Белые искры снега

"Готова к завтрашнему дню, Малышка Бабаевна?", — спросил он, чувствуя себя бравым казаком, а Настю записав во враги честного народа. И тут же получил ответ от Мельниковой, которая, видимо, разбуженная пиликаньем мобильника, просто-напросто послала его в дальние заграничные края и велела никогда более не писать. Этот ответ заставил Яра довольно поухмыляться, как сова. Услышав зловещие смешки хозяина, в комнату поскребся сонный Сэт, и Яру пришлось открывать ему дверь. Сеттер удобно устроился в ногах парня, а тот, перевернувшись на другой бок, опять стал вспоминать Вана, Женю и тот самый июльский вечер, когда он сказал ей, что им лучше не общаться, после чего она вдруг стала встречаться с его другом. Мысли от этой ситуации опять перетекли к Насте. И именно с мыслями о ней — не слишком приятными, Ярослав и провалился в царство Морфея.

Обычно Яр не запоминал своих снов, в голове наутро, мог, наверное, воспроизвести только те, которые носили слишком уж личный характер, но то, что снилось ему в эту ночь, он отчётливо помнил на следующий день — помнил в самых мелких деталях. Более того, не мог забыть странного гнетущего чувства, что не покидало его с самой ночи.

Сначала Ярославу снилось, что он идет куда-то вдоль реки в неприятной полутьме мира, где почти нет цветов: все вокруг блеклое, мрачное и грязное, вроде бы и не страшное, но заставляющее холоднеть кончики пальцев. Вязкая, как серый кисель, река течет слева направо, а он идет по ее берегу против течения — справа налево. Идет обреченно, тяжелой поступью, не видя света и пугаясь низко опущенных корявых ветвей каких-то противных голых деревьев с изъеденной корой, которые то и дело пытаются задеть его, подцепить, уколоть. Яру казалось, что он идет так уже давным-давно, целую вечность и идти ему еще далеко-далеко, хотя ноги передвигаются все тяжелее и тяжелее. "Не могу больше", — подумал Ярослав устало, и как только эта мысль появилась в его гудящей голове, он вдруг упал — просто провалился сквозь сухую пыльную почву и полетел куда-то вниз с замирающим от дикого ветра и шума в ушах ветра. Время запуталось. Полет длился одновременно и долго, и коротко. Вот Яру кажется, что он еще летит, как опавший желтый тонкий лист дуба, летит, и летит, и летит, хватая ослабшими руками воздух... А вот он уже стоит на ногах, на твердой земле, в густой траве еще влажной от росы. Страх отступил. Мягкий ветерок треплет его волосы и приятно касается кожи. Аромат каких-то неведомых трав наполняет легкие. Чирикает где-то неподалеку звонкоголосая птица.

Он расправил плечи.

Краски вернулись, стали теплыми, дружелюбными, яркими — они ласкали взгляд Яра, как и нежно-желтое солнце, медленно, с достоинством поднимающееся над горизонтом. Ярослав полной грудью вдохнул свежий, только что проснувшийся после темной ночи горьковатый от трав воздух, с удивлением оглядываясь вокруг. Он стоял в широком чистом поле, под ясным голубым, с оранжевыми прожилками, небом, голыми ногами касаясь прохладной, не нагретой еще земли. Вдалеке, справа и слева от него вздымался могучий березовый лес, позади весело журчал-смеялся хрустальный ручей. Пока парень оглядывался, с изумлением ловя каждый звук, каждый оттенок красок природы, перед ним, метрах в двадцати, появилась женская фигура в белой, длинной, до ступней, рубахе с яркой красно-золотой вышивкой по рукавам, подолу и вороту, талию которой перехватывал алый мудреный пояс. Через плечо девушки была перекинута толстая русая коса, на лбу сиял обруч с височными кольцами, но вот лица незнакомки Ярослав так и не мог разглядеть, сколько не всматривался. Он не понимал, кто она такая, но почему-то знал, что она дорога ему, и он должен разглядеть ее лицо прежде, чем проснется. Зачем — тоже не понимал.

