Когда цветёт багульник

Люба промямлила ему что-то вроде того, что она желает Терёхину только хорошего. Но монаху не понравился её ответ, и он вновь поднял свой голос в его защиту.

— Любаша, прошу, не торопитесь с решением. Грех рушить такую любовь. Мы всей братией молиться будем, чтоб Бог открыл вам глаза. Так нельзя с ним, он уверенность в себе потерял... Бог прощает, а вы человек... Прощать трудно телу, но потребно душе. Он уж сто раз покаялся... Жаль, если захлебнётся своим грехом. Подумайте о том.

Монах ушёл, а Люба, закрывшись в кабинете, долго плакала. Как из двух совершенно разных Терёхиных слепить одного, такого, который нужен ей? Ведь какой бы он чудесный не был, но он не ёё. Она точно знает — не любит Слава её, Любу, а они все ошибаются думая иначе...

Утро было сумасшедшим. Такому количеству народу в маленьком домишке трудно было развернуться. Люба, как и решила, выставила журнал на продажу. Другого выхода из сложившейся ситуации она не видела. Вскоре объявился и покупатель. Интеллигентный мужик, лет на десять моложе её. Уже владеющий серией журналов и газет, а также согласный оставить её на работе в журнале. Люба повеселела, но продавать пока не торопилась, решила подождать ещё. Обрадовало, что приехавший в посёлок Сергеевич уговорил Ваню вернуться на работу к отцу. С ходу Сергеевич попросил помочь в этом вопросе Любу, но та вмешиваться отказалась.

— Пусть решает сам. Я за, но это ничего не значит. У них характеры у всех Терёхина, настырные.

Сергеевич подумав согласился с ней.

— Хорошо, я рискну, побеседую сам.

У него получилось. Люба не слышала о чём шла речь, и какие доводы убедили сына вернуться в империю отца, но Леонид Сергеевич уехал довольный. Ваня вышел на работу и Любе бы вздохнуть свободнее, но рвала душу Маша. С её капризами и истериками уже не могли совладать. Просто не знали, как бороться и уговаривать. Было не легко всей семье, но, если все понимали, то Машка ничего и никого слышать не хотела, она устала ждать и просилась домой. И вот в день знакомства Любы предварительного покупателя с документами и процессом работы, позвонила Танюшка и взволнованным голосочком поведала, что исчезла Маша. Люба заметалась. Обзвонив сыновей, она поняла, что ни у одного из ребят она не появилась. Да и мало вероятно, что маленький ребёнок мог один без посторонней помощи, куда либо добраться. "Надо звонить в милицию, нечего надеяться на авось и тянуть время",— металась она.

— Мама, сядь и выпей валерьянки, Артём налей ей. Надо позвонить отцу.— Взялись за дело примчавшиеся к ней ребята.

Пока гадали, кто это сделает, Терёхин позвонил ей сам. Сообщив, что Машу передали ему в милиции, она добиралась до него. За сестрой к отцу поехал Иван, но малая отказалась возвращаться. Люба занервничала. Терёхин позвонил опять сам, предлагая встретиться и обговорить ситуацию. Люба согласилась. Покупатель журнала Александр Васильевич Серов, мило предложив свои услуги, от которых Люба не отказалась. Встречу Терёхин назначил в обеденное время в ресторане. Повёз её к месту встречи всё тот же Серов. Люба поднялась в зал одна, отказавшись от сопровождения. Славка, рискуя заказ обед, помня её вкус, сам. Его принесли сразу же, как только Люба подошла к столику.

— Извини, я сделал заказ без тебя. Вспомнил, что ты любишь.

Она, сверля взором скатерть, пролепетала:

— Спасибо я голодна. Съем всё. Не день, а сплошная нервотрёпка. О чём ты хотел поговорить?

— О Маше.

Она, повертев в руке вилку, кивнула:

— Я так и предполагала.

Терёхин отпив из бокала выдохнул приготовленные слова:

— Она на грани срыва.

Она подняла на него глаза:

— Что ты предлагаешь?

Не пряча глаз, он сказал:

— Переехать вам всем ко мне.

Любина вилка зависла над кусочком перца.

— Слава, это невозможно.

