— То-есть, вы хотели сказать, что Ярчика приняли за меня?
— Этого нельзя исключать. Скажите, а кто знал, что вы идете на сеанс?
— Билетерша, молодежь на крыльце, люди в фойе. Наконец, могли проследить.
— Парикмахер не знал?
— Нет, он же меня и уболтал. Кстати, там же столбы с фонарями стоят. Если есть словесный портрет... может, я этого человека раньше видел?
— Да. стрелявшего разглядели. Он был в маске Фантомаса.
— Как романтично...
— Вышел из темноты, три раза выстрелил в спину Ярчику и скрылся. Конечно, это мог быть сумасшедший; он возомнил себя великим преступником и выбрал случайную жертву, чтобы показать миру свою неуловимость, или проверить ее. Возможно, у господина Ярчика есть враги, о которых он не подозревает или предпочитает молчать. Во всяком случае, вы должны быть в курсе. Как говорил старик Гораций, кого предупредили, тот при оружии.
8. Очередная глава для фанатов WoT.
Когда Виктор вернулся на свое место, там его уже ждал Бахрушев.
— Контрразведка проверяет? Не обращайте внимания, у них такая служба. А у меня для вас новость: фактически решен вопрос о строительстве нового завода стального литья за Хутором, и заводского поселка, который соединится с Бежицей! Вы не рады?
— Рад...а как же война?
— Война? Война, сударь мой, как раз и привлекает капиталы в это строительство. Понадобится много стали! Да, проект будущего поселка давно подготовлен; сегодня вечером его будут обсуждать в Общественном собрании, и вам непременно надо быть.
— Вечером? Вообще-то я хотел обдумать некоторые вещи проекта.
— Ваше присутствие понадобится там не меньше проекта. Не обязательно что-то говорить, просто посидите до конца, и можете думать о чем угодно. Там будут кое-какие лица, надо будет вас им показать издали. Представлять друг другу вас пока преждевременно, вот потом... ну, в этом положитесь на меня.
Оригинально, подумал Виктор, вслед за загадочным покушением на Ярчика меня засветят в том же самом Общественном собрании. Даже в ущерб танку, вместо того, чтобы дневать и ночевать в КБ. Или это приказ капитана? Под пули подставить? Хотя, если покушавшийся не дурак, вряд ли он повторит то же самое в том же месте на следующий день. Нужно осмотреть, приглядеться, сделать вывод из ошибок и сменить тактику. Или вообще что-то другое. Надо сесть сзади... Нет, лучше стать у стены, раз уж это импровизация, так, чтобы рядом никого. Не хватало тут укола зонтиком.
— Но проект не запускайте. Какие сейчас трудности? Кстати, у вас почему-то места механика сдвинуто влево.
— Пространство для стрелка-радиста. Больше всего огорчает отсутствие радиотелефонной связи.
— Серьезно? — Бахрушев удивленно посмотрел на Виктора в упор. — Понимаю, вы энтузиаст слабых токов, но...
— В бою это очень серьезно, особенно для таких дорогих. Но это уже для модернизации этак в двадцать восьмом.
— Далеко заглядываете.
— Полагаю, бронеход еще не устареет, а модернизация обойдется дешевле новых. А трудность основная вот в чем. Я тут проанализировал материалы по авиационным двигателям — кроме невысокого моторесурса, они на наземных машинах будут часто загораться. Даже не в бою. Я, конечно, предусмотрел охлаждение, поддон с отверстием для слива скапливающегося масла и топлива, но это не гарантирует. Нужен автоматический огнетушитель.
— Пеногоны?
— Газовый. Вот здесь ставятся баллоны со смесью — две трети бромистого этила, треть углекислоты. При перегорании пластинки датчика, или если просто дернуть за цепь, срабатывают пиропатроны, и газ распыляется в двигательном, вытесняя кислород и пары бензина, и охлаждая место пожара. Пиропатроны срабатывают с задержкой в пять секунд, чтобы автомат заглушил мотор и охлаждение. Если одного баллона не хватит, или неисправен, экипаж вручную приводит в действие следующий. Личному составу надо дать изолирующие газовые маски, иначе поотравятся. Устройство маски с регенеративным патроном я тоже описал.
