобного шуму приближающихся ракет, эффект был разрушительным. По всему лагерю начали взрываться и гореть склады, все основные запасы медикаментов были уничтожены в тот же день; не подобранные поддоны с боеприпасами, сброшенные с воздуха, добавили свои вторичные взрывы к взрывам ракет и к концу дня «Клодин-5» сообщил, что три четверти всех его блиндажей были полностью разрушены, и что его траншеи были разрушены или погребены под взрывами.

В 17.30 обычная артиллерия коммунистов начала вести сильный заградительный огонь по «Элиан-4» и «Элиан-2». На обоих высотах, все люди, за исключением тех, кто находился на самых важных аванпостах, зарылись глубоко в траншеи и блиндажи. Теперь не оставалось ничего другого, как ждать штурма. В 17.30 главной позиции Дьенбьенфу оставалось жить ровно один день.

Последняя ночь

Остатки дневного света все еще висели над вершинами холмов ОП «Элиан», когда началась последняя атака. По мере того, как возрастала интенсивность обстрела, Брешиньяк передал по рации Пуже, что атака, по всей вероятности, будет направлена на «Элиан-2».

— Но не волнуйтесь, — сказал Брешиньяк. — В вашем распоряжении будет все, что осталось от артиллерии и я могу даже предоставить вам небольшую роту для подкрепления.

Лейтенант Робин, передовой артиллерийский наблюдатель на «Элиан-2», который прослужил на нем невообразимые три недели подряд и хорошо знал местность, тщательно изучил свои карточки огня. Было слишком мало снарядов, чтобы тратить их впустую из-за ошибок в расчетах.

Примерно в 18.45 весь восточный склон «Элиан-2» внезапно, казалось, ожил, когда первая волна из 1000 бо-дой вышла из штурмовых траншей. Для этой ключевой атаки генерал Зиап выбрал 102-й пехотный полк подполковника Ву Йена из 308-й дивизии Народной армии, «Железной дивизии» его армии. 102-й действительно был, возможно, лучшим полком во всей армии Вьетминя и с гордостью носил звание «Столичного полка», которое он заслужил за упорную оборону районов Ханоя от масс французских войск и бронетехники с декабря 1946 по март 1947 года. Теперь ему предстояло сыграть ключевую роль лицом к лицу с небольшой группой элитных французских десантников капитана Пуже и они собирались сыграть на полную катушку.

С французской стороны наступила минута полной тишины. В блиндаже Пуже раздался голос лейтенанта Робина, было ясно слышно, когда он запросил артиллерийский обстрел и так же ясно можно было услышать в ответ голос офицера управления огнем в нескольких сотнях ярдов, начинающего обратный отсчет:

— Десять-девять-восемь-семь-шесть-пять-четыре…

С казалось бы, единым ревом оставшиеся гаубицы и тяжелые минометы главной позиции дали залп по незащищенной массе людей на склонах «Элиан-2». Еще несколько залпов обрушились на 102-й полк; затем передовой наблюдатель приказал прекратить огонь. Когда дым рассеялся, атакующая волна бойцов Вьетминя исчезла. С «Элиан-4» и «Элиан-2» в полевые бинокли аванпосты десантников насчитали по меньшей мере 200 тел, неподвижно лежавших на взрытой земле. Как позже выразился Пуже, мысль об этой резне взбодрила десантников, когда они готовились к ответному артиллерийскому обстрелу, который обязательно должен был последовать. И он действительно произошел. С удвоенной силой, вся гамма вражеской артиллерии, начиная с безоткатных 75-мм орудий и 81-мм минометов до средних гаубиц и советских ракетных установок, теперь начали вести свой разрушительный огонь по всей центральной позиции французов. Через короткое время три из оставшихся 105-мм гаубиц были уничтожены, а их орудийные расчеты были перебиты. В то же время, вражеские батареи начали обстреливать вблизи «Изабель» начали обстреливать орудия этого опорного пункта. К 23.00 полковник Лаланд сообщил, что восемь из девяти его гаубиц уничтожены. Вместе с ними исчезли все шансы на эффективный заградительный огонь по опорным пунктам «Клодин» и «Югетт». Результаты обстрела стали особенно очевидны на «Клодин-5», уже сильно пострадавшей от артиллерийского обстрела в предыдущие часы. Оказавшись на открытом месте, не имея возможности найти даже скромную защиту, предлагаемую обратными склонами на «Элиан», 3-й взвод 2-й роты 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона, начал отводить свои аванпосты от бреши дезертиров в колючей проволоке примерно в 19.00. К 22.00 «Клодин-5» распался, и последние его остатки пытались удержать систему ходов сообщения к западу от «Клодин-2» и «Клодин-4». Командир батальона, Клемансон, решил очистить оставшуюся позицию от всех, кого можно было сохранить, чтобы удерживать «Клодин-5» как можно дольше. Капитан Филипп, командовавший смешанной ротой из остатков 3-го батальона 13-й полубригады на «Клодин-4» отправил взвод на «Клодин-5». Но в отсутствии какой-либо артиллерийской поддержки он мало что мог сделать. Вскоре, они были захвачены общим разгромом 2-й роты. Но затем выдвинулся взвод саперов 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона. На параде Иностранного легиона, который достаточно красочен сам по себе, саперы представляют собой незабываемое зрелище: отобранные из самых высоких и крупных мужчин в части, все они носят пышные бороды и сияющий белизной кожаный фартук, а в дополнение к своему оружию, несут топор на длинной рукояти. В бою, конечно, они носят ту же форму что и все остальные, но их особые навыки обращения с различным оружием и взрывчаткой делают их своего рода ударным отрядом своего батальона. Даже в такой отчаянной ситуации, в какой оказался ОП «Клодин» в ночь на 6 мая, воздействие этой небольшой группы не прошло впустую. Предводительствуемые саперами Иностранного легиона, разрозненные части 2-й роты и взвода 3-го батальона 13-й полубригады пробились обратно на «Клодин-5». Вид обнаженных по пояс бородатых гигантов оказался шокирующим даже для суровых бойцов штурмовых отрядов «Железной дивизии» Вьетминя. В 22.30 легионеры вернулись в безликую лощину, заполненную воронками от снарядов и мертвыми телами, которая раньше была «Клодин-5». Он окончательно пал к 02.00, все в его гарнизоне были мертвы или ранены.

Но пока Пуже выигрывал первый раунд своего боя на «Элиан-2», а Клемансон пробивался на «Клодин», противник сосредоточился на «Элиан-4» и крошечном «Элиан-10», который прикрывал его левый фланг. Если бы «Элиан-10» пал, Брешиньяк и Ботелла на «Элиан-4» были бы полностью обойдены с фланга, а подходы к мосту Бейли находились бы под прямым контролем Вьетминя. Защитники «Элиан-2» и «Элиан-3» были бы полностью уничтожены, и враг будет контролировать все позиции на высотах. Все, что осталось бы от французского укрепрайона Дьенбьенфу — это ряд полузатопленных грязью равнин, заполненных ранеными и умирающими, также обломками того, что когда-то было артиллерийскими орудиями и танками. Если Дьенбьенфу должен был дожить до следующего дня, не говоря уже об том, чтобы продержаться до прекращения огня, «Верхние Элиан» должны были удерживаться буквально до последней канавы, последнего патрона и последнего человека.

В 22.00 началась атака как на «Элиан-10», так и на «Элиан-4». Это была массированная атака, возглавляемая, вероятно, лучшими частями двух полков 312-й и 316-й дивизий. Первый удар атаки пришелся атаки пришелся на северо-восточный фланг, удерживаемый 2-й ротой 5-го вьетнамского парашютного батальона, в которой насчитывалось едва тридцать человек. Вьетминь не случайно решил сперва напасть на вьетнамское подразделение, в надежде, что оно вероятно, дрогнет. Маленькие вьетнамские десантники не только не дрогнули, но и сражались с холодной свирепостью, которую можно обнаружить, когда брат сражается против брата. Но вражеских войск было слишком много, чтобы их могла сдержать эта горстка людей. В 22.30 капитан Ботелла вывел остатки 3-й роты под командованием капитана Фан Вам Пху со второй линии и южного фланга опорного пункта и усилил ими угрожаемый северо-восточный фланг. В то же время Брешиньяк попросил Лангле немедленно предоставить ему все силы, которые он сможет собрать. Поскольку северная сторона Дьенбьенфу — «Югетт» и «Ястреб-перепелятник» — до сих пор были защищены от атак противника, Лангле решил пойти на рассчитанный риск, выпотрошив основную часть своих войск. Два взвода десантников Иностранного легиона под командованием лейтенанта Лекур-Гранмезона и лейтенанта Фурнье начали опасный путь через весь укрепрайон по тускло освещенным тоннелям «метро», мимо командного пункта воздушно-десантной группы, штаба де Кастра, через потрёпанный мост Бейли и через призрачный «Элиан-11», который, поскольку он все еще был теоретически прикрыт «Элиан-12» и «Элиан-10», казалось, не имел гарнизона, кроме нескольких раненых и того, что казалось, было стаей «Нам-Юмских крыс».

В то время как вьетнамцы отразили первую вражескую атаку на «Элиан-4», теперь приходил конец для его любимого, собственного батальона Бижара, 6-го колониального парашютного батальона на «Элиан-10». Там, майор Тома и его немногие оставшиеся офицеры и солдаты вели безнадежную борьбу. У минометов лейтенанта Аллэра закончились боеприпасы и его уцелевшие люди сражались как пехота. И все же, самое мучительное решение пришлось принять молодому лейтенанту Рене Ле Пажу, еще одному десантнику из Бретани. Небольшая рота Ле Пажа удерживала северный фланг «Элиан-10», когда первая атака коммунистов обрушилась на опорный пункт, и он немедленно запросил самолет с осветительными ракетами, чтобы подсветить поле боя вокруг него. В отсутствие эффективного артиллерийского огня, несколько оставшихся гаубичных снарядов приберегали для действительно критических ситуаций; осветительные ракеты были абсолютно необходимы для обеспечения максимальной эффективности пулеметов и безоткатных орудий, ведущих заградительный огонь.

Но высоко над Дьенбьенфу военно-транспортные самолеты начали свой ночной полет с подкреплением для Дьенбьенфу. Все еще оставалась лучшая часть 1-го колониального парашютного батальона, которую нужно было десантировать, в частности, вся 1-я рота капитана Фоссюрье. Однако, было бы чистым самоубийством начинать высадку десантников, когда все поле боя было освещено. Выбор был между десантированием подкрепления и темнотой в течение двух часов, с риском потерять «Элиан-10» и возможно, также «Элиан-4», или осветительные ракеты над полем боя и эффективная защита опорных пунктов, с риском того, что позже закончатся защитники. Единственным человеком, который мог вынести такое решение, был офицер, столкнувшийся с угрозой на передовой. Бижар, как командующий всеми операциями по контратакам, лично связался с молодым офицером по рации:

— Ле Паж, это Брюно. Наши друзья находятся над нами в воздухе. Мы должны остановить «светлячков», чтобы их сбросили. Можем ли мы это сделать?

Наступила короткая тишина, прерываемая только треском помех, пока Ле Паж осматривал ситуацию за своим бруствером. Бойцы Вьетминя были на расстоянии броска гранаты. Затем его ответ в эфире прозвучал твердо, перемежаемый шумом битвы вокруг него:

— Приоритет «светлячкам». Конец связи.

Лангле принял вердикт и теперь приступил к сбору на опорном пункте «Ястреб-перепелятник» подкреплений для 6-го колониального парашютного батальона, которые ему понадобятся, чтобы выжить. 8-й ударный парашютный батальон должен был дать две небольшие роты (фактически взводы) по сорок человек в каждой, которыми командовали лейтенант Жакьюэме и лейтенант Байи. Майор Гиро на «Югет» выделил шестьдесят человек из состава еще одной роты под командованием лейтенанта Мишеля Брандона, для усиления «Элиан-4». Зияющие бреши в обороне «Югетт» теперь были заполнены большинством из оставшихся артиллеристов орудийных расчетов, сражавшихся как пехота. Ибо, хотя в Дьенбьенфу еще оставалось семь орудий, к 23.00 для них осталось всего около 600 снарядов. С другой стороны, на далеком ОП «Изабель» было 2000 артиллерийских снарядов и только одна 105-мм гаубица, способная вести огонь.

К 23.00 остатки 6-го колониального парашютного батальона были загнаны в угол из трех небольших блиндажей. Майор Тома был с лейтенантом Жаном Элисе и Мишелем Датином, а также капитаном Люсьеном Ле Будеком. Ле Паж все еще держался за северо-восточный угол рядом с дорогой. Капитан Трапп и лейтенант Курбино стояли с западной стороны, возле «Элиан-12», которую все еще удерживали несколько взводов 31-го саперного батальона под командованием капитана Фазентье. К северу от Ле Пажа лейтенант Андре Самаленс с небольшим взводом почти час сдерживал врага. Но теперь он был смят и умирал. Курбино был убит вскоре после этого. К 03.00 7 мая майор Тома и двадцать человек удерживали блиндаж связи на «Элиан-10», последний плацдарм на опорном пункте.

Теперь пришел конец гарнизону на «Элиан-2». Там, когда почти на три часа прекратился бой, люди Пуже использовали их, чтобы углубить свои линии траншей и распределить последние оставшиеся боеприпасы. Два сержанта из 2-го взвода капитана Эдме, Брюни и Баллай, забрались в разбитый корпус танка «Базейль», обращенный к южному склону «Элиан-2», обслуживая крупнокалиберный пулемет, который все еще был в рабочем состоянии. Название Базейль ничего не значит для американцев, но для французов, которые чрезмерно увлекаются обороной до последнего в безнадежной ситуации, в которых лучше всего может проявиться совершенно бессмысленная храбрость, точно так же, как жемчужина лучше всего оттеняется черным атласным фоном, это название значит очень много. Ибо 1 сентября 1870 года, в ходе франко-прусской войны, французская колониальная пехота, окруженная на ферме близ небольшой деревни Базейль на востоке Франции, сражалась до пресловутого последнего патрона. Этот эпизод не изменил хода боев, но он породил множество вдохновляющих историй в школьных учебниках, и по крайней мере, одну слезливую картину, естественно названную «Дом последнего патрона». И болезненной логикой того же типа военного ума, который сделал поражение Иностранного легиона при Камероне праздником Иностранного легиона, Базейль был быстро превращен в традиционный праздник французской колониальной пехоты. В Дьенбьенфу, название Базейль должно было возглавить уничтожение французских парашютных батальонов, со старыми знаками отличия в виде якоря, доставшихся от отрядов французской колониальной пехоты.

Ровно в 23.00 ОП «Элиан-2» взорвался. На сегодняшний день есть три рассказа выживших: с французской стороны рассказ капитана Пуже, который командовал всем «Элиан-2» и сержанта Шабрие, который был с 2-й ротой капитана Эдме, под которой взорвалась мина; а со стороны коммунистов — отчет Хуу Май, офицера 102-го полка 308-й дивизии Народной армии. Они согласуются по всем фактам, за исключением того, что Хуу Май утверждает, что мину взорвали в 20.00, тем самым игнорируя первую атаку в тот вечер, которую «Элиан-2» успешно отбил.

Незадолго до 23.00 Пуже сидел в подвале бывшего дома французского губернатора, который все еще служил командным пунктом батальона на «Элиан-2». Он думал что Вьетминь, учитывая огромные потери на «Элиан-2» ранее этом вечером и продолжающиеся тяжелые бои на «Элиан-10» и «Элиан-4» оставит «Элиан-2» в покое на данный момент или, возможно, попытается обойти его с фланга. На юге «Элиан-2» сержант Шабрие, который с небольшой огневой группой все еще прикрывал склон Елисейских полей от просачивания коммунистов, едва не был захвачен одиночным бо-дой, который внезапно, никем не замеченный, спрыгнул в траншею и приказал Шабрие сдаться. Он был убит в последний момент французским десантником, который стоял позади него и которого он не видел. За несколько минут до 23.00 Шабрие вывел свои последние аванпосты с Елисейских полей, которые теперь обстреливала артиллерия и ракеты коммунистов.

Со стороны Вьетминя командир дивизии лично наблюдал за последними приготовлениями к подрыву мины и последующему прорыву трех пехотных батальонов. Его политический комиссар стоял рядом с ним и снова напомнил ему о том факте, что Женевская конференция начнется через два дня, 8 мая, и что к тому времени крайне важно, чтобы Дьенбьенфу был в руках Вьетминя. Командир ответил своей собственной версией высказывания Мао Цзедуна о том, что сила вырастает из ствола пушки:

— Переговоры с империалистами должны вестись с помощью штыков, взрывчатки и пушек. Сегодня вечером мы «договоримся» с ними…

Политкомиссар согласился с ним и с улыбкой сказал:

— Правильно. Президент Хо сказал: «Наши солдаты лучшие дипломаты… После Дьенбьенфу, несомненно, условия, навязанные врагом, изменятся.

В час «Ч» минус десять минут радисты штаба дивизии начали проверять связь с тремя пехотными батальонами штурмового отряда. Хотя теперь у них было достаточное количество радиостанций американского производства для довольно эффективной радиосвязи со своими передовыми частями, Вьетминь широко полагался на быстро натягиваемые телефонные кабели, и в час «Ч» минус пять минут, телефонист передал трубку командиру дивизии с открытой линией в штаб 102-го полка, чтобы немедленно получить новости о результатах подрыва мины. За несколько секунд до 23.00 командир повернулся к своему заместителю начальника штаба.

— Отдавайте приказ на подрыв зарядов — тихо сказал он, затем вышел из траншеи вместе с политическим комиссаром, чтобы самому увидеть взрыв. Он, как и все вокруг, ожидал услышать шум от взрыва. Но час «Ч» прошел, а ничего слышно не было. Неужели мина не взорвалась?

Политический комиссар повернулся к командиру дивизии с вопросительным взглядом, но в этот самый момент они услышали на фоне звуков боя глухой грохот и почувствовали легкую дрожь. По открытой линии, 102-й полк доложил, что над «Элиан-2» была замечена яркая вспышка, за которой последовал дым, но не было уверенности в том, что весь заряд действительно взорвался.

Недоумение Вьетминя было конечно, понятно. Они никогда не взрывали глубокие минные шахты, а что касается шума от взрывчатки, то они знали только тот, что производили французские 1000 фунтовые авиабомбы. Те, конечно, взрывались близко к поверхности, в то время как их собственная мина была глубоко погребена в холме. После еще одной осторожной разведки, передовой батальон 102-го полка (вероятно, 69-й пехотный батальон) поднялся из штурмовых траншей.

Пуже также почувствовал взрыв мины сначала просто как глубокую дрожь, точно так же, как корабль, получивший смертельное ранение от вражеской торпеды, еще продолжает свой прежний курс в течение мгновения, прежде чем затонуть. То же самое можно сказать и о Шабрие, который находился буквально на краю кратера, образованного зарядом взрывчатки. Он увидел огромный гейзер черной земли и дыма, поднимающийся в небо и он, мгновенно осознав что происходит, бросился в ближайший блиндаж. Это спасло ему жизнь, когда огромные куски взорванной земли, оружия и блиндажей начали сыпаться на «Элиан-2». 2-я рота капитана Эдме исчезла, погребенная под обломками, разорванная на куски взрывом, или контуженная до полного паралича.

Но когда дым рассеялся и поле боя снова стало видно в свете осветительных ракет, последние остатки 2-й роты воспользовались моментом колебания на стороне Вьетминя, чтобы выдвинуть свое оставшееся автоматическое оружие. Наступающие волны коммунистов обнаружили, что пропитанная дождем земля из кратера была скользкой как масло, и продвигались мучительно медленно. Сержант Шабрие и его горстка людей — с ним было пятеро, в том числе, трое раненых, выпускали обойму за обоймой в массу увязших под ними людей. «Элиан-2», изрубленный в куски пятидесятью пятью днями постоянного артиллерийского огня и теперь разорванный на части миной, все еще крепко держался. Все, что ему сейчас требовалось — это немного боеприпасов и горстка подкреплений. Если бы их удалось найти, хаос, созданный взрывом мины, на самом деле, мог бы стать благом для обороняющихся. Три часа спустя, получив обещание о небольшом отряде десантников от подполковника Лекур-Гранмезона, сам Пуже контратаковал на юг через вершину «Элиан-2», оттесняя прорвавшихся солдат противника от блиндажа к блиндажу и от воронки к воронке к кратеру.

Бойцы 102-го полка знали, что если бы они сейчас не сбросили десантников с «Элиан-2», все их жертвы, вся ужасно трудная работа по закладке мины, была бы напрасной. И Пуже также знал, что если он потерпит неудачу в ту ночь, то завтра весь французский укрепрайон в Дьенбьенфу будет мертв. В 03.00, когда северная часть «Элиан-2» была теперь почти полностью лишена войск и не было никаких следов Лекур-Гранмезона и его десантников Иностранного легиона, Пуже вернулся на свой КП в подвале, чтобы связаться по рации с 2-й воздушно-десантной группой. Он больше не мог связаться с ними, но отчетливо слышал, как Брешиньяк разговаривал со своими ротами на «Элиан-4». Он также ясно слышал, как Кледик, оказавшийся под жестким давлением на северо-восточном фланге «Элиан-4» просил Лекур-Гранмезона ускорить его приближение и он услышал ответ последнего, что ему мешала глубокая грязь и ручные гранаты, которыми его забрасывали со всех сторон. Пуже знал, что это означало, что он не получит никаких резервов.

То, что случилось с разными маленькими ротами, собранными вместе под огнем Лангле, было нормальным. Первое вышедшее подразделение, Жакьюме, было перехвачено на открытом месте, когда оно пересекало Нам-Юм и было уничтожено. Тела погибших добавились к телам сотен других, которые теперь лежали в воде в таком количестве, что по ним можно было перейти реку. Рота Байи из 8-го ударного парашютного пробилась с некоторыми потерями и достигла «Элиан-10», где все еще держался майор Тома. Там ситуация была апокалиптической. Горстка людей под началом лейтенантов Ле Пажа и Датина все еще контратаковали, чтобы удержать подход к мосту Бейли. Капитан Ле Бюдек который до сих удерживал «Элиан-10», рухнул с рукой, раздробленной осколками снаряда. Наконец, в 03.30 лейтенант Вайнбергер собрал два небольших взвода ходячих раненых легионеров на «Элиан-12» и прибыл, чтобы подкрепить оборону «Элиан-10».

Но Лекур-Гранмезону предстояло пройти дальше всех, чтобы добраться до «Элиан-2» и теперь весь маршрут находился под огнем противника. В течение двух мучительных часов он пытался прорваться на «Элиан-2», но, готовясь к общему штурму, артиллерия Вьетминя идеально изолировала опорный пункт. Проинформировав о ситуации Лангле, быстро тающая группа десантников получила приказ двигаться к «Элиан-4», где Брешиньяк и Ботелла снова готовились контратаковать. Чудом старшему сержанту Роберу и двум вьетнамским военнопленным удалось пробиться на «Элиан-4» с шестью ящиками ручных гранат и контратака удалась. На рассвете «Элиан-4», за исключением небольшого участка глубиной около двадцати метров на восточном фланге снова был полностью в руках французов. Из небольшого подразделения, которое последовало за Лекур-Гранмезоном на «Элиан-4» остались только сам офицер, его радист, а также один вьетнамский десантник и десантник Иностранного легиона.

Однако Пуже на «Элиан-2» обо все этом ничего не знал. Он не мог понять, почему после невероятно успешной обороны «Элиан-2» до сих пор, штаб бросил его и его товарищей на произвол судьбы.

Он вспомнил, что Кутан оставил свою собственную рацию, с помощью которой он мог связаться с полковником Лёмёнье, старшим командиром Иностранного легиона в штабе де Кастра.

Начальник штаба Лёмёнье, высокий майор Мишель Вадо, взял микрофон, чтобы ответить. Вадо за пятьдесят пять дней сражения приобрел прочную репутацию человека совершенно «невозмутимого». В то время как другие слали проклятия по радиоволнам, или предавались отчаянию в штабном блиндаже, Вадо спокойно занимался своими делами, перемещая последние оставшиеся подразделения на ацетатной подложке своей крупномасштабной карты, прося минометную батарею здесь, или оставшуюся секцию гаубиц там, израсходовать свои последние снаряды на особо важную цель. Но 7 мая на рассвете даже он был на пределе своих возможностей. В 02.00 запас боеприпасов в Дьенбьенфу был опасно мал. Осталось ровно 100 мин к 120-мм минометам, а оставшиеся семь 105-мм имели на всех 300 снарядов, в то время как последняя 155-мм, которая в тот момент стреляла прямо от «Доминик» на 300 метров вперед, имела ровно одиннадцать снарядов. Когда Кледик на «Элиан-4» обнаружил большую концентрацию вражеской пехоты, стоящую перед ним на склонах «Элиан-1» и запросил у артиллерии такой же концентрации огня, которая ранее вечером предотвратила первую атаку Вьетминя на «Элиан-2», он получил три снаряда артиллерийской поддержки.

Теперь Пуже снова умолял о подкреплении и боеприпасах. Спокойный голос Вадо звучал как у старого учителя, пытающегося объяснить трудную задачу несколько туповатому ученику:

— Будь благоразумным. Ты знаешь ситуацию, так же хорошо как и я. Где ты хочешь, чтобы я нашел роту? Я не могу дать тебе ни одного человека и даже ни одного снаряда, мой мальчик.

Но в тот момент, примерно в 04.00 у капитана Жана Пуже осталось в живых и способных сражаться около тридцати пяти человек на всю высоту. Очевидно, считал он, дальнейшее сопротивление при таких обстоятельствах было бы совершенно бессмысленным и он запросил у Вадо разрешения покинуть «Элиан-2» и прорываться в направлении «Элиан-3». Есть две версии того, что последовало дальше. По словам Жюля Руа, Вадо сказал: «Ты десантник. Ты здесь для того, чтобы тебя убили». По словам самого Пуже, Вадо сказал ему, что он должен продолжать сражаться: «В конце концов, ты десантник и должен сопротивляться до смерти — или, по крайней мере, до утра».

Больше между этими двумя людьми не было ничего, что можно было бы сказать. Дьенбьенфу больше ничего не мог сделать для замученного «Элиан-2», и Пуже, чей радист был убит, больше не нуждался в передатчике.

— Понятно. Если Вам нечего добавить, я уничтожу свою рацию. — сказал Пуже.

Спокойный голос Вадо казался очень далеким, гораздо дальше, чем просто 400 метров изрытой снарядами грязи, которая фактически разделяла двух людей. Вадо также придерживался протокола радиосвязи французской рации.

— Конец связи.

— Пока не уничтожайте свою рацию, — сказал вьетнамский голос по-французски. — Президент Хо Ши Мин предлагает вам послушать «Песню партизан».

Это был голос радиста Народной армии, прослушивающего французский командный канал. И по командному каналу, можно было отчетливо услышать любимые слова, которые пело французское Сопротивление в черные дни, когда они боролись с нацистскими оккупантами. Пуже прослушал его, начиная с первого куплета, в котором говорилось о черных воронах, то есть, иностранных оккупантах, летающих над землей, до самого последнего куплета, в котором говорилось о черной крови, высыхающей завтра на дорогах и заканчивающегося навязчивой строкой: «Товарищи, Свобода слушает нас ночью…»

Затем Пуже выпустил три пули в свою рацию и вышел с командного пункта.

Снаружи над «Элиан-2» опускалась странная тишина, когда у последних выживших из 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона заканчивались боеприпасы, или они были сокрушены медленно наступающей пехотой Вьетминя. К настоящему моменту обе стороны, в основном, сражались ручными гранатами. Согласно приказу, Пуже оставался на «Элиан-2», медленно отступая на север, мимо корпуса танка «Базейль». Он вытащил предохранительное кольцо из своей последней гранаты и держал ее в правой руке. Наконец, он был загнан в угол траншеи. Его последняя горстка людей сложила в траншее тела в подобие баррикады с одной стороны, чтобы дать последний бой приближающимся бойцам Вьетминя. Когда они были на расстоянии пяти метров, Пуже бросил свою последнюю гранату и был контужен прилетевшими гранатами противника. Когда он очнулся, он был пленным.

Все еще оставались сержант Шабрие и его маленькая команда. Он стоял в траншее на коленях, оказывая помощь тяжело раненому сержанту из 3-й роты, когда штурмовой отряд Вьетминя прыгнул к нему в траншею. Когда его уводили, он внезапно услышал хриплый и медленный кашель крупнокалиберного пулемета. В обгоревшем остове танка «Байзель» сержанты Брюни и Баллай все еще вели огонь по приближающемуся врагу. Было 04.40 7 мая 1954 года. Они расстреливали последние патроны на «Элиан-2».

Последний день

Когда 7 мая рассвело, над долиной Дьенбьенфу выдался еще один грязный день муссонов с дождевыми шквалами и низко нависшими облаками, окутывающими окружающие горные цепи. Ни одному из шестнадцати имевшихся на тот день самолетов С-119 не удалось совершить вылет в Дьенбьенфу, но двадцать две «Дакоты» С-47 продолжали выполнять полеты до 17.00. Французские военно-воздушные силы, казалось, были полны решимости устроить Дьенбьенфу зажигательные проводы. В дополнение к шестнадцати истребителям-бомбардировщикам французских ВМС, и одному тяжелому «Приватиру», двадцать пять Б-26 и тридцать истребителей время от времени пробивали низкий облачный покров и сбрасывали свой смертоносный груз как на друзей, так и на врагов. На данной момент позиции Вьетминя и французов были настолько тесно переплетены, что было трудно поразить одних, не задев других, а весь ближний тыл позиций Вьетминя был заполнен французскими пленными из подразделений, смятых прошлой ночью. Майор Тома и лейтенанты Кледик и Лекур-Гранмезон чуть не погибли в то утро от французских бомб, после того как в течение пятидесяти шести дней избегали пуль коммунистов. Они маршировали со связанными за спиной руками по скользкой грязи к востоку от «Элиан» в направлении густого леса.

