— За что?
— По 120-й статье УК, за развратные действия в отношении несовершеннолетних. Я же не просто так взбесился, меня ваши законы взбесили. Как-то эта часть УК раньше мимо меня прошла, ну а теперь я по ней аналитическую справку получил. Понимаешь, оказывается, что сам секс с четырнадцатилетними не возбраняется, а вот разговоры о сексе с ними до самого совершеннолетия вести никак нельзя. И показывать им ничего нельзя. Рот себе зашей, свет потуши и только тогда делай что хочешь. Даже для супругов никакого исключения в этой статье не предусмотрено. Дурдом полный.
— Макс, ну чего ты к этим законам так привязался? Понимаю, что ты прогрессорством занимаешься, но как они лично тебя задевают? Ты же не собираешься романы с несовершеннолетними заводить?
— Не собираюсь. Моим девчонкам 18 уже есть, осталось только с ними помириться, вот только не знаю, как с ними с тремя жить, чтобы никто на них не косился.
— Да, аморальная у тебя ситуация. Многоженство у нас запрещено.
— Что мораль? Какая такая мораль? Ты еще скажи коммунистическая... Ты видела хоть одну книжку под названием "Мораль"? А если ее нет, документально оформленной в виде закона, то как какое-то поведение может считаться аморальным? А статья 235 УК, запрещающая двоеженство или многоженство, вообще дурацкая. Ну, подумай сама, что такое двоеженство? Если включить логику, то это ситуация, когда у мужчины две жены. Например, сбежал от одной, получил каким-то образом чистый паспорт и женился по новой. Действительно немного нехорошо, двоих ведь обманывает. Ну, а если сбежал навсегда, то такими своими действиями он ограничивает свободу первой жены, может она за другого выйти захочет, но как ей со сбежавшим развестись? Но какая-то юридическая сволочь берет и однажды этой статьей УК переворачивает все с ног на голову. Теперь оказывается, двоеженство к браку никакого отношения не имеет. Теперь это сожительство с двумя или несколькими женщинами с ведением общего хозяйства. Вдумайся, какая непонятная муть. То ли неженатый мужчина на два дома живет, и там и там огород копает, то ли на один, но втроем. Ну ладно, пусть имеется ввиду и то, и то. Но что такое сожительство? Возьмем какой-нибудь толковый словарь русского языка, например, Ожегова. Сожительство — это проживание в одном помещении. Просто проживание. Живешь в одной квартире с женой и взрослой дочкой — отправляйся в тюрьму. Ну ладно, скорее всего под сожительством в УК имеется ввиду другое определение, то есть незарегистрированный брак. А раз так, то если одна из двух сожительниц по документам является законной женой, то юридически сожительниц получается всего одна. И что из такой статьи следует? Что вполне официально можно кувыркаться в одной постели хоть с десятком женщин, главное, чтобы общее хозяйство только с одной из них велось. Кстати, женщинам сожительствовать с несколькими мужчинами и вести это самое хозяйство не запрещается. Вот такая ваша мораль, вот такое у вас равноправие полов.
— Да-а, — протянула Ольга, когда Макс замолчал. — Ты, Макс, самый настоящий антисоветчик. Причем отъявленный. Слышала, что нашу власть ругают, но вот чтобы так... Даже по "Голосу Америки" такого не услышишь.
