Раненый мир - Книга Презрителя

И вдруг он замер посреди широкого круга кольчужных зайцев и латных псов. Возвышаясь над ними, повернув голову, выросток смотрел не на мелочь, гремящую вокруг, а на человека позади. Тот приближался размеренным шагом, на плече его лежал молот, в руке тускло блестел цельнолитой топор. И внезапно радость всколыхнулась в сердце Берегора. Все в этом человеке было сильнее, чем у железного пса. Все в нем молчало непоколебимой тишиной, и это само по себе говорило о многом. Ростом он был таким, что мог заглянуть Погибели в глаза, а тяжесть фигуры объединилась с легкостью поступи, только огромная сила могла объяснить такое.

Гуттанеры с ручными арбалетами заходили на позиции позади ратников, и вскидывали свои маленькие орудия, чтобы по команде дать залп и изжалить медведя. Выросток насмешливо фыркнул и ринулся на них. Черный строй ощетинился иглами пик, готовясь встретить зверя — но Берегор рыкнул, взметнул тело в воздух и совершил поистине гигантский прыжок. Перемахнул с десяток шагов, взбил грязь у них за спинами и бросился дальше, вперед — к человеку с молотом.

Тот повел плечами, не меняя шага. Они стремительно сближались, пересекая луг по ковру мокрой травы и истоптанной земли. Луны заливали пространство бледным светом, и ветер именно сейчас разогнал облака, словно и небо не хотело упустить эту встречу, рассмотреть в мельчайших подробностях, что произойдет.

Берегор стал замедлять бег, не желая сломя голову столкнуться с незнакомым врагом — и Хаммерфельд ринулся ему навстречу: чем осторожнее двигался хозяин долины, тем быстрее бежал на него человек. Он словно хотел всколыхнуть инстинкт выростка, разбудить в расчетливом звере опрометчивый жар, первобытную ярость битвы. И тогда Берегор начал медленно отступать, пятиться назад, не сводя тяжелого взгляда с приближающейся стальной фигуры; он отходил пригнувшись, готовый к удару и прыжку. Глаза его жадно следили за легкостью, с которой человек несет черненую шкуру, за быстротой, с которой он движется, за равновесием, которое сохраняет с огромным молотом на плече.

В последний момент, когда разбег нес их друг к другу, и Хаммерфельд уже не мог свернуть — Берегор отпрянул в сторону, и тут же качнулся назад, чтобы всем весом ударить врага сбоку и свалить его. Но человек знал, как поступит Погибель, и за мгновение до этого крутанул молотом, сорвав его с покатого наплечника, как с горки. Разбег усилил удар, инерция развернула могучую стальную фигуру прямо на бегу, и пронесла полукругом — мимо Берегора, в обнос его ощеренной пасти — словно скала проплыла мимо горы. Молот должен был обойти медведя по кругу и ударить в шею... Но Берегор тоже знал. Он распрямился, навис над человеком — и принял удар обеими лапами, поймав молот.

Так они встретились, выросток среди медведей и выросток среди людей.

Столкновение было сокрушительным, но оба выстояли и замерли, упершись в землю и друг в друга. Тот, кто первым двинет вперед — нарушит равновесие и подставит себя под удар, потому что второй отшатнется и ударит в спину. Берегор, не раздумывая, ринулся вперед.

Хаммерфельд пропустил зверя и обрушил молот ему на затылок, но тот стремительно отпрянул в сторону, не довершив наскок. Пушинка гулко свистнула в воздухе, выросток всем телом двинул качнувшегося в ударе панцермейдера, и человек упал на одно колено. Два взмаха лап, быстрых и дерганых, каждый силой с таран быка, когти длинной с кинжалы скрежещут по металлу, искры резкими росчерками брызжут от наручных щитков. Головы и лапы остальных урсов усилены магией леса, но не Берегора. Его когти и клыки, мускулы и броня настолько велики, что магия уже не может сделать их сильнее.

Даже двойной доспех из лехта нехотя гнется от этих ударов, глубокие борозды проступили от когтей — но Хаммерфельд не дрогнул. Доспехи других панцермейдеров с пружинами, но не у командора: его сила такова, что пружины не могут усилить удар. Топор взлетел вверх, оттолкнув огромную лапу, Хаммерфельд рывком встал; граненый молот мелькнул и врезался зверю в ногу. Рык потряс поле боя, но то был глас не боли и гнева, а злого довольства.