На том, что осталось от французской позиции на «Элиан-4» ситуация была неописуемой. Теперь на изрытой снарядами высоте собрались почти все уцелевшие герои французских десантников: Брешиньяк, Ботелла, Кледик, Фам Ван Фу, Маковяк, Ле Паж и многие другие. Они выдержали последнюю атаку противника в 05.30 и удержали север и юг. Но теперь, как и у Пуже на «Элиан-2» у них заканчивались боеприпасы. И там были раненые. Каким бы невероятным это ни показалось, на «Элиан-4» также располагалась воздушно-десантная хирургическая бригада №6 под руководством доктора Видаля и перевязочные пункты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под руководством доктора Журдана, также как и 5-го вьетнамского парашютного батальона под руководством доктора Руо. Если это было вообще возможно, тяжелое положение раненых в нишах и щелях на обратном скате «Элиан-4» было еще хуже чем у бойцов, у которых, по крайней мере, было достаточно свежего воздуха и был шанс быстро умереть от пули, а не быть похороненным заживо в разрушающихся блиндажах. Доктор Журдан был серьезно ранен около 06.30, как и капитаны Гильмино и Фам Ван Фу и лейтенант Латанн из вьетнамских десантников. Тем не менее, ошеломленные выжившие могли видеть, как свежий батальон войск Вьетминя собирается на виду у соседнего «Элиан-1» для нового штурма. Они знали, что этого не переживут.

В штабе де Кастра быстро собирали плохие новости за ночь, чтобы дать Ханою четкое представление о ситуации. Все понимали, что ситуация была скверной, но ее еще не оценивали как отчаянную. Насколько могли видеть Лангле и Бижар примерно к 07.00, «Элиан-10» и «Элиан-4» можно было бы удержать, а «Элиан-2» временно отбить, если даже для этого всем оставшимся механикам и клеркам за печатными машинками нужно было взять винтовки. Фактически, подполковник Лёмёнье, командир иностранных легионеров в укрепрайоне, явился к 07.00 в полной боевой выкладке, собрав всех иностранных легионеров, которых он смог найти. Он собирался присоединиться к Клемансону на «Клодин», чтобы перекрыть угрожающую брешь между опорным пунктом «Лили» и «Клодин-2», согласно одной версии, или усилить «Элиан-4», согласно другой. Но Лангле остановил его, сказав, чтобы тот подождал контратаки на «Элиан-2». Если бы только «Элиан-2» можно было отбить и удержать, на следующую ночь была бы предпринята операция «Альбатрос». Но контратака на «Элиан-2», разорванный на части миной и покрытый мертвыми и умирающими людьми со обеих сторон, так и не состоялась. Генерал Зиап решил не давать французам никакой передышки.

В 08.05 началась последняя атака коммунистов на «Элиан-4» и «Элиан-10». В 09.00 главнокомандующий коммунистов позвонил командиру 308-й дивизии, генералу Вуонг Туа Ву и сказал ему:

— Есть признаки замешательства в рядах противника. Они могут массово сдаваться, но они также предпримут внезапную попытку прорыва. Отдайте приказ своим людям держаться поближе к врагу и не дать никому из них сбежать.

Наконец, через несколько минут после 09.00 северо-восточный фланг «Элиан-4» окончательно рухнул, когда вопящие орды свежих войск Вьетминя, теперь полностью облаченные в новенькую французскую камуфлированную десантную униформу и американские стальные шлемы (без сомнения, из упавшего на стороне противника снаряжения), затопили то, что осталось от «Элиан-4». Ничуть не дрогнув, лейтенант Маковяк и горстка десантников удерживали ходы сообщения вокруг командного пункта.

Примерно в 09.30 Брешиньяк снова связался с Бижаром и Лангле. Разговор, прерываемый отчетливо слышимыми криками раненых на «Элиан-4» был в том же тоне, что более ранний разговор майора Вадо с капитаном Пуже. На «Элиан-4» не было боеприпасов и не было больше резервов, но их не было нигде и в другом месте. Командиры батальонов на высоте, Брешиньяк и Ботелла, останутся со своими людьми на позиции. Доктор Пьер Руо тоже останется. Те, кто из офицеров и солдат еще был способен на это, будут прорываться через «Элиан-10», который тоже должен будет смят. Используя в последний раз позывные, которые они использовали для своей голосовой радиосвязи, Брешиньяк заговорил первым:

— Брешь вызывает Брюно (Бижара). Это конец. Не бейте по нам (артиллерией). Здесь слишком много раненых.

Затем настала очередь капитана Ботелла:

— Деде вызывает Брюно. Все кончено. Они на КП. Прощайте. Скажите этому парню Пьеру (Лангле), что он нам очень понравился.

В рации зазвучал третий, более молодой голос. Это был оставшийся офицер штаба Ботелла, уроженец Монако лейтенант Жан Арманди. Арманди также отказался бросить своего начальника и его раненых товарищей на «Элиан-4» и собирался пойти ко дну вместе с ними, как командир корабля идет ко дну со своим кораблем.

— Я собираюсь уничтожить рацию — сказал молодой голос на «Элиан-4» а затем радиоволны с «Элиан» донесли в последний раз боевой клич французских десантников:

— Гип-гип-гип-ура!

Но было слишком поздно для уцелевших выживших прорываться с «Элиан-4». Лейтенант Лекур-Гранмезон и его горстка людей остались на высоте с Брешиньяком. Они были слишком измучены для еще одной гонки со смертью по выжженным огнем подступам к Нам-Юм. Полное истощение стало теперь ежедневным явлением, и доктор Гровен теперь начал сообщать о случаях, когда люди внезапно умирали на боевых постах без признаков боевых ранений. Они умирали от пятидесяти пяти дней без сна, без еды и без отдыха. Но неутомимый Кледик из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка попытался уйти. В сопровождении двух оставшихся лейтенантов, Альберика Потье и Шарля Сезарини, с горсткой десантников, он буквально скатился по грязному склону «Элиан-4» в ход сообщения, ведущий к «Элиан-10», но слишком поздно. На «Элиан-10» Вьетминь также разгромил последние остатки 6-го колониального парашютного батальона Бижара, под командованием майора Тома. Рядом с Кледиком разорвалась ручная граната, контузив его и ранив Сезарини, и солдаты Вьетминя прижали их обоих к земле. Через несколько минут, они присоединились в плену к офицерам 6-го колониального парашютного батальона.

Лейтенанту Потье повезло больше. Отстав во время спуска с «Элиан-4», он был за поворотом траншеи, когда Кледик был захвачен в плен, сумел выбраться и найти дорогу к мосту Бейли, где два выведенных из строя, но подвижных танка, удерживали небольшой плацдарм, с помощью счетверенных «пятидесятых» с ОП «Ястреб-перепелятник». Еще одним везунчиком был лейтенант Рене Ле Паж, из 6-го колониального парашютного батальона. Он и двое его десантников пролезли через вентиляционный люк в крыше блиндажа на «Элиан-10» и перепрыгнули через траншею, заполненную вражескими войсками. Катясь по грязи на подступах к Нам-Юм, они избежали захвата. Через несколько секунд, они, пошатываясь, ввалились в блиндаж Бижара, покрытые грязью с головы до ног и рухнули. Лангле, который жил бок о бок с Бижаром на протяжении всей битвы и видел, как он стойко принимал самые тяжелые неудачи, впервые увидел, как тот реагирует с чувством личной потери. Его любимый 6-й колониальный парашютный батальон, который он вывел из ада Туле, где им пожертвовали в 1952 году, чтобы замедлить продвижение Вьетминя на северо-западе Тонкина, и с которым 28 марта отбил вражеские зенитки к западу от «Клодин», погиб.

Склонившись над одним из покрытых грязью тел, которое только он смог узнать, Бижар взял его за руку и тихо сказал:

— Ле Паж, о мой бедный Ле Паж.

В госпитале доктора Гровена также произошел внезапный приток, словно вышедших из галлюцинаций, глиняных статуй, некоторые из них на одной ноге, все они были почти обнажены или обнажены под грязью. Одним из них был доктор Альфонс Ривьера из 6-го колониального парашютного батальона, а остальные были его ранеными. И здесь враг снова явил пример своего удивительного фронтового рыцарства. Когда бойцы Вьетминя захватили перевязочный пункт, они заставили раненых выбраться из под мертвых и умирающих и сказали им: «Возвращайтесь в госпиталь и скажите своему врачу, что мы скоро придем». Когда бойцы Вьетминя зачищали оставшиеся траншеи и блиндажи в ожесточенном рукопашном бою, в блиндаж внезапно зашел вражеский солдат с ручной гранатой, чека из которой уже была выдернута. Раненые французы в блиндаже начали кричать, и один сержант, лежавший парализованным на носилках, отчаянно замахал в воздухе двумя забинтованными руками и закричал по-французски:

— Мы раненые! Мы раненые!

Вражеский солдат кивнул, повернулся и бросил ручную гранату в открытую траншею снаружи.

Теперь настало испытание лежащих в низине «Элиан-11», «Элиан-12» и «Элиан-3» на юге. Из них только «Элиан-3», опять удерживаемый легионерами из 1-го батальона 13 полубригады под командованием капитана Кутана мог рассчитывать на то, что он обеспечит длительную оборону. На «Элиан-11» и «Элиан-12», оставшиеся тай майора Шенеля и марокканские саперы под командованием капитана Фазентье после уничтожения десантников были не в состоянии противостоять Вьетминю. Через несколько минут после 10.00 Фазентье мрачно заметил, что некоторые из его марокканцев в передовых окопах размахивали белыми полотенцами, обвязанными вокруг стволов винтовок. Они будут смяты в 12.10.

В 10.00 де Кастр переговорил с генералом Коньи по радиотелефону. Хотя этот разговор, как и последний контакт около 17.00 был записан на пленку, существует несколько противоречивых версий относительно того, что было сказано в тот день. И были выдвинуты обвинения в том, что записи были позже подделаны. Существующие письменные стенограммы, которые видел автор, также отличаются от доступных магнитофонных записей. Тем не менее, было достаточно внешних свидетелей разговора в Ханое, включая американского репортера Дэвида Шенбрунна из «Columbia Broadcasting System», чтобы можно было утверждать, что полная сумма различных доступных записей действительно дает полную картину того, что было сказано в тот день.

В кратких отрывистых фразах, с голосом звучащем еще выше чем обычно, повторяясь и часто спотыкаясь на своих словах, де Кастр дал Коньи краткий отчет о ситуации в долине. Большую часть времени Коньи просто признавал плохие новости, бурча «да».

— Пали следующие опорные пункты: «Элиан-2», «Элиан-4», «Элиан-10». 6-й колониальный парашютный батальон, 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, и то, что осталось от алжирских стрелков.

— Да.

— В любом случае, их можно списать.

— Да.

На мгновение де Кастр снова впал в аристократическую манерность, состоящую в том, чтобы начинать каждую возможную фразу с формулировки «Не так ли?» («N'est-ce pas?»)

— Не так ли? Теперь то, что осталось, конечно, в очень слабой форме, потому что мы вытащили все что могли с западного фланга, что бы укрепить восточный.

— Да.

— Осталось всего около двух рот каждого (исправляя себя), всего две роты для двух парашютных батальонов Иностранного легиона.

— Да.

— Три роты марокканских стрелков, но которые ничего не стоят, не так ли?... они ничего не стоили… они разложились.

— Да.

— Две роты 8-го ударного парашютного…

— Да.

— Три роты 2-го батальона тай, но это нормально, потому что так же, как и больше всего людей осталось у марокканских стрелков, так и у 2-го батальона тай, потому что они не воюют.

— Конечно.

— Не так ли? И осталось около двух рот в 1 батальоне 2-го полка Иностранного легиона. А 1-м батальоне 13-й полубригады всего около двух рот. Это… это роты по 70 или 80 (человек).

— Да. Я понимаю.

— Мы держимся когтями, зубами и ногтями.

— Да.

— Мы держимся когтями, зубами и ногтями, и я надеюсь, я надеюсь, что используя наши средства по максимуму (статика — де Кастр вероятно, сказал «Мы должны быть в состоянии остановить врага…») на Нам-Юм.

— Алло, алло, — крикнул Коньи.

— Алло, — сказал де Кастр, — Вы слышите меня, генерал?

— Используя наши средства до предела? — повторил Коньи

— Это означало бы остановить врага у Нам-Юм.

— Да.

— Не так ли? Даже в этом случае бы должны держаться за восточный берег реки, иначе мы остались бы без воды.

— Да. Конечно.

— Не так ли?

Затем де Кастр описал Коньи свои предложения по плану прорыва на следующую ночь и рассказал ему, все что он знал о боевом порядке противника: казалось, теперь 312-я и 316-я дивизии целиком участвовали в атаке на восточном фланге, вместе с 88-м и 102-м полками 308-й дивизии, и только 36-й полк этой дивизии остался на западном фланге.

Затем последовала часть разговора, касающаяся операции «Альбатрос», о которой говорилось ранее. Коньи, которому специально 5 мая было дано разрешение от генерала Наварра на одобрение прорыва, когда де Кастр почувствует, что это становится необходимым, одобрил его без каких либо колебаний, которые, как позже говорили, были у него по этому поводу. Генерал Пьер Боде, заместитель Наварра, оставался рядом с Коньи в течение всего этого дня. Он услышал решение Коньи и передал его в 13.30 Наварру, который в этот день оказался в древней столице вьетнамской империи Хюэ.

В Дьенбьенфу де Кастру теперь предстояло столкнуться с самой трудной частью своего разговора с Коньи, которая касалась судьбы той части гарнизона, которая даже не могла попытаться вырваться: раненых, тыловых частей, не привыкших к войне в джунглях и «Нам-Юмских крыс».

— Ну тогда, Боже мой, я оставлю здесь, ну… те подразделения, которые не хотят в этом участвовать?

— Да, именно так.

— Тогда — ну, как бы это сказать, (есть) раненые, конечно; но многие из них уже в руках врага, потому что они были на опорных пунктах «Элиан-4» и «Элиан-10», эти раненые?

— Конечно, да.

— Не так ли? И тогда, я буду держать все это под своим контролем.

— Да, старина.

— Тогда это все.

— До свидания, старина.

— Я все еще могу связаться с вами снова до (в голосе де Кастра послышались сомнения и колебания) — конца.

— Давай, давай — до свидания, Кастр, старина.

— До свидания, генерал.

— До свидания, старина.

В 11.15 Коньи отправил короткое сообщение, которое, по-видимому, не было получено, или подтверждено, полковнику Лаланду на ОП «Изабель». Сообщение, что интересно, снова содержало двусмысленность относительно того, следует ли пытаться совершить прорыв по плану «Альбатрос», как будто если бы Коньи не дал Дьенбьенфу разрешение на попытку всего за час до того: «Понятно, что я оставляю на Ваше усмотрение, когда «Альбатрос» должен быть выполнен. Конец абзаца. Держите меня в курсе ваших намерений. Конец абзаца. Сообщите мне о любой просьбе, которую сочтете полезной. Конец абзаца. Если у вас нет в дальнейшем связи с главной позицией в Дьенбьенфу, Вы подчиняетесь непосредственно моим приказам. Конец абзаца».

Но пока де Кастр и Коньи разговаривали, сам Дьенбьенфу разрушался. Чудесным образом, счетверенные крупнокалиберные зенитные пулеметы лейтенанта Редона все еще вели огонь и снабжались боеприпасами, поскольку к настоящему времени, они составляли последнюю огневую поддержку, доступную гарнизону. Их хриплое и регулярное «блам-блам» явно доминировало над всеми остальными звуками на французской стороне, когда практически погребенные под насыпями гильз, они крошили штурмовые отряды коммунистов, которые сейчас сосредоточились на восточном берегу Нам-Юм.

На западе, трещал ОП «Клодин». На рассвете, капитан Кольдебеф установил последнюю блокирующую позицию между «Лили», где держались последние марокканцы майора Николя, и «Клодин-4». Каждый способный двигаться солдат был задействован, потому что если бы западный фланг был бы также широко открыт, у Дьенбьенфу не осталось бы достаточно сил, чтобы даже попытаться прорваться в течение следующей ночи. Кроме того, «Клодин» был опорным пунктом, который был ближе всего к западным холмам. До тех пор, это был наименее плотно окруженный из всех опорных пунктов. Любая попытка прорыва должна была бы пройти через «Клодин» или «Юнон».

На севере приходил конец майору Турре на «Ястребе-перепелятнике» и для небольшого отряда капитана Бизара, все еще державшегося на безымянном опорном пункте в дренажной канаве. В 10.30 они получили приказ отступить на новую блокирующую позицию к северу от собственного командного пункта де Кастра; Бизару, по сути, было приказано оставаться готовым к запланированной контратаке на «Элиан-2».

Новость о том, что этим вечером должен был состояться прорыв, теперь распространилась по лагерю, как лесной пожар. Также стало известно, что только лучшим из оставшихся войск будет разрешено участвовать в этой попытке, тем кто находился в лучшей физической форме, и кто в прошлом показал свою способность хорошо сражаться. Каждый человек должен был взять двойной груз боеприпасов, рацион выживания на два дня и плащ-палатку. Хотя один врач, лейтенант Патрис де Карфорт, из 8-го ударного парашютного полка, будет прорываться вместе с колонной, ни один раненый не будет взят с собой и все раненые во время прорыва, будут безжалостно брошены.

В течение утра, один за другим, подразделения, предназначенные для прорыва начали собираться на «Юнон». Во многих случаях, выбор был мучительным и означал оставить позади многих солдат и офицеров, которые великолепно сражались. Хотя никто не мог остановить его, было очевидно, что полковник Лангле, например, рухнул бы от полного изнеможения в течение нескольких километров — при условии, что он выжил бы в бою при прорыве. Сержант Кубьяк, которого отобрали в число тех, кто попытается прорваться, пошел попрощаться со своими ранеными товарищами из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона, которые останутся позади. Некоторые из них плакали, не от страха за свою судьбу, ибо к тому времени было известно, что коммунисты не убивали пленных, а от стыда, что им придется сдаться врагу. Кубьяк особенно запомнил одного солдата, который отчаянно доказывал, что сможет пройти этот путь: одна из его ног была ампутирована.

Чего солдаты и офицеры более низкого ранга в Дьенбьенфу не знали, так это того, что большая часть сил прорыва должна была быть сознательно принесена в жертву, чтобы обеспечить прорыв хотя бы небольшой части из них. По мере развития ситуации, когда «Альбатрос» впервые активно рассматривался 5 мая, единственным путем, который давал даже отдаленный шанс на успех, был бросок на запад в горы, при условии, что другие французские войска смогут сковать достаточное количество войск противника, направляющихся для уничтожения в направлении, где их ожидал Вьетминь, то есть на юг, где группа «Кондор» полковника де Кревкера все еще удерживала свою позицию. Колонна Лаланда из ОП «Изабель», на которую он мог рассчитывать, в любом случае направиться на юг. Но на главной позиции Дьенбьенфу нужно было бы сделать выбор между жизнью и смертью. Бижар предложил простую систему, которую Лангле принял. Будут сформированы две колонны — одна из десантников под командованием Бижара и одна из «прямоногих» (как их американские коллеги звали тех, кто не совершал парашютных прыжков) под командованием майора Вадо. Когда будет принято решение о прорыве, командиры просто вытянут соломинку, чтобы определить собственную судьбу и судьбу своих войск: длинная соломинка означала бросок в сторону близлежащих гор на западе и шанс выжить после изнурительного марша через 100 километров джунглей. Короткая соломинка означала преднамеренно самоубийственную атаку в неверном направлении, чтобы дать выигравшим шанс на выживание. В 12.00 Лангле созвал оставшихся командиров подразделений для заключительного совещания в своем блиндаже командного пункта: Бижара, Турре и Гиро из десантников; Лёмёнье, Вадо и Клемансона из Иностранного легиона. Многие из офицеров не ели ничего горячего уже несколько дней. Лангле подал им горячий суп, принесенный из ближайшей госпитальной кухни. Как раз перед тем, как они приступили к еде, низко над лагерем проревел истребитель «Корсар» из эскадрильи F4U французских ВМС, как это бывало каждый день в полдень, и сбросил сумку с почтой, и, прежде всего, с нетерпением ожидаемый новый набор аэрофотоснимков, сделанных накануне французскими ВМС. Лангле и Бижар быстро просмотрели их, когда началось совещание.

В нескольких словах, Бижар еще раз объяснил план прорыва, который он назвал операцией «Кровопускание». Однако, аэрофотоснимки, сброшенные «Корсаром», добавили новый элемент отчаяния к и без того опасному плану: три новых траншеи коммунистов теперь перегораживали последний открытый участок местности к югу от «Юнон». Даже с максимумом войск, было сомнительно, что что-то большее, чем горстка рассеянных выживших, когда-либо покинет долину. Совершить такой полномасштабный штурм сильно укрепленной вражеской позиции с такими измотанными войсками, как те, что сейчас остались в Дьенбьенфу, привело бы к бессмысленной бойне. Один за другим командиры батальонов подтвердили, что ни одно из их подразделений не было в такой форме, чтобы организовать такой штурм, не говоря уже о том, чтобы в нем выжить. На этом закончились все мысли об осуществлении «Альбатроса».

Теперь оставалось рассмотреть альтернативные варианты. На первый взгляд, казалось, что их было два: капитулировать, как британцы в Сингапуре, американцы в Коррехидоре и даже немцы в Сталинграде; или сражаться, не прося пощады, как поступили Ботелла, Брешиньяк и Пуже на «Элиан», американцы в Аламо или Иностранный легион в Камероне.

— Вы можете устроить Камерон с сотней парней, но не с 10000.

Вероятно, это замечание обронил один из офицеров Иностранного легиона. Действительно, для здоровых людей было хорошо и здорово героически сражаться, но не за счет тех тысяч, которые сейчас тонули в грязи открытых траншей, окружавших госпиталь, которых Гровен и последние оставшиеся воздушно-десантные хирургические бригады больше не могли пристроить. Теперь, когда прорыв был уже невозможен, сопротивляться в течение следующей ночи за счет гибели или ранений еще 300-500 человек, было хуже, чем бесполезно. Существовал и третий способ прекратить боевые действия, не подвергая гарнизон полному хаосу и в то же время, не поднимая белого флага в знак формальной капитуляции. И это было сообщить генералу Зиапу, что основная позиция Дьенбьенфу прекратит огонь в 17.30. В 13.00 совещание закончилось и Лангле в сопровождении Бижара, Лёмёнье и Вадо отправился повидать де Кастра.

Снаружи, где муссонная погода временно прояснилась, бойцы Вьетминя теперь собирались для последнего штурма через Нам-Юм. К ним, по-видимому, присоединился новый штурмовой отряд; войска, которые до сих пор, должно быть, находились в резерве и носившие совершенно новую французскую форму. Небольшая группа, примерно из 100 солдат коммунистов попытались пробраться через Нам-Юм к югу от «Элиан-3», где позиции защищали только раненые с «Юнон». Сержант Кубьяк, только что вернувшийся с «Элиан-3», с удивлением увидел расчет ручного пулемета, стреляющий в упор по атакующей волне коммунистов. Стрелок носил широкую, пропитанную кровью повязку вокруг талии, оставляя кровавый отпечаток на земле каждый раз, когда он менял положение. Подающий ему снаряженные магазины, был однорукий солдат, который также носил повязку на груди. Эта вражеская атака была остановлена огнем пехоты с «Юнон» и какое-то время казалось, что крошечные опорные пункты «Элиан-11» и «Элиан-12», которые прикрывали подходы к мосту Бейли, и «Элиан-3», который все еще прикрывал «Юнон» и деревянный пешеходный мост, продержатся до наступления ночи. В 14.39 где-то в долине все еще оставалась какая-то упрямая надежда, на то, что удастся прорваться, поскольку служба снабжения отправила краткое сообщение в Ханой:

«Можем ли мы, да или нет, рассчитывать сегодня на сброс боеприпасов с малой высоты? Срочно нужен ответ».

Но в 15.00, когда наиболее боеспособные иностранные легионеры были отозваны для «Альбатроса», оставшиеся на «Элиан-3» марокканцы запаниковали. Размахивая своими тюрбанами, или белыми полотенцами, они выползали из окопов в направлении приближающегося врага. По-видимому, это дало генералу Зиапу намек на то, что французы больше не намерены удерживать другой берег Нам-Юм, и, что по всей вероятности, они отказались от какой-либо идеи продлить свое сопротивление после следующей ночи. Поэтому он отказался от своей крайне консервативной позиции и в 15.00 приказал осаждающим войскам неустанно продолжать атаку как с восточного, так и с западного флангов. Он еще раз подчеркнул важность плотного окружения французов, чтобы не дать никому из них сбежать.

В блиндаже де Кастра, его встреча со старшими командирами частей была короткой и достойной. Командиры частей сказали де Кастру то, что он уже знал: что основная позиция Дьенбьенфу не сможет продержаться до наступления ночи, и поэтому они не смогут попытаться осуществить организованный прорыв. Они также сказали ему, что необходимо будет связаться с врагом и сообщить о прекращении сопротивления в определенное время, чтобы предотвратить частичную резню разоруженных раненых и подразделений, у которых закончились боеприпасы. Учитывая время, необходимое для связи с некоторыми из ныне изолированных передовых подразделений по рации, а также желательность избежать хаоса, который, несомненно, возникнет, если сопротивление прекратится в темноте, 17.30 было выбрано в качестве времени для прекращения сопротивления. 2-я воздушно-десантная группа Лангле свяжется по рации с противником.

Говорить было почти не о чем. Де Кастр был озабочен тем, что будет с Бижаром, само имя которого было ненавистно для Вьетминя. Между Бижаром и его 6-м колониальным парашютным батальоном с одной стороны и противником — с другой, было слишком много счетов. Повернувшись к нему, де Кастр сказал:

— Мой бедный Брюно, ты должен попытаться уйти сейчас с несколькими своими людьми. Вьеты были бы только рады заполучить тебя.

Бижар отказался и сказал что-то в том смысле, что попытается сбежать, только если это будет означать общий прорыв, но не в том случае, если это будет означать, что он оставит своих людей позади. В таком случае, он попытается сбежать позже. В последний раз он отдал честь де Кастру, затем пожал ему руку и вышел из комнаты, вместе с остальными офицерами, кроме Лангле. Придя в свою землянку, Бижар уничтожил все оставшиеся личные вещи и заметки, а затем аккуратно обмотал шелковую карту северо-западного региона для побега вокруг одной из своих лодыжек; это может позже пригодиться. Примерно в то же время, подполковник Сеген-Паззис, связался с полковником Лаландом по рации. Спокойным голосом, не давая никаких указаний относительно того, что происходит в Дьенбьенфу, он предоставил командиру «Изабель» выбор из альтернатив, с которыми только что столкнулись старшие офицеры на основной позиции Дьенбьенфу: прорыв, сражаться на позиции до последнего или прекратить огонь в определенный час. Лаланд сделал выбор в пользу прорыва.

Все это кажется более упорядоченным, чем было на самом деле, поскольку многие из этих событий происходили одновременно и Дьенбьенфу говорил с Ханоем не одним голосом, поскольку, как было сказано ранее, несколько радиопередатчиков в Дьенбьенфу были способны связаться со своими собеседниками «снаружи». Так, например, радиопередатчик с позывными 9-DMO 31-го саперного батальона проинформировал Северное саперное командование в 15.55, что вся почта, для майора Дюрье, его командира, должна быть уничтожена. А в 16.10 он попросил своего корреспондента в Ханое послать телеграммы о добром здравии всем членам семей батальона во Франции. По-видимому, 31-й саперный батальон уже был проинформирован о том, что произойдет, или уже действовал в соответствии со своей ролью в «Альбатросе», поскольку в 16.15 сообщил Ханою, что «по приказу командующего генерала, саперный батальон должен оставаться на месте с учетом возможного восстановления взлетно-посадочной полосы и для целей разминирования».

В штабе Северного командования в Ханое, где собирались все эти различные сообщения, штабной офицер отметил в журнале, что «У нас сложилось впечатление, что генерал де Кастр больше не контролирует ситуацию», поскольку его штаб отменил запрос на боеприпасы, которые он передал ранее, и теперь запрашивал исключительно сброс продовольствия. В тот же момент служба снабжения повторила свой предыдущий запрос: «Да или нет, нам ждать боеприпасы?», в то время как руководитель полетов в Дьенбьенфу, майор Герен, подтвердил своему начальству, что боеприпасы по прежнему являются предметом первостепенной важности. Но противоречия были вызваны в основном временной задержкой между прибытием сообщений в различные пункты назначения в Ханое и их централизованным сопоставлением в штаб-квартире. На самом деле, Герен был вызвал лично де Кастром за несколько минут до 16.00 и ему было приказано сообщить о полном прекращении воздушной боевой поддержки с 17.00 и переходу на сброс продовольственных пайков, с отменой уже начавшегося сброса боеприпасов.

Вскоре после 16.00 пришел конец «Элиан-11» и «Элиан-12», последним плацдармам к востоку от Нам-Юм. Короткое сообщение было от лейтенанта Аллэра, того самого офицера, который искал свои минометы в долине Дьенбьенфу эпоху назад, 20 ноября 1953 года, когда там впервые высадились французы. Аллэр просто сказал:

— Они идут на нас без стрельбы.

На ОП «Ястреб-перепелятник» у последних тяжелых минометов лейтенанта Берго закончились боеприпасы, и когда он оглянулся на близлежащий центральный командный пункт генерала де Кастра, он увидел темные волны дыма, поднимающиеся над ним и более мелкие, в других местах по всему лагерю: «Черный дым паники», как он назовет это позже. На «Клодин», где иностранные легионеры еще удерживали свои затопленные дождем траншеи, вьетнамский переводчик, прикрепленный к легионерам, сержант Ким, уже в 15.00 заметил, что оставшиеся стрелки из батальонов тай надевали гражданскую одежду. Каким бы невероятным это не казалось, в крепости оставалось 200 гражданских лиц, включая женщин и детей и теперь они пытались бежать на юг, в направлении Бан Ко Ми. С ними было двадцать девять туземных бойцов диверсионного отряда разведцентра Дьенбьенфу. Они знали, что произойдет, если они попадут в руки врага.

На ОП «Клодин» был также полевой бордель Иностранного легиона. Пять вьетнамских девушек и их мадам были захвачены битвой, как и все остальные, и пережили ее в подземных блиндажах, так же как и алжирские проститутки, которые также не смогли уехать и остались на «Доминик». Если когда-нибудь на земле и существовало «искупление» заблудших девушек в библейской традиции, то оно произошло здесь, в Дьенбьенфу. Часто женщин можно было видеть в траншее, по пояс в воде, ожидающим, чтобы помочь раненым на опорном пункте. В одном случае у контуженого солдата развилась навязчивая идея, что он маленький ребенок и его должна кормить мать; одна из вьетнамских проституток каждый день приходила к нему в землянку, чтобы накормить. Когда распространилась новость о том, что Дьенбьенфу ближе к вечеру должен был прекратить огонь, капитан Кольдебеф, вернувшись с «Клодин-4», столкнулся с хозяйкой вьетнамского борделя. Учитывая пуританское отношение коммунистов, было весьма вероятно, что она и ее девочки проведут неопределенный срок в «исправительно-трудовом» лагере Вьетминя, шансы на освобождение из которого, или даже на выживание, будут невелики.