Он тихо произнёс:

— Не спеши.

Люба отложила вилку и кивнула:

— Слушаю.

Он заметил её охлаждение к еде и попросил:

— Любаша, ты ешь и слушай, а я буду говорить... Я не настаиваю, чтоб ты переехала в мою спальню. Выберешь комнату или будешь жить с Машей. Понимаю, тебе не очень хочется меня видеть каждый день перед собой. Постараюсь, как можно реже мозолить тебе глаза. Подумай, здоровье ребёнка дороже любых грёз. И потом ребятам там всем тоже не сладко. Маленький ребёнок в таких условиях и вы с ним наверняка не высыпаетесь.

Люба прожевала, наконец, несчастный перец и, запив его, произнесла:

— Слава, миллионы живут так и ещё хуже. Так чем мы лучше их...

Терёхин тут же выставил свои контр аргументы.

— У них нет возможности, потому и мучаются, а благополучие ребят в твоих руках. Если помнишь, с каким удовольствием рванул народ в индивидуальные квартиры из общаг, бараков и общих кухонь, пожалей их.

— Они очень любят тебя, но не вернутся. Я не знаю, что у вас там произошло, но они приехали ко мне очень обиженные.

Люба говорила тихо-тихо. В противовес ей его голос звучал громом.

— Я виноват, у меня не вышло так же мило, как у тебя сю-сю, му-сю... Я рубанул. Они не привыкли к такому. Получилась обида.

Люба, вспыхнув тут же, побелела. "Мама, права, они дети женского воспитания".

— Если причина в этом, то тут не только твоя вина, просто сложилась так жизнь, мальчиков воспитывала женщина. А у тебя совсем небольшой опыт общения с детьми.

Ни ожидавший ничего подобного, он, внимательно посмотрев на неё, заявил:

— Своей вины снимать не собираюсь.

— Слава, может, не стоит всё начинать с ребятами вновь. Не зря же говорят, что в одну воду дважды не входят. Я продаю журнал. Мне дают за него хорошие деньги. Я покупаю ребятам недорогие квартиры, и парни будут пристроены скоро без напряга для тебя. А мы с Машей уедем в Европу. Новый хозяин оставляет меня на работе, даёт неплохой оклад. Машуня потихоньку успокоиться.

Терёхин слушая её торопливую речь, поморщился, но не возражал. Только заметил, что, мол, пословица про воду ерунда, отчего это нельзя хоть сто раз, хоть живи в ней. Это утонуть в одной воде нельзя два раза. Она улыбнулась, сделала глоток из бокала красного вина и продолжала:

— Ты попробовал жить с нами — не получилось. Может, не стоит наступать на одни и те же грабли. Тебе без нас лучше и спокойнее. Мы не в обиде. Дети выросли. Нам ничего от тебя не надо. Ты не волнуйся и за Машу, всё образуется. Она ещё ребёнок, а дети быстро всё забывают, не переживай. Я понимаю, она тебе сейчас приносит много хлопот. Но, если я увезу её, тебе, и ей будет легче. Ты потерпи.

Чтоб не улыбнуться Терёхин тоже отпил вино. "Ничего её не меняет. Другая бы из глотки выдирала на себя, на детей, а эта только извиняется и заранее от всего отказывается. Благородство прямо из ушей прёт. Практичности ноль. Вот всё утрясу, журналом займётся Таня, а она пойдёт работать ко мне. На глазах, чтоб была. С утра до вечера. И хватит психологических экспериментов, с их утверждениями, что полезно мужу и жене отдыхать друг от друга, имея разную работу. Только рядом и только вместе". Она ждала ответа. Славка, ещё раз приложившись к бокальчику, согласился.

— Хорошо. Пусть будет так, но при одном условии, ты вернёшься сейчас с ребятами в дом. Пока ты утрясаешь свои дела, Маше полезно успокоиться и пожить в нормальной обстановке.

— Я останавливаюсь в комнате Маши?

— Разумеется.

— Но ребята не поедут к тебе.

— Давай стараться с двух сторон. Ради Маши надо найти золотую серединку. Я показывал её вчера психиатру. Он разводит руками.— Сдвинул Славка брови, пугая Любу зная, что она всё это воспримет сейчас за чистую монету.

