Ясная ночь

Густая трава и кустарники становились всё выше, а сырость вздымалась ко мне, погружая в свои тёмные глубины... Я бежала уже по инерции, уже не видя тропы, каким-то чудом понимая, что под ногами всё ещё узкая утоптанная земля... Этот бег длится слишком долго! Когда же пропасть покажет своё дно и будет ли там меня ждать успокоение, что никто не испугает, не тронет меня здесь?!

Из-за поворота выдвинулась бегущая навстречу фигура. Я не успела испугаться, как меня подхватили под мышки, а в следующий момент я буквально облепила собой обнявшего меня Андрея.

26.

Крепко прижав меня к себе, он быстро сказал:

— Не смотри туда! — и, видимо боясь, что ослушаюсь, быстро склонил мою голову к своему плечу. Перепуганная, зажмурившись, я слушала, как он медленно, в полный голос выговаривает, обращаясь к невидимке, от которого я бежала: — Теперь ты можешь идти! Дальше я сам.

Среди деревьев наверху оврага что-то зычно рыкнуло — не злобно, а величественно и так мощно, что эхом отозвалось на тропинке. Теперь уже я сама, скрюченная от напряжения, вжалась лбом в плечо Андрея.

Произошло какое-то непонятное действо, под конец которого я кожей ощутила, как опустело пространство за спиной. Впечатление, что ушло нечто громадное, чуть ли не выше деревьев... В плечо Андрея тихо-тихо спросила:

— А... кто это?

— Хранитель этих мест, — обыденно сказал Андрей. — Ты — как? Пришла в себя?

— Ага. Пусти меня на землю. — И, почувствовав под ногами твёрдую тропинку, с облегчением переспросила, бросив взгляд на пса, который тяжело дышал и явно тоже был не прочь прижаться к ногам Андрея: — Хранитель — это как?

— Часть леса, где жил предок, принадлежала древним духам. Многие ушли, а этот остался. У него здесь взаимные корни — то есть он не может без этого места, и место умрёт, если он уйдёт. Он ждал тебя, чтобы проводить ко мне.

Вспомнив ощущение невидимой громады, преследующей меня, я поёжилась. Андрей как ни в чём не бывало взял меня за руку и повёл по тропинке. Буквально три шага — и моя обгоревшая туфелька слетела с ноги, зацепившись за спрятавшийся в траве сучок. Я ойкнула и, стоя на одной ноге и держась за руку Андрея, сняла обувку.

— Что случилось?

— Ремешок оборвался.

Недолго думая, я сняла и другую туфлю и пошла вперёд, потянув Андрея за собой. Странно и смешно. Не он повёл меня в темноту, а я сама зашагала так, будто уверенно зная, куда именно надо идти. После одного из поворотов, когда ветви ближайших деревьев густой и даже плотной крышей низко склонились над нами, в полном мраке, когда не чувствуешь собственного тела, я вдруг растерялась: показалось, что я не на самом деле иду рядом с Андреем, а бесплотной опять шагаю в одном из своих снов. Босая — по тёплой земле, в белом платье, ведомая за руку — правда, теперь я знала кем. Сон... Но тёплая ладонь Андрея бережно сжимала мои пальцы, не давая утонуть в дезориентирующей тьме.

А ниже, впереди, вдруг затеплился уютный жёлтый свет. Приободрённая, я зашагала нетерпеливей. Может, уверенность придавало присутствие Андрея и его безмолвное подчинение мне... Последний поворот вниз. У меня перехватило дыхание: огромный плоский камень стоял посреди обвивающих его родников. На камнях, которые рядом с ним и помельче, горят четыре небольших костра. А вокруг — словно маленькое ущелье с громадным чистым небом, мерцающим ясными звёздами.

Андрей перепрыгнул ручей и подал мне руку, чтобы я последовала за ним, ничего не страшась. Барон остался на берегу. Лёг, будто понимая, что на камень ему нельзя.

