...Награждение лауреатов премии в большом актовом зале с высоченными ("церковными"!) потолками началось ровно в одиннадцать часов. Помимо меня — "за достижения в области искусства и создании произведений высокой коммунистической нравственности" — награждали также за научные открытия, высокие достижения в труде и спорте, за работу на селе и в промышленном производстве. В зале присутствовал комсомольский актив города и области, ветераны войны и труда, а также представители различных трудовых коллективов и объединений. В Президиуме же наличествовал весь руководящий "ареопаг" — как молодежный, так и "взрослый" — во главе с самим Первым секретарем ленинградского обкома КПСС Григорием Романовым. Тем не менее, все прошло вполне душевно и... оперативно! На торжественные речи и вручение значков с дипломами ушло от силы полтора часа. Потратили бы еще меньше времени, если б один тип не раззявил на трибуне свою "варежку" вместо того, чтобы как все приличные люди, просто поблагодарить за "высокую награду", пообещать "новые достижения" и вернуться в зал.

— А можно сказать пару слов не совсем по теме? — "неуверенно" промямлил я в микрофон, когда "комсомольский вожак" прицепил мне на пиджак лауреатский значок, вручил диплом и отправил благодарить на трибуну.

И тут же буквально затылком стало ощущаться то материальное напряжение, возникшее за моей спиной в Президиуме. Растерянное лицо Колякина и сгустившаяся тишина в большом зале...

Я оборачиваюсь и встречаюсь с глазами с Романовым. Первый секретарь добродушно улыбается:

— Конечно... если недолго, а то нам тут еще других товарищей награждать!

Однако взгляд члена Политбюро недвусмысленно предупредил — "Ой, не ошибись сейчас, парень!".

Но "парень" ошибаться и не думал.

Начал я несколько "скомкано и рвано":

— Товарищи! Я тоже, конечно, хочу поблагодарить... И постараюсь продолжить писать хорошие песни... Такие, чтобы вам нравились!

В зале кое-где появились улыбки.

— ...Но сейчас хотел бы все же сказать о другом... А то когда еще возможность выпадет... на таком собрании выступить...

Опять несколько улыбок — но большинство, чтобы определиться в реакции, ждёт сути.

"Ну, сейчас дам вам и суть...".

— Я вот в песне написал: "Если дело отцов, станет делом твоим — только так победим!" И касается это в равной мере и отцов, и дедов... У меня вот дедушка воевал... как и у многих здесь... Не на Ленинградском фронте, правда, а на Каспии... но это ведь неважно?.. Просто во многих семьях ветераны уже...

Я запнулся и "нервно" сглотнул.

— ...ушли. Болезни, раны... А я знаю!..

Мой голос зазвенел:

— ...огромное множество людей снова хотели бы придти на встречи ветеранов. Снова увидеть однополчан своих отцов и дедов! Снова вспомнить, поговорить с ними, помянуть... Но не идут... Потому что... уже не с кем... А это неправильно! Сидеть дома и выпивать... не чокаясь... Я что хочу предложить... Может, ленинградская комсомольская организация выступила бы с инициативой? Я даже название уже придумал — "Бессмертный полк"! И 9 мая... уже мы — не воевавшие, но ПОМНЯЩИЕ — прошли бы в праздничном строю по проспектам и улицам наших городов и сёл с фотографиями наших БЕССМЕРТНЫХ ГЕРОЕВ!..

Я резко замолчал.

Несколько робких хлопков откуда-то с задних рядов... А нет, уже покатилось и вперед... Уже хлопает большинство в зале. Все!

— Что ж... Считай, сейчас и проголосовали!

Слова Романова переводят аплодисменты в овацию и поднимают зал.

...Снова с Лехой заехали к Шпильманам. Изя Борухович нас не ждал, но обрадовался. Принялся придирчиво изучать мой костюм, отобрал пиджак и зачем-то стал переделывать подкладку. Хотя, на мой взгляд, и так все сидело идеально! А затем битый час, потеряв возможность заскочить на работу к деду, я изображал манекен, на котором белый костюм сменялся черным смокингом, и наоборот!

