Эльва

Но не проще ли отсюда смыться? В замках, по крайней мере, на Земле, всегда строят подземные ходы специально для таких случаев.

Еще раз оглядев ведьму и мельком глянув на лица солдат, ответил вопросом на вопрос:

— А будешь ли сражаться ты и твои солдаты?

Она решительно кивнула:

— Разумеется, господин. За свою жизнь я буду биться хоть со всеми святыми братьями в мире. Ведь ведьмы вне закона — в лучшем случае меня сожгут.

Понятно. Значит, никакого подземного хода здесь нет — в противном случае эта проныра непременно бы им воспользовалась.

— Что же касается моих солдат, — продолжила она, — то они присягнули мне на верность и, пока я жива, они будут сражаться не жалея собственных жизней.

Я мысленно вздохнул. Теперь, когда ясно, что выбора действительно нет и уклониться от боя я никак не могу, почувствовал себя крысой, загнанной в угол. Ведьма, наверняка, считает, что армия тут только из-за нее, но я почти уверен в том, что владыки аборигенов пронюхали, что я инопланетянин, и на всякий случай решили от меня избавиться.

— Что же, — произнес я, — в таком случае нам не остается ничего другого как сражаться.

Она кивнула и посмотрела на меня с надеждой в глазах. Лорд Балаут молчаливо и едва заметно кивнул, мол, "ожидаю приказов".

— Соберите весь металл, который только найдете: ненужное оружие, ржавые латы, кольчуги, гвозди, петли — сгодится все. Бросьте всё в кучу у ворот.

Ведьма отрывисто кивнула, глазами указала, что кому делать и куда бежать. И как ни странно, её поняли — слуги побежали осматривать особняк, часть солдат выбежали за ворота и стали спускаться в город. А я, поразмыслив немного, решил отдать предпочтение атакующей и контратакующей стратегии, нежели засесть в замке в глухой обороне. Да, конечно, в замке очень удобно защищаться — пока враги поднимаются по спирали, их можно обстреливать сверху. Вот только обстреливать некому, да и нечем. Солдат после бойни осталось мало, а стрел и камней на такую прорву врагов не напасешься. Подумав немного, на всякий случай велел запастись камнями и подготовить котлы и смолу для приема врагов. А потом сделал то, из-за чего у всех оставшихся подле меня людей округлились глаза.

Причина поступка крылась в банальной лени — мне было лень подходить к статуе, и я приказал обитающей в ней Сущности, двигаться самой. Результат, если честно, вызвал удивление даже у меня самого. Золотая статуя расплавилась в жижеобразную ленту и заскользила ко мне по плацу подобно змее, уперлась в башню стены, взметнулась по ней наверх и обволокла меня со всех сторон. Но только проделала она это с такой фантастической скоростью, что окружающим людям показалось, будто золотая лента парила над землей. Видимо, золото имело большую гибкость и эластичность в сравнении с другими металлами — помнится "червяки" из стали вообще едва передвигались там, на шатле.

На секунду обожгло, немного сжало и повело, затем благородный металл остыл и, затвердев, принял надлежащую форму и температуру. Сущность, таящаяся в золоте, оказывается, запомнила прежнюю форму и теперь сама, без контроля с моей стороны, замуровала меня в себе, но оставила открытыми глаза и ноздри. С секунду подумав, усилием воли открыл еще и рот.

— Вот что, — обратился я к ведьме, Балауту и к капитану, — вы оставайтесь здесь, а я ударю по ним всей доступной мне мощью. Пусть они запомнят этот первый удар — пускай они познают страх...

Ведьма кивнула, но Балаут покачал головой:

— Я пойду с вами, лорд.

— Но ты погибнешь, — резонно возразил я.

— Это вряд ли. Да и если даже погибну, для меня это будет лучше, чем обесславиться, оставшись в тылу битвы.

Я покачал головой, но спорить не стлал — если своей головы нет, чужая не поможет. И как ей распоряжаться дело его.

