Червячок, значит...
Я ухмыльнулся.
Берш сощурился, не понимая моего веселья.
— Тогда поосторожней... с червячком. Если его ненароком передавишь, получится целых два. Замучаешься за концами гоняться.
Берш опустил кинжал, убрал в ножны, — и пихнул его мне так, что рукоять едва не сломала ребра.
— Благодарю... — прошипел я, стараясь не скривиться от боли.
И тут же получил с другого бока второй рукоятью, от Сэма.
Меня наконец-то отпустили и толкнули прочь.
Засовывая кинжалы за пояс, я бросил:
— Передай Крому, он хорошо дрессирует своих псов...
В спину врезало так, что я чуть не полетел ничком.
Что ж, некоторые бьют и сзади...
Я только оглянулся, чтобы запомнить, кому должен и за это. Свои долги я привык возвращать.
64
Трактирная вывеска, если идти к воротам, оказалось иной — "Последняя кружка".
На привязях наших лошадей не было. Не заметил я и гарпий или кого-то у ворот, кого мог послать Кром, чтобы перехватили Эйка.
Хороший это знак — или плохой?
Я еще покрутился перед воротами, но так ничего и не понял. Расспрашивать городских стражников, сгрудившихся в тени за подъемом на стену, я не рискнул. Может быть, на то и расчет...
Я купил пару ароматных лепешек у лоточника и вышел из города.
Шел я не спеша. Меня обгоняли повозки. Крестьянские — пустые, обозные — полные...
Я брел вдоль дороги, греясь на солнышке... и еще чей-то взгляд, он жег мне спину.
Шагов через двести от ворот я встал. Дожевывая лепешку, оглянулся.
Серый человечек конфузливо торчал у ворот, не зная, что ему делать. Идти за мной? Так вокруг ни навесов, ни деревьев. Перед подходом орков все расчистили. Не укрыться. А сунешься к чужой повозке, могут не так понять. Мало не покажется.
Я помахал ему рукой. Он, сгорбившись, развернулся и пошел обратно в город.
Пару раз он оборачивался — я следил за ним через распахнутые ворота, как он брел по улице, стараясь не ступать в свежее лошадиное дерьмо.
Наконец, еще раз оглянувшись на меня, он быстро припустил вверх по улице.
На доклад?
Или за подмогой...
Как бы то ни было, но сейчас, выходит, кроме него людей Крома тут нет?
Когда серый капюшон совсем затерялся между повозок и прохожих, я выждал для надежности еще пару минут — но нет, он не возвращался. Тогда я раскрыл кошель и выбрал сребреник почище и поновее.
Подкинул монетку, она ослепительно блеснула под солнцем. На ладонь упала — королем вверх. Я подкинул еще. Снова выпала голова. Потом решка.
Не то чтобы я хотел испытать удачу. Я просто подкидывая монетку — а серебро весело блестело на солнце. Не случилось и пары новых решек, как из-под какого-то кустика на обочине вылез оборванец.
Мальчишка лет десяти, тощий как смерть. Гордо расправив плечи, он поднял над головой свою добычу. Поболтал ей в воздухе, держа за хвост.
— Не хотите ли крысу, сэр? Всего за один серебряный отдам!
Крыса была то ли ручная, то ли так устала, что даже не пыталась сопротивляться, лишь обреченно вертела головой, чтобы лучше видеть, куда ее тащат. А может, так стара, что скоро сама сдохнет. По хребту будто седая.
— Что ж так мало? Я бы за такое сокровище и трех золотых не пожалел.
Однако сребреник перекочевал в грязные пальцы мальчишки.
Крысу я брать не стал. Мальчишка и не собирался мне ее отдавать.
— Те, кого вы знаете, — шепнул он, — ждут вас за северными воротами, в версте от рыжего бастиона.
65
С обводной дороги, идущей под самой стеной, я спустился пониже, и шел между кустов. Не хочу, чтобы вызванная соглядатаем подмога нашла меня.
Потихоньку я уходил все дальше от городских стен, и когда вышел на северную дорогу, бастион уже остался позади. Не знаю, почему оборванец назвал его рыжим — стены были скорее серые.
И прошел еще добрых полторы версты по северной дороге, прежде чем понял, что он имел в виду.
