Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вся эта мишура лезла в голову, пока отвечал на вопросы, но не мешала, не отвлекала, а напротив, неожиданно успокаивала.
О, ему было, что вменить! Ожидаемо он, старавшийся удержать равновесие между старым образом мира и новым, вышел виновным во множестве промахов и преступлений. Что ж, нечего было пытаться сидеть на двух стульях. Ему, конечно, припомнили и движение караванов мимо Хинаи, словно это он напал на ее границы. Борьба с незаконной торговлей во время войны выглядела у них жаждой наживы, деньгами, без доли Столице положенными в собственную казну, а не поддержкой крестьян из разоренных деревень — на эти средства люди получали зерно. И налога Хинаи выплачивала меньше, чем следовало — то-то его подняли как раз ко времени, когда позарез были нужны средства на армию. Разумеется, и оставлять Осорэи во время войны не следовало. И якобы пытаться собрать войска в Ожерелье — тут он только рукой махнул, не подставлять же Рииши.
И, как и ожидал, поездка в Мелен обернулась изменой — за спиной Солнечного он сговаривался о военном союзе. После такого не оправдаться. А при другом раскладе подобный союз назвали бы разумной мерой — подними Тагари свои войска...
Обвинить его в отказе убить брата они не могли — ну так обвинили в совместной подготовке мятежа.
Рухэй же и вовсе словно не бывало.
Печально-торжественное выражение лица Ясая как бы гласило: мы оба все понимаем, но... Да, мы оба все понимаем. И еще немного поиграем по правилам, которых никогда не соблюдал Тагари, но к которым сам Кэраи привык в Столице. Какое-то время произносить слова, которых от него ждут, и вести себя так, будто все, что сейчас происходит — один большой ритуал, где важнее всего не ошибиться даже в мелочи и сохранить лицо.
Не думал, что сам будет фигуркой в такой игре, но, во всяком случае, правила он давно изучил, и они в чем-то удобны. Не надо думать, как поступить и что можно сказать, а что лучше оставить при себе.
Наконец все вопросы кончились, и его отвели обратно в покои. Он наконец-то вздохнул с облегчением, оставшись один. Сбросил тяжелый шелк верхнего одеяния, вытащил из прически золотую заколку с камнями, от которой начала болеть голова — теперь волосы держались на второй, тоненькой, а больше на честном слове. Посидел какое-то время, наслаждаясь тишиной и тем, что ничего говорить не нужно. Потом подошел к окну — в его покоях даже ставни-решетки оставили открытыми, и охрана внизу не надоедала глазу. Это тоже входило в правила, он не пытается бежать, а его якобы не охраняют. Хотя попробуй, высунься из окна больше, чем надо... сразу появится пара крепких охранников в черно-зеленых головных повязках.
Теперь какое-то время никто не будет тревожить, но, может быть, одним разом все не ограничится. А дружеские с виду беседы с Ясая закончены, с преступниками, с изменниками трона не разговаривают за чашечкой вина.
Не знал, что именно его ждет, только одно — его смерть не будет публичной, на это никто не решится пойти, хоть его и не слишком-то любят на родине. Возможно, ему дадут выбрать, так иногда поступают. Он пока не был уверен, что хочет это обдумывать.
Издалека донеслась незатейливая мелодия флейты, мотив подхватила другая, тоном пониже, и вступил барабанчик. Потом запели, где-то на улице, а не в чужом саду, упрятанном за каменные стены. В богатом квартале веселиться на улице могли только в дни всенародных гуляний.
Не сразу вспомнил, какой был праздник. Ах, да... середина лета. В другие годы его отмечали куда веселее и ярче, но совсем отказаться от радости и развлечений люди не захотели и сейчас. А простым горожанам и вовсе нет разницы, война закончилась, это главное. К тому же Столица сейчас поможет деньгами провинции, а золотому ручью рады всегда.
Он надеялся, что Лайэнэ пошла на праздник, но опасался, что это не так.