Берегор отпрянул, и шаг его был широк: лишь подавшись назад, он оказался уже в трех метрах от Хаммерфельда. Пошел вкруг него, склонив голову; рык колокотал в горле, и белые волны пробегали по громадной фигуре всплесками тысяч завитков. Взгляд черных глаз ни на миг не отпускал Врага, выросток словно пытался им насытиться — перед тем, как ринуться в смертную схватку.

Враг был безглаз, как чудовища подземного мира, но Берегор чуял живое тело внутри брони, и понял, что человек видит сквозь нее. Под железной шкурой царила тишина: вдыхая токи стихий, впитывая преломления лунного света, выросток не мог понять, что сокрыто в мыслях Врага и что составляет его суть. Тишина настораживала Берегора, раньше он не сталкивался с такой силой, она казалась отличной от огня или воды, ордиса или хаоса, от всех остальных.

Хаммерфельд не поворачивался вслед за медведем, идущим вокруг. Ему не нужно оглядываться, чтобы увидеть, когда тот сорвется в атаку. Командор с лязгом вложил топор в крепления на бедре, а Пушинку поднял обратно на плечо. Против этого зверя молоту нужны обе руки.

Черепахи стягивались к месту боя со всех сторон, офицеры пока соображали, какие приказы отдать, как атаковать чудовище, чтобы не помешать своему командиру. Но первым, не дожидаясь ничьих приказов, дал жару низкий и кряжистый альферт Йоганн Смитт. Он вскинул изрыгатель, и в сторону выростка протянулась тугая полыхающая струя длинной в пять или шесть метров. Берегор злобно рыкнул, и от его рыка поток огня взломался посередине, распался на вихрящиеся полосы, которые снесло в стороны. Бурлящая волна метнулась обратно к алхимику — изрыгатель содрогнулся и лопнул, баллоны на спине человека взломались изнутри, так силен был импульс звериного гнева. Поток пламени накрыл человека. Ингредиенты горючей смеси не горят сами по себе, огонь оживает только в трубе изрыгателя, где смешиваются идущие из разных баллонов масло и взвесь. Каждый альферт надежно защищен от смертоносного груза, который несет за плечами. Но ярость Берегора взметнула и закрутила жидкость и бурый порошок, они смешались прямо в воздухе, взвихрившись вокруг Йоганна, и когда огонь вернулся обратно, алхимик вспыхнул, словно живой факел. Все это произошло в одно биение сердца — яростный рык, бурлящая волна огня накрыла альферта, огненный вихрь захлестнул его.

В те же мгновения, но с другой стороны, несколько ратников пытались достать выростка, чувствуя себя в безопасности на расстоянии пикоморов и алебард. Берегор крутнулся на месте, избегая разящих железных когтей, бешенство мелькнуло в черных глазах: двуногие зверьки снова и снова встревали в его бой с Врагом.

— Назад! — крикнул Хаммерфельд. Он понимал, что гигантский медведь может в два прыжка одолеть десяток метров и обрушиться на солдат, которых ничто не спасет. Поэтому сам бросился на Берегора, прикрывая своих.

Пушинка мелькала в воздухе, но движения темной громады не уступали ей в быстроте. Удар, визг железа, искры, молот глухо врезался медведю в бок, рык боли, Берегор ухватил панцермейдера пастью за наплеч, мотнул, как тяжелую стальную куклу и отбросил назад. Воителя опрокинуло на спину, спустя миг он уже поднимался, опираясь на Пушинку и выставив ее острием вверх. Командор ожидал, что медведь обрушится на него всем весом, чтобы придавить к земле — и сам нанижет себя на острие литой рукояти. Но Погибель не бросился вперед, а встал, широко и властно, и выпустил ярость, бушующую внутри.

Сотни магов и монстров, охранных обелисков и защитных рун пытались поразить выростка за годы, прошедшие со дня, когда он штурмовал Мэннивей. Тысячи раз, роясь в благословенной и проклятой древней земле, он находил лакомые сгустки, кусочки стихий и поглощал их. Берегор накопил так много неиспользованной силы, что она текла в нем вместе с кровью, прорывалась в каждом рыке, била и швыряла то, на что направлен гнев хозяина. Стала продолжением его воли.

