Цветик

Егорыч твердо пообещал:

-Игры будут, но каждый раз в соревнованиях будет что-то новое, неожиданное, готовиться надо тщательно.

Минька куксился:

-Папа, почему только большие мальчики? Я тоже хочу, давай придумаем для меня всякие такие штучки?

Папа пообещал подумать, и успокоенный ребенок попросил пройти с ним посмотреть все, где бегали большие ребятки.

Пока возились на всех снарядах, папа подсаживал и крепко держал сыночка, а мама испуганно ахала, вызывая заливистый смех сына, дед забяжал у кустики и услышал интересный разговор... -Не подруга, тебе здесь явно ничего не светит, военком со своей жены и сына глаз не сводит.

Дед замер.

-Подумаешь, жена! Все они не откажутся, надо просто суметь в нужный момент себя подать на блюдечке, так сказать, а таких вот, верных, соблазнить ещё заманчивее..

-Ты лучше глянь на Щелкуна. Кааакой мужик оказывается скрывался под этим кителем, конфетка.

-Посмотрим, этого быстрее можно обаять, а военкома... да и жена у него обычная. Я намного привлекательнее, клюнет, уверена. Пошли на автобус, вон, появился.

Дед шустро выскочил из кустов и потрусил за ними, обогнав их, как-то резко споткнулся и начал падать, дамы подхватили его:

-Дедушка, осторожнее!

Да я, это, голова закружилася, — бормотал дед, пристально разглядывая змеюку. — Спасибо, я посижу вот на пеньке!

Девицы ушли. Та, что нацелилась на Авера, глумливо сказала:

-Вон, даже старый дед на меня пялится, а тут тем более...

А старый дед развил бурную сыщицкую деятельность, узнал, хто и откуда, одна работала у отделе культуры, другая, что отговаривала, у аптеке. Дед пристально следил за ними, что было не трудно, кто сильно обращает внимание на старого деда?

Отпраздновали Первомай. Приехавший на праздники Серега умудрился простыть и не поехал на учебу, кашлял, отлеживался у деда. Вот ему-то дед рассказал, чаго подслухав, переживая очень за Альку с Авером, очень уж боялся, чтобы Саша не попал упросак.

Серега подумал и протрубил общий сбор для Алюниных орлов. Ребята погоготали вначале, потом задумались:

-Репутация у Ирки Меньшовой, мягко говоря, сильно подмоченная, да и шут бы с ней, но зачем покушаться на наше? — выразил общую мысль Петька. — Так, ребя, послезавтра в ДК вручение медалей и орденов, наверняка подопьет и полезет к Аверу, надо его попасти, и предупредить, конечно, чтобы был начеку. А уж мы постараемся ей подгадить — пусть вон своих прошлогодних грузинов опять уваживает!!

-Значит, Альке ни слова, а то полезет морду бить, а поскольку беременная, надо отстранить, кто у нас по комплекции на Авера тянет? -А чё тебе его комплекция? — не понял Гешка. -Ты чё, забыл? Она как примет чуток, так мужиков в темный уголок тащит, для интересу, и тут наверняка найдет вариант Авера подловить.

-Ну по росту, пожалуй, Санька Плешков... — прикидывая, сказал Гешка, — значит Саню держим поблизости, а там по ходу дела импровизировать начнем. Ишь ты, мало сучке кобелей стало, на новенького потянуло, лапки-то обрубим.

Седьмого мая в город съехались со всего района ребята-афганцы и фронтовики, в ДК было не протолкнуться, в зале поставили дополнительные стулья, народ стоял в проходах, открыли все окна,и под окнами стояли люди. Егорыч произнес речь, поздравил всех с Великим Днем!

Затем слово предоставили Саше, который сильно волнуясь, зачитал приказ о награждении — сначала фронтовиков, которых на сцене поздравляли и комсомол, и партия, и вручали памятные подарки. Растроганные шестидесяти и старше мужчины, благодарили за внимание. Затем наступил черед афганцев...

— Сейчас я хочу пригласить сюда нашего славного земляка, Егорова Николая Сергеевича, который с честью выполнил свой интернациональный долг в ДРА и отмечен за это высокой наградой Родины — истинной солдатской медалью "За Отвагу".