Почудилось движение рядом, и Кэраи отвернулся от окна.
Краем глаза увидел, как по комнате проплыла тень, даже в бесплотности грузная. Айю, бессменный помощник, столь преданный делам провинции, что даже семьи не завел. Еще одна тень, коренастая, но подвижная появилась за ней. Таниера, командир Сосновой. А справа возник юный щеголь, и в смерти самонадеянный. Его отец сюда не пожаловал, да и странно было бы ждать, что он навестит дом бывшего врага. А вот Аори Нара пришел, и уселся в кресло — привык, что стоять из-за хромой ноги ему было тяжеловато.
Но Кэраи неотрывно глядел не на них, а на три фигуры в темном углу комнаты. Мощная, в доспехе — брата, а за ним старик с печальным и жестким лицом, будто вырезанным из дерева.
— Прости, отец, — сказал Кэраи. — Я не справился.
Третья тень молча покачала головой, будто не соглашаясь с ним, тихая и изящная. Мама всегда поддерживала и мужа, и сыновей.
**
Не слишком хорошее место выдалось для последнего ночлега. Тянуло сыростью — неподалеку был глубокий, залитый водой, недавними дождями овраг, над которым торчали, кривились еловые корни. Хоть и близко текла вода, на ночь ничего не набрали: по дороге не встретили родников, а тут не приблизиться к краю, шаг — и ухнет вниз глинистый пласт, усыпанный мертвыми иглами.
А после разговора вечернего даже монах не вышел бы из защищенного круга. Трудно ему дался давешний переход, если б не уроки, полученные в святых стенах, не смог бы отрешиться от боли и жара. Ладно хоть стрела разбойника оказалась без яда.
— Ты не знал о клинке в Эн-Хо? — спросил Лиани. Он тоже сейчас выглядел нездоровым, словно и его кровь стала слишком горячей для тела.
— Лишь о некой древней реликвии, и не о том, где именно она хранится. Нас, простых братьев, не посвящают в такие дела. — Но он сам указал на клинок... это странно.
— Мне тоже. Если это очередная игра Энори... И откуда бы знал?
— Он мог, все-таки жил в доме, где возможно достать любые сведения, — ответил брат Унно.
— Тогда он способен придумать и красивую сказку. На деле, может, рассчитывает спастись именно через этот клинок.
— Нет, — сказал монах, — гора Огай... нет, такие вещи не подделать, и они и вправду опасней всего для нечисти.
— Тогда, может быть, что-то нас ждет в пути...Он любит забавляться с людьми, думаю, любит и риск. Это было бы отличной забавой — дать нам надежду.
Нээле вздрогнула. Ее губы чуть шевельнулись, впервые за долгое время произнося слова:
— Да... может быть. Но надежда... ты, как мне сказали, готов был дать ее даже твари из пояса...
— У тех, кто погиб из-за него, осталось в лучшем случае посмертие, и то не всегда... — тихо и жестко возразил молодой человек. — И даже если он почему-то решил умереть, и не врет на сей раз, это подарок для всей Хинаи. Но ответ сможет дать только настоятель Эн-Хо. Осталась эта ночь и полдня перехода... — он покосился на брата Унно: — Может, чуть больше, но в день уложимся. Если нам... Что с тобой? — вмиг оказался подле Нээле, заметив, как изменилось ее лицо. Показалось — еще чуть-чуть и девушка лишится чувств.
— Ничего, — прошептала она, отстраняясь от поддержки.
— Что-то не так? Ты знала его лучше нас — ждать еще какой-то ловушки? Знаешь, какой?
— Нет, я... просто я, оказывается, раньше не думала...
— О чем?
— Так...
Этой ночью они все трое не спали. Где-то неподалеку бродила смерть — в любом из возможных обликов. Разбойники ли, стихия, дикие звери... хотя они вряд ли, Энори не любит лесная хозяйка. И, наконец, самая страшная — в безобидном с виду человеческом облике. Завтра после полудня путники увидят ворота Эн-Хо, брат Унно даже после ранения шел достаточно быстро. Но он так устал, и выглядит плохо, думали молодые люди... а медлить нельзя.