— Четыре дня — и все будет-таки так, как должно быть... И Боря привезет вам весь гардероб в Москву... Витя, я хотел поговорить с вами за Борю... Боря очень хороший и талантливый мальчик... Ему надо развиваться! Надо двигаться вперед... А что тут?! Таки решено... Боря будет переезжать к нашим хорошим знакомым в Москву. Но там надо освоиться... Москва, я скажу вам — большой город! Я был в нем до войны... Я — заблудился. Я не хочу, чтобы Боря заблудился! Вы должны пообещать мне, что присмотрите за нашим Борюсиком!

И все остальное в таком же духе... Делать нечего — пришлось пообещать "присмотреть"!

Уже когда ехали в обкомовской "Волге" в аэропорт, Леха тихонько высказался:

— А у "Борюсика", похоже, жареным запахло, раз из города намылился!

Я хмыкнул и согласно кивнул — тоже об этом подумал.

— А Изя — старый прохиндей... "Вы должны!" — передразнил "мамонт", — Должны — если шьёшь бесплатно, а если такие деньги берёшь — то нифига мы тебе не должны...

Я скосил глаза на недовольно бурчащего "Большого брата" и весело засмеялся.

Настроение было замечательным!

...Уже после заседания, у себя в кабинете, Романов высказался:

— Ты знаешь, что самый хороший экспромт — это заранее согласованный и утвержденный во всех инстанциях?! Как твое лауреатство, например... Ах, знаешь? А чего тогда своевольничаешь?! Ладно... А идея хорошая. За нее тебе спасибо! Думаю, что с такой всесоюзной инициативой и партийной организации выступить будет не зазорно. Ветеранов забывать нельзя! Эти люди мир спасли. Посоветуемся с Москвой, и решим. Что еще у тебя? А... кассета... Давай. Сейчас некогда, но вечером послушаю. Ну, бывай, не опоздай на самолет!..

О, как мило! Свой рейс мы ждем в депутатском зале... Конечно, по сравнению с будущим тут ничего интересного нет, за исключением очень дешевого буфета — но и это здорово, поскольку в общем зале в кафе стоит безумная очередь.

Знакомый экипаж. На входе Жанна. Узнала, улыбается...

Склоняюсь к ее аккуратному ушку, чуть прижатому к голове синей пилоткой, и вместо приветствия негромко напеваю:

— Стюардесса по имени Жанна, обожаема ты и желанна, ангел мой неземной, ты повсюду со мной, стюардесса по имени Жанна!...

"Случайно" пару раз касаюсь губами мочки её уха, и красная волна смущения заливает щёки и даже шею девушки.

Под насмешливым взглядом "мамонта" занимаю своё кресло.

Нет, настроение определенно замечательное!

Хоть и пришлось проехаться по городу "под мигалкой", но к репетиции наших номеров мы не опоздали. Разумеется, если бы не моя "кобелиная сущность", то и мигалка не потребовалась бы — изначально времени было с запасом. Но как джентельмен(?!), я не мог не предложить подвезти Жанну из "Шереметьево" до города.

"Предложил бы и до постели, если бы была возможность! Не сразу, конечно... Но взгляды-то ее я ловил на себе во время полета вполне даже задумчивые... В любом случае, телефончик девушки у меня давно уже есть. Да и сегодня "отношения", как говорится, получили новый импульс...".

Жанна попросила захватить до города и ее коллегу, Зою — высокую, стройную и рыжую, короче — вторую симпатичную стюардессу с нашего рейса! Вот пока наша черная "Волга" с мигалкой ждала девушек, "сдающих смену", весь резерв времени и растаял.

Но получилось даже лучше... Возможно, Жанна чего-то подобного и ожидала, а вот Зоя и машиной, и "мигалкой" впечатлилась "зело вельми". А когда водила, молодой парень с сержантскими погонами, пару раз лихо пролетел по встречке с сиреной — впечатлилась "по самое немогу" и Жанна.