— Что ты собираешься делать? — обратился Кольдебеф к женщине.

Мадам, выглядевшая неуместно «нормальной» в апокалиптической обстановке умирающего укрепрайона, посмотрела на Кольдебефа своими мудрыми и усталыми глазами, пожала плечами и сказала:

— О, я просто скажу им, что мы были похищены Легионом из Ханоя и доставлены сюда силой.

Возможно, уловка сработала. Возможно, что нет. Во всяком случае, никого из вьетнамских проституток больше никто никогда не видел. Из одиннадцати алжирских проституток четверо были убиты во время боев. Большинство остальных, в конце концов, отправились жить к «Нам-Юмским крысам», и все они позже разделили тяготы похода пленных. Одна из них, известная как «Мими-де-Улед-Наиль» вышла замуж за другого алжирского пленного в госпитальном лагере и родила своего первенца в находящемся под властью коммунистов Ханое.

На «Юнон» небольшая группа Кутана отстреливалась последними патронами. Выглянувшему из своего окопа сержанту Кубьяку показалось, что он увидел огромный белый флаг, развевающийся на командном пункте генерала де Кастра. На самом деле, это был один из больших белых грузовых парашютов, которые последние три дня висели на хорошо известном обрубке дерева, оставшемся у командного пункта. Вопреки тому, что было подтверждено позже еще одним французским источником, как другие выжившие, так и генерал Зиап, как будет сказано позже, полностью согласны с тем, что единственным флагом, который часом позже развевался над Дьенбьенфу был украшенный золотой звездой красный флаг осаждающих сил с вьетнамской надписью «Сражаться и побеждать», которая была вражеским девизом. В любом случае, это было последнее, что сержант Кубьяк увидел в битве. Вражеский снаряд разорвался неподалеку, повредив ему правую ногу, и он рухнул в сочащуюся грязью траншею. В тот же самый момент вражеский солдат из первой штурмовой волны перепрыгнул через траншею, остановился, посмотрел сверху вниз на него и вернулся назад. Он медленно поднял свой автомат для стрельбы, но как только он должен был нажать на спусковой крючок, неподалеку разорвалось оглушительное стаккато другого автомата, и солдат коммунистов, убитый другим легионером, рухнул прямо на Кубьяка. Тело мертвого бойца Вьетминя защищало Кубьяка от дальнейшего вреда, пока следующим утром его не подобрали носильщики Вьетминя.

В подземном госпитале доктора Гровена новости о том, что должно было произойти, первыми пришли от майора Турре, из 8-го ударного парашютного батальона, когда он возвращался после последнего вызова к де Кастру перед концом.

— Вот и все, Док, все кончено… В 17.30 мы прекращаем огонь, мы прекращаем всякое сопротивление. Те кто сможет, уничтожат свое оружие и взорвут склады боеприпасов.

Как и у многих других офицеров в тот час на глазах Турре была пелена слез. Гровен повернулся к своим подчиненным и велел надеть им стандартную униформу (большинство из них, включая Гровена, работали в удушающую жару в одних шортах) с повязками Красного креста, чтобы должным образом их идентифицировать, как того требуют Женевские конвенции. В остальном их работа продолжалась, как будто ничего не изменилось.

Позже Гровен вспоминал, что его последним раненым на хирургическом столе перед окончанием боевых действий, был капитан Ле Будек из 6-го колониального парашютного батальона, которого днем перетащили через реку. Ле Будек лежал под наркозом на операционном столе, когда в госпиталь вошли первые солдаты Вьетминя. Услышав шум, он внезапно проснулся и сонно спросил:

— Идет ли наше подкрепление?

Ему никто не ответил.

На центральном командном пункте, теперь одновременно происходили два события. В своем личном блиндаже подполковник Сеген-Паззис в 16.30 начал лично связываться со всеми опорными пунктами, чтобы сообщить им о предстоящем прекращении огня и терпеливо дожидаясь в каждом случае полного подтверждения:

«По приказу командующего, прекращение огня вступит в силу с 17.00. Все имущество и склады должны быть уничтожены».

В некоторых случаях, особенно в отношении «Клодин», он позже отчетливо помнил, что добавил фразу, формально запрещающую поднимать белые флаги. Тон, использованный начальником штаба в его последнем сообщении, был намеренно кратким и резким. Это был единственный способ, которым он мог общаться, не позволяя своему слушателю понять, что он плачет.

По секретному ультракоротковолновому передатчику Z.13 де Кастр сейчас вел последний разговор с Ханоем. Сначала он разговаривал с генералом Боде, затем с Боде вместе с генералом Коньи, и наконец, с одним Коньи. В Дьенбьенфу свидетелями разговора были полковник Лангле, который слушал по второму наушнику и собственный радист де Кастра, сержант Мильен.

Сначала де Кастр дал Боде полную картину ситуации в Дьенбьенфу по состоянию на 17.00:

— Мы смяты. Три опорных пункта к востоку от Нам-Юм теперь пали. Я больше не знаю где мои раненые и командиры моих частей толпятся вокруг меня, спрашивая что делать дальше. Сейчас мы находимся под огнем «сталинских органов». Мои люди — просто автоматы, разваливающиеся от недосыпания.

Затем генерал Боде ответил:

— Пусть битва «умрет» и Лаланд попытается осуществить «Альбатрос». Мы вас не бросим. Спасибо за прекрасную оборону.

На другой стороне воцарилась тишина, а затем снова затрещали радиоволны, и де Кастр сказал, вспоминая дни 1940 года, когда он несколько раз бежал от своих немецких захватчиков:

— Можно сбежать и от Вьетминя.

Затем де Кастр объяснил, что в 17.30 он свяжется с врагом и сообщит тому, что завтра прибудет самолет Красного креста с грузом для раненых.

Вероятно, в связи с предложением де Кастра послать кого-нибудь к Вьетминю в 17.30 под тем, что очевидно, должно было быть белым флагом перемирия, разговор между Коньи и де Кастром обратился к теме не поднимать белый флаг. Ввиду расхождения существующих записей, только совместное заявление всех свидетелей разговора с обеих сторон могло бы установить окончательную достоверность того, что именно было сказано.

Согласно официальному сообщению агентства «Франс Пресс» от 8 мая 1954 года, генерал Коньи должен был сказать:

— Ты будешь сражаться до конца. Не может быть и речи о том, чтобы поднять белый флаг над Дьенбьенфу после вашего героического сопротивления.

Согласно информации, полученной французским писателем Жюлем Руа лично от генерала Коньи, та же самая фраза (хотя она якобы вырезана из официальной магнитной ленты с записью разговора) гласила следующее:

— Не испорти (свою великолепную оборону), подняв белый флаг. Вы будете смяты, но никакой капитуляции, никакого белого флага.

По словам майора Пуже, который был адъютантом генерала Наварра и получил от него стенограмму, сделанную генералом Боде, разговор шел следующим образом:

— Скажи мне, старина, это, конечно, должно сейчас закончиться, но не в форме капитуляции. Это нам запрещено. Не может быть поднятия белого флага, огонь должен стихнуть сам по себе, но не капитулируйте. Это испортило бы все, что ты великолепно делал до сих пор.

— Хорошо, генерал. Я только хотел спасти раненых.

— Да, однако у меня есть листок бумаги. Я не имею права разрешить вам капитулировать. Что же, вы сделаете все, что в ваших силах, но это не должно закончиться белым флагом. То, что вы сделали, слишком прекрасно для этого. Ты понял, старина?

Генерал де Кастр понял. Существует несколько версий относительно самых последних слов официального радиообмена между Дьенбьенфу и внешним миром. Как сообщает агентство «Франс Пресс», беседа завершилась вдохновляющими словами:

— Передатчик должен быть уничтожен в 17.30. Мы будем сражаться до конца. Прощайте, генерал. Да здравствует Франция!

Но оно же дает последний краткий обмен словами точно в 17.30, в ходе которого де Кастр сказал:

— Я взрываю все строения. Склады боеприпасов уже взрываются. Прощайте.

В журнале штаб-квартиры есть указание на то, что короткий разговор такого рода вполне мог состояться в 17.30. Все остальные источники, похоже сходились во мнении, что разговор закончился банальным:

— Ну что же, прощай, старина.

Это был генерал Рене Коньи, французский главнокомандующий в Северном Вьетнаме, который произнес эти банальные слова в качестве подходящей эпитафии умирающему укрепрайону.

Но через несколько мгновений после 17.30 собравшиеся генералы и другие наблюдатели в Ханое услышали незнакомый им голос. Это был голос сержанта Мильена, человека, который после семи месяцев полной анонимности, теперь подписался и таким образом вошел в историю:

— Через пять минут тут все взлетит на воздух. Вьеты показались всего в нескольких метрах отсюда. Всем наилучших пожеланий.

И фоновое потрескивание передатчика прекратилось. В штабной комнате в Ханое стояла удушающая жара, и это было к счастью, потому что невозможно было отличить пот от слез, которые текли у всех на виду. Один из присутствующих американцев, Дэвид Шенбрунн, который был пристальным наблюдателем французской драмы почти десять дет и который встречался с Хо Ши Мином незадолго до начала войны в Индокитае, отчетливо чувствовал, что то, что он наблюдал здесь, когда день 7 мая превращался в сумерки, было концом французской авантюры в Индокитае, концом Французской империи. Но так или иначе, это было не последнее сообщение, пришедшее из Дьенбьенфу. Прозаично, саперы передавали свои сообщения до последней минуты. Согласно записям, это было в 17.50, или через восемнадцать минут после последнего сообщения с передатчика де Кастра, когда 9-DMO отключился с тихим:

— Мы все взрываем. Прощайте.

Сумерки

При известии о том, что боевые действия должны прекратиться в 17.30, настоящая оргия разрушения охватила оставшихся на ногах членов гарнизона. Из каждого тщательно обслуженного пехотного оружия стреляли со стволом воткнутым в землю, таким образом разрывая его. Экипаж танка «Ауэрштедт» слил масло из двигателя танка, а затем гонял его, пока тот не умер, его внутренности были разрушены без возможности отремонтировать. Позже Вьетминю удалось вернуть в строй один танк (на самом деле, два, но в боях они не использовались — прим. перев.), разобрав остальные десять на части, но даже этот танк не имел боевой ценности: у его пушки не было затвора. В орудийных двориках африканские артиллеристы методично разбивали всю оптику своих орудий и топили в грязи затворы. Везде, где это было возможно, в ствол орудия бросали ручную гранату с белым фосфором, чтобы буквально выжечь внутреннюю часть ствола, сделав его навсегда непригодным для использования. В любом случае, мало что из артиллерии осталось в пригодном для использования состоянии. Как мы уже видели, американские 105-мм гаубицы, которые были у французов в Дьенбьенфу, были известны своей чрезвычайно уязвимой гидравликой накатников, которую мог пробить самый легкий минометный осколок, делая все орудие непригодным для использования. Именно так ОП «Изабель» потерял накануне вечером восемь орудий из девяти за два часа, а днем 7 мая на основной позиции Дьенбьенфу было ровно одно 105-мм орудие, способное вести огонь. Рассредоточение оставшихся артиллерийских боеприпасов по основной позиции решило проблему их уничтожения. В общей сложности только 300 снарядов в конце концов попали в руки врага, и они были сложены слишком близко к опорному пункту, чтобы их можно было безопасно подорвать.

На самом центральном командном пункте теперь, когда были разбиты все передатчики, воцарилась странная тишина. Несколько телефонных линий все еще функционировали, соединяя командный пункт с госпиталем, артиллерией и 2-й воздушно десантной группой. Электричество все еще подавалось (оно никогда не отключалось полностью в течение нескольких дней, поскольку Вьетминь понимал, насколько это важно для нормального функционирования лагеря, независимо от того, контролировали его французы или они сами). После того, как разговор по ради с Коньи закончился, Лангле и де Кастр молча посмотрели друг на друга. За последние пятьдесят шесть дней было множество раз, когда тощий, сильно пьющий полковник-десантник из Бретани спорил с красивым шепелявым аристократом, который был его номинальным командиром, но похоже, был доволен тем, что Лангле руководил битвой сам, с помощью своей небольшой мафии командиров батальонов.

Но в последние несколько дней осады, когда командовать было нечем, и когда высшее мужество состояло просто в том, чтобы стойко принять свою судьбу, де Кастр снова вышел на передний план, как человек, который, возможно, был лучше, чем его репутация. Это были последние мгновения свободы, и возможно, жизни, для обоих людей, если враг окажется безжалостным. Они обнялись, а затем пожали друг другу руки, прежде чем Лангле вернулся в свой блиндаж, чтобы сжечь свои личные бумаги, официальные документы и наконец, свой любимый красный берет десантника, который он обменял на безымянную шляпу пехотинца. Бижар напротив, с открытым вызовом надел свой берет на голову, чтобы все его видели. Если они, Вьетминь, ненавидели десантников, то так тому и быть. Он был одним из них до самого конца.

Когда над главной позицией стихла стрельба — слышался грохот артиллерии и над далеким ОП «Изабель», который все еще сражался, отчетливо виднелись вспышки и клубы дыма — теперь на крышах блиндажей можно было услышать быстрый топот ног, обутых в сандалии, за которым вскоре последовал поспешный «флик-флок» в грязи хода сообщения, и через несколько секунд азиатская голова, покрытая плоским шлемом, украшенным травой или ветками, появлялась в дверях блиндажа. Вероятно, обе стороны были поражены, что другая вообще была человеком, после того, что здесь происходило в течение нескольких месяцев. Маленький азиат, часто чуть выше пяти футов ростом, и едва ли когда-либо выглядевший старше пятнадцати лет, даже когда ему было вдвое больше, размахивал автоматом советского производства, с изогнутым магазином и говорил: «Ди-ди, мау-лен!» (Иди-иди, быстро!) или же он говорил на гортанном французском: «Сортез!» (Выходи!) и новая группа французов, африканцев, легионеров или вьетнамских националистов (но разве те, кто их победил, не имели право на слово «националист»?) начинали свою стажировку в качестве пленных Вьетминя.

Командный блиндаж был взят почти точно в 17.30. Небольшая штурмовая группа из пяти человек, вооруженная автоматическим оружием, под командованием капитана Та Куанг Луата и сопровождаемая командирами отделений Ваном и Чу Ба Те, ворвались в командный блиндаж, возбужденно выкрикивая имя де Кастра. Наконец, они нашли его в блиндаже, стоящего прямо, и одетого в безупречно чистую бежевую униформу с ярко-красной шапочкой спаги и одним рядом орденских колодок. Неясно, носил ли он генеральские знаки различия, или галуны полковника. Некоторые, видевшие его в тот день, утверждали, что он носил знаки различия полковника, возможно, в слабой надежде, что коммунисты не знали, что они захватили французского генерала. Вскоре вокруг де Кастра собрался весь штаб из двадцати трех офицеров и солдат. То, что было сказано с обеих сторон, остается несколько расплывчатым, поскольку воспоминания играют злую шутку. Информация, полученная понаслышке в лагерях для военнопленных, смешивается с тем, что человек слышал из первых уст; и желание сублимировать мучительный опыт становится очевидным у каждого выжившего. Говорят де Кастр воскликнул либо: «Не стреляйте в меня!», либо: «Не стреляйте!».

Но у нас также есть замечательный неазиатский источник с другой стороны: российский кинооператор Роман Лазаревич Кармен. Кармен был послан своим правительством в Дьенбьенфу, чтобы помочь северным вьетнамцам сделать кинематографическую запись битвы, но был задержан в пути французскими бомбежками линий снабжения. Однако он прибыл на поле боя всего через несколько дней после окончания боев и поговорил с молодым командиром роты Вьетминя. По словам Кармена — и в данных обстоятельствах это кажется вероятным вопросом, капитан Вьетминя посмотрел на собравшихся французов и спросил:

— Кто из вас генерал де Кастр?

Де Кастр представился и, очевидно, как и планировал ранее, спросил вражеского офицера, может ли он приказать своим войскам прекратить боевые действия. Та Куанг Луат ответил с уверенностью победителя, на которую он явно имел право:

— Это излишне. Они уже сдаются без вашего приказа. Мы победили.

В тишине штаб начал покидать командный блиндаж. На рассыпающихся мешках с песком на его изогнутой стальной крыше, трое солдат Вьетминя, включая командира взвода Чу Ба Те, водружали красный флаг с золотой звездой. То, что красный флаг развевался над командным блиндажем в Дьенбьенфу примерно в 17.40 7 мая 1954 года, абсолютно точно. Это видели тысячи людей и многие из них мне об этом говорили. Никто из них не видел белого флага на крыше блиндажа, и ни разу его не упомянула даже пропаганда коммунистов. Несколько дней спустя Вьетминь повторил водружение красного флага для советского кинооператора Кармена. С таким же успехом, они могли бы воспроизвести белый флаг, развевающийся над бункером, который в конечном итоге, был заменен победоносным красным флагом. Я лично видел фильм в Ханое в его неурезанной версии: нигде не было видно белых флагов. Дьенбьенфу пал перед врагом, но не капитулировал.

В сумерках дневного света, долина Дьенбьенфу представляла собой невероятную смесь, полную человеческого страдания, когда друзья и враги одинаково пробирались по глубокой грязи и первозданной роскоши, поскольку в некоторых местах горы гниющих мертвецов, агонизирующие раненые и вонючие траншеи были покрыты безупречной белизной последних сброшенных парашютов. В общей сложности, в долину было сброшено 82 926 парашютов, в том числе 3763 огромных грузовых парашюта. Дьенбьенфу был первым полем битвы в истории, где не только мертвый бойцы, но даже сама земля была покрыта белым шелковым саваном.

Западный фланг укрепрайона, был последним, занятым Вьетминем, поскольку его позиции все еще были прикрыты обширными минными полями и заграждениями из колючей проволоки. Некоторые из опорных пунктов «Клодин» были заняты только в 18.20. Одним из последних был занят опорный пункт «Лили», который удерживала горстка марокканцев под командованием майора Жана Николя. Когда Николя осматривал поле боя из узкой траншеи рядом с командным пунктом, в пятидесяти футах от него появился маленький белый флаг, вероятно, из носового платка на дуле винтовки, а затем голова солдата Вьетминя в шлеме.

— Ты больше не собираешься стрелять? — спросил боец Вьетминя по-французски.

— Нет, я больше не собираюсь стрелять, — сказал Николя.

— Это точно? — спросил боец Вьетминя.

— Да, это точно, — сказал французский майор.

И повсюду вокруг них, словно в какой-то ужасный Судный день, покрытые грязью солдаты, как французы, так и враги, начали выползать из своих окопов, когда повсюду прекратилась стрельба.

Тишина была оглушительной.

Глава 11. Финал

В 17.55 7 мая 1954 года генерал Коньи связался с полковником Лаландом на ОП «Изабель» и спросил его, каковы его планы на ночь, не упоминая о судьбе, которая уже постигла основную позицию Дьенбьенфу. Но, прижатые сильные артиллерийским огнем и не имевшие возможности связаться с какой-либо из радиостанций на основной позиции, люди на «Изабель» очень хорошо знали, какая судьба постигла гарнизон. Хотя это может выглядеть вдохновляюще в учебниках истории, нет никаких доказательств, что генерал де Кастр потребовал, чтобы оставшееся в ОП «Изабель» артиллерийское орудие открыло огонь непосредственно по его блиндажу во время последней фазы атаки Вьетминя на центральную позицию. Однако, вполне вероятно, что одинокая гаубица продолжала вести свой обычный огонь, поддерживая ОП «Клодин», но ей было приказано прекратить огонь в 17.00. Примерно в 19.00 на ОП «Изабель» уничтожили последнее тяжелое вооружение, включая танк «Ратисбон» лейтенанта Анри Прео.

У полковника Лаланда были некоторые опасения по поводу южного маршрута отхода. Хотя он по очевидным причинам не участвовал в обсуждениях, которые привели к планированию операции «Кровопускание», он хорошо осознавал, что Вьетминь будет ожидать его прорыва на юг. Но бои вокруг ОП «Изабель» в последние несколько дней, казалось, показали, что более дерзкая операция на севере, возможно, увенчается большим успехом. Лаланд имел ввиду бросок на север, по направлению к Дьенбьенфу до деревушки Бан Лой; то есть, чуть ниже осадного кольца вокруг основной позиции. Особенно с учетом того, что основная позиция французов уже находилась в руках противника, существовала вероятность, что система траншей будет плохо укомплектована и конечно же, не подготовлена к атаке французов со стороны «Изабель». Затем в Бан Лой Лаланд планировал повернуть строго на запад через Нам-Юм и в близлежащий лес к северу от Бан Ко Ми. План был в высшей степени разумным, и, возможно, даже имел шансы на успех. Но штаб-квартира генерала Коньи в Ханое оставалась безмолвной, когда Лаланд задавал вопросы через радиорелейную связь с помощью командного самолета, кружащего над головой. Перед лицом этого молчания — в соответствующих журналах радиосообщений нет никаких свидетельств того, что ответ на этот запрос когда-либо был дан — Лаланд решил предпринять попытку первоначально запланированного прорыва в южном направлении.

В 21.40 подполковник Дюссоль доложил с командного самолета №545 «Янки Альфа» о серии непрерывных взрывов на ОП «Изабель», которые он идентифицировал как взорванные склады. В 22.00 радист ВВС на борту самолета, прослушивающий канал радиостанций SCR-300 пехотных частей внутри «Изабель» внезапно услышал разговор на вьетнамском языке. Поскольку он не был уверен, были ли они радистами из вьетнамских подразделений внутри «Изабель» (их не было) или из частей Вьетминя кольца осады, использующих захваченные американские радиостанции, он обратился к радистам по-французски. Разговор тут же прервался и гортанный голос произнес: «Чего вы хотите, мсье?» Радист ВВС не ответил. Двое других радистов были со стороны противника. И они открыто действовали на пехотном канале «Изабель».

Теперь начался прорыв с ОП «Изабель». Впереди, в качестве разведки, шли маленькие крутые туземцы 431-й и 432-й мобильных вспомогательных рот лейтенанта Вьема, за которыми последовали 12-я и 11-я роты 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона под командованием майора Гран д´Эсона. Танкисты из экипажей лейтенанта Прео, за исключением двух раненых, которых пришлось оставить в лазарете, шли как взвод 11-й роты. За ними шло штабное подразделение ОП «Изабель», оставшиеся тай из 3-го батальона тай майора Тимонье и 2-й батальон капитана Жансенеля 1-го полка алжирских тиральеров. Здесь снова мифология должна уступить место истории: не было штыковой атаки, о которой сообщали различные источники, но и капитуляции ОП «Изабель» тоже не было. Напротив, части гарнизона ОП «Изабель» единственные предприняли организованную попытку прорваться из обреченной долины. И она почти удалась.

Выход осуществлялся тремя волнами. Первая, состоящая из 12-й роты и туземцев Вьема, тихо проскользнула на юг вдоль извилистого русла реки Нам-Юм и преодолела девять километров, прежде чем наткнулась на блокирующую позицию коммунистов в Пом-Лоте, около 02.00 8 мая. Если бы в этом передовом отряде было бы больше сил, у большего числа людей могли бы быть хорошие шансы прорваться наружу. В последовавшей перестрелке небольшой отряд был уничтожен, а Вьем попал в плен, но десяти его туземцам, сержанту Сегюну и двум легионерам из 12-й роты, удалось ускользнуть.

У остальной части колонны не было ни шанса. Взвод, сформированный из танковых экипажей, вместе с 11-й ротой попал в двойную засаду всего в одном километре к югу от «Изабель». Алжирские стрелки, следовавшие за ними, едва успели выбраться из-за заграждений из колючей проволоки, как на них напали. И поскольку за ними, в свою очередь, последовали толпа ходячих раненых, и других невооруженных военнослужащих, которые отказались остаться, вся дисциплина внезапно рухнула, когда часть людей попыталась прорываться вперед, в то время как остальные, в том числе полковник Лаланд и его штаб, пытались восстановить линию обороны для последнего боя. Но сам хаос той последней битвы, в полной темноте, за исключением случайных вспышек осветительных ракет, дал небольшой шанс тем подразделениям, которые сохранили какую-то сплоченность. Танковые экипажи резко повернули на запад, к близлежащим темным холмам, со скоростью, которая удивила противника. Лейтенант Прео и двое его людей были захвачены в плен, но остальной части взвода удалось вырваться, как единому целому. Хотя позже им предстояло понести потери, 2-й взвод сводного эскадрона 1-го конно-егерского (танкового) полка был единственным подразделением, покинувшим долину в организованном порядке, а не как толпа отдельных бойцов.

С того места, где алжирский лейтенант Белабише пытался удержать вместе восемьдесят человек своей 8-й роты, ситуация выглядела совершенно безнадежной. Он даже не мог приказать своим людям стрелять, опасаясь, что тени перед ним были скорее друзьями, чем врагами. У Вьетминя, похоже, была аналогичная проблема, поскольку его войска теперь кишели вокруг французов, и Белабише внезапно стало ясно, что бойцы Вьетминя больше не стреляли в людей, а целились поверх голов. Неудивительно, что, как указывает Жюль Руа, небольшой группе офицеров Вьетминя под флагом перемирия было чрезвычайно трудно пробиться сквозь эту компактную массу людей, чтобы встретиться с Лаландом и предложить ему прекратить боевые действия, поскольку дальнейшее сопротивление было бессмысленным.

В 01.50 командный самолет принял самое последнее сообщение, которое француз мог отправить из Дьенбьенфу:

«Выход не удался — абзац— Больше не могу связаться с вами — абзац и конец сообщения».

Это действительно был конец. Конец войны в Индокитае. Конец Франции как колониальной державы. Позже, той же ночью, четырехмоторный бомбардировщик «Приватир» эскадрильи №28-F французских ВМС был сбит при бомбежке линий коммуникации Вьетминя вдоль шоссе №41. Его пилот, мичман Монгийон, и его экипаж, из восьми мичманов и старшин, были последними французами, убитыми в бою в ходе битвы за Дьенбьенфу.

Снаружи, 7 мая 1954 года

Разница в часовых поясах между Парижем и Дьенбьенфу составляет семь часов. Было 10.30 7 мая по парижскому времени, когда красный флаг был поднят над командным блиндажом де Кастра в Дьенбьенфу. Новость, вероятно, дошла до французского правительства около полудня. В 16.30 французское правительство проинформировало Национальное собрание, главный законодательный орган Франции, о том, что премьер-министр представит ему важное сообщение. В 16.45 шестидесятипятилетний Жозеф Ланьель, нормандец с бычьей шеей, поднялся на трибуну в сопровождении нескольких министров своего кабинета. Премьер-министр был одет во все черное. Весть о катастрофе уже достигла Парижа, и полукруг был заполнен законодателями. Все места в галерее для посетителей и в секции прессы были заняты.

Премьер-министр, голосом, который он тщетно пытался контролировать и который поначалу был настолько тихим, что его едва было слышно даже с помощью системы громкой связи, сказал:

— Правительство было проинформировано о том, что центральная позиция Дьенбьенфу пала после двадцати часов непрерывных ожесточенных боев.

Когда он произнес эти слова, его голос сорвался. В зале раздался громкий вздох и под грохот кресел законодатели, посетители и пресса поднялись на ноги, за исключением девяносто пяти коммунистов и Шарля де Шамбрана, законодателя от Прогрессивной партии, союзной с коммунистами.

В последовавшей мертвой тишине, прерываемой только громкими рыданиями женщины-законодателя, Ланьель продолжил:

— Опорный пункт «Изабель» еще удерживается. Враг хотел добиться падения Дьенбьенфу до открытия конференции по Индокитаю. Он считает, что мог бы нанести решающий удар по моральному духу Франции. Он откликнулся на нашу добрую волю, на стремление Франции к миру, пожертвовав тысячами (своих) солдат, чтобы сокрушить их числом героев, которые в течение пятидесяти пяти дней вызывали восхищение всего мира…

…Франция должна напомнить своим союзникам, что вот уже семь лет армия Французского союза неустанно защищает особо важный регион Азии, и в одиночку защищает интересы всех. Вся Франция разделяет скорбь семей бойцов Дьенбьенфу. Их героизм достиг таких высот, что общечеловеческая совесть должна диктовать врагу — в пользу раненых и тех, чье мужество дает им право на военные почести, — такие решения, которые больше всего будут способствовать созданию климата благоприятствующего миру.

Известие о катастрофе накрыло Францию, как толстое одеяло. Кардинал Морис Фельтен, архиепископ Парижа, приказал отслужить торжественную мессу по погибшим и попавшим в плен в Дьенбьенфу. Парижская опера, которая должна была впервые после окончания Второй мировой войны принять балет Московской оперы, отменила целую серию русских представлений. Французское телевидение — во Франции и радио, и телевидение контролируется правительством — отменило свои вечерние программы, а радиосети отменили все развлекательные шоу и заменили их программами французской классической музыки, в частности, «Реквиемом» Гектора Берлиоза. Это был единственный реквием, который когда-либо получили тысячи погибших в Дьенбьенфу.

В Ницце, на французской Ривьере, глава некоммунистического государственного режима Бао Дай (чье имя в переводе означает «Хранитель Величия», но который предпочитал жизнь на французской Ривьере заботам о войне во Вьетнаме) выступил с собственным заявлением, в котором он поблагодарил французов за жертвы, которые они принесли:

«Теперь, когда Франция признала независимость Вьетнама, ни у кого не может быть сомнений в бескорыстном благородстве ее защиты вьетнамского народа и Свободного мира… Французы могут быть уверены, что Вьетнам не забудет о жертвах Франции».

В Сайгоне была двойная спешка. С одной стороны, призыв 120 000 молодых вьетнамцев дал только 7000 призывников, из которых 5000 были признаны негодными к службе. И известие о поражении вызвало лавину вьетнамских и французских переводов в Гонконг, где вьетнамский пиастр внезапно упал на черном рынке с шестидесяти до восьмидесяти пяти за доллар США.

