В другое время он бы обязательно порасспросил её на этот счёт. Что такого могло случиться, что любимая не в себе? Не заболел ли кто-то из детей? Нет, вроде все с виду здоровы и веселы. Даже Ляншань, за день намахавшийся молотом и уставший. Кстати, ему ещё идти к старухе Чжан, которую уговорили учить детвору истории и правильному написанию знаков. За это недавно овдовевшей женщине родители учеников платили вскладчину. Немного, но и то семье её старшего сына прибавка, деньги лишними не бывают. Бейши — захолустье, учителя не рвутся сюда ехать, а плодить безграмотность не хочется. Люди выкручиваются как могут... Нет, жена как обычно улыбалась ему и детям, пыталась рассказать что-то весёлое, но в её глазах Юншань видел тревогу. Произошло нечто, смутившее покой её души и нарушившее гармонию жизни.
К едва уловимому запаху жасмина, бывшему неотъемлемой частью её существа, примешивалась тоненькая струйка другого запаха.
Юншань хорошо знал, как пахнет страх.
Двух лет ещё не прошло, как жена едва не ушла к предкам после тяжёлых родов. От неё тогда пахло смертью. Врач, приготовивший снадобья, тогда лишь покачал головой, велел всей семье собраться вокруг неё и рассказывать ей... да что угодно, лишь бы это было добрым и хорошим. И лишь когда тяга к жизни пересилила у неё тягу к смерти, настало время снадобий. Но запах своего страха Юншань запомнил на всю жизнь.
Оказывается, страх жены имел точно такой же запах.
Чего она боится?
Немного поразмыслив, Юншань решил отложить расспросы на более подходящее время. Если он не ошибся, жена сама ещё точно не знала, что происходит, и была напугана этим. Она непременно расскажет. Чуть позже, когда точно будет знать, что говорить. А пока её стоило отвратить от невесёлых мыслей. Он знал отличный способ, как это сделать.
Жена сразу после свадьбы изобрела нечто вроде церемонии по разлитию чая в чашки, и с тех пор старательно её соблюдала. Горячая ароматная жидкость источала радующий обоняние пар, настраивая застолье на благодушный лад. Юншань бросил на жену многозначительный взгляд, от которого она смущённо порозовела и улыбнулась... В тридцать семь она выглядела моложе своих соседок, едва перешагнувших порог тридцатилетия. Толкла какие-то травы, заваривала, и натирала этими снадобьями лицо и руки. А седина... Она есть, но на таких светлых волосах почти не заметна. Впрочем, Юншань чётко осознавал одну непреложную истину: жена останется для него самой прекрасной, любимой и желанной, даже когда беспощадные годы превратят её в сморщенную беззубую старуху. И она лет через двадцать наверняка будет смотреть на него, состарившегося и немощного, всё с той же нежностью. Это — на всю жизнь. Как приговор.
— Завтра будет тёплый день, — сказал Юншань. Пока старший ушёл на учёбу, мелкие убежали в свою комнату играть, а служанки прибирали посуду, есть время обсудить насущные дела. — С утра можно будет начать плавку. У нас осталось всего восемь готовых тиглей. Думаешь, этого хватит?
— На один хороший меч должно хватить, а если повезёт, то и на два, — ответила жена. Разговоры о любимом деле тоже отвлекали её от переживаний. — Не забудь, тот купец заказал нам на будущий год три меча и кинжал. Заказ наместника — это почётно, но раз мы обещали человеку...
— Слово следует держать, — согласился он, степенно кивнув. — У тебя рука лёгкая. Займись пока кинжалом. Потом, когда кирпичники наделают нам ещё тиглей, выкуем мечи. Время есть.
При этих словах жена почему-то закусила губу, но тут же опомнилась и завела речь о ножах. Эти ножи, к слову, перековывали из пригодных в дело обломков неудачных клинков. Они, если неправильно за ними ухаживать, легко ржавели, но степняки всё равно брали их нарасхват и платили красивыми мехами, которые супруги Ли с выгодой сбывали в Тайюане через своих новых родственников. Но ножи ножами, а смятение из души любимой следует изгонять.
