Эвмен понимал, что разрубить клубок противоречий, накопившихся в Эпире, не получится. Действовать нужно тоньше. Иллирийцы, конечно, могут свалить Алкету и посадить на трон Неоптолема, но эпироты не потерпят очередных чужеземцев в своей земле. Агрону придётся или убраться, или воевать с местными. В обоих случаях власть Неоптолема будет эфемерной. На троне он не удержится.

За спиной Алкеты стоят акарнанцы, заключившие союз со Спартой. Они пребывают в вечной вражде с этолийцами, которых поддерживают Афины. Если попытаться договориться с этолийцами о помощи против Алкеты, они могут согласиться. Но тогда в дело ввяжутся афиняне, сделавшие ставку на Эакида. Они, естественно, попробуют вернуть его, поскольку другие претенденты им неудобны. Слишком все запутано.

И все же Эвмен начал осторожно прощупывать почву. Он отправил в Этолию Репейника с десятком верных людей. Дион, как никто другой подходил для такого дела. Кто ещё сможет говорить с этой вольницей на понятном ей языке? Репейник уехал два месяца назад. Пора бы уже ему дать о себе знать.

Агрон на переговорах держался как-то отстранённо. Внезапная тяжёлая болезнь любимой дочери выбила у него землю из-под ног. Послы чувствовали его апатию и это тоже отразилось на их поведении, и без того более чем сдержанном. Кардиец лишь скрежетал зубами, стараясь не показывать своего раздражения. Он уговаривал себя, что не все потеряно, что вообще не стоит спешить, что ждал десять лет, можно и ещё подождать. Получалось скверно. Хотелось действовать, засиделся на месте.

Утомлённый непростыми переговорами Эвмен рано покинул пир, оставив молоссов бражничать с дружинниками Агрона, которых, казалось, никакой хмель не брал. Прошёл в свои покои, лёг в постель, не затушив масляную лампу. Долго лежал неподвижно, глядя на вздрагивающий огонёк.

Скрипнула дверь.

Эвмен повернул голову. На пороге стояла Кинана. Она была одета не в иллирийскую женскую рубаху, а в эллинский хитон почти до пят, сотканный из тонкой шерсти.

Эвмен нахмурился. Кинана приложила палец к губам.

— Не говори ничего...

Распустила поясок. Расстегнула фибулы на плечах. Лёгкая ткань скользнула к ногам. От зрелища, открывшегося его взору, кардиец едва не ослеп. Почувствовал, что его сердце готово выпрыгнуть из груди. Сорок два года, а как мальчишка, право слово...

А Кинана в свои тридцать девять выглядела так, что лучше и не бывает. Не случайно же Кассандр, который на три года моложе, вился вокруг неё, как пчела возле меда. Хотя юных и весьма знатных девиц вокруг, как травы в поле. По его жадным взглядам она понимала, что дело тут далеко не в одном желании породниться с Аргеадами.

— Ну, что же ты? — прошептала она еле слышно, допустив на лицо едва заметную усмешку, — голой женщины никогда не видел?

— Такой не видел, — усмехнулся Эвмен и откинул в сторону льняное покрывало.

Вот что в её планы совсем не входило, так это потерять голову. Кардиец едва не заставил её забыть, зачем она к нему пришла. Того, что он с ней сотворил, она прежде никогда не испытывала. С Аминтой было хорошо, но хоть плачь теперь — до Эвмена ему, как муравью до вершины Олимпа. После смерти мужа у Кинаны почти не было мужчин. Уединялась пару-тройку раз с поддатыми гетайрами, когда становилось невтерпёж. Все второпях, как-то по-звериному.

"Где же ты такому научился, архиграмматик? Неужели в Италии женщины настолько искусны?"

Впрочем, она тоже выпила из него все соки и теперь кардиец блаженно храпел. Кинана осторожно убрала его ладонь со своей груди и выскользнула из постели. Осмотрелась в комнате. Здесь было мало вещей. Ложе, стол, стул и сундук в углу. Все. Сундук заперт. Ключ искать не пришлось. Она знала, что кардиец носил его, прикреплённым к браслету на запястье. Хитрый зажим, снимается довольно легко, но сам не отстегнётся.

