— ... Связной же подошел туда на три минуты раньше и слонялся вокруг, дожидаясь меня, — продолжал Роман. — А это был не молодой парень, — мужик лет на десять меня постарше, в политике отметился еще до войны. И надо же такому случиться, что по тому месту проходил полицейский, который моего связного таскал в полицию за коммунистическую деятельность еще в 1936 году. Эта гнида позвала немецкий патруль, и пришлось мужику хвататься за пистолет и уходить с боем. Хорошо, сумел оторваться, ушел проходными дворами, отделавшись лишь пулей в плечо навылет. Я ему сам потом повязку менял на запасной явке... — 'Вечорек' замолчал, прикусив губы. Видно было, что его до сих пор мучает совесть за то опоздание. Молчание, однако, было недолгим. Ромка заговорил снова, и на этот раз голос его сделался жестким:

— Я сам этот случай запомнил навсегда, и вам советую зарубить на носу: никаких опозданий! И заранее тоже приходить не следует, если специально место осмотреть не нужно. Сейчас, конечно, не оккупация, но всякой швали по развалинам сидит полно. За наш галстук, сами знаете, убить могут, и нечего на месте встречи лишнее время торчать, мишени из себя изображая!

Нина задумалась. Елки-палки, а ведь на курсах точно что-то похожее ей втолковывали! Да, ведь и отец все время про пунктуальность напоминал. Выходит, не просто так...

'Студебекер' снова несет Нину в Краков. Контрольной звонок отцу — и он срочно вызвал ее к себе. Вот она миновала Радом, потом Кельце, а вот уже замелькали предместья Кракова, подсвеченные красновато-золотистым закатным солнцем. Генерал Речницки был, по своему обыкновению, лаконичен:

— Скажи Казику, пусть подготовят машину к выезду на завтрашнее утро, к восьми ноль-ноль. Но сами он на завтра свободны — поедем только с тобой.

Казимир с Янеком, возившиеся у верстака с тисками, одновременно подняли головы, заслушав дробный стук каблучков на лестнице, ведущей в гараж:

— Привет, Янка! Как Варшава?

— Пока стоит на месте, — пожав плечами, улыбнулась девочка, затем лицо ее сделалось серьезным:

— Я пригнала машину, она перед домом. Генерал приказал подготовить ее к выезду на завтра, к восьми утра. Подготовите — и гуляйте.

На следующий день в половине восьмого Нина, с еще влажными после душа волосами (ухитрились-таки вылезти из-под банной шапочки!), уже сидела за столом, прихлебывая черный кофе и успокаиваясь после утренних упражнений.

Якуб, уже в мундире, поторапливал:

— Давай, допивай свой кофе, и приводи себя в порядок. Оденься во что-нибудь приличное, но без претензий. Опаздывать нам нельзя!

Да, опаздывать нельзя... Девочка сделал последний глоток, и пошла в свою комнату на второй этаж — собираться.

Вскоре Нина, повинуясь указаниям отца, вывела машину на дорогу, ведущую к Олькушу. Но дальше, в шахтерский район вокруг Катовиц, не поехали, а из Олькуша свернули на какую-то местную дорогу, которая шла, если верить дорожному указателю, к Порембе. Нина попыталась воспроизвести в памяти карту автомобильных дорог. 'Это что же, мы таким странным путем до Ченстохова добраться собираемся?' — предположила она.

Но генерал велел остановиться, не доезжая даже Порембы, и, свернув с шоссе на лесную дорогу, через полсотни метров остановиться. Нина сидела, откинувшись на спинку сиденья, и слушала щебетание лесных птах. Однако наслаждаться птичьим пением ей удалось не больше двух минут — послышалось урчание мотора и со стороны шоссе подъехал темно-вишневый 'Опель-капитан'.

— Мое почтение, пани Янина, — поздоровался с ней вылезший из-за руля 'Опеля' знакомый генерал бригады. — Здравствуй, Якуб, — добавил он, стаскивая перчатки.

— Здорово, Яцек! — Речницкий подошел к нему и пожал протянутую руку. — Ну, что там у тебя?

