— Я разделяю позицию Вадима Вавиловича... Лично я нисколько не соболезную. И в самом-то деле, что нам гибель какого-то лорда и британских солдат?
— Одним лордишком меньше, — хищно улыбнулся Туркул.
Повисла пауза, остальные члены Высшего Совета остались невозмутимы. Кроме Шкуро. Атаман с кислой миной налил минералки в стакан и, не спеша, выпил в три глотка. Взгляд его, усталый и тоскливый, уставился куда-то в окно. Догадаться о его мнении труда не составляло совершенно, очень уж Андрей Григорьевич был зол на англичан после последней кавказской войны.
— Будем считать вопрос закрытым, — подвёл черту Кутепов. — А по сему, вам слово, Антон Иванович.
— Благодарю, Александр Павлович, — отозвался Деникин и оглядел соратников. — Собственно, мне осталось только выразить итог моего доклада. Итак... На настоящий момент в нашей экономике сложились все условия для проведения завершающего этапа банковской реформы.
— И весьма вовремя, — подметил Мервуев.
— Да, вовремя, — согласился Деникин. — Отмена лихвы по казённым займам, а также введение в ряде случаев отрицательного процента позволит уже этим летом, по меньшей мере, вдвое повысить сельскохозяйственное производство в зонах рискованного земледелия. На следующий год можно с полной уверенностью спрогнозировать численный рост крестьянских артелей, самое меньшее, до одной трети от нынешней. Особенно конопляных артелей, что позволит впоследствии обеспечить сырьевой базой вводимые в строй в следующем году новые фабрики Тобольской, Вятской, Костромской и Тверской губерний.
Названная председателем кабмина цифра заметно оживила атмосферу. К концу двадцатых Россия стала крупнейшим в мире производителем конопли, поставляя на внешние рынки дешёвые ткани, масло и бумагу, что являлось немаловажной статьёй наполнения казны. Пенька, в качестве сырья, шла в основном на внутреннее потребление, экспорт её был ограничен. Торговля конопляной продукцией к тридцать восьмому году если и не вытеснила, то заметно потеснила с азиатских, ближневосточных, южноамериканских и европейских рынков иностранных производителей бумаги и английский текстиль. Для производства конопляной бумаги не требовалась дереводобывающая отрасль, как не требовалась и химическое отбеливание, а значит и цилюлозно-бумажные чудовища. Поэтому и себестоимость бумаги была в разы ниже. А российские текстильщики всё бойчее теснили на мировых рынках английские шёлк и шерсть.
— Осталось только не погубить мелкие банки, — задумчиво сказал Кутепов.
— Тут будьте уверены, — с готовностью ответил Антон Иванович, словно давно ожидая упоминания мелких частных банков и кредитных контор.
При сложившейся государственной банковской монополии, они были исключением, которое, как известно, подтверждает правило.
— Их мы поддержим, — добавил Деникин. — При условии участия в наших программах. А кому не по нраву — вольному воля. Спасать от разорения не станем.
— Прошу меня извинить, Антон Иванович, — обратился Маннергейм, — но я, однако же, не совсем понял вашу идею с отменой лихвы. Насколько я могу судить по вашему докладу, вы исходите из посылки, что сам принцип процента в банковском деле не обязателен?
Прежде чем ответить, Деникин пригладил ладонью бородку. Недопонимание Маннергейма он списал на нечастые присутствия на Высшем Совете, ведь вопрос этот всплывал здесь не раз. Редкие посещения ВС правителем Финляндии, в сущности, было легко объяснимо: нельзя же всё время находиться в Москве или обожаемом Петрограде, в Суоми(6) ведь тоже дел полно.
