Лунные капли во флаконе (полный текст)

Это неправда, хотела сказать Амелия, но не смогла произнести ни слова. Она чувствовала, как по ее щекам катятся слезы, а Элинор вытирает их своими тонкими пальчиками.

— Ну, ну, хватит. Не обижайся на правду, даже если тебе ее говорит умершая по своей же собственной глупости дама. Лучше засни, а когда проснешься, попрощайся за меня с Ричардом. Он хороший человек и так сильно любит тебя, как меня никогда никто не любил. Даже мой муж.

— Ричард... — прошептала девушка, а слезы все никак не переставали течь.

Он так странно смотрел на нее в последние дни. Он не верил ей, как и все остальные. Он... больше не любит ее, чтобы ни говорила Элинор! Быть может, и не любил никогда прежде, но если раньше они были добрыми друзьями, то теперь она чувствовала пропасть между ними.

— Вы могли бы быть так счастливы, — с сожалением проговорила Элинор. — Поцелуй его и скажи... Нет, не говори ничего. Он все равно не поймет.

Она наклонилась к лежащей на подушке Амелии и легко, почти не касаясь, поцеловала ее в губы. Когда девушка вновь открыла глаза, видение испарилось. Элинор исчезла из комнаты, как будто и не было ее никогда прежде.

Еще несколько мгновений Амелия безмолвно лежала в постели, пытаясь собраться с мыслями и осознать произошедшее, а затем решительно откинула одеяло и села. Голова все еще сильно кружилась, и ей пришлось двумя руками вцепиться за перину, чтобы не упасть. Элинор была права — ее капли туманят разум и делают ее беспомощной и, чтобы там ни говорил доктор, она перестанет их пить!

Цепляясь за стул, она встала и подошла к письменному столу. Он был пуст, не считая писчего набора и пресс-папье в углу — уже вечность он не садилась за него и ничего не писала. Трясущимися пальцами Амелия выдвинула верхний ящик стола и нащупала толстую тетрадь в обложке с тюльпанами.

Прилежный текст с первых страниц сменился размашистым, прыгающим по строчкам почерком, страницы пестрели кляксами и восклицательными знаками, а некоторые и вовсе были вырваны с корнем, но девушка этого просто не заметила. Перевернув лист, она решительно обмакнула перо в чернила и начала писать.

"5 июля.

Кажется, я не ошиблась в дате, и сейчас уже действительно июль. Впрочем, это совершенно неважно. Сегодня ко мне явилась Элинор, и она была как никогда живой и настоящей: я ощущала аромат ее кожи, похожий на смесь жасмина и муската, чувствовала ее пальцы на своей коже. Разве может быть призрак столь реальным? Этот вопрос занимал меня все время, что она пробыла со мной, но я стеснялась спросить, а теперь уже, быть может, у меня никогда не появится такой возможности. Элинор обещала уйти навсегда, и я отчего-то ей верю — хотя не она ли обманывала меня постоянно, обещав спасти, а вместо этого воспользовалась моей беспомощностью?

Как я ее ненавижу! И в то же время не могу написать о ней ничего дурного, словно вся моя ненависть разом испарилась с ее исчезновением, а осталась лишь пустота. Я должна быть счастлива, но не испытываю ровным счетом ничего, душа опустела. Последние недели моя жизнь была наполнена только лишь мыслями о Элинор, и я страстно желала, чтобы она никогда не появлялась в моей жизни, а теперь я больше не знаю, что делать и о чем думать. Я пытаюсь думать о вышивании, о саде и даже о Ричарде, но мысли уплывают от меня, и я не могу поймать их.

Мне страшно. Но теперь я боюсь не призрачного отражения в зеркале, а мира, который простирается за дверью моей комнаты. Я встану, оденусь и спущусь вниз, но буду чужой среди них. Разве хоть кто-нибудь сможет меня понять? Я рассказала Ричарду всю правду без утайки, а он отвернулся от меня. Я пыталась донести до доктора причину своей болезни, но и он, кажется, не поверил. Отец ненавидит меня, и даже слуги смотрят с презрением.