И, когда все домочадцы, переделав свои дела, разошлись спать, он, как семь лет назад назад, взял жену за руку и увёл в их комнату. Уютную не потому, что вместо циновок на полу теперь лежал цветастый согдийский ковёр, а на стенах висели миниатюры со сценками из жизни императорского двора — последствие поездки в Чанъань. Уют здесь создавали прожитые в любви годы.
— Ничего не бойся, родная, — сказал он, обняв жену. — Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
— У принцессы несбыточные фантазии. Зачем ей строить корабли и посылать экспедиции в какие-то дальние земли? Тут бы с ближними научилась достойно управляться.
— Оставь. Тайпин знает, что делает.
— Но, господин мой...
— Пусть всё идёт, как должно. Урожаю же больше всех радуется тот, кто получил от него наибольшую выгоду. Земли за океаном? Почему нет? Расходы на экспедиции нести ведь не нам, а казне. Если правда, что тамошние страны богаты, кто мешает получить прибыль от торговли?
— Западная женщина говорит, что культурных людей там немного.
— Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Много ли культурных людей было век назад среди киданей?.. То-то же.
— Но что если принцы не согласятся?..
— Они наверняка не согласятся. Им, как императору Ян-ди, деньги нужнее на вино и наложниц. Хотя, на месте дорогих кузенов я бы лучше поберёг здоровье. Сейчас гораздо важнее согласие императрицы, моей царственной тётушки. А она его дала.
— Боюсь произнести недостойные речи, господин, и потому умолкаю.
— Ладно, ладно, намёк понял. Не ворчи, монах. Пусть принцесса занимается снаряжением экспедиции. Её это позабавит и ...от многого отвлечёт. А это тоже можно использвать к своей выгоде.
"Торгаш, сын торгаша и внук торгаша, — подумал монах, бесстрастно и привычно склонившись перед статуэткой Будды. — Хорошо хоть в императоры не метит. Нефритовый трон слишком высок для таких. Но, как он сам использует всё к своей выгоде, так и я использую его устремления. К выгоде великого господина".
Если мужчины умны, у каждого народа это проявляется по разному. Если с мозгами наблюдается напряжёнка, то выглядит это у представителей всех народов одинаково некрасиво. Особенно если оценивает женщина, сама наделённая интеллектом немного повыше среднего.
Инициатива мужа "давай купим ещё одного слугу для работы по хозяйству" обернулась появлением в доме подростка лет примерно двенадцати, непонятного происхождения и весьма сомнительных умственных качеств. Нет, если отдать ему чёткий приказ в стиле "от сих до сих", будет выполнять беспрекословно, как машина. Но не дай бог возникнет нештатная ситуация, ступор и тупой взгляд оловянных глаз обеспечены. Парнишка откликался на имя Ши, но Яна крепко подозревала, что это кличка, данная предыдущими хозяевами. А в сочетании с "выдающимся" интеллектом эта кличка могла означать только "камень". С виду подросток был похож на помесь ханьца с европеоидом, но к каким именно народам принадлежали его родители, он сам понятия не имел, а определить на глаз было проблематично. Более того, его реакция на любой резкий жест или громкий звук заставляла подозревать прежних хозяев в регулярных побоях убогого: Ши моментально грохался на колени, тыкался лицом в землю и начинал тоненько и жутковато скулить, совершенно теряя человеческий облик.
Зато стоил дёшево, тут ничего не скажешь.
Со двора доносился размеренный скрежет камня по чугуну: Ши с присущей ему основательностью надраивал котёл.
Яна с детства ненавидела этот звук. Всё могла спокойно перенести — хоть металлом по стеклу, хоть пеналом по свежеокрашенной парте — но не это. Временами перед этой ненавистью отступала даже обычная бабья жалость к убогому, застрявшему на уровне развития пятилетнего ребёнка. Сегодня и так поднялась с дикой головной болью и всеми признаками ОРЗ, из-за чего муж отстранил её от работ по плавке булата. Теперь вынуждена сидеть на кане, пить лечебные отвары, заниматься мелкой домашней работой и слушать, как полоумный слуга драит котёл.
Всё. Сил больше нет.