— Идея, прошу заметить, не моя, — на губах Деникина появилась полуулыбка. — Идея эта довольно не нова. Тут всё очень просто, Карл Густавыч. Боюсь показаться вам занудой, но объяснять придётся с азов. Возьмём, к примеру, деньги. Обыкновенные ассигнации. Что есть эти бумаги, скажем, в начале века? Мера золотого эквивалента казённых запасов золота. В соответствии с парижским договором шестьдесят седьмого года века минувшего, стоимость национальных бумажных денег устанавливалась в соответствии с их золотым содержанием. Возьмём для примера Итальянское Королевство, сколько в римской казне золота, столько бумажных лир выпущено в оборот. Парижская система создала плавающий курс валют, получи Рим тонн полтораста золота извне, лира станет "тяжелей" по отношению к прочим валютам. Поэтому, неспроста наш Дуче два года тому ударил из Эритреи(7) по Абиссинии... Впрочем, к вопросу колоний, господа, с вашего позволения, мы вернёмся позже...
Деникин отметил едва заметные кивки Кутепова, Маннергейма и Мервуева и продолжил:
— Итак, золотое обеспечение. Поскольку золотая казна — залог стабильности национальных валют, золото, что естественно, до Мировой Войны было, как правило, отчуждаемо "с большим скрипом". Для быстроты операций, межгосударственные расчёты проводились в форме векселей, обеспеченных национальными валютами. Золото перевозилось потом: пароходами ли, поездами ли — не важно. Золотом расплачивались для погашения накопленного пассива. Отсюда естественным образом вытекало то, что страны, имеющие дефицит платёжного баланса вынуждены были проводить дефляцию собственных денег. А иначе... а иначе всё золото уплыло бы за границу. Так вот к чему это всё я говорю, господа. К началу века нынешнего, парижская система начала давать сбой. И отнюдь не порочность системы виновна в возникшем сбое.
— Хотите сказать, систему начали расшатывать изнутри? — спросил Маннергейм.
— Не совсем, — ответил Деникин.
— Тогда что же?
— Всё просто. Золота стало не хватать разросшейся прослойке крупных деловых кругов Европы и Североамериканских Штатов. "Деньги из денег", "деньги из воздуха" ‒ это их отличительная особенность. Они просто начали задыхаться от ограниченного количества золота и невозможности бесконечно увеличивать денежную массу.
— Вы, Антон Иванович, клоните к тому... — Маннергейм замолчал, пришедшая ему в голову мысль показалась совершенно дикой.
— Это же очевидно, — вступил в их диалог Мервуев. — Или вы, Карл Густавыч, знаете иную причину разразившейся Мировой Войны?
— Я вам назову хоть сто причин, — задумчиво произнёс Маннергейм. — Но по сути, сказанное Антоном Ивановичем укладывается в цепочку предпосылок Великой Войны... Простите, господа, мне надо это обдумать. Крепко обдумать.
В кабинете на полминуты настала тишина. Экскурс Деникина предназначался, главным образом, для правителя Финляндии. Что касается остальных, они, как говорится, были в курсе. Кроме Лопухова. Он-то и высказал свои давно вынашиваемые соображения:
— Позвольте, господа... Раз уж речь зашла о причинах Мировой Войны, не рассматривался ли вопрос крушения трёх мощнейших военных монархий Европы? Не кажется ли вам, что это одна из целей войны?
— Рассматривался, — сообщил Кутепов. — И не раз рассматривался. Англосаксы и французы... и падение трёх мощнейших империй. Выпадение трёх крупных игроков из обоймы сильнейших. К счастью, не навсегда. Россия до сих пор жива.
— И по сути та же империя, — сказал Каппель и повернулся к Деникину. — Мы вас прервали, Антон Иванович.
Маннергейм оторвал глаза от поверхности стола и посмотрел на Деникина.