Незначительным усилием воли, или даже мимолетным пожеланием, заставил големов следовать за мной. И если бы не Балаут, то спускающаяся с замка ватага вызвала бы у немногих, не ставших (или не успевших) ночью покидать город, состояние близкое к ступору. Вид пяти стальных гигантов, сотрясающих землю массивными ступнями, которые шли за офицером из чистого золота, действительно потрясал воображение. Вот только под личиной золотой кожуры никто не увидел "мага" и командира отряда, так что титул повелителя големов достался лорду-герою. Положа свой новый двуручник, начищенный до зеркального блеска, с эфесом, обтянутым крокодильей кожей и гардой, украшенной самоцветами, на плечо, он шел по улицам города с внушительным видом и рожей-кирпичом. А-ля враги, разбегайтесь.

У городских ворот нас встретил пяток не ополченцев, а непонятно кого. Грязные тела, обернутые в еще более грязные лохмотья, смердели так, что я едва не закрыл себе нос золотой коркой. Бандитские, не один раз отведывавшие острой стали рожи, осматривали нас с каким-то необъяснимым равнодушием. Было похоже на то, что в их черепных коробках были только три алгоритма: вижу наживу — вперед, в атаку; нажива не по зубам — скучаем дальше; нажива не по зубам и при этом атакует — бежим! Похоже, наш отряд оказался для них вторым алгоритмом. Несмотря на десятки килограммов чистейшего золота, блестевшего на мне, они продолжали скучать: к чему разевать рот на золото, если его все равно не заполучить? Проще сделать вид, что его и вовсе не существует.

Я, наконец, понял, почему это уличное отребье осталось здесь, а не покинуло город со всеми. Видимо, решили блокировать дорогу замешкавшимся жителям и пограбить вдоволь, но просчитались, пропустили приближение к городу паладинов и уже не посмели из него выйти.

— Откройте ворота, да побыстрее, ленивые твари, — велел им Балаут.

И как только ворота поднялись, несмотря на мой окрик, он первым побежал на замершие ряды копейщиков. До них было метров сто-сто пятьдесят, но он одолел это расстояние раньше, чем люди сообразили, кто и зачем это на них несется. Наверно солдаты не могли осознать то, что один человек может броситься на тысячу, а офицеры еще не знали, что в мире существует такая наглость или дурость. Но все они не поверили своим глазам, когда Балаут все же добрался до оградительного полка.

Двуручный меч ударил по выставленным копьям и отделил древки от наконечников. Прыжок — удар корпусом, и вот первый ряд прорван, а Балаут уже крутит меч прямо на телах сваленных в кучу латников. Теперь, когда копейщики, бывшие в первом ряду, оказались отрезаны от лорда своими товарищами с более коротким оружием, Балаут почувствовал себя в родной стихии. Благодаря длине двуручного меча, он никого не подпускал к себе, а каждый новый богатырский замах уносил жизни одного-двух солдат и открывал простор для новой атаки. Очень быстро сумятица переросла в панику, в центре колонны начались брожения, многие хотели отступить, чтобы не приближаться к окровавленному мечу обезумевшего берсекера, но не у многих это получалось. Те же, кто из-за спин товарищей, не мог видеть, что происходит, отчаянно паниковал и бестолковыми метаниями усиливал общую давку.

Все это я скорее чувствовал, чем видел, ведь Балаут был закрыт от меня не знавшими, что им делать копейщиками, я лишь видел, как время от времени над строем солдат в небо устремляется тяжелое лезвие, из-под которого брызжут алые капли крови. Несмотря на весь риск, добровольно взятый на себя Балаутом, его дурацкому поступку я был очень рад: на приближение шестерых големов (включая меня) попросту никто не обратил внимания. И когда весьма проворные исполины стали сокрушать десяток за десятком, безнаказанно оставляя за собой кровавые просеки, бравый полк дрогнул.

Пятеро стальных фигур мечами-рельсами косили людей как траву, и даже я, хоть и не был вооружен, чувствовал себя регбистом в защитном костюме, играющем против команды карликов... И неважно что этих карликов было во сто раз больше, чем обычно — ущерб от моего безудержного пробега был на порядок больше. Я старался не думать о том, что делаю, представлял, что это не живые люди, а какие-нибудь зомби из фильмов — так легче крушить черепа, слышать треск костей и короткие крики агонии. Но прежде чем я вошел в раж и погрузился в упоение кровью, нутром почувствовал что изменилось что-то неуловимое. В воздухе разлился какой-то знакомый, вкусный и опасный аромат.

Зря я считал, что полк дрогнул и готов разбежаться. Прозвучал отрывистый рев горна и, подчинясь приказу, тычущие в меня железяками солдаты быстро расступились, а сам полк, по-видимому, рассредоточился. Сразу стало не так весело, теперь каждый мой удар или короткий прыжок настигал только одного человека. Но неприятности были впереди: непонятно откуда в меня и в големов полетели странные искры, имеющие форму футбольных мячей с размытыми очертаниями. В их центрах что-то сияло и переливалось ослепительно-зеленым, и что бы это ни было, но на электрические разряды оно явно не походило.

Когда первая зеленая искра, опустившаяся как будто бы с чистого неба коснулась одного из големов, я увидел, как металл вспыхнул и загорелся, будто бы его резали автогеном. Спустя мгновенье искра исчезла, но в том месте, где она сгорела, в торсе голема зияла сквозная дыра с оплавленными краями.

Я не успел ни испугаться, ни среагировать как-то по-другому, небо заволокло опускающимися на землю искрами, но все они, в отличие от безвольного снега, прицельно садились на меня и големов.

Отовсюду донесся ликующий крик, солдаты радостно наблюдали за тем, как таяли и иссыхали големы, убившие столько их товарищей, но на меня смотрели скорее с недоумением и тревогой. Золото, покрывшее меня с головы до пят, светилось подобно солнцу, образовавшийся вокруг меня ореол надежно защищал от опускающихся искр, и даже несколько дротиков, пущенных в меня смельчаками, сгорели втуне.

Когда поток искр иссяк, исчезло и сияние, я зашатался, почувствовал себя слабым, словно ребенок, и пугающе уязвимым. Это сияние, возникшее из вырвавшегося наружу розового тумана, съело столько сил, что мне хотелось либо упасть и уснуть, либо покончить с собой, чтобы не мучиться.

— У него кровь! — крикнул один из замерших передо мной солдат. — Смотрите, из носа голема течет кровь!

Словно почувствовав жажду крови, или же углядев, что противник ранен, солдаты бросились на меня всем скопом и стали колотить с утроенной энергией. Золотая броня по-прежнему надежно прикрывала и амортизировала удары, однако сил, чтобы от них отмахиваться, пока не было. "Нужно хоть немного времени, чтобы прийти в себя" — шептало подсознание. Но где мне взять это время, если нет сил идти, а руки едва успевают оборонять глаза?

Но тем не менее, некоторые солдаты падали, не успевая отскакивать от моих сонных ударов лапами, а краем глаза (а может сознания) я видел, как ко мне пробиваются Балаут. Но вряд ли он успеет... сил все меньше... руки все тяжелее... мысли едва ворочаться.

Я чувствовал себя роботом с оканчивающимся зарядом аккумуляторов, который, прежде чем отключиться, еще нанесет пару ударов.

Аккумулятор. Вот оно.

Ведь аккумулятор — это я, мое тело хранилище Сущности. Если я смогу забрать её у того, что осталось от големов, то... Я изо всех сил внутренне потянулся к розовому туману, оставшемуся в застывающих лужицах металла и вобрал его в себя. Почувствовав мгновенный прилив сил, я расшвырял не ожидавших такой подлости облепивших меня солдат, и в два прыжка пробил дорогу к Балауту.