За спиной приближающейся к нему девушки в старинном славянском одеянии солнце вставало все выше и выше, и золотой обруч на ее лбу ослеплял Яра все больше и больше, хотя светило не могло отражаться в нем — оно было на востоке, а шла его обладательница к нему, Ярославу, на запад. В обруче незнакомки с русой косой словно жило второе, крохотное солнце, и слепило Яра, не давая разглядеть ее лица.

Ярослав облизал пересохшие губы.

К нему словно приближалось два светила — огромное, на небе, и крохотное, на челе девушки. И сколько бы болезненно щурившийся Яр не пытался увидеть ее лица, он так и не смог этого сделать. К тому же он заметил вдруг, что как бы таинственная девушка не шла к нему, она все равно находится далеко. Молодой человек попытался сам шагнуть к ней, но не смог этого сделать — некая невидимая сила удержала его, не разрешая сдвинуться с места.

Яр не мог представить, что так и не увидит лицо незнакомки в рубахе с древними узорами на подоле и рукавах. От одной только этой мысли все в нем сжималось. Единственное, что он сейчас хотел — это оказаться рядом с ней, схватить за руку и никогда больше не отпускать. И спасти — непонятно от чего, но спасти.

— Кто ты? — с отчаянием крикнул он, понимая, что не может пошевелить даже пальцем. Его голос, взявшимся откуда ни возьмись эхом прокатился по утреннему полю. И после этого все во сне начало меняться. Поле пропало — теперь Ярослав стоял в непонятном темном месте, в котором кружила ярая пурга, и главным источником информации стали звуки — стук копыт, ржание лошадей, громогласные воинственные крики, звон стали, треск пожара. Дышать стало тяжело, кожа из-за жара стала болезненно влажной, из-за едкого дыма слезились глаза.

А после появился женский голос. Казалось, он был только у Яра в голове.

"Ярослав! — кричал этот голос, испуганный, но еще несломленный. — Ярослав! Ярослав!".

— Кто ты? Где ты? — завертелся вокруг себя в темноте Яр, не видя, кто его зовет, но чувствуя, что девушке, с такой болью кричащей его имя, нужна помощь.

"Ярослав! — почти плакала какая-то девушка, — Ярослав...".

— Я тут! — во всю мощь легких закричал парень. — Я тут! Я здесь! Где ты...?

Яр не знал, что пока спит, лежа на спине и раскинув руки в стороны, как морская звезда, он произносит все это вслух — тихо, слабым и каким-то изнеможенным голосом. Он никак не мог видеть, что в то время, пока он видел свой странный сон, в его комнате совершенно внезапно появилась та самая девочка-призрак с темно-русым удлиненным каре. Симпатичное овальное личико Дарёны исказилось от негодования, когда она увидела, что над Ярославом в воздухе летает нечто маленькое и кругленькое, напоминающее одновеменно большеглазую коалу, шкодливого котенка и летучую мышь. Существо влюбленными глазами ярко-фиолетового цвета, которые могли похвастаться жемчужными белками, глядело на спящего парня плохим тревожным сном, шепчущего что-то неразборчивое во сне. Передние короткие мохнатые лапки существа с растопыренными пальчиками, каждый из которых был увенчан коротким коготком, были направлены в сторону груди Яра, от которой исходило едва различимое грязно-розовое сияние. Чем больше Ярослав ворочался и шептал что-то во сне, сжимая зубы и тяжело вдыхая воздух, тем сильнее становилось это сияние, и тем довольнее становилось фиолетовоглазое существо с заячьим круглым пушистым хвостом.

Чудное существо было так увлечено Яром, что не заметило, как девочка-призрак подкралось по воздуху сзади и схватило за шкирку, как нашкодившего котенка.

— Ага! Попался! Ну и кто ты? Ага! Дибук первого класса! — обрадовалась существу, как родному, Дарёна. — Ну и что ты тут делаешь? — строго спросила она, глядя в мордочку потусторонней коалокошке с крыльями летучей мыши. Глаза дибука — а это был именно он — сделались еще больше от испуга, однако он молчал, таращась на незваную гостью.

