— Хороший... — нежно провела беглянка рукой по носу барсага и далее, дотронувшись пальцами клыков. — Какой же ты всё-таки милый и забавный...
Барсаг фыркнул предупредительно, и одновременно, едва различимо, прорычал.
— Точно! — воскликнула девица, пугнув хищника. — Я буду звать тебя — Фыр!
Барсаг вновь ничего не успел предпринять, застигнутый девицей врасплох — она накинулась на него, и обхватила за гриву, притянула, но не стала рвать зубами за шею или крутить голову, впрочем, и пасть раздирать, напротив, сама зарылась лицом в гриву, и звонко, по озорному, засмеялась.
Выставленные барсагом из лап когти, медленно исчезли, словно он и не выкидывал их и не собирался рвать самку человека на куски; сам проявил несвойственные столь кровожадному и беспощадному хищнику эмоции — лизнул беглянку в щеку.
Та ещё звонче засмеялась, издавая непонятные для него звуки, но источала приятные флюиды безудержной радости; что-то бормотала на непонятном говоре для барсага.
— Как я рада, что повстречала именно тебя, Фыр! Ты просто подарок судьбы! Чего бы я делал без тебя?
Беглянка вдруг призадумалась: ей будет тяжело расстаться с ним — своим защитником — должна его отблагодарить. Но каким образом — пока не знала, как и того, что станет делать дальше. Ей было хорошо здесь — нравилось в лесу на природе. Она на свободе! И вольна делать всё, что ей заблагорассудиться. Да и бояться больше некого — никто не посмеет сунуться в лес, где обитает барсаг, а тем более напасть на неё — он защитит её одним своим присутствием или видом, гоня прочь любого халдея или служку Ордена.
Зарывшись повторно в гриву барсага, беглянка стала нашёптывать ему на ухо нежные слова, а хищник в свою очередь заурчал довольно, иной раз продолжал лизать лицо девицы и мозолистые ладони, стёртые ей до крови.
Так и просидели они до сумерек, пока девица не вспомнила: толком не осмотрелась в логове барсага. Ведь что-то тут прятали халдеи, используя в качестве тайника. Это её и интересовало сейчас больше всего на свете.
Барсаг следил за странными и по-прежнему непонятными действиями самки человека — за тем, как она нагло хозяйничала у него в логове, не предупредив, даже разрешения не спросила — всё же уступил, проявив несвойственную заинтересованность.
Перевернув вверх дном настил, беглянка раскидала его в стороны, опять заговорила громко на эмоциях:
— Я нашла скарб!
Обозвать кладом, заполненный бочонок разным барахлом с тугой мошной мелочи, не поворачивался язык. Еды здесь естественно не оказалось, зато кое-какое оружие имелось.
Прикоснувшись к инкрустированному кинжалу, беглянка заставила барсага показать клыки, но и не только — у него на лапах проступили когти.
— Глупенький Фыр! Я вовсе и не думала причинять тебе боль, — убрала поспешно в сторону беглянка холодное оружие. — Видишь! Мир?
Барсаг фыркнул по обыкновению недовольно, и нехотя согласился с доводом самки человека. Она лишний раз доказала ему: не намерена воевать с ним.
Отыскала ещё кое-что, что сначала примерила на себя, а затем протянула барсагу.
На шее хищника оказалась странная на вид удавка. Барсаг злобно зарычал, словно его — вольного обитателя лесных трущоб — посадили на цепь, одарив ошейником.
— Какой же ты глупенький, Фыр, — беглянка не переставала разговаривать с ним. — То тебе подарок от меня!
Не желая слушать увещеваний лживой самки человека, барсаг сорвал удавку и порвал.
— Ну не хочешь, и не надо, — не обратила беглянка особого внимания на изменившееся поведение барсага в отношении неё. — А вот это нравится?
Она сунула ему очередную невольничью отметину.
— То браслет, и надевается на руку — в твоём случае, Фыр, на лапу! Вот так, — она застегнула один такой предмет у себя на запястье правой руки, а иной протянула ему.