— Понимаешь, им, забугорным голосам, чем у нас хуже, тем лучше. А законы я ругаю потому, что с такими законами счастливой страны не построишь. Я знаю ваше будущее, то, которое ждет ваш мир, если я не вмешаюсь. Знаю, только не спрашивай меня, что именно там, впереди, ладно? Думаешь, если поднять экономику, перегнать весь мир по производству, технологиям и зарплатам, то граждане СССР будут счастливы? Будут, но не все. Потому что все люди хотят свободы, а ее то как раз и нет. Должно быть так — "раз не запрещено, то можно", а у вас пока что — "если не разрешено, то запрещено". Тяжело безоговорочно любить страну, если в стране главный неписаный закон звучит так — "был бы человек, а статья для него всегда найдется". И чем образованнее становится индивидуум, тем более гнетет его неопределенность своего будущего. Человеку хочется быть уверенным, что если он перейдет улицу в неположенном месте, то его ожидает рублевый штраф, а не комната с решетками на окнах по статье "хулиганство". Так что экономика экономикой, а в первую очередь надо менять законы. И это мне кажется самым сложным, потому что для этого надо воздействовать на массу людей, сдвинуть их мозги в нужную сторону. И времени почти нет, через месяц должны принять новую Конституцию, которую еще при Хрущеве начали разрабатывать. К пятидесятилетию СССР не успели, теперь на носу пятидесятипятилетие. Ну и заодно 60 лет революции. Вот уж неймется вашим любителям что-нибудь завершить к какому-то юбилею... Особых изменений в новой Конституции не будет, но она закрепит кое-какие недостатки нынешней. Конечно, время терпит, через годик можно принять другую, но это все-таки Конституция и ее нельзя менять как перчатки. В идеале, ее вообще нельзя менять без парочки всенародных референдумов, между которыми должно лежать годиков эдак пять. Иначе всегда существует вероятность переворота. Вот смотри — соберется седьмого октября Верховный Совет голосовать за новую конституцию. И тут врывается в зал человек пятьдесят мирных протестующих с автоматами в руках. И вместо конституции развитого социализма депутаты принимают конституцию, делающую страну абсолютной монархией. Причем принимают совершенно добровольно. Делают добровольный выбор — или проголосовать "за" или проголосовать "против" и превратиться на глазах остальных депутатов в труп или в кусок отбитого мяса.
— Макс, ну это ведь невозможно. Вспомни войну, люди под танки с гранатами ложились... И таких в Верховном Совете очень много, война всего тридцать лет назад закончилась.
— Так то была война, там был внешний враг. Сейчас мирное время, всем кажется, что этот мир будет вечным. Я знаю будущее, в нем таких переворотов полно. Понимаешь, в чем еще дело... На фронте ты рискуешь только собой. Все твои близкие где-то там, за твоей спиной и ты их защищаешь. А когда ты в зале для голосования — у тебя нет этого "за спиной". Тебе называют адреса твоих близких, говорят, где они сейчас и что с ними можно сделать. Внутренний враг порой пострашнее внешнего. Да, фронтовиков в Верховном Совете полно. Но это сейчас. Что будет через десять лет, через двадцать? Останутся только те, кто никогда пороху не нюхал.
— Макс, ты что, собираешься у нас переворот устроить? — Ольга нервно взяла свою рюмку и выпила ее одним глотком.
— Вот! Неправильный коньяк и пить надо неправильно. — Макс последовал примеру Ольги. — Ты только закусывай, он мало того, что неправильный, он, оказывается, еще и жутко невкусный. Вот стоило кому-то ради такого триста лет жизни тратить? — Макс пододвинул вазочку с икрой поближе к Ольге. — Да ешь ты ее ложками, не в магазине куплена, не дороже простой воды. Хлеба, извини, больше нет, в Педжент ехать надо. Шутка. Я тебя к голосовому управлению синтезатором подключил, так что заказывай себе что хочешь, а если не понравится, сразу обратно бросай. Давай еще по рюмке и продолжим разговор.
— За что пьем то?
— А давай за тебя. За твою умную голову. За то, что ты возила с собой фотографию бабушки. Как сейчас помню — идем мы с Ксюхой по Томску, холодина, чаю хочется, глядь — какая-то общага стоит...
— Ну за меня, так за меня. Только ты не увиливай от моих вопросов. Что ты там с нашим Правительством сделать удумал?
— Не с Правительством, а Верховным Советом. Правительство — это Совмин. Не бойся, не будет никаких парней с автоматами. Расстрелы — это еще туда-сюда, а вот заложники — это отвратительно. Да и расстрелы... Видишь ли, нехорошо, что мочить придется именно тех, у кого крепкая жизненная позиция, а слабаки... они и так сдадутся.
— А ты бы сдался?
