Я должен был согласиться. Мне это не понравилось, но я должен был согласиться. Другой стороной этой медали было то, что такой монстр, как Барретт, снова останется на свободе, чтобы убивать. Он остался бы на свободе, чтобы терроризировать общество. Ирония всего этого заключалась в том, что теперь Барретт истолковал бы наш намеренный отказ преследовать его как явное одобрение всего, что он сделал. Я не хотел быть частью этого. Я полностью намеревался дистанцироваться от этого. Это вызывало у меня отвращение до глубины души.
— Так что же мы можем сделать? — спросил я.
— Плыви по течению, Джонти. Ты больше ничего не можешь сделать, — сказал он.
Так что же было нового? Что я ожидал услышать от этого человека? Другого открытого пути не было. Без права на апелляцию.
Мы обсудили мой энтузиазм по поводу продолжения карьеры Барретта. Старший офицер полиции согласился с моим анализом. Мы были обязаны привлечь Барретта к ответственности, и если он затем замешал офицеров КПО, мы тоже были обязаны преследовать их. Он всем сердцем согласился с моей теорией, но его поддержка сопровождалась оговоркой.
— Будь очень, очень осторожен, Джонти. Особисты могут прихлопнуть тебя, как муху, — сказал он. — И из того, что я слышал на протяжении многих лет, они просто ждут своего шанса сместить тебя с твоей должности, — добавил он.
Я вышел из своей машины и стоял с этим человеком под дождем. Я крепко пожал ему руку. Мне чрезвычайно нравился этот парень. Он олицетворял все, что было достойного в копах. КПО состояла из многих замечательных людей, таких же, как он. Проблема заключалась в том, что он искренне чувствовал, что ничего не может поделать с этими явно порочными решениями, принятыми нашими 'друзьями' из Специального отдела. Решения, о которых мы все знали, постепенно навлекали на всю нашу полицию дурную славу.
Я стоял там под дождем и смотрел, как он выезжает из темноты автостоянки на хорошо освещенную проезжую часть. Дождь был почти проливным. Он пробежал по задней части моей шеи, посылая холодные мурашки вверх по позвоночнику. Я хотел бы, чтобы это могло смыть мое чувство испорченности. Смойте мое отвращение к нашему бессилию что-либо сделать с решением не идти за Барреттом. Я так хотел, чтобы этот старший офицер сказал мне, что есть ответ, простое решение нашей проблемы. Что было что-то, что я упустил. Но он этого не сделал. Он не мог.
Я сел в свою машину и поехал в Каррикфергус, чтобы поговорить с Тревором. Во время двадцатиминутной поездки туда меня осенило, что есть другой способ освежевать именно эту кошку! Барретт не знал о моем намерении привлечь его к ответственности за убийство Пэта Финукейна. На самом деле, теперь я был в привилегированном положении по отношению к нему. Мои мысли вернулись к его рассказу о молодом водителе, сбежавшем, как он утверждал, из Рэткула.
По словам Барретта, убийство Финукейна было 'первой работой' этого молодого человека в БСО. Он запаниковал. Сам Барретт признал, что водитель не знал о том, что миссия БСО, на которую он вызвался добровольцем, была убийством. Барретт также сказал, что он предпринял немедленные шаги, чтобы убедиться, что это была 'последняя работа' парня в БСО. Это были утверждения, которые, если бы они были правдой, означали бы, что этот молодой водитель хорошо соответствовал новым критериям для того, чтобы стать 'раскаявшимся террористом' или РТ. Потенциальный свидетель должен быть террористом, лишь недавно участвовавшим в терроризме. Он должен был действовать в рамках своей террористической группы только на периферии. Нам было бы выгодно, если бы потенциальный РT имел небольшое криминальное прошлое или вообще не имел его. Описание Барреттом сбежавшего водителя заинтриговало меня. Если он говорил нам правду, у нас на руках был потенциальный раскаявшийся террорист.
