Мы - люди! (общий файл)

— Отставить, назад! — команде подчинились и боком-боком отступили к своим меланхоличным 'коням', к слову, и не подумавшим шарахаться от треска моих выстрелов. Вперёд вышел предводитель. Он демонстративно положил на землю свои сабли, его подчинённые опустили самострелы. Очевидно, предлагает поговорить...

* * *

Белоголовый.

Опять команды... 'Зарядить самострелы!' мы идём в атаку. Кто-то палит из огнестрелов, но звук какой-то не такой. Командует Пёстрый. Да откуда он взялся в моих снах? Он по столичным штабам сидел, не встречались мы с ним ни разу. Однако же, влез без спросу! Или это уже не мнится? Определённо он, ругается с Учителями. Голос его, ни с каким другим не спутаешь. А те отвечают, да по-нашему. То есть, по-своему, а как эхо и по-нашему! Полежал я, послушал, но когда Пёстрый начал обвинять Учителей, что они меня насмерть убили, не выдержал. Заворочался на своём лежбище, и уселся на гузку, привалившись боком к колесу родной моей телеги. Пощупал рану — хорошо меня обработали, крови нет, и не болит совсем. Вот голова болит и кружится, как с перепою. Хорошо, что сижу, а то бы упал, точно! Ага, увидел Пёстрый моё барахтанье, слышу, бежит, вопит: 'Белый, так ты живой?!'

— Глупый ты, Пёстрый, хоть и барон, — отвечаю — уйду я от тебя...

— Что ты там бормочешь? — наклонившись ко мне, спросил тот. Разглядел я его, как в тумане, а вот повторять не стал, ещё обидится.

— Живой я, живой, — говорю — а вот с этими ты не ругайся, а со всем уважением. Они мне помощь оказали, носили туда-сюда на руках, пока ты не прискакал, как демонами в гузку укушенный. Ещё и войну чуть не устроил... Ты солдат-то где взял?

— Но я же думал, что они тебя... Ты лежишь, как мёртвый, вся попона в крови! Да, а это не солдаты, а имперский полицейский патруль. Сразу после тебя приехали. Ну, я принял командование и за тобой! Что тут случилось-то? Это бандиты в телеге? А где Кривой?

— Убёг Кривой... Слушай, давай я тебе потом всё расскажу, сейчас мысли путаются. Ты моточек-то забери, вдруг потеряется.

Вдруг слышу до боли знакомый голос Гребешка:

— А ты свой забери, сколько мне его ещё таскать? Все перья на шее вытер! — не, точно опять в беспамятство ухожу, ему-то тут откуда взяться? Однако, в появившейся в поле зрения смутной фигуре, при некотором усилии опознаю старого товарища. Ладно, голос погрубел, но физиономию-то ни с какой не спутаешь! И гребень задорно торчит по-прежнему. Только теперь нашивки старшего сержанта на потёртой попоне, обогнал меня, салага! Я аж подскочил, но меня в четыре руки — 'Сиди, сиди!' — опять умостили обратно, рано мне ещё скакать.

— Привет, — говорю, — Гребешок! Ты мне снишься или нет? Только сейчас тебя вспоминал.

— Я это! — отвечает. — А вот тебя, Белый, у меня уже в обычай входит встречать в самом плачевном состоянии. Тогда, у Кипящего Озера, когда тебя выловили едва живого и спешно увезли ни то лечить, ни то сразу хоронить, и теперь...

— Выловили? Я сам выполз на берег, правда, потом ничего не помню.

— Ну, мне так сказали. Я тебя увидел, когда лекарь пытался тебя сшить из того, что осталось, после того, как тамошние водоплавающие обглодали. Только попона тебя и спасла от полного расчленения!

— Погоди, а что там про моточек?

— Давай-ка мы тебя сперва в деревню отвезём, в тенёк уложим, а то ты тут на солнце, невзначай, сомлеешь! Там всё и расскажу подробно.

— Нет уж, давай сейчас вкратце, а подробно потом. И достань с повозки флягу с крепким, где-то она под этими квёлыми бандитами валяется, если не треснула.