Бахрушев пожал плечами.
— Недурственно, недурственно... Но не оставим ли мы наших хирургов и зубных врачей без наркоза? Хотя — это же спрос, надо строить химический заводик. Это все запатентовано? Ладно, не отвлекайтесь, я сам поручу проверить. Условия те же, вы не против?
— Нет. Да, и еще — пусть тогда на заводе знают, что я изобретаю моментальный огнетушитель, устройство и ход работ — коммерческая тайна.
— Эх, Виктор Сергеевич! Шило в мешке не утаите. Начнем делать опытную машину — вылезет.
— Назовем ее "танк". Ну, как танк-паровоз. Это и будет фигурировать в заказах смежников.
— Ну-у... — вскинул брови шеф, — этак вы скоро в товарищи Брусникина пройдете.
— Совершенно не претендую на авторство этой идеи. Зачем распыляться? Дадим капитану скорее стать майором.
"Так", сказал себе Виктор, снова уединившись с карандашом и бумагой, "теперь трансмиссия. Жуткая проблема — надежность трансмиссии, удобство переключения передач, вплоть до тридцатьчетверок и КВ. Да еще и без своего подшипникового производства. Вот он и припрыгал, белый северный пушной зверек... А так все хорошо начиналось, в это все почти поверили, и я тоже".
В окно полез дым от проходящего мимо паровоза. Виктор встал и захлопнул форточку, опередив коллегу. Чтобы успокоиться, взял в руке первую попавшуюся папку из подборки информации, и...
"Планетарная, да еще на опорах скольжения? В России? На лицензионном Форде?"
Мысль лихорадочно заработала, устанавливая логические связи. Планетарной называлась коробка скоростей, в которой вращение передается не просто с одной шестерни на другую, а сразу через несколько, которые вращаются вокруг центральной, как планеты вокруг Солнца, по-братски разделяя между собой тяжелые нагрузки. И еще — для переключения скоростей шестерни в такой передаче вовсе не надо зацеплять и расцеплять, а достаточно тормозить одни и освобождать другие. Но зубчатых колес в ней в несколько раз больше.
"С какого бодуна это на Жестянке Лиззи? Она же должна быть проще! Ну да, проще. Судя по допускам, старик Форд как раз ее впиндюрил, потому что роликовые — это дорого, а точность шестерен при этих паровозных буксах смысла не имеет. Брутфорс, грубая сила. Раз не можем точно — делаем запас по нагрузочной способности, а планетарка как раз для того и подходит. Эврика! Эв-ри-ка! Все, все, планетарная КПП, а заодно и механизмы поворота. Любой чайник будет водить, и не поломает. Тут же у них, блин, даже трактористов нема".
— Константин Павлович, — обратился он к Самонову, — а как у нас на заводе с парком зуборезных станков?
— В общем неплохо. Есть делительные и шарошечные машины. Также аппараты для токарных станков. Специально для бронеходов завод купил автомат Брауна и Шарпа.
— Шарошка — это фреза? Все, все понял... То-есть, методом копирования. Внутренние зубья можно резать?
— Ну, так Браун и Шарп может. До осени еще в запас поставят машины. Это ж дело перспективное — вон, Общество локти кусает, что заказ на пятитонные грузовики Пузырев перехватил, из кустарной мастерской — да в магнаты.
— Пятитонные?
— Ну да, возить бронеходы при перебросках войск. А что за проблемы?
— Хочется до осени дать серию хотя бы для войсковых испытаний. С учетом того, что в начальный период не будет крупных наступательных операций.
— Тоже верите, что будет?
— Тоже хочу, чтобы не было. Может, получат по сусалам и ограничатся масштабным пограничным инцидентом.