Прислушивались, любой шорох старались понять и истолковать. Треснул сучок...Но нет, ничего. И опять ничего. За пару часов до рассвета стало совсем темно, и вновь их тревожили только лесные звуки, сейчас пугающие даже монаха.
Не говорили и шепотом, пока тишину не нарушила Нээле. Она сидела, не двигаясь, плотно обхватив руками колени, будто корень причудливо изогнулся.
— Кто-то из вас видел песочные часы когда-нибудь? — спросила она, удивив спутников и вопросом, и тем, что заговорила. Описала, чтобы стало понятней. Но оба только слышали о таких.
— Зачем же сейчас вспомнилась заморская диковинка? — у брата Унно даже рана не убавила любопытства, и, кажется, ночь для него слегка отступила. — И где довелось повстречать?
— Так... однажды смотрела на них. Был один день...
Нээле достала деревянную флягу:
— Выпейте, чтобы слушать и видеть лучше, и чтобы в сон не клонило.
— Какой уж тут сон... но ты бы легла сама, — Лиани взял флягу, отхлебнул пару глотков, передал брату Унно. И тот глотнул; в ином состоянии, может, и понял бы, что во фляге, сейчас ничего не заметил.
— Я лягу, как чуть посветлеет, — пообещала девушка. — Не хочу, чтобы во сне подстрелили, — и улыбнулась, показывая, что шутит, а не боится.
Питье быстро подействовало.
Нээле пристально смотрела на спящих. Если верно составила зелье... как было правильно рассчитать? Один просто выносливей многих и многих, другой обладает властью над собственным телом. А делала-то и вовсе для себя... Но нет, сон обоих глубок.
Что ж, горящие монастырские палочки защитят их.
Вздохнув, она поднялась.
Трудно было идти без света, почти наощупь, накалываясь на иглы веток лицом и руками. Сперва оглядывалась — за спиной, чуть успокаивая, тепло горели угли костра, но после их света лишь темней становилось, и смотреть назад перестала. Подле оврага ели чуть расступились, показалось небо в мохнатых тучах, полный месяц то ли очень быстро плыл через них, то ли они стремительно неслись мимо. А внизу не было ветра. Только она сама, ели и ночь.
Девушка присела возле оврага, прислушалась. Сердце колотилось как бешеное, неслось где-то там, высоко, с тучами, и так же рвалось на части.
...Может быть, это ложь, впереди очередная ловушка. А может, и нет, и она узнает это лишь в воротах Эн-Хо.
Свет чуть обозначил то, что она держала в руке, а потом всплеск, и невидимая вода забрала это. Сколько ни всматривалась, не смогла ничего увидеть. А потом ощутила, скорее угадала взгляд, будто паутинка легла на затылок и плечи.
Оглянулась — и почти умерла, сердце упало из туч и остановилось. Энори стоял от Нээле в двух шагах; кожа и одежда словно чуть светились, и потому вокруг него было еще темнее.
— Интересно, — сказал, глядя в черноту оврага; может, видел там расходящиеся круги. — И зачем ты это сделала?
Убегать было поздно. Или ее защитит амулет, или... уже ничего, и это вернее. Собрав силы, она ответила:
— Я тебе поверила.
— И что с того? Остальные двое тоже поверили.
— Да.
Он сделал шаг, небольшой, выходя из тьмы. И еще один, но смотрел по-прежнему на воду:
— Там ведь не только стрела? Там и дротик? Как же тебе позволили?
— Они спят...
— Почему? — он стоял совсем рядом с ней.
— Я... — говорить оказалось трудно, куда тяжелей, чем выдать друзей недавно. — Хорошо помню тот день у тебя в доме. Смотрела, как песок пересыпается в колбе... Не могу испытывать это снова.