Знаю точно! "Большой брат" из-за того что "большой", сидел спереди, а мы втроем устроились соответственно сзади. После второго "зигзага" с сиреной, ойкнувшая от испуга и восторга Жанна перестала коситься на Зою, и позволила моей наглой лапе протиснуться у себя за спиной и приобнять за талию!

...В зале Останкинской телестудии первое, что я увидел, это было озабоченное лицо Клаймича, лишь чуть "припудренное" подобием привычной спокойной улыбки. Дав приличия ради возможность поздороваться с "одногруппниками", Григорий Давыдович подхватил меня под руку и потащил подальше от посторонних ушей:

— Виктор, меня вызывал ЛАПИН!..

Из дальнейшего, непривычно сбивчивого для нашего директора рассказа, стала понятна причина его волнения. Отснятый репетиционный материал Заключительного концерта "Песни года 1978", всемогущий председатель Гостелерадио, "великий и ужасный" Сергей Георгиевич Лапин просмотрел лично, и выразил свое крайнее неудовольствие.

Не могу даже сказать, что сильно напрягся. Нечто подобное я и ожидал. Все-таки пять(!) песен сопливого выскочки в финале "Песни" — это не то, что "маститые мэтры" должны были безропотно проглотить. САМОГО Роберта Рождественского "было всего четыре раза". Особенно вызывающе выглядело даже не то, что моя фамилия столько раз звучала со сцены — "слова и музыка Виктора Селезнева" — а то, что мне надо было после каждой песни подниматься со своего места в зале(!) и раскланиваться на все четыре стороны. Причем если все остальные это хотя бы делали парами — композитор и поэт, то "сопливый выскочка" и тут получал "индивидуальный бенефис"!

"Империя мэтров наносит ответный удар"... Хм... Мдя... Ну-с, и сколько песен нам "зарезали"? Три...Четыре?..".

Фиг угадал.

Лапин был зол и раздражен, потому что меня, по его мнению, оказалось СЛИШКОМ МАЛО!

" — Я сказал, что он должен ПЕТЬ! А петь — это не играть на чем-то там, когда поют другие! Он должен ПЕТЬ СВОЮ ПЕСНЮ! Мы посылаем за границу певца, который на Родине почти ничего и не спел! Вы с ума сошли?! Или специально это делаете?! Может быть, нам подыскать на ваше место кого-то попонятливее?!" — Клаймич завершил цитату, криво улыбнулся и добавил, — Витя, он ОРАЛ...

Решение я нашёл простое и сразу. Спою соло "Городские цветы" — да и вся недолга... Клаймич, видимо, тоже предполагал такой вариант, потому что даже не стал уточнять, что отношения с Боярским будут испорчены навсегда.

"Пофиг... Раз за песню усатый не заплатил, значит, и у меня моральных обязательств перед ним никаких. Главное, чтобы такой вариант устроил Лапина...".

Лапина "вариант" устроил. И Боярский на репетициях так и не появился...

Зато произошло другое событие, произведшее на меня немалое впечатление.

На репетициях появилась Алиса Фрейндлих! Со своей песней "У природы нет плохой погоды"!

В "канонической" версии истории (из Айфона) эту песню в финале "Песни года" исполняла Людмила Сенчина. Сейчас же она поет "мой" "Теплоход", и вместе со мной "Ноль-два". А вот "Камушки" Рождественского исполняет Толкунова. Пьеха же, в отличие от "основной" версии истории, теперь выступает с двумя песнями: вторая — "моя", уже ставшая сверхпопулярной "Карусель", а первой она оставила "Придет и к вам любовь" всё того же Рождественского. Хотя "Семейный альбом", как мне кажется, гораздо интереснее и динамичнее. Зато у Ольги Воронец теперь только одна песня, а Татьяна Кочергина со своими дурацкими "Уроками музыки", и вовсе выпала из финального концерта.

И это только то, что я успел заметить на двух репетициях.

В Айфоне эти изменения никакого отображения не нашли.

Мдя... Версий по этому поводу у меня может быть сколько угодно. А вот какая из них правильная — покажет время.

Или не покажет...