Погибель мог прореветь деревьям расступиться, и они расступались; мог ударить лапами по земле и вздыбить ее в изломанное месиво; мог криком ярости расколоть скалу. То были простые, односложные проявления власти, но выросток был способен и на более изощренные. Однажды он призвал танцующее пламя из грани Огня и испепелил целые облака ос, которые расплодились вокруг старого захоронения и роились темными, жужжащими роями. Берегора взбесили громкие, мельтешащие существа — и он смел их огненной волной; осы пытались спасти, но извивающееся огненное полотно преследовало их, пока не уничтожило всех до единой. Берегор сидел и смотрел, как целый час призванный им сгусток метался вокруг, пока ос не осталось, а сам огонь истощился и угас.

Люди не понимали, что перед ними нечто гораздо большее, чем бронированный и могучий зверь. Может и вся их армия не имеет шанса, если он снизойдет до желания ее истребить? Солдаты уже знали сплоченность, твердость и силу сынов Леса, бой с которыми дался канзорцам с таким трудом. Но еще не поняли той свободы, с которой это чудовище властвует над землей и растениями, водой и воздухом Долины. С помощью переполнявшей его силы, Берегор управлял природой, как умеют лишь аурины, высшие из фэй.

И сейчас чаша его терпения внезапно переполнилась. Погибель захотел уничтожить всю мелкую шваль, изгадившую его земли, поразившую Лес огнем, наполнившую преддверье Долины грязью ненависти и липким ковром пролитой крови, криками боли сгорающих древ, воем израненных и умирающих зверей, плачущим шепотом растоптанных трав. Все неестественное и неправильное, что принесли с собою люди, Берегор захотел стереть в пыль и властным потоком ветра сдуть прочь. А еще он хотел обрушить всю силу гнева на Врага — чтобы тот прочувствовал его мощь и понял, с кем ему выпало сразиться. Понял перед тем, как погибнуть.

Тысячи импульсов, которые копились годами, вплетаясь в шкуру хозяина Долины, высвободились в невероятном вихре, который накрыл Хаммерфельда и весь чернеющий строй Черепах у него за спиной. Двенадцать стихий, мелькая безумием всполохов, слились в единый поток: языки огня переплетались с изломанными плетьми тлена, осколки льда и брызги воды сверкали в ветвящихся дугах молний, вспышки ауриса пронзали переливчатые капли хаоса и тонули в гипнотически-бездонных провалах нокса... Каждая из мировых основ по-своему воплощалась в материальном мире, и их безумное сочетание, потоком ярости идущее от рычащего Берегора, было настолько красиво, что захватывало дух.

Ярость выростка должна была смести маленькие фигурки позади Врага, искромсать их тела всеми возможными способами и отбросить бездыханными трупами, а стальную шкуру человека изранить в десятке мест. Но вышло совсем по-другому.

Хаммерфельд поднялся, вскинув руку, словно щит, и поток силы разбился о его стальную фигуру. Многоцветные переливы магии превращались в прозрачную сияющую пыль, которая вздымалась вокруг него, словно прибой вокруг скалы, и гасла у него за плечами, рассеиваясь в воздухе. Мир будто разом вздохнул: странная немая сила возвысилась из сердца Врага и разрослась, проникая во все вокруг. Звуки утонули в тишине, она накрыла поле битвы глухим покровом, все вокруг стало нереальным, словно бесцветным и бездвижным.

Йюль-на-Йиллен почувствовал, как барьер тишины под ним сгинул. Все это время песня фэй пыталась прорваться к Отца-реке, и не могла. Но теперь пустота отступила от горла, чувства вернулись к маленькому дейдре и захлестнули его. Отец-река зарокотал, переплескиваясь через гребень преградного холма — и потоки воды обрушились на горящий лес.

'Мы одолели Человека-из-стали, братья и сестры!' Ликование и горечь побед и потерь смешались в голосе Йюлля, в буйстве ниспадающей реки, в душном гуле поваливших дымов. В стоне сотни сожженных деревьев и трепете тысячи спасенных от огня.