Отложив шитьё, Яна вышла на крыльцо.
— Хватит, Ши, — сказала она. — Котёл уже блестит. Помой его, поставь на место и подмети двор.
Парнишка привычно поклонился и бросился выполнять распоряжения хозяйки — именно в той последовательности, что она перечислила. Иначе нельзя, способность логически мыслить у Ши явно отбили ещё в раннем детстве. Юэмэй пробовала достучаться до его разума, эта егоза кого угодно могла раскрутить на разговор по душам. Бесполезно.
Яна поймала себя на мысли, что старается не думать о вчерашней находке и признании дочки. Это оказалось слишком страшно. Страшнее, чем она могла себе представить. Разумеется, Юэмэй не будет хвастаться своими необычными способностями перед подружками. Отношение к "колдунам" в Поднебесной было двоякое. С одной стороны, как бы ничего необычного, прикладное колдовство считалось неотъемлемой частью жизни. С другой — в случае чего попробуй докажи, что ни на кого не злоумышляешь и не применяешь чёрную магию. В своё время Яну тоже подозревали в любовном привороте, а после осады Бейши мятежником Ванчжуном с лёгкой руки болтливой Ван её и вовсе прозвали Белой Лисицей. И это отнюдь не было хорошим прозвищем. Лисица-оборотень в ханьской мифологии — существо умное, хитрое, опасное и крайне злопамятное. Но при этом вполне способное полюбить смертного и, обернувшись человеком, прожить с ним всю его жизнь. Отблеск этой сомнительной славы ложился и на детей. Не хватало ещё, чтобы Юэмэй, и без того находящаяся под подозрением как "дочь Белой Лисицы", давала повод для новых кривотолков.
Но главное — откуда в ней эта способность?
Можно было бы позаламывать руки и восклицать, что "такого не может быть". Если не учитывать, что её провал из двадцать первого века в седьмой тоже несколько противоречит здравому смыслу, то да. Не может быть. Ребёнок захотел шоколадных конфеток и тут же оказался рядом с лавчонкой, где эти конфеты продавали. На фантике Яна разглядела китайские иероглифы, по начертанию несколько отличавшиеся от того, к которому она здесь привыкла. Неважно. Важно, что произвели конфетку, судя по материалам и краскам фантика, самое раннее в конце двадцатого века. А сейчас на дворе семьсот второй год от Рождества Христова. Ничего так девочка шести лет от роду за покупками сходила. Хорошо хоть вернулась... в отличие от мамы. Вот это пугало Яну больше всего. Страх потерять ребёнка был настолько сильным, что затмевал рассудок.
— Мама, а я, кажется, заболела...
Вид у дочери, грустно подпиравшей дверной косяк, был несчастный и гриппозный.
Только этого не хватало...
— Горе ты моё луковое, — вздохнула Яна, взяв ребёнка за руку. — Пошли, будем лечиться.
— В лавку за теми сладостями не пойдём?
Нашла о чём вспомнить. Ребёнок.
— Пойдём, пойдём. Когда выздоровеем. Ну, где там наши лекарства? Пошли, молока с мёдом нагреем...
— Мы задержались, господин.
— Я в курсе. Форс-мажор всё-таки и нас зацепил. Так что там со сроками?
— В течение месяца коридор к ключу будет пробит. И ещё...
— Говори.
— Мы зафиксировали кратковременный, но мощный всплеск излучения ключа. Кто-то воспользовался им после семи лет молчания.
— Э-э-э... Наша путешественница нашла способ им управлять?
— Не знаю, господин. Но диапазон излучения был необыкновенно широк. Я такого не помню.
— Что?..
— Боюсь ошибиться, господин, но, возможно, ключ нашёл Хозяина.
Босс и подчинённый обменялись хмурыми взглядами. Видимо, обоим совсем не нравилось проиходящее. И ещё сильнее не нравилась догадка, одновременно посетившая их головы.
— ...или Хозяйку... — тихо проговорил старик-босс. — Ничего хуже этого я себе представить не могу.
— Значит, это ребёнок, господин. Каковы будут распоряжения?
— Те же, что и раньше.