— Именно то, что и нужно, — без тени улыбки отозвался Яцек, подошел к багажнику своего 'Опеля', на ходу снова натягивая перчатки, и извлек из него немного потертый, но весьма дорого выглядящий чемодан из темно-желтой свиной кожи.

— Получите! Привет из Москвы!

Якуб забрал чемодан, перегрузил его в 'Студебекер' и, слегка тронув Нину за плечо, скомандовал:

— Трогай! — и, помахав Яцеку рукой, бросил тому:

— Счастливо добраться домой!

Машина уже подошла к выезду на шоссе и Нина поинтересовалась:

— Куда дальше?

— Едем обратно.

Снова бежит под колеса лента асфальта, кое-где битого, и не везде заплатанного, снова мелькают деревья вдоль обочин. Городки и вески сменяют друг друга, и вскоре впереди уже видны строения Кракова.

— Краков проскакиваем насквозь, — ничего не объясняя, говорит сзади Якуб и в зеркало заднего вида Нина замечает, как он разворачивает на коленях большую карту.

— Из Кракова давай на Бохню, — продолжает распоряжаться генерал.

Сразу за Бохней — поворот направо, и машина мчится в сторону Бескид, к чехословацкой границе. Затем еще раз направо, на какой-то совсем уж неприметный проселок, ведущий вглубь леса. И только здесь отец велел остановиться.

Немного осмотревшись, Якуб тронул дочку за плечо:

— Нина, видишь вон ту прогалину в лесу, а за ней, вроде бы, полянка виднеется?

— Вижу.

— Сможешь съехать с дороги и подать туда машину?

Нина скользнула взглядом вдоль заплывшего и заросшего травой кювета. Кажется, там, впереди, от него осталась едва заметная ложбинка.

— Смогу! — и она коротко, едва заметно кивнула.

Переваливаясь на кочках, 'Студебекер' медленно выполз через прогалину меж деревьями на поляну. Здесь пришлось притормозить, а затем и вовсе остановиться — дальше пути не было.

— Мотор не глуши, — предупредил отец, вылезая из машины и направляясь к багажнику. Вытащив из него чемодан, генерал наклонился к окну у водительского места:

— Попробуй загнать машину между кустами орешника, так, чтобы ее невозможно было разглядеть с дороги.

Мотор снова заурчал громче, и Нина, переключив передачу, стала тихонечко сдавать задним ходом, вписывая автомобиль между пышно разросшимися кустами.

Речницкий между тем тащил чемодан в противоположном направлении. Продравшись сквозь лесной подрост, — видно было, что лесники за годы войны малость подзапустили эти леса, — он нашел небольшой свободный пятачок и аккуратно поставил на него свою ношу.

Когда девочка, последовав за ним, вышла к этому же пятачку, чемодан был уже открыт, и в нем поблескивала стеклышками шкал и черными ручками настройки рация. Ну, наконец-то! Наконец те знания, которые с большим трудом вдолбили в нее на курсах, окажутся полезными. Надо освежить в памяти порядок работы и спросить у отца, на какой частоте и с какими позывными выходить в эфир... Но отец опередил ее. Подняв голову от аппаратуры, он поинтересовался, протягивая длинный провод:

— Антенну на дерево забросить сумеешь?

— Что я, по деревьям не лазила, что ли? — немного даже обиженно промолвила девочка. — Давай сюда!

На сосну или бук она, конечно, не взобралась бы. Но вот росший рядом, то ли граб, то ли вяз оказался вполне подходящим для такого дела. Вскарабкавшись по его не слишком могучим веткам, предательски гнувшимся и потрескивавшим под ее ногами (впрочем, и весу в ней было всего ничего), Нина устроилась поудобнее, обхватив ствол левой рукой. Затем, после нескольких попыток, ей удалось зашвырнуть конец антенны на простершиеся над ее головой ветви липы, росшей почти вплотную к этому дереву.

Спустившись вниз, отряхнув свою клетчатую юбку и заправив в нее выбившуюся белую блузку с рюшечками, она повернулась к отцу и увидела, что тот уже нацепил на голову наушники и взялся за ключ.