— Неохота мне эту падаль ворочать, подкрепись пока моим, не хуже нашего, полкового.

— Ну, давай, да рассказывай!

Гребешок отстегнул флягу и подал мне:

— В общем, увезли тебя, бессознательного, в госпиталь, причём лекарь тоже поехал. Хотя и был уверен, что не довезёт, больно ты плох был. А я подобрал у берега твою изодранную попону, которая теперь только на протирку трубок годилась. Думаю, спорю с неё костяные пластины, если остались, да тебе и отдам, чтобы на новые не тратиться. Это, если ты жив останешься, извини. Вытащил одну половину — есть ещё пластины! Взялся за другой кусок, а за ним что-то тянется. Смотрю — проволока, видать, твой моток. Верёвку-то звери порвали, так проволока удачно концом за попону зацепилась. Размоталась, правда. Ну, я скрутил, плотненько, на шею повесил. Порадую, думаю, если вернёшься. Только подняли нас по тревоге и бросили на недобитых сепаратистов. А потом я твой след потерял. Рассказывали, правда, что ты в другом полку служишь, да так мы и не пересеклись. А передавать с оказией поопасался, разумные-то разные бывают! Ну, а когда полное замирение вышло, уволился я и поехал к тебе серебряшку вернуть. А в полку говорят, что ты тоже уволился, попрощался и сгинул неведомо куда. Вроде, в Лесной Пояс отправился. Устроился я в полицию, да не городскую, а провинциальную, чтобы ездить почаще. Везде про тебя спрашивал. И, видишь, свела нас судьба! Так, что получи своё, заработанное, Белый, сейчас принесу, в сумке у меня.

— Ну, ты порадовал меня, Гребень, до невозможности! Я уж свыкся с мыслью, что окончу свой век в нищете, к Пёстрому, вот, в подданные пошёл...

— Он тебя не обижал? — Гребешок повернулся к барону, с интересом прислушавшемуся к разговору, — а то мы ему прямо сейчас покажем полковое братство!

— Нет, нет, что ты! Он — парень, что надо! Тоже ветеран, понимает.

— Ладно, если так... Теперь-то ты куда? В город переедешь? А, хочешь, я словечко замолвлю, к нам в полицию?

— Не, набегался... Дом у меня есть, деньги тоже... образовались. Тут и осяду. Пёстрый вот женить обещал!

— А, что? И запросто! — с энтузиазмом отозвался Пёстрый. — Только, обращу ваше внимание, господа мои, что тут присутствуют непонятные пришельцы, разобраться с которыми есть первый долг имперской полиции.

— Разберёмся! — уверенно заявил Гребешок, поворачиваясь к чужакам.

* * *

Владимир Петрухин.

Мы понимали репторов почти полностью. Часть нам транслировал переводчик, но его тут же поправляла Маруся, выдавая, по её мнению, более достоверный вариант. Попутно она, видимо, перезаливала ему программное обеспечение или обновляла словарь. Сейчас Репторы беседовали о каких-то старых делах, не забывая посматривать в нашу сторону, особенно один, пёстрой окраски, которого 'Пёстрым' и называли. Наконец они наговорились, и вперёд вышел самый крупный, которого звали Гребешок.

— Я командир отряда (государственной?) полиции! — сказал он. — Кто вы такие и что тут делаете? Вы не Учителя?

— Мы — люди! — переводчик перевёл это, как 'разумные', — прилетели на летающей... лодке, но она сломалась. Мы ждём помощи товарищей. Потом улетим, не причинив никому вреда. Мы не знаем, кто такие Учителя. — Хотя, я конечно, уже догадывался.

— Учителя тоже владели 'летающими лодками', только называли их 'вертокрылы' и 'челноки'.

— Тогда нашу следует называть 'челнок'.

— И где она?

— Недалеко, на болоте.

— Я осмотрю его позже, с вашего разрешения. Откуда вы прилетели? С какого континента?

— Мы прилетели с другой планеты. Видите ли, звёзды, это другие солнца и у них есть другие планеты...

— Не трудитесь, Учителя рассказали нам об этом. Любой грамотный разумный знаком с этой концепцией, только вот звёзды видели очень немногие. В этом полушарии они не видны. А зачем вы прилетели?

