Латинские королевства, часть Ii.

Госпиталь не пожелал ввязываться в бесконечную пустынную войну с берберами, но искал для применения братьев-рыцарей какой-нибудь фронтир. Кроме того, латиняне с удивлением обнаружили, что за южными рубежами Египта проживают христиане. И не только в лежащих недалеко от Элефантины небольших государствах Нубии, но и далее — в Эфиопии, и, что стало самым интересным — среди "морских людей". Последние традиционно занимались рыбной ловлей и пиратством, основные логова имели на острове Сокотра и в архипелаге Дахлак, а этнически представляли собой потомков греческих колонистов, за века вобравших в свою кровь всю пестроту гостей этого торгового перекрестка, но сохранивших христианскую веру. Что стало новым для латинян — в несторианской версии, считавшейся еретической всеми остальными, включая коптов, и подчинявшейся патриарху в Багдаде. Ранее заметных общин несториан франки не встречали, и отношения с ними приходилось строить с нуля. Для чего рыцари-монахи представлялись наиболее подходящим инструментом.

Орден заложил форпост под Айдабом, пользуясь своими огромными финансовыми резервами выстроил флот, и спустя некоторое время, монахи стали моряками. Получив строго лимитированную долю в местной торговле, но ничем не ограниченную в делах финансовых, куда иоанниты внесли накопившийся уже богатый опыт синтеза западных и восточных практик, быстро став ведущим банком от Занзибара до Индии.

С южными христианскими соседями, Каир договорился, а с пиратами пришлось воевать долго и упорно, и основная нагрузка легла на госпитальеров. Победу принесли, как и в случае с берберами, резервы — орден восполнял добровольцами любые потери, пираты воспроизводились медленнее. В 1187 году — знаменательная дата в истории Госпиталя, братья-рыцари захватили центральный остров архипелага Дахлак. В бою погиб великий магистр Роже де Мулен. Название острова совпадало с именем архипелага и переводилось как "ворота ада", что было уместно ранее, но после победы монахи, заложив там замок, ставший первым "чисто морским" владением, назвав его в честь погибшего лидера Де Муленом (впоследствии Демулен).

* * *

Кроме новых рубежей, с их заботами и перспективами, после победы обострились религиозные вопросы, в части веры новых подданных и политики старых прелатов.

После завоевания Каира и Александрии, патриарх Иерусалима Амори Неслийский немедленно потребовал от коронованного тезки передачи Иерусалима церкви.

Вопрос о столице был спорным с начала латинского завоевания, и клирики претендовали на город вполне, по тогдашним представлениям, обоснованно. Иерусалим оставался в первую очередь именно святым, сакральным местом, а дополнительным аргументом послужила практика Франции и Германии, в которых традиционно города коронации не совпадали со столицами. Каир в качестве стольного города выглядел привлекательно, будучи на порядок больше и богаче, а контролировать территории оттуда казалось удобнее. Патриарха настойчиво поддержал папа Римский, и после долгих переговоров, в 1167 году королевский двор отъехал в Каир. Иерусалим передали патриарху на правах лена, за который свободно избираемые и вводимые в должность папой церковные иерархи, "в светском смысле" приносили присягу королю, обязываясь традиционными consilium и auxilium, то есть участием в Королевском Совете и суде (это считалось серьезной нагрузкой), помощью боеготовыми единицами и в ряде случаев деньгами.

Одним из последствий сделки стало вытеснение из города штаб-квартир Тампля и Госпиталя. Патриархов давно раздражали привилегии братьев-рыцарей, а Иерусалим и окрестности теперь считались далеким и прочно освоенным тылом, отчего цели для уставной деятельности орденов исчезли. Процесс шел не быстро, ордена сопротивлялись, но к концу XII века в Иерусалиме остались лишь небольшие представительские филиалы, а головные офисы переехали. Тамплиеры в Пальмиру, иоанниты в Александрию, затем на остров Демулен в Красном море. У последних, впрочем, в Святом Граде остался огромный госпиталь — милосердное и общеполезное учреждение белые клирики все же не выгнали.

Другим следствием, стало увеличение разрыва короля со старым доменом. Основными опорными пунктами короны в Леванте стали Акра и Тир, а у церкви появились дополнительные политические интересы, как у любого из крупных сеньоров.

* * *

К иноверцам в Заморье привыкли, но в Египте имелись свои особенности.

К "мирным неверным" (иудеи, алавиты, друзы и т.д.) латиняне относились с весьма лояльным пофигизмом — в отличие от Европы, тут хватало немирных. Поэтому религиозные меньшинства (включая иудеев, чьи общины в Египте были куда больше левантийских), получили тот же статус, что и в Иерусалимском королевстве, слегка выиграли в налогообложении за счет исчезновения джиззьи (исламского спецналога на дозволенных иноверцев), но в целом их положение изменилось не сильно — лояльно к ним, за редкими случаями, и в халифате относились.

* * *

С мусульманами вышло иначе. В Египте большинство населения все еще оставалось христианским, став таковым задолго до крещения предков короля Амори I и действующего римского папы и исповедуя коптскую версию учения, о чем ниже. Но города красноморского побережья были давно и плотно исламизированы. Торговля от Занзибара до Индии, а в ряде случаев и далее, шла на базе мусульманского права, обычаев и общения, так что ислам давал тут очевидные преимущества и изменение ситуации не просматривалось. Форпосты ордена Госпитальеров дела не меняли, в глобальный торговый оборот входя довольно условно и в сравнительно малых объемах. Потому регион остался компактным мусульманским анклавом под властью короны, с местным самоуправлением по привычным законам и традиционными податями, по опыту Дамаска.

Мармарийское княжество в западном приграничье тоже населяли в основном мусульмане, но число жителей там всегда было невелико, а за время жестокой порубежной свары большинство местных разбежалось или погибло. Требовались трудовые резервы.

Поскольку египетские феллахи селиться в этих гиблых краях напрочь отказывались, Рене Мармарийский внес вклад в оживление Средиземноморской торговли, начав закупки у генуэзцев партий рабов из Причерноморья. Невольников сначала "сажали на землю" сервами (крепостными), но в условиях "сражающейся пустыни" затея эта быстро провалилась. Серв при набеге берберов нес те же риски, что и его сеньор, участвовал в их отражении, а на время затишья и частого отсутствия дружинников оставался единицей самообороны, требующей вооружения, обучения и широкой самостоятельности. Прямое принуждение к труду работало слабо, и князь со временем пришел к созданию лайт-версии мамлюков или "боевых колонов", в очередном "казацком" варианте. Невольники приписывались к сеньору (князю или его вассалу), занимались крестьянским трудом без права выезда из феода, но в пределах лена получали вольную с небольшими ограничениями и место в боевом расписании. Статус этих колонов со временем рос, а для отличившихся в бою, переход в армейский штат на практике оказался открыт — людей, напомню, не хватало. Со временем именно потомки этих рабов стали основным населением княжества, сделав домен наиболее латинизированным — живой товар крестили партиями, вряд ли интересуясь личным мнением, а у уже крещенных выбора обряда не существовало. Так что к середине XIII века число приверженцев римской церкви в Мармарике приближалось к 100 %. Убыль колонов оказалась куда меньше, чем в боевых частях, но тоже немалой, виной чему не только берберы, но и непривычный климат. Потому поставки рабов продолжались до середины XIII века, слегка оживив экономику Причерноморья и Генуи.

* * *

Нижний Египет исламизирован был куда меньше, завоевание тут прошло довольно легко. Былую элиту сменила латинская, но в городах население осталось в немалой доле мусульманским, кроме Александрии, после падения немалой части прежнего населения лишившейся и ставшей в основном христианским городом. В Каире процент мусульман остался значительным, причем поначалу туда стекались безработные бойцы халифа, визирей и эмиров, а первые месяцы нового режима, с лишением мусульман привилегий и возвышением иноверцев, породили протестные настроения. Уже в конце 1164 года, в столице, как упоминалось, случился бунт. Он был плохо организован, не имел внятной цели и толковых лидеров, подавили его быстро, а уцелевших протестующих из города изгнали. Оставшиеся мусульмане успокоились, но риск повторения выступлений оставался, хотя король ввел те же порядки, что и в старых владениях, признав право мусульман жить по своим обычаям в обмен на лояльность.

В остальной части региона, первые годы мусульман часто изгоняли и разоряли. Причиной послужили события в столице, стремление коптов отыграться на бывших привилегированных соседях, отсутствие у многих новых сеньоров, только прибывших из Европы, опыта взаимодействия с иноверцами. Но главное — отсутствие близкого врага. В Леванте, первые годы после падения Иерусалима, жесткость с подданными-иноверцами увеличивала риск удара в спину при постоянном натиске противника, либо эмиграции податного населения, граница проходила недалеко. И это диктовало заигрывание с населением покоренных земель. В Египте (кроме красноморского района) эти сдерживающие факторы отсутствовали. Противник далеко, а бежать особо некуда — не в пустыню же к берберам, и не в давно латинский Левант.

На притеснения мусульмане ответили многочисленными бунтами, разрозненными, плохо подготовленными и не поддержанными коптским населением. Выступления привычно давили собственные феодалы, изредка запрашивая поддержку соседей и при полном одобрении коптов, получавших активы мусульман. Как ранее упоминалось, в исламском мире местное самоуправление развивалось слабо, коммуны не оформились, и сыграл еще один фактор. В Египет сразу после завоевания потянулись не только европейцы, но и левантийцы, из прежних латинских владений. Разумеется, христиане — греческого обряда и монофизиты. В новых краях они стремились завладеть активами покоренного населения, в первую очередь как раз нехристианского. Это увеличивало возмущение местных, но оказалось выгодно не только прямым бенефициарам, а и феодалам, с которыми жители Леванта давно научились находить общий язык. Переселенцы стали опорой франков, а помимо материальных приобретений, фактически получили еще и статус "латинян", сходный с европейскими иммигрантами. В условиях Латинского королевства, это выводило греков, армян и сирийцев в высший класс общества. Франки, конечно, внутри себя имели немало уровней, но, как ранее разбиралось, все они стояли выше местных христиан и иноверцев, а латинянин третьего сословия на практике являлся здесь низшим слоем сословия второго и кандидатом в рыцари.