— Хорошо.— С ходу подняла лапки она.

— Сегодня я пришлю Толю, он перевезёт вас.— Ликовал Славка, стараясь не показать виду.

На той выгодной для него ноте порешив и разошлись. Люба поехала в посёлок, ломая всю дорогу голову, как уговорить на возвращение сыновей. А Терёхин отправился в офис воплощать созревший в его голове по поводу журнала жены каверзный план. Он решил, использовав запасную фирму, вытаскиваемую из укромного уголка именно для таких несерьёзных и не совсем честных дел, скрываясь под подставным лицом, составив конкуренцию Александру Васильевичу, поломать планы по покупке журнала. Разобравшись, Славка предложил сумму намного большую конкурента, что должно непременно заинтересовать Любу при её финансовом положении. Он не ошибся. Люба клюнула. Так понеслась цена вверх, а время продажи затягивалось. Люба терялась в догадках: "Откуда взялся ещё один покупатель?" Но она не долго терзала этим душу. Какое ей дело, если ей это на руку. Чем больше дадут, тем лучше для неё сейчас.

Люба честно старалась, но переубедить ребят вернуться даже на время к отцу не смогла. Она вынуждена была позвонить Терёхину, сообщив неутешительный результат. Вместе с Толей он приехал сам и привёз группу поддержки в лице Сергеевича и Маши. Разговор состоялся без Любы. Чем эта тяжёлая артиллерия обстреливала мальчишек Люба так и не услышала. Только вышли все улыбающиеся, а Иван с обнимающей его сестрой на руках. Собрав вещи, семья, погрузившись в машины, отправилась в усадьбу. Терёхин расцеловавшись с тёщей, выехал последним.

Обрадованная Жанна Христофоровна суетилась, помогая поварихе и гувернантке накрывать стол к обеду. Всё было натянуто, но, как и раньше по-семейному многолюдно и тепло. Люба разместилась в комнате Маши. Терёхин сделав дочку сообщницей, ещё в посёлке перетянул в свои помощники и Таню. И сейчас, увидев её качающую сына на качелях, Славка, воспользовавшись отсутствием Вани, поспешил подойти к невестке.

— Здесь тебе легче и лучше?

— Вячеслав Николаевич, я ничего не имею против вас. Вы же знаете, но я не могу не поддержать Ваню. Давайте действовать хитростью, умом и любовью.

— Таня, детка, помоги. Я виноват в том, что рождён простым тупорылым валенком. Я такой, какой есть, но я стараюсь изо всех сил, быть таким, каким хочет меня видеть Люба и любить дети. Только плохо это у меня пока получается. Люба не хочет замечать ничего, а Ваня не идёт ни на какие контакты. Всё сухо, официально и натянуто. Я их безумно люблю, и обидел по недомыслию, скорее не на них ворча, а, злясь на себя за беспомощность и глупость в которую влез.

— Я постараюсь, но с ним трудно, у него ваш характер. И он был такой страшный, когда уходил отсюда, после вашего разговора. Если б вы знали, как он гордился вами и любил. Ведь не только женщины любят ушами, но и мужчины тоже. Ванюшка, как медвежонок, он рос в нищете, но в любви и ему важно, чтоб его любили, а вы дали ему понять, что не до него и он вообще вам мешает.

— Ничего подобного,— запротестовал Терёхин.— Танюша, я тебе пробую объяснить, но видно у меня это плохо получается. Я виноват, но не со зла или потому, что я так думаю, желаю или хочу. Просто ляпнул и всё. Я такой. Мне казалось, сам факт того, что я их безумно люблю и дорожу ими не вызывает у них никакого сомнения. Мы можем говорить об ошибке отступлении, но ни о том, что я их не люблю или они мне не нужны. Ты меня понимаешь? А выходит всё надо доказывать. Клянусь, у меня и в мыслях не было причинить им обиды и боль... Не думал, что они так это воспримут. Забыл, что их женщина воспитывала, да ещё такая, как Люба. Мы ж с Сергеевичем по сто раз на день друг друга посылаем, но относимся к этому с юмором, а вернее никак, это рабочий стиль жизни. Ни одному же в голову не придёт отреагировать по иному. А у них Любашино воспитание, они всё на душу бросают и всерьёз.