— В результате Мировой Войны, — продолжил тот, — парижская система рухнула. Прекратился обмен ассигнаций на золото, началась инфляция, деньги стали печатать тоннами и нате ‒ инфляция превратила экономики в почти полный хаос. Банкноты с номиналом в миллион и даже миллиард стали нормой. За пять лет войны населения Европы напрочь забыло о золотом стандарте и у той самой прослойки деловых кругов развязались, наконец, руки. Они начали делать капитал из ничего и приобретать всеми доступными способами материальные ценности. Не зря говорят, кому война, а кому и мать родна. Как известно, в начале двадцатых сложилась генуэзская система, по которой центробанкам было советовано взамен дефицитного золота вводить валюты ведущих стран.
Деникин усмехнулся.
— Стран Антанты, — уточнил Маннергейм. — Фунты, североамериканские доллары, франки... Золотодевизный стандарт(8). Тут можете опустить, Антон Иванович.
Деникин кивнул. Заострять тему он счёл нежелательным, прекрасно зная, сколько крови попили британские девизы из Финляндии в двадцатые. Ни к чему сейчас напоминать Маннергейму об его прошлых ошибках.
— Итак, продолжим, — сказал он. — Что есть ассигнации западноевропейских стран и североамериканских штатов по генуэзской системе и в особенности после самой острой фазы кризиса тридцать первого — тридцать третьего годов? Не что иное, как мера доверия граждан к финансовым обязательствам своих стран, выраженная в одной второй наполнения каждой из валют стран Антанты. Иными словами — их ассигнации наполовину фикция. Да-да, натуральная фикция. А что есть ассигнация в России с середины двадцатых? Выражение меры товарного производства, меры труда, меры промышленного базиса и всей совокупности отраслей экономики... или как сейчас у молодёжи говорить принято: "инфраструктура" той или иной отрасли... Тем самым, чем крепче экономика в количественном и качественном выражении, тем "полновесней" рубль. Таким образом, с каждым новым заводом, с каждой новой построенной магистралью, банкнота становится всё "твёрже" и выпуск новых ассигнаций для насыщения внутреннего спроса нисколько не сказывается на удешевлении рубля. Однако... Всё вышеизложенное в полной мере справедливо при отсутствии банковской лихвы, как фактора играющего на обесценивание денежной массы. Хотим иметь устойчиво управляемые ревальвацию и дефляцию(9), следовательно, необходимо преодолеть это препятствие.
Деникин сделал паузу, удостоверившись, что внимание соратников приковано всецело к нему. Лекторским тоном, выработанным ещё во время учебы в Академии генштаба, он продолжил:
— Теперь, господа, касаемо пресловутого банковского процента. Что есть лихва? Это некая абстракция. В своей сущности это явление можно выразить следующим образом: казначейства печатают и распространяют бумажные деньги так, чтобы фиктивное имущество банков, государственных и частных, заменялось действительным имуществом, то есть бумага в обмен на настоящие ценности: землю, урожай, недвижимость, товары промышленного производства и тому подобное. Банки ссужают фикцией заёмщиков, а те в последствии выплачивают проценты на заём. Чем сложней процент, тем сильнее понижается ценность ассигнаций. Это и есть так называемая "естественная инфляция". Если же заёмщик не в состоянии платить, не редко из-за вызванной банками же инфляции, у него изымается в пользу банка собственность. То есть натуральные ценности. Таким образом, господа, банки получают ценности из ничего. Банковские издержки можно не учитывать.
— Лихва ‒ всё та же фикция, — сделал вывод Маннергейм. — И на этой фикции построена англосаксонская цивилизация.
— Вот именно, Карл, — устало вздохнул Кутепов. — А теперь представь, если эта порочная экономическая модель возьмёт верх во всём мире.
— Не дай Боже, — вырвалось у Маннергейма. — Тогда придут времена, когда многие национальные правительства превратятся попросту в ту же фикцию.
— Теперь ты понимаешь, Карл? — спросил Кутепов.
— Да... — правитель Финляндии поджал губы. — Рано или поздно в странах Антанты в полную силу проявятся несколько финансовых кругов. И со временем все спектакли с правительствами и парламентами останутся лишь для населения.