Если так, он уступит ей, поскольку не тупой хищник, и не обычный зверь, скорее разумная нелюдь, предпочитающая вести скрытый образ жизни вдали от людских глаз и селений — никогда сам не нападал на них без нужды, исключительно, когда они охотились на его, сугубо исконной, территории — охранял от непрошеных гостей. Но эта незнакомка поразила его до глубины души, растопив лёд хищной сущности барсага. Зверь по-прежнему не видел врага в её лице, а она продолжала смеяться и умилять его своим трепетным отношением к нему — говорила и говорила без умолка. Пока он не унял эту балаболку, рыкнув разок для приличия, дабы самка человека поняла: надо знать меру — во всём.
— Спать пора, да? — поняла его по-своему беглянка.
Она-то выспалась в отличие от барсага, предложила ему поменяться ролью:
— Ты спи, Фыр, а я покараулю. Угу? Не сомневайся, не сбегу!
Быстро собрав барахло халдеев в бочонок, беглянка сменила барсага у выхода из логова, беззаботно свесила ноги вниз с дерева и принялась болтать ими, как и что-то ещё мелодично бормоча про себя, поглядывала на звёзды с ночным светилом.
Покрутившись на раскиданном настиле, подминая его удобно под себя, барсаг наконец-то устроился на лёжку, то и дело бросал косые взгляды на самку человека, а та по-прежнему сидела к нему спиной, как ни в чём не бывало, и продолжала жужжать подобно назойливому гнусу.
Под её мелодичные звуки барсаг уснул, а когда вскочил, ближе к утру, то обнаружил самку человека подле себя. Она прижалась к нему, свернувшись калачиком, и мерно посапывала.
Коснувшись кончиком влажного и шершавого языка её лица, барсаг побудил девицу.
— С добрым утром, Фыр, — подмигнула ему озорно беглянка, и в свою очередь чмокнула его в нос.
Барсаг фыркнул по обыкновению, а самка человека снова что-то затрещала на своём говоре.
— Айда наружу, Фыр, прогуляемся немного, заодно я насобираю себе ягод, — предпочла она их вместо свежего мяса тех, кого задрал вчера барсаг; брезговала смотреть на то, как он рвал мясо, хрустя жилами и костями.
Барсаг, как был хищником, так и дальше оставался им, а беглянка — человеком. Кое в чём они всё-таки были несовместимы, но терпели недостатки друг друга по мере необходимости и безысходности собственного незавидного положения.
Расставаться барсаг с самкой человека уж точно не спешил, как и она с ним, шатались по лесу вместе бок о бок — хищник, осматривая целостность собственных владений, а беглянка просто наслаждалась красотой сколь дивного, столь и девственного леса, куда не захаживали ни охотники, ни дровосеки. Да и халдеев тут прежде шастала на свою погибель парочка, лишь разнообразив собой меню барсага.
Хищник постоянно менял окрас, подстраиваясь под окружающую цветовую гамму, искусно маскировался, из-за чего беглянка порой теряла его на ровном месте, а он всякий раз неожиданно возникал перед ней ниоткуда, чем только радовал, а не пугал.
Так и гуляли они, слоняясь, казалось бы, бесцельно по лесу.
* * *
Окраина. Таверна Ордена.
Приходя понемногу в себя, трибуны в подвале рыскали в потёмках в поисках выхода из замкнутого пространства, больше смахивающего на застенок узилища в околотке. Но дверь отсутствовала, как таковая, а поднять голову, было выше их сил, когда и веки трудно разлепить без помощи рук. Пока наконец-то на их стоны не отреагировал надзиратель-экзекутор, застучав сапогами над головами.
Скрипнула половица, и там, с грохотом в сторону, распахнулась дверь. В проёме возник силуэт.
— Барыга-А-А... — не то застонал, не то закричал один из трибун, хвативший вчера лишка.
Слова отбились болью в голове, словно кто-то стучал там у него молотом.
— Прочухались, ухари, — огрызнулся тот, кто вчера представился цензором.
Но никто из "постояльцев" в погребе не помнил о том. И ему вновь пришлось всё повторить.
— Воды-ы-ы... — захрипел иной трибун.
С подачи "барыги", их там и затопили "вышибалы", окатив из кадок — спустили лестницу.
— А ну марш на выход, ухари! Ну, живо, живо! Я кому говорю, — продолжал цензор наседать на трибун.
Те точно пленные повинно двинули наружу. Свет причинял им нестерпимую боль.
— Пожалуйте сюда, господа, — принял цензор облик барыги ещё и на словах, препроводив трибун в огороженное помещение со столом, где их дожидалась горячая, наваристая похлёбка и различные соления.
Отведя душу, трибуны вновь уставились на "барыгу", заглянувшего к ним, и убравшего в сторону плотную завесь.
— Пора и честь знать, господа, — удивил он их ещё больше, когда на стол вместо грязной посуды им была брошена тугая мошна — да не одна, а две. В одной оказались гроши, а в иной — деньга. Монеты отсутствовали. — Раз вы ещё ничего не поняли, то напоминаю: ваша цель — рекруты для Ордена!
Трибунам предстояло зазывать постояльцев таверны к себе в укромный уголок и за определённую плату временно нанимать наёмников в рать.
— Лапотникам отсчитывать медяки, а дородным и благородным посетителям — серебро! Всё ясно?
Слышать трибунам такое, даже от цензора, было выше их достоинства. Да он не спроста посрамил их, указав ещё вчера на их место — заставил отрабатывать вложенные в них Орденом деньги.
— И брать всех без разбора! Главное, чем больше народу, тем лучше! А какого — без разницы!
— Даже калек? — заинтересовался один из трибун у цензора.
— Лишь бы передвигался без посторонней помощи, а то что, хромой или косой, или даже с костылём на одной ноге — всё едино!
Со слов цензора трибунам стало очевидно: Орден затеял провернуть немыслимую афёру — либо диктатор решил нагреть руки на рекрутах, с намерением взыскать с казны Короны в будущем завышенную плату, либо имелся совершенно иной умысел, но также позволявший обогатиться Иерарху и не только. Кому-то он, таким образом, намеревался отомстить.
— Уж не гвардейцам ли? — обрадовались трибуны и взялись с неистовым азартом и рвением за дело, выступая в роли зазывал сборных пунктов, коих хватало в избытке по всем Окраинам Великой и необъятной Империи.
Никто поначалу не желал обогащаться подобным образом — принять плату от Ордена, означало сунуть голову в петлю или попасть в кабалу с пожизненной зависимостью. Даже на небольшой срок никто не хотел подписываться. Но когда цензор использовал подставных лиц — калек из числа соглядатаев — дело сдвинулось с мёртвой точки. Платил Орден нынче щедро, и трибуны в роли зазывал сборного пункта отнюдь не скупились. Цену называл едва ли не сам "наёмник", торгуясь с ними, и не на снижение, а на повышении цены, ведь он закладывал жизнь. И такие "счастливчики" тут же пропивали оклад наёмника цензору в таверне, играя на интерес в лохушку, сгребая охапками глиняные катышки, в которых вместо обещанной звонкой монеты оказывались металлические кольца — некоторые настоящие, сотворённые Деспотом. По этой самой причине, когда дурман от пьяного угара проходил, "счастливчики" оказывались в том же финансово-незавидном положении, в каком и нанимались временно в наёмники — да не совсем. Служки Ордена умело провели их, окольцевав необычным образом. И теперь у наёмников, по сути, не было выбора, как умереть — важно: где и кем — халдеем или тем, на что сами же и подписались, получив в итоге скудную плату, заложив собственную жизнь за медный грош.
* * *
Тундра. Земли морфов.