— Папа! Но ведь это же я радистка! — недоуменно воскликнула она.

— Не мешай! — отмахнулся Якуб. — В Центре знают мой почерк, да и скорость передачи у меня выше. Лучше покарауль, чтобы не принесло кого случайно. И учти: если не сумеешь отогнать, придется валить. С рацией нам засветиться нельзя ни в коем случае!

И для чего же было тогда столько мучений с этим радиоделом?! Нине стало немного обидно, но в то же время она подспудно чувствовала и некоторое облегчение от того, что непростую обязанность обеспечения радиосвязи взял на себя отец. 'Ага, — проснулся в ней ехидный внутренний голос, — и на ключе работает за тебя папа, и пистолет твой чистит папа, и на утреннюю тренировку тебя поднимает тоже папа, и даже нарядами для выходов в свет обеспечивает папа! Чего доброго, докатишься до того, что папа тебе трусы будет стирать!'. Э-э, нет! Ничего подобного Нина допускать уж точно не собиралась, и быстренько заставила внутренний голос заткнуться. А что до подъемов по утрам... Так ведь утром так спать хочется — никакой мочи нет!

Промелькнувший в доли секунды диалог с внутренним голосом нисколько не помешал ей сторожко обойти по кругу место выхода в эфир, держа пальцы на рукояти своего, выглядевшего игрушечным, пистолетика. Особенно внимательно она присматривалась к подходам со стороны дороги, но поблизости так никто и не появился. Лес был полон своими обычными звуками — шелестом листвы, шуршанием травы под ногами, щебетом птиц, жужжанием насекомых... Звери, распуганные появлением воняющего бензином и урчащего автомобиля, пока предпочитали не показываться.

Якуб, настроив рацию, начал передачу — с позывного, который при каждом сеансе был новым, чтобы при возможной пеленгации сложнее было идентифицировать источник. Прошло около десяти минут, и шифровка, не подписанная ни именем агента, ни личным цифровым кодом, ушла в Центр. Получив 'квинтацию' о приеме сообщения, Речницкий выключил аппаратуру и распрямил спину, стаскивая с головы наушники. Луч солнца, прорвавшийся сквозь листву, блеснул на серебристом вензеле погона.

— Нина! Выводи машину! — не слишком повышая голос, крикнул генерал, свертывая рацию.

Когда автомобиль, царапая днищем землю, взобрался на невысокую насыпь проселочной дороги, Якуб, не любивший быстрой езды, тяжело выдохнул:

— Гони!

Служба безопасности Краковского воеводства не могла похвастаться очень уж хорошим техническим оснащением. Однако специалисты там имелись неплохие, в основном прикомандированные советские офицеры, так что радиоперехват состоялся. Годы войны давно отучили их лаптем щи хлебать, и потому вскоре по дорогам, ведущим в предгорья Бескид, потянулись грузовики с подразделениями корпуса безопасности, на дорогах выставлялись усиленные посты. Вокруг предполагаемого места выхода передатчика в эфир выстраивалось кольцо оцепления.

Но бронированный 'Студебекер', блистая черной эмалью корпуса и хромированными бамперами, уже вырвался за пределы этого кольца. Нина выжимала из мотора все возможное, и машина, наматывая на колеса километр за километром, приближалась к предместьям Кракова.

— Проедем через город — и сворачивай на Кельце! — скомандовал генерал. — И не гони ты уже так... Выскочили.

Через полчаса после выезда из Кракова, когда на обочине мелькнул указатель 'Мехув', Якуб негромко бросил:

— Тут будет левый поворот.

Минут через двадцать, когда автомобиль успел еще дважды свернуть и теперь тащился по пыльному ухабистому проселку, впереди показался знакомый темно-вишневый 'Опель-капитан'.

— Тормози, — Речницкий был, как обычно, немногословен.

Вскоре чемодан перекочевал из багажника 'Студебекера' в багажник 'Опеля', и можно было с облегчением произнести:

— Домой!