Пожелание Лапина ко мне "подстричься", переданное Клаймичем, я пропустил мимо ушей. Правда, по уверению Григория Давыдовича, оно прозвучала не слишком категорично.

На сегодняшний день цвет моей шевелюры окончательно превратил меня в полноценного блондина. Волосы уже стали светлее Лехиных, хотя пока и не дотягивали до "белой бумаги" Альдоны. Но в отличие от "природных" блондинов, у меня поменялся только цвет волос, но не их структура — грива по-прежнему оставалась очень густой. Более того — мои постоянные зачёсывания вверх и закрепление результатов при помощи лака, дали неожиданный результат. Волосы "сами по себе" стали стоять "торчком" — достаточно было их только высушить после утреннего душа.

Я понимал, что в жизни так не бывает, но как обычно в такой ситуации, старался просто об этом не задумываться. Ну, "модернизировалась" прическа, и слава богу...

Главное, что получившийся результат меня абсолютно устраивал: длинный "ёжик" спереди, остриженные волосы по бокам, и в меру отросшие сзади, закрывающие воротник пиджака. В итоге вышло стильно и красиво!

Вкупе с моей смазливой рожей и спортивной фигурой, все выглядело привлекательно, и... сексапильно. Добавил бы ещё, что и чуть "педрильно", но не хочется портить себе настроение.

Осознанно делая ставку на телевидение, клипы и видео, я по вечерам частенько запирался в своей комнате, включал Айфон и учился работать на камеру. То копировал уже привычные маски — "высокомерие Альдоны" или "улыбку Лады", то брал одёжную щетку на роль микрофона и отрабатывал взгляды, ракурсы, подмигивания, гримасы грусти или радости, последовательно изображая то милого подростка, то объект вожделения.

Нет, все-таки правы были предки — в актерстве и лицедействе слишком много от "первой древнейшей".

Утро пятницы началось "волшебно"...

Без двух минут семь.

Неожиданным звонком в дверь.

Еще даже мама не встала... Оба сонные, едва продрав глаза, мы с ней столкнулись в коридоре, выскочив каждый из своей комнаты. Мама накинула халат (красивый, шёлковый индийский, от Шпильмана-мл.), а я еле успел натянуть спортивные штаны, но на автомате ухватился за золотой кинжал. Тот самый: "На добрую память. Л.Брежнев".

А красоте не всегда бываешь рад!

На площадке стояла Альдона. В красных куртке и лыжных штанах. На голове вязаная шапочка с помпоном. Тоже красная. Насмешливый взгляд, раскрасневшееся с улицы лицо. Чудо, какая свеженькая и красивая девушка!

Я все понял без слов. И больше всего сейчас хотелось захлопнуть дверь прямо перед лицом красавицы. Да так, чтобы дверь от силы хлопка выгнулась как в мультфильмах, и достала до носа чертовой прибалтки.

"Чёртова прибалтка" тоже все поняла по моему взгляду, и ее лицо осветила столь редкая на нем улыбка:

— Доброее утроо!..

...Господи! Неужели и её так тренировали?!

Недалеко от моего дома пустырь. Наверняка тут скоро построят дом, а пока в наличии только небольшая детская площадка, кусты и редкие деревца.

Еще вчера на улице было минус десять, а сегодня оттепель... Мокрый тяжелый снег липнет на кроссовки, грязные брызги летят во все стороны при каждом нашем шаге. Спортивный костюм насквозь мокрый. На мои ноги и руки одеты какие-то самодельные, но очень качественно сделанные "утяжелители". Пот заливает лицо, легким не хватает воздуха... С большим трудом перепрыгивая кусты и "пиля" прямо по нетронутой целине наперекор всем тропинкам, я уже несколько раз должен был упасть, но эта гадюка бежит рядом и каждый раз успевает меня поддержать...

В школу я опять не иду. Просто не могу. С трудом выползши из ванной, я лежу на кровати уткнувшись лицом в подушку, и мечтаю сдохнуть.

На кухне белобрысая гадюка и "мамонт", уже отвезший маму на работу, о чем-то непринужденно болтают, доедая мой завтрак. При мысли о еде меня едва не тошнит...