Но сначала мы должны были бы опознать его. Только Барретт мог бы помочь нам сделать это. Как только он будет опознан, я намеревался арестовать его и допросить в Каслри. Я также намеревался объяснить ему возможные варианты. По сути, я собирался сделать ему предложение, от которого он не смог бы отказаться. Если бы этот молодой человек решил рассказать нам правду и начать все с чистого листа, мы бы тогда осудили его. Имея за спиной всю тяжесть Короны и системы, я бы затем вытащил его из тюрьмы и настроил против Барретта и других замешанных в этом деле. Но как, черт возьми, я узнаю его имя от Барретта? Он уже знал об опасности того, что мы возьмемся за водителя. На записи от 3 октября 1991 года он сразу разгадал мое намерение. Это было нелегко, но другого способа продвинуть наше дело не было. Если бы это сработало, мы все еще могли бы раскрыть убийство Пэта Финукейна. Если собственного откровенного и хвастливого признания Барретта в убийстве было недостаточно, чтобы вдохнуть новую жизнь в это нераскрытое дело, возможно, показания молодого водителя, сбежавшего из дома, могли бы склонить шансы в нашу пользу.
Согласно моему послужному списку, только во вторник, 22 октября 1991 года, Специальный отдел нанес нам удар, который должен был предупредить меня о том факте, что работа с источниками Кена Барретта будет отличаться от любой работы с источниками, с которой я когда-либо сталкивался. Тревор и я были заняты допросом бригадира БСО Джима в полицейском управлении в Каслри, когда позвонил Барретт, желая встретиться. Должно быть, ему не хватало наличных, чтобы поставить на собаку: он был частым посетителем собачьих бегов на стадионе Данмор.
Мы договорились, что Сэм может пойти один на встречу с Барреттом, а некоторые из его коллег будут прикрывать его. У нас не было другого выбора. Барретт вполне мог располагать информацией, которая могла бы спасти чью-то жизнь. Сэм должен был, не теряя времени, воспользоваться нашим отсутствием.
Это был сам Барретт, который привлек наше внимание к выходкам Специального отдела. С самых первых дней работы с этим убийцей Специальный отдел действовал за кулисами, чтобы расстроить нас любым возможным способом. Мы просто не знали этого. Но к 22 октября 1991 года они, очевидно, решили 'поднять ставку'.
Согласно записи, Барретт пожаловался нам в четверг, 24 октября 1991 года, что он пришел встретиться с нами (отделом уголовного розыска) во вторник, 22 октября 1991 года, и обнаружил, что Сэма сопровождал другой полицейский. Барретт был в ярости. Он сказал, что Сэм 'хвастался' ему, что он офицер Особого отдела. Он сказал, что Сэм угрожал ему. Если бы он не работал исключительно на Специальный отдел, они (Специальный отдел) позаботились бы о том, чтобы БСО узнала, что он работает на отдел уголовного розыска. Сэм называл сотрудников уголовного розыска 'клоунами' и 'придурками'.
Сэм сказал Барретту, что его начальство в Специальном отделе решило, что совместных совещаний отдела угрозыска и Специального отдела больше не будет. Барретт сказал, что Сэм был пугающим. Я со смущением слушал, как этот хладнокровный убийца жаловался на предполагаемые 'грязные проделки' Специального отдела. Я слушал, как он говорил об Особом отделе в самых низких выражениях. Что я мог сказать? Теперь он знал, что я солгал ему.
Я сказал ему, что Сэм выдавал себя за сотрудника угрозыска, потому что мне так приказали. Но при первом же удобном случае Сэм сказал Барретту, что он офицер Особого отдела. Это противоречило согласованной политике уголовного розыска/Специального отдела. Сэм верил, что Барретт будет впечатлен. Этот дурак не поверил мне, когда я ясно дал понять, что Барретт ненавидит Особый отдел. Последняя жалоба Барретта разозлила меня.