— Мы исследуем все планеты, которые нам встречаются. Вот вы знаете, что на вашей планете есть другие континенты, вы их осматривали?

— Ещё как! Вот Белоголовый, которому, по его словам, вы оказали помощь, как раз этим и занимался в юности. — Рептор помолчал, потом продолжил:

— Я всё понял. Давайте оставим научные вопросы учёным, а вы расскажите мне, что тут случилось. Как представитель полиции, я обязан вас допросить.

— Могу даже показать! — я протянул руку в сторону, и Тома тут же сунула в неё планшет.

— Маруся! — сказал я негромко, — выведи сюда компиляцию записей инцидента, — и, уже громче, — Смотрите!

Рептор придвинулся поближе и встал рядом. С другой стороны меня потеснил подошедший ближе, любопытный Пёстрый. Я оказался зажат между горячими телами ящеров. Пахло от них... Не скажу, что очень противно, вроде, как курятником. Терпимо, в общем. Прокрутку сюжета, нарезанного Марусей из самых эффектных кадров битвы Белоголового с бандитами, ящеры сопровождали такими яростными воплями и рычанием, что я впервые маленько струсил. Но превозмог, комментарии относились вовсе не ко мне, а к происходящему на экране. Когда ролик закончился, Репторы попросили повторить его, а потом настояли, чтобы и Белый ознакомился. Поскольку, тот ещё не рисковал вставать на ноги, пришлось сунуть планшет ему под нос. Раненый подтвердил, что всё так и было, и поблагодарил нас за спасение. Сами по себе запись и последующее воспроизведение изображения на экране не вызвали особого удивления: чудо и чудо — 'Учителя о таком писали'.

На этом организационные вопросы иссякли. Увечного погрузили на телегу, причём он отказался 'валяться вместе с ворами', а угнездился рядом с возницей, и увезли. Уехал и отряд: часть его направилась на запоздалые поиски сбежавшего Кривого, другие сопроводили в ближайшую деревню добычу и раненного героя. Пёстрый и Гребешок, под предлогом осмотра челнока, проводили нас до него.

Конечно, это моё субъективное мнение, но, кажется, хорошие ребята эти репторы! Простые и непосредственные. Если бы не зубастые пасти... Увидев, что мне неудобно тащить многострадальную палатку, они тут же предложили свою помощь. И мы несли её втроём до самого челнока, по очереди, конечно. Сами Репторы вблизи оказались пониже меня ростом, с Тому примерно. Но, если судить по Белоголовому, они несколько массивнее среднего человека, килограмм под сто двадцать. Длинные, голенастые ноги свидетельствуют, что они отличные бегуны. В этом им должны помогать хорошо оперённые руки. Но, конечно, не летучие они, максимум, прыгать с высоты удобнее. Но по остальным параметрам передние конечности подкачали: коротковаты и не такие сильные, как у человека. Я, например, нёс палатку в руках, а Репторы забрасывали на спину и несли, придерживая руками с двух сторон. Потому и мечи у них не очень длинные и слишком лёгкие для человека.

Наши 'ничего не значащие' имена оказались непостижимы для них, поэтому нам сразу дали другие: Меня назвали 'Высокий', тётю Лену — 'С-мечами', Тому — 'Маленькая-с-самострелом'.

— Эти женщины твои жёны? — спросил меня Гребешок, когда круча закончилась, и мы шли уже по равнине, понижающейся и переходящей в болото. Я увидел, так Тома споткнулась, вероятно, услышав перевод.

— Нет, — поспешно открестился я, — они мои подчинённые и товарищи, жена у меня осталась дома.

— Странно, — заметил рептор, не пояснив, в чём он видит странность, — во всяком случае, они воины. А у нас женщина-воин, это большая редкость. Хоть они и не твои жёны, но тебе здорово повезло путешествовать в такой надёжной компании. — Тётя Лена и Тома при этом синхронно хмыкнули.

— Согласен! — совершенно чистосердечно подтвердил я.