Кинана, поминутно оглядываясь на спящего Эвмена, открыла сундук. Вещей у кардийца было немного, он жил по-спартански просто, поэтому то, что она искала, обнаружилось быстро.

Небольшая деревянная дощечка с отверстиями. Возле отверстий вразнобой, не по порядку, стояли буквы. На одном конце узкий неглубокий пропил.

Эта линейка, изобретённая Энеем Тактиком, предназначалась для составления тайных сообщений. Шнурок пропускался от пропила к одному из отверстий, завязывался узелок. И так буква за буквой. Они специально расставлялись у отверстий вразнобой, благодаря чему прочитать послание мог лишь тот, кто знал их расположение.

Женщина вытащила из волос булавку, подобрала с пола свой пояс и быстро процарапала буквы с дощечки на его внутренней стороне. Вернула дощечку на место, закрыла сундук, прикрепила ключ к браслету. Приблизилась к Эвмену, некоторое время с улыбкой рассматривала его лицо. Потом прошептала:

— Спасибо тебе, мне никогда так хорошо не было. И ты мне тоже потом спасибо скажешь.

Три дня спустя дассареты выловили в Апсе, пограничной реке, отделяющей их земли от Эпира, утопленника. При осмотре тела обнаружили привязанный к лодыжке шнурок с узелками. Старейшина близлежащего селения заподозрил в том тайное послание и отправил гонца к князю. Агрон сообщил о находке Эвмену. Кардиец немедленно поспешил к нашедшим покойника. Того уже похоронили. Эвмену показали некоторые вещи — пояс, браслет, нож. Эвмен опознал их. Приметный нож принадлежал одному из воинов, уехавших с Репейником.

— Как это случилось? — спросил Эвмен.

Дассареты лишь пожали плечами.

Кардиец прочитал послание. Оно гласило:

"Договориться не получилось, в помощи отказали. Поехал на Тенар".

Смерть верного соратника и скверные вести от Репейника так расстроили Эвмена, что он даже не задумался о краткости послания. Как-то это было немного странно. Болтун и балабон Дион обычно даже в тайнописи оставался словоблудом.

Договориться не получилось. Этолийцы не выступят против акарнанцев. Заварухи, с помощью которой Эвмен намеревался оставить Алкету без поддержки союзников, не будет.

Но это было лишь началом чёрной полосы. На следующий день умерла Динентила, невеста Неоптолема.

Мыс Тенар

Всякий знает, что полуостров Пелопоннес напоминает Посейдонов трезубец. В южной своей части он вонзается в море тремя огромными выступами, средний из которых оканчивается мысом, носящим имя Тенар.

Место это довольно мрачное. Путешественникам здесь показывают пещеру, ведущую прямиком в Аид. Именно из неё в стародавние времена Геракл вывел трёхглавого пса Кербера. Время от времени находится дурень, желающий проверить правдивость этих рассказов, но со времён великого героя больше никто этим путём в подземное царство не проник. А если и проник, то назад уж не вышел. Тех же, ущербных умом, кто уверял, будто куда-то они там пролезли и что-то видели, многократно ославили, как лжецов, ввиду отсутствия доказательств.

Со времён Геракла прошло немало времени, и ненаселённый прежде угол теперь отличался многолюдством. Здесь стоял храм Посейдона Асфалея, служивший убежищем беглым спартанским илотам. В близлежащих удобных гаванях, Ахиллее и Псамате, во множестве останавливались купеческие корабли, огибающие Пелопоннес. А ещё тут располагался постоянный лагерь наёмников.

Он существовал уже более ста лет, превратившись в настоящий город, подобных которому в Элладе (да и не только в ней) не было. Каменных строений тут было немного, вместо однообразных домиков лагерь пестрил шатрами всевозможных расцветок, от скромных полотняных, выбеленных на солнце, до богатых, выкрашенных в кричащие цвета. Поселение постоянно меняло форму, то увеличивалось, то уменьшалось.