Мусульманские восстания продолжались в Нижнем Египте лет десять, заняв местных франков, но помощи со стороны почти не требуя. Выделился лишь бунт в Танте в 1166 году, когда мятежники смогли захватить город и на подавление пришлось собирать ополчение с окрестных феодов и из Александрии, но и тот продлился менее года.

В Верхнем Египте копты преобладали, а завоевание шло последовательно, с осадами и штурмами городов, сражениями с отрядами эмиров и засадами на дорогах. Потому активные сторонники ислама погибли под мечами захватчиков в процессе, а латиняне пришли в регион с пониманием выгод торговли и ремесла и уцелевший слой городских мусульман практически сразу получил "иерусалимский статус" и программу "самоуправление общины в обмен на лояльность". Гонений на иноверцев здесь практически не случилось, в том числе по наличию нескольких крупных и конкурирующих за активное население доменов.

* * *

Спор о Александрийском патриархате, оказался куда сложнее. Проблема заключалась в версии христианского учения большинства населения. Собственно, изначально "копт" — это коренной египтянин, исповедующий местную, не халкидонскую разновидность христианства, возникшую в результате раскола после Халкидонского собора. Довольно распространенный вариант этно-религиозного общества, возникший при слиянии нации и религии до степени смешения, а потом кристаллизовавшийся под властью иноверцев, в нашем случае мусульман.

Фатимиды знали толк в колонизации и при них копты занимали нишу крестьян, реже — ремесленников и низшего чиновничества. В армии и торговле их практически не имелось. Первое считалось делом мусульман и мамлюков, купцами становились и иноверцы — но из меньшинств. Копты массово проникали в низы гражданской службы, в силу своей многочисленности и отсутствия интереса к этому занятию у образованных мусульман составив немалую часть аппарата. Ситуацию это несколько выравнивало, но последние годы, в связи с обвинениями в поддержке враждебных халифату христиан, послужило поводом для гонений. Своей элиты, кроме церковной, копты к падению Фатимидов не имели, боевых структур тоже.

К XII веку существовали две Александрийские патриархии.

Греческая (мелькитская), признавала Халкидонский собор и на то время подчинялась Константинополю, где назначались патриархи, чаще всего проживающие в Византии. Сторонников в Египте эта версия имела немного, лишь небольшие общины в портах Средиземного моря.

Расхождения церквей Рима с Константинополем, напомню, всерьез воспринимались пока только самими иерархами с окружением, василевсом и теологами-теоретиками. Остальные продолжали считать Римскую и Греческую церкви единой организацией, с нормальным феодальным внутренним спором. Во взаимном анафемствовании (тем более, век назад), для XI-XII веков ничего экстраординарного не было. Во время войн за инвеституру, "наследство Матильды" и прочих распрей гвельфов с гибеллинами, не раз одновременно существовало несколько обменивающихся анафемами Римских пап, регулярно отлучались германские епископы из сторонников императоров Запада, на сеньоров поменьше интердикт накладывался по самым разным поводам, а уж угрозу таковым слышал практически каждый крупный феодал. Византийская схема главенства василевса над патриархом, мало чем отличалась от расклада в связке "Германский император — папа Римский" еще пару веков назад. О чем не просто помнили, гибеллины именно за такую формулу и воевали уже второй век с понтификами. Для тогдашнего понимающего человека, неважно даже из какого сословия, Византия выглядела страной, где победили идеи гибеллинов, не более. Тонкости религиозных расхождений и знали не все, а уж погружаться в них и вовсе стремились совсем немногие. Позиция императора Византии, не желающего признавать власть Церкви над светским монархом, новизны не несла и находила понимание, хоть и не всеми одобрялась. Поэтому для того периода, раздел на католиков и православных еще сугубое забегание вперед.

* * *

С церквями, не признавшими Халкидонский собор, раскол существовал много веков. Копты Халкидон не признали, отчего с Римом и Константинополем они много веков назад обменялись анафемами и пребывали в схизме (расколе), считая друг друга еретиками. Сходясь в этом с другими известными латинянам Заморья монофизитами из Армянской и Яковитской (сирийской) церквей, и отличаясь лишь небольшими трактовками теологии и традициями. За годы автономного существования, тут сформировались свои обычаи (обрезания, например), что при столкновении с франками вызвало взаимное непонимание. Копты ушли от привычной Риму традиции дальше армян и сирийцев, но при этом их община и под властью ислама насчитывала миллионы прихожан, отчего сохраняла уверенность в своей правоте и неприятие сделок с еретиками.