— Не уподобляйся Блоку, — коротко вздохнула девушка.
— Увы, я не Блок. Даже близко не похож. Да и стихов не пишу. Зато я много об этом размышлял, но!..
— Давай выпьем, — перебила она меня.
Я разлил шампанское по фужерам. Настя взяла из вазочки по кусочку шоколада и бросила их в бокалы.
— Видишь, как быстро кружится кубик шоколада? — спросила она, рассматривая на свет вино. — То стремительно взмывает ввысь, то, отяжелев от сытости, камнем падает вниз. Но восходящие потоки подхватывают его, не позволяя замереть в неподвижности, и всё начинается сначала. Жизнь в движении!.. Однако с каждым подъёмом и падением кубик истончается, тает.
— Вижу.
— Вот так и наша жизнь. Она постоянно движется. Движется с ускорением. То, взлетая, то опадая. При взлёте мы учимся, а падение означает, что урок не пройден, экзамен не принят. И чем дольше это продолжается, тем меньше шансов остаётся. Истощается энергетический запас. Всё имеет своё начало и конец. Главное вовремя понять, осознать себя, свои поступки. И чем раньше это произойдёт, тем больше шансов не ошибиться. Но участь плитки шоколада предрешена. Она не может покинуть среду, в которую её поместили. Она может только раствориться в ней. Подавляющее большинство людей довольствуются участью плитки шоколада в шампанском. Но у человека есть шанс. И он даётся только один раз в жизни. Разорвать замкнутый круг. Вырваться на свободу. Полюбить и понять, что любишь. Любишь по-настоящему. Любишь бескорыстно, безответно, не требуя ничего взамен, кроме дозволения любить. Любишь, потому, что любишь. И этим всё сказано. Вот он, истинный смысл жизни на матушке-земле — _Л_Ю_Б_И_Т_Ь_. Ты понял?! Я поняла. Может быть, это положение длилось бы ещё долго, но ты уезжаешь, уезжаешь навсегда. Мы с тобой больше никогда в жизни не встретимся. Никогда... Понимаешь? Н_и_к_о_г_д_а_!
— Ну, ты преувеличиваешь. Откуда ты можешь знать? В нашей жизни всё знает лишь господь Бог. Да и то я сомневаюсь, чтобы он интересовался судьбой каких-то двух человеческих особей. У него и без нас забот хватает.
— Дурачок ты, — без обиды сказала девушка. — Я душой чувствую. Сердцем. Мне не нужно знать, чего там думает Творец, потому что он наделил меня сердцем, любящим сердцем, которое никогда не ошибается. Знание — это жизнь. А жизнь нельзя уместить ни в какие рамки.
— Ты, как Кассандра, пророчишь беду, — грустно улыбнулся я.
— Увы. Я не пророчу. Я просто знаю. Можешь верить, а можешь не верить. Пройдёт немного времени, и мы с тобой окажемся в разных странах, за тремя границами. И вспоминать меня ты будешь, лишь сравнивая с другими женщинами. Признавая моё, не только первенство, но и превосходство перед ними. Однако вернуться ты и не подумаешь. И я не осуждаю тебя за это. Я осознаю, что ты сейчас меня не понимаешь. Ты мне и веришь, и не веришь. Я, как и ты, не желаю прибегать к насилию, не обрекаю тебя на предательство. В твоём понимании, конечно. Решай сам, верить мне или нет. Только помни, это не только мой, но и твой, шанс.
— А как же?.. — я смутился, и, видимо, покраснел.
— Честь?! — договорила она.
— Да. Ведь это...
