— Именно это я и хотел предложить во-вторых.
— Ну? Так за чем же дело стало?
— "Отойди от костра, человек. Я дам тебе горшок золота, — сказал горный мреш". Это цитата, господин де Морральен. Цитата из старой детской сказки.
— Я догадался. У нас была похожая. Вас не устраивает горшок золота?
— Нет. Но я боюсь мреша, который его мне предлагает. — Произнес старый полицейский.
— Вы согласны? Скажите только "да".
— Я произношу это слово. Да.
— Отлично, — на губах Аларика блеснула торжествующая улыбка, а в руке — тонкий, серебряный, но даже на вид очень острый нож. — Проколите палец, прошу вас. И поставьте свой отпечаток — вот сюда...
И как только на белоснежной, бархатисто-гладкой подкладке серебряной шкатулки в виде головы с развевающимися волосами пронзительным контрастом заалел кровяной отпечаток, как только господин Нариа платком отер кровь со своего большого пальца, и моментально затянулась обычно долго кровоточащая ранка, неизвестно откуда зазвучала музыка. Рвущийся перебор струн линхельвана, и на грани мелодичного и резкого — голос, кажется, женский, но может быть, и мужской. Наместник довольно улыбался, а полицейский пораженно вслушивался в звучание...
...На этом кончится твой путь, останется твой круг.
Тебя отравят, может быть, а может быть, убьют.
В моих словах начала нет, как нету и конца.
Захочешь стать самим собой — так смой мой взгляд с лица!
Дракон закрыл глаза, исчез, а ты остался жив.
Но не нужна тебе вся жизнь — ты видел мир чужих.
И ты услышишь звук струны, взмах черного крыла,
И будешь ждать, что в твои сны ворвется тень меня...
Картина пятая:
"Караван".
Должен признаться, что в настоящий момент я ощущал себя совсем неплохо. Я сидел в тепле, у костра, привычно по-пустынному сложив ноги на лохматой кошме. Рядом со мной покоился пока еще тугой бурдюк с крепким и сладким вином с подгорных виноградников южной Селинии, на коленях возлежал мой самый лучший друг — шестиструнный линхельван. Друг второстепенной важности слонялся где-то среди караванщиков, выискивая приключений на дурную голову и кой-чего пониже. Я был временно предоставлен сам себе, и от короткого мига одиночества получал дополнительное наслаждение.
Караван готовился к ночевке. Слуги — все караванщики, даже охрана, были слугами дюнкэ Карима Тар-Эбеля, — расседлывали лошадей и пустынных одров — больших, даже огромных животных, похожих на помесь быка и коня, только размером побольше обоих раза в два. На голове у одров короткие, но очень острые рога, шкура толстая, не пробить и кинжалом, нрав весьма скверный, но выносливость потрясающая. Одры могут тащить груз весом в две трети от собственной массы сутки-двое без отдыха. Но пока что караван никуда не торопился, шел по графику привычной тропой, и дюнкэ отнюдь не собирался гнать его сломя голову.
Карим Тар-Эбель, обреченный принц Гишемина, выглядел как умудренный долгой жизнью и обширным опытом человек. Ему было явно больше пятидесяти лет, но происходил он из горцев, а те до глубокой старости сохраняют ловкость тела и изворотливый, как у мреша, ум. Дюнкэ был среднего роста, толстоват, но никогда не расставался с тяжелым кривым тиртаком. А во владении своим национальным оружием горцы, как известно, искусны с детства, и лишняя масса им небольшая помеха. При одной мысли о том, что мне еще предстоит незаметно подменить драгоценные камни — главную ценность для караванщиков — под ложечкой начинало противно посасывать. Слишком внушительно выглядел и сам демонстративно-неуклюжий дюнкэ, и его, наоборот, весьма ловкая и сноровистая охрана. Поэтому я старался пока не думать о деле. Гораздо приятнее было думать о вине, объемистый бурдюк с которым, пока я вам старательно молол языком, уже давно не был таким тугим, как в начале рассказа...
Ночь в пустыне наплывает стремительно. Костер, у которого расселся я, горел неподалеку от маленького шатра, где нам с Керитом определили спальное место. Оказывается, меня знали даже вечные бродяги-караванщики! Вальяжный обреченный принц, хитро, по-горски, посверкивая прищуренными глазами, рассыпался передо мной в традиционных пышных славословиях, ну и Кериту заодно досталось почестей, как моему спутнику и помощнику. Мы ведь очухались на пару, когда нас сбрызнули водичкой в прохладном и темном войлочном шатре. Для начала нас вытошнило, для продолжения банкета у обоих еще долго кружилась голова и плавали цветные круги перед глазами. Отпустило нас только спустя два-три часа, когда тошнить было уже нечем. Нас отпаивали холодной водой, но лично я вскорости затребовал чего покрепче. И получил свою законную винную емкость.
Не знаю, догадывался Керит или нет, но нам обоим очень крупно повезло. Скорее всего, Наместник знал, к кому отправляет нас, потому что у только внешне цивилизованных народов Гишемина до сих пор практиковалось запрещенное повсюду рабство. Два беззащитных странника, обнаруженных караванщиками в пустыне, легко могли стать не дорогими гостями, а ценным товаром. Может быть, нас бы не спасла даже моя известность, если бы караван направлялся домой в Селинианский Гишемин, а не в столицу культурного Таварра. Более чем вероятно, господа, что моя слава лишь увеличила бы мою себестоимость. Керита с его смазливой внешностью ожидала бы несколько иная, но насквозь прозаическая участь...
Лицемерие горцев, и в особенности — их родовых вожаков, давно считалось национальной чертой характера народов гор. Поэтому мне было, мягко говоря, не очень уютно. В особенности неуютно становилось в присутствии самого обреченного принца, с его профессионально-лукавым выражением маленьких, но острых глаз. Как у того же мреша, медленно обходящего по кругу человека, вооруженного арбалетом, но со всего одним болтом...
За моей спиной раздался шорох, и я, не удержавшись, вздрогнул. Зря — это был всего лишь граф-эг, а вот караванщики могли заметить... Керит плюхнулся рядом со мной, привалившись спиной к моему плечу. Я великодушно уступил ему кусочек кошмы, а драгоценный бурдюк перепрятал за другой бок. Не подумайте, что я собирался напиться, просто... А, какая, к грыбу, разница...
— Что доносит разведка? — Тихонечко спросил я его, ткнув локтем под ребро.
— Мы сидим в самом центре становища. — Так же тихо ответил Керит. — Практически мы окружены. Я насчитал штук двадцать пять воинов, все хорошо вооружены и выглядят профессионалами. Всего в караване около шестидесяти человек. Я не уверен, но, по-моему, не меньше десятка из них — рабы.
— Почему ты так решил?
— Им отдают приказы даже слуги. Но из Таварра никого нет, все говорят по-селиниански. Булькающе. Здесь вообще нет ни одного таваррца.
— Кроме нас.
— Вот именно, — тихо согласился он. — Ли-ис, мне здесь не нравится. Кое-кто тут уже слишком пристально на меня смотрел.
— Мне тоже не нравится, так что делать? — Философски ответствовал я, подумав и отодвинув все-таки винный бурдюк подальше от себя. Хватит пить, пора гулять, господа... — Я говорил с дюнкэ, мы отстанем от каравана в ближайшем приграничном городке. Главное — лишь бы там была дорога, до Ра-Тусса доберемся своим ходом.
— Ли-ис, я все понимаю, — помолчав минуту-другую, сказал граф-эг. — Но все-таки, что мы собираемся тут делать? Зачем вы так стремились в этот караван? У меня, знаете, накопилась масса вопросов...
— Тихо ты! Дюнкэ идет! — Шикнул я, даже радуясь возможности прекратить этот разговор. К нам действительно направлялся сам Карим Тар-Эбель, сияя своей вечной плутовато-лукавой улыбкой, так не вяжущейся с благородным титулом. Впрочем, он и был всего лишь обреченный...
— Арам, дорогие гости! — Впрочем, у него все равно выходило "алрам". Произношение у горцев было еще более квакающим, чем у равнинников. — Как я счастлив, что могу лицезреть самого Черного Менестреля, да еще с таким юным, но наверняка отважным спутником! Вы всем довольны, я надеюсь? Никто во всем Гишемине не может сказать, что Карим Тар-Эбель плохо принимает гостей!
— Благодарю вас, ваш прием — образец гостеприимства, а ваши люди — образец настоящей учтивости, — я склонил голову в знак приветствия, не собираясь вставать. Менестрелям испокон веков даны многие привилегии, в том числе и сидеть даже в присутствии монаршей особы. На их "спутников" это правило вообще-то не распространяется, но Керит повторил мой жест, оставшись сидеть. На лице гостеприимного хозяина не отразилось ни одной негативной эмоции.
— Через полчаса приготовят ужин, — сообщил он, садясь напротив. — Я решил оказать вам честь приемом пищи в вашей компании. Когда еще выдастся такая возможность — вести застольную беседу с самим Черным Менестрелем!
— Очень рад, что меня знают не только в столице. Но надо вам сказать, никогда не думал, что моя известность распространяется так далеко.
— Гораздо дальше, чем вы думаете! — Заверил обреченный принц. — Свитки с вашими стихами попадались мне даже в Имукте.
— Кто бы мог подумать... — Я, как бы в доказательство, провел рукой по струнам. Линхельван привычно отозвался протяжным стоном.
— Сыграйте мне! — Страстно попросил дюнкэ, аж подавшись вперед.
— Что вам сыграть?
— Да хотя бы... Вот это. — И передо мной развернули свиток, вытащенный из-за пазухи.
— "Сын вождя"?
— Да.
Я всмотрелся в сделанную чужой рукою переписку моих стихов, потом перевел взгляд на лицо сидящего передо мной горца. Какая великолепная маска... Он много умнее, чем любит казаться.
Провел рукой по струнам, вспоминая аккорды, немного подтянул лады, и...
Обреченный принц слушал, полуприкрыв глаза, и его левая ладонь сжимала рукоять тиртака. Он явно вспоминал что-то свое...
За мной придут — пускай не ночью, так под утро.
Закон богов, закон людей, стальная власть...
И этот мир устало ляжет мне на руки,
И я подумаю... вот если бы упасть?
Но тяжелою цепью из золота скованы плечи.
Но тяжелая сталь на ладонях, и ярость толпы!
Я забью свое сердце печатью, расплавятся свечи.
Просто сказка прошла, начинается быль...
Керит, привалившись к моему плечу, дирижировал в воздухе руками, а вокруг нашего костерка стали собираться люди. Они образовывали круг, кольцо из нескольких плотных рядов, и просто молча стояли и слушали.
Я сын вождя!
Тяжелый взмах.
Попробуй, встань,
И ляжешь в прах!
Я сын кровавого дождя...
Я сын вождя.
За мной пойдут, пускай не волей, так неволей.
И мир услышит звон подков и кандалов.
В груди не сердце, а комок, набитый болью,
Но руки скованы заклятием богов.
Это сталь закрывает лицо и ложится в глазницы.
И кровавая подпись на свитке — тяжелый доспех...
Песня ворона, призрак войны — будьте прокляты, птицы!
Я во имя бессмертных богов обречен на успех...
Охрана, простые слуги, даже гипотетические рабы, опознанные Керитом, — многие и многие, бросая работу, подходили к костру слушать меня. Все менестрели тшеславны и больше всего любят признание, поэтому я полноправно гордился собой — не часто, между прочим, удается собрать такую чувствующую аудиторию! Значит, чего-то еще стою, господа, еще не полностью потерян... Уже десятки пар глаз смотрели на Черного Менестреля, лица, выжженные холодным горным воздухом и раскаленным пустынным солнцем, застыли, как изваяния ложных богов.
Пусть будет сон и обернется явью.
Я звон ручьев услышу по весне...
И крылья под плащом опять расправлю,
И ветер в руки...
Но я слышу...
Нет...
Ты сын вождя!
Ты должен встать.
И убивать, а не летать.
Молчать, ведь воины молчат,
Им славу вороны кричат.
Поднимет небо темный клин...
Ведь ты один...
Ведь я один...
Я... сын... Кровавого дождя.
Я сын вождя!
— Я сын вождя, — эхом повторил дюнкэ. По толпе караванщиков пробежал ропот. Обреченный принц оглянулся — и словно только что увидел, что все его слуги побросали работу, набежав меня слушать.
— А вы что встали, дети горного козла?! Лошадей поить не надо? Еду готовить не надо? Кто разрешал прекращать работу?! — В руках Карима из ниоткуда появилась тяжелая плеть. — Этот человек поет для меня, а вовсе не для вас, пасынки Гаала! — И давай сыпать отборной и абсолютно непонятной для равнинников бранью. На нормальный язык его длинную речь можно было коротко перевести так: "Если вы еще раз позволите себе отвлекаться от работы, хотя бы ради всех певцов мира, то все поголовно лишитесь своих мужских достоинств", далее последовали еще более пышные и кровожадные аллегории и метафоры. Когда он отвернулся, разгоняя плеткой нерадивых работничков, Керит молча сунул мне в руки клочок бумаги. Карандашом там было написано:
"К костру их подошло 50 человек".
В глаза граф-эг не смотрел, а, наоборот, отвернулся от меня, с искренним любопытством озираясь по сторонам. Я скомкал бумажку и отправил ее в огонь. По первоначальным прикидкам того же Керита, их всех не меньше шестидесяти. Значит, минимум десять остались на своих местах. Надо думать, на охране самых ценных товаров, в том числе и драгоценных камней из Святой Штольни. Самые дисциплинированные — или самые стойкие к внушению?
— Ленивы, как свиньи, — тяжело дыша, сообщил нам дюнкэ, вновь присаживаясь к костру. Тяжелая витая плетка исчезла, как будто ее и не было. Я даже не успел заметить, куда он ее прячет, кажется, за спину? — Еще и трусливы к тому же. Приняли за разбойников пограничную стражу Селинии. Вернусь домой, в Гишеминский Лехх, этих всех разгоню. Продам товары в Ра-Туссе, и там же охранников наберу новых. В столице сейчас много безработных солдат, лучше никого не найти.
— А обычные наемники? — Осторожно спросил Керит. — Их много в пограничье...
— Где много? Кого много? — Заквохтал караванщик. — В пограничье все уж раскуплены. Богом клянусь, не понимаю я эту вашу королеву. Распустить регулярную армию, а вместо нее тратить деньги на этих полуразбойников...
— Как это? — Удивился я. Обреченный принц внезапно стал очень словоохотлив, и снизошел до более подробных разъяснений:
— Уж не знаю, чем ваша Драконица думает, а только я по этому пути не первый год хожу. Раньше как было — там стража, и тут стража, там патрули по горам, и здесь патрули по горам. Не пройдешь, не прошмыгнешь, там пошлина на вывоз, здесь пошлина на ввоз. А сейчас только вывозную пришлось платить! Перешел границу — стоят ворота на перевале. Послал, как всегда, мальчишек пошустрее на разведку. И что?
— Что? — Машинально спросили мы.
— И ничего! — Развел руками караванщик. — Нет патрулей с вашей стороны! Нет пограничной стражи!
— Как это нет?!! Куда ж они делись?
— Уж не знаю, куда, а только нет никого, — повторил Тар-Эбель. Для внушительности показал двумя пальцами мизерное расстояние. — Вот настолько от перевала Ул-Гаар ваши горы охраняются. У ворот стоит взвод наемников, а настоящих солдат больше нету. Так я всего два дня на обход и затратил, и на налогах здорово сэкономил. — И подмигнул Кериту. Тут же заорал зычным голосом, похлопывая себя по пузу:
