На верхней деке с носа разгром был не меньший, чем в хвосте. Явно катайцы сразу целились в управление. На разрушенном мостике повстречались трупы рулевого и Семен Семеныча. В углу на полу лежал тяжело раненый флажковый, нервно трясущий всеми руками и ногами. Капитана там не было, он нашелся позже в румпельном отделении, весь перевязанный. Я застал его за тем, что он поочередно вызывал отсеки дирижабля:
-Второй плутонговый, отвечайте! Вызываю второй!
-Пародвижительный, отвечайте! Пародвижительный!
Увидев меня, он улыбнулся.
-Живой пока! Молодец! Сергей, не видел, что там внизу творится? Ни с кем не могу связаться.
-Отстреливается второй, капитан.
-Странно. Связи с ними нет.
-Правда, капитан. Я только из шестого...перед тем ваше сообщение отправил. Телеграфист погиб.
-Жаль. Что еще?
-Много тяжелых раненых в кают-компании. На мостике встретил флажкового, рулевого и Семен Семеныча. Первый ранен, остальные...остальн...— тут юнга запнулся.
-Знаю! Не говори, все знаю. — сказав это, капитан замолчал. Но ненадолго, потому что следующими его словами был приказ:
-Так, Сергей! Юнга! Слушай мой приказ. Берешь свой самоспасатель. И мне с мостика заодно принесешь. Берешь свои манатки и отсель прыгаешь. Ты понял?!
Сергей, зло сжав губы, процедил:
-Василий Палыч, я один отсюда не уйду!
Капитан вначале принялся уговаривать его, как маленького:
-Сергей, ну ты же видишь, дирижабль боле не боец. Нам не выстоять против катайцев.
В этот момент дирижабль сотрясло очередное попадание и последнее орудие замолкло. Капитан стукнул по стенке и медленно продолжил:
— Пушки, почитай, разбиты, команда полегла или ранена. Пародвижительный молчит. Думаю, там тоже все плохо. Контур магический еще жив, а рули плохо слушаются. А мне еще ребят посадить с высоты исхитриться надо. — в тот момент Василий Павлович сменил интонацию на более жесткую: — Так что бери энтот свой самоспасатель и вали отсель, прыгай к едрене-фене вниз! Рискованно тут понимаешь? Вдруг у меня не получится. А так мож сам жив станешься. И так подвел тебя. И поживешь еще.
Я задергался:
-Василий Палыч, а вы? Я же ни о чем не жалею. И вас тут не брошу. Если, что, мы вместе прыгнем. Я принесу вам самоспасатель, капитан?! Подождите!
Сергей, бросая на пол палубы парашют и сидор, ринулся в коридор.
-Юнга, стоять. Не надо! Передумал. Я знаю, где лежит запасный самоспасатель. Правда! Капитан пока остается. Мне вправду нужно постараться посадить дирижабль. И еще кое-что тут сделать! Ежели что, я апосля за тобой прыгну. Ну чего стоишь? Иди прыгай. Ну! Иди давай! Встретимся внизу!
Все равно стою и мнусь в нерешительности.
-Иди! Нет, Сергей, все же постой. Возьми это — капитан снимает со своей руки красивый фигурный перстень с камнем. Магический, защитный. Отдаю на время. С возвратом, тебе на сохранение. Понадобится — сожмешь в руке, камнем вниз. Отдашь мне внизу, когда все закончится.
— Капитан, вы чего это такое удумали?
— Иди скорей, спасайся сам. У меня тут дела! Все! Выполнять приказ! Не мешай мне! Встретимся там! -начал прогонять Василий Павлович.
В этот момент очередной сильный удар потряс верхнюю палубу дирижабля. В очередной раз погнулись и заныли переборки. Юнга, зажав переданный ему перстень в руке, закинув на плечо сидор и схватив другой рукой парашют, побежал быстрее к уличной части палубы.
На ходу надеваю на палец перстень. Камень только засветился матовым бирюзовым цветом. В движении, периодически останавливаясь, натягиваю на себя лямки парашюта. Спереди притягиваю сидор.
Мимо уха просвистел осколок. Выпрыгиваю под разрывы выстрелов. Потоком воздуха снесло вниз. Парашют удачно натянулся, и я полетел вниз. А дирижабль, крутанув винтами и рулями, вдруг поплыл, одновременно начав разворачиваться. Зачем это капитану? Он же должен был лететь вниз. Спустившись вниз, как-то неожиданно стало понятно, что задумал капитан. Сергей заорал:
-Нет, Василий Палыч, не делайте этого! Не делайте этого, капита-а-а-н! Капи-та-а-ан!
Кажущийся черным, коричневый 'Янг Вэй', красуясь полученными пробоинами на обшивке, разворачивался, нарушая общий строй. Из правых казематов по 'Новику' активно палили пушки. "Новик", успев развернуться раньше, поравнялся, кажется в одной плоскости, и приближался к катайскому флагману. За несколько метров до столкновения перед носом 'Новика' начали поблескивать золотистые сполохи. И следом оба дирижабля, большой 'Янг Вэй' и малый 'Новик' с ярким сиянием маленького солнца попеременно взорвались в воздухе, отбросив энергией взрыва в стороны со своих мест два соседних катайских дирижабля. Ударная волна догнала мой снижающийся парашют совсем недалеко от верхушек деревьев и лишь усилила мое падение.
-А-а-а-а-а!!!
Парашют, падая, зацепился за верхушки деревьев, порвался и юноша снова полетел вниз. Падая снова и снова, юноша, попеременно ударялся и цеплялся за нижние ветви деревьев. От нескольких сильных ударов о ветки Сергей отключился. Рука его непроизвольно сжалась, зажав перстень, вызвав появление защитного золотистого шара вокруг тела. Падая вниз, шар отбивал и отталкивал все встречающиеся во время падения ветви вокруг. А само падение тела остановилось в метре от земли, когда истерзанная ткань самоспасателя с канатами нашла очередную зацепку в крепких ветвях. Лишь тогда, непроизвольно встряхнувшись, рука с надетым на палец перстнем разжалась.
Мостик МД " Чао Юнг":
-Адмирал Шикай погиб вместе с флагманом. Кто теперь должен управлять эскадрой?
— По старшинству, думаю, вы, капитан Юй.
К катайскому капитану, ставшему временным главой эскадры, обратился матрос:
— Капитан Юй, на горизонте видны нихонские и сопровождающий их тартарский дирижабль. Вижу десять вымпелов.
Новый временный глава, вглядевшись в подзорную трубу, обратился к окружающим его офицерам:
— У нас больше нет ударных дирижаблей. "Цзинь-Юань' поврежден. Десантные к этому бою не предназначены. Мы больше не можем тут оставаться. Сигнальте приказ остальным дирижаблям. Выход из боя. Курс на Ляолянг. Император будет нами недоволен. Мы не смогли выполнить поставленную задачу.
* * *
Через несколько часов после воздушного боя в лесной чаще между деревьями в поисках грибов шли молодая девушка с еще крепкой бабкой.
— Ох и страсть-то какая в небе творилась. Словно ад на небесах. Много верно наших побило. Трое супротив осьмнадцати вражин.
-Да не осьмнадцать их было. А всего двенадцать!
-Ну и что, мало что-ль. Усе равно много. Ишь наших-то как побили.
— Ба, да и супостату вражьему досталося от наших не меньше. Сама видела с пяток горевших дирижаблей. А тот, самый большой, свечкой с нашим вспыхнул и бабахнул. Самый главный там был, точно тебе, ба, грю. И все равно молодцы наши их выгнали.
Вдруг девушка резко побежала вперед и крикнула:
— Ба-а, смотри-и! Солдатик тута висит, матрос-паролетчик. Живо-ой. Только поранетый весь. Ни живого места на ем. Верно с неба спрыгнул.
Бабка на столько быстро, насколько позволял ей ее возраст и силы, не спеша подошла к висящему на ветвях телу.
-Ох ты ж, Лизонька, и взаправду! Неужто сверху спрыгнул. Страх то какой. Ох.
Девушка обратила внимание на кольцо:
-Баа, ты глянь, какое кольцо на ем бохатое. Из городских и знатных видать. Что делать-то будем, ба. Мимо пройдем аль на горбу потащим. A?
Бабка думала недолго:
-Лизка, я тя жигучкой -то отстегаю. И не посмотрю, что выросла, и моя помощница. А ну сымай с него ремешки эти.
Просыпаюсь от тряски. Шурх-щурх, вших-вших. Открыв глаза, вижу ясное небо и верхушки деревьев. Я уже где? Уже там или еще тут? Ощущаю, что руки не двигаются, потому что стянуты веревками. Ну значит нет, на земле еще пока. Вспоминаю 'Новик', помню, как прыгал на парашюте оттуда, как пошел на таран капитан, как больно бился о ветви. А сейчас вот на земле. С болью в теле пытаюсь приподняться и хоть как повернуть голову, краем глаза пытаясь увидеть тех, кто несет меня. Какая-то высокая бабка и не менее высокая деревенская девушка, сделав из найденных ветвей носилки, волоча их по земле, тащили меня куда-то. Живой пока еще.
В этот момент импровизированные салазки цепляются за камень, и от резкого движения я, немного приподнявшись, даже застонал. Бабка, повернувшись:
-О, наш ранетый очнулся. Ты не дергайся, барчук, уж звиняй. Домой мы с Лизкой тя тащим. Тама тя и целить будем. Мы люди простые, по-простому, по-деревенскому лечим. Уж потерпи до дому, скоро будем. Немного осталося. Ворошбой полечим. Слово-то, оно волшебное. И лечит, и калечит. Потерпи чуток.
Упав без сил обратно на носилки, снова отключаюсь.
Сквозь сон и странный пьянящий запах слышу как-будто вдалеке женский разговор:
-Лизка, нехорошо глазками зыркать! Не видишь, поранен он?!
-Ну ба-а Матрена!
-Что ба? Что Матрена! А ну бери ковшик с ветошью да смачивай настоем тело. Подними барчука вона сначала. Апосля женихаться будешь.
Чувствую, как чьи-то руки мягко и щекотно трут тело. Сил поднять веки нет никаких. По всему телу словно все отбито. Жарко и холодно мне, одновременно. Горло рвет, как будто простудился. Словно в тумане слышу пробившийся ко мне женский голос. Сквозь пробравший меня озноб, сиплю в пустоту:
-Пи-и-ить!
-Очухался наконец. Выпей-ка настою горячего целебного малинного. Полегчает.
Спасительная влага орошает сухие потрескавшиеся губы. Хочется еще. Еще. Дайте еще. Но нет, слышу.
-Много нельзя, мой хороший. Не все сразу. Надо по чуть-чуть.
Выпив, снова отключаюсь.
Просыпаюсь от слов:
-Эй, барчук, как звать-то тебя? Имя-то как твое?
Пытаюсь открыть веки, но глаза не слушаются:
-Сергей, кажется...Сергей Конов...Я уже где?
-Хи-хи-хи! Пока еще тут. Хи-хи! Ба, тут барчук, кажись, заговаривается.
-Лизка, ты начинай давай ворошбу-то.
Слышу девичий шепот:
-Маменька быстра вода, смой всю маяту
-Всю хворь и ломоту с Сергия нашего
-Унеси их поглыбже в пучину морскую
-Затяни их в самые омуты глыбокие
-Надень на них хомуты каменны
-Чтоб боле никогда им не всплыть
-О Сергие нашем на веки забыть.
Следом мокрый палец коснулся горячего лба, груди, правого и левого плеча, вызвав на мгновение чуток облегчения.
-Заговоренной водичкой велю, белым-белой солью заклинаю
-Изыди ломота вся, изыди маята вся
-Из головушки буйной, из седца ретивого
-Из очей ясных, из бровей черных, из костей...
Слушая эти слова не заметил, как снова уснул.
* * *
Костюмированный вечер-чаепитие в императорском дворце в столице. Несмотря на пышный праздник, признаки начавшейся войны уже были видны среди гостей. Среди гостей было немало военных в парадной форме, многие из которых в разговорах обсуждали поступающие новости с фронтов.
Приглашенные участники вечера смеются и негромко разговаривают друг с другом. Отдельной группой среди праздных дам, военных и чиновников выделяется новый нихонский посол со своей женой и дочерью, прибывший вручить Императору Гран-Тартарии верительные грамоты. Его редкая свита из доверенных лиц стоит позади. Торжественный макияж бело-красно-черных цветов скрывал очень бледное лицо Аюми. Девушка еще не до конца отошла от полученного ранения, была запахнута в красивое темно-синее кимоно с росписью цветов вишни и перетянута расписным поясом оби зеленоватых оттенков. Она посматривала на редких встретившихся ей знакомых из Оболенской гимназии, чьи родители присутствовали на вечере вместе с ними и вспоминала случайную встречу с Сергеем.
Недалеко от них стоит коллежский асессор Бардин с дочерью и сыном. Его пригласили на вечер по причине удовлетворения Императора работой ревизской комиссии, кою он возглавлял. И хотя результаты этой работы были смазаны некстати начавшейся войной, его величество счел необходимым поощрить асессора за труды и назначить на новую должность. О чем его предупредил его начальник обер-полицмейстер, с сожалением отпуская своего помощника на вечер.
Аудиенция проходит за чайным столиком Императора, сидящего вместе с супругой и дочерью Александрой, разодетыми в пышные белые платья. Приглашенные гости садятся за столик и ведут беседу. Перед тем секретарь государя показывает папку с выжимкой вопросов по очередному кандидату, пока снующие дворцовые официанты каждый раз приносят и разливают новым гостям чайные наборы со свежесваренным чаем.
Вот дворцовый церемониймейстер пригласил посла Нихон для беседы к императору. После витиеватого представления и церемонного вручения красивых верительных грамот между сторонами состоялся небольшой деловой разговор, после которого посол попросил разрешения публично объявить благодарность. Удивленный таким неожиданным поворотом император, разрешая, согласно кивает:
-От имени государства Нихон хотел объявить особую благодарность храброй и отважной команде имперского военного дирижабля " Новик", пришедшей к нам на выручку в ходе боя с катайским дирижаблем, наглым и бессовестным образом, напавшим на мирный посольский вымпел. Также от себя лично хотел отметить одного члена команды, молодого юношу, спасшего жизнь моей дочери, благодаря которому она сегодня стоит рядом со мной.
К императору тихо подошел военный министр и что-то зашептал. Император тут же потемнел лицом:
-И как же зовут сего доброго молодца. Надо же передать его родным награду.
Посол, еще раз пошептавшись с дочерью, сообщил:
— Этого молодого человека зовут Сергей Конов, он воспитанник имперского приюта трудолюбия Старо-Петерсборга. А почему передать родным?!
Тут слово взял военный министр:
-Эскадренный ударный дирижабль "Новик" геройски пал сегодня вместе с ЭУД 'Паллада' в ходе воздушного боя с превосходящими силами противника при прорыве катайской эскадры адмирала Ван Шикая над Калмацией. Вся команда погибла после тарана флагмана катайцев "Яна Вэй". Гибель дирижабля засвидетельствована участником воздушного боя, капитаном поврежденного в бою, но сумевшего приземлиться ЭУД "Ника" и ЭУД "Орел", который и подобрал остатки команды. Весьма сожалею.
Услышав эти страшные слова, Аюми пошатнулась и упала без чувств на красивый дворцовый пол. А в уголке глаза герцогини Александры побежала непрошенная слеза, которая она тут же смахнула платочком, что не осталось незамеченным ее отцом и императрицей, ее матерью. А Петр Алексеевич, услышав горестные новости, на это только крепче обнял своих детей.
* * *
Сергей проснулся от ощущения чего-то горячего. Нет, сухости во рту и рвущего горла с жаром во всем теле не было. Это летнее солнышко, лучами проникнув сквозь мутноватые маленькие оконца из зеленоватого стекла в избе, припекало и играло с его лежащим на полатях телом своими теплыми лучами. Оглядевшись, его вниманию предстала довольно просторная комната с грубой, хотя и явно недавно беленой отделкой стен в углах, перемежавшаяся с другими, не менее грубыми ошкуренными и отесанными стенами из давно рубленого, уже потемневшего и пошедшего трещинами сруба. Изломы трещин и стыки брусьев в дереве, были кем-то заботливо и плотно законопачены паклей из волокон какой-то травы. Особенно поразила его высота комнаты и дверного проема, шире и выше обычного раза в полтора. Маленькие оконца в стенах и дверной проем в комнате по периметру были украшены бирюзовыми наличниками сложной резьбы с фигурками странных животных по углам. Посреди комнаты стоял большой и длинный массивный стол, накрытый плотной скатертью с красивыми ромбическими фигурками, по двум сторонам которого виднелись две широкие лавки. На деревянных полах длинными дорожками были аккуратно разложены тканые, но цветастые половики. Беленая глиняная печь с закрытой заслонкой пахла чем-то очень вкусным, к чему примешивался запах свежевыпеченного хлеба. Сам же хлеб вместе с глиняной солонкой лежал в центре стола, заботливо, но не слишком плотно укрытый красивым рушником. Рядом с печью, в уголке, стояли закопченные металлические ухваты разных размеров вместе с печной кочергой и странная, давно видавшая виды, "хлебная" лопата, стоявшая "верх ногами", то есть совком вверх, а черенком вниз. Рядом с печью в небольшой дровянице были заботливо уложены чурки расколотых поленьев. Возле устья печи вдоль деревянной стены стояло несколько, похожих на стулья, столиков, на которых под рушниками лежали тарелки, россыпь стеклянных зелёных и фиолетовых бутылочек и пузырьков, заполненных какими-то жидкостями. Особо выделяясь на белом фоне, на полке-приступке, среди глиняных крынок, кружек и кувшинов торцом к печи было прислонено полено-каток. В камельке печи на плошках под лучами солнца светились толстые свечи. На открытых полках видны расставленные аккуратно в ряд батарея чугунных котелков и крашеных глиняных плошек. Видимо эти полки пользовались хозяевами чаще всего. Другие же полки были закрыты от чужих глаз домоткаными тканями с интересным, но разным рисунком, словно владелец которых не сильно заботился о подборе единого стиля. Под ними стояла прялка-колесо, на которою была перекинута незаконченная мастерицей ткань. На кованых крючках висело несколько простых рушников. Под потолком, на веревочках, волнами красовались, связанные пучками и проткнутые, засушенные травы и грибы. А у двери в углу друг на друге стояло несколько мал мала меньше окованных металлическими полосами сундуков, как простых, так и украшенных расписными сюжетами, состоящих из диковинных зверей и птиц, рядом с которыми в углу лежал мой ношеный сидор, купленный еще на толкучке в Старо-Петерсборге. В углу комнаты, над ручным фонарем виднелись кем-то вырезанные деревянные фигурки страшно-уродливых и непонятных морд. И все же, несмотря на это, большая комната в избе все же производила впечатление приятного и уютного гнездышка.