— Я? Скорее всего сдался бы. Под танк, когда враг наступает, возможно бы и лег, трудно сказать, а вот в зале для голосования... Да и все равно, в общем-то сейчас ваш Верховный Совет ничего не решает. Их избирают, они избирают Президиум. И то, предложений по кандидатурам от простых депутатов ноль. Ну а потом, до следующих выборов депутаты дружно голосуют за то, что этот Президиум предложит. А Президиум предложит только то, что ЦК КПСС одобрит. Только с уровня ЦК и начинается у вас демократия в политике. Это только лет через десять депутаты Верховного Совета вдруг поймут, что можно и "против" голосовать, и начнут свои предложения с трибуны отстаивать.
— Макс, а что ты хочешь изменить в Конституции? Ну объясни, не понимаю, чего ты вообще так за неё уцепился? Ладно еще уголовный кодекс, в нем действительно какой-то непорядок. Ну а Конституция — это же всего-навсего описание, ну, с какого возраста голосовать можно, с какого избираться, ну, какое устройство у страны. Она ведь даже не ПДД, ее и нарушить то нельзя. Ну она как бы... ну, простая декларация.
— Ну да, простая бумажка. Всего лишь декларация. Даже ты, человек с высшим образованием, не понимаешь, зачем она нужна, почему это основной закон, почему даже в календаре есть выходной день в ее честь. Удивительно.
— Ладно, ладно, хорош меня стыдить. Давай уже рассказывай, чего хочешь.
— Во-первых, хочу, чтобы депутаты все время работали депутатами, а не грели свои зады у теплых станков и мартенов. Сейчас то у них всего две сессии в год, и то, это по максимуму. Хочу длительную процедуру для последующих изменений в Конституции. Хочу единые законы для всего СССР. Но самое главное, что хочу, так это убрать из Конституции право свободного выхода республик из состава СССР. И не просто убрать, а так, чтобы всем было понятно, что дороги в свободное плавание больше нет. Ну и, необходимо запускать процесс постепенного слияния республик.
— Макс, — жалобно протянула Ольга, — ты говорил, что наше будущее знаешь. И хочешь поменять... Убрать... Неужели какая-то республика однажды... ну... выйдет из Союза?
Макс кивнул.
— А какая?
— Тебе лучше этого не знать. Потом как-нибудь расскажу.
— Но зачем? Что им, от этого лучше стало?
— Не стало. Но думали, что будет лучше. Их убедили, что будет лучше. Пропаганда, если ее правильно вести, может чудеса творить. И не нашлось мальчика, который сказал, что король голый. Ладно, забудь. Я постараюсь, чтобы такого не случилось. Все силы приложу.
— Как это забудь? Это всё Америка, да? И чего им там у себя не сидится, чего они к нам все время лезут?
— Да вот не сидится. Но у вас они еще скромно себя ведут, а вот в моем мире... Тебя вот, когда маленькая была и капризничала, кем пугали? Милицией? Ах, да, у тебя же папа сам милиционер. Тогда кем?
— Бармалеем.
— А. Николай Корнейчуков, значит, у вас тоже был. Ну да, он же в прошлом веке родился, должен был быть и у вас. А вот меня пугали Черным Джеком. Бармалей по сравнению с ним просто ангел. У нас страна слабенькая была, а вот Америка очень сильная. Очень мы ее боялись, хотя очень долго мы были ей совершенно неинтересны. А когда на нас обратили внимание... Всюду им надо свой порядок установить, что здесь, что там. Правда, у нас кнутом, а у вас пока пряником. Я больше не боюсь Черного Джека, не потому, что теперь знаю, что блэкджек это просто карточная игра, а потому, что я теперь сильнее всей этой Америки. В сотни, в тысячи раз сильнее. И понял я это только у вас, и то, не сразу. Кандалы, которые носил пятьдесят лет, за один миг не скинешь — местами в мясо вросли. Порой хочется взять и стереть эту Америку с лица Земли, мне это запросто. Отдал вечером приказ, а утром проснулся, там, где вчера были США, сегодня плещутся воды мирового океана. Но вот чем тогда я буду от них отличаться, от тех Штатов, что были в моем мире?
— Да брось. Если можешь, то возьми и сотри. Тогда и голова у тебя не будет болеть, о том, как нашу Конституцию поменять. Все соцстраны вздохнут с облегчением.