А я не боялась. Четыре костра по краям гигантского валуна, куда мы забрались, освещали ближайшие камни достаточно ярко. Ещё с края валуна я заметила, что его середина не светится характерным для камня отблеском костров. Огонь будто утопал в чёрном бархате. Когда же я подошла к этому бархату, то слова выдавить не смогла, опустившись на корточки: передо мной лежала огромная, наверное медвежья шкура

Оглянулась снизу (всё ещё будучи на корточках) вверх на Андрея. Он стоял в двух шагах от меня, спокойный, точно знал, что сама всё пойму. Я погладила густую шерсть шкуры, посидела ещё немного и встала.

Положила туфли у края шкуры, сняла с головы разлохматившийся, еле держащийся единым венок. Помедлив, сняла платье и, не оглядываясь, шагнула на шкуру. Под ногами мягко и упруго.

Здесь влажно овражной сыростью, но не холодно...

Земля — овраг. Воздух — ночное небо. Огонь костров. Вода, еле слышно лепечущая вокруг камня... Купальская ночь... Ложе из шкуры... Точными словами я не могла бы объяснить, что всё это вместе значит, но чувствовала сердцем, что таинство, ожидающее меня, будет сокровенным. И обрядовой жертвой себя не считала.

Шаги. Которых я не услышала, но ощутила движением пространства. Андрей встал за спиной, прислонил меня к своему горячему телу. Моё затаённое от ожидания дыхание, моё напряжение, несмотря на внешнюю расслабленность, он тоже уловил. Шёпотом — тёплым дыханием в самое ухо:

— Не бойся... Я люблю тебя.

Он сказал о своих чувствах, а я услышала обещание... Стояла я, опустив руки. Пусть будет, как он захочет... Мельком плеснуло последнее сожаление о том, что лишаюсь дара, которого даже не опробовала. Но, если он нужен Андрею...

Вздох, похожий на всхлип. Такого я от себя не ожидала, когда ладонь Андрея скользнула по моему животу, одним этим ласкающим движением погрузив меня в состояние скрипки — инструмента, чей чувствительный корпус мгновенной дрожью отзывается на малейшее прикосновение к струнам... Его волосы коснулись моего виска, когда он тёплыми губами оставил горящие следы лёгких поцелуев от плеча к шее. Я непроизвольно подняла подбородок, прогибаясь в пояснице: прикосновения его рта были мучительными — и желанными. Он заставлял меня вспыхивать от неведомых ранее ощущений, и моё тело жило вне моих желаний и власти — по своим собственным законам, отдаваясь в полное подчинение ему, Андрею.

Никогда не думала, что могу быть такой разнеженно чувственной. Шёпотом ахнула, когда его пальцы легко провели по моей груди и застыли, чашей держа грудь и чуть сжимая её. Ахнула с непроизвольным стоном, какого сама от себя не ожидала, — снова выгнувшись и вытягиваясь к нему: ну почему ты там, за мной? Я тоже хочу попробовать тебя, твой рот...

Он поймал мои губы на полувздохе, позволив наконец обернуться и нависая надо мной. Я помнила, что глаза у него синие, но сейчас они стали глубокой тёмной водой с огненными бликами от костров. Его руки словно омывали меня, словно настраивали, натягивая скрипичные колки моих струн — моих нервных окончаний, чтобы я звучала в унисон с ним. Он оказался слишком властен: мне тоже хотелось потрогать его, но руки сами бессильно опускались под напором его чувственности: только изредка я могла слабо хвататься за его плечи, исступленно позволяя телу отдаваться в его власть.

Когда поцелуй прошёл стадию исследования моего рта и губ, он властно, будто собираясь подмять меня даже этим движением, губами и языком полностью раскрыл мне рот и сначала предупреждающе мягко попробовал мой язык, а потом его язык вошёл в мой рот — и я будто влилась в мужчину, не ведающего отказа, стала частью его собственного тела... До сих пор я не знала, что можно целоваться — так. Что поцелуем можно превратить человеческое тело в безумно сжатую пружину, к которой прикасаться-то нельзя, а он, властный, будто спеленал меня собой... Исчезло всё. Осталось только одно чувственное движение. Он искал и уверенно находил во мне неслыханные ключи, открывая меня, вызывая ту, что таилась во мне до сих пор.