Маннергейм помолчал несколько секунд, задумчиво рассматривая отблески света полуденного солнца на полированном линкрусте стола, и также задумчиво проговорил:
— Власть нескольких финансовых кругов над всею Землёй. И бесконечные войны на периферии англосаксонского мира. У аборигенов напросто не будет возможности сбросить долговую кабалу, их уделом станут войны, анархия и продажная, якобы национальная власть.
— Это далеко не всё, — развил мысль Деникин. — У туземцев отпадёт надобность в равномерно развитых экономиках. Где-то станут производить только текстиль, где-то останется лишь металлургия, а где-то животноводство.
— Это вы, Антон Иванович, пожалуй, хватили, — покачал головой Каппель. — Картина получается совсем уж апокалипсическая.
— Вы сомневаетесь, Владимир Оскарович? — нахмурился Деникин. — Я представил себе вариативную тенденцию развития оглашённого миропорядка. И только.
Каппель как-то нейтрально пожал плечами и промолчал.
— Знаете, соратники, что самое паскудное? — сказал Кутепов, — что России уготована роль аборигенов.
Шкуро громко фыркнул и, не подымая глаз, продолжил с отсутствующим видом медленно водить пальцем по краю пустого стакана.
— Кишонки у них слабы, — наконец, прошептал он с такой силой в голосе, что его услышали все.
— В открытом конфликте, пожалуй, что и слабы, — рассудительным тоном произнёс генерал Порыгин. — Однако умения делать стратегические ходы, рассчитанные на длинные десятилетия, этого у англичан не отнимешь.
С воеводой тут же согласился Мервуев:
— Что верно, то верно. Большая Игра не прекращалась даже в Мировую.
— Ну, хорошо, господа! — вздохнул Маннергейм. — Я смотрю, у вас всех слишком пессимистичное виденье грядущего. И я решительно не понимаю отчего! К генуэзской системе мы не присоединились, экономика самодостаточна...
— Вы, Карл Густавыч, — перебил его Деникин, — полагаете, что наши "друзья"...
— Да не полагаю, Антон Иванович, не полагаю, — тоже перебил Маннергейм. — Я прекрасно сознаю, что и мы, и Берлин им как та кость в горле. Нас давно ненавидят, ведь мы почти не принимаем при расчётах их валюты.
— О! Поверьте, это не единственная причина ненависти.
— Знаю. Депрессия нас не зацепила. А им она по сию пору аукается.
— Не просто аукается. Они лихорадочно ищут выход из порождённого ими же кризиса перепроизводства. Помните, я упомянул поход Дуче в Абиссинию? Муссолини неспроста туда залез. Он понимает, что Италии нужно золото, а не доллары и франки. И он в то же время понимает, что самый простой способ его приобретения — расширить колонии. Однако Дуче опоздал лет на двести. Мир теперь не тот, что прежде. Но думать, что после Мировой Войны колониальная система рухнула, значит сильно ошибаться. Отнюдь не рухнула. Она на наших глазах проходит перерождение в некую новую систему, чтобы к моменту "высвобождения" последних колоний, получить новую, сродную прежней системе по эффективности, но завуалированную форму изымания ценностей с бывших колоний. И не только с них, кстати говоря. Так вот, покамест Италия движется по "старой колее", деловые круги Антанты предпринимают шаги к преодолению последствий Депрессии, равно как и меры по предотвращению кризисов перепроизводства в будущем.
— И что же это за меры, позвольте полюбопытствовать?
— Введение нового стандарта вместо золотовалютного, — бесцеремонно опередил Деникина Мервуев и тут же добавил: — Прошу извинить, Антон Иванович, не удержался.
Деникин вежливо улыбнулся в ответ. А Маннергейм очень тихо хмыкнул и, глядя то на Мервуева, то на Деникина, спросил:
— Новый стандарт? Интересно знать, какой на этот раз.