Что мне теперь делать? Элинор сказала, что я должна быть сильной, но насколько хватит моей силы? Я свободна от ее уз, весь мир лежит перед моими ногами, и все, что мне требуется — лишь взять его.

Я победила.

Я стала сильнее Элинор.

Теперь мне надо стать сильнее самой себя, и тогда они увидят, какая я на самом деле!"

Глава 13

— Я знаю мисс Амелию с самого рождения. Она всегда была тихим и послушным ребенком, никогда не капризничала, росла благонравной девочкой, ведь ее воспитывали как настоящую леди. Но в последнее время она изменилась, стала более...

— Какой же, миссис Уильямс?

— Беспокойной. Тревожной, — экономка старательно подбирала слова. — Ей часто снились кошмары, от которых она с криком просыпалась по ночам. Это еще в Лондоне началось. Она всегда была очень чувствительной, ее любая мелочь могла расстроить так, что она после этого по нескольку дней в себя приходила. Помню, когда ей было лет двенадцать, прямо перед домом кот поймал малиновку, а мисс Амелия как раз возвращалась с прогулки и увидела на газоне растерзанную птицу. Ее еще убрать не успели. Так с девочкой настоящая истерика случилась, и после этого целые сутки ее не могли заставить хоть чего-нибудь поесть, она только и могла, что лежать на кровати и плакать, бедняжка. И то, заснула только после того, как ей дали снотворное, — Миссис Уильямс вздохнула. — А уж то, что вчера случилось... Я бы ни за что не поверила, что наша мисс такое сделает.

— Расскажите, пожалуйста, об этом вчерашнем происшествии.

Она пожала плечами.

— Я была на кухне — мы с миссис Гиффорд после ужина проверяли продукты. И вдруг слышим этот страшный грохот! Я поспешила в холл, и увидела мисс Амелию всю в крови, сидящую в груде осколков. Я бросилась к ней, думала, что бедняжка до смерти испугана, но когда увидела ее улыбку, то мне стало не по себе. Меня нелегко напугать или вывести из равновесия, это вам любой подтвердит, но у нее был такой вид... А потом ноги подкосились, так что мы с мистером Гласфорсом, нашим дворецким, едва успели ее подхватить. И она все повторяла, что победила кого-то, как будто кто-то ушел, и все такое прочее. Сказать по правде, мне стало страшно. Она даже не замечала, что порезалась, и что у нее кровь течет.

— Хм, — доктор Хопкинсон сделал несколько пометок в блокноте, который держал наготове. — А раньше, до этого, вы замечали что-нибудь особенное в поведении мисс Черрингтон? Может быть, она говорила что-то необычное?

— Нет, пожалуй. — Уильямс покачала головой. — Но несколько раз я кое-что видела, и каждый раз это было ночью. Однажды, поздно вечером, когда я закончила гасить лампы на втором этаже и уже возвращалась в свою комнату, то в коридоре увидела нашу молодую мисс.

— Она что-нибудь сказала вам?

— Мне показалось, она меня вовсе не заметила, хотя прошла совсем близко. Я подумала было, что она ходит во сне, даже окликнула ее, но она не отозвалась. Я заметила, что ее глаза были широко открыты, и она бормотала что-то — я не разобрала, что. Как будто говорила с кем-то.

Доктор снова что-то записал.

— А вы уверены, что там больше никого не было? Может быть, кто-то из горничных?

— Нет-нет, было уже за полночь, а в это время горничные уже всегда в своей комнате, ведь им нужно подняться в пять. В такой час я последняя обхожу все комнаты, проверяю замки, окна и лампы. Я этим и в Лондоне занималась — уже много лет это моя обязанность, а уж после переезда сюда на это стало уходить куда больше времени. Знаете, ведь хорошая экономка должна все видеть и знать обо всем, что происходит в доме.

— Значит, вы заметили, куда направлялась мисс Черрингтон?

— Я видела, как она вошла в ванную комнату в конце коридора. Знаете, она шла с таким видом, как будто ее кто-то звал.

— Любопытно, что ей могло там понадобиться.

— Не могу сказать, но пробыла там недолго. Я дождалась, пока она не вернулась в свою комнату, и только потом пошла к себе. — Она помолчала. — Надеюсь, доктор, что вы сможете ей помочь!

— Сделаю все, что в моих силах.

* * *

— Сэр, я тут не так давно работаю, но мисс Черрингтон я каждый день прислуживала. Меня ведь потому в этот дом и взяли, что предыдущая горничная скончалась. По правде, я была рада поступить сюда на службу, потому как раньше я в таких больших домах не работала. А уж прислуживать молодой мисс — это такая честь, потому что это почти все равно что работать настоящей камеристкой, и я всегда очень старалась, чтобы понравиться мисс Амелии. Только вот теперь я боюсь, что не справлюсь, ведь мисс стала такой странной! Иной раз и прикрикнуть может, и ругает ни за что. Ведь разве я виновата, что у нее такие длинные волосы, что пока их все подколешь, кучу шпилек изведешь. А она уже несколько раз кричала на меня, что я слишком долго вожусь, — Конни слегка надула губы. — А иногда как будто специально не замечала, точно меня и вовсе в комнате нет. Но ведь это все из-за ее болезни, да? — она вопросительно посмотрела на мистера Хопкинсона.

— Вероятно, да. Но не могли бы вы пояснить, что вы имели в виду, говоря, что мисс Амелия стала странной?

— Ох, ну как вам сказать, сэр! Вроде бы она сама по себе хорошая и добрая, ведь не всегда так было, что она ругалась. Бывало, что она шутила и смеялась, и даже как-то спросила меня, что я думаю о молодом господине Харви! Ой, не нужно мне было этого вам говорить, не мое это дело...

— Уверяю вас, мисс Рид, что весь наш разговор останется между нами, — успокаивающе улыбнулся доктор. — Мне лишь нужно узнать о мисс Черрингтон все, что может помочь мне ее вылечить.

Конни с готовностью кивнула.

— Тогда я могу рассказать вам много всего, — заверила она. — Мисс Амелия настоящая благородная девушка, очень болезненная. Но, верите ли, я вот никогда не знаю, чего ждать, когда в ее комнату поднимаюсь. Когда она уже выздоровела после той грозы, ну когда еще мистер Адамс погиб, то несколько дней была такая веселая! Я уж было подумала, что теперь-то все наладится. Она стала частенько на прогулки ходить, что ее по нескольку часов не сыщешь — ее матушка даже волновалась, что она слишком переутомится. Но она только шутила в ответ и шла ужинать, и аппетит у нее был отличный, и даже спала она лучше. А уж прически всякие придумывала, я о таких раньше и не слыхивала, и платья выбирала так, как будто на бал собиралась, а не с родителями обедать.

— А что же, до этого она не интересовалась своими платьями? Или не любила гулять?

— Не то чтобы не интересовалась, а просто надевала то, что я ей приготовлю. А когда я ее причесывала, то только морщилась, и все время думала о чем-то своем. Иной раз спросишь ее, все ли в порядке, а она точно не слышит, или отвечает невпопад. Только это еще полбеды, — вспомнила горничная, — она ведь меня то и дело неправильно зовет, как будто не может моего имени запомнить. Я не жалуюсь, конечно, да и не мое это дело, к тому же поправлять невежливо, но все-таки мне каждый раз жутко, когда она называет меня Дженни. А ведь это имя той самой служанки, которая умерла. Мне от этого не по себе, я же Конни, а вовсе никакая не Дженни!

— Понимаю вас. Значит, мисс Черрингтон думала, что вы — та служанка?

— Ой, не знаю я! Но только когда она меня так называла, то всегда смотрела так странно, как будто не видела, и вообще была какой-то задумчивой и рассеянной. Все что-то писала в своей тетрадке, и всякий раз прятала ее в стол. Как будто бы я не вижу!

Доктор кивнул и сделал пометку в блокноте.