В зале захлопали, а ребята помогли Егорову въехать на сцену.

Редькин взял у Саши медаль и сам прикрепил в пиджаку солдатика, громко сказав на весь притихший зал:

-Горжусь тобой, сынок! Райком партии и администрация города выделили тебе однокомнатную квартиру в Горнозаводске и прикрепляют по переезду в город медицинскую сестру, выздоравливай, сынок!!

Егорову подарили подарки администрация района, комсомольцы цемзавода и комитет ВЛКСМ. Растроганный, не ожидавший такого внимания, Егоров только и сказал:

-Спасибо!

Саша долго жал ему руку:

-Выбери, младший сержант, время, приезжай в военкомат, надо детально поговорить.

-Спасибо, товарищ капитан!.

-А теперь я немного отступлю от официального оглашения имени второго награжденного. Дело в том, что именно этому человеку я обязан жизнью, он сумел вытащить меня тяжело раненного из горящей машины, и я с огромным удовольствием приглашаю сюда Плешкова Александра Николаевича, моего побратима!

В зале восторженно завопили, а на сцену поднялся смущенный Санька. Прикрепив медаль, Авер обнял его, а Санька дрогнувшим голосом сказал:

-Служу Советскому Союзу!

Затем был концерт, после которого ветеранам и афганцам устроили 'праздничные посиделки', как выразился Редькин. Были и фронтовые сто грамм за Победу, были и пироги и торты, фронтовики и мальчишки, хлебнувшие войны, скоро разговорились, атмосфера была очень теплая, появился баянист и заиграл военные песни. Народ дружно стал подпевать, а к Саше подошла какая-то молодая девушка:

-Извините, товарищ военком. Вас просили пройти в кабинет отдела культуры.

-Зачем?

-Да там Ирина Викторовна какую-то бумагу не успела подписать, а завтра — кровь из носу — отчет с утра сдавать.

Плешков подскочил:

— Пошли, Борисович, провожу!

В коридоре немного замешкались, к Саше подошли Петька с Гешкой, придержали его, сняли с него китель, отдали Плешкову, и тот пошел по пустынному коридору в кабинет. Почему-то в полутемном, едва освещенном светом настольной лампы, кабинете Плешкова сзади обхватили женские руки:

-Сашенька Борисович!

Плешков аккуратно взял женские руки, услышав, как открывается дверь в кабинет и загорается верхний свет, повернулся:

-Сашенька, только Николаевич!

-А меня Сашенькой может называть только жена! — припечатал зашедший следом за Петькой Авер. — Попрошу Вас, во избежание неприятностей, обходить меня, как говорится, седьмой дорогой! А неприятностей я Вам обещаю сразу и очччень много!

Красная, злая Меньшова пыталась высвободить руки из крепкого захвата Саньки Плешкова. Авер снял китель с плеч побратима и вышел, а ребята остались на беседу... О чем они говорили, не рассказывали, но из кабинета зареванная, с потеками туши, не видя ничего, Меньшова летела на выход, когда её руки оказались за спиной в крепком захвате.

-Так-так... ничего особенного, говоришь, во мне? — Алюня как-то ловко подсекла её под коленки. Та присела, и Алька пнула под зад, нагнула её личико к полу. — Я плакать не буду, жаловаться тоже не пойду, сама изуродую, не дай Бог, даже увижу неподалеку от мужа, поняла?

-Пусти, сучка, — шипела Меньшова.

-Так, меня не поняли, — Алька подпнула ещё раз, и та уткнулась носом в пол. — Вот сейчас я тебя и повожу личиком об паркет, надеюсь, отрихтую хорошо!

-Ааа, — завыла Меньшова, — не надо, я не буду!

-Что не будешь?

-Даже смотреть на твоего мужа, обещаююю.

-Ну, гляди, я женщина беременная, психика у меня неустойчивая...

Алька отвесила ещё одну пиночину и, плюнув от омерзения, пошла в зал, где веселились нормальные люди.

К ней тревожно подлетел Авер:

-Аля? Что? Где ты была, что случилось?