— Вряд ли. Кайзер хочет Польшу, Ревель, Вильно и все южные губернии чуть не до Волги. Говорил как-то с человеком, он недавно из Гамбурга, рассказывал, что там жуткий антирусский шовинизм и вообще антиславянский. Русские уезжают. Каждый день в каждой газете нас выставляют, как диких азиатов, как главных виновников их кровавой революции — "русские агенты, русские деньги". В каждой пивной говорят об объединении нации, о вожде, который поведет на восток. Немцами движет озлобление: у кого-то революционеры убили отца, сына или брата, у кого-то в семье погибшие революционеры и теперь они считают, что это из-за обмана русских; вся эта ненависть накачивается, как вода в паровозный котел, разогревается властями и ищет выхода в бессмысленной и свирепой войне с нами. Не думаю, чтобы эту массу, пропитанную, как губка, тихой яростью, удастся легко остановить. То же самое в Австро-Венгрии, где считают Россию виновницей восстания восточных сепаратистов. Турция хочет вернуть Крым, который, собственно, ей никогда не принадлежал, и, вероятно, примет участие в кампании.
"М-да, производительность надо повышать. Максимально унифицируем колеса, делаем составные венцы, венцы режем по нескольку в пакете. Хоть какая-то экономия."
...Фойе Общественного собрания еще хранило обстановку залы крахтовского особняка: штофные обои, поделенные лакированными рейками бордюров на большие квадраты, легкие бра-пятисвечники, огромная бронзовая люстра с электрическими плафонами и начищенный паркет, словно застыли в ожидании бала. По стенам были расставлены ряды легких и скромных гнутых стульев с жесткими спинками и сиденьями; того же стиля диванчик стоял между двух дверей, прямо под овальным портретом княгини Тенишевой, открывшей для народа этот уютный уголок. За одной из дверей Виктор увидел стеллажи библиотеки.
Публика в Собрании оказалась пестрой, но солидной. Инженеры, управляющие и дельцы были одеты без шика, словно собрались на службу; Виктор заметил, как один из богачей скромно прятал золотую цепочку часов, застегивая смокинг. Чиновники и офицеры были не при параде. Зато рабочие, похоже, надели, как на праздник лучшие пиджаки и вышитые рубахи; входя в Собрание, они долго оттирали припрятанными в карманах тряпочками пылинки с начищенных сапог и ботинок. Бывший особняк уволенного управляющего стал той нейтральной территорией, где исчезали грани сословий и социальных слоев; нравилось это кому или нет, но это уже стало жизнью. То, что здесь собирались решать, касалось и мастеровых, и хозяев.
Женщин среди публики было явное меньшинство, причем относились они большей частью к семьям служащих; жен мастеровых связывал по рукам и ногам тяжелый домашний быт, а супруги бизнесменов в большинстве своем передоверили решение проблемы сильному полу. В то же время те немногие, что пришли, не кучковались по углам своими дамскими кружками, а, рассеявшись в толпе, тут же стали центрами внимания и горячих споров — о будущем поселка, разумеется. Феминизм, обходясь без скандальных акций, уверенно, ход за ходом, занимал выигрышную позицию.
Виктор подошел к дивану. С портрета на него глядело чуть задумчивое лицо молодой женщины, миловидной, но черты его все же не были настолько правильны, чтобы женщину можно было отнести к числу красавиц; оно, при внешней простоте, скорее, было озарено каким-то внутренним светом. Женщина казалась чуть удивленной и грустной; короткие и мелкие темные локоны придавали княгине сходство с античными статуями Летнего Сада.