"Ничего хуже представить не можешь? — подумал подчинённый, когда за ним закрылись отливающие серым металлом дверцы лифта. — А я могу. И боюсь, что именно это и произошло..."
Лифт бесшумно заскользил вниз.
Годы никого не делают моложе и здоровее.
Если раньше он мог провести весь день в седле, а потом ещё руководить разбивкой походного лагеря, то сейчас куда больше времени уделялось насущным нуждам крепости и гарнизона. То ли дело было семь лет назад... Крепость была маленькой, а в гарнизоне едва насчитывалось полторы сотни воинов. Сейчас гарнизон насчитывает больше тысячи воинов, пеших и конных, ему пожаловали звание "чжоуцао цаньцзюньши" — "заместитель уполномоченного посланника по делам отдела шлемов". Иными словами, он заведовал пополнением и содержанием арсенала формируемого пограничного корпуса-цзюнь, что, при наличии оружейной мастерской, неудивительно. С мастером Ли полное взаимопонимание и столь же взаимное уважение при соблюдении сословных правил на людях. Что не мешало изредка зайти в харчевню и осушить чашечку-другую чего-нибудь веселящего за степенной беседой двух мужчин.
О чём было говорить тысячнику, сыну гуна, с потомственным оружейником?
Говорили обо всём. О чужеземных мечах, о качестве привозного железа, о планах на торговлю с киданями, о том, что уйгуры и тюрки стали кочевать всё ближе, тесня род Елюя, о скором прибавлении в семье... Господин тысячник не считал зазорным поздравлять мастера Ли, когда рождались его дети, и с радостным достоинством принимал встречные поздравления, когда наложница-кореянка подарила ему долгожданного сына.
Говорили о жизни, одним словом.
Да, он ведь теперь снова женат. На той самой кореяночке из семьи князя-заговорщика, которой в ссылке светила только одна судьба — горбатиться на поле с утра до ночи, кормясь скудными плодами своих неумелых трудов. Или шить от темна до темна. И то это при удачном стечении обстоятельств. Другие, вон, быстро скатились до борделя... "Родишь сына — женюсь". Для дочери казнённого вельможи, сосланной вместе с матерью в глушь и в качестве наказания приписанной к податному сословию, это был подарок судьбы, пайцза в прежнюю жизнь. Разумеется, юная наложница боготворила господина и всячески ему угождала, а господин в качестве благодарности пристроил её мамашу замуж за какого-то вдового купца. С условием увезти тёщу как можно дальше от Бейши, пока та не осознала всех выгод своего положения. Княжна-кореянка в положенный срок родила сына, и Цзян Яовэнь, будучи человеком слова, женился на ней. Новоявленной госпоже Цзян Хуа хватило мозгов не возгордиться, а господин и супруг в свою очередь ценил её скромность и типичное для кореянок образцовое послушание.
Хоть он и был табгач, но всё-таки с возрастом стал стремиться к домашнему комфорту ханьских установлений. С ними было удобнее жить.
Почти четыре года в доме тысячника практически ничего не менялось. Разве что сын рос на зависть всем, крепенький и шустрый, радуя родителей. Старшую дочь давно выдали замуж, на младшую во время её визита к почтенной бабушке обратил внимание внук императрицы, и в прошлом году взял в свой дом. Наложница принца — это опасно, но перспективно. Жена-кореянка молода и может подарить ему ещё не одного сына... Три с лишним года относительного покоя, как в доме, так и на службе. Кидани после поражения Ванчжуна частью замирились с империей, частью попали в зависимость от тюрок. Сами тюрки были заняты выяснением отношений между собственными племенами, им было сейчас не до конфликтов с Поднебесной. Мусульманских проповедников изгнали в земли, подвластные арабам, а следом за ними постепенно ушли принявшие ислам племена уйгуров. Корейские восстания подавили. Мохэ замкнулись в границах своего царства Бохай и активно занимались торговлей. Ханьцы не верили в их миролюбие ни на обрезок ногтя, а потому обе стороны тихо, но качественно вооружались. Но до прямого столкновения было ещё далеко, и впереди предвиделись благополучные годы.