Атрия много раньше настиг ор многотысячной толпы горных йети, чем он, шествующих по равнине непроходимой лавиной от края и до края всего обозримого горизонта, морфов. Зрелище было настолько жутким, что заставило даже такого легендарного командора, как он, испытать ни с чем не сравнимое чувство животного страха. Противостоять джигитам изначально неполной когортой — смерти подобно. Одно дело ратиться в Пустоши с шакальими стаями и небольшими ордами, и совсем иное здесь на севере с морфами.
Йети не побегут, им просто некуда деваться в том случае — те, кто напирает сзади на передние ряды, будут и дальше гнать их на верную смерть, поэтому не остановятся ни перед чем — ни перед гвардейцами легендарного корпуса, ни тем более перед ратью ополченцев, ни даже перед жнецами Ордена. Северин обречён, и жители там, а также за его пределами — вся северная диктатория.
С подобным бедствием в виде столь необычного повального нашествия заклятого врага, Гвардия сталкивалась впервые, и прочие нашествия нынче казались Атрию обычными набегами. Морфы преподнесли людям Великой Империи чудовищный сюрприз. Того и гляди: вот-вот прорвутся в восточную диктаторию и хлынут дальше на юг к хирдам. А и шакалы не останутся в стороне. Заклятые враги просто сметут Окраину и разорвут Великую Империю. Даже башни смерти с гарганами и истуканами, по мнению Атрия, не остановят столь широкомасштабное и повальное нашествие северного врага.
Отвлёкшись, командор не сразу заприметил: к нему устремилась небольшая кучка, которую собой представляли воительницы на серангах. У них уже давно закончились стрелы, и они подбирали их на обратном пути — старались заманить часть орд морфов в западню, приметив в небе дракха с наездником.
Он и должен указать им точное направление.
Впереди трёх колонн мчалась сотня воительниц. Останавливаясь подле тел морфов истыканных стрелами, они наскоку выхватывали их из трупов заклятого врага, тогда как две иные сотни, пуская в ход хлысты с утяжелителями на концах, донимали передовые орды косматой нелюди.
Одно Атрий точно уяснил: пробиться к заставе — не судьба — даже бессмысленно пытаться сейчас. Тут бы задержать этих йети на том клочке, который он выбрал в качестве поля битвы с ними и отписать Кесарю обо всём, что ожидает в дальнейшем север Окраин. Пускай триумфат заранее готовит резервные два легиона и ведёт один лично в Северин. Тогда ещё есть шанс избежать повальной трагедии с утратой северной части Пограничья, а там глядишь: и Армада Тирана вступится за них.
Не опоздать бы!
Покружив немного над морфами, Атрий убедился в том, что и без того было очевидно — йети здесь почти миллион, и все воины, способные держать оружие, а не бабы и хрычи с заморышами, обычно примыкавшие к набегу для создания массовости в качестве устрашения.
На этот раз всё было серьёзно как никогда.
— Айя-А-А... — пробивались изредка сквозь неимоверный ор орд морфов гортанные выкрики валькирий.
Воительницы на серангах выкосили порядка двух орав йети — одну стрелами, иную хлыстами — сами понесли потери в живой силе, но не бросали убитых и раненых соплеменниц на растерзание морфам, а тащили с собой в подсумках*.
*подсумок — глубокая складка впереди серанга (как у кенгуру, но несоизмеримо больше в виду массы тела здешнего животного).
Командору впору было самому кричать нечто подобное на боевой клич охотниц ночи, но несколько иначе по смыслу содержания: Ай-яй-яй. Также понимал: ратиться с заведомо превосходящими силами противника, гвардейцам не привыкать. Жизнь и так коротка, тогда чего за неё держаться? Умирать с достоинством гвардейцы учились ещё в бытность легионерами.
Знать и их черёд настал — легендарного корпуса. На то воля триумфата — и будет исполнена.
Атрий искал среди воительниц глазами Кугурэ. Наихудшие опасения подтвердились: она оказалась в подсумке серанга. И рана её была тяжела.