Над верхушками деревьев показалась узкая башенка, увитая красным плющом. Зубцы на крыше были черны. Сигнальная.
Далеко за нее я не ушел — навстречу скакал Эйк, таща в поводу мою лошадь.
Он осадил свою кобылку, чуть не сбив меня. Дико огляделся, будто за мной должны были гнаться демоны. И уставился на меня, пожирая глазами.
— Я что, сладенькая девочка?
Эйк фыркнул и отвернулся.
— Ваша лошадь, мастер...
Он вручил мне повод. Я отдал ему вторую лепешку и вскочил в седло.
Скулы у Эйка были красные, будто льдом натерли.
Из кустов на дорогу выехал Кныш. С другой стороны вынырнул Шибень.
— Туфельку-то забрал? — спросил я.
Эйк кивнул. Приоткрыл брезентовую сумку, притороченную за его седлом...
— Да потом! — прошипел Кныш, хватая под уздцы мою кобылу и увлекая вперед. — Все потом!
Мы гнали лошадей галопом пару верст, пока не выехали на тракт. Но ни по дороге за нами, ни по тракту со стороны города никто не гнался, и Кныш перестал терзать своего жеребца, мы перешли на рысь.
Эйк тут же поравнялся со мной.
— Мастер! А это что, Берш там был, да? Я только издали видел — ну, чтоб если он...
— Сколько я тебе должен?
— Мастер?..
— За тех уличных бродяжек, которых ты нанял.
Эйк гордо приосанился.
— Вы плохо обо мне думаете, мастер!
— Хочешь сказать, не потребуешь с меня этих денег?
— Я хочу сказать, уговорил их бесплатно! Это ж гарпии! Их подразнить — это же... А уж когда объяснил, что сегодня гнаться никто не будет... Так это Берш был, да? Сэр Кром здесь?
— Угу.
— И он здесь самый главный у гарпий? Это он обыскивал вас, когда вас привели в их замок?
Я кивнул.
Глаза у Эйка горели.
— И он... сам открывал футляры?
Я кивнул.
— Ради всех богов, мастер! Как?! Как это было?!
— Меня больше волнует, что будет теперь... Нам от них не отвязаться. Они тут будут носом рыть землю.
Эйк, воспаривший уже до небес, моргнул.
— Носом рыть?.. Это еще почему?
— Кром не просто так здесь. Они кого-то здесь ловят. Или ищут что-то... А загрести этот невод может и нас.
— А, да... — Эйк насупился. — Забыл сказать.
— Что еще?
— Когда я там с парнями... Они говорят, подснежники там в городе что-то странное делают.
— Странное?
— Ну, у них же есть их замок возле ратуши? Но они зачем-то выкупили три дома на разных концах города. И ночуют только там.
— Три?.. По очереди гуляют в каждом доме?
— Да нет! Не гуляют! Просто на ночь приезжают туда. В каждый дом по подснежнику... Света нет, но всю ночь сидят там... А когда выходят — на них там будто пахали. А то, бывает, и сразу по двое в один дом приезжают.
— По двое?..
Эйк кивнул.
Это сколько же их сейчас в городе-то, выходит... Помимо Крома — еще трое белых братьев, как минимум? А то и больше?
— И еще между этими домами носятся всадники. Ихние гарпии. Всю ночь напролет. От одного дома к другому, обратно... И так всю ночь. Что это?
— Хм... Всадники ночью... И три дома?..
— Ага. Все на разных концах города. Причем не самые лучшие. То есть один хороший, говорят, а два других — так себе. Башни хоть и высокие, но красиво только снаружи, а покои-то — так себе...
Так себе? Ну конечно, кому как не городским оборванцам разбираться в роскоши покоев... Особенно внутренних... Стоп.
— Башни? — Я оглянулся на Эйка. — Ты сказал, во всех трех домах есть башни?
— Ну, да... вроде бы. А что? Вы знаете, что они там делают?
Хотел бы.
— И у них еще какой-то барон Хауэр.
— У белых братьев?
— Угу. То есть нет, он сам-то, вроде, не из подснежников, без белого плаща. Но с магами крутится. И в замке ихнем, и в тех домах...
— Хауэр?
— Ага.
Никогда о таком не слышал.
— У него еще морда такая, что вроде как полуорк.
Я оглянулся на Эйка.
Эйк пожал плечами.
— Парни говорили. Вроде, не врали. Чего им.
— Полуорк?.. И как же твой полуорк в бароны-то выбился?
Эйк нахмурился. Потом задумался всерьез.
— Ну... Не знаю. Но парни говорили — рожа у него... такая... больно уж страхолюдная. Как у орочьих.
Рожа страхолюдная...
Чисто теоретически, конечно, и полуорк может оказаться бароном, если судьба семейства совсем уж заковыристая. Какая-нибудь баронская дочурка, над которой орки снасильничали, пока замок брали... Потом замок отбили, но кроме этой дочурки в живых никого не осталось, чтоб по прямой линии наследовать прежде нее. А дочурка ребеночка выносила, и других после не завела... И не обязательно ведь трубить, что папаша был орком? Можно рассказывать, что это был благородный рыцарь, погибший как раз во время освобождения замка. И даже вот старый барон, пронзенный орочьим болтом, истекая кровью, успел благословить их брак... А что морда страшная — так это, наоборот, породистые черты. Просто порода была вот такая особая... Короли у нас тоже, вроде, красотой не блещут уж поколений пять — а ведь на монетах-то еще привирают...
Правда, чтобы вот белые братья связывались с таким полуорком?
Да еще и не членом белого ордена?..
Учитывая, как они гоняются за орочьими шпионами?
Хотя... У полуорка ведь есть то, чего нет ни у одного человека — половина крови у него орочья. А орки в сродстве с темной частью мира куда больше, чем мы.
Магия им легче дается. И демоны к ним словно бы уважительнее относятся, всерьез принимают.
Даже полудемоны что-то такое чуют. Ни один человек не может тролля приручить — а у шаманов они как собаки. И еще найди такую преданную и бесстрашную собаку, как прирученный тролль...
— Башни — это ведь для магии, мастер? Но у них же есть их замок... Там вон какая башня... Почему они в нем не могут?
И об этом я тоже думал.
— А что они ищут, мастер?
— М?..
— Ну, вы сказали, мастер, что Кром и его гарпии здесь кого-то ловят — или ищут что-то... Барон этот страхолюдный... Гарпии ночью носятся между домами... Это ведь все из-за этого?
Тоже хороший вопрос.
— А что они ищут?.. Это... Что-то магическое?.. Магическое — и очень, очень мощное?..
Эх, если бы на все прекрасные вопросы Эйка — был бы хоть один годный ответ.
— Да?.. Мастер!
Я пожал плечами.
Эйк не отстал. Оглянувшись на Шибня за нами, он почти прижал свою кобылку к моей лошади и зашептал:
— Это из-за этого там, на хуторе, вставали мертвецы из болота?.. И ленты потом белые прямо вдоль дороги? Вы говорили же, что белые так делают, только когда ничего не могут сделать... Из-за той штуки, которую они ищут — что-то не так со всеми окрестными землями? Да, мастер?
Я поморщился.
Эйк это понял как-то по-своему.
— Со всем приграничьем?.. — Горящими глазами он ловил мой взгляд. — Подснежники что-то уже знают, только никому еще не говорят?.. Потому что если все узнают...
— Перестань, Эйк!
Его бы страх перед магией в муку молоть — хобов бы на полях не понадобилось!
— Но...
— Все, Эйк! Хватит. Не выдумывай.
Он поджал губы.
Но хватило его ненадолго. Когда мы съехали с тракта на дорогу, ведущую к топям и замку, Эйк снова прижал ко мне свою кобылку.
— Мастер... После того, как сегодня вы воспользовались помощью крысиного бога...
— Эйк!
— Но...
— Не начинай!
Но Эйка уже было не остановить.
— Теперь вы должны разрешить мне делать приношения открыто! Тогда они помогут гораздо лучше, чем если украдкой и кое-как! Меняла тогда...
— Не дождешься.
Эйк на миг онемел. Прищурился.
— Нехорошо гневить богов, мастер. Он помог, а вы...
— Я сам себе помог! Ты мне помог. А крысиный бог тут ни при чем.
Эйк помотал головой.
— Нет, мастер. Раз вы его помянули там, перед аркой, и он вам помог, то чтобы не гневить его... Как честный человек! Вы просто должны отплатить ему! Иначе он ведь может и рассердиться...
— Эйк, если ты...
— А ну вы оба, заткнулись! — прошипел Кныш.
66
Он придержал повод лошади Эйка. Мы остановились.
Впереди была мелкая речушка, деревянный мост. Тот берег был пониже и зарос кустами, наш выше и каменистей — из земли торчали целые валуны.
Один из них, тот, что слева от дороги — большой, похожий на край черепашьего панциря с полуспрятанной головой, — я даже узнал.
Правда, когда мы ехали в город, в кустах на той стороне кормилась огромная стая птиц. Мы тогда еще только подъезжали, а там уже поднялся оглушительный гам. А уж как они вспорхнули дружно и закружились, закидывая нас дерьмом, когда мы оказались у моста...
— Сожрали все и улетели? — предположил Эйк.
— Может, и сожрали... — пробормотал Шибень.
Переглянулся с Кнышем. Тот кивнул.
Тогда верзила тронул коня. Его гнедой обошел наших кобыл и медленно двинулся к мосту.
Теперь, когда мы встали, и ветер не шумел в ушах, было тихо-тихо. Ленивая речушка почти стояла. Даже журчания не слышно. Копыта гнедого медленно стучали по настилу моста.
Выехав на ту сторону, Кныш погарцевал меж жмущихся к дороге кустов, оглядываясь.
— Ну, все? — Эйк попытался вырваться.
Но Кныш крепко держал поводья его лошади.
— Подожди. Вот как скажет: "Путь чист", так и тронешься...
— Никого! — крикнул Шибень. — Давайте!
И, поманив рукой, он двинулся дальше, сначала медленно...
Кныш зашипел:
— Назад! Быстро! Назад!
Он дернул кобылку Эйка, разворачивая, и звонко влепил ей ладонью по крупу так, что она понесла.
— Бей их! Бей! — донесло с того берега.
Кныш уже развернул своего вороного и сорвал с его бока щит. Я дернул свою кобылу вбок, и краем глаза еще успел заметить, как на том берегу Шибень пустил коня во весь опор... поздно. Силуэт на лошади дернулся и завалился вбок, сползая с коня. Наповал.
— Пригнись! — рявкнуло мне в ухо.
Кныш прижал своего вороного к моей рыжей и изогнулся, обнимая меня рукой с щитом. В щит лязгнуло. Болт прошиб железную полосу и вошел в дерево, замирая с противным дребезжанием... Меня щит больше не прикрывал — вороной под Кнышем заржал и взвился на дыбы.
Кныш пытался соскочить с него — а жеребец, обезумев, ржал, молотя воздух передними копытами и заваливаясь набок...
Уносился прочь Эйк, прилипнув к конской спине, лишь наши сумки молотили по крупу вороной...
Позади к ржанию присоединился вопль боли — конь рухнул, Кныш извивался под ним. Нога угодила под седло.
Прильнув к шее кобылы, я натянул поводья, останавливая и разворачивая ее назад. Ильд-трехглазый, пусть это был последний болт из выпущенного по нам залпа!
Я соскочил с кобылы и потащил ее, заставляя переступать боком, чтобы укрывала меня. Нового выстрела не было.
Сколько их, выходит, на том берегу? Трое?
И раз болты почти прошибают щит и бьют жеребца наповал... У меня есть полминуты или около того, пока они перезаряжают свои тяжелые арбалеты!
Снова развернув кобылу, я от души врезал ей по крупу — она, заржав, метнулась прочь, туда, куда уже ускакал Эйк, а я бросился к мосту, к бьющемуся перед ним жеребцу.
Кныш, красный от боли и натуги, хрипел, пытаясь выбраться. Вороной ржал и бился, стараясь подняться. Я вцепился в поводья и рванул его на себя. С дикими вытаращенными глазами он наконец-то поднялся на все четыре ноги — на миг. Тут же подсел и завалился на другой бок, задние ноги не держали его. Я едва успел вывернуться из-под падающей туши.