— Я не смотрела на проблему под таким углом, думаю и ребята тоже.

— Таня, помоги, подскажи, чем завоевать женщину вот такую, как Люба с цветами и грёзами в голове.

— Вячеслав Николаевич, вы же сами произнесли ответ.

— Цветами? А не мало?

— В самый раз. Что она любит?

— Черёмуху, ландыши, подснежники, ромашки, сирень... Багульник сибирский любит.

— Закажите, пусть пришлют багульника. И торопитесь, весна помощница пятки чешет сапогам. Подснежники первые уже предполагаю есть. Давайте гоните по утрам в лес и всё, что начинает цвести ей под дверь.

— Ты ничего не путаешь. Всё? И именно под дверь?— переспросил, а сам подумал: "А ведь в молодости я, не догадываясь об этом, именно так и делал, и имело это потрясающий эффект".

Не отступая от намеченного плана, Терёхин делая утренние пробежки, набрав небольшой букетик, пристраивал его под её дверь. Люба, выходя утром из комнаты, чуть не наступила, на первые подкинутые под дверь цветы. "Подснежники, ещё на коротких ножках, пахнут свежестью и весной",— прижала она, перевязанный тонкой розовой ленточкой букетик к губам, улыбаясь. "Кто: Ваня, Артём?"— Но почему-то очень захотелось, чтоб это был Терёхин. Но за завтраком Славка сидел молча, уткнувшись в свою тарелку, а Любе так надо было увидеть его глаза. "Кто же их принёс: Ваня, Артём или всё же он?" Цветы стали появляться каждый день. Теперь она выходила из комнаты осторожно, боясь их раздавить. И сколько Люба не сторожила дверь, поймать человека подбрасывающего их не удалось. В комнате перестояло всё: от подснежников до сирени и этот цветочный поток не кончался. Артём, видя такую оранжерею под Машкиной дверью, посмеивался, понимая, откуда у тех цветов "растут ноги", а Ваня сердился. Люба же терялась в догадках. Спросить об этом было неудобно... Её сердечко то рвалось, то щемило, так хотелось, чтоб это был Славка, а он вёл себя, как обычно, совсем не обращая на неё внимание.

Стараясь, как и обещал не встречаться на её пути и, не привлекая внимания, а ещё, как можно меньше соприкасаться с Любой, он умудрялся постоянно играть с Машей, гулять вечером с ней по усадьбе, навещая семью поселившихся у них ежей. Обнаружив их случайно по фырканью, пыхтению и топоту маленьких ножек, он каждый вечер захаживал с Машей к зверюшкам. По-видимому, им понравился участок и они остались на нём жить. Маша с восторгом наблюдала, как ежи копошась, вели образ жизни собирателей малоподвижной живой пищи. Они много и довольно-таки быстро, не обращая на присутствующих, бегали, шурша в траве, и Маша за ними. Они ели всё: червяков, насекомых, лягушек и даже мышей. Маша подкидывала им яблоки и оставляла блюдечки с молоком. Осмелев, смешные зверюшки топали за девочкой, пытаясь зайти в дом. Раз даже один самый любопытный залез в стеклянную банку, которую забыла Маша, принося им молоко и Славка разбив её еле спас ежа, тут же очухавшись улепётывающего со всех ног. Любе хотелось пойти с ними, но её не приглашали. И она наблюдала за их прогулкой из окна. В выходные дни, забрав Машу с собой, он возил девочку по многочисленным аттракционам или организовывал для неё походы в театр или цирк. Потихоньку он помирился с Артёмом и с Таниного старания сдвинулись отношения с мёртвой точки с Ваней. Оставалась по-прежнему не досягаемой Люба.

Продажа журнала затягивалась. Люба металась между двумя покупателями. Ни один не уступал нагоняя цену. Люба, используя ситуацию, выторговывала больше. А жизнь в поместье потихоньку налаживалась. И Терёхину бы передохнуть, но Славку раздражал "нахально" цепляющийся, как он считал, к Любе его конкурент по покупке журнала — Серов.