— Пришел попить энергию сна из моего Ярочки? — покачала головой девочка. — Ай-ай-ай. Какой нехороший дибук. Знаешь, что я с тобой сделаю?

Дибук не стал ждать приговора, а ловко цапнул подростка за палец и смылся, пулей пролетев сквозь окно.

— Э! — заорала призрак, вмиг оказываясь на подоконнике и потрясая укушенным пальцем в воздухе. — Я тебя поймаю и в сортир спущу!!

Покричав что-то еще вслед наглому дибуку, девочка, заправив за уши надоедливые пряди, вернулась к спящему Ярославу. Сон его стал спокойнее, лицо разгладилось, а губы, в свете луны кажущиеся почти белыми, больше ничего не шептали.

— Бедный, — погладила его рукой по волосам Дарёна — ее ладонь, конечно же, прошла сквозь его голову. — Он опять к тебе пришел. А ведь тебе никто не верил. — Она вдруг тепло улыбнулась, вспомнив что-то забавное. — Спи, дубина. Надеюсь, с Настей у вас все получится. И ты не будешь вести себя, как кретин на последней стадии развития. Знаешь, чего мне стоило устроить Настю именно в твою школу? Знаешь, как трудно было сделать так, чтобы училка из другой школы выиграла путевку? Конечно, не знаешь, — с сожалением проговорила девочка. — Ты вообще ничего не знаешь. Дурачок потому что, — Дарёна проговорила эти слова с нежностью и, нагнувшись, поцеловала Яра в висок — конечно же, спящий парень ничего не почувствовал.

— Видишь? — достала она из кармана джинсов две искрящиеся нити — белую и красную, которые были связаны тремя узлами. — Это кусочки ваших нитей судеб, я взяла больше, чем можно было. Чтобы вы точно встретились с Настей и чтобы все получилось. Один узел — одна случайность.

Она вздохнула.

— Побуду с тобой до утра, вдруг дибук опять к тебе придет, — великодушно решила призрак и устроилась рядом со спящим Ярославом.

А утром он едва не проспал и на занятия его повез Егор, которому как раз было по пути.

Я проснулась совершенно разбитая и с огромным трудом разлепила глаза, хотя легла вчера довольно рано — как обычно, напечатала статью с интервью одного местного районного начальника департамента образования, к которому вчера же и ездила после практики в школе, сделала новый план урока о русскому языку со своим очаровательным 11 "Г", почитала немного перед сном популярный детектив одного норвежского писателя, по которому не так давно сняли фильм, и спокойно себе отошла в объятья Морфея в начале двенадцатого. А после мне стали сниться совершенно кошмарные сны, которые совершенно меня обессилили. Нет, они не были страшными и леденящими кровь. Они были странными и изматывающими. Тоска, злость, отчаяние, грусть, боль, страх — весь спектр отрицательных эмоций был сегодня прочувствован мною во сне. Снов было много, и все они сплелись в одно большое и неприятное сновидение. Прямо как одеяло, сшитое из кучи разноцветных лоскутов. Самым неприятным кошмаром, который мне пришлось пережить, был пожар. Мне снилось, что я была в каком-то деревянном доме, объятом пламенем, и, кажется, медленно умирала, задыхаясь и пряча руки от языков огня. Это было ужасно, действительно, очень ужасно — осознавать, что сейчас все закончится и никто не поможет, хотя я звала на помощь — изо всех сил.

Дан, увидевший меня утром, когда я плелась на кухню, сочувственно поцокал языком.

— Такое чувство, что ночью тебя били, Наська. Или ты сама кого-то била и замучилась. Или, — тут сосед позволил себя покровительственно усмехнуться, — как будто бы у тебя была очень бурная ночь. С кем-то очень активным.

— Доброе утро, — пробурчала я и, как зомби, направилась к шкафчику, в котором лежал кофе. У меня действительно, была бурная ночь — с активным кошмаром.

— Доброе, доброе. Сядь, я тебе кофе сварю, — приказал мне добрый Даниил, который собирался в универ.