Что же все-таки двигало этой женщиной, подумал Виктор. С первого взгляда можно было подумать, что княгиня и была выражением настоящего дворянского благородства, обретенного воспитанием и жизнью в кругу знатной и честной семьи. Но это было не так; Мария Клавдиевна хоть и выросла в богатом доме, но в атмосфере одиночества, прохладного отношения к ней со стороны и родовитого отчима и собственной матери; няни и гувернантки требовали от ребенка лишь послушания. Ранний первый брак не принес счастья; Мария с ребенком уехала в Париж, где стала актрисой. Вернувшись в Россию в бальзаковском возрасте, она встретила своего второго мужа, человека уже пожилого, но богатого; впрочем, князь Тенишев тоже начинал свою карьеру с нуля, с грошовой должности железнодорожного техника и к пятому десятку лет создал огромное состояние за счет своей фантастической энергии, предприимчивости и знаний. Как и Мария, он тоже слыл меценатом; несмотря на разницу в возрасте, в их семье соединились две родственные души, которые понимали жизнь и чувствовали себя в долгу перед тысячами людей, трудом которых было создано их благополучие.
"Мог ли в России состояться иной капитализм?" — спросил себя Виктор, и тут же сам себе ответил: "Мог. Мог, если бы общественный механизм выбирал и подымал вверх таких, как Тенишевы, разоряя и лишая надежд всяких уродов, которые делают деньги на рабской зависимости персонала от себя, на разделении доходов себе, а убытков — государству, и которые готовы продать Россию в любом количестве любому покупателю. Но когда экономике дают развиваться совершенно свободно, почему-то у последних шансов гораздо выше. Свобода — это экономическая болезнь? Глупость какая-то. Этак и до идей Альтеншлоссера из вечного рейха докатишься. Должен быть какой-то ответ, какой-то выход... "
— О, я вижу, еще минуту и вас похитит наша легендарная личность! — произнес кто-то над его ухом и слегка тронул за плечо.
Виктор повернулся налево: перед ним стояла мадемуазель Ковач-Суон под неизменной вуалью, а рядом с ней высокий седоватый мужчина лет под сорок, в светлой пиджачной паре из английского сукна.
— Господа, знакомьтесь. Это Виктор Сергеевич Еремин, специалист пожарного дела. А это, наоборот, специалист огненного дела, технолог по литью, Ярчик Иван Бенедиктович. Вы у нас теперь два самых загадочных человека в Бежице, и было бы странным, если бы вас не свели друг с другом.
9. Время черного передела.
— Собственно, во мне ничего загадочного, — сказал Виктор после церемоний приветствия, — обычный изобретатель, и не совсем удачливый. Меня спасает то, что я стараюсь никогда не копаться в прошлом.
— Не надо скромничать, — тут же возразила Анюта, — о вашем появлении из воздуха перед машиной уже сообщили газеты.
"Написал-таки, папарацци хренов."
— Господи, обычная газетная выдумка ради тиража. Издателям хочется есть.
— А теперь они пишут о том, что Ивана Бенедиктовича преследует Фантомас.
— Пожалуй, я соглашусь с Виктор Сергеевичем, — промолвил Ярчик. — Ей-богу, просто неприятная случайность, о которой хотелось бы забыть.
— Слушайте, народ уже в зал проходит. Идемте места занимать.
"Значит, сядем вместе. Вежливо отказаться? Или наоборот — никто не рискнет ухлопать рядом со знаменитостью? Вообще, какие у местных киллеров возможности? Вряд ли у них контактные яды замедленного действия, это же не ЦРУ. Конечно, могут прислать из УРУ, и из другой реальности, но это уж совсем круто. Рискнуть, что ли? По крайней мере, ясно будет."
— Вы уже знаете, что губкомиссариат поддержал инициативу Марии Клавдиевны о создании в губернии образцовых коллективных имений со школами народных промыслов? Грядет время, когда Россия будет торговать в Европе не зерном и нефтью, а художественными эмалями и первоклассными машинами, созданными русским гением. Помяните мое слово, быть княгине во главе Роскомкультуры...
В зале стояли ряды жестких стульев с поворотными сиденьями, как в кинотеатре; часть публики не уместилась и стояла у стен.
— Господа, я сяду между вами, — решительно заявила Анюта, — а то вы будете всю дорогу обсуждать бессемеровский процесс. Все, тише, начинают!