— Ну да, сотри. Легко сказать, легко сделать. Только понимаешь в чем дело... В США ведь и хороших людей полно. Пишут музыку, под которую ты танцуешь, пишут книжки, которые ты читаешь, снимают кино, которое ты смотришь, делают прекрасные автомобили, изобретают, строят дома, любят друг друга. Даже пшеницу выращивают, которую СССР у них закупает, а ты хлеб из нее ешь. Вот смотри — в прошлом году в стране в СССР собрали 220 миллионов тонн зерна, при этом в Штатах, согласно договору, закупили 6 миллионов тонн. Грубо говоря, с прошлой осени ты 36 дней ты ела советский хлеб, а вот в 37-й день ела американский, в 38-й ела или канадский, или европейский. В этом году, если бы я не подсуетился с погодой, собрали бы всего 194 миллиона тонн зерна, а закупили бы в США 15 миллионов тонн. Ты представь — 13 дней свой хлеб, на 14-й день — американский. Утонет Америка — 2 дня в месяц всему советскому народу жрать нечего будет. Ну и все счета СССР, которые в долларах, пропадут. Работали вы работали, произведенный продукт продали, нет Америки, считай, что всю выручку потеряли. Можно у других стран зерно купить, но не на что, доллар фантиком стал..
— Ну, может ты и прав. Но, неужели ты не можешь выкинуть куда-нибудь в космос всех тех, кто против СССР? Ну или хотя бы их руководство?
— Могу. Правда, против СССР там большинство. У них ведь пропаганда не только наружу направлена, но и внутрь. Попробуй отличи идейного от того, у которого просто мозги промыты. Вот то же зерно — сколько проблем с докерами. Вроде они тоже пролетарии, ну те, которые "всех стран, объединяйтесь", а нет, не хотят зерно для родины социализма грузить. Ну ладно, предположим, выясню я, кто всем этим руководит, выкину их куда подальше. Но сразу в Штатах начнется кризис, от которого в первую очередь пострадают не те, кто с зубами, а те, кто добрее.
— Какой еще кризис?
— Ну, про Великую депрессию слышала? Вот такая же начнется, если не пострашнее. Так что... Видишь ли, их благополучие во многом строится на обдирании более слабых стран. Доллар стал основной мировой валютой, вот только его курс перестал быть привязан к золоту. Фактически за все, что Америка импортирует, она расплачиваются простой бумагой. Если вот так, в один миг куда-то исчезнет все их правительство, доверие к доллару тоже исчезнет, ну и их экономика рухнет из-за гиперинфляции. Не могу я тебе понятно объяснить, тут уж я действительно предметом не владею. Чувствую, что так будет, и грэйв подтверждает. Я эту гиперинфляцию на своей шкуре испытал — утром буханка хлеба рубль, вечером два. И опять же, вся долларовая кубышка Союза летит к черту.
— Макс, ну ведь надо что-то делать. А то может случиться так — они нападут, а ты сопли жевать будешь, думать, отражать ли удар, не отразишь — плохо, отразишь — бедняжки американцы пострадают.
— Ну нет. Если нападут, я не перед чем не остановлюсь. Но они не нападут, уже нечем нападать, правда, они об этом пока не знают. Весь их ядерный арсенал не работает. Они, конечно, уверены в обратном. Жаль, только, что наши об этом не знают. А может и к лучшему, что наши не знают, появился бы соблазн напасть и решить все общественные противоречия одним махом. Ладно, Ольга, давай жахнем еще раз этой трехсотлетней бурды и отправимся назад. Надо с твоей Ксюхой договориться, пора наши с дядей непонятки закрывать. В Белогорске девять семнадцать, в Новосибирске, соответственно, семь семнадцать. Ей же на работу надо, а мы только адрес общаги знаем. Черт, и тут цейтнот, соседки по комнате, всем надо одеваться-краситься, не поговоришь. Может, оно и к лучшему, вечером ее выловим, в каком-нибудь ресторане посидим, потанцуем. Вечером времени вагон, аж до самого утра. Ладно, ладно, не буду я твою Ксюху соблазнять, — Макс весело улыбнулся Ольге, — Я даже немного посопротивляюсь для приличия, если она меня соблазнить захочет. Фотографию ее я уже видел, приятная девица.