— Сэм говорит, что уголовный розыск не может достать мне денег. Он говорит, что ты никто, Джонти. Вы допрашиваете людей в Каслри, а такие важные люди, как он, не ведут допросы в Каслри. Вы с Тревором дали мне 100 фунтов, но Сэм дал мне 500 фунтов. Какой, к черту, счет, Джонти? — он спросил.
Сэм был прав насчет денег. Специальный отдел мог бы заполучить в свои руки десятки тысяч фунтов, если бы это было необходимо. Давать такому придурку, как Барретт, 500 фунтов ни за что было против всех правил, которых мы должны были придерживаться в отделе угрозыска. Для нас это было фактом жизни. Обработка источников и сбор разведданных были основной функцией Специального отдела. Но это была очень незначительная часть повседневных обязанностей детектива в уголовном розыске. Мы никак не могли конкурировать со Специальным отделом по финансовым показателям. Наш бюджет вознаграждения источникам угрозыска был ограничен, и к концу октября 1991 года мы уже прошли половину финансового года 1991/92.
И снова мне пришлось прикусить губу.
— Ты можешь достать мне наличных, Джонти? — снова спросил Барретт.
Я решил воспользоваться этим.
— Конечно, я могу, — солгал я.
— Ну, послушай меня, ты сказал мне, что Сэм — порядочный парень. Ты сказал мне, что я могу ему доверять. Что ж, я говорю тебе, что ты не можешь ему доверять. Теперь выкини его из гребаной машины! — сказал он.
Ничто из этого меня не удивило. Сэм всегда ясно давал понять, что не видит никакой роли для угрозыска в области обработки источников. Его презрение к уголовной полиции в целом и ко мне в частности было очевидным. Я точно знал, к чему клонит Сэм. Он пытался вытеснить Тревора и меня из уравнения. Он не делал этого без полного авторитета и поддержки руководства своего Специального отдела. Но почему? Зачем рисковать оттолкнуть Барретта? Зачем выставлять меня лжецом?
В этом был элемент того, что Сэм пытался произвести впечатление на Барретта. Это обернулось для него неприятными последствиями. Он ни на кого не произвел впечатления, и меньше всего на Барретта. Такая тактика не была редкостью там, где возникали трения при совместном обращении с источниками, но что отличало это от нормы, так это выбор времени. Специальный отдел знал, что этот источник непредсказуем. Это были не первые жалобы Барретта на Сэма. Но до этого Барретт верил, что Сэм был офицером уголовного розыска. Учитывая ненависть Барретта к Специальному отделу, это был странный момент для попытки перехватить у него контроль. Как будто это было сделано намеренно, чтобы отпугнуть Баррета. Специальный отдел был за своей работой. Я намеревалась остаться с Барреттом. Мне нужно было поговорить с ним в присутствии и на слух офицеров Специального отдела. Мне нужно было имя молодого человека, который управлял машиной для побега во время убийства в Финукейне. Если он действительно не знал, что двое его сообщников из БСО собирались совершить убийство, тогда было маловероятно, что он мог вывести нас на ответственных в высших эшелонах БСО. Но было весьма вероятно, что он смог бы опознать Барретта, Миллара и некоторых других. Тогда от нас зависело бы заполучить остальных из них.
Мы довели жалобы Барретта до сведения наших органов уголовного розыска. Мы не получили никакой поддержки. Сэм и его друзья могли делать все, что им заблагорассудится. Никто в угрозыске не собирался подвергать сомнению абсолютную власть Специального отдела.