Каждый год в конце зимы лагерь разбухал неимоверно, наполнялся народом, кормившимся с кончика копья. Наёмники всех мастей прибывали на Тенар в ожидании нанимателей. Те не заставляли себя ждать. Тут бывали стратеги, тираны и даже цари, не говоря уж об их многочисленных поверенных. Тут можно было за полдня купить целую армию. Были бы деньги.

Вся эта пёстрая орава, скучавшая в ожидании отправки на какую-нибудь войну, постоянно хотела жрать, поэтому на Тенаре располагался ещё и один из самых многочисленных в округе рынков. Сюда ежедневно гнали скот, ежечасно сгружали с кораблей хлеб и прочие припасы. Большинство каменных строений на мысе были питейными заведениями, а так же домами утех.

К лету Тенар пустел, но к зиме те наёмники, которым некуда было больше податься, вновь подтягивались в своё привычное обиталище, если, конечно, им удавалось пережить летнюю кампанию и не застрять где-нибудь на чужбине. Бывало, наниматели начинали сговариваться с наиболее авторитетными вождями уже с осени, чтобы по весне получить полностью сформированные отряды.

Вот и сейчас на Тенаре торг был в разгаре. Едва ли не половина нынешних обитателей лагеря минувшим летом участвовала в Эвбейской войне. Причём здесь собрались наёмники, сражавшиеся за каждую из сторон. Ещё вчера они стояли друг против друга, а теперь вместе напивались и бурно обсуждали перипетии кампании.

— Чтоб я ещё хоть раз пошёл за этим говнюком Леосфеном! Такая удача придурку привалила! Руку протяни, да бери поганцев тёпленькими! Так нет же, все просрал...

— Это ты о какой удаче толкуешь, Архилох?

— Ну как же, неужто не слышали? Нам под Эгеей поганцы наподдали было, а потом чего-то сдулись. Слух прошёл, будто завалили Леонната. Представляете, в спину! И ладно бы он бежал, так нет, наоборот! Не иначе, как свои прикончили. Видать, разосрались чего-то между собой. Такая удача! Тут бы Леосфену поднажать, а он принялся сопли жевать.

— А ты-то чего причитаешь, Архилох? Пусть афиняне убиваются.

— Так ведь я там все добро потерял, когда поганцы наш лагерь взяли! Все, что нажито потом и кровью, Пердикке досталось! Ублюдок у нас за спиной с кораблей высадился.

— Ну а если бы Леосфен поднажал, как бы это спасло твоё добро от Пердикки? — возразили рассудительные.

Архилох только рукой махнул. Он себе уже придумал виноватого и разубедить его было невозможно.

— А я вот, братья, тоже думаю, что к афинянам не стоит наниматься, — подал голос другой наёмник, — но не по той причине, за которую толкует Архилох.

— А по какой?

— Вы слыхали, Демосфен недавно орал, что, мол, наёмникам надо платить не больше двух оболов в день, как гребцам. Дескать, денег в казне мало.

— Да он совсем из ума выжил!

— Погодите-погодите. Ликург обещает по четыре, как в прошлом году.

— А вдруг обманет? Если у них и вправду казна отощала.

— К воронам такую плату! Пусть граждане афинские сами воюют. Глядишь, порастрясут жирок!

— Лучше пойдём к Агису, он положил пять.

— Агис обещает платить после дела, когда народу поубавится. Я думаю, у него сейчас денег вообще нет, на добычу рассчитывает.

— Верно, нельзя спартанцам доверять, они о чести давно позабыли!

— А тот, из Кирены[117], что позавчера приехал, предлагает семь оболов.

[117] Кирена — древнегреческий город в Африке. Располагался на территории современной Ливии восточнее Бенгази. Основан греками-переселенцами с острова Тера (Санторин). Богатая и плодородная (в древности) область вокруг Кирены называлась Киренаикой.

— Врёшь!

— Не вру!