— А еще иной раз говорила с кем-то — вроде сама с собой, а то как будто и с кем-то чужим, спорила даже. Один раз такое было, что я в комнату зашла, а мисс сидит перед зеркалом, смотрит на себя, а слезы по лицу так и текут, сама что-то бормочет, и вид у нее такой, точно ее кто обидел. Я спросила, не случилось ли чего, а она только плечиком дернула и даже на меня не взглянула. Разве же это не странно?

— Не могу не согласиться. Что-нибудь еще необычное вы замечали?

— Уж не знаю, необычно ли это или нет, но только я еще как-то раз видела, как мисс Амелия кружилась в своей комнате, как будто танцевала. Я едва приоткрыла дверь, да только когда ее увидела, заходить сразу передумала. Она какая-то другая была, раскинула руки и смеялась, ее как подменили.

— Она опять с кем-нибудь говорила?

— Да с кем же ей было говорить? Нет, она только кружилась и смеялась, как одержимая. А ведь мисс всегда даже по лестнице спускалась осторожно, не то чтобы танцевать, да и голова у нее часто болела, как только погуляет на солнце. Потому-то я и диву далась, когда она принялась вместе с мистером Харви на лошадях ездить, да еще по самому солнцепеку. Если кто ее не знает, то может быть, тут как будто и нет ничего странного, а я вам так скажу, что дело неладно. Знаете, ведь называть одну служанку именем другой, да еще той, что умерла — по-моему, чудно...

— Да, мисс Рид, спасибо за ваш рассказ, — поняв, что горничная начинает повторяться, доктор поторопился завершить беседу. — Не буду вас больше задерживать.

— Да это что, я могу еще рассказать, ведь я каждый день прислуживаю мисс Амелии!

— Благодарю вас, вы уже очень мне помогли.

* * *

— Миссис Черрингтон, прошу вас, не волнуйтесь. Расскажите, что вас тревожит.

— Доктор Хопкинсон, вы так добры. Право, я ужасно взволнована! А я ведь уже пила сегодня успокоительное, но оно совсем мне не помогает. Я почти не спала всю ночь, переживая вчерашнее. Если бы вы только знали, каким кошмаром для меня были все эти часы! Подумать только, моя родная дочь! Такое поведение...

Доктор подался вперед и успокаивающе похлопал миссис Черрингтон по руке.

— Я прекрасно вас понимаю. Но все же постарайтесь не волноваться. Поведайте мне, что вас тревожит, и вам сразу же станет легче, а я предприму все усилия, чтобы помочь вашей дочери.

— Ах, доктор, если бы только вы могли выписать мне какие-нибудь капли для успокоения нервов! Мои, кажется, помогают уже не так, как прежде.

— Непременно, — кивнул доктор Хопкинсон. — Обещаю вам, что не уйду, пока не выпишу вам самое лучшее лекарство. Но сейчас поговорим о мисс Черрингтон, ведь мы хотим ей помочь.

— Да, да, верно. Знаете, моя дочь всегда доставляла хлопоты, особенно в последние годы. Ребенком она была послушной, и я просто не знаю, что с ней стряслось потом. Она стала какой-то нервной, огрызалась. Понимаете ли, я ведь хочу самого лучшего для своих дочерей, как и любая мать. Но разве она сможет хорошо выйти замуж, если будет спорить и перечить своим родителям, которые желают ей только хорошего? Я опасаюсь, что мистер Харви не захочет больше посещать нас теперь, когда моя дочь так... так... больна!

— Прошу вас, не расстраивайтесь, миссис Черрингтон. Не стоит переживать, ведь ничего страшного не случилось, к тому же современная медицина позволяет лечить даже самые сложные заболевания.

— Надеюсь, вы правы, мистер Хопкинсон! Но все же я волнуюсь, поскольку я не помню Амелию такой. А ведь она еще прежде, в Лондоне, пугала меня до полусмерти своими криками по ночам, когда ей снились кошмары. Я постоянно чувствовала себя совершенно разбитой, она же не давала мне спать — однажды проснувшись от ее крика, я уже не могла заснуть. Это так ужасно, доктор, вы не представляете! Разве мне мало хлопот с младшей дочерью?..