'Летим на помощь меньшим братьям! Урсы сражаются и гибнут, пришло наше время вступить в бой!'

Свет разгорался в нем, Йюлль-на-Йллен взмыл еще выше и яркой звездой прочертил ночное небо, падая туда, где сражались Хаммерфельд и Берегор.

Сияющая пыль гасла: силы, когда-то пришедшие из граней, возвращались в родные миры. Поток не прорвался за спину Врага, только клочья и обрывки магии, разноцветные всплески и сгустки разлетелись в стороны.

Хаммерфельд опустил руку, и мир вокруг дрогнул, словно проснулся и прерывисто вздохнул. Холодный ветер, завывая, бился от края до края поля, хлестал лица живых и мертвых, раненых и уцелевших.

Берегор потрясенно замер. Никогда раньше сила стихий — его дыхание, продолжение его рук и голоса — не сталкивались с Чистотой. Он мерился силой с магами Некрозиса, с демонами огня и крови, с волшебниками-людьми, и всякий раз их мастерство, тренированное и достигнутое, оказывалось слабее его взращенной и вскормленной, исконной власти над силой стихий. Но не сегодня. Враг встретил яростную мощь не ответной силой, а наоборот, отсутствием сил. Волна магии, способная раскрошить скалу на мелкие осколки, канула в тишину и пустоту. Впервые Берегор столкнулся с тем, кто отрицал силы, идущие из самого его существа.

— Назад! — снова крикнул Хаммерфельд. — Ждать! — И черненые кирасы, тусклые шлемы и щиты отдернулись, как лязгающий стальной отлив, оттащив раненых и оглушенных.

Берегор низко, медленно зарычал и пошел вперед. В его рычании сплелись угроза и торжество. Он наконец-то нашел того, кого искал всегда — настоящего Врага. Время предвкушения прошло, настало время последнего боя.

Они сшиблись стремительно, как две лавины, Берегор бил так быстро, что глаз не успевал уследить за ударами, Хаммерфельд двигался медленнее, но его броня была лучше, и молот превосходил когти крепостью и силой удара. Отражая атаку за атакой, человек отступал, дважды медведь пытался опрокинуть его: желание повалить и придавить всем весом было у него в крови. Но Хаммерфельд оба раза уходил из-под броска, Пушинка обагрилась кровью, врубившись зверю в спину и в бок. Хаммерфельд бил в голову, но громадный выросток был подвижен, как куница. Он пытался ухватить Врага пастью за горло и сжать изо всех сил, но литая рукоять молота оказалась у него в зубах, преграждая путь; Погибель почувствовал кислый привкус лехта.

Берегор словно попал в бушующий поток реки, бой влек его туда, куда он всю жизнь стремился, в неведомый, но желанный край. Он мертвой хваткой вцепился в рукоять молота, изо всей силы потянул, Хаммерфельд пошатнулся, обеими руками удерживая Пушинку. Но Враг был в ловушке: не отпустишь — рухнешь вперед, медведь перетянет огромным весом своей туши; а попробуешь одной рукой выхватить топор и ударить прямо в морду — упадешь еще быстрее, прежде, чем сможешь ударить. Отпустишь — лишишься главного оружия.

Хаммерфельд качнулся назад и, почти повиснув молотом в зубах Берегора, ударил его ногой в горло. Окованный сапог с коротким штурмовым наконечником воткнулся в густую шерсть, шип одолел замшелую броню, острой болью пробился внутрь, в опасной близости к пульсирующей артерии. Адский рев, земля вздыбилась у них под ногами: зверь издал инстинктивный зов, и сама природа восстала против Хаммерфельда, а тот не мог делать все сразу — и сражаться, и обнулять каждое дыхание Погибели. Нульта швырнуло назад, он увяз по колено в земле. Медведь отшатнулся, но после осознал, что кровь едва сочится из раны, слишком небольшой и неопасной она была. Хаммерфельд выдрался из земли, рык Берегора рванул комья и валуны в стороны — Погибель хотел, чтобы Враг провалился по пояс. Но на пути рыка встал щит тишины, на мгновение оба оглохли и онемели, а земля дернулась и неподвижно замерла. Хаммерфельд рванулся вперед, и Пушинка просвистела в пальце от медвежьей головы.