— Я тоже что-то такое слышал. Он, кстати, не из Кирены, а из Египта.

— Варвар, что ли?

— Да нет, эллин вроде. Критянин.

— Критяне же подались к Агису.

— А этот, стало быть, не подался.

Среди наёмников нашлось несколько осведомлённых, которые подтвердили, что да, следующей весной в Кирене ожидается серьёзная буча, и набираются для этого люди. Платить обещают очень щедро. Вроде как заправляют там египтяне, а у них золота навалом.

По лагерю ходили спартанцы. Злые, как собаки. Если встревали в разговор о киренских делах, то немедленно начинали плеваться и браниться. Не мудрено — именно в Кирене застрял их царь Агис.

Спартанец несколько лет просидел на Крите, и его участие в вялотекущей войне с Афинами было едва заметно. Известное дело — спартанцы кичатся своей доблестью, но в последние годы, как дойдёт до драки, любят отсидеться в стороне и подождать, пока враги и союзники друг друга поубивают. Это, по их мнению, вовсе не трусость. Из-за такой стратегии фессалиец Менон вдрызг разругался с Агисом и их союз распался. На радость афинянам.

Тем временем за морем, в Киренаике разгорелась междоусобица. Там издавна противоборствовали две партии — демократы и олигархи. Среди простолюдинов, поддерживавших демократов, большинство было потомками выходцев с острова Тера. Олигархи сохраняли связи со свергнутым сто лет назад царским родом Баттиатов, который впитал в себя кровь критян — второй волны переселенцев. Позиции критян всегда были сильны в Кирене.

В последние годы потомки Баттиатов начали было опять прибирать власть к рукам, но пару лет назад демократы взяли верх и изгнали их. Те бежали на Крит, где обратились за помощью к Агису. Спартанец согласился вмешаться, пересёк море с шестью тысячами наёмников, разгромил демократов и разорил Кирену. Жителей запугал и вынудил их выплатить значительные отступные, после чего выступил против четырёх других городов Киренаики, которые все вместе образовывали союз-пентаполию, пятиградие.

Но дальше дела его шли не столь хорошо, как хотелось бы. Агис увяз. Ему требовались подкрепления. Он прислал на Тенар своих людей — спартанца Фиброна и критянина Мнасикла. Те занялись вербовкой, но неожиданно столкнулись с проблемой. Мало кто горел желанием идти к ним. Основную массу наёмников перекупил некий египтянин, совершивший рискованное путешествие по осеннему штормовому морю.

Фиброн бесился, догадываясь, что это может значить. Ходили слухи, что киренцы обратились за помощью к фараону Неферкару. Изгнанники олигархи зачесали затылки и крепко задумались, не пора ли ехать в Карфаген, с которым некогда был заключён договор о военной помощи.

Приезжий, то ли египтянин, то ли эллин, пёс его разберёт, взбаламутил наёмников неслыханно щедрыми посулами. Их вожаки выстроились к нему в очередь, договариваясь, к какому сроку по весне собрать людей. Тщетно Фиброн обвинял египтянина во лжи, его никто не слушал. Как раз спартанцам давно уже никто не верил.

Впрочем, отправиться в Кирену горели желанием далеко не все.

Кратер сидел у своей палатки и задумчиво ворошил остывающие угли костра. Он не удостоил вниманием всеобщее возбуждение и к рассуждениям о перспективах хорошего заработка и лёгкой добычи прислушивался лениво, без алчного огонька в глазах. Он приехал на Тенар вовсе не в поисках работы.

Месяца через два минет тринадцать лет с того дня, когда он, взгромоздив себе на спину раненого в ногу Филоту, дотопал до Сингидуна[118], города народа скордисков.

[118] Современный Белград.

Македоняне были чужаками в этой стране, принадлежавшей гордым и воинственным варварам, которые похвалялись, будто бояться лишь того, что небо может упасть на землю. Едва ли можно было рассчитывать на помощь, но все же боги, как видно, сочли, что довольно с Кратера и Филоты лишений. И, наконец, явили милость.