Судя по нахмуренным лицам родителей Уэсли, они явно были недовольны тем, что мы полностью завладели вниманием их сына. Мистер Кэрролл даже отвернулся, глядя через приоткрытую дверь в коридор.

— Ну и заставил же ты нас поволноваться, — продолжала Алисия, приподняв брови. — Я уже было решила, что бедного Торена хватит удар, — призналась она с улыбкой, бросив на меня взгляд.

Я не успел ничего ответить, потому что в этот момент вернулась мама со стаканчиком, заполненным маленькими кусочками льда, и передала его мне. Наклонившись к Уэсли, она поцеловала его в лоб и мягко взъерошила волосы.

— Я так рада, что с тобой все хорошо, — шепнула она и, выпрямившись, отступила в сторону, освобождая для меня место.

— Лед? — спросил я.

Уэсли открыл глаза и кивнул. Я коснулся льдом его сухих губ, и он слегка их приоткрыл, с благодарной улыбкой всасывая талую воду.

— О боже, как хорошо, — пробормотал он, снова закрывая глаза. Мама с Алисией мягко засмеялись, и я улыбнулся им. — Дай еще, — попросил он, облизываясь, и я провел по его губам новым кусочом льда. Воспользовавшись этим, Уэсли поймал мою руку и, жадно вобрав лед, поцеловал кончики влажных пальцев. Я тут же покраснел, а он тихо засмеялся, откидывая голову на подушку. Закрыв глаза, я выдавил улыбку, прекрасно зная, что мистер и миссис Кэрролл стоят прямо за моей спиной.

— Так где ты был так долго? Я прождал тебя целую вечность, — спросил Уэсли снова и, открыв глаза, посмотрел прямо на меня. Его голос был по-прежнему тихим и хрипловатым, но теперь, когда из него ушла мучительная жажда, он звучал спокойно.

Я покачал головой.

— Ко мне никто не вышел. Я даже не знал, что операция уже закончилась, пока мама не позвонила и не выяснила номер твоей палаты, — объяснил я, сжимая его руку. Конечно, у меня было подозрение на этот счет, но я старательно гнал от себя неприятные мысли: сейчас было не время и не место об этом думать.

— Хм, странно. Хотелось бы мне знать, почему, — задумался Уэсли, поднимая глаза к потолку. — Но сейчас ты здесь, и все остальное уже не важно, — добавил он, возвращая мне свои взгляд и улыбку.

Неожиданно раздался вежливый стук в дверь, и в палату, приветливо улыбаясь, вошла женщина средних лет в белом халате с темными волосами, стянутыми в тугой пучок. На ее шее висел стетоскоп, а в руках она держала папку с зажимом для бумаги, прижимая ее к груди.

— Здравствуйте, я доктор Амани, хирург Уэсли, — представилась она голосом, в котором отчетливо слышался иностранный акцент. Остановившись у входа, она поочередно посмотрела на каждого, кто находился в этой комнате, и только тогда продолжила, — Ого, да у тебя здесь и яблоку негде упасть. Ты, должно быть, очень популярный парень, — сказала женщина со смехом, демонстрируя большие белые зубы. И, положив папку на прикроватную тумбочку, взялась за стетоскоп.

— Кхм, предполагалось, что здесь будет только семья, — тихо заметила миссис Кэрролл, складывая руки на груди и опираясь на другую ногу.

Доктор Амани никак не отреагировала на ее слова, то ли намеренно их проигнорировав, то ли действительно не расслышав. Всунув в уши мягкие наушники, она склонила голову к плечу и обратилась к Уэсли:

— Как ты себя чувствуешь?

— Уставшим, — ответил он, с трудом поднимая тяжелые веки. — И немного больно.

Следующие несколько минут доктор Амани занималась тем, что внимательно прослушивала спину и грудь Уэсли через диафрагму.

— Можно взглянуть? — спросила она после, указывая на его правый бок, и Уэсли, откинув край одеяла, задрал больничную рубашку, позволяя ей осмотреть швы. — На сколько ты оцениваешь свою боль по шкале от одного до десяти, если десять — это самая максимальная степень?

Уэсли сначала взглянул на меня, потом на доктора.

— Наверное шесть. Пять или шесть.

— Думаю, мы достанем для тебя еще обезболивающего, — сказала доктор, одергивая рубашку Уэсли. — Швы выглядят хорошо. И сама операция тоже прошла успешно. А это значит, что ты в скором времени сможешь вернуться к нормальной жизни, — констатировала она с дружелюбной улыбкой. — Лейкопластырь можно будет снять уже через несколько дней, но тебе все равно придется хорошенько присматривать за правым боком. Возможно, кроме боли в боку появится еще и боль в плече. Но в целом все отлично. Через две недели покажешься мне снова, а пока никакой работы, никакого вождения, никаких тяжестей и других нагрузок. Я также выпишу тебе парочку обезболивающих. В первые два дня обязателен постельный режим, ты будешь быстро уставать и постоянно хотеть спать. Это нормально. Но, запомни, на живот ложиться запрещено, только на спину. В крайнем случае на левый бок. Если ты будешь делать все так, как я сказала, то за ближайшие две недели твой молодой организм быстро придет в норму. — Взяв папку, доктор Амани сделала в бумагах пару пометок. — Вопросы? — Уэсли посмотрел на меня, а затем покачал головой. — Хорошо, тогда я пришлю медсестру с обезболивающим. Если ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо, то уже сегодня вечером сможешь вернуться домой.

Улыбнувшись, Уэсли кивнул.

— Большое вам спасибо, доктор, — сказал он тихо и искренне.

Доктор Амани доброжелательно улыбнулась, убирая ручку в нагрудный карман.

— К твоим услугам. Береги себя и отдыхай, — сказала она на прощание и, все также приятно улыбаясь, покинула палату.

Уэсли вымученно откинулся на подушку и закрыл глаза. Бледный и с темными кругами под глазами, он выглядел сильно уставшим. И при взгляде на него у меня кололо сердце, настолько сильно он сейчас отличался от обычно яркого и сильного Уэсли, которого я любил.

Нахмурившись, он нащупал мою руку и, сжав в своих пальцах, открыл глаза, но не сразу смог сфокусироваться на своих родителях, стоявших у подножия кровати.

— Что ты имела в виду, когда говорила "только семья"? — спросил он тихо.

Метнув на меня недовольный взгляд, миссис Кэрролл покачала головой.

— Ничего. Не беспокойся об этом, — ответила она пренебрежительным тоном, погладив ноги Уэсли под одеялом, но для него не остался незамеченным ее выпад в мою сторону: его захват на моей руке усилился, а глаза сузились.

— Ты имела в виду Торена, да?

— Милый, не волнуйся. Мы просто хотим для тебя лучшего, — сказала миссис Кэрролл, пронзая меня своим взглядом, словно ножом.

— Он и есть самое лучшее. — Уэсли не скрывал злости в своем голосе, его до этого бледное лицо стремительно наливалось кровью. — Он был единственным человеком, которого я хотел видеть после пробуждения, а вы сделали все, чтобы его здесь не оказалось! Не могу поверить, что вы запретили доктору с ним говорить!

— Милый, не волнуйся... — начала миссис Кэрролл, но Уэсли резко перебил ее:

— Невероятно! И до чего же отвратительно! Тор позвонил вам, прекрасно зная, что я против. Я сам сказал ему не делать этого и вот ваша благодарность? Да что с вами вообще происходит?! — громко выкрикнул он, невольно заставив меня отступить, и ударил кулаком по постели. Его лицо теперь уже сделалось ярко-красным, Уэсли глубоко и часто дышал, и, пытаясь хоть как-то его успокоить, я сжал его руку.

— Уэсли, успокойся. Все хорошо, — попросил я шепотом.

— Нет, это не так! Меня уже достало их несправедливое к тебе отношение!

— Уэс, успокойся, — вмешался мистер Кэрролл, но выражение его голоса нисколько не изменилось: он оставался таким же холодным и жестким, как будто он обвинял Уэсли в том, что тот злился.

Опустив глаза, Уэсли замолчал, и его хватка на моей руке ослабла.

— Почему... почему бы нам не спуститься перекусить в кафе? — предложила мама в наступившей тишине, неловко улыбнувшись. — Уэсли нужно хорошенько отдохнуть, давайте дадим ему время поспать.

И родителям Уэсли не оставалось ничего другого, кроме как согласиться, потому что он продолжал молчать и смотреть вниз, упорно игнорируя их присутствие.

Улыбнувшись Уэсли и пожелав хорошего отдыха, мама с Алисией первыми покинули палату. Миссис Кэрролл неловко похлопала его по ноге и, ненадолго задержав на мне взгляд, следом за мужем вышла за дверь. Только тогда Уэсли оторвался от созерцания одеяла и с облегчением выдохнул, провожая их глазами. Сдавив мою руку, он снова опустил ресницы.

— Ты всегда это делаешь, — сказал он слабо после того, как мы остались одни.

— Делаю что? — спросил я, удивлено поднимая брови.

— Уступаешь моим родителям, позволяя им себя третировать, но я сыт этим по горло, — хрипло ответил он исподлобья.

— Мне просто показалось, что сейчас не самый подходящий момент для выяснения отношений, — заметил я.

— Вряд ли этот подходящий момент когда-нибудь наступит. Но моему терпению пришел конец...

— Уэсли, — прервал его я, крепко сжимая его руку. — Они никогда не примут меня, и я уже смирился с этим, потому что ты выбрал меня. Но я не хочу, чтобы ты обрывал со своей семьей все связи. Это для меня важно. Мы же не собираемся регулярно с ними видеться, так что до тех пор, пока ты возвращаешься ко мне, меня все устраивает, — постарался честно объяснить я, веря в каждое произнесенное слово.

Уэсли шумно выдохнул через нос и кивнул.

— Хорошо, ты выиграл. Но я хочу, чтобы ты знал, что я ни за что не соглашусь с их позицией. Если уж они не могут тебя принять, то пускай хотя бы оставят в покое. Почему они не способны понять, как много ты для меня значишь?

Я наклонился и поцеловал его губы, постаравшись вложить в этот короткий поцелуй все свои чувства. И Уэсли наконец мне снова улыбнулся.

— Как ты? — спросил я, обеспокоенный тем, что из-за вспышки гнева ему могло стать хуже.

— А я уже и забыл, что устал, — ответил он с сонным смешком. — Как ты сам?

— Уж определенно лучше, чем ты, — пошутил я с легкой усмешкой.

— Но выглядишь, мягко говоря, неважно.

— Кто бы говорил! — возмутившись, я слегка толкнул его в плечо. — Хочешь, я посижу с тобой, пока ты не заснешь? — Получив согласие, я еще раз поцеловал Уэсли и поставил стул рядом с кроватью.

Несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться сну, очень скоро Уэсли уже крепко спал, а я смотрел на него с улыбкой, чувствуя огромное облегчение: я был так счастлив, что с ним все хорошо, ведь мысль о возможной потере пугала меня больше всего на свете.

Даже во сне он по-прежнему держал меня за руку, и я легонько сжал его расслабленные пальцы дважды, прошептав, как сильно его люблю. А потом не заметил, как и сам провалился в глубокий сон.

Глава 41

В последующие дни мне довелось на собственном опыте убедиться в правдивости народной мудрости, которая гласила, что во время болезни большинство мужчин ведет себя как маленькие дети. Уэсли же своим поведением больше всего напоминал шестилетнего мальчишку, которого по каким-то причинам оставили без любимых игрушек, но обо всем по порядку.

Он вернулся домой после операции не тем же вечером, как мы сначала планировали, а на следующее утро. И, соблюдая постельный режим, большую часть времени просто спал. Я же в это время находился рядом, читая книгу или развлекаясь складыванием пазлов, и следил за тем, чтобы он принимал обезболивающие лекарства каждые четыре часа. Ко всему прочему, у Уэсли практически полностью пропал аппетит: он мог спокойно ограничиться несколькими ложками супа или ломтиком хлеба.

Еще до его возвращения домой я позвонил Гасу в автомастерскую, чтобы объяснить, что произошло. Когда я рассказал об операции, его голос заметно дрогнул, но потом, узнав, что Уэсли уже дома и идет на поправку, в нем явственно проступило облегчение. Гас, прекрасно зная его характер, который просто не позволит Уэсли долго валяться в постели, заверил меня, что справиться сам, и настоял на том, чтобы Уэсли ни о чем не волновался, кроме своего полнейшего выздоровления.

На второй день, несмотря на то, что Уэсли продолжал оставаться в постели, его усталость и сонливость стали проходить. Мы много говорили и играли в игры. К вечеру он даже выбрался в гостиную на диван и смотрел телевизор, пока я готовил ужин.

Третий день в основном прошел так же: за просмотром фильмов, к которому добавилась игра в видеоигры. К Уэсли вернулся аппетит, и он спокойно уплетал суп, сэндвичи и лазанью, которую жена Гаса приготовила специально для нас.

На четвертый день Уэсли уже практически свободно передвигался по квартире, сходя с ума от безделья.

— Мне скучно, — заявил он тогда же, со вздохом садясь в постели и скрещивая руки на груди.

— Почитай книгу или поиграй в игру, — предложил я, отправляя свою майку в корзину для грязного белья.

— Не хочу, — капризно протянул он, слишком внимательно наблюдая, как я надеваю рубашку с коротким рукавом.

— Тогда посмотри телевизор или придумай что-нибудь еще, — как ни в чем не бывало посоветовал я, натягивая штаны. И, достав из комода носки, присел на край кровати.

— Не хочу, — предсказуемо донеслось из-за спины. И тут же я почувствовал, как под весом Уэсли прогнулся матрас, когда он подобрался ко мне вплотную. — Ну же, Тор, поиграй со мной.

— Не могу. Мне надо в колледж, а потом на работу, — объяснил я спокойно, несмотря на руки, уже обвившие мою талию.

Чтобы иметь возможность заботиться об Уэсли, я на несколько дней взял отгул, но теперь Уэсли стало лучше, и я не мог дольше оставаться дома. Тем более что сегодня был первый учебный день после каникул.

— Но мне СКУЧНО!

Уэсли не хотел так просто сдаваться, хотя и понимал, что настаивать в данной ситуации бесполезно.

— Алисия обещала заглянуть после школы. И, если у Джереми нерабочий день, то они придут вдвоем. Так что просто постарайся найти себе занятие до вечера. А сейчас мне пора, иначе я опоздаю. — Поднявшись, я поцеловал Уэсли в лоб. — Я люблю тебя. Увидимся вечером.

— Отлично. Просто оставь меня! Твой бедный бойфренд совсем недавно перенес сложнейшую операцию, а ты бросаешь его одного! Какой же я несчастный, — прохныкал он и, надувшись, закусил губу.

— Да, я веду себя как изверг. Но позже я обязательно найду способ заслужить твое прощение. Я люблю тебя! — повторил я перед выходом из спальни.

И уже в прихожей меня догнал крик Уэсли:

— Я тоже тебя люблю! Удачного дня!

Глава 42

Я был растерян. Даже более того — подавлен. В последний раз мы с Уэсли занимались сексом две недели назад. И могли сделать это снова только через три дня. Казалось бы, в чем проблема? Но нет, мое состояние было более чем странным: я прожил около восемнадцати лет без секса, что меня в свое время нисколько не беспокоило, но эти две недели воздержания буквально свели меня с ума! Что со мной случилось?

У Уэсли, казалось, такая проблема вообще не возникала. Он перестал принимать болеутоляющие препараты и в целом чувствовал себя значительно бодрее. Из-за этого его скука и беспокойство резко возросли, но ему вполне удавалось находить способы занять себя, направляя свою чрезмерную энергию в мирное русло. Я же мучился двадцать четыре часа в сутки: головная боль и неудовлетворенность стали моими неизменными спутниками. И в этом было столько несправедливости!