-Да затошнило, пообщалась с унитазом, все хорошо, не волнуйся.

А воющую Меньшову встретил на выходе дед:

-Слышь, курва пархатая. Я ведь и прибью тебя за своих!

-Посадят !

-Мне годов немало, не боюся. А тебе точно не быть живой, и следить буду тяперя неустанно, вот и выбирай, чаго тябе дороже!

А в пустом коридоре ржали и били друг друга по плечам Петька и Гешка:

-Проспорил, Петр Петрович. Я вот задницей чуял, что без Альки шиш два обойдется! Вот это чуйка! -ржал Гешка.

-Не, ну как она узнала? — хлопал глазами Петька.

-Ага, так она и скажет тебе!! Но подруга у нас — красава. Как она её! — и опять оба захохотали.

-Саш, пойдем домой, а? Устала я что-то.

-Да, подсолнушек, я только со всеми попрощаюсь! — Авер подошел к каждому, пожал руку и извинился, что уходит пораньше.

И уже не слышал, как афганцы одобрительно говорили:

-А похоже, стоящий мужик у нас военком новый, из наших, месяц только как заступил, а уже нам праздник устроил, да и фронтовиков порадовал.

И как ни пытали ребята Альку, она так и не сказала, откуда узнала про Ирку. Она банально подслушала, придя к деду с микстурой для Серого, услышала в коридоре, как мужики шумно обсуждают проблему. А остальное, как говорится, экспромт!

Ещё через неделю, дождался-таки Авер... положив как всегда руку на живот спящей жены, — это уже вошло в привычку у него, сразу и не врубился, когда через небольшой промежуток времени, ладонью ощутил как бы тиканье внизу живота, сначала не понял, а потом ошалел от радости:

-Маленький, ты папке весточку подал! — шептал он, осторожно целуя Альку в то место, где зашевелился их дитёнок, а потом так и заснул со счастливой улыбкой.

Утром Алька никак не могла понять, отчего с утра сияет Авер, тот не говорил. Одеваясь на работу, охнула — ребенок опять шевельнулся: -Авер!! — она подняла на него радостные глаза, — Саш, ты знаешь?

-Да! Мы ночью уже общались, — расплылся Авер.

-Ишь ты, какие вы Аверы хитрюги!

-А то, мы такие! — Авер радостно целовал Альку.

-Какие мы такие, пап?

-Мама говорит, хитренькие.

-Значит, и я?

-И ты, Минь!

-Урррааа! Я совсем-совсем папа Саша Аверченко!

У Альки навернулись слёзы..

-Что? — встревожился Авер.

-Это от радости, от благодарности, Сашка, ты, действительно, солнышко!

-А так и должно быть: у солнышка — подсолнушек. — И шепнул на ухо, чтобы не слышал любопытный мужичок, — Аль, мы же с первого дня знакомства считаем себя папой и сыном, не тревожься попусту. Минь, выходим?

Сейчас порядок немного изменился: утром мужчины Аверы шли в сад вместе, а вечером у папы в связи с призывом не всегда получалось заходить за ним, и забирал Миньку дед. Саша по вечерам обязательно уделял много внимания сыну, если Алька могла и шлепнуть сыночка, то папа всегда спокойно и обстоятельно объяснял сыну, где и в чем он неправ, и у ребенка вошло в привычку спрашивать все у папы. Алька, привыкшая к их мужским разговорам, про себя тихо радовалась, сын стал точной копией Авера в жестах, разговорах, мимике, один только жест у него оставался Тонковский — что-то делая, сильно сосредоточенный, он выпячивал нижнюю губу, но мало ли у кого какие привычки.

Баба Тоня, наконец-то осознавшая — её Санька теперь на спокойной службе и увидевшая своими глазами, что невестка обожает сына, полностью успокоилась, а узнав, что родится ещё ребенок, твердо пообещала приехать, навестить, чему несказанно обрадовался дед:

-От, будеть с кем за жизню погутарить!

Сватья Тоня последний раз позвонила и, запинаясь и смущаясь, сказала Саньке, что решилась-таки ответить положительно на ухаживания стародавнего поклонника — учителя труда, давно овдовевшего и верно ждущего её.