Новость о падении Дьенбьенфу попала в Соединенные Штаты слишком поздно для утренних газет 7 мая, но именно это делает их вдвойне интересными. Ибо Дьенбьенфу, на самом деле, исчез как новость на первой полосе гораздо раньше. В то время, как французы умирали на «Элиан», Америка прилипла к своим телевизорам, наблюдая как ныне покойный младший сенатор от штата Висконсин допрашивал министра по делам армии и армейского генерала о том, почему неизвестный армейский дантист с предполагаемыми левыми наклонностями, был повышен обычным образом с капитана до майора. В тот самый момент, когда минная галерея Вьетминя разорвала «Элиан-2», Дьенбьенфу попал на 6-ю страницу самой уважаемой газеты Америки.

В день падения Дьенбьенфу сенатор Маккарти оспорил право исполнительной власти скрывать секретные данные от Конгресса, а Дьенбьенфу поднялся на 3-ю страницу. Однако, сенатор от Техаса Линдон Б. Джонсон, выступил с речью перед ежегодным ужином Демократической партии в День Джефферсона-Джексона в Вашингтоне, в ходе которого он ясно продемонстрировал зарождающийся глубокий интерес к Вьетнаму, который должен был вырасти после того, как он стал президентом:

«Какова американская политика в Индокитае? Все мы слышали о мрачной череде поворотов, путаницы, тревог и поездок, которые произошли в Вашингтоне за последние несколько недель.

Очевидно только, что американская внешняя политика никогда за свою историю не претерпевала такого ошеломляющего поворота.

Наши враги поймали нас на блефе, наши друзья и союзники напуганы, и, как и мы, задаются вопросом, куда мы направляемся. Мы стоим перед явной опасностью остаться нагими и одинокими во враждебном мире.

…. Эта картина нашей страны, напрасно ослабленной в современном мире, настолько болезненна, что мы должны отвести глаза от заграницы и взглянуть на родину».

Последовавшая после его решающего выступления 3 апреля, речь будущего президента от 6 мая обязала его занять определенную позицию по проблеме Вьетнама. Когда-то, президент Линдон Б. Джонсон, вопреки мнению тех, кто отказывал ему в глубоком знании иностранных дел, действовал в соответствии с уроками, которые он извлек из Дьенбьенфу: американского Дьенбьенфу не будет так долго, пока он сможет этому помешать.

В 21.30 по восточному времени, государственный секретарь Даллес рассказал американскому народу о недавних событиях, в которых он вкратце отдал дань уважение де Кастру и его людям:

«Французские солдаты показали, что они не утратили ни воли, ни умения сражаться даже в самых неблагоприятных условиях. Это показывает, что Вьетнам производит солдат, обладающих качествами, позволяющими им защищать свою страну».

В своей речи госсекретарь Даллес постарался также возложить вину за бездействие Америки как на премьер-министра Великобритании Черчилля, который не согласился на совместные действия во Вьетнаме до Женевской конференции, так и на Конгресс США. И здесь снова то, что Даллес должен был сказать, имело решающее значение для формирования американской приверженности Вьетнаму десятилетие спустя:

«При принятии обязательств, которые могут включать применение вооруженной силы, Конгресс является полноправным партнером. Только Конгресс может объявить войну. Президент Эйзенхауэр неоднократно подчеркивал, что он не стал бы предпринимать военные действия в Индокитае без поддержки Конгресса. Кроме того, он ясно дал понять, что не будет стремиться к этому, если, по его мнению, не будут предприняты адекватные коллективные усилия, основанные на подлинной общности целей в защите жизненно важных интересов».

Другими словами, поражение Франции при Дьенбьенфу будет списано со счетов, и переговорам в Женеве будет позволено пойти своим, предопределенным курсом.

Журналу «Лайф» оставалось найти хоть что-то яркое в конце укрепрайона. «Единственным лучом надежды над могилами Дьенбьенфу», заявило издание в номере от 17 мая 1954 года, — «Является тот факт, что одно препятствие для совместных действий — героическое упорство Франции — было устранено».

Суббота, 8 мая 1954 года

8 мая была девятая годовщина Дня Победы — победы союзников над нацисткой Германией и теперь она также стала годовщиной нового поражения Франции. Накануне вечером на основной позиции Дьенбьенфу бойцы Вьетминя окружили и согнали своих французских пленников в длинные колонны. Они смотрели пустым взглядом на генерала де Кастра и некоторых его старших штабных офицеров, провезенных мимо них на джипах. Это была 308-я «Железная дивизия», которая взяла поле боя под контроль, а ее командир, коренастый седовласый генерал Вуонг Туа Ву, разместил свой командный пункт в командном блиндаже де Кастра.

В 20.00 7 мая доктора Гровена посетил доктор Тай, главный хирург 308-й дивизии, в сопровождение четырех молодых врачей. Тай был высоким для вьетнамца, очень худым и бледным. Он прошел со своей дивизией более 600 миль от китайской границы, и как и Гровен, последние три месяца день и ночь провел за операционным столом. Выпускник французского университета в Бордо и медицинской школы Монпелье, он превосходно говорил по-французски. В тишине он прошел через кошмар переполненных блиндажей госпиталя, окутанных зловонием мертвых и умирающих, и сел на маленький табурет в похожей на нишу комнате Гровена, в то время как сам Гровен сел на свою койку. Военврач коммунистов посмотрел на своего французского коллегу и сказал:

— Мы видели, когда проходили через ваши блиндажи, что они битком набиты ранеными. Мы узнали этот запах. Мы понимаем, через что вам пришлось пройти, но мы ничего не могли с этим поделать. Это все, что я могу вам сказать.

Гровен удивленно поднял глаза: враг тоже оказался человеком. В течение короткого времени врачи договорились, что в первую очередь всех раненых нужно будет вынести из подземных блиндажей и перевести в госпитали и перевязочные пункты под открытым небом. При таком изобилии нейлоновых парашютов, разбросанных по лагерю, установка временных палаток не представляла бы никаких трудностей. Французские врачи и медицинский персонал смогут оставаться на своих рабочих местах под наблюдением медиков Вьетминя. С другой стороны, медики Вьетминя могли бы позаимствовать хирургическое оборудование и, прежде всего, антибиотики, которых почти не было на стороне противника. Гровен предвидел последнюю просьбу и тщательно спрятал часть своего небольшого запаса драгоценных антибиотиков в замаскированных канализационных стоках внутри блиндажей. Однако в то же время, он испытал огромное облегчение, узнав о судьбе своих раненых и был благодарен за понимание, проявленное его захватчиками. Когда два дня спустя политические комиссары взяли все в свои руки, ситуация изменилась.

На «Изабель» ранние часы рассвета были потрачены на сбор французских пленных. Тот факт, что последний бой «Изабель» прошел в темноте ночи, значительно все усложнил. Кроме того, 304-я дивизия Народной армии, которая отвечала за «Изабель» и была в основном набрана в дельте Красной реки, имела с французами кое-какие давние счеты и казалось, решила обращаться с противником более грубо. В 06.00, когда солдаты 2-го батальона 1-го полка алжирских тиральеров сидели под плотной охраной Вьетминя вдоль дороги, ведущей на север из «Изабель», мимо них прошел полковник Лаланд и его штаб, которые шли на север под усиленной охраной и с крепко связанными за спиной руками.

Но теперь для противника началась фантастически сложная работа по сортировке почти 10000 солдат войск противника различных национальностей. С самого начала противник решил разделить пленных по национальному признаку и разделить их на группы по пятьдесят человек: французы будут идти с французами, а алжирцы, марокканцы и вьетнамцы также сформируют отдельные подразделения. Иностранные легионеры, в свою очередь, также были разделены в соответствие с их национальным происхождением на немецкие, итальянские, испанские и восточноевропейские группы. Унтер-офицеры должны были быть отделены от нижних чинов, а офицеры — от всех других групп. Таким образом, основная масса пленных превратилась бы в толпу без единого лидера в руках своих захватчиков. Этот процесс сортировки занял несколько дней. Именно в этот период произошло большинство успешных побегов.

Офицеры были немедленно изолированы и подвергнуты длительным допросам о каждой детали обороны Дьенбьенфу. Каждое их слово записывалось не одной, а несколькими стенографистками, говорящими по-французски, а иногда и записывалось на магнитофон. Часто одного и того же офицера несколько раз допрашивали на одну и ту же тему говорящие по-французски следователи. Особое внимание было уделено офицерам не французского происхождения, таким как алжирцы. Когда лейтенанта Белабише привели на допрос, он с ужасом заметил, что у допрашивавшего его офицера была совершенно точная крупномасштабная карта ОП «Изабель», показывающая точное расположение каждого подразделения внутри опорного пункта. Вьетминь интересовало не только то, что делали французы, но и различные непредвиденные обстоятельства, которые могли возникнуть: возможные контратаки, альтернативные зоны обстрела и так далее. У вражеского следователя было также личное дело Белабише, вероятно, найденное среди бумаг, которые не удалось сжечь штабу его батальона, и он видел его награждение орденом Почетного легиона. Он посмотрел на Белабише и спросил:

— Ты алжирец. Ты собираешься остаться с нами, чтобы бороться за освобождение своей страны?

Когда лейтенант Белабише отказался, отношение следователя изменилось. Для него Белабише стал просто еще одним «лакеем империалистов». Восемь лет спустя капитан Белабише был офицером алжирской национально-освободительной армии, обучая молодых алжирских офицеров в бывшей французской школе кандидатов в офицеры в Черчелле, к западу от Алжира.

В Ханое французская армия, как и каждый год, планировала парад в честь Дня Победы, и 7 мая вьетнамские рабочие вывесили национальные флаги Франции и Вьетнама вдоль главного проспекта, ведущего к военному мемориалу и установили трибуну для вьетнамских и французских важных персон, включая генерала Коньи, который должен был присутствовать на церемонии.

Это был самый мрачный парад из когда-либо проводившихся в честь Дня Победы, участниками которого стали размещенные в Ханое остатки частей, уничтоженных накануне в Дьенбьенфу: штабные и тыловые подразделения 3-го полка Иностранного легиона, 1-я рота 1-го колониального парашютного батальона, и несколько отдельных десантников, будучи ранеными и только что выпущенными из госпиталя, пропустивших последний прыжок в Дьенбьенфу по уважительной причине. Несколько офицеров-десантников заметно прихрамывали, проходя мимо трибуны.

Они были с полной боевой выкладкой, и их выправка была безупречна, но для многих наблюдателей, они выглядели такими же удрученными, как, должно быть, выглядели их товарищи по оружию, поскольку в тот самый момент, отделенные 300 километрами гор, они формировали группы для марша в лагеря коммунистов для военнопленных. Даже французское население Ханое покинуло армию. Из полумиллиона вьетнамцев и возможно, 10000 французских граждан в Ханое, пришли посмотреть на парад только триста или четыреста.

Теперь началось мучительное ожидание для семей людей, пропавших без вести в Дьенбьенфу. Мадам де Кастр, кратко переговорившая со своим мужем по служебному радиотелефону еще в 16.00 7 мая, и которая была доступна для общения с журналистами, заперлась в своем гостиничном номере. Утром 8 мая, она поехала в военный госпиталь Ланессан, чтобы навестить раненых из Дьенбьенфу, вывезенных последним санитарным самолетом в марте. Молодая белокурая женщина, очень худая, но явно беременная, также была замечена за рулем своего велосипеда у штаба генерала Коньи в ханойской цитадели. У велосипеда было небольшое заднее сиденье, на котором сидел ребенок. Этой женщиной была мадам Мильен, жена радиста де Кастра. Другие семьи с тревогой слушали свои радиоприемники, где нелегальный передатчик войск противника начал выдавать имена уцелевших пленных. Французская армия, однако, вскоре начала глушить передачу. Эффект бесконечного перечисления имен был сочтен для всех слишком деморализующим.

Но в то же утро «Радио Ирондель» передало краткое сообщение от генерала Наварра своим войскам. В сообщении, озаглавленном «Дневной приказ №9», подчеркивалось, что гарнизон, сражаясь против превосходящих сил в соотношении 5 к 1, в течение пяти месяцев уничтожил тридцать вражеских батальонов, «тем самым спасая Верхний Лаос от вторжения и защищая дельту Тонкина». Наварр обвинил в падении Дьенбьенфу китайских коммунистов, чья помощь «внезапно позволила врагу начать современную войну, совершенно новую для театра военных действий в Индокитае».

Защитники Дьенбьенфу, по словам Наварра, добавили к долгой истории французских вооруженных сил одну из ее «самых славных страниц» и дали французским войскам в Индокитае и вьетнамской армии «новую гордость и новую причину для борьбы, потому что борьба свободных народов против рабства сегодня не заканчивается. Борьба продолжается»

Со стороны коммунистов, президент Хо Ши Мин подождал до 13 мая, чтобы издать победное воззвание, за которым последовало воззвание генерала Во Нгуен Зиапа. Тон Хо был типичной смесью решимости и скромности, которыми он известен:

«Позвольте, прежде всего, выразить вам мою искреннюю заботу о раненых и всех вас… Правительство и я решили вознаградить вам. Но каким образом? Насколько позволят нынешние обстоятельства, мы сделаем это, потому что придаем сему большое значение… Мы намерены вручить каждому из вас знаки отличия «Боец Дьенбьенфу». Вы согласны с этим? Еще раз позвольте мне посоветовать вам быть скромными в своей победе. Не стоит недооценивать врага и надо оставаться готовыми выполнить все, что могут потребовать от вас партия и правительство. Я нежно обнимаю вас. Ваш дядюшка Хо Ши Мин»

Почти десятилетие спустя, я видел в Ханое на многих рубашках круглый латунный знак с красной звездой и надписью «Боец Дьенбьенфу». Его до сих пор носят с гордостью.

Воззвание Зиапа по тону сильно отличалось от воззвания Хо. Оно было, как сам человек, доктринерским и гордым:

«Победа при Дьенбьенфу — самая престижная из всех, которых когда-либо добивалась наша армия… Освобождая этот стратегический регион своей страны, мы еще больше расширили нашу зону сопротивления и внесли свой вклад в успех земельной реформы… Мы привели к провалу план Наварра и нанесли жесткий удар по интригам французских колониалистских поджигателей войны и американских интервентов, желавших расширить войну в Индокитае… Если наши войска одержали победу при Дьенбьенфу, то это благодаря просвещенному руководству президента Хо Ши Мина, Центрального Комитета партии и правительству. И также благодаря героизму, мужеству, стойкости всех кадровых военных и всех участников боевых действий на фронте — их духу самопожертвования и их воле к победе. В еще большей степени, благодаря рвением и энтузиазмом Народных Носильщиков населения северо-запада и тыловых районов. От имени армии, я горячо благодарю всех носильщиков и население…

Главнокомандующий, генерал Во Нгуен Зиап.»

Последняя траурная речь над Дьенбьенфу, со стороны официальных лиц, была произнесена 8 мая в 16.15 во Дворце Лиги Наций, с видом на великолепно ухоженные лужайки, простирающиеся до тихих берегов Женевского озера. Там, после безрезультатных дебатов в течение более двух недель о воссоединении Кореи, пока агонизировал Дьенбьенфу, Запад, под влиянием сокрушительного поражения накануне, был теперь готов встретиться с коммунистическим блоком по вопросу о мире в Индокитае. Вступительное заявление выпало на долю министра иностранных дел Франции Жоржа Бидо. Маленький, напряженный мужчина с непослушными, падающими на лоб волосами, разделенными пробором, ужасно выглядел после нескольких недель мучительных переговоров и путешествий. Как и его премьер-министр, когда тот накануне выступал перед французским парламентом, Бидо поначалу говорил почти бесцветно. Но его премьер-министр, по крайней мере, мог утешиться тем, что обращался к, в основном дружественной аудитории у себя дома. Французскому министру иностранных дел пришлось признать поражение Франции не только под ярким светом камер мировой прессы, но и под пристальным вниманием победивших лидеров коммунистов: Чжоу Эньлая из Китая, Вячеслава Молотова из Советского Союза и Фам Ван Донга, министра иностранных дел (а затем премьер-министра) коммунистического вьетнамского режима. И просто не было выхода; не было никакой возможности не говорить о Дьенбьенфу в тот конкретный исторический момент. Поражение, что бы не случилось потом, было слишком важным, чтобы его можно было игнорировать.

И Бидо, как и сама Франция, был там в одиночестве. Делегации трех маленьких индокитайских государств, Камбоджи, Лаоса и Вьетнама, мало чем могли помочь на этом этапе. Министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, был сопредседателем (вместе с СССР) конференции и, учитывая роль Великобритании в конфликте в Индокитае в последние недели, едва общался со своим французским коллегой. Что касается делегации Соединенных Штатов, то государственный секретарь, в одном из своих постоянных заблуждений между внешним видом и реальностью американского престижа, предпочел вернуться в Соединенные Штаты и оставить американскую делегацию в умелых, но менее престижных руках своего заместителя, генерала Уолтера Беделла Смита. Сообщалось, что Бидо сказал коллеге, что он приехал в Женеву с «двойкой треф и тройкой бубен» в качестве своих единственных дипломатических карт. Когда он огляделся вокруг, прежде чем начать говорить, на своих коллег — западных дипломатов, и их смущенно опущенные глаза, и на дипломатов коммунистов, пристально глядящих на него в упор, он был воплощением Франции в ее поражении.

Обращаясь к министру иностранных дел Великобритании, который председательствовал на этой первой сессии, Бидо сказал:

— Господин Председатель, в начале этой конференции, я бы хотел описать ее драматическую прелюдию к самой жестокой битве в конфликте, который продолжается уже семь лет… Не наша сторона желала, пока обсуждался мир, ужесточения боевых действий, вплоть до отказа разрешить эвакуацию раненых, вопреки законам войны и принципам цивилизованного мира. Вопрос о битве при Дьенбьенфу был объявлен вчера главнокомандующим в следующих словах: «Гарнизон Дьенбьенфу выполнил задачу, возложенную на него командованием». Французская делегация не может скрыть здесь свое глубокое волнение и гордость перед лицом героизма бойцов Франции, Вьетнама и всего Французского Союза, которые сопротивлялись сверх всякой человеческой выносливости…

Бидо, который был гражданским лидером всех французских сил Сопротивления в оккупированной нацистами Франции, поперхнулся, произнося эти слова, а затем, к счастью, текст перешел на обычные дипломатические детали французской позиции, и Бидо восстановил самообладание. В последней трети текста был скрыт короткий абзац из четырех строк, который в быстром изложении министра иностранных дел на французском языке казался не более важным, чем предыдущий или следующий, но в котором в действительности содержалось все, что должно было быть сказано:

— Мы предлагаем, чтобы Конференция, прежде всего, объявила, что она принимает принцип общего прекращения военных действий в Индокитае, основанный на необходимых гарантиях безопасности, при этом условия провозглашенных таким образом принципов неразделимы в нашем сознании и в нашей резолюции.

Фактически, через день после потери Дьенбьенфу, Франция запросила в Индокитае мира.

В Париже тоже был День Победы, и французские чиновники по традиции совершали паломничество к могиле Неизвестного солдата у Триумфальной арки на вершине Елисейских полей. Но вместо того, чтобы праздновать, большая толпа за усиленным полицейским кордоном выглядела угрюмой.

Даже популярный президент Франции Рене Коти удостоился лишь редких формальных аплодисментов. Премьер-министру Жозефу Ланьелю не досталось и этого, как и следовавшему за ним министру обороны Рене Плевану.

Некоторые люди кричали: «Отправьте их в Дьенбьенфу!», в то время как другие выкрикивали знакомую французскую угрозу непопулярным политикам: «К стенке!»

После окончания официальной церемонии, подъехал простой черный автомобиль «Ситроен» и из него вышел чрезвычайно высокий и грузный шестидесятилетний мужчина в бежевой форме французского бригадного генерала. Хотя он был уволен, как из армии, так и из политики, французский военный оркестр ждал его у Триумфальной арки, и огромная толпа осталась за полицейскими барьерами до его появления.

Высокий генерал молча подошел к могиле Неизвестного солдата, отдал честь французскому флагу, склонил голову в задумчивости, а затем вернулся к своей машине. Когда он смотрел на ликующую толпу своими близорукими глазами и махал ей в своей характерной манере, с согнутым локтем, возгласы: «Да здравствует де Голль!» и «Власть де Голлю!» слышались повсюду.

Высокий генерал услышал. И он этого не забудет.

Раненые

На поле боя главной проблемой оставались сотни тяжелораненых, которые теперь стали пленниками врага. Было очевидно, что Вьетминь не располагал ни медицинскими, ни транспортными средствами для надлежащего ухода за ними на месте, либо для транспортировки в свои тыловые районы. Если бы перемирие на поле боя не было бы достигнуто почти немедленно, многие из тяжелораненых пленных умерли бы. Обе стороны знали об этом, и враг, зная об общественном давлении на французов с целью так или иначе освободить раненых пленных, теперь стремился добиться от французов максимальных уступок.

Французский разведывательный самолет, постоянно наблюдавший за полем боя, заметил установку тентов из парашютов в долине, вслед за которой последовала выкладка из белых парашютов огромного знака Красного креста в знак того, что противник не собирался использовать долину для военных действий. Это побудило французов продолжать отправлять в долину четыре самолета, сбрасывавших продовольствие, медикаменты и лед, в надежде, что хотя бы небольшая часть этих припасов будет использована для раненых пленных. Небольшая часть была использована. И во второй половине дня 11 мая личное послание генерала Наварра для генерала Зиапа было сброшено с парашютом в долину, после чего последовало повторение того же сообщения французским военным передатчиком в Ханое. В адресованном «Главнокомандующему, генералу Во Нгуен Зиапу» письме, Наварр просил командующего противника сообщить ему, как можно организовать эвакуацию французских раненых из Дьенбьенфу.

В 18.30 11 мая пришел ответ от Вьетминя. Зиап разрешил французским представителям прибыть непосредственно в Дьенбьенфу для переговоров об освобождении и передаче раненых пленных. Вертолету с эмблемой Красного креста будет разрешено приземлиться в северной части взлетно-посадочной полосы Дьенбьенфу, ниже того места, где раньше находился «Югетт-6».

Наварр немедленно назначил главой французской миссии человека, который, без сомнения, был наиболее пригодным во всем Индокитае для ведения таких переговоров. Это был доктор Пьер Юар. Юар был деканом медицинской школы Ханойского университета, президентом Французского Красного креста в Индокитае и полковником запаса медицинского корпуса французской армии. К тому времени он прожил во Вьетнаме двадцать лет, был женат на вьетнамке, почти идеально говорил по-вьетнамски и в 1930-х годах защищал многих вьетнамских националистов или коммунистов от суровых мер французской колониальной администрации. Будучи главой Красного креста на протяжении всей войны в Индокитае, он беспристрастно поддерживал контакты с организацией Красного креста Вьетминя, и даже в разгар войны пересекал линию фронта на территории Вьетминя, чтобы организовать обмен больными или ранеными пленными с обеих сторон. Он также, насколько это было возможно, позаботился о том, чтобы французские и вьетнамские военные обращались с пленными бойцами Вьетминя, попавшими в их руки, в соответствии с международными правилами ведения войны. Высокая худощавая фигура с добрыми глазами, без каких либо знаков различия на его тропической униформе и в вечном пробковом шлеме, вышедшем из моды три десятилетия назад, Юар выглядел как своего рода азиатский доктор Швейцер. В сопровождении майора Жаме из французской армии и майора Рожера из французских ВВС, Юар вылетел 12 мая в столицу Лаоса, Луангпрабанг, где его уже ждал вертолет. В четверг, 13 мая, в 11.00 он и его небольшая команда приземлились в Дьенбьенфу.

Переговоры касались нескольких чрезвычайно сложных моментов. Прежде всего, необходимо было определить, кто был тяжелораненым солдатом, а кто нет, и кто должен был производить отбор этих пленных. Затем, необходимо было принять решение о том как будут перевозиться раненые: либо самолетами, которые могли бы поднимать восемнадцать носилок, но использование которых было ограничено, пока не приведут в порядок аэродром, либо вертолетами, которые, учитывая тип, имеющийся в наличии в то время в Индокитае и большие расстояния, могли перевозить только несколько раненых за раз, но приступить к своей работе могли почти немедленно. Самой серьезной проблемой на переговорах были встречные уступки, которые требовал противник.

Они включали в себя не только прекращение действий французских ВВС в радиусе десяти километров от долины Дьенбьенфу, но и прекращение бомбежек больших участков шоссе №41. Последний пункт был самым важным для Вьетминя и самым опасным для французов. Ибо, если и оставалась хоть капля военной рациональности во всей битве при Дьенбьенфу, то она заключалась в том, что длительная оборона долины сковала значительную часть главных боевых сил противника вдали от дельты Красной реки и что Вьетминю будет чрезвычайно трудно развернуть всю массу осадных войск и изготовить их для атак вокруг дельты, до того как генерал Коньи получит дополнительные подкрепления, необходимые для сдерживания таких атак. Все зависело от того, удастся ли хотя бы частично перекрыть основные транспортные артерии, шоссе №41 и в меньшей степени, шоссе №7 из Лаоса, или сделать их использование как можно более дорогостоящим для противника. С понятной логикой, генерал Зиап решил использовать примерно 10000 пленных, находящихся в его руках, точно так же как японцы использовали пленных союзников на своих транспортных судах во время Второй мировой войны. Пленных союзников размещали на хорошо видимых местах на верхних палубах японских транспортов, перевозящих сырье в Японию, в результате чего самолеты, или подводные лодки союзников оказывались в затруднительном положении: либо позволить японскому судну вернуться в Японию с грузом ценного сырья, либо уничтожить корабль и вместе с ним сотни своих товарищей. (Ни пилотов английских и американских ВВС, ни американских подводников это совершенно не смущало — транспортные суда топили бомбами, торпедами и расстреливали с воздуха, не обращая внимания на военнопленных или заключенных концлагерей на палубе. Прим. перев.)

В случае с Дьенбьенфу, Вьетминь решил чередовать свои пехотные и артиллерийские колонны с колоннами французских военнопленных. Таким образом, французские бомбардировщики, стремящиеся перекрыть стратегические дороги, столкнулись бы с проблемой необходимости убивать своих собственных товарищей во время атаки. Вьетминь объяснил, что их собственные раненые — а их, конечно, были тысячи — также будут транспортироваться по этим дорогам, так что открытие аэродрома Дьенбьенфу для французских самолетов и сохранение дорог открытыми для грузовиков коммунистов было услугой за услугу. У французов не было другого выбора, кроме как согласиться. Поступить иначе означало бы пожертвовать жизнями, возможно, 1500 тяжелораненых людей, ради туманного краткосрочного военного преимущества. Возбужденное общественное мнение внутри страны и за рубежом, вероятно, этого бы не потерпело.

Проблема отбора раненых для эвакуации была, возможно менее важной, но с человеческой точки зрения, столь же сложной. Как знал доктор Гровен, почти все пленные были физически не в состоянии пройти 600 километров по джунглям; во многих случаях люди, у которых были относительно легкие ранения, но потеряли много крови, были в худшем состоянии для похода, чем те, кто возможно получил более серьезную рану, такую как ампутацию руки, но которые отправились от нее. Кроме того, существовала проблема раненых из Вьетнамской национальной армии, которые попали в руки Вьетминя. Коммунисты считали своих собственных граждан, воевавших на стороне Франции, предателями и поначалу отказывались включать их в число раненых, подлежащих отбору для эвакуации. И снова французы столкнулись с ужасным затруднением: если бы весь процесс эвакуации был поставлен под угрозу ради небольшого процента вьетнамских раненых, французское общественное мнение пришло бы в ярость. Тем не менее, если бы раненые вьетнамцы, которые доблестно сражались бок о бок с французами, были бы брошены на милость Вьетминя, последующая деморализация среди и без того сильно деморализованных войск вьетнамской армии за пределами Дьенбьенфу привела бы к масштабному военному кризису в самом Индокитае. Переговоры были прекращены и полковник Юар вернулся в Ханой для консультаций с французским верховным командованием.

То, что последовало в следующие несколько дней, было наглядным примером разумной психологической войны. Несмотря на то, что переговоры еще не привели к положительному результату, верховное командование Вьетминя санкционировало вывоз на вертолете ограниченного числа раненых из Дьенбьенфу. Их прибытие в Лаос и Ханой с последующими рассказами об ужасах и страданиях в долине, немедленно усилило давление на французов, чтобы они были менее непреклонны. Юар и его миссия вернулись в Дьенбьенфу 16 мая и подписали на следующий день соглашение, предусматривающее эвакуацию 858 раненых, которые должны были быть отобраны только в соответствии с медицинскими критериями, независимо от национальности. Но французам пришлось заплатить высокую цену за эту незначительную уступку: нейтральная инспекция долины или конвоев с военнопленными, покидающих ее, не проводилась и французские ВВС воздерживались от бомбежек шоссе до завершения эвакуации раненых. Французские военные знали, что враги получили значительное военное преимущество, но в сложившихся обстоятельствах, казалось, другого выхода не было. Имея предварительное соглашение в кармане, враг теперь начал черепашьими темпами расчистку и ремонт взлетно-посадочной полосы в Дьенбьенфу, но позволил французским вертолетам и легким самолетам прилетать, чтобы забрать нескольких раненых за раз.

К 25 мая аэродром все еще не был готов для приема С-47 и Вьетминь, который до сих пор отказывался от помощи французских специалистов по разминированию для расчистки поля, теперь потребовал, чтобы такие специалисты прилетели. Тем временем, внутри лагеря также усилилось давление, поскольку политические комиссары Вьетминя начали прибирать к рукам своих собственных врачей. Раненые были «переклассифицированы» в соответствии с тем, что называлось их «демократической срочностью», а не их медицинской срочностью, при этом нижним чинам неевропейского происхождения медицинская помощь оказывалась раньше, чем европейским солдатам, а те, в свою очередь, лечились раньше или лучше, чем унтер-офицеры или офицеры. Когда из-за нескольких неисправных парашютов некоторые медицинские грузы упали в лагере, Вьетминь запретил сбросы с воздуха, но разрешил эвакуационным вертолетам и легким самолетам доставлять любые припасы, которые те могли доставить с их небольшой грузоподъёмностью.

И прежде всего, поскольку французский медицинский персонал в лагере понятия не имел о результатах ведущихся переговоров, на них оказывалось сильное давление, чтобы они подписывали призывы о «милосердии», ради освобождения своих раненых. Две женщины, политические комиссары, были специально приставлены к мадемуазель де Галар, французской медсестре, чтобы заставить ее подписать серию специальных обращений, из-за их особого эмоционального воздействия, исходящего от единственной француженки в Дьенбьенфу. Позже, доктор Гровен подробно описал, как она сопротивлялась в течение десяти дней, но затем уступила по его приказу (он также подписал отдельное обращение) из-за их страха, что за ее стойкость придется расплачиваться раненым.