Тем временем Барретт доказывал свою продуктивность. В те первые несколько недель своего контакта с нами он добровольно назвал имена нескольких сотрудников КПО, которые, как он утверждал, передавали информацию о республиканцах АОО/БСО. Мы также обнаружили одно огнестрельное оружие и боеприпасы в квартале Вудвейл. Изъятые улики привели к выдвижению обвинений и тюремному заключению в отношении печально известного боевика БСО, который ранее всегда уклонялся от раскрытия. Но по сравнению с другими нашими источниками Барретт был бы ничем не лучше нашего обычного 'человека за 20 фунтов в неделю', термин, который даже он сам использовал для описания наших 'низших' информаторов. Дело в том, что почти во всех самых серьезных преступлениях, о которых нам рассказывал Барретт, он был главным преступником. Он был преступником. В этом контексте его будущий потенциал в качестве информатора был под вопросом.
Тревор и я смогли организовать несколько встреч с Барреттом без Специального отдела. Это было нелегко, но мы смогли с этим справиться. Трения, которые это вызвало между отделом уголовного розыска и Специальным отделом, были невероятными. Особисты не дал нам никаких причин, по которым этого не должно было произойти. Они делали точно то же самое. Их протесты были совершенно чрезмерными. Почему бы нам не поговорить с Барреттом без них? Нашему руководству не было сообщено никаких причин. По крайней мере, никакой причины, о которой нам не должны были сообщать. Итак, в отсутствие какой-либо веской причины мы с Тревором продолжали встречаться с Барреттом наедине еще несколько раз. Мы всегда встречали его в парке Гленкэрн на окраине квартала лоялистов Фортривер/Гленкэрн.
Наши руководители первого эшелона должны были быть в курсе всего, что мы сделали. Закрывать глаза на нашу деятельность было не в их интересах. Да мы и не хотели, чтобы они этого делали. Наши записные книжки и дневники велись скрупулезно, указывая, что мы сделали и кто именно это санкционировал. Были созданы системы сдержек и противовесов, чтобы все были в порядке, и нам это нравилось. Лично мне не хотелось бы действовать каким-либо другим способом. Поэтому, когда мы действительно работали со Специальным отделом, мы отвернулись от всех тех процедур, которые могли бы удержать нас в рамках закона. Поэтому нам пришлось либо уйти и закрыть глаза на деятельность Специального отдела, либо остаться на борту и пережить шторм. В случае с Кеном Барреттом и некоторыми другими мы с Тревором остановились на последнем. Это был единственный способ, которым мы могли защитить общественные интересы.
В любом случае, Барретт был совсем другим. Он был хладнокровным серийным убийцей. Он был маленького роста, очень худой и изможденный. Он использовал свои дикие, вытаращенные глаза, чтобы подкрепить свои доводы. Он был, пожалуй, самым зловеще выглядящим человеком, с которым мне когда-либо приходилось встречаться. Мы бы припарковались в условленном месте и в условленное время и ждали прибытия Барретта. Мы бы никогда не увидели его первыми. Внезапно задняя дверь нашей машины открывалась, и он запрыгивал следом за нами.
Мы с Тревором окрестили его 'Фредди Крюгер', в честь зловещего главного героя фильмов ужасов 'Хэллоуин'. Я утверждал, что Барретт напугал бы Фредди Крюгера до смерти! Когда вы были в присутствии Кена Барретта, вы знали, что находитесь в присутствии зла.
Мне всегда казалось странным, что Барретт открыто хвастается своей причастностью к ужасным преступлениям, включая убийство. Это было так, как будто он уже много раз поступал так с другими мужчинами из КПО, которые ничего с этим не делали. У меня были свои собственные подозрения относительно того, из какой именно службы КПО они были, однако я держал их при себе.
Мы попросили Барретта назвать имя или помочь нам идентифицировать молодого водителя из Раткула. Он просто посмеялся над нами и вернулся со своим обычным замечанием:
— Ни за что, Джонти. Ты настроишь этого маленького ублюдка против меня, — говорил он.
Однажды Барретт так расстроился, что пригрозил вывести молодого водителя 'из уравнения'. Я отступил. Барретт убил бы его. В этом не было никаких сомнений. Если бы он представлял угрозу свободе Барретта, Барретт не колебался бы.