— Спасибо, — бессильно опустилась я на табуретку и прислонилась к стене. Ничего не болело, но я чувствовала себя уставшей. И еще почему-то потерянной. У кого-то ноет сердце, у кого-то — живот, а у меня — душа. Мне даже говорить не хотелось — все то время, пока мой добрый друг готовил самый лучший в мире утренний напиток, я молчала.

— Ты, правда, как, в порядке? — поставил передо мной кружку с дымящимся кофе Даня. — Температуры нет? Бледная вся. — Он приложил широкую теплую ладонь к моему лбу и покачал головой. — Ты какая-то холодная.

— У меня утром температура низкая, — отмахнулась я, жадно потянувшись к кружке — большой, с толстыми стенками и изображением радостного кота Тома, готовящегося прибить нарисованной мощной кружкой наглого мышонка Джерри. Эту кружку я купила только из-за этой сценки. Хоть я и любила с детства всем известный мультик про войну кота и мыши, я всегда болела за глуповатого Тома, а Джерри считала садистом и идиотом.

— Смотри, не заболей, — наставительно сказал Дан, наливая кофе и себе. — Ты много переживаешь?

Я удивленно взглянула на него, снимающего с себя фартук. Даниил, будучи очень аккуратным парнем, всегда боялся запачкать одежду, тем более, он уже был одет в новые серые джинсы и теплый свитер со снежинками, которыми мне вчера хвастался.

— Не очень. А что?

— Нет, правда, что-то случилось?

— Да ничего не случилось. К чему такие вопросы?

— Ты сегодня разговаривала во сне. Я же чутко сплю. Потому услышал. Проснулся от того, что ты брыкалась в постели и бормотала что-то неясное. У тебя все в порядке?

— Все, — кивнула я хмуро, хотя не замечала ранее за собой способность разговаривать во сне. — Просто мне сегодня сны плохие снились всю ночь, — призналась я, хотя вообще никому не хотела говорить о ночных сведениях.

— Плохие? — переспросил Даня и сел рядом, жестом предлагая мне печенье. — Кошмары?

— Не то, чтобы кошмары. Нет, не кошмар. — Я потерла руками заспанное лицо и почему-то уставилась в окно, за которым первые лучи позднего декабрьского солнца разгоняли густую темноту. Небо на востоке было розовым и приятным глазу. — Просто какие-то очень реалистичные сны, — медленно произнесла я, — где мне нужно было найти какого-то человека. А я не могла его найти. Бегала по какому-то полю, в какой-то странной одежде, пыталась приблизиться к нему и не могла. А потом он пропал. И я пропала. Оказалась в каком-то сарае с соломой, в котором пахло чем-то горелым. И люди за стенками дрались. Я слышала, как мечи друг по друга звенят. Или не мечи... Не знаю, кто чем там дрался. Сон, но было страшно. И еще пожар там был. Дан, я никогда не задумывалась о том, как страшно умирать. — Я усмехнулась, касаясь кончиков распущенных волос, а друг удивленно взглянул на меня. — А потом я оказалась в сплошной темноте. И опять хотела найти кого-то. Но не могла. И от этого становилось очень плохо, как будто бы я потеряла самого дорогого на свете че... — Я резко закрыла рот, боясь наболтать лишнего. Чувство давней и какой-то неразрешимой боли опять копьем вонзилось мне куда-то под лопатку, даря мурашки всему телу.

— Самого дорогого на свете человека, — без какого-либо труда догадался друг и вдруг печально улыбнулся, как будто бы знал об этом все. — Мне тоже снятся такие сны. Очень редко, но я их ненавижу. Так что понимаю тебя, Наська. Но ты крепись! Твой самый дорогой человек, — он постучал себя в грудь, — с тобой! Твой повелитель не оставит тебя одну!

А после Дан издевательски захохотал. И его звонкий смех разрядил атмосферу. Мне стало чуть легче.

— Повелитель, — фыркнула я, жуя печеньку. — А что я говорила во сне?

— Я плохо разобрал, — честно признался мой темноволосый сосед. — Я хорошо слышал лишь слова: "Ты где, ты где?", — отлично передразнил мой голос он.