Все эти призывы пришлось писать и переписывать несколько раз, пока они не соответствовали пропагандистским требованиям победителей, и они, конечно же, были немедленно использованы в пропагандистских целях и появились в мировой прессе. Мадемуазель де Галар, таким образом, написала письмо Хо Ши Мину по случаю его 64-летия 19 мая, в котором она поблагодарила его за милосердие к раненым пленным и пообещала, что по возвращении во Францию она попытается создать «среди молодежи, которая меня окружает, атмосферу большего взаимопонимания между двумя нашими народами, чтобы помочь, насколько в моих силах, восстановить мир». Как только она написала это письмо, две ее комиссарши сообщили ей, что она будет освобождена, но она должна написать еще одно письмо Хо Ши Мину, и еще одно в женскую организацию Вьетминя. В своем втором письме она просила о том, что дорого ее сердцу, об освобождении ее товарищей по медицинским бригадам, и снова, затронув ту же тему борьбы за мир по возвращении во Францию, она также добавила что «… хотя моя радость от возвращения домой велика, она будет крайне неполной, если бы я уехала одна, оставив позади себя остальной медицинский персонал, врачей, а также санитаров, с которыми я неустанно работала, ухаживая за нашими ранеными. Поэтому я прошу Вас не забывать о них, и я уверена, что никто никогда не взывает напрасно к Вашему милосердию…»

Несколько дней спустя, сам Хо Ши Мин показал письмо мадемуазель де Галар российскому кинооператору Кармену и добавил:

— Генерал де Кастр сейчас тоже выступает за мир. Перед (битвой) он не говорил о мире.

К сожалению, 22 мая в 15.00 три самолета французских ВВС разбомбили и обстреляли шоссе №41, в двух километрах к югу от Коной, ранив и убив многих французских пленных вместе с их захватчиками. В отместку Вьетминь выслал оставшийся французский персонал, включая доктора Гровена и отправил их по шоссе №41 тем же путем, что и военнопленных. Это был ловкий психологический трюк. Они шли несколько дней, как и остальные военнопленные, но затем их погрузили на грузовики, отправили обратно в Дьенбьенфу и отпустили с последними ранеными в первую неделю июня 1954 года.

Для самых сложных случаев, был еще один путь эвакуации по воздуху. Соединенные Штаты в качестве последнего жеста благотворительности предложили лечить их в военных госпиталях Соединенных Штатов, и вскоре началась операция «Раненый воин», в ходе которой выжившие перебрасывались по воздуху из Сайгона через половину мира в Вестовер Филд, штат Массачусетс. Десять лет спустя, аджюдан Иностранного легиона Лидеке, в Ин-Эккере, одном из последних французских фортов в Сахаре, с гордостью вспоминал, как его обучали английскому языку американские студенты из колледжа Маунт-Холиок, учебного заведения недалеко от Вестовера, как только они узнали, что французы и легионеры из Дьенбьенфу были, по словам Лидеке «люди как люди».

Что касается мадемуазель де Галар, как и было обещано, она была освобождена 24 мая. Молодая женщина прибыла в Ханой в 20.30, все еще одетая в ушитую камуфляжную форму французских десантников. Она старалась поддерживать себя в чистоте, но когда она вышла из самолета, ее тропические ботинки все еще были покрыты коричневой грязью Дьенбьенфу. Уехавшая во Францию несколько дней спустя, Женевьева де Галар-Террауб провела в Индокитае более четырех лет и выполнила 149 задач медицинской эвакуации, включая сорок в Дьенбьенфу.

Мадам де Кастр выехала 23 мая из Ханоя в Париж, куда она прибыла 25 мая в 11.55. На аэродроме Орли, ее ожидали государственный секретарь Франции по делам Индокитая Марк Жаке и государственный секретарь Франции по вопросам национальной обороны Пьер де Шевинь. На ней было бежевое пальто и белая облегающая шляпка, и на этот раз она отказалась разговаривать с прессой. Автомобиль «Ситроен» французского генерального штаба, управляемый жандармом, увез ее за город.

Также 24 мая тяжелораненый старший сержант был вывезен из долины Дьенбьенфу в столицу Лаоса Луангпрабанг. Он был венгром, по фамилии Береш и служил в 1-м парашютном батальоне Иностранного легиона на «Югетт». 19 мая, когда Вьетминь праздновал день рождения Хо Ши Мина, Береш дотащился до палатки близлежащего командного пункта Вьетминя, где ранее он заметил вымпел Иностранного легиона, который по-видимому, попал в руки врага в целости и сохранности. Это был ротный вымпел 4-й роты 1-го батальона 13 полубригады Иностранного легиона, уничтоженной во время самой первой атаки на «Беатрис» 13 марта. Сержант Береш схватил зелено-красный вымпел с золотым шитьем и быстро засунул его под рубашку. К счастью, его не слишком обыскивали при отбытии, и, без сомнения, из соображений сохранения лица, Вьетминь никогда не признавал, что какой-либо пленный — и особенно тяжело раненый пленный — мог ускользнуть от их наблюдения настолько, чтобы украсть флаг. Таким образом, Иностранный легион стал единственной частью в Дьенбьенфу, которая спасла один из своих боевых флагов от уничтожения или захвата.

Пленные

Согласно заведомо неполной статистике французской армии (см. приложения А и Б), гарнизон Дьенбьенфу насчитывал 5 мая в общей сложности 8158 здоровых или легко раненых человек. С 21 ноября 1953 года, он потерял в общей сложности 8221 человека, включая 1293 подтвержденных погибших. Статистика за последние три дня сражения недоступна, так как части были уничтожены полностью, вместе со своими батальонными записями. Тем не менее, 165 человек из 1-го колониального парашютного батальона были сброшены с парашютом 5 и 6 мая, в результате чего общая численность гарнизона Дьенбьенфу составила 16 544 человека, не считая 1916 тай и французов из Ляйтяу, которые пытались прорваться из этого города в Дьенбьенфу в ноябре 1953 года, или 2440 военнопленных, которые были переброшены по воздуху.

Учитывая ожесточенность последних сражений, французские командиры обычно соглашаются с тем, что, по всей вероятности, погибло по меньшей мере еще от 600 до 800 человек и по меньшей мере, столько же было ранено. Высокая доля погибших на заключительном этапе была обусловлена тем фактом, что большинство из этих потерь были вызваны плотным обстрелом артиллерии, а не огнем из стрелкового оружия. Общие потери французов можно консервативно оценить примерно в 9000 человек, из которых 885 (включая 27 не раненых медицинских работников) были переданы французам в соответствии с перемирием на поле боя в мае 1954 года. Это, за исключением горстки беглецов, о которых подробнее будет сказано позже, оставило в плену почти 7000 военнослужащих. Многие из них были гораздо более серьезно ранены, чем те, кто был отобран для передачи французам, но они уже покинули поле боя компактными группами по пятьдесят человек в 500-мильном переходе в лагеря военнопленных к северу от Красной реки или на юго-восток, в комплекс лагерей в провинции Тханьхоа. Для измученных и в основном, раненых, выживших в битве при Дьенбьенфу, это стало маршем смерти.

Этот автор в другом месте подробно освещал жизнь в лагерях военнопленных Вьетминя, и поэтому он здесь будет касаться только событий связанных с судьбой пленных, взятых в Дьенбьенфу. В отношении военнопленных из Дьенбьенфу выделяются два факта: во-первых, их огромное количество и необходимость их транспортировки подальше от районов, где они могли быть освобождены французами, представляли невероятно сложную проблему для примитивной тыловой системы Вьетнамской Народной армии. Во-вторых, другие французские пленные обычно попадали в руки коммунистов всего через несколько дней боев и, за исключением тяжелораненых, не находились в состоянии общего физического упадка. От тридцати до шестидесяти дней марша со скоростью двадцать километров в день, при переноске рисовых пайков для колонны и многочисленных носилок, просто оказалось слишком много для большинства людей. Продовольственные пайки, выделяемые их захватчиками, сделали все остальное: четыреста грамм риса в день и десять арахисовых орехов каждый десятый день. Некипяченая вода и, в некоторых случаях, жидкий чай, составляли единственное доступное питье. Во многих случаях, наличие воды ограничивалось в сельской местности и вблизи шоссе №41. Обезвоживание из-за постоянной дизентерии и аномального потоотделения вскоре превратило военнопленных в «ходячие скелеты», напоминающие фотографии из немецких концентрационных лагерей.

Перед началом марша пленным предстояло подвергнуться последнему унижению. Их задействовали как массовку и сценический реквизит, восстанавливая собственное поражение. Хотя некоторые кадры фильма действительно были сняты Вьетминем во время битвы при Дьенбьенфу, некоторые крупные атаки, такие как, например, при захвате «Элиан-2», имели место либо ночью, либо в отсутствие квалифицированных вьетнамских операторов. Присутствие на месте советского оператора Кармена, теперь помогло это исправить. 14 мая всех ходячих пленных собрали в тщательно разделенные группы и провели мимо жужжащих камер, как 2000 лет назад Цезарь провел по Риму побежденных варваров. Никто не был избавлен от этого унижения от генерала де Кастра, до последнего нестроевого из вьетнамцев. Но когда дело дошло до того, чтобы сыграть роли сдающихся десантников, десантники взяли пример с Бижара. Когда его захватчики подошли к нему с требованием, чтобы он сыграл самого себя, выходящего с поднятыми руками из своего командного блиндажа, подполковник Бижар посмотрел своим тюремщикам в глаза и тихо сказал:

— Я скорее сдохну.

Так что Вьетминь отобрал для этой роли в основном североафриканцев, ныне лишенных командиров, переодев их в камуфляжную боевую униформу французских десантников для реконструкции части битвы при Дьенбьенфу. Ровно десять лет спустя, 8 мая 1964 года, полковник Бижар, выступая перед завороженной общенациональной телевизионной аудиторией Франции, прокомментировал снятый коммунистами фильм о битве при Дьенбьенфу и указал на очевидные ошибки, которые были допущены при его создании. Там была сцена, показывающая атаку пехоты при поддержке танков, сопровождаемую, по-видимому, сильным артиллерийским огнем, но несколько неискушенные кинематографисты забыли убрать из кадра белый медицинский самолет, доставивший доктора Юара в Дьенбьенфу после окончания битвы, присутствие которого в картине явно ее датировало. Аналогично, другая сцена, которая должна была показывать захват «Беатрис», полностью удерживаемого иностранными легионерами европейского происхождения, показывает поле битвы, усеянное темнокожими североафриканцами. В другой сцене, можно было увидеть как два французских танка вступают в бой непосредственно друг за другом, разделенные промежутком всего в несколько дюймов. Это было связано с тем фактом, что Вьетминь с помощью захваченных в плен танкистов смог вернуть в строй только один танковой двигатель — другой танк просто буксировался его собратом.

Когда фильм демонстрировался во Франции в 1964 году, говорили, что некоторые французские офицеры намеренно вызвались стать «техническими консультантами» для съёмочных групп, именно для того, чтобы внести в фильм технические ошибки, которые заклеймили его как очевидную фальсификацию. Если их намерение было таково, то они преуспели, хотя никто, кроме очень искушенной аудитории, скорее всего, не заметит ошибок. По сей день фильм о Дьенбьенфу демонстрируется всем новобранцам Алжирской народной армии, и вероятно, каждому солдату армии Северного Вьетнама, в качестве обнадеживающего примера того, что даже примитивные партизаны могут сделать с современными западными армиями, при условии, что они готовы сражаться и идти на жертвы.

На короткое время различные группы французских специалистов были отобраны из толп военнопленных, чтобы поддерживать некоторые из основных объектов Дьенбьенфу, такие как очистители воды и электростанции, в рабочем состоянии, в то время как некоторые другие использовались для сбора части военной добычи, найденной на поле боя, или для снятия отдельных минных полей. Последняя работа так и не была завершена. Десять лет спустя, то тут, то там, мины все еще взрывались и убивали заблудившегося буйвола или калечили неосторожного крестьянского ребенка.

Несколько человек были выделены в качестве потенциальных «военных преступников»: сотрудники разведки, офицеры, работавшие в районах туземных племен, такие как полковник Транкар; и офицеры ВВС. Вьетминь, полностью лишённый самолетов, питал особенно глубокую ненависть к летчикам из-за жертв, которые они неизменно причиняли гражданскому населению. Когда они опознали среди пленных командира отряда ВВС капитана Шарно, они повели его к братской могиле близ Бан Ко Ми, в трех километрах к югу от основной позиции, где они захоронили гражданских жертв неудачно наведенного французского воздушного налета. Капитану Шарно пришлось одного за другим раскапывать изуродованные тела под палящим солнцем, смотреть на них и перезахоранивать. Затем его отправили в лагеря.

Несколько дней спустя, когда он оцепенело спотыкаясь, брел по дороге, рядом с ним с визгом остановился джип. Офицер Вьетминя вышел, оглядел его и сказал на безупречном французском, используя форму «ты»:

— Ты разве меня не помнишь? Ты и я, мы вместе учились в лицее Монпелье.

Шарно теперь узнал лицо под странным плоским шлемом, но он не мог вспомнить имя своего вьетнамского одноклассника, который превратился во вражеского офицера.

— Пойдем, — сказал офицер Вьетминя, — я возьму тебя с собой. Тебе не обязательно идти пешком.

Офицер обменялся несколькими словами с конвоирами Шарно и Шарно перешел из рук в руки без дальнейших формальностей. Он поехал в лагерь военнопленных в сравнительной роскоши джипа — даже де Кастр и его штаб ехали на грузовиках — так и не узнав имени своего благодетеля.

Но для большинства других пленных марш в лагеря был кошмаром, с его сценами человеческой слабости и невероятной стойкости. Майор де Мекнан, который был взят в плен в начале битвы на ОП «Габриэль», позже вспоминал, как Вьетминь, даже во временных лагерях военнопленных до окончания битвы, натравливал одну группу пленных на другую, и не без успеха.

Он особенно запомнил в своем лагере группу иностранных легионеров немецкого происхождения, которые достаточно здраво решили, что это все равно не их война, и что сейчас важнее всего было остаться в живых до заключения перемирия. Они сообщили начальнику лагеря что стали «прогрессивными» и им немедленно был предоставлен привилегированный статус в лагере, а также улучшенные продовольственные пайки. Каждое утро часть церемониала состояла в лекции политического комиссара лагеря о победах предыдущего дня в битве при Дьенбьенфу и роль «прогрессивистов» заключалась в том, чтобы обеспечивать подходящую подбадривающую секцию для объявления о таких победах. Они приветствовали или порывисто пели «Интернационал» в честь поражения 3-го батальона тай на «Анн-Мари» и алжирцев на «Доминик». Они также не возражали против того, чтобы аплодировать уничтожению марокканцев и вьетнамских десантников на «Элиан-1».

Но затем, в середине апреля начались ожесточенные бои за северные ОП «Югетт». Однажды утром комендант лагеря Вьетминя прочел воодушевляющую новость о том, что пехотинцы и десантники Иностранного легиона удерживающие северные ОП «Югетт» были разгромлены и что часть жизненно важной взлетно-посадочной полосы теперь находится в руках Народной армии. Среди собравшихся заключенных воцарилась мертвая тишина, и в отличие от установившейся привычки, ликующая часть «прогрессистов» также хранила молчание. Раздраженным голосом комендант лагеря повернулся к ним и сказал:

— Давайте, пойте! Чего вы ждете?

Иностранные легионеры молча посмотрели друг на друга, а затем начали петь. Собравшиеся французские пленные мгновенно ахнули от шока — когда они не узнали немецкую песню «Был у меня товарищ». Легионеры-перебежчики пели прекрасную песню, которой немцы чествовали своих погибших на войне со времен наполеоновских войн 1809 года. Одно дело радоваться гибели других «чужих» подразделений, сражающихся в долине; совсем другое дело — предать Иностранный легион. «Прогрессивисты» были лишены своих особых привилегий и возвращены на рисово-водную диету остальных пленных.

Офицеров штаба Дьенбьенфу везли на восток в грузовике со связанными за спиной руками, а их тела были набиты так плотно, что малейший бугорок на изрытой глубокими колеями дороге в джунглях час за часом беспомощно прижимал их друг к другу. Среди них были также военные корреспонденты Пьер Шендоффер, Даниэль Камю и Жан Перро. Не в силах пошевелиться, они видели, как километр за километром проносятся джунгли и знали, что с каждой минутой, с каждым километром, они удаляются все дальше от любого шанса спастись. Перро, который уже отсидел долгий срок в нацистском концентрационном лагере за свою деятельность во французском Сопротивлении, был особенно впечатлителен. Он сказал Шендофферу:

— Я просто должен отсюда выбраться. Я не могу сделать это второй раз. На этот раз я уверен, что не выйду из этого живым.

Стоя спиной к спине, они обыскивали карманы друг друга, в поисках предмета, который мог бы помочь им сбежать. Наконец, Перро обнаружил, что Шендоффер сохранил в своем кармане свой швейцарский перочинный нож. Ценой мучительных корчей, ему удалось дотянуться до него и открыть ножовку. Как только это было сделано, было нетрудно разорвать путы друг друга, но возникла проблема с выбором подходящей отправной точки. Поскольку они не были в последнем грузовике колонны, водитель и охранник в следующем грузовике их бы наверняка увидели бы. Поэтому им пришлось ждать особенно резкого поворота, который заставил следующий грузовик замедлиться настолько, чтобы оказаться за другой стороной поворота, пока они будут прыгать со своего грузовика. Наконец, случай представился на крутой переправе через Черную реку в Такхоа, почти на полпути между Дьенбьенфу и Ханоем.

Как они и рассчитывали, крутой поворот заставил грузовик позади них почти полностью остановиться, и поскольку остальные пленные загораживали обзор из кабины их собственного грузовика, Перро и Шендоффер спрыгнули и бросились к лесу на обочине дороги. Они обнаружили почти сплошную стену из полностью выросшего бамбука. В течение невероятно долгих секунд они отчаянно пытались найти просвет, достаточно широкий, чтобы пропустить их тела. Перро наконец преуспел, как раз в тот момент, когда грузовик выезжал из-за поворота, но Шендоффер, поскользнувшийся в луже воды, был немедленно замечен охранниками Вьетминя. Выстрелы раздавались во всех направлениях, когда охранники пытались догнать Перро, в то время как другие избивали лежавшего ничком Шендоффера до потери сознания и снова грузили его в грузовик. Все его фотографии битвы при Дьенбьенфу, которые он прятал, были у него отобраны. Перро больше никто не видел, хотя ходили слухи, что он позже был убит в лесу алчными туземцами, или даже что позже его видели в коммунистическом Ханое в компании принцессы из племени тай, попавшей в кольцо осады Дьенбьенфу. Но все это только слухи. Что касается французской армии, то сержант Жан Перро из информационной службы французской прессы в Индокитае, прикомандированный к 71-й штабной роте в Дьенбьенфу, навсегда исчез где-то на шоссе №41 в мае 1954 года. Как он и хотел, ему не пришлось дважды за свою молодую жизнь проходить через унижение лагеря для военнопленных.

На других участках этой невероятной Голгофы небольшие группы людей боролись со смертью, как могли. Иностранные легионеры, с их светлой кожей, были наименее подготовлены к тому, чтобы противостоять убийственному климату, и их крайне индивидуалистическое отношение привело к тому, что они позволили каждому человеку быть самому по себе, хотя, конечно, они во многих случаях помогали людям из своих подразделений или своей национальности. Французы с материка вряд ли были лучше подготовлены для такого марша, но проявили психологическое качество, которым они уже были известны в нацистских лагерях для военнопленных во время Второй мировой войны: большую сплоченность группы и преданность своим раненым и больным товарищам. Это особенно верно в случае подразделений десантников, которые упорно несли своих раненых или больных товарищей до тех пор, пока они были физически в состоянии это делать, часто перенося даже своих мертвых до следующей остановки на отдых, чтобы иметь возможность похоронить их хоть с какой-то пристойностью. В архиве главного хирурга французской армии хранятся сотни хорошо документированных случаев, свидетельствующих о том, что происходило во время марша. Один аджюдан-шеф Иностранного легиона отрезал себе пораженную гангреной руку ножом без анестезии и пережил марш, благодаря своим товарищам. Десантника, ослепленного осколками снаряда, наполовину волокли, наполовину несли в течение сорока пяти дней по джунглям. Четверо человек умерли из-за гангрены, вызванной телефонным проводом, туго обмотанным вокруг их связанных рук. Алжирский тиральер, прооперированный из-за минометных осколков в груди и кишках 15 марта и захваченный в плен 7 мая, сорок пять дней шел в лагерь военнопленных, зажимая рану развернутым тюрбаном. Это были счастливчики, у которых были друзья, которые заботились о них.

Врач 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, лейтенант Жан-Луи Ронди, позже вспоминал о жалком виде солдата, чьи ноги были ампутированы до бедер и который, всеми покинутый, тащился на руках и обрубках ног в пересыльный лагерь противника в Туанжао.

Результаты такого обращения с пленными были очевидны. Ни один военнопленный с тяжелыми ранениями живота, груди или черепа в плену не выжил. В июне и июле 1954 года одиннадцать процентов заключенных лагеря 128 умерли от тяжелых испытаний во время похода из Дьенбьенфу. Наконец, после окончания войны, 20 июля, Вьетминь начал репатриацию военнопленных. Из общего числа 36979 военнопленных, захваченных Вьетминем с 1946 года, в общей сложности, были репатриированы 10754 (или 28,5%). Из них 6132 нуждались в немедленной госпитализации. В общей сложности, 61 из них умер в течение следующих трех месяцев. Из них 49 были захвачены в Дьенбьенфу.

Из опасения возбудить общественное мнение, масштабы французских потерь в Дьенбьенфу никогда не обнародовались, но простой расчет позволяет получить приблизительную оценку фактических потерь. Из вышесказанного, очевидно, что потери в переходе из Дьенбьенфу, вероятно, были намного выше чем потери пленных, захваченных в предыдущих боях. Установив коэффициент возвращения на уровне консервативной одной трети, включая тех, кто был захвачен в начале битвы, можно оценить, что из общего числа 16 544 человек, вернулись из Дьенбьенфу около 3000 (включая 855, непосредственно репатриированных из Дьенбьенфу). Более 3000 погибло на поле боя, а несколько сотен других, о которых подробнее будет сказано позже, растворились в Восточной Европе. Остальные, около 10000, погибли в переходе или в лагерях для военнопленных менее чем за три месяца. Это суровый статистический факт, который нельзя и не следует упускать из виду.

Вьетминь ясно осознавал, что выжившие в Дьенбьенфу представляли собой ценный приз, в том смысле, что они были в центре внимания западного мира в течение нескольких месяцев, а также представляли сливки французской армии. То же самое относилось с солдатам из северной и тропической Африки. Идеи, посеянные сейчас в лагерях Вьетминя, успеют прорасти позже, когда они вернуться домой. Известный французский писатель и журналист Жан Латерги, в своем романе «Центурионы», прекрасно описывает северовьетнамские методы промывания мозгов. Они составили примерно две группы новообращенных: североафриканцев, то есть, в основном алжирцев; и правых французских младших офицеров. В случае с алжирцами, причина была очевидна. Французские колонизаторы проигрывали войну в Индокитае, и несомненно, были бы неспособны противостоять очередному антиколониальному восстанию.

Аргумент, использованный в отношении алжирцев, был убийственно прост в своем применении. Оказавшись отделенными от своих командиров, алжирские солдаты получили поздравления от своих захватчиков, за героическое поведение во время боя. Но вывод, который им вдалбливали, зачастую другие алжирцы или марокканцы, прошедшие обработку в Пекине или попавшие ранее в плен, был таким: «Если вы такие хорошие солдаты, почему вы сражаетесь за колонизаторов? Почему бы вам не сражаться за себя и не создать собственную страну?» Для офицеров или сержантов алжирского происхождения, этот аргумент приводился в более изощренном виде, но он был просто слишком сильным, чтобы ему можно было эффективно противостоять. Почти десять лет спустя, бывший военнопленный-алжирец, захваченный не в Дьенбьенфу, а в другом месте Северного Вьетнама, рассказал мне, что заставило его изменить свое мнение.

— Нам было достаточно одной колониальной войны, — сказал он. — Моральные обязательства между колониальной державой и колонизированным народом были навсегда нарушены.

Во французской армии в Индокитае этот человек был лейтенантом. В недавно получившем независимость Алжире, он был подполковником Слиманом Хоффманом, начальником Министерства обороны Алжира. Некоторые североафриканцы добровольно вызывались служить в вооруженных силах своих захватчиков, но Вьетминь вежливо отказался.

— Мы победили, — говорили они алжирцам, — не потому что нас так много, а потому, что мы сражаемся в нашей собственной стране, среди нашего собственного народа. Нам не нужны алжирцы, чтобы сражаться за Вьетнам. Вы, алжирцы, должны сражаться в Алжире.

Алжирцы слушали и учились. 1 ноября 1954 года вспыхнуло алжирское восстание. Оно продлилось даже дольше, чем война в Индокитае, и никакого Дьенбьенфу не было. Но алжирцы все равно победили.

Еще одна группа пленных была предметом особого внимания — восточноевропейцы. Вопреки общепринятому мифу о том, что Иностранный легион состоял в основном из «бывших солдат СС», многие иностранные легионеры прибыли из восточноевропейских стран, занятых советскими армиями в 1945 году. (Поскольку в 1954 году средний возраст иностранного легионера составлял около двадцати трех лет, в 1945 году большинство из них были маленькими мальчиками). Многие немецкие легионеры были родом из восточногерманских земель и теперь они стали объектом особого давления политических комиссаров Вьетминя, чтобы вернуться в Восточную Германию в качестве ходячих пропагандистских экспонатов. Советский Союз признал, что иностранные легионеры восточноевропейской национальности, которые «добровольно» вернулись в Восточную Европу, были возвращены туда советскими самолетами. В декабре 1954 года, после того как репатриация всех военнопленных Французского союза, официально перечисленных в качестве таковых уже давно была завершена, организация беженцев из Восточной Европы опубликовала список примерно из 1000 иностранных легионеров из стран Восточной Европы, которые якобы были вынуждены туда вернуться. Какова была их дальнейшая судьба на их коммунистической родине, можно только догадываться. Определенное количество пленных французской национальности, которые, как известно, были живы на момент прекращения огня, отказались возвращаться на родину, точно так же, как горстка пленных из Соединенных Штатов перешла на сторону Китая после Корейской войны.

Но, без сомнения, самыми интересными жертвами промывания мозгов, были убежденные католики и консервативные младшие офицеры французской армии. С их точки зрения, весь их мир, весь кодекс, по которому они жили и сражались, рухнул вокруг них на залитых кровью холмах Дьенбьенфу. Они сражались так хорошо, как только умели. Они были, по крайней мере, так же хорошо обучены и гораздо лучше оснащены, чем их коллеги-коммунисты. И тем не менее, они проиграли. Когда все было сказано и сделано, оставалось фактом, что вьетнамцы-антикоммунисты просто не сражались так, как вьетнамцы на стороне коммунистов. Некоммунистическим партизанским отрядам на холмах вокруг Дьенбьенфу не удалось перекрыть или нарушить работу линий снабжения Вьетминя, как они должны были сделать. Даже французские войска, хотя во многих случаях, они сражались с честью, не сражались — за исключением воздушно-десантных батальонов — с таким же фанатизмом как противник.

Разве не сам генерал Наварр, который в своих более поздних мемуарах, сказал о своей собственной армии, что «они были хорошими и преданными людьми, но они точно не были солдатами Французской революции»? Разве не было подслушано, как старший офицер из Дьенбьенфу сказал в лагере для военнопленных, что «мы сражались за нашу профессиональную честь и, в конце концов, за наши шкуры. Но они, враги, сражались за свою страну…»?

Очевидно, что в войне во Вьетнаме и битве при Дьенбьенфу, было что-то еще, кроме профессиональной компетентности или ошибки в стратегии со стороны генерала Наварра. Это плохо объясняло то, чему каждый французский офицер сам был свидетелем тридцать раз во время битвы при Дьенбьенфу, и что заставляло старого армейского сержанта, такого как Абдеррахман Бен Салем, восхищаться врагом, заставившим его пройти по умирающим телам своих людей. Этот был тот вид фанатизма, которым обладало французское Сопротивление. Коммунисты очень охотно давали ответы на вопросы своих пленников. Все они содержались в дешевых на вид маленьких брошюрках, написанных на китайском языке, но также изданных на английском и французском языках и теперь старательно переведенных на вьетнамский. В основном, они были написаны китайским лидером, о котором большинство офицеров едва ли слышали, хотя они вели войну прямо рядом с его страной: Мао Цзедуном. Другие были написаны генеральным секретарем Вьетнамской коммунистической партии, Чыонг Тинем. Все они касались одной и той же темы, которую они называли «Революционной войной». Это не было, как думали французские офицеры, просто новым методом ведения малых войн, и это не имело почти ничего общего с боем, как они его знали. Но все эти труды, так же как и лекции политических комиссаров военнопленным, подчеркивали важность того, что они называли «народом» — огромной массы неграмотных крестьян, из которых была набрана их армия.

С каким-то испуганным восхищением офицеры французской армии наблюдали, как этот процесс воздействует на менее мотивированных сержантов, и особенно на нефранцузских солдат среди пленных. На самом деле, жестокости было немного, но было фантастическое сочетание повторяющегося утверждения определенных полуправд в сочетании с методичным вознаграждаем за хорошо усвоенные уроки и мягким наказанием за сопротивление процессу обучения в лучших традициях Павлова. Максимальный акцент был сделан на «групповом обучении» и «групповой дисциплине». Поскольку за каждое индивидуальное сопротивление учебному процессу вся группа подвергалась такому наказанию, как скажем, отказ в выдаче таблеток хинина, необходимых для борьбы с малярией, или от выдачи почты, которая как было известно прибыла в лагерь, или от посылок Красного креста, которые обеспечивали небольшое улучшение лагерной диеты, вскоре сами пленные начали оказывать избирательное давление на непокорных среди них, отказывающихся принять общую дисциплину. Те, кто оказывался совершенно невосприимчивыми к убеждениям, вскоре оказались переведенными в печально известный штрафной лагерь Ланг-Транг, из которого никто никогда не возвращался. Именно отец Жандель, капеллан 6-го колониального парашютного батальона, попавший в плен в 1952 году, суммировал опыт идеологической обработки в одном единственном, но красноречивом предложении: «Худшим было не умереть, а увидеть, как меняется твоя душа».