— Это для вас, мужчин, честь имеет, вернее, имела, огромное значение. Мы, женщины, относимся к этому проще. Особенно в последнее время. Не за горами времена, когда честь будет не в чести, — она саркастически усмехнулась игре слов. — Женщины любят душой, мужчины телом... — Она вздохнула. — Когда-то давно девичья честь была наделена огромным значением. Нынче девчонки торопятся избавиться от неё, как от помехи. Может быть, в будущем всё вернётся на круги своя, не знаю, но сейчас это не имеет никакой ценности. Однако для тебя, как, впрочем, и для меня, это очень значимый момент. Может быть, для меня даже больше, но не будем уподобляться базарным торговкам, сравнивая несравнимое. Наши оценки разные. Так вот, я приняла решение, и оно бесповоротно. Я беру всю ответственность за свой поступок на себя. И это моё решение. Ты лишь можешь присоединиться к нему. В одной умной книжке я прочла: "Причина страданий девственницы в ней самой, что ей надо проверить, действительно ли она уверена теперь в правильности того пути целомудрия, который сама — добровольно избрала. Что надо для себя ясно решить вопрос, идёт ли она путём радостной любви, желая найти освобождение. Или она избрала целомудрие только лишь потому, что любимый не может быть ей мужем? Если девушка идёт путём отречения и отказа, ограничения и отрицания вместо утверждения жизни, где, любя, побеждают и творят в радости, — она не дойдёт туда, где сможет слиться в труде и творчестве со своим возлюбленным". Решай.
— М-м-м... — попытался возразить я.
— Не мычи! — улыбнулась девушка. — Тебе это не к лицу.
— Но ты не оставляешь мне выбора! Так нельзя! — с трудом выдавил я.
— Право выбора всегда есть. Ты можешь уйти. Я тебя не держу. Но если ты понял хоть десятую долю того, чего я тут тебе наговорила, ты подумаешь. Очень хорошо подумаешь. Ведь уйти — не есть решение возникшей проблемы.
— Ты считаешь это проблемой?
— Нет. Ты не понял. Проблема в тебе самом. Твои барьеры, твоё искажённое представление о мире. Твои нравственные нормы и есть твоя проблема. Едкий яд условностей, овладевающий людьми благодаря средствам массовой информации, теперь уже не является привилегией только больших городов, как шелуха именно тех толп народа и его суеты, среди которых живёт человек, ищущий раскрепощения. Не надо путаться в понятиях. Не то важно, что ты ищешь, но важно, чего ты ищешь и как ты ищешь. Я просто знаю, что у меня, как и у тебя, больше никогда в жизни подобного не случится. Это наш единственный шанс. Я не знаю, что меня толкает на этот поступок, но я точно знаю, что он правильный и единственно верный. Последний в этой жизни... И я не знаю... Не нахожу больше доводов... Доказательств своей правоты. У меня остаётся лишь один, единственный способ убедить тебя.
— Но почему обязательно нужен... Нужна...
— Ты хочешь сказать постель? Секс?
— Да.
— А как тебе ещё можно объяснить то, что видно невооружённым глазом любому прохожему?
— Но-о...
— Это последнее, что у меня осталось. Потом будет только время. Только оно сможет растолковать тебе то, чего я не сумела объяснить и чего ты не сумел понять сегодня.
— А если всё-таки смогу?
— Тогда это будет чудо! Настоящее чудо. И я не осмелюсь даже предположить, что случится после...
— То есть.
— Не спрашивай. Я не смогу тебе ответить. У меня нет таких слов.
— Но ведь это животный инстинкт?! — наконец-то разродился я.
— Не думаю. Наверное, это всё же естественное состояние двух любящих сердец. Доступный и понятный каждому живущему на земле, не требующий никаких дополнительных объяснений, поступок. Что-то вроде последней стадии. Финиш всему. Результатом обычно является рождение ребёнка. Но что-то мне подсказывает, что это есть последний акт определения двух половинок одного целого. Я не могу тебе объяснить всего, потому что сама в этом ещё не разобралась, но я верю всевышнему. Он не ошибается.
— А ты... Ты уверена, что не ошибаешься?
— Абсолютно. И доказательством этому будет сегодняшняя ночь.
— Настенька. Прости, но ведь тебе ещё и восемнадцати нет, — сделал я последнюю неуклюжую попытку понять происходящее.
— И что? — не поняла девушка.
— Ты говоришь, как умудрённая жизнью женщина. У тебя вся жизнь впереди. Ты ещё встретишь своего суженого. Как ты ему в глаза смотреть будешь? Что ты детям своим скажешь?