Он был в крови с ног до головы, только широкое лезвие меча, отчего-то было лишь в крапинках крови, его движения оставались нисколько не замедленными, но я мгновенно понял, что он на пределе. Еще чуть-чуть и он перегорит, упадет обессиленным.

— Надо прорываться отсюда... — начал говорить я, не забывая молотить руками. — Осторожно!

Один из солдат, стоявших сбоку от него, метнул в него дротик, Балаут извернулся, припал на колено и отбил его лезвием меча. Впрочем, ответить он мне все равно не успел. Послышался заглушающий шум битвы, громкий и необычный здесь женский голос:

— Дорогу! Дорогу!!!

С одной стороны, зажимающее нас кольцо распалось. Люди отхлынули в стороны, чтобы пропустить отряд приземистых, коренастых фигур, за которыми шагали три женщины. Старая карга в балахоне и две красивые, вызывающе одетые и надменные девушки. Ведьмы!

Отряд, который, заинтересовавшись ведьмами, я принял за каких-то перекачанных ниндзя-коротышек, на поверку оказался состоящим из самых натуральных обезьян. Точнее из орангутангов, вполне нормально стоящих на задних лапах. Да, еще отличие — поблескивают алым глаза. Они мне, кстати, совсем не понравились, слишком умные для животных.

Не давая мне времени обдумать, что это за обезьяны-мутанты, они взметнулись на нас с Балаутом единым прыжком. Я устоял под первым ударом черного вихря, отшвырнул от себя двух или трех, ударил наотмашь — разбил череп, но тут же свалился на землю. На моей груди засел самый крупный орангутанг и молотил меня пудовыми кулаками по голове. Такой экзекуции я подвергался пару секунд, но после того, как мой боковой отправил красноглазого в нокдаун, голова просто гудела и одновременно разрывалась изнутри.

Зато, когда я вскочил, оставшиеся обезьяны, словно испугавшись меня до разрыва сердца, дружно попадали замертво. Причина крылась в Балауте: он каким-то образом сумел подобраться к ведьмам, в обход недюжинных телохранителей, и зарубил всех трех мечом. Как я понял, духи-демоны, вселенные ими в обезьян, со смертью хозяек отправляются обратно в преисподние.

Я мысленно утер пот со лба и глянул на кольцо врагов: люди, отчего-то закрываясь щитами, не спешили атаковать, но и разбегаться тоже не желали. Вскоре я понял, чего они ждали.

Пятеро полковых магов (я понял это по повязке с гербом, нашитым на рукава белых балахонов) протолкнулись через пехотинцев и с независимым видом обратили взор на нас. И хотя их головы склонены, а лица всех закрывали белые как снег капюшоны, этот общий взор я почувствовал кожей. Он щекотал нервы и излучал опасность.

Недолго думая, я прыгнул перед Балаутом, закрыв его своим бронированным телом. И вовремя!

Пять фигур одновременно вскинули руки и погрузили весь свободный от солдат пятачок в обычное на первый взгляд пламя. В первое мгновенье, когда желтый ревущий в ушах, огонь пожирал золотую броню, как бумагу, когда вспыхнула одежда на мне и обожгло кожу, я подивился, как не смог углядеть за их спинами дракона или, на худой конец, переносные огнеметы в их руках.

А потом пламя спало. Стало тихо — ни единого звука. Не веря, что еще жив, открыл глаза и увидел перед собой лица (они почему-то скинули капюшоны) опешивших магов, и оторопевших солдат. Когда я медленно обводил их глазами, они отступали на шаг, будто мой взгляд был тяжелым и давящим. Обратив внимание на себя, понял: их изумило, что в теле голема оказался человек. Причем человек, обнаженный, без малейшего следа одежды. Или же они восприняли меня как переродившегося голема, оборотня, трансформера?

Я обернулся назад и с удивлением обнаружил поднимающегося, в семи метрах от меня, Балаута. Видимо, когда я его закрыл, он успел отбежать и упасть пластом на землю, прежде чем пламя до него добралось. Хм. А где рыцарский кодекс? Однако.