Темно-вишневый 'Опель' давно миновал Ченстохову и приближался к Варшаве. Немолодой, но крепкий, подтянутый генерал бригады за рулем смотрел вперед с расслабленной, мягкой улыбкой на лице. Между тем в голове он напряженно обдумывал непростую ситуацию, в которой оказался. Конспиративная работа — вообще не простое дело, и постоянно приходится искать решение вопроса: как наилучшим образом исполнить долг, в то же время, не подставляя под удар возможность продолжать свою работу?

Яцек думал о том, что давно пора уже сообщить наверх полную информацию о происходящем. Давно. Но... Но очень опасно. Нет. Надо действовать иначе. Надо намекнуть, что Речницкий внушает определенные подозрения, и необходима тщательная проверка — этим и ограничиться. И если что-то вскроется, то уже по другим каналам, а сам он останется в стороне. Подозрения все равно будут — не первый десяток лет он работает в спецслужбах, и порядки хорошо изучил. Но тут уже будут варианты, на кого перевести стрелки. Однако и эта мысль чем-то не удовлетворяла Яцека. Все же риск...

И была еще одна причина, по которой он никак не мог решиться устроить неприятности Речницкому. Но в наличии этой причины он пока не желал сознаваться даже самому себе.

7. Налёт

На Краков опускалась августовская ночь — темная, безлунная, беззвездная. Небо затянуло низкими, тяжелыми тучами, и от духоты не было спасения. Заснуть все никак не удавалось, а когда, наконец, пришла дрёма, — неспокойная, чуткая, вся на грани сна и яви, — тишину под окном разорвали одиночные выстрелы, в которые тут же вплелась дробь очередей ППШ. Весь сон сразу пропал, как не бывало, и Нина, не мешкая, вскочила с кровати, хватаясь за пистолет. В промежутке между выстрелами снизу донесся звон разбитого стекла — и снова ударили очереди, одна за другой, длинные, торопливые, захлебывающиеся.

Выскочив в коридор, девочка почти нос к носу столкнулась с отцом, одетым по форме ?2 (голый торс, галифе и сапоги), и, так же, как и она, державшим в руке пистолет, едва различимый в темноте.

— Что там? — почему-то шепотом спросила она.

— Ур-роды! — прорычал Речницкий. — Придурки! И чего лезут?

Выстрелы между тем смолкли, и больше не повторялись.

— Пане генерале! — крикнул знакомый голос с темной, неосвещенной лестницы. Впрочем, и во всем доме нигде не горела ни одна лампочка.

— Докладывайте, Витольд! — приказал Якуб.

— Налет, силами примерно семи-восьми человек, еще двое прикрывали автоматами из-за ограды, — тут и Нина узнала голос подпоручника из охраны. — Нападение отбито, у нас трое раненых, один — тяжело. Налетчики отошли, в саду осталось два трупа.

Отец, не сдерживаясь, выругался, затем отрывисто бросил:

— Раненых — в госпиталь!

— Машину уже вызвали и выставили пост на перекресток, — отозвался подпоручник.

— Ладно, свободен, — махнул рукой бригадный генерал, и, повернувшись к дочке, промолвил:

— Свет пока не зажигай. А то еще пальнут по окнам...

— Почему налет? — снова поинтересовалась Нина.

— Кретины! — зло процедил генерал. — Все к сейфу моему рвутся.

— А что там? — не выдержала и полюбопытствовала девочка.

— Ничего! — грубовато отрезал Речницкий, но затем, переходя на более мягкий тон, пояснил:

— В том-то и дело, что нет там ничего такого, что они ищут. Они все планы прочесывания лесов оперативной группой 'Жешув' пытаются добыть. Но я их в своем сейфе не держу. И генерал Роткевич не держит. И в штабе округа их нет... А они все лезут, курва мачь! — в генерале снова вспыхнуло раздражение. — Хлопцев только зря поранили! — генерал, чуть слышно щелкнув предохранителем, сунул пистолет в карман галифе. — Иди уж, досыпай. Нам завтра в Варшаву.