— Почему? — снова спросил, ничего не добавив, но и так было ясно.
— У меня тогда все же была надежда. А тебе надежду никто не даст.
Он не ответил, тогда Нээле прибавила отчаянно, не в силах больше держаться:
— Теперь ты сможешь уйти.
— Ты сумасшедшая.
— Нет. Может быть. Просто...
— Ахэрээну... — сказал он, и девушка не поняла, к чему это было. Он вспоминает Опору? Да и странно сказал, словно каждый звук разглядывая на просвет.
— Ты вернешься к мальчику? Ведь хотел этого.
Энори качнул головой, произнес медленно, будто обдумывая.
— Нет. Мне теперь нельзя.
— Но как же...
— О нем позаботятся.
— Кто?
А Энори уже стоял на самом краю овражка, не боясь оползня:
— Там глубоко и вода еще течет после ливня, снесет по течению дальше, — голос звучал отстраненно: — С дротика смоет кровь сразу, но стрела освящена и дольше удержит ее. Около суток, пожалуй.
— Невозможно, — почти прошептала. Себе-то зачем она врет? Если брат Унно знает об этом, если он скажет... Лиани может рискнуть, попытаться достать. Снова она приносит беду.
— Иди сюда, — сделал несколько шагов в сторону, поманил. — Здесь, у коряги. Если вдруг... и он погибнет, если спустится в другом месте. Земля еле держится на корнях.
Нээле отвернулась, мотнула головой, отошла от края, чувствуя, как пылает лицо.
— Я не спрашивала об этом.
— Сними амулет, — попросил Энори. — Убери пока что его.
Девушка подчинилась; не сразу вышло — пальцы дрожали, путаясь в шнурке и выбившихся из узла прядях волос. Справилась, повесила на ветку рядом.
— Ты не сказал им про меня. Про то, что я выдала...
— Я не размениваюсь на мелкие пакости. В первый раз, когда мы с ним говорили, ты была мне нужна как орудие.
— А во второй?
Не ответив, он поднял руку к ее лицу, кончиками пальцев легко, осторожно и медленно провел по щеке. Смотрела ему в глаза, впервые прямо, не опуская ресниц.
Хоть не обладала ночным зрением совы, поняла: изменилось что-то. Энори будто прислушивался к чему-то внутри себя, а может, и разговаривал даже с кем-то. Странное у него стало лицо, немного растерянное, самую малость испуганное, и при этом решительное.
Он отвел в сторону кисть и потянулся к висящему на ветке освященному кусочку дерева. И коснулся его.
Захрустели, ломаясь, сухие ветки на земле — кто-то бежал сюда.
Энори отступил в ночь. Нээле показалось, что на месте, где он стоял только что, зажглись несколько светлячков, вспыхнули — и погасли.
**
Безделье никогда и никого не могло защитить от тяжелых мыслей, и Лайэнэ стала навещать прежних девочек-учениц. Ее просили изменить былой привычке и заняться ими плотнее, и взять новых, но она не хотела давать обещаний.
Каждый вечер приходила в парк на краю своего Квартала, поднималась в стоящую на возвышенности беседку. Смотрела, как солнце золотит далекую крышу. Могла бы отправиться туда, к дому, пройти мимо ворот, но зачем? Там сейчас много стражи. Внутрь не пустили бы, и задержаться, постоять рядом не дали.
Новости сами находили ее.
Знала, что Макори нет больше в живых, Рииши вернулся из Тай-эн-Таала и сейчас в отдаленном поместье вместе с Майэрин. Их вроде бы трогать не стали. Что Тайрену забрала дальняя родня куда-то в предместья, и охраняют сразу местные и пришлые.
А про него знала только, что он еще здесь, во всех смыслах этого слова. И что, видимо, это не надолго.
Вскоре незнакомый посыльный передал ей бумагу. Документ был составлен в лебединой крепости Ожерелья, подписан там и в дате заверен двумя свидетелями. Никто не сможет оспорить законность, даже если