— Ну, — усмехнулась она. — Детям об этом знать нет никакой необходимости. А мужа или кого-либо ещё у меня просто-напросто никогда не будет. Все мужчины земли мне без надобности. Мне нужен только один. И этот один — ты! Пойми, ты будешь первым и единственным. Мне больше никто, поверь, никто не нужен.
— Зачем ты обрекаешь себя на такое жуткое испытание?! — ужаснулся я.
— Потому что это и есть цель моей жизни. Мой урок на этой земле. Моё понимание любви. Самая большая ценность. И пусть тебя не мучают угрызения совести. Я знаю, что сегодня я невеста, завтра — не поймёшь кто: то ли жена, то ли вдова, а послезавтра — мать одна ночка. Знаю... Знаю, что будут злословить. Знаю, что будут поливать грязью, но я к этому готова. Я сознательно иду на это. Иду ради высшей любви.
— А если всё-таки ошибёшься?
— Не ошибусь, — покачала головкой девушка.
— Не понимаю, — искренне пожаловался я.
— А ты и не пробуй. Твоё время понимания любви ещё не пришло. Твой путь — для людей, для толпы, среди неизменной суеты. Не ищи мест уединения и отдохновения. Не думай, что дух художника-мыслителя — а истинный художник всегда таков — зависит от его физического или материального благополучия. Не соки тела и земных благ питают дух творящего. Только проникая в великую тайну любви, может постичь человек, как раскрывается в его духе тот или иной аспект Любви, в нём живущей.
Я смотрел на эту удивительную девчонку и думал, какой же я всё-таки дурак. Как мне далеко до её понимания жизни. До её искажённого представления любви. Или не искажённого?..
— Я тебя не понимаю, но я верю тебе. Это очень трудно... Поверить в то, что ты говоришь, но у меня нет другого выбора. Либо верить, либо не верить. Совершить или не совершить непоправимую ошибку или, наоборот, чудо. Пусть жизнь рассудит. Я верю другу — и это главное.
— Спасибо, — тихо, очень тихо поблагодарила Настенька.
Она подошла ко мне, положила свои тонкие руки пианистки мне на плечи, заглянула в глаза.
— Я люблю тебя, только тебя одного! И клянусь любить до конца дней своих! — она слегка приподнялась на цыпочки, и мы поцеловались.
Отпустив девушку из своих неуклюжих объятий, я повернулся к столу и разлил остатки шампанского.
— Значит, и в церковь на чужое венчание ты меня специально водила?
— Да, — призналась она. — Это было тайное венчание.
— Странно всё это, — пожевал я губами.
— Ты не волнуйся. Тебя это ни к чему не обязывает. — Поспешила успокоить мою совесть девушка.
— Ты за мою совесть не беспокойся. Ответственность должна быть обоюдной. Ты приняла решение, сообщила о нём мне, и я тоже приму своё. Оно для меня очень, очень трудное.
— Будет ли мне дозволено ознакомиться с ним? — опустив взгляд, осторожно поинтересовалась девушка.
— Настенька, позволь этот тост поднять за тебя! За твою непоколебимую веру в любовь! Ту, в которую веришь ты. Я очень надеюсь, что смогу тебя понять. Пусть не сейчас, пусть завтра, послезавтра, но обязательно понять. И тогда я тебя, во что бы то ни стало, разыщу. Честное слово, разыщу! Чего бы это мне не стоило. Веришь?
— Верю, — ответила Настенька, поднимая бокал. — Но позволь всё же выпить не за меня, а за настоящую, вечную любовь! За нас!!!
Мы стояли у ночного окна, слившись друг с другом в нежном объятии. Слегка наклонившись, я извлёк из футлярчика обручальное кольцо и надел его на безымянный пальчик самой прекрасной, самой милой, самой удивительной девушки во вселенной.
— Жаль, что для меня нет кольца, — посетовал я.
— Ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься, так как твоё кольцо отныне будет с тобой. Всегда, где бы ты ни был, чего бы ты не делал. Только поймёшь ты это не сегодня.