Именно это «изменение души» должно было оставить свой самый неизгладимый след на французских офицерах, переживших Дьенбьенфу. Не то, чтобы кто-то из них убедился, что коммунизм — это путь в будущее и что Запад философски неполноценен, но теперь они были твердо убеждены, что необходимо безжалостное применение того, что один советский писатель назвал «изнасилованием масс» и их преднамеренной и методичной подготовкой к предстоящим революционным задачам. Если бы между Вьетнамом и Алжиром было несколько лет передышки, эти офицеры, возможно, смогли бы переварить свой опыт, но этого не произошло. Через несколько месяцев после освобождения из лагерей военнопленных во Вьетнаме, они были втянуты в очередную «национально-освободительную войну» в Алжире, в нескольких сотнях миль от дома — и на этот раз, как они полагали, они играли наверняка. С холодной свирепостью, как алжирцы, так и французы, пережившие сеансы идеологической обработки коммунистов, начали использовать недавно изученную науку друг против друга. И когда казалось, что французский народ дома отказался принять идею еще двух десятилетий борьбы с повстанцами в Алжире, эти глубоко преданные офицеры решили применить методы Мао Цзэдуна к своей собственной стране.

Но они поняли Мао Цзэдуна неправильно. Французские офицеры, присоединившись к тому, что некоторое время называлось «Секретной армейской организацией» (OAS), ошибочно приняли миллион напуганных французских европейцев, проживающих в Алжире, за массовое население. Они забыли, что в Алжире девять миллионов мусульман их бы не поддержали, и что во Франции насчитывалось сорок восемь миллионов налогоплательщиков, которые не разделяли их идей. Но прежде чем они потерпели поражение во второй раз, они почти погрузили Францию в ту революционную войну, о которой они узнали в лагерях к востоку от Дьенбьенфу.

Бежавшие

В то время как 10 000 военнопленных шли на запад от Дьенбьенфу, горстка — семьдесят восемь, если быть точным — пробиралась сквозь джунгли к свободе. Их опыт убедительно показал, что если кто-то хочет спастись от врага в Индокитае, ему лучше быть коренным жителем, и желательно, из этого самого региона. Из общего числа беглецов было только девятнадцать европейцев. Из азиатов двенадцать из четырнадцати сержантов были представителями племен тай, а из сорока рядовых туземцами были тридцать два; то есть, они идеально вписывались в окружающее население. Остальные восемь не европейцев были вьетнамцами с равнин.

Европейские беглецы были еще более любопытной группой. Только один офицер совершил успешный побег, хотя несколько других пытались это сделать: это был неукротимый лейтенант Маковяк из 3-го батальона тай. Маковяк до последнего сражался вместе с десантниками на «Элиан», но когда их собирались захватить, он решил что есть еще шанс выжить и снова сражаться. Прекрасно владея языком тай, ему не составило труда в хаосе захвата лагеря проскользнуть через вражеские позиции и начать свой поход на запад. 31 мая, несколько потрепанный, но в боевой форме, Маковяк столкнулся с одним из французских партизанских отрядов, действующих в соседнем Лаосе.

Другие французские беглецы были еще более удивительными, поскольку среди них были, прежде всего, саперы из 31-го батальона и танкисты. Было также несколько иностранных легионеров (почти все они были с ОП «Изабель»), но лишь очень немногим из десантников удалось вырваться. Вероятно, это было связано с тем фактом, что их охраняли более тщательно, чем большинство пленных, а также с тем, что они находились в постоянных тяжелых боях на протяжении всего сражения и поэтому были в плохой физической форме, чтобы противостоять экстремальным опасностям побега. Вполне возможно, что были сотни людей, которые пытались бежать из идущих колонн, и которые, без сомнения, были схвачены или убиты алчными туземцами, желающими получить награду от Вьетминя, или заискивающими перед ним. Многие, вероятно, умерли от истощения где-нибудь в джунглях, и о них никто больше никогда не слышал.

Люди, которые без сомнения, лучше всех справились с побегом из Дьенбьенфу, были танкисты с ОП «Изабель». Они оставались вместе на протяжении всего побега, как французы, так и вьетнамцы, помогая друг другу, и хотя никто из них не проходил никакой подготовки для действий в джунглях, они прошли через них с честью. 10 мая небольшой, но все еще вооруженный отряд столкнулся с вражеским патрулем, но сумел оторваться от него, ценой оставленного в руках Вьетминя пленного, наводчика Балкона. Подкрепленные несколькими легионерами с ОП «Изабель», они продолжили двигаться в юго-западном направлении, но 13 мая их снова перехватил новый отряд Вьетминя. В последовавшей перестрелке они потеряли часть своих людей, но сержанты Ре и Тай, капралы Гунг, Талмон и Менай, а также рядовой вьетнамец Ван Ту, снова смогли прорваться. Наконец они добрались до деревень племени мео; мео, в отличие от тай, были враждебны Вьетминю. Мео помогли им найти плоты, и даже предоставили вооруженное сопровождение, и к концу мая выжившие из танкового взвода добрались до Мыонгсай. Они прошли пешим порядком 160 километров за двадцать дней.

Двум другим сержантам, Вилье и Не, из танкового эскадрона с основной позиции, 14 мая удалось сбежать из колонны пленных на шоссе №41. Не, как мы видели ранее, был ранен в Дьенбьенфу, но тем не менее, предпочел попытаться сбежать, а не гнить в лагере для военнопленных. В течение семи дней они шли сами по себе по широкой дуге северо-восточнее долины Дьенбьенфу, пока 21 мая они не встретили небольшую группу саперов в деревне Хюей Канг на границе между Вьетнамом и Лаосом, с видом на реку Нам-Нуа, которая, как они знали, приведет их к свободе. Их встреча с саперами привела к одному из самых впечатляющих побегов из Дьенбьенфу.

Саперам было приказано остаться в Дьенбьенфу, чтобы обеспечить основное техническое обслуживание в лагере. Вьетминь сначала приказал им идти в лагеря военнопленных, но уже 9 мая коммунисты осознали тот факт, что они не могут без серьезного риска разминировать долину, не прибегая к помощи специалистов. Аджюданы Рибек и Кабле, а также сержанты Жютель и Лерой вызвались добровольцами на эту работу, что позволяло им перемещаться во многих районах лагеря. 13 мая саперам сообщили, что их задача выполнена, и что они на следующий день отправятся по пути следования военнопленных. Насколько саперы знали, их лучший шанс на побег вот-вот исчезнет. К счастью, аджюдан Рибек нашел в тот день среди обломков хорошую французскую армейскую карту, а один из остальных сержантов украл немного сухарей и боевых пайков в другом месте. В 02.00 14 мая четверо человек исчезли в холмах на западе.

Шесть дней спустя небольшая группа достигла деревни под названием Бан Лой — не путайте с одноименным населенным пунктом вблизи Дьенбьенфу, расположенной примерно в тридцати километрах к юго-западу от Дьенбьенфу, на реке Нам-Юм. К своему ужасу, они обнаружили в деревне кого-то похожего на солдата Вьетминя, но это оказался лаосский рекрут из отряда Вьетминя, который вовсе не горел желанием вступать в бой с французами, продал им рыбу и рис и показал им путь к Хюей Канг. 21 мая они добрались до Хюей Канг, только чтобы найти Виллерса, Не и десантника Иностранного легиона по имени Хорст Киниц, как и нескольких солдат тай, под охраной одного бойца Вьетминя, вооруженного французским пистолетом-пулеметом MAT-49. Боец Вьетминя жестом пригласил саперов сесть и поесть вместе с ним и пленными. Это доброе дело не принесло ему никакой пользы, потому что французы после еды, набросились на своего охранника, вырубили его и забрали его пистолет-пулемет.

С тех пор они больше не рисковали. Покинув долину Нам-Нуа, они направились прямо на запад через джунгли, пересекли другой приток Нам-Нуа и попытались обойти деревни тай, которые, как было известно, заняты сторонниками Вьетминя, в надежде найти деревню мео, которые, как было известно, были дружественны французам. Но поздно вечером 22 мая в Хюэй Ванг, в семидесяти километрах к северо-западу от Дьенбьенфу, их увидели местные жители, и вскоре двое солдат Вьетминя, вооруженных винтовкой и автоматом, побежали за ними. Французы ранили обоих и забрали их оружие, но они были измотаны. К счастью, они наткнулись на небольшую деревушку мео, где нашли бывшего солдата из 6-го лаосского пехотного батальона, который предупредил их, что бы они не входили в близлежащий Муонг-Хуа, который снова был занят Вьетминем, и посоветовал им направиться в Мыонгсай. Не было никаких сомнений, что Мыонгсай все еще находится в руках французов — но он находился почти в 150 километрах отсюда и каждый из этих километров был покрыт высокогорными джунглями, а большинство районов были наводнены патрулями коммунистов или враждебными племенами тай.

Рибек и остальные отправились в Мыонгсай по чрезвычайно труднопроходимым тропам, где жили горцы-мео. 26 мая беглецы пересекли Нам-Хоу. Там, бывший лаосский солдат пообещал провести их в Мыонгсай за 3000 пиастров (в ту пору около 90 долларов), из которых они должны были заплатить ему половину сразу, а половину по прибытии; но как это часто бывало, туземец был не слишком уверен в своей дороге, и также боялся, что его поймают вместе с французами. Он шел с ними два дня, а затем бросил их в деревне мео Лай-Тияк. К тому времени большинство беглецов достигли предела своих физических возможностей. Их одежда была в лохмотьях, и большинство из них износили или потеряли обувь. Единственными, кто чувствовал себя способными продолжать путь, были Рибек и Виллерс, которые решили продолжить движение в направлении Мыонгсай. Мео очень хорошо относились к оставшимся французам и 31 мая сержанты Кабле, Жютель и Лерой почувствовали себя достаточно хорошо, чтобы продолжить движение в направлении Мыонгсай с помощью двух проводников из мео. Сержант Не и рядовой Киниц, однако, были слишком больны, чтобы идти с ними.

1 июня сержанты пересекли Нам-Пак и теперь знали, что они находятся всего в двух днях пути от Мыонгсай. Если только их совершенно не покинет удача, они были абсолютно уверены, что доберутся до безопасного места. Кое-где, действительно, присутствие французов уже давало о себе знать: местные жители подтвердили, что недавно замечали французские патрули, а также время от времени можно было услышать гул французского транспортного или разведывательного самолета. Наконец, в 15.30 3 июня послышался характерный «хлоп-хлоп» вертолетных винтов, и над ними появился вертолет американского производства H-19 французских ВВС, пилотируемый лейтенантом Блуэном. Дико размахивая руками и крича во всю глотку, хотя было ясно, что пилот не слышит их из-за шума своей машины, сержанты пытались следовать за вертолетом. Казалось, он их не заметил, но внезапно замер в воздухе, а затем начал медленно снижаться в облаке взбитой листвы и пыли. Через несколько часов была подобрана остальная часть группы.

Неподготовленные и не оснащенные для боев в джунглях, сержант Рибек и его люди преодолели почти 200 километров менее чем за три недели. Кроме того, сержант Не сумел пронести с собой свой фотоаппарат и таким образом, стал единственным французом, который привез с поля боя фотографии агонии Дьенбьенфу и самого побега. По иронии судьбы, «Ле Монд» от 27 мая 1954 года, указала их всех как подтвержденных военнопленных.

У других бежавших был другой опыт. Наводчик Жорж Налле из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, сбежал из своей колонны военнопленных ночью 15 мая и шел на запад, пока не достиг Наммеука в тридцати километрах к северу от Дьенбьенфу. Он соорудил бамбуковый плот и поплыл вверх по реке Нам-Меук в юго-западном направлении. 21 мая он наткнулся на дружественную деревню мео и туземцы вели его от деревни к деревне, пока 24 мая Налле не встретил четырех сержантов, в том числе, Сентенака из 6-го колониального парашютного батальона Бижара. Они двигались по самому северному маршруту в Мыонгсай, но их совершенно не впечатлял предстоящий 200-километровый путь. Они намеренно отдыхали в течение двух недель, разведывая местность, в которой находились, а затем, 8 июня, начали путь на юг. 2 июля их без малейших помех подобрал французский вертолет. Сержант Сентенак был в такой хорошей форме, что отказался от эвакуации, предпочтя остаться с отрядом партизан из племени мео. Сентенак пережил войну в Индокитае с семью ранениями, тридцатью наградами за храбрость и был посвящен в рыцари ордена Почетного легиона. И когда Бижар получил командование воздушно-десантным полком морской пехоты в Алжире, Сентенак снова служил с ним. Старший сержант Сентенак был убит 21 ноября 1957 года в Тимимуне, на краю Сахары, в перестрелке с бедуинами, поддерживающими дело алжирского национализма.

— Из всех нас, — сказал о нем полковник Бижар, — именно ему повезло больше всего, потому что ему удалось умереть так, как следовало, после того, как он прожил мучительную жизнь, которую он выбрал.

Азиаты среди беглецов, очевидно, лучше вписывались в окружающую среду, и следовательно, имели больше шансов сбежать. Таким образом, два вьетнамских капрала и два капрала из тай, вместо того, чтобы отправиться в Лаос решительно направились к дельте Красной реки — и достигли ее без проблем к 10 июля. Можно представить себе крайнее изумление командира поста Винь-Йен, когда капралы Хоанг Ван Туйет и Дуонг Ван Ньен доложили ему о прибытии, после пересечения почти 300 километров прочно удерживаемой врагом территории.

Рядовой Тра Нгон из 2-й роты 8-го ударного парашютного батальона, сбежал 11 мая, вместе со старшим сержантом, капралом и шестью вьетнамскими десантниками. Застигнутые врасплох 16 мая у водопоя в десяти километрах к северу от Дьенбьенфу, Тран Нгон и один десантник сбежали, но теперь держались подальше от всех деревень. Они прошли пять дней без еды, пока не нашли туземца, продавшего им два фунта риса за 600 пиастров (18 долларов) и указавшего им дружественную деревню мео в шести днях пути. Они добрались в состоянии полного изнеможения, но им посчастливилось быть подобранными в начале июня отрядом партизан во главе с французами.

И наконец, был случай с сержантом Хоангом Ван Тьенгом. Тьенг был переводчиком во французской разведке, а Вьетминь, по понятным причинам, был далек от нежности с любым личным составом разведки. Как только 7 мая стало очевидно, что Дьенбьенфу падет, Тьенг и другие его соратники переоделись в одежду племени тай, в надежде, что их примут за местных туземцев, застрявших внутри укрепрайона. Чтобы усилить свою маскировку, Тьенг взял с собой в путь одну из лаосских женщин, бывшую женой погибшего солдата-туземца и оба отправились в долгий пусть на запад. Но лаосская женщина была просто не в состоянии выдержать тяготы пути по рекам и горам с небольшим запасом пищи, если таковая вообще имелась. Она становилась все слабее и слабее и в один прекрасный день, просто не смогла дальше идти. Но к тому времени сержант Тьенг был уверен, что достиг дружественной территории и что ему больше не нужна лаосская женщина в качестве маскировки. Он оставил ее умирать и через несколько дней без проблем добрался до Мыонгсай.

И был сержант Сегюн, бывший рядовым 4 января, капралом 1 марта и сержантом 1 мая, который был дважды ранен в той выгребной яме, которой был опорный пункт «Вьем». Он сбежал 8 мая и девятнадцать дней шел один на юго-запад в направлении Меконга. Ему почти это удалось, но 28 мая он был захвачен Вьетминем всего в восьмидесяти километрах от Луангпрабанга. Он весил ровно восемьдесят один фунт, когда 26 августа 1954 захватчики передали его французам.

Мертвые

Тела около 8000 солдат Вьетминя и более 2000 солдат Французского союза похоронены в красноватой земле долины Дьенбьенфу. Но ни один внушительный памятник, будь то французский или Вьетминя, не воздает должное 10 000 погибшим здесь, которые возможно, сделали для определения судьбы мира больше чем солдаты при Азенкуре, Ватерлоо или Сталинграде. Конечно, у подножия «Элиан» есть небольшое кладбище Вьетнамской Народной армии, на котором покоится около 500 тел, и есть два небольших памятника: один на «Беатрис», а другой на злополучном «Элиан-2». Тот, что на «Элиан», расположен у подножия все еще сохранившегося баньянового дерева.

Но французское кладбище, выкопанное бульдозерами рядом с госпиталем доктора Гровена и используемое до тех пор, пока захоронение одного тела не обходилось в еще две жизни, полностью исчезло под действием муссонных потопов и тропической растительности. Кресты — ибо на могилах устанавливали кресты, по крайней мере, в начале битвы (а позже появились короткие колья, по крайней мере, с вырезанными армейским номером) — постепенно использовались местными жителями в качестве дров, не из жеста ненависти, а просто из удобства.

Странным образом, погибшие в Дьенбьенфу стали первыми жертвами второй войны в Индокитае. Соглашение о прекращении огня, подписанное в июле 1954 года в Женеве, предусматривало, что обе стороны будут уполномочены использовать группы по регистрации могил в зоне друг друга с целью перемещения погибших на войне на соответствующие кладбища. Позже было подписано специальное соглашение, которое предусматривало создание постоянных кладбищ обеими сторонами, как в Южном, так и в Северном Вьетнаме. Для Дьенбьенфу Соглашение №24 предусматривало создание обширного склепа в долине. Французы, учитывая доступные им технические средства, также предприняли перемещение тел противника, которые они найдут в долине, точно так же, как обширные кладбища Вердена во Франции также служат местом упокоения и для противника.

В мае 1955 года, ровно через год после окончания битвы, власти Северного Вьетнама разрешили капитану французской армии Полю Бельмону и лейтенанту Нгуену Ван Саю из армии Южного Вьетнама вернуться в Дьенбьенфу и начать там предварительную регистрацию и обследования, необходимые для перемещения захоронений. В то время следы сражения были еще свежи и с помощью информации, предоставленной им выжившими командирами французских подразделений, два офицера смогли очень быстро идентифицировать 639 могил. С помощью местных рабочих, предоставленных им противником, два офицера начали закладывать фундамент для оссуария, который должен был содержать останки 5000 человек. Какое-то время, казалось что поле битвы при Дьенбьенфу, благодаря пониманию высшего командования Народной армии и самоотдаче французов, обретет вид «священной земли», как и подобает месту, где навсегда определилась судьба одной нации и роль в мире другой.

Но теперь в Сайгоне царил новый дух, там сформировалось недавно отделившееся, но полностью независимое государство Южного Вьетнама. Его лидер Нго Динь Дьем, правительство которого не подписало Женевское соглашение о прекращении огня, в одностороннем порядке решил что миссиям по захоронениям Вьетминя не будет разрешено перемещаться по Южному Вьетнаму и что кладбища их войск и памятники, воздвигнутые в честь их погибших, будут снесены. Это было лишь незначительное нарушение среди многих нарушений положений о прекращении огня, в которых были повинны обе стороны и которые должны были привести ко второй войне в Индокитае.

С полной предсказуемостью Северный Вьетнам немедленно воспользовался действиями Сайгона, чтобы отказать французской группе по регистрации захоронений в праве продолжать свою работу в долине. Таким образом, 10 000 погибших в Дьенбьенфу были оставлены гнить так же, как они сражались и погибли — внутри или перед разрушенными блиндажами на «Беатрис», вокруг линии траншей и форта «Габриэль», на похожих на соски выступах грудеподобного «Доминик», на склонах и в кратере «Элиан», в разрушенных блиндажах «метро», болотистых низинах «Югетт», «Клодин» и «Изабель», в орудийных двориках артиллерии и разбитых кабинах сбитых самолетов. Большинство французских мертвецов, подобно королевским особам, закутаны в шелковые саваны. Парашютный шелк, как и мужество, был одним из самых распространенных вещей в Дьенбьенфу, причем с обеих сторон.

Когда Жюль Руа заметил в 1962 году генералу Зиапу, что следовало что-то сделать для погибших в долине, главнокомандующий коммунистов пообещал, что будут предприняты усилия для захоронения погибших французов и что французам будет разрешено установить памятник в их честь. Из этого ничего не вышло, но Зиап еще может выполнить свое обещание. После окончания второй войны в Индокитае.

Глава 12. Эпилог

Как и в большинстве проигранных сражений, самая захватывающая часть борьбы за Дьенбьенфу — это серия «возможных событий», которые можно извлечь из отчетов выживших старших офицеров. Каждый из них, похоже, считает, что конкретный недостаток в материально-техническом обеспечении. или незначительная тактическая ошибка стали решающими факторами, которые в конечном итоге обрекли Дьенбьенфу на поражение. Кроме того, существуют мифы, распространяемые сторонними наблюдателями. Один из наиболее распространенных заключается в том, что французы «не ведали, что творили», например, что их разведка ошиблась. Как мы видели, французское верховное командование знало с точностью до десяти процентов, какова будет численность пехоты противника.

Другой широко распространенный миф продолжает ссылаться на «17 батальонов (французской) пехоты», с которыми столкнулись «в общей сложности 40 000 человек». Как было показано ранее, четыре батальона исчезли с карты боевых действий в течение сорока восьми часов (3-й батальон 13-й полубригады Иностранного батальона, 3-й батальон тай, и, практически, 2-й батальон тай и 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров), а недостаточные даже для восполнения потерь пополнения десантниками прибывали по частям в течение трех месяцев. Через Дьенбьенфу прошли семнадцать батальонов, но там никогда не было развернуто более десяти одновременно. С другой стороны, Вьетминь поддерживал почти постоянную численность четырех дивизий в районе боевых действий.

Наконец, существует миф о Дьенбьенфу, как о «немецкой битве», в которой немцы, как говорили, «на самом деле составляли почти половину французских войск». Статическое приложение положит этому конец навсегда. 12 марта 1954 года — за день до того, как битва началась всерьез — в укрепрайоне находилось в общей сложности 2969 иностранных легионеров из гарнизона численностью 10 814 человек. Из сброшенных с парашютом почти 4300 человек, к Иностранному легиону принадлежали в общей сложности 962 человека. Даже если ошибочно предположить (среди легионеров в Дьенбьенфу важную часть составляли представители Испании и Восточной Европы), что 50 процентов легионеров были немцами, то только 1900 человек из более чем 15 000, участвовавших в битве, могли быть немецкого происхождения. Но старые мифы, особенно подкрепляемые предрассудками, умирают с трудом.

Вьетминь, однако, намного превзошел оценки французской разведки по количеству артиллерийских орудий и артиллерийских снарядов, которые им удалось доставить в долину. Известно, что каждый пехотный полк Вьетминя располагал одной батареей из четырех 75-мм горных гаубиц и одной батареей тяжелых 120-мм минометов. Было также известно, что 351-я дивизия могла выставить три 105-мм гаубичных дивизиона, состоящих из трех батарей по четыре орудия в каждой. В действительности, в распоряжении противника в Дьенбьенфу имелось 144 орудия, не считая по меньшей мере тридцати 75-мм безоткатных орудий, около тридцати шести тяжелых зенитных орудий, и в последние несколько дней сражения, от двенадцати до шестнадцати шестиствольных реактивных установок «Катюша».

Более роковая ошибка в оценках французской разведки произошла, когда Шестой отдел оценил запасы артиллерийских боеприпасов Вьетминя в общей сложности в 25 000 снарядов и рассчитывал, что французские военно-воздушные силы предотвратят поступление на поле боя большего количества боеприпасов. В то время как некоторые оценки количества боеприпасов Вьетминя, приведенные позже, достигли невероятного уровня в 350 000 снарядов, по результатам наблюдений французских артиллеристов, кажется, достоверно установлено, что противник выпустил в общей сложности 103 000 снарядов калибра 75-мм и выше, из которых удручающие 12 000 снарядов были неверно сброшенными грузами франко-американской системы снабжения. Для сравнения, французы, более или менее точно, израсходовали 38 500 снарядов в дни осады с ноября 1953 года по 13 марта 1954 года; и они выпустили в общей сложности 93 000 снарядов аналогичных калибров в период настоящего сражения. Французов, безусловно, превосходили в вооружении на земле три к одному, но у них была воздушная огневая мощь и десять танков. Поэтому, не совсем верно утверждать что французы потеряли Дьенбьенфу просто потому, что они оказались в районе, где огневая мощь противника намного превосходила их . В Дьенбьенфу многое пошло не так. Дисбаланс в огневой мощи между двумя противниками был не самым худшим из них.

С другой стороны, мне может быть никаких сомнений в том, что французы полностью проиграли битву в логистике. Они оказались неспособны (и в этом был ужасно важный урок для американцев, воюющих во Вьетнаме в 1965-67 годах) перекрыть поток снабжения коммунистов в долину. Вьетминь имел в своем распоряжении в общей сложности 600 советских 2,5 грузовиков «Молотов» (ГАЗ-51, прим. перев.), для которых десяткам тысяч кули пришлось строить едва проходимые дороги и речные паромы. Но основой системы снабжения были плотные людские колонны, катящие груз на велосипедах. Перевозя зачастую по 200 килограмм груза на обычном велосипеде, сиденье которого было заменено короткой палкой, а руль удлинен другой палкой, позволяющей легко управлять транспортным средством даже при большой загрузке, снабженцы Вьетминя доставили 8286 тонн грузов на 600 миль джунглей из Китая в Дьенбьенфу: 4620 тонн нефтепродуктов, 1360 тонн боеприпасов, 46 тонн запасного оружия и 2260 тонн расходных материалов, в том числе 1700 тонн риса, из которых 400 были съедены колоннами перевозчиков в походе. В отличие от того, что происходит во время второй войны в Индокитае, где тропа Хо Ши Мина не начинается и не заканчивается в одной конкретной точке (как это было в случае с системой снабжения в Дьенбьенфу), ВВС Франции смогли сосредоточить свои усилия по пересечению поставок на относительно хорошо известном и довольно хорошо очерченном маршруте. Их неспособность сколько-нибудь существенно помешать операциям коммунистов по снабжению, несомненно, отчасти объяснялось небольшим количеством самолетов и тоннажем бомб, которые могли быть задействованы ничтожно малыми французскими военно-воздушными силами для этой задачи. Но следует помнить, что всего за год до этого могущественные военно-воздушные силы США на Дальнем Востоке (FEAF) также не смогли поставить на колени китайскую и северокорейскую системы снабжения, несмотря на тот факт, что сотни американских тяжелых и средних бомбардировщиков были задействованы в течение года в круглосуточных усилиях по пресечению снабжения, получивших название «Операция Удушение».

С французской стороны оценки поставок, сброшенных с парашютами на Дьенбьенфу с 13 марта по 7 мая, варьировались от 6410 до 6900 тонн, а ежедневные оценки — от 117 тонн до 123 тонн; но фактически полученные пригодные для использования грузы, сократили их примерно до 100 тонн в день. Хотя этого было недостаточно, это было намного больше, чем любая осажденная крепость получила во время Второй мировой войны, от Коррехидора до Сталинграда. Фактически, в своем анализе битвы служба тыла спрашивала, «не заключалось ли, в конечном счете, реальное узкое место в примитивных возможностях сбора припасов» осажденного укрепрайона, а не в ограниченном количестве полученных припасов? Этот момент заслуживает более пристального изучения, поскольку аналогичные ситуации, скорее всего, повторятся в других войнах такого типа. Учитывая постоянно уменьшающийся размер периметра обороны и, следовательно, крайне ограниченное количество полезного воздушного пространства над крепостью, доступного для сброса припасов, на первый взгляд, казалось бы разумным сбрасывать максимально возможный груз с самого большого имеющегося в наличии самолета. Однако, совершенно очевидно, что с усилением прицельного артиллерийского огня по всей площади укрепрайона стало невозможно перемещать даже электрические генераторы весом в одну тонну, не говоря об отдельных пятитонных паллетах, с которыми легко могли справиться «Летающие вагоны». Дьенбьенфу попал в порочный круг, в котором поддержание более широких зон сброса снабжения потребовало бы присутствия большего количества войск, а большее количество войск потребовало бы дальнейшего увеличения количества сбрасываемых грузов снабжения.

Но здесь мы подходим к более важным вариантам того, что могло бы произойти в битве при Дьенбьенфу. В Дьенбьенфу находилось по меньшей мере 3000-4000 «внутренних дезертиров» — туземцев, вьетнамцев, североафриканцев, а также несколько французов и иностранных легионеров, которые решили пересидеть битву в крысиных норах вдоль берегов Нам-Юма. Десять лет спустя полковник Бижар все еще верил, что с таким же количеством войск, которые имелись в Дьенбьенфу, но первоклассного качества, французы смогли бы пережить битву.

— Если бы вы дали мне 10 000 эсэсовцев, — сказал Бижар автору через десять лет после битвы, — мы бы выстояли.

Здесь невозможно снять ответственность с генерала Рене Коньи, французского командующего войсками Северного Вьетнама. Как мы видели, он никогда не был в восторге от идеи Дьенбьенфу, и считал дельту Красной реки с центральными городами Ханой и Хайфон, тремя миллионами тонн риса и девятью миллионами человек гораздо более важной для французского дела, чем заброшенная долина на самой периферии его командования. Он не хотел лишать себя своих лучших войск и лучших командиров ради укрепления Дьенбьенфу и неоднократно подчеркивал генералу Наварру, что битва при Дьенбьенфу должна вестись на уровне всего театра военных действий в Индокитае, а не только в Тонкине. Имеющиеся свидетельства не говорят о том, что генерал де Кастр был особенно осведомлен о своих собственных кадровых проблемах или даже встревожен ими. Поначалу, пока Дьенбьенфу должен был оставаться плацдармом для наступательных операций в глубине высокогорных джунглей тай, было достаточно оснований, чтобы держать поблизости отряды племен тай, даже если они представляли собой сомнительную боевую ценность. Что касается североафриканцев, то многие французские офицеры, включая де Кастра и Лангле, командовали ими в прошлом и гордились тем, что хорошо их знали. Североафриканцы хорошо сражались за Францию в течение ста лет, и они хорошо сражались в других местах Индокитая. Не было никаких оснований полагать, что сейчас они дрогнут. Но они это сделали — просто потому, что это была ужасно долгая и кровопролитная война и они от нее устали. Это была война очень далеко от дома, и часто они становились объектом интенсивной пропаганды, призывающей их прекратить борьбу в колониальных войнах Франции.

Многие из уцелевших старших командиров в Дьенбьенфу с горечью утверждали, что дополнительная группа из двух хороших батальонов, несомненно, смогла бы спасти опорные пункты «Габриэль» и «Анн-Мари» в середине марта, которые прикрывали жизненно важный аэродром; и что даже один резервный батальон, имевшийся 30 марта, мог отбить «Доминик-1» и «Доминик-2» у ошеломленного врага и удерживать их так же долго как «Элиан» — таким образом, прикрывая центр Дьенбьенфу от огня прямой наводкой.

В своем отчете выжившие из бронетанкового эскадрона утверждали, что подразделение полной численности, с семнадцатью танками вместо десяти, могло легко поддерживать связь с «Изабель» и «Габриэль» (по-видимому, никто особо не задумывался, чтобы отстаивать «Беатрис», который вероятно, и не следовало занимать с самого начала); могло легко отбить «Доминик-2» и защитить взлетно-посадочную полосу; и могли, как часто делали американцы в Корее и на Филиппинах против японцев, использоваться в ближнем бою против окопавшейся артиллерии коммунистов. Можно было бы организовать настоящие команды поиска и уничтожения с помощью комбинации танков и пикирующих бомбардировщиков, для выслеживания позиций батарей коммунистов. Как показал успешный прорыв 28 марта, такие хорошо скоординированные удары могли бы уничтожить большую часть опасной легкой зенитной артиллерии, которая так сильно затрудняла доставку грузов снабжения и быстро сделала аэродром непригодным для использования. Вопрос о том, действительно ли такой увеличенный танковый эскадрон изменил бы баланс сил в оборонительном сражении, вполне может остаться одним из самых мучительных «возможных вариантов» во всей борьбе за долину.

Еще одним провалом — и похоже, это был провал как французов, так и американцев — была полная недооценка зенитной артиллерии противника. Поскольку война в Корее закончилась всего за несколько месяцев до начала битвы за Дьенбьенфу, к тому времени, вероятно, было невозможно оценить в полной мере смертоносную эффективность зенитной артиллерии, на долю которой пришлось 816 сбитых самолетов, в сравнении с 147 самолетами союзников, сбитыми в воздушных боях. А в Корее, как и в случае с Дьенбьенфу, удары по подавлению зенитных орудий обычно загоняли расчеты противника в укрытия, но редко уничтожали вражеское вооружение. Тем не менее, миф о том, что обычный огонь легких зениток и даже «огневая завеса» массированным огнем стрелкового оружия не могут серьезно повредить высокотехнологичные самолеты, был настолько прочно закреплен в умах стратегов американских воздушных сил, что еще в 1962 году, вновь обращаясь к проблеме Вьетнама, они решительно утверждали, что «повстанцы в джунглях не имеют средств обнаружения или перехвата, так что превосходство в воздухе практически гарантировано». Недавние потери самолетов над Вьетнамом, вероятно, лишили их этого представления. Но в 1953-54 годах французы полностью доверяли своим американским наставникам. Они заплатили за эту ошибку в общей сложности, 48 самолетами, сбитыми над долиной, еще 14 уничтоженными на земле в Дьенбьенфу и 167, получившими повреждения над долиной от зенитного огня противника. Учитывая, что эти потери были нанесены за пять месяцев военно-воздушным силам, которые никогда не располагали для Дьенбьенфу более чем 100 транспортными самолетами и самолетами-разведчиками и 75 боевыми самолетами, они были чрезвычайно тяжелыми.

Дьенбьенфу, как и почти все остальные осажденные крепости, в конце концов, погиб из-за нехватки снабжения. В этой книге четко показаны несколько случаев, когда успешные контратаки были прекращены из-за отсутствия боеприпасов для их поддержки. «Элиан», выдержавший все атаки вражеской пехоты, недели интенсивных артиллерийских обстрелов и даже подземную мину, в конце концов, пал потому, что у его гарнизона закончились боеприпасы. Если какую-то конкретную группу вражеских солдат следует считать незаменимой для победы, то это должны быть зенитчики Вьетминя и их китайские инструкторы.

Когда все было сказано о многих крупных и мелких ошибках, которые привели к разгрому французов при Дьенбьенфу (плохо спланированные контратаки, непрочно построенные полевые укрепления, недооценка вражеской зенитной артиллерии и даже выбор самого района сражения), один единственный факт выделяется среди всех остальных. Авиация в более крупных масштабах, чем она имелась в наличии в то время, не смогла бы изменить ход войны в Индокитае, но она спасла бы Дьенбьенфу.

Французские обозреватели битвы, независимо от их собственной преданности службе, похоже, согласны с этим. Председатель правительственной комиссии Франции по расследованию битвы при Дьенбьенфу, генерал армии Катру, позже сказал — и нет сомнений, что его заявление отражает общий смысл все еще сверхсекретного доклада что «… единственный шанс на спасение героического гарнизона зависел от массированного вмешательства флота американских бомбардировщиков, базирующихся как на авианосцах ВМС США, так и на Филиппинах. Предпринятая примерно тремя-четырьмя сотнями тяжелых самолетов, эта операция, по мнению экспертов, разгромила бы организацию (осады) Вьетминя, и несомненно, изменила бы ход событий».

На пресс-конференции, проведенной генералом де Кастром по возвращении из плена, командир павшего укрепрайона также заявил, что массированное американское воздушное вмешательство «по всей вероятности» позволило бы ему перехватить инициативу.

И наконец, генерал Эли, сменивший Наварра после того, как тот был отстранен от командования, и который по сей день известен как один из самых проамериканских из всех французских старших офицеров, оценил роль нехватки воздушной мощи в решающий момент в следующих терминах:

«Я искренне верю, что, если бы я был главнокомандующим в то время, я бы не принял того же решения, что и генерал Наварр, но я был бы совершенно неспособен сказать тогда, что произошло бы с ситуацией в Лаосе и Тонкине. С другой стороны, если бы по какой-то неожиданной случайности, которая часто играет решающую роль в войне, Дьенбьенфу не пал — если бы только укрепрайон был бы выведен (из вражеского окружения) американским воздушным вмешательством — разве тогда выбор, сделанный Наварром не считался бы по сей день гениальным ходом? И разве те, кто осудил его с тех пор, не пытались бы разделить с ним авторство этой операции?»

Эти различные точки зрения порождают два дополнительных вопроса:

1. Почему Франция сама не предоставила своим вооруженным силам в Индокитае достаточные военно-воздушные силы?

2. Почему Соединенные Штаты, прекрасно зная, что поставлено на карту, в конце концов, не смогли предоставить недостающую воздушную мощь?

Как было показано ранее, ответ на первый вопрос частично восходит ко всей французской военной структуре после Второй мировой войны. Франция, побежденная и оккупированная немцами с 1940 по 1944 год, создала военно-воздушные силы «Свободной Франции» в Великобритании, Северной Африке и Италии — и, в конечном счете, даже в России, которые включали в себя в качестве основы 330 американских легких и средних бомбардировщиков (самый крупный тип — Б-26) и 723 истребителя американского производства. К этим силам необходимо добавить несколько эскадрилий «Свободной Франции», вооруженных британскими «Спитфайрами» и две боевые группы, действующие на Русском фронте с «Штурмовиками» советского производства. (Явная ошибка автора, если речь идет о авиаполке «Нормандия-Неман», воевавшем на советских истребителях ЯК. Прим. перев.)

Когда началась война в Индокитае, сначала считалось, что она относится к классическому колониальному типу, и поэтому туда были отправлены только транспортные самолеты и несколько эскадрилий истребителей. Когда стало очевидно, что потребуются бомбардировщики, выяснилось, что миссия Франции в рамках новой структуры НАТО не предусматривала создание отдельных сил французских бомбардировщиков, а отводила Франции исключительно пассивную роль в области тактической поддержки и противовоздушной обороны. Фактически, в первые годы существования НАТО, бомбардировочными силами располагали только Великобритания и США. За исключением двух эскадрилий французского военно-морского флота на четырехмоторных «Приватирах», французы даже не располагали самолетами, способными обеспечить учебное ядро для экипажей тяжелых бомбардировщиков. В этот конкретном смысле (и на этот аргумент сейчас часто ссылаются французские официальные лица, выступающие против «подчинения» французских национальных интересов общим требованиям альянса НАТО) сама модернизация французских истребительных сил в рамках НАТО в полностью оснащенные реактивными самолетами, предотвратила использование этих сил в Индокитае, поскольку в этой стране практически не было аэродромов, способных обеспечить эффективное обслуживание крупных соединений реактивной авиации. Американцам потребовались невероятно огромные военные и промышленные усилия в период 1965-66 годов, чтобы обеспечить только Южный Вьетнам такой инфраструктурой.

Кроме того, даже высокопоставленные французские чиновники признают, что как военные, так и французское правительство того времени допустили ряд серьезных ошибок. С военной точки зрения важность бомбардировщиков сильно недооценивалась до самого последнего времени, и использование реактивных самолетов в такой роли считается, ввиду их высокой скорости, совершенно неэкономичным, если не неосуществимым. Эдуард Фредерик Дюпон, давний консервативный член французского парламента и министр по делам ассоциированных государств Индокитая в решающий период 1954 года, позже обвинил французских военных как в тактической слепоте, так и в чрезмерной робости в заявлении своих требований:

«Четыре года должно было пройти, прежде чем стало понятно, что для такого рода войны требуются речные корабли и вертолеты. Тяжелая бомбардировочная авиация, отсутствие которой привело к (падению) Дьенбьенфу, никогда не запрашивалась исполнительными властями у законодателей, которые отправлялись с миссиями в Индокитай. И когда мы наконец получили самолеты, выяснилось, что не хватает необходимых тренировочных площадок и ремонтных бригад».

Хотя это утверждение, без сомнения, содержит изрядную долю истины, генерал Шарль Лозен, командующий французскими ВВС на Дальнем Востоке во время битвы при Дьенбьенфу, в своем первом сверхсекретном отчете о сражении, должен был напомнить своему начальству во Франции, что он сообщил о серьезных недостатках самолетов и личного состава ВВС, преобладающих в Индокитае, как только принял командование 30 июня 1953 года и что французский парламент отклонил скромный бюджетный запрос в размере 18,4 миллиона долларов на строительство и благоустройство аэродромов в Индокитае на 1953-54 финансовый год. Конечным результатом этого сочетания французских ошибок в суждениях и противоречивых обязательств НАТО стало то, что французы не смогли полностью задействовать устаревшие самолеты, которые стали доступны им благодаря интенсивной американской помощи в последнюю минуту. Кроме того, и это также была цена, которую французам пришлось заплатить за собственное поражение во Второй мировой войне, очень мало французских старших офицеров обладали достаточным опытом командования, чтобы разумно использовать имеющиеся военно-воздушные силы.

Это отчетливо ощущали командиры ВВС в Индокитае. Генерал Люсьен-Макс Шассен, предшественник Лозена, написал в своем собственном отчете об окончании миссии от 14 июня 1953 года (то есть, за шесть месяцев до начала битвы при Дьенбьенфу), что французское верховное командование в Индокитае, в котором доминировали офицеры сухопутных войск, регулярно совершало «две серьезные ошибки» в использовании своей авиации. Одна из них заключалась в том, что самолеты всегда запрашивались по частям, в результате чего каждый наземный командир в конечном итоге действовал со своими «личными» военно-воздушными силами; а другая заключалась в том, что ни военно-воздушные силы, ни военно-морской флот никогда фактически не участвовали в общем планировании самой войны. Точно так же, как французы не знали как использовать свои танки в 1940 году, они не знали как использовать свои военно-воздушные силы в 1954 году. Большая часть причин, по которым был потерян Дьенбьенфу, лежит прямо тут.

Но даже учитывая все это, менее 100 боевых самолетов, независимо от того, насколько хорошо они были развернуты и насколько агрессивно использовались и управлялись, не могли изменить судьбу войны в Индокитае или даже в долине Дьенбьенфу. Небольшое сравнение с ситуацией, сложившейся в Корее с 1950 по 1953 год и во время второй войны в Индокитае в 1965-66 годах, делает это совершенно очевидным. В Корее к июлю 1953 года военно-воздушным силам США на Дальнем Востоке подчинялись 1536 американских самолетов и самолетов союзников. К середине 1966 года Соединенные Штаты развернули для использования во Вьетнаме около 1700 вертолетов (большинство из них вооруженные), около 700 самолетов поддержки (транспортных и разведывательных самолетов), 400 боевых самолетов ВМС США и около 1000 самолетов ВВС США в самой стране. К этим самолетам следует добавить 400 самолетов ВВС Вьетнама и 35 самолетов Королевских ВВС Лаоса, которые действуют против линий снабжения коммунистов. Кроме того, около 90 тяжелых бомбардировщиков Б-52 поддерживают войну во Вьетнаме со своей базы на Гуаме.

Что это означает с точки зрения фактической эффективности, можно легко догадаться. За 167 дней осады Дьенбьенфу с 20 ноября 1953 года по 8 мая 1954 года в интересах Дьенбьенфу было совершено в общей сложности 10 400 вылетов. Из них 6700 были задачами по снабжению или транспортировке войск, а 3700 — боевыми. Из последних 1267 были совершены французскими военно-морскими силами. В начале 1966 года еженедельное число вылетов американских самолетов во Вьетнаме часто превышало отметку в 25 000! Один-единственный пример из второй войны в Индокитае ясно иллюстрирует, что можно сделать, когда авиация доступна в практически неограниченных количествах. Во время боев вокруг совершенно незначительного лагеря сил специального назначения в Плейми, треугольного глинобитного форта, удерживаемого 300 горцами и двенадцатью американцами, дружественные боевые самолеты совершали 240 вылетов в день. Дьенбьенфу с его 15 000 человек считал, что ему чрезвычайно повезло, если за 24 часа было совершено в общей сложности сорок боевых вылетов.

В таком случае, возникает вопрос о том, привела бы крупная американская воздушная операция в районе Дьенбьенфу в 1954 году к желаемому военному результату, и следовательно, к достойному политическому результату в Женеве. Ответ — да. Например, невероятная насыщенность американской авиацией в Южном Вьетнаме в 1965-66 годах несколько раз спасала американские и южновьетнамские войска от катастрофы, когда гораздо более опытные в боях и знающие джунгли южновьетнамские вьетконговцы или войска Народной армии Северного Вьетнама задавали им сильную трёпку.

Даже в узкой области снабжения по воздуху, расширенные американские усилия в ограниченном масштабе позволили бы одновременно поддерживать уровень снабжения в Дьенбьенфу и адекватно усилить отряд «Кондор» полковника де Кревкера, пробивавшегося через лаосские джунгли в направлении долины. Эти силы снабжения могли быть американскими, даже не вовлекая Соединенные Штаты в расширение войны в Индокитае. В 1965-66 годах в Южном Вьетнаме были проведены десятки наземных операций, в ходе которых внезапное усиление позиций десантным батальоном или почти полное уничтожение вражеских складов звеном Б-52-х, изменяли исход местного сражения. Можно себе только представить, что мог бы сделать флот американских Б-52 с районом складов Вьетминя в Туанжао, или с артиллерийскими батареями коммунистов к западу от «Клодин»; и с толпами пехоты Вьетминя, выходящими из окопов под ОП «Доминик» и «Элиан».

Десять лет спустя Жорж Бидо, который был министром иностранных дел Франции во времена Дьенбьенфу и который сейчас находится в изгнании в Бразилии за свою подрывную деятельность против французского правительства генерала де Голля, едко прокомментировал в своих мемуарах. что политика просчитанного риска покойного госсекретаря Даллеса была такой, которая «включала в себя большие расчеты — но без рисков», и что нынешние риски, которые Соединенные Штаты должны нести почти в одиночку во Вьетнаме «исходят оттуда».

Хотя это вполне может быть чрезмерным упрощением ситуации, нет никаких сомнений в том, что именно поражение французов при Дьенбьенфу придало всей ситуации на Индокитайском полуострове особенно нестабильный характер. Другие колониальные нации покинули бывшие владения под давлением, а некоторые (включая Францию в Алжире и Великобританию на Кипре), в конце концов, эвакуировали колонии после длительных и кровопролитных войн, не приведших ни к какому результату. Но только в Дьенбьенфу колониальная держава недавно потерпела поражение на открытом поле боя от подчиненной нации. Ибо жертва Дьенбьенфу не спасла даже дельту Красной реки, которую генерал Коньи хотел защитить любой ценой. Вокруг самой дельты осталось достаточно войск Народной армии, чтобы начать страшное контрнаступление, которое доставит ее врагу в качестве главного приза войны. 28 июня 1954 года генерал Эли приказал эвакуировать всю южную часть дельты Красной реки, включая два стойких католических епископства Фат-Дьем и Буи-Чу; все французские позиции в Северном Вьетнаме теперь сводились к узкому коридору по обе стороны линии жизни Ханой — Хайфон. В Южном Вьетнаме ситуация впервые ухудшалась так быстро: подразделения вьетнамской армии во многих местах дезертировали, а французские госпитали были переполнены ранеными прибывающими из зон, которые вот-вот должны были быть оставлены.

Дьенбьенфу для Вьетминя был как военной победой над французами, так и политической победой над Соединенными Штатами. Как отмечал автор в другом месте, американская политика была бы более соответствующей практическим реалиям послевоенной эпохи и давним идеалам антиколониализма, которые Соединенные Штаты постоянно исповедовали, если бы на Францию было оказано, по крайней мере, такое же давление, чтобы прийти к скорейшему понимаю вьетнамского национализма, какое было оказано например, на Нидерланды в отношении Индонезии и на Великобританию в отношении Индии. Вопреки преобладающему непониманию фактов, которые легко проясняются при чтении опубликованных документов Госдепартамента того времени, эта кажущаяся снисходительная политика в отношении Франции не была вызвана ни чрезмерной франкофилией в Госдепартаменте, ни опасениями бунтарства французов в НАТО. Последняя была создана только в 1949 году, в то время когда война в Индокитае уже переросла в крупный конфликт; и те же самые опасения по поводу бунтарства могли возникнуть в связи с Голландией или Великобританией, но не помешали Соединенным Штатам, например, полностью поссориться с Великобританией из-за политики последней в отношении Палестины.

Я должен отдать должное известному комментатору и специалисту по иностранным делам Франции Дэвиду Шенбранну за то, что он лично обратил мое внимание на особый аспект вьетнамского кризиса, который отличает его от других послевоенных войн за деколонизацию: к тому времени, когда Соединенные Штаты всерьез заинтересовались борьбой в Индокитае, материковый Китай перешел к коммунистам, и Вашингтон был в отчаянном поиске союзников — любых союзников, включая французских колониалистов в Индокитае и британских колониалистов в Малайзии — для обеспечения второй линии, «отсечной позиции» на Дальнем Востоке. Речь госсекретаря Дина Ачесона «Кризис в Азии» в январе 1950 года ознаменовала это изменение политики от полной отстраненности от войны в Индокитае к тотальной поддержке французов, независимо от очевидных ошибок их политики. Поскольку Корейская война добавила свои проблемы к мрачной картине положения Запада в Азии, Соединенные Штаты еще больше призвали французов посвятить себя тому, что теперь стало «крестовым походом против коммунизма» и в процессе все больше поддерживали их деньгами, оружием, припасами и советниками, и как мы видели, по крайней мере, боевой авиацией.

Это обязательство было полностью американским вариантом, в котором дополнительные обязательства других европейских или австрало-азиатских союзников ни в коем случае не играли существенной роли — точно так же, как они не делали этого в августе 1964 года, когда президент Линдон Б. Джонсон обязал Соединенные Штаты открыто защищать Южный Вьетнам и Таиланд (и возможно, остальную часть Юго-Восточной Азии), независимо от политики или отношения других союзников. Решение, принятое тогда, в апреле 1954 года, позволить событиям в Дьенбьенфу идти своим чередом и сделать любое американское вмешательство объектом предварительного одобрения других союзников, также было односторонним. В сложившихся обстоятельствах, это поставило Соединенные Штаты в положение, когда впервые за всю свою историю они бросили союзника на произвол судьбы, в то время как союзник вел войну, в которой Соединенные Штаты поощряли его сражаться до такой степени, что это выходило далеко за рамки его собственных политических целей и безусловно, далеко выходило за рамки его собственных военных возможностей. В этом смысле не может быть никаких сомнений в том, что Дьенбьенфу отнюдь не было чисто французским поражением, но стало и американским поражением.

Вот почему магическое имя Дьенбьенфу возникает в воображении всякий раз, когда лидеры Северного Вьетнама призывают его твердо стоять под потоком американских бомб, обрушивающихся на страну. И именно Дьенбьенфу (наряду с Суэцем) приходит на ум французским военным командирам и политикам, когда генерал де Голль заявляет, что в кризисе, не затрагивающим их напрямую, на Соединенные Штаты нельзя рассчитывать с полной уверенностью. Начиная с 1965 года Соединенные Штаты были готовы вступить в войну ради сохранения того, что ее президент называет «национальной честью». В 1954 году не удалось найти и сотни самолетов, чтобы спасти 15 000 французских солдат в Дьенбьенфу.

Тем не менее, Дьенбьенфу сыграл стратегически полезную роль для Соединенных Штатов. Это прямо поставило их перед фактом, что наряду с Китайской Народной армией, теперь в Юго-Восточной Азии будет еще одна крупная военная сила коммунистов: Дьенбьенфу недвусмысленно сигнализировал, что Вьетнамская Народная армия достигла своего совершеннолетия. При этом это вынудило Соединенные Штаты позже сделать выбор, которого республиканская администрация и лидеры Конгресса — демократы Линдон Б. Джонсон и Джон У. Маккормак, успешно избежали, в возможно менее неблагоприятных условиях в 1954 году.

Будущие историки скажут, было ли необходимо Западу потерпеть поражение при Дьенбьенфу в 1954 году, чтобы не столкнутся с ним в Южном Вьетнаме в 1967 году; или же, если бы удалось избежать решающего поражения при Дьенбьенфу, история Вьетнама пошла бы менее беспокойным курсом. Коммунистическое государство Северного Вьетнама, менее сознающее свое превосходство, и южновьетнамское государство, менее обремененное тенью сокрушительного военного поражения, могли бы сами решить свою судьбу, которая не привела бы мир на грань еще одной войны за Индокитай. И Франция, которая, справедливо или ошибочно, не почувствовала бы себя покинутой двумя близкими союзниками в самый трудный час, вполне могла бы стать стабилизирующим фактором в районе Индокитая, точно так же, как она стала таковым в Африке.

Американские военные самолеты, в конце концов, появились над Дьенбьенфу 2 июля 1965 года, ровно через одиннадцать лет, один месяц и двадцать шесть дней после того, как бригадный генерал Кристиан Мари Фердинанд де ла Круа де Кастр вышел из своего блиндажа в качестве пленного.

С оглушительным визгом двадцать четыре американских истребителя F-105 «Тандерчиф» и А-4 «Скайхок» атаковали район казарм Северного Вьетнама в долине Дьенбьенфу в трех милях к югу от главного аэродрома, недалеко от того места, где находился опорный пункт «Изабель» и они также разрушили взлетную полосу и группу из двенадцати близлежащих зданий, находившихся примерно там, где французы сражались за опорный пункт «Опера», безымянный опорный пункт и ОП «Ястреб-перепелятник». Новый аэродром коммунистов был длиннее, чем тот, который построили французы, образуя со старой взлетной полосой Х-образный крест, укрыв таким образом толстым слоем бетона погибших на «Югетт».

Менее чем за пятнадцать минут американские реактивные самолеты израсходовали двадцать девять тонн 750-фунтовых фугасных бомб, 2,75-дюймовых ракет и управляемых ракет «воздух-земля» «Буллпап» по новой цели. Там, как и одиннадцать лет назад, был плотный огонь вражеских зениток. Но не было замечено самолетов противника, и все американские самолеты благополучно вернулись на свои базы.

Пилоты, выполнявшие задание, сообщили, что в тот летний день над долиной стояла совершенно ясная погода.

Послесловие: что с ними сейчас?

Генерал Наварр вышел в отставку вскоре после возвращения из Индокитая, написал книгу, и на него подал в суд генерал Коньи — тяжба, которую никто не выиграл. Сейчас он управляет кирпичным заводом на Ривьере.

Генерал Коньи, несколько лет занимал «бумажную должность» в Париже, вышел в отставку в 1964 году.

Генерал де Кастр некоторое время командовал 5-й французской бронетанковой дивизией в Германии и после автомобильной аварии своей жены вышел в отставку в 1959 году, и сейчас является президентом промышленного консорциума по вторичному использованию макулатуры.

Генерал Жиль, у которого было больное сердце, еще когда он десантировался в Дьенбьенфу, умер буквально от разрыва сердца в 1961 году, когда один из его сыновей был убит в Алжире.

Генерал Во Нгуен Зиап, главнокомандующий противника в Дьенбьенфу, теперь, помимо того что является главнокомандующим Народной армией Вьетнама, является министром обороны и вице-премьером Северного Вьетнама.

Лангле, ныне бригадный генерал, командует 20-й воздушно-десантной бригадой в По в Пиренейских горах, недалеко от границы с Испанией. Это часть 11-й дивизии Legere d'Intervention (быстрого реагирования — прим. перев.), новой французской дивизии, специально разработанной для быстрого развертывания за рубежом. Новым командиром дивизии назначен бригадный генерал Лаланд, бывший командир опорного пункта «Изабель». 25-й бригадой дивизии командует полковник Бижар, и многие из выживших в Дьенбьенфу младших офицеров все еще служат вместе, двенадцать лет спустя, в 11-й дивизии. Юбер де Сеген-Паззис, последний начальник штаба Дьенбьенфу, в настоящее время является бригадным генералом и заместителем командующего Высшей военной школой, французским военным колледжем, в Париже. Транкар закончил свою военную карьеру в должности командира части в Марселе, в звании бригадного генерала; Шенель из 2-го батальона тай, служил под его началом в звании полковника. Вадо, невозмутимый начальник штаба Иностранного легиона, в настоящее время является полковником, командуя 1-м полком Иностранного легиона в Обани, а Кольдебеф из 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, служит вместе с ним в звании майора.

Герен, командир ВВС в Дьенбьенфу, в 1966 году служил полковником в Постоянной группе НАТО в Пентагоне, город Вашингтон. Полковник Нико, командовавший воздушным транспортом для укрепрайона, а затем генерал-майор в Алжире, отбывал срок за участие в попытке антиправительственного путча в 1961 году, пока не был амнистирован на Рождество 1965 года.

Аллью, командир артиллерийского дивизиона в Дьенбьенфу, теперь управляет целлюлозным заводом в независимом Алжире. Гиро продолжал командовать воздушно-десантными частями в Алжире, включая знаменитый 1-й парашютный полк Иностранного легиона, распущенный в 1961 году за участие в мятеже. Это стоило ему карьеры. Лейтенант Вьем, ныне майор, долгое время служил военным советником в Малагасийской республике (Первая республика Мадагаскар — прим. перев.) и в настоящее время работает на диссертацией об африканских профсоюзах. Сержант Сегюн, служивший вместе с ним в туземных вспомогательных частях, теперь занимается грузоперевозками в Савойе. Эрван Берго, чья воздушно-десантная минометная рота до конца сдерживала Вьетминь, до сих пор является капитаном и работает в Управлении общественной информации французской армии, написав книгу о Дьенбьенфу с точки зрения рядового. Ролан де Мекнан и Жан Николя, командовавшие североафриканскими батальонами в Дьенбьенфу, теперь являются инструкторами в старших французских школах родов войск.

Брешиньяк, как и многие его коллеги, недовольные судьбой Алжира, ушел из армии, чтобы заняться бизнесом. Сейчас он управляет цементным заводом в Валансе, к северу от Марселя. Турре ушел из армии в звании полковника, чтобы заняться бизнесом. Майор Жан Пуже, несмотря на блестящие перспективы, предпочел оставить службу, чтобы писать. Его собственная книга о Дьенбьенфу превосходна. Аджюдан Франц Иосиф, с опорного пункта «Клодин», теперь живет рядом с французской военной историей в качестве надзирателя в Доме Инвалидов, где похоронен Наполеон. Джон Верди, один из американцев, выполнявших задачи на «Летающих вагонах» над Дьенбьенфу, вернулся в Корпус морской пехоты США, где сейчас служит майором в 12-й авиационной группе.

Отец Гидон, капеллан на ОП «Изабель», вернулся к своей гражданской работе миссионера, и в последний раз о нем слышали в Убон-Раджтхани на севере-востоке Тайланда, где он работал среди вьетнамских беженцев. Доктор Гровен также остался на Дальнем Востоке, и теперь руководит собственной частной больницей в Пномпене, в Камбодже. Женевьева де Галар-Террауб вышла замуж за офицера, который не был в Дьенбьенфу, переехала с ним на Мадагаскар и недавно вернулась с ним и их детьми во Францию. Абдеррахман Бен Салем, алжирский старший сержант, который видел начало конца на вершине «Габриэль», теперь является членом алжирского парламента, после того как шесть лет воевал против французов. Мими (ее настоящее имя Мириам) и ее муж Саид, который теперь работает на производстве листового металла, поселились в парижском рабочем пригороде Обервилье со своими двумя детьми.

И еще есть Мишель Дезире, который выжил в концлагере для военнопленных, несмотря на тяжелые ранения, из-за которых он больше не мог быть командиром части. Получив звание майора, он теперь работает во французском военном архиве в Венсенском замке под Парижем. Одна из его главных задач — привести в порядок дальневосточные архивы. Дьенбьенфу ему все еще близок.