— Санька, ты против не будешь?

-Мамуля, я только за! Я теперь прочно и надолго на Урале, беспокоиться обо мне не надо, я под присмотром, — засмеялся сын, — зачем тебе в одиночестве и скуке жить? Таможня дает добро!! Тем более, Егора Ильича знаю — нормальный мужик! И мне спокойнее!

Подлез Минька:

-Баба Тоня, как там Гусь и гуси? — этот вопрос задавался ребенком постоянно, как и следующий: — Когда ты к нам приедешь?

-Скоро, Минечка. Вот детки в школу ходить перестанут, начнутся каникулы, и я приеду!

-Правда-правда? Тогда я тебя встречать приду, и в садик ходить не буду!

Авер волновался за призыв, но люди, работающие в военкомате, этих призывов провели немалое количество, для них все было привычно, и Саша понемногу успокаивался. В военкомате заметно оживилась жизнь, Щелкунов, резковатый мужик, выразился просто:

-Капитан как камень, брошенный в нашу стоячую воду, круги вон какие пошли, призыв пройдет, опять что -нибудь придумает. А и хорошо!

После первых игр почти у всех появились идеи, как разнообразить состязания, Саша велел всем записать свои предложения и отдавать Щелкунову.

Неожиданно в военкомат вместе с Егоровым приехали пять афганцев:

-Товарищ капитан, а почему бы на недальнем пустыре не сделать полосу препятствий, ну, не совсем как в армии, но похоже? Всем будет польза — и призывникам, и пацанам помоложе — интересно и полезно, в армию пойдут не слабаками и хлюпиками, а нормальными мужиками.

А Егоров добавил:

— И для нас — колясочников, уголок сделать, ноги не ходят, но руки-то здоровые, можно и штангу потягать, чем прокисать или нажираться до поросячьего визга!

— С Вас, товарищ капитан, согласование с руководством, ещё увидите, типа стройки века получится... пацаны, они ж любопытные, до темноты будут там зависать. Вы только выбейте добро, а мы с удовольствием поможем!

— Ух, как вы меня порадовали, ребята!

-Товарищ капитан, мы ж в какой-то мере все теперь братья-афганцы.

А вечером Авер, рассказывая Альке про их идеи, задумчиво сказал:

-Аль, хочется всем уделить внимание. Вот закончим с призывом, хочу проехать по всему району, посмотреть, что и как, да и навестить надо матерей ребят, трое погибших у нас в районе.

-Авер, ты у нас самый лучший!

-Да, папочка. Ты самый-пресамый!

-Иди сюда, подлиза хитренькая! Подлиза, удостоенная серьезного внушения за хулиганство в садике, надутая и бурчащая что-то себе под нос весь вечер, мгновенно оказался у папы на коленях. Начались обнимашки, наутро же оказалось, что Мишук бурчал не зря, хулиганил не он, воспитательница не разобралась — Минька, наоборот, заступился за девочек, за что вечером удостоился от папы похвалы и извинения за неправильную информацию.

Вот так и жили два Авера, честно признавая свои ошибки и проделки. Алька же привыкла, что у сына папа — самый высший авторитет, не ревновала и не обижалась, наоборот, сама частенько присоединялась к их "серьезным разговорам". Папа и сын обожали слушать "мамины часики в животе" — как выразился Минька, когда под его ладошкой впервые застучали часики. И малышок всегда начинал шевелиться, словно слыша, что мужики положили большую и маленькую ладошки на мамин подрастающий животик.

В конце июня уезжали югославы и немцы, расставались тяжело, все привыкли за три года к ним, даже у немцев были растроенные, печальные лица, а про югославов и говорить нечего. Валюха держалась из последних сил, но все-таки они с Алькой всплакнули, у Драгана тоже глаза были на мокром месте. Провожали их торжественно, было много пожеланий, объятий и слез.

Приехала баба Тоня, весь июль они с дедом и Мишуком провели в Медведке, Васька свозил их с мамкой Алькиной несколько раз за малиной и черникой. Баба Тоня круглыми глазами смотрела на невысокий малинник усыпанный спелыми ягодами, и с огромным удивлением набирала за небольшое время полное ведро: