Кастор Прайд. Хохот шута.

У него были длинные, перевитые тугими канатами мускулов руки, короткие толстые ноги с невероятно широкими ступнями, большая, немного приплюснутая голова, лишенная губ и ушей. Маленькие, мутные глазки смотрели с недоуменным раздражением. Что и говорить, — истинное порождение болот. Одет он был в широкие, дырявые штаны и такого же унылого фасона безрукавку. И как ни удивительно, оружия мне заметить не удалось.

Мы остановились шагах в пяти от местного обитателя и с сомнением переглянулись. Дамми издевательски усмехнулся, показывая, что и в этом он участвовать не намерен. Я вздохнул. Вновь вся дипломатия ложилась на мои ещё вчера поникшие плечи. Я вяло помахал неискренней рукой.

Между тем наш новый приятель явно не спешил вступать во взаимовыгодный диалог. Вместо этого он мотал своей плешивой головой и делал руками размашистые, отгоняющие жесты. В общем, решительно отказывался воспринимать нас всерьез. Возможно, принял нас за похмельную галлюцинацию. Это если конечно у них здесь бывает похмелье.

Однако при всем моем уважении к местным причудам, меня такое времяпрепровождение мало устаивало. Сначала я попытался что-то сказать, но почти сразу понял всю бесперспективность этой затеи. Тогда я перешел к излюбленному способу общения в этих глубинах, — к мыслеформам.

И поскольку дело это для меня было в достаточной степени неосвоенным, то вероятно и "речь" моя не отличалась не то, что изысканностью, но и простой связностью изложения. По крайней мере, лицо болотного визави говорило именно об этом.

Но с другой стороны я явно был услышан. И хотя мне пока не собирались отвечать, я с недостойным трагизмом рассказывал о тяжелом пути двух достойнейших представителей надболотной части мироздания. О бедах и невзгодах, которые должны привести их на самое дно. И ещё о том, как бы им пригодилась любая, желательно безвозмездная помощь. В этом месте я добавил как можно больше экспрессии, после чего с надеждой уставился на жителя болотного города.

Тот видимо до краев проникся моей слезливой историей, и в ошалевшем его взгляде изумление неторопливо сменилось подозрительностью. Не совсем то, что я жаждал увидеть, но для начала и это могло сойти за успех. Молчание длилось довольно долго, и когда я уже решился продекламировать всю историю сначала...

— Дно?! — его мысль настигла меня как нежданная стрела (в том смысле, что это было крайне неприятно). — Вы хотите увидеть Дно?!

"Речь" этого невзрачного парня давила сильнее, чем выступления грозных Хозяев болот. Она безжалостно разрывала разум, стремясь найти в нем место и для себя. Она не находила. Этот разум мог принять лишь её отзвук, но не её саму. И ей приходилось уходить. Не прощаясь и не убирая за собой грязь. Я не жалел о её уходе. Я уберу сам.

Я терпел и говорил ему — да. Да, мы хотим увидеть дно. Да, мы знаем, что это не лучшее место в этих очарованных самими собой пределах. Да, мы самоубийцы. Да, мы дураки. Да! И я скажу это короткое слово в ответ на любой из сотен твоих законных или абсурдных вопросов. Ты хочешь спросить что-то ещё?

Он не хотел. Он не смотрел на меня. И только тут я понял, что мы уже давно стоим в плотном кольце болотных "горожан". Кто-то из них походил на женщину, в ком-то угадывался ребенок. Но в основном это были такие же невысокие и крепкие ребята с удивленным выражением лиц. Агрессии они впрочем не проявляли. Но я все же положил ладонь на рукоять меча.

— Ну, так что, Черный? — Дамми лениво поглаживал потертые ножны. — Кто из них Хозяин болот?

— Может и никто, — я внимательно смотрел на однотонную толпу. — А может и все.

— Я бы предпочел никого, а ты?

— А я бы выбрал стакан глинтвейна и объятия звездной ночи, — я устало прикрыл глаза. — Но, хрен там, Серебро.

— Значит, не договорился? — лень ушла из ловких пальцев.

— Сейчас решат.

Если они, конечно, решали, за что я не готов был драться. Больше это напоминало ожидание чьей-то не особо важной казни. Молчание. Наполовину озабоченные, наполовину скучающие взгляды. Редкие, неторопливые движения. Они подходили друг к другу, качали головами и показывали в нашу сторону длинными, бугристыми пальцами. Так продолжалось не меньше часа, а потом к нам выдвинулся первый из встреченных "горожан".

И вот ведь странность, им наверняка было до дрожи интересно кто мы такие и как сюда попали. Но они не спросили об этом. Они сделали проще. Никто не может хотеть оказаться на дне. И значит мы — никто. Все так, как я и предполагал. Никто и никогда. А значит ничто не стоит беспокойства.

— Это трудная дорога, — на этот раз болотный житель стоял почти вплотную ко мне. — Но это дорога на дно.

Я думал нас поведет один, возможно двое. Но оказалось, что свое бесконечно приятное общество нам подарил едва ли не весь город. Впереди шел наш добрый приятель и еще пара местных. За ними немного напряженно шагали мы. А вот позади нас двигалась огромная, безмолвная толпа. Она шла, чтобы увидеть то, чего никогда не было и тех, кого они никогда не увидят. Только не здесь, только не в этом времени.

Несмотря на всю серьезность момента, я все же позволил себе немного осмотреться и по мере сил насладиться местной архитектурой. И надо отметить, сделать это было не так то просто.

Вокруг были камни. Хмурые, заснувшие многие века назад. Одни, — едва больше моей головы, другие закрывали собой половину горизонта. Казалось, они лежали абсолютно хаотично, но вдруг неожиданно выстраивались в узкие плавные улочки, вьющиеся по городу подобно локонам юных ривалиек. Казалось, они были мертвы, но отчего я чувствовал их далекий холодный взгляд. Мне многое казалось в эти странные минуты. Надеюсь, не все из этого было правдой.

А из умело проделанных в камнях дыр и проемов на нас смотрели сотни внимательных глаз. Встречая и тут же провожая. В первый и последний раз. Кем они были эти невообразимые существа в невообразимом месте? И были ли они когда-то? Или это новая шутка холодного света алиави?

Я покосился на свой мешок. Потом снял его и заглянул внутрь. Они были там. Спокойные, насмешливые, я был в их полной власти. Во власти мгновений. Отпустят ли они меня теперь, когда их жизнь стала моей жизнью? Глупые вопросы, глупого шута. Но дадут ли мне на них хотя бы один мудрый ответ? Хотя быть может, они не достойны ответов.

Одна улица перетекала в другую, другая в третью. Они ведь чем-то отличались эти порезы каменного города. У них, наверное, были свои названия, имена, легенды. Я не узнаю о них, потому что я здесь никогда не был. И они не расскажут, потому что здесь никогда не было их.

Вдруг стало как-то свободнее. Исчезли пристальные взгляды, затих шелест шагов сотен ног. Я обернулся. Толпа позади нас редела со скоростью пьяных решений. А когда я снова посмотрел вперед, то увидел, как главный проводник отступает в сторону, не поворачивая ко мне лица. Похоже, мы были на месте.

Мы стояли у входа на неширокую улицу, вдоль которой вездесущие камни взбирались особенно высоко. Улица вела немного под уклон и уже сарков через двести резко поворачивала направо. И вроде ничем она не отличалась от остальных, — такая же серая, невзрачная. Вот только как-то слишком уж высоко взвивались грозные камни, и слишком усердно избегал этой дороги даже самый дерзкий ветер. Так значит вот она какая, — дорога на дно.

Я снова оглянулся назад, но там уже никого не было. Они исчезли легко, также легко как для них исчезли мы. И, кажется, мы никогда не встречались. Не стояли вместе у края пологой пропасти. И неизвестно было, кто в эту пропасть прыгнул, а кто быстрым шагом отошел от края.

— Как думаешь, Серебро, это последний рывок? — я осторожно наступил на подозрительный участок дороги и чуть не провалился в жадно заурчавшую трясину. — А то я уже как-то подустал от местного колорита.

— Громко? — алый цверг понимающе усмехнулся.

— Громко, — я машинально скривился от бесконечно нарастающего грохота-скрежета-визга в моей голове. — Громче только ночные коты.

— Последний или не последний, но дно рядом, — Даминион стал беспредельно серьезен. — Чувствуешь, как тяжелеет время, Черный? Чувствуешь, как бьется наше опоздавшее мгновение?

И я действительно почувствовал. Почувствовал, как необратимо уходят легкость и стремительность движений. Как сами собой замедляются шаги. И не от усталости, а потому, что быстрее идти было просто нельзя. Здесь уже никто не спешил, и не позволено будет спешить ни мне, ни даже алиави.

Но они все ещё боролись. Яростно, отчаянно, понимая, что здесь никто не будет щадить и прощать, а значит можно не щадить и не прощать и им. Цветы горели, словно белоснежные факелы, казалось, сжигая себя, но продлевая жизнь своих бесценных мгновений. Раз за разом, шаг за шагом они разрывали оковы омута времен и бросали нас вперед.

Но нам обещали трудную дорогу, а трудные дороги всегда хоть кто-то да преграждает. И этот раз не собирался становиться нежданным исключением. И сигналом к этому стала неожиданно прорванная тишина.

Грохот десятков камней сотряс восставшие пределы. Огромные валуны срывались с мест и выкатывались прямо на дорогу, в нескольких сарках от нашего изумления. Пока ещё они держали дистанцию. Но долго ли это будет продолжаться? Готов поставить свой позавчерашний завтрак, что совсем недолго.

Вот только, что в этой связи нам следовало предпринимать, было абсолютно непонятно. Разве что нервно оглядываться по сторонам и своевременно отпрыгивать от особенно дерзких камней. А ещё ждать. Ждать, когда очередной огромный валун переедет нас словно двух заскучавших тараканов. Но когда долго ждешь, то можно, не дай Валот, и дождаться.

Я с трудом избежал встречи с промчавшимся в полсарке от меня камнем. Как все же странно, что дорога на дно тяжела как восхождение на надоблачную вершину. Странно, что я не падаю, а продираюсь сквозь бесконечные тенеты. Как будто, дно не для падших, а для избранных. Как будто необходимо заслужить право стоять на нем. А те, кто не заслужил, пусть лезут на вершину?

От праздных размышлений меня оторвал, кто бы вы думали? Правильно камень. От своих соплеменников он выгодно отличался почти идеальн6ой шарообразной формой и благородным красноватым оттенком. А ещё заслуживающей уважения целеустремленностью. Он пронесся мимо нас, но не остался позади как прочие, а неторопливо покатился вслед. И даже моему, обленившемуся в последнее время разуму было понятно, что неторопливость эта была, мягко говоря, обманчива.

— Как думаешь, кто ему из нас понравился, Серебро? — я старался оглядываться назад не чаще пары раз в секунду.

— Конечно ты, — цверг недобро усмехнулся.

— Почему я?

— Потому, что я никому не нравлюсь.

Аргумент был резонный, но проблемы, увы, не решал. Каменный шар катился за нами как привязанный, при этом почти незаметно, но все же ускоряясь. Надо было что-то делать, пока это что-то не сделал он.

Дамми не выдержал первым. Он вдруг молча сделал пару быстрых шагов назад, высоко подпрыгнул и оказался прямо на шаре. Несколько секунд он проявлял чудеса эквилибристики, а потом без замаха вонзил в шершавую поверхность оба ножа, повиснув на них как на крюках верхолазов.

Древние клинки вошли в камень как в бок откормленного кабана. Камень флегматично катился, а Дамми что есть силы тянул ножи на себя. В результате поверхность шара прошили две глубокие борозды. Цверг выдернул клинки и тут же вонзил их снова. Похоже, для него это становилось делом принципа.

А я помочь его принципиальности не имел, увы, ни малейшей возможности. Как ни хороша была работа мастеров ка-рити, но вот так лихо резать камень мой меч сможет вряд ли. Так что я тратил все пока ещё отпущенное мне время на прыжки (которые никто не отменял) и любопытство. Ну, кто бы остался равнодушен к подобной дуэли. Алый цверг против камня.

И пока выходила без сомнения боевая ничья. Дамми, как мог, кромсал относительно податливую породу. Камень же отвечал на это абсолютно противоестественной флегматичностью. Хотя кто скажет, что естественно для красного, шарообразного камня.

Наверное, эта мистерия могла продолжаться ещё достаточно долго для того, чтобы мне стало скучно, но алый цверг, наконец, добился своего. Добился реакции. Вот только явно не такой, на которую рассчитывал. И уж точно не ту, на которую рассчитывал я.

Камень вдруг со всей несвоевременностью показал, что мы, как никак, находимся на болоте и провалился вниз, увлекая за собой обескураженного Даминиона. В последний момент тот успел вонзить один из своих ножей в край нежданной пропасти. Это задержало его на пару секунд, которых мне вполне хватило для того, чтобы оказать столь необходимую помощь.

— Хороший ход, — Дамми с уважением посмотрел в темноту провала. — Не ожидал.

— Ну, теперь будешь знать, — тихо бросил я и с откровенным ужасом посмотрел ему за спину, туда, где начинали свой карающий бег ещё три красных каменных шара.

— Они ведь сейчас проваляться, — алый цверг задумчиво посмотрел в ту же сторону. — Верно, Черный?

— Да по всему выходит что верно, — я передернул плечами. — А за одно и нас за собой прихватят.

— Точно прихватят, — Дамми усмехнулся. — И ты ещё не понял куда?

— На дно! Признаться, я представлял себе это немного иначе.

— Плевали здесь все на твои пожелания.

— Значит падаем?

— Значит так.

Это было страшно. Видеть, как на тебя катятся огромные камни. Ждать когда они рухнут вниз, увлекая тебя за собой. И надеяться, страстно надеяться, что ты не будешь раздавлен, а если повезет, то и сохранишь целыми все кости. Я должен был ждать около десяти секунд. И они тянулись, словно нежеланная свадьба.

Мы ждали до последнего момента, а потом сорвались с места, несясь в паре сарков от разгоняющихся камней и мечтая о пиве, табаке и мгновении. Мгновении, после которого все это должно было кончиться. Но не просто кончиться, а самым расчудесным образом.

Но мечты на то и мечты, чтобы не сбываться. Ни пива, ни табака и уж тем более никаких чудес. Мы бежали не меньше десяти минут, не смея оглядываться назад, зная, что оглядываться нам нечего, ведь ничего хорошего мы позади не увидим. Впрочем, равно как и впереди. А потом я вдруг почувствовал, как уходит из-под ног, ещё шаг назад такая надежная земля. Уходит резко, как пьяное веселье.

Я закричал, я попытался ухватиться за близкий край. Я знал, что мне надо падать, но ничего не мог поделать с этим древним и без сомнения верным рефлексом. Я тупо хотел жить. Громада камня больно ударила по ногам и я, задыхаясь от ужаса, устремился в бездну. Бездну, у которой все-таки дно.

52

Крик! Только сейчас я понял, насколько же он отвратителен, гибелен, чужд. Он резал, душил, отрывал куски разума и пожирал их у меня на глазах. Он ненавидел меня, даже сильнее чем я ненавидел его. И он желал меня. Желал меня прожаренным и с кровью. Он хотел быть последним, что я услышу в своей жизни. Вот только я всегда думал, что последним услышу собственный смех. И этот каприз я намеривался исполнить даже глухим, слепым и унылым.