Приложение А. Боевое расписание

I. На 6 декабря 1953 года: 4 907 человек.

Воздушно-десантные войска:

Штаб, воздушно-десантное штабное подразделение дивизионного уровня (EDAP)

2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка (II/1 RCP)

1-й колониальный парашютный батальон (1 BPC)

1-й парашютный батальон Иностранного легиона (1 BEP)

5-й вьетнамский парашютный батальон (5 BPVN)

8-й ударный парашютный батальон (8 BPC)

17-я воздушно-десантная инженерно-саперная рота

2 батареи 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка (35 RALP)

1-я воздушно-десантная рота тяжелых минометов Иностранного легиона (1 CEMLP)

324-я парашютная рота связи (подразделения)

Пехота:

3-й батальон тай

Артиллерия

Отдельная лаосская артиллерийская батарея (BAAL)

Инженерные войска:

3-я рота 31-го инженерно-саперного батальона (31/3 BG)

II. На 13 марта 1954 года: 10 814 человек

А. Части:

Штабы:

71-я штабная рота (общее командование укрепрайона Дьенбьенфу)

Штаб 2-й воздушно-десантной группы (для всех воздушно-десантных частей, фактически, занимавшийся обороной в целом)

9-я рота управления и связи Иностранного легиона

6-я рота управления и связи Иностранного легиона (ОП «Изабель)

Пехота:

1-й батальон 13-й полубригады Иностранного легиона (1/13 DBLE) — ОП «Клодин»

3-й батальон 13 полубригады Иностранного легиона (3/13 DBLE) — ОП «Беатрис»

3-й батальон 3-го полка алжирских тиральеров (3/3 RTA) — ОП «Доминик»

5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров (5/7 RTA) — ОП «Габриэль»

1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров (5/7 RTM) — ОП «Элиан»

1-й батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона (1/2 REI) — ОП «Югетт»

2-й батальон тай (2 BT) — ОП «Элиан»

3-й батальон тай (3 BT) — ОП «Анн-Мари»

1-й парашютный батальон Иностранного легиона (1 BEP) — резерв штаба УР

8-й ударный парашютный батальон (8 BPC) — резерв штаба УР

3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона — ОП «Изабель»

2-й батальон 1-го полка алжирских тиральеров (2/1 RTA) — ОП «Изабель»

1-я мобильная группа партизан тай (GMPT 1, 11 рот) — ОП «Фрасуаза» и другие опорные пункты

Артиллерия:

3-й дивизион 10-го колониального артиллерийского полка (III/10 RAC)

2 батареи 105-мм гаубиц — ОП «Изабель»

1 батарея 105 мм гаубиц — ОП «Клодин»

2-й дивизион 4-го колониального артиллерийского полка (II/4 RAC)

2 батареи 105-мм гаубиц — ОП «Клодин»

1 батарея 105-мм гаубиц — ОП «Доминик»

11-я батарея 4-го дивизиона 4-го колониального артиллерийского полка (11/IV/4 RAC)

4 средних 155-мм гаубицы — ОП «Клодин»

1-я батарея северо-вьетнамского зенитного артиллерийского дивизиона (FTA-NVN)

1 секция из 2-х счетверенных крупнокалиберных пулеметных установок — ОП «Доминик-4»

1 секция из 2-х счетверенных крупнокалибреных пулеметных установок — ОП «Югетт-1»

1-я воздушно-десантная рота тяжелых минометов Иностранного легиона (1 CEMLP) — ОП «Клодин»

1-я смешанная минометная рота Иностранного легиона (1 CMMLE) — ОП «Габриэль»

2-я смешанная минометная рота Иностранного легиона (2 CMMLE) — ОП «Анн-Мари»

Танки:

Сводный эскадрон 1-го конно-егерского (бронекавалерийского) полка (1er RCC)

1-й и 3-й танковый взвод (7 танков) — Основная позиция

2-й взвод (3 танка) — ОП «Изабель»

Тыловые и вспомогательные подразделения:

31-й инженерно-саперный батальон (31 BG)

2-я рота (31/2 BG) — ОП «Элиан»

1-я рота (31/1 BG) — район штаб-квартиры

5-я средняя ремонтная рота Иностранного легиона — штаб

29-й мобильный полевой госпиталь войск Французского союза — штаб

44-й мобильный полевой госпиталь, Вьетнамская Национальная армия — штаб

342-я парашютная рота связи — штаб

2-я рота 822-го батальона связи — штаб

2-я рота 823-го батальона связи — штаб

403-е отделение полевой почты — штаб

730-я заправочная рота, депо №81 — штаб

3-я рота снабжения боеприпасами (отделение) — штаб

1-я квартирмейстерская группа по размещению

3-е отделение военной полиции и жандармерии Иностранного легиона — штаб

Разведка:

8-я диверсионная группа из состава сводных диверсионных воздушно-десантных групп (GC8/GCMA), отделение военной контрразведки (DOP), разведцентр 6-го отдела (французское центральное разведывательное управление) — район штаба

Французские ВВС и армейская авиация:

Истребительная авиагруппа 1/22 «Сентож» — аэродром Дьенбьенфу

21-я группа воздушных артиллерийских наблюдателей — аэродром Дьенбьенфу

23-я группа воздушных артиллерийских наблюдателей — аэродром Дьенбьенфу

Наземные службы 195-й наземно-воздушной базы — аэродром Дьенбьенфу

21/374 рота связи ВВС — аэродром Дьенбьенфу

Б. Национальный состав:

Французы:

Офицеров — 180; Сержантов — 477; Рядовых — 755; Всего — 1,412

Иностранный легион:

Офицеров — 97; Сержантов — 309; Рядовых — 2 653; Всего — 2 969

Североафриканцев:

Офицеров — 2; Сержантов — 167; Рядовых — 2 438; Всего 2 607

Африканцев:

Офицеров — нет; Сержантов — 8; Рядовых — 239; Всего — 247

Вьетнамцев в регулярных частях:

Офцеров — 1; Сержантов — 97; Рядовых — 2 053; Всего — 2, 151

Вьетнамцев во вспомогательных частях:

Офицеров — нет; Сержантов — 105; Рядовых — 1 323; Всего — 1 428

(включая 2 575 туземцев тай во вьетнамских регулярных и вспомогательных частях)

Всего:

Офицеров — 280; Сержантов — 1 163; Рядовых — 9 371; Общий итог — 10 814 человек

III. Воздушно-десантные подкрепления с 13 марта по 6 мая 1954 года: 4 291 человек

А. Сформированные части, высаженные парашютным способом: 3 507 человек

1-й колониальный парашютный батальон (не в полном составе)

2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка

2-й парашютный батальон Иностранного легиона

5-й вьетнамский парашютный батальон

6-й колониальный парашютный батальон

Подразделения 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка

3-я воздушно-десантная хирургическая бригада

5-я воздушно-десантная хирургическая бригада

6-я воздушно-десантная хирургическая бригада

Б. Национальный состав:

Французы:

Офицеры — 92; сержанты — 303; рядовые— 1003; всего — 1398

Иностранный легион:

Офицеры — 31; сержанты — 131; рядовые — 800; всего — 962

Североафриканцы:

Офицеры — нет; сержанты — 1; рядовые — 29; всего — 30

Вьетнамцы:

Офицеры — 10; сержанты — 68; рядовые — 1823; всего — 1901

Общий итог:

Офицеры — 113; сержанты — 503; рядовые — 3655; всего — 4,291

(в том числе 680 добровольцев, не имеющих парашютной подготовки, десантировавшихся с парашютами)

IV. Общий итог пунктов II и III: 15 105 военнослужащих, плюс 2440 военнопленных

V. На 24 апреля 1954 года: 5 300 человек в боевых частях

Сводный батальон Иностранного легиона, командир майор Гиро, опорный пункт «Югетт» — 600 человек

1-я рота 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, командир майор Гиро, опорный пункт «Югетт» — 140 человек

1-й батальон 2-го полка Иностранного легиона, командир майор Клемансон, опорный пункт «Клодин» — 400 человек

1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров (остатки), командир майор Николя, опорный пункт «Лили» — 250 человек

Белые тай, отряд ВВС, капитан Дюлюа, опорный пункт «Юнон» — 180 человек

8-й ударный парашютный батальон, 1-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона, секция счетверенных крупнокалиберных пулеметов, 1-я рота 2-го батальона тай, командир майор Турре, опорные пункты «Ястреб-перепелятник», «Опера» — 530 человек

2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, 5-й вьетнамский парашютный батальон (без одной роты), 1-й батальон 13-й полубригады (остатки), 6-й колониальный парашютный батальон (остатки), командир майор Брешиньяк, опорный пункт «Верхние Элиан» — 1150 человек

2-й батальон тай (остатки), роты 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров и 6-го колониального парашютного батальона, командир майор Шенель, опорные пункты «Нижние Элиан» и «Доминик-3» — 650 человек

3-й батальон 3-го полка Иностранного легиона, 2-й батальон 1-го полка алжирских тиральеров, остатки 3-го батальона тай и 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров, командир полковник Лаланд, опорный пункт «Изабель» — 1400 человек

Итого: 5300 человек.

Приложение Б. Потери французов

I. С 21 ноября по 12 марта 1954 года

Французы

Убитых:

Офицеров — 4; сержантов — 10; рядовых — 25; всего — 39

Пропавших без вести:

Офицеров — 2; сержантов — 4; рядовых — 4; всего — 10

Раненых:

Офицеров — 20; сержантов — 34; рядовых — 65; всего — 119

Всего потерь: 169

Иностранный легион

Убитых:

Офицеров — 43 сержантов — 6; рядовых — 21; всего — 30

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — 3; рядовых — 24; всего — 27

Раненых:

Офицеров — 8; сержантов — 23; рядовых — 206; всего — 237

Всего потерь: 294

Североафриканцы

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 1; рядовых — 27; всего — 28

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — нет; рядовых — 10; всего — 10

Раненых:

Офицеров — нет; сержантов — 21; рядовых — 169; всего — 190

Всего потерь: 228

Вьетнамцев

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 2; рядовых — 16; всего — 17 (так в книге — прим. перев.)

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — 2; рядовых — 39; всего — 41

Раненых:

Офицеров — 1; сержантов — 16; рядовых — 235; всего — 252

Всего потерь: 347

Общие потери

Убитых:

Офицеров — 7; сержантов — 19; рядовых — 125; всего — 151

Пропавших без вести:

Офицеров — 2; сержантов — 9; рядовых — 77; всего — 88

Раненых:

Офицеров — 29; сержантов — 94; рядовых — 675; всего — 798

Всего потерь: 1037

II. С 13 марта по 5 мая 1954

Французы

Убитых:

Офицеров — 33; сержантов — 79; рядовых — 157; всего — 269

Пропавших без вести:

Офицеров — 26; сержантов — 59; рядовых — 95; всего — 180

Раненых:

Офицеров — 68; сержантов — 271; рядовых — 635; всего — 974

Всего потерь: 1423

Иностранный легион

Убитых:

Офицеров — 18; сержантов — 56; рядовых — 244; всего — 318

Пропавших без вести:

Офицеров — 19; сержантов — 64; рядовых — 655; всего — 738

Раненых:

Офицеров — 41; сержантов — 120; рядовых — 1103; всего — 1266

Всего потерь: 2322

Североафриканцы

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 19; рядовых — 172; всего — 191

Пропавших без вести:

Офицеров — 1; сержантов — 31; рядовых — 401; всего — 433

Раненых:

Офицеров — 1; сержантов — 66; рядовых — 916; всего — 983

Всего потерь: 1607

Африканцы

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 2; рядовых — 13; всего — 15

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — нет; рядовых — 1; всего — 1

Раненых:

Офицеров — нет; сержантов — 2; рядовых — 51; всего — 53

Всего потерь: 69

Вьетнамцы

Французский Союз

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 15; рядовых — 246; всего — 261

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — 4; рядовых — 152; всего — 156

Раненых:

Офицеров — нет; сержантов — 42; рядовых — 913; всего — 955

Всего потерь: 1372

Вьетнамская Национальная армия

Убитых:

Офицеров — 3; сержантов — 3; рядовых — 40; всего — 46

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — нет; рядовых — 57; всего — 57

Раненых:

Офицеров — 4; сержантов — 8; рядовых — 98; всего — 110

Всего потерь: 213

Вспомогательные части

Убитых:

Офицеров — нет; сержантов — 2; рядовых — 40; всего — 42

Пропавших без вести:

Офицеров — нет; сержантов — нет; рядовых — 41; всего — 41

Раненых:

Офицеров — нет; сержантов — 11; рядовых — 84; всего — 95

Всего потерь: 178

Общие потери

Убитых:

Офицеров — 54; сержантов — 176; рядовых — 912; всего — 1142

Пропавших без вести:

Офицеров — 46; сержантов — 158; рядовых — 1402; всего — 1606

Раненых:

Офицеров — 114; сержантов — 520; рядовых — 3802; всего — 4436

Всего потерь: 7184

III. Общее количество потерь до 8 мая 1954 года

Операция «Кастор» (20 ноября 1053 года)

Убитых — 11; Раненых — 52; Пропавших без вести — 0; Всего — 63

Операция «Поллукс» (10 — 22 декабря 1953 года)

Убитых — неизвестно; Раненых — неизвестно; Пропавших без вести — 1916; Всего — 1916

С 21 ноября 1953 года по 12 марта 1954

Убитых — 151; Раненых — 758; Пропавших без вести — 88; Всего — 1037

С 13 марта по 5 мая 1954 года

Убитых — около 900; Раненых — около 1800; Пропавших без вести — неизвестно; Всего — около 2700

Всего

Убитых — 2204; Раненых — 6452; Пропавших без вести — 3619; Всего — 12900

Французские ВВС

Убитых — 15; Раненых — 6; Пропавших без вести — 94; Всего — 115

Авиация французских ВМС

Убитых — 21; Раненых — 4; Пропавших без вести — 7; Всего — 32

Американские гражданские пилоты

Убитых — 2; Раненых — 1; Пропавших без вести — нет; Всего — 3

Общие потери

Убитых — 2242; Раненых — 6463; Пропавших без вести — 3711; Всего — 13050

IV. Взято в плен с 7 по 8 мая 1954 года: 6500 человек

V. Общие потери по п. III и IV, с учетом потерь отряда «Кондор» — около 20 000 человек

VI. Статистика французского главного госпиталя

С 13 марта по 26 марта 1954 года

Поступило — 784; Прооперировано — 145; Эвакуировано — 312; Умершие — 62; Всего — 1303

С 27 марта по 31 марта 1954 года

Поступило — 369; Прооперировано — 43; Эвакуировано — 12; Умершие — 58; Всего — 482

С 1 апреля по 16 апреля 1954 года

Поступило — 751; Прооперировано — 310; Эвакуировано — 0; Умершие — 76; Всего — 1137

С 17 апреля по 26 апреля 1954 года

Поступило — 412; Прооперировано — 241; Эвакуировано — 0; Умершие — 56; Всего — 709

На 27 апреля 1954 года

Поступило — 899; Прооперировано — ?; Эвакуировано — 0; Умершие —?; Всего — 899

На 7 мая

Поступило — 3000 (из них 2100 — в батальонные перевязочные пункты)

Всего

Поступило — 6215; Прооперировано — 739; Эвакуировано — 324; Умершие — 252; Всего — 7530

Примечание. Общее число поступивших в госпиталь превышает общее число раненых, потому что многие люди были ранены несколько раз, или потому, что случаи тяжелых ранений регистрировались как на батальонных перевязочных пунктах, так и позже в главном госпитале. Также оно включает в себя раненых военнопленных, не перечисленных в качестве боевого состава.

Приложение В. Роль военно-воздушных сил

Истребители:

Истребительная группа 1/22 «Сентож» — F8F «Биркэт»

Истребительная группа 2/22 «Лангедок» — F8F «Биркэт»

3-я палубная штурмовая эскадрилья («Арронманш, до 30 апреля) — SB-2C «Хэллдайвер»

11-я палубная истребительная эскадрилья («Арронмаш», до 30 апреля) — F6F «Хэллкэт»

14-я палубная истребительная эскадрилья («Белло Вуд», сменили обескровленную 11 эскадрилью 1 мая) — F4U «Корсар»

Бомбардировщики:

Бомбардировочная группа 1/25 «Тунис» — Б-26 «Мародер»

28-я бомбардировочная эскадрилья французских ВМС — PB4Y2 «Приватир»

Транспортная авиация:

Транспортная авиагруппа 1/64 «Беарн» — С-47 «Дакота»

Транспортная авиагруппа 2/64 «Анжу» — С-47 «Дакота»

Транспортная авиагруппа 2/63 «Франш-Конте» — С-47 «Дакота»

Транспортная авиагруппа 2/63 «Сенегал» — С-47 «Дакота»; С-119

Разведывательная авиация:

80-я заграничная разведывательная эскадрилья — RF8F «Биркэт»

21-я группа воздушных артиллерийских наблюдателей — «Моран-500» «Кузнечик»

23-я группа воздушных артиллерийских наблюдателей — «Моран-500» «Кузнечик»

Связная и санитарная авиация:

1-я рота легких санитарно-эвакуационных вертолетов, позже объединенная со сводной вертолетной группой — «Сикорский» S-55

53-я связная эскадрилья — «Бивер» DHC2, «Бирд Дог» L-19, «Зибель» NC-701 и «Моран-500»

Гражданская авиация:

Выполняли полеты в Дьенбьенфу или участвовали в последующих операциях по доставке грузов следующие авиакомпании:

«Aigle Azur», Франция; «Air Outre-Mer», Франция, «COSARA», Вьетнам; «Air Viet-Nam», Вьетнам; «Civil Air Transport», Тайвань; CLST, Лаос.

Дополнительно использовались транспортные самолеты: «Бритиш Бристоль» тип 170 «Фрейтер», «Боинг» 370B «Стратолайнер», «Кертисс» С-46 «Коммандо», DC-4 «Скаймастер», S.O. 30 «Бретань».

Приложение Г.

Вьетнамская Народная армия

I. Боевое расписание с 13 марта по 8 мая 1954 года:

Главнокомандующий: Во Нгуен Зиап;

Начальник штаба фронта Дьенбьенфу: Хоанг Ван Тай;

308-я пехотная дивизия, командир Вуонг Тхуа Ву:

36-й пехотный полк; 88-й пехотный полк; 102-й пехотный полк.

312-я пехотная дивизия, командир Ле Трон Тан:

141-й пехотный полк, 165-й пехотный полк, 209-й пехотный полк, 154-й артиллерийский батальон.

316-я пехотная дивизия, командир Ле Куанг Ба:

98-й пехотный полк, 174-й пехотный полк, 176-й пехотный полк (не в полном составе), 812-я рота тяжелого вооружения.

304-я пехотная дивизия, командир Хоанг Минь Тао:

57-й пехотный полк, 345-й артиллерийский батальон, другие пехотные полки из состава дивизии не были задействованы.

148-й отдельный пехотный полк:

910-й батальон, 920-й батальон, 523-я рота связи, 121-я рота тяжелого вооружения.

351-я тяжелая (артиллерийская) дивизия (усиленная), командир Ву Хьен:

151-й саперный полк, 237-й полк тяжелого вооружения (40 82-мм минометов), 45-й артиллерийский полк (24 105-мм гаубицы), 675 артиллерийский полк (15 75-мм горных гаубиц и 20 120-мм минометов), 367-й зенитный полк (20 37-мм зенитный орудий и 50 крупнокалиберных зенитных пулеметных установок), подразделение реактивных минометов (12-16 пусковых установок «Катюша»).

II. Предполагаемые потери: 22 900 человек.

304-я дивизия: ОП «Изабель» — убито 490 человек.

308-я дивизия: ОП «Габриэль» — убито 2000 человек; ОП «Элиан-2» — убито 350 человек; ОП «Югетт-1» — убито 300 человек.

312-я дивизия: ОП «Беатрис» — убито 590 человек; ОП «Югетт-6» — убито 30 человек; ОП «Доминик» — убито 800 человек; ОП «Югетт» (4 апреля) — убито 750 человек.

316-я дивизия: Бан Лой (21 марта) — убито 50 человек; ОП «Элиан» (апрель) — убито 1200 человек.

148-й отдельный полк и другие части: в ходе операции «Кондор» и долине — убито 340 человек.

Все части в ходе финального штурма: убито 1000 человек.

Всего убитых: 7900 человек

Всего раненых (примерно): 15000

Общие потери: 22,900

Приложение Д.

Французские военные сокращения

Хотя аббревиатуры являются варварством на любом языке, они стали почти неизбежными, особенно когда имеешь дело с современным военным делом. В этом отношении французская военная терминология ничем не отличается от терминологии англо-американских союзников Франции, и историческая точность требует, чтобы она использовалась везде, где это не мешает фактическому пониманию текста. Никто в Дьенбьенфу не называл 1-й парашютный батальон Иностранного легиона "le Premier Bataillon Etranger de Parachutistes", когда его можно было бы удобно (и благозвучно) назвать "le Be p". Ниже приведен список некоторых аббревиатур, наиболее часто встречающихся в этой книге, расположенных в числовом порядке для удобства читателя, хотя текстовые ссылки иногда различаются по форме.

1 GAP — 1er Groupement Aéroporté — 1-я воздушно-десантная группа

1 GMPT — 1er Groupement Mobile de Partisans T`ai — 1-я партизанская мобильная группа тай

1 BEP — 1er Bataillon Etranger de Parachutistes — 1-й парашютный батальон Иностранного легиона

1/2 REI — 1er Bataillon, 2e Régiment Etranger d`Infanterie — 1-й батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона

1/4 RTM — 1er Bataillon, 4e Régiment de Tirailleurs Marocains — 1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров

1/13 DBLE — 1er Bataillon, 13e Demi-Brigade de Légion étrangère — 1-й батальон 13-й полубригады Иностранного Легиона

1 BPC — 1er Bataillon de Parachutistes Coloniaux — 1-й колониальный парашютный батальон

2 BEP — 2e Bataillon Etranger de Parachutistes — 2-й парашютный батальон Иностранного легиона

2 GAP — 2e Groupement Aéroporté — 2-я воздушно-десантная группа

II/1 RCP — 2e Bataillon, 1er Régiment de Chasseurs Parachutistes — 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка

II/4 RAC — IIe Groupe, 4e Régiment d`Artillerie Coloniale — 2-й дивизион 4-го колониального артиллерийского полка

2 CMMLE — 2e Compagnie Mixte de Mortiers de Légion étrangère — 2-я смешанная минометная рота Иностранного легиона

2/1 RTM — 2e Bataillon, 1er Régiment de Tirailleurs Marocains — 2-й батальон 1-го полка марокканских тиральеров

BT2 — 2e Bataillon T`ai — 2-й батальон тай

2/1 RTA — 2e Bataillon, 1er Régiment de Tirailleurs Algériens — 2-й батальон 1-го полка алжирских тиральеров

BT3 — 3e Bataillon T`ai — 3-й батальон тай

3/3 RTA — 3e Bataillon, 3e Régiment de Tirailleurs Algériens — 3-й батальон 3-го полка алжирских тиральеров

3/1 RCC — 3e Escadron, 1er Régiment de Chasseurs `a Cheval — 3-й эскадрон 1-го конно-егерского (танкового) полка

III/10 RAC — IIIe Groupe, 10e Régiment d`Artillerie Coloniale — 3-й дивизион 10-го колониального артиллерийского полка

3/3 REI — 3e Bataillon, 3e Régiment Etranger d`Infanterie — 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона

3/13 DBLE — 3e Bataillon, 13e Demi-Brigade de Légion étrangère — 3-й батальон 13 полубригады Иностранного легиона

IV/4 RAC — IVe Groupe, 4e Régiment d`Artillerie Coloniale — 4-й дивизион 4-го колониального артиллерийского полка

5 BPVN — 5e Bataillon de Parachutistes Vietnamiens — 5-й вьетнамский парашютный батальон

5/7 RTA — 5e Bataillon, 7e Régiment de Tirailleurs Algériens — 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров

GM6 — 6e Groupement Mobile — 6-я мобильная (полковая) боевая группа

6 BPC — 6e Bataillon de Parachutistes Coloniaux — 6-й колониальный парашютный батальон

8 BPC — 8e Bataillon de Parachutistes de Choc — 8-й ударный парашютный батальон

GC8 — 8e Groupement de Commandos — 8-я диверсионная группа

GM9 — 9e Groupement Mobile — 9-я мобильная боевая группа

21 GAOA — 21e Groupe Aérien d`Observation d`Artillerie — 21-я группа воздушных артиллерийских наблюдателей

31 BG — 31e Bataillon du Génie — 31-й инженерно-саперный батальон

35 RALP — 35е Régiment d`Artillerie Léger Parachutiste — 35-й воздушно-десантный артиллерийский полк

EROM 80 — 80e Escadrille de Reconnaissance Outre-Mer — 80-я зарубежная разведывательная эскадрилья (французские ВВС)

301 BVN — 301e Bataillon Vietnamien (T`ai) — 301-й батальон вьетнамской армии (тай)

Библиография

Книги, перечисленные ниже, конкретно посвящены битве при Дьенбьенфу или содержат предметы, представляющие общий интерес, или справочную информацию, имеющую особое значение.

Amouroux, Henri. Croix sur l'Indochine. Paris: Domat, 1955.

Bator, Victor. Viet-Nam: A Diplomatic Tragedy. Dobbs Ferry: Oceana, 1965.

Barjot (Adm.), Pierre. Histoire de la guerre aeronavale. Paris: Flammarion, 1961.

Bergot (Capt.), Erwan. Deuxieme classe a Dien Bien Phu. Paris: La Table Ronde, 1964.

Bourdens, Henri. Camionneur des nuees. Paris: France-Empire, 1957.

Bidault, Georges. D'une Résistance à l'autre. Paris: Les Presses du Siècle, 1965.

Bornert, Lucien. Dien Bien Phu. Paris: Documents du monde, 1954.

Burchett, Wilfred. North of the 17th Parallel. Hanoi: Red River Publishing House; 2nd ed., 1957.

Castelbajac, Bertrand de. Sauts OPS. Paris: La Table Ronde, 1959.

Catroux (Gen.), Georges. Deux actes du drame Indochinois. Paris: Plon, 1959.

Chassin (Gen.), Lucien Max. Aviation Indochine. Paris: Amiot-Dumont, 1954.

Devillers, Philippe, and Jean Lacouture. La fin d'une guerre: Indochine, 1954. Paris: Le Seuil, 1960.

Donovan, Robert J. Eisenhower: The Inside Story. New York: Harper & Brothers, 1956.

Eden, Sir Anthony (Lord Avon). Full Circle. London: A. S. Cassell & Co., 1961.

Eisenhower (Gen.), Dwight D. Mandate for Change: The White House Years 1953-1956. New York: Doubleday & Co., 1963.

Ely (Gen.), Paul. L'Indochine dans la tourmente. Paris: Plon, 1964.

Etudes Vietnamiennes (periodical), "Contribution A 1'histoire de Dien Bien Phu," Special Edition, No. 3 (Hanoi: March, 1965).

Faber, Franz. Rot leuchtet der Song Cai. East Berlin: Kongress-Verlag, 1955.

Fall, Bernard B. Street Without Joy. Harrisburg: Stackpole; 5th rev. ed., 1966.

Fall, Bernard B. The Two VietNams. New York: Frederick A. Praeger, Inc.; 3rd rev, ed., 1966.

Frederic-Dupont, Edouard. Mission de la France en Asie. Paris: France-Empire, 1956.

Fiedler, Arkady. Im Lande der wilden Bananen. Leipzig: VEB Brockhaus, 1957.

Friang, Brigitte. Les feurs du ciel. Paris: Robert Laffont, 1955.

Giap (Gen.) Vo Nguyen. Dien Bien Phu. Hanoi: Editions en Langues EtrangPres; rev. ed., 1964.

Giap (Gen.) Vo Nguyen. People's War, People's Army. New York: Frederick A. Praeger, Inc., 1962.

Gras (Maj.), Yves. "Deux revers du C.E.F. en Indochine-Cao Bang et Dien Bien Phu" (Manuscript). Paris: Ecole Superieure de Guerre, 1961.

Grauwin (Maj.), Paul. Doctor at Dien Bien Phu. New York: The John Day Company, 1955.

Grauwin (Maj.), Paul. Seulement medecin. Paris: France-Empire, 1956.

Guillain, Robert. La fin des illusions: Notes d'Indochine, fevrier-juillet 1954. Paris: Centre d'etudes de politique etrangire, 1954.

Jensen, Fritz. Erlebtes Vietnam. East Berlin: Dietz Verlag, 1955.

Juin (Marchal), Alphonse. Trois sipcles d'obeissance militaire. Paris: Plon, 1963.

Kelly, George A. Lost Soldiers: The French Army and Empire in Crisis, 19471962. Cambridge: M.I.T. Press, 1965.

Кармен, Роман Лазаревич. Вьетнам сражается: записки советского кинооператора. Москва: Воениздат, 1958.

Lancaster, Donald. The Emancipation of French Indochina. Oxford University Press, 1960.

Langlais (Gen.), Pierre. Dien Bien Phu. Paris: France-Empire, 1963.

Laniel, Joseph. Le drame indochinois, de Dien Bien Phu au pari de Geneve. Paris: Plon, 1957.

Larteguy, Jean. Les Centurions. Paris: Presses de la Cite, 1960.

Mai, Huu. The Last Stronghold. Hanoi: Editions de langues etrangeres, 1963.

Marchand (Gen.), Jean. L'Indochine en guerre. Paris: Les Presses Modernes, 1954.

Navarre (Gen.), Henri. Agonie de L'indochine. Paris: Plon; 2nd rev. ed., 1956.

O'Ballance (Maj.), Edgar. The Indo-China War, 1945-1954. London: Faber & Faber, 1965.

Paillat, Claude. Dossier secret de l'Indochine. Paris: Presses de la Cite, 1964.

Palu, Marie-Therese. Convoyeuses de fair. Paris: Ed. du Siamois, 1957.

Palu, Marie-Therese. Convoyeuses de fair. Paris: Ed. du Siamois, 1957.

Pouget (Maj.), Jean. Nous etions a Dien Bien Phu. Paris: Presses de la Cite, 1964.

Renald,`Jean. L'enfer de Dien Bien Phu. Paris: Flammarion, 1954.

Roy (Col.), Jules. La bataille de Dien Bien Phu. Paris: Julliard, 1963. (U.S. edition, abridged, Harper & Bros, New York, 1964.)

Ridgway (Gen.), Matthew B. Soldier. New York: Harper & Bros., 1956

Seeger, Bernhard. Sturm aus Bambushiitten. East Berlin: Volk und Welt, 1956.

Thong, Nguyen Van, et al. Return to Dien Bien Phu and Other Stories. Hanoi: Foreign Languages Publishing House, 1961.

Tournoux, J. R. Secrets d'Etat. Paris: Plon, 1960.

Tran, Do. Recits sur Dien Bien Phu. Hanoi: Editions en langues etrangeres, 1962.

Trinquier (Col.), Roger. Modern Warfare: A French View of the Counterinsurgency. New York: Frederick A. Praeger, Inc., 1963.

От переводчика.

Огромное спасибо Логинову Дмитрию и Урусовой Екатерине (aka catherine-catty) за редактуру перевода и помощь с переводом французских имен, а также пояснениями отдельных эпизодов событий, описанных в данной книге. Также хотелось бы выразить благодарность создателям картографического сервиса nakarte.me и конечно, создателям он-лайн переводчика «Яндекс» translate.yandex.ru.