— Спасибо тебе, милое моё сердечко! — поблагодарил я, целуя девушку.
— Помнишь, как в песне поётся? — спросила Настенька, и, не дожидаясь ответа, тихо-тихо запела:
"Будут звёзды вам казаться близкими.
Будет в сердце музыка весенняя.
А ещё неплохо, коль окажется
Первая любовь — она последняя".
И звёзды приблизились, опустились на землю и вошли в наш дом, в свадебную комнату, навсегда поселившись в глазах Девушки из Вечности!!!
"Добрый сказочник много видывал,
Тот, что первую сказку выдумал.
И, когда нам тяжело в были -небыли,
Подставляют нам крыло гуси-лебеди".
Михаил Танич
Перстень познания
Солнца не было, но всё равно было светло, как в белые ночи заполярья. Бескрайний океан волн раскинулся у моих ног. Насколько хватало глаз, повсюду горбатились волны. Пустынный, голый берег простирался в обе стороны за горизонт. В небе не было ни одной птицы. Над самой водой лилась странная музыка из набора различных звуков. Они не были неприятны, но и не складывались в привычную слуху мелодию. В ней чувствовалось дыхание космоса. Вся округа была пропитана ощущением чего-то грандиозного, необъемлемого. Облака проплывали высоко над головой, поддерживая ритм, созданный великим океаном бытия. Шелест перекатывающейся морской гальки дополнял картину необыкновенной гармонии. Я зачарованно взирал на это чудо, не в силах оторвать взгляд от бегущих волн и прервать лейтмотив вселенной, проникающий в моё существо неземной симфонией. Потрясение было настолько велико, что описать его простыми словами было невозможно. Я был един с миром, и мир был мной. Я был каплей на гребне волны, и я был мировым пространством, окружающим всё: Прерывать это состояние совсем не хотелось. Наоборот. Хотелось, чтобы оно никогда не кончалось.
— Вам нравится? — услышал я в этом волшебном мире звуков и видений диссонирующий голос.
— Разве такое может кому-то не нравиться? — одними губами, чтобы не разрушить партитуру чуда, восхитился я.
— Но ведь в этом ничего удивительного нет. На земле всё это есть. Только люди не желают этого слышать.
— Слышать, или видеть? — Уточнил я.
— И то, и другое. — Ответили мне из-за спины. — Вам для подобного прослушивания необходимо отойти в мир иной. Но ведь стоит немного отдалиться от мест всеобщего обитания, и вы услышите то же самое.
— Нет. — Не согласился я. — Такое услышать на земле невозможно. Я чувствую, что здесь есть что-то такое, чего нет и не может быть у нас.
— Вы ошибаетесь. Здесь всё абсолютно идентично. Я даже больше скажу. Это всё взято с земли. Просто ваша натура настолько приблизилась к осознанию, настолько утончилась, точнее, повысилась чувствительность ко всему прекрасному, что вы стали в состоянии ощутить величие момента, в котором оказались, кстати, не по своей вине. Но это другой разговор.
— Вы говорите загадками, но мне говорить не хочется. Мне хочется слушать и ощущать. Давайте лучше помолчим, — предложил я.
— Никак не получится. Вам придётся оторваться от созерцания мироздания и заняться собственной судьбой.
— Не понял? О чём это вы?
— О вас, конечно, — ответил мне всё тот же голос.
— Но я не хочу... — захныкал я, как маленький, у которого отбирают любимую игрушку.
— Однако придётся это сделать, иначе вам никогда не увидеть своей стюардессы. — Громом с ясного неба раздалось у меня за спиной.
Последние слова одним махом сбросили чары неземной музыки. Я резко обернулся. В голове очень ярко, очень остро взмыло ощущение утраты. Передо мной стоял высокий юноша (по-другому я бы и не назвал его) и с высоты своего роста смотрел на меня снисходительным взглядом всезнающего человека.
— Простите, но я что-то не пойму, — начал я, пытаясь вспомнить, где это я и как тут оказался. — А вы кто?