— С-мечами ловко владеет своим оружием, — продолжил Гребешок, — я видел её тренировку. А с такими длинными руками, как у вас, она, вероятно, вообще непобедима.

— Она и среди людей славится своим мастерством!

— Хорошо бы увидеть показательный бой с её участием. Я-то уже староват, но у меня в отряде есть замечательный мечник Худой.

— Я готова! — сказала повернувшаяся к нам тётя Лена. — В любое время!

— А кто такие Учителя, которых вы всё время поминаете? — спросил я.

* * *

Ольга Макарова.

На экстренном совещании первым высказался начальник экспедиции, довёл до присутствующих результаты исследований и, в свете последней информации, предложил свернуть работу и приготовиться к эвакуации с планетара. Руководители учёных групп, поддержанные их коллективами, были против этого решения, названного ими 'актом перестраховки'. Действительно, предварительный расчёт показывал, что период непроходимости тоннеля должен был продлиться около полутора месяцев, а это время энтузиасты вполне могли продержаться на имеющихся ресурсах, даже не привлекая местные запасы замороженного воздуха и воды. Слово дали мне. Я выразилась в том смысле, что ещё несколько часов назад не имела и понятия о грозящем успеху миссии и самим жизням коллектива совершенно неисследованном явлении спазма тоннеля, что произведённые впопыхах расчёты, практически, — полная эмперика. Считать нужно заново на хороших машинах, используя все доступные человечеству данные о населении пояса Койпера, могущем влиять на результат. Притом, что это пояс исследован крайне слабо.

'Какие ваши расчётные оценки времени спазма?' — спросил кто-то с места, хотя их только что озвучивали. Что же? я открыла ноут и прочла с экрана подробности:

— В настоящее время спазм составляет минус 15 процентов и продолжает увеличиваться, пока с расчётной скоростью. Если так и будет продолжаться, то он достигнет 25 процентов диаметра через пять с половиной суток. Кто не знает, это критическая величина, через тоннель меньшего диаметра суда снабжения и эвакуационные уже не пройдут. Дальнейшее уменьшение до минимума, а возможно, и до полного схлопывания тоннеля произойдёт за ближайшие две недели плюс/минус трое суток. Если тоннель не схлопнется, то с высокой степенью вероятности он за те же две недели восстановит свой диаметр до, теоретически, проходимого. Хуже, если он закроется полностью: теория пока не даёт ответа, когда в этом случае начнётся процесс открытия. Может, моментально, может и с задержкой до полугода... или больше. Всё это время связь через портал будет отсутствовать... за неимением оного.

Думайте, коллеги! Ваши исследования, безусловно, интересны и ценны, но стоят ли они возможных человеческих жертв? Я поддерживаю предложение о начале немедленной эвакуации!

По итогам моего, по-видимому, убедительного выступления, решение о начале эвакуации с Маркизы было принято. И завертелся маховик плановой ретирады! Практически всё оборудование и инструменты оставляли на планетаре, с надеждой вскоре к нему вернуться. То, что боялось холода, размещалось в отсеках экспедиционных баз. В них устанавливалась температура плюс десять градусов, и включался автономный режим. При этом ресурса реакторов должно было хватить на срок более двух лет. Кажется, достаточно. 'Буджум', 'Паганель' и приданные экспедиции суда эскадры ВКС Земли делали несколько рейсов в сутки, вывозя контингент на земные орбитальные станции и юпитерианскую 'Европу'. И через контрольный срок, установленный планом — трое суток — Маркиза опустела.

Я этого уже не видела, по настоянию начальника экспедиции женщин вывозили первыми. Некоторые дамы встретили это решение в штыки и даже намекнули, что сие — проявление неприкрытого сексизма! На что начальник ответил, что это указание поступило от его руководства из ООН, пускай жалуются туда. На этом протесты иссякли. Мы с Кристиной Юркевич не успели и подремать в креслах кают-компании эвакуационного 'Меча', а только выпить пару-тройку груш кофе, которым нас снабжал кок-стюарт — улыбчивый японец, и немного поговорить, как потолочный динамик оповестил нас и других женщин, что 'Меч-215' готовится к стыковке со станцией 'Орбита-5'. Это, практически, Земля!