Трудно было что-то осознавать в том шквале нежности и силы, которым он накрыл меня. Помню, что подламывались ноги... И вдруг поняла, что он сидит на коленях. Я тоже, но мои колени не касаются земли — сижу на нём, лицом к лицу. Одной рукой он поддерживает меня, чтобы не съехала — слишком не контролировала себя, еле цепляясь за его плечи, чтобы не упасть, другой — продолжает уверенно и сильно открывать мои личные замки... Помню, он уложил меня на медвежьей шкуре — меня, содрогающуюся и плачущую от восторга... Помню первое прикосновение его губ к моей груди, трепетную дорожку его влажного языка по коже вниз — прикосновение, взорвавшее меня до полуобморочного состояния... Помню, как пропадало звёздное небо, когда он взлетал надо мной, а я чувственно взлетала вслед за ним... Вздрогнула лишь раз, всхлипнув от короткой боли, мгновенно утонувшей в том же шквале наполняющей, вздымающей, захлестнувшей меня силы... И — то ли стонущий крик, то ли долгий вздох на самом взлёте вдвоём...

... Костёр справа потух...

Странно. Глаз я не открывала. Откуда я знаю, что он погас? И ещё. Меня что-то окутывает. Как будто туман, но это не туман. Я прислушалась. Лёжа на руке лежащего же Андрея, придерживаемая его рукой, бесстыдно открытая, но счастливая, вместо прохлады странной ночи я чувствовала плотный воздух вокруг себя. И этот воздух даёт мне возможность узнавать многое. Например, небо, которое из колодца оврага видится ночным, начинает предрассветно светлеть... Как я узнала об этом с закрытыми глазами? Но самое-самое, чего определить никак не могу... Овраг густо пронизан свистом и пением птиц — и эта пронизанность отражается на мне: я чувствую, как сквозь тело проникают звуки, я чувствую каждую птицу и знаю, где каждая находится. Поднапрягшись, я поняла, что знаю даже, где сейчас Барон. Он ненадолго уходил и теперь, вернувшись, ждёт нас на "том" берегу от валуна.

— Не надо, — внезапно сказал Андрей и приподнялся на локте, заглядывая мне в глаза, а я невольно съехала на сгиб его руки.

— Чего?.. — с хрипотцой начала я, с трудом различая в темноте, при угасающем огне, его глаза, и откашлялась: — Чего не надо?

— Урок первый. Как только сила начинает подчинять тебя себе, думай о чём-то конкретном. Например, о том, как ты проведёшь сегодняшний день.

— Насчёт урока... — начала я и осеклась. Хотела сказать, что не поняла, о каком уроке он говорит, — и поняла. Сердце чуть не остановилось, когда я поняла полностью, что именно сделал со мной Андрей ночью. Он не взял мой дар! Он мне его... открыл?

Я тоже приподнялась и изловчилась поцеловать его. Он еле заметно, в овражной тьме, усмехнулся. Ответил.

— Пошли в дом. Успеем выспаться.

Ничего себе... Он говорит не про лачугу. В своём нынешнем состоянии всевидения я сразу сообразила это.

— Но там...

— В доме никого. — Он встал, одновременно поставив на ноги меня, — я, раскрыв рот, смотрела на него: такой большой и такой нежный. Снова усмехнулся. Легонько поцеловал меня и подал платье, затем пожал плечами и помог мне одеться: слишком расслабленной была, всё не туда всовывала руки. — Вчера Женя предупредила гостей, чтобы собрали вещи, которые потом перевезли в клуб. Утром будут машины, которые их развезут по домам. Сейчас те, кому это нужно, спят в клубе. Там для них все условия.

— Но почему они не могли переночевать в доме?

— Опасно находиться поблизости от места, где рождается колдунья, — усмехнулся он. Он одеваться полностью не стал — натянул штаны и проворчал, что и так слишком много чести. Рубашку так вообще просто накинул, не застёгивая.

Оглянувшись на шкуру, я присела погладить её.

— Зоя, — предупреждающе сказал он. — Не провоцируй. Тебе больше нельзя в эту ночь. А я могу не выдержать. — И, видимо, чтобы не соблазняться, он подхватил меня, поднявшуюся, на руки и поспешил от этого места.

В его тёплых надёжных руках я начала задрёмывать, хотя были обрывочные мысли, которые тревожили меня. Поэтому, собравшись с силами, попыталась чуть не отодрать отяжелевшую от надвигающихся снов голову от его груди, чтобы посмотреть ему в глаза. Ночь всё ещё нависала над нами чёрными ветвями деревьев, но даже с закрывающимися глазами я знала, что Андрей часто взглядывает на меня. Но теперь мне хотелось увидеть его глаза.

— Мы оставили шкуру, — сонно сказала я, и мои глаза снова слиплись под напором недавнего утомления.

Но Андрей меня понял.

— Ничего страшного, — мягко сказал он. — Дождя не будет ещё дня два. Потом заберём. — И через секунду добавил, улыбнувшись моей мгновенной тревоге, заставившей полностью проснуться: — Барон идёт за нами. За него тоже не беспокойся.

Он так легко нёс меня, поднимаясь по тропинке, змеящейся наверх, что мне только раз подумалось, что ему, возможно, тяжело. Но, вспомнив, какой он большой (мне почему-то всегда приходит на ум именно это слово, когда я думаю об Андрее), я улыбнулась и успокоилась.

— Андрей, а почему ты ездил к Араму?

Ничуть не дрогнул от неожиданного вопроса.

— Если ты спрашиваешь, значит, слышала ответ.

— Нет, я о другом. Ты не поверил, что меня просто выгнали?

— Мне было всё равно, что с тобой произошло у Арама. — Он чуть приподнял меня, чтобы дотронуться губами до моего носа и улыбнуться. — Мне просто надо было услышать, что говорят о тебе другие.

Озадаченная, я хотела переспросить, как понимать его ответ, но, кажется, начала соображать. Когда начинаешь влюбляться, хочется говорить о своём возлюбленном с другими и слышать, что другие говорят о нём. Арам немного узнал меня за неделю работы со мной. С какой-то стороной моей жизни и моего характера Андрей познакомился, именно благодаря ему. И после этого начал воспринимать меня не слишком однобоко. Как раньше — абсолютно неизвестную величину.

А меня между тем начинали мучить очень интересные вопросы, уже косвенно связанные с Андреем. Впрочем — какое косвенно! Напрямую. Бабушка моя... Знала ли она, что должно было произойти, когда уговаривала меня остаться в поместье Андрея до воскресенья? Знала ли она про ночь на Ивана Купала? Наверное, знала... Ведь её дар предвидения — пусть небольшой, но оставался. Хочется знать об этом точно...

Но не сейчас... Можно ли думать о чём-то другом? Или все темы, связанные с тем, что произошло на медвежьей шкуре, — под запретом? Я поглядела на подбородок Андрея и втихомолку вздохнула. Спросить бы... Потрогать бы его, пальцами провести по скуле, коснуться упрямого рта. А ещё лучше — поцеловать бы. И тут же захотелось потрогать свои вспухшие губы, правда ли они такие толстые, как кажется.

Мне повезло. Андрей выбрался из оврага и, едва слышно шелестя травами, тяжёлыми от росы, шёл по тропинке. Так что мысли переключились мгновенно.

А вдруг в доме кто-то всё-таки остался? И что значит "опасно находиться рядом с тем местом, где рождается колдунья"? А вдруг!.. Как зайдём сейчас в дом, а там, прямо в холле, труп какого-нибудь любопытного, специально оставшегося, чтобы посмотреть, а что здесь происходит в отсутствие недавних жильцов! Я вздохнула и ткнулась носом в горячую, влажную кожу Андреева живота. Вспомнилось почему-то, как мы стояли в ванной комнате и он стягивал с меня мокрую одежду. Улыбнулась тайком.

— Чему? — незамедлительно осведомился Андрей.

— Тебе про это пока знать нельзя, — вредным голосом заявила я. — Вдруг не сдержишься?

Он поперхнулся — и засмеялся.

Мы вышли... Ой — нет... Андрей со мной на руках вышел из-за деревьев. Тёмный дом словно ссутулился в некотором отдалении от нас. И, хоть сказал Андрей, что дома пусто, я всё-таки немного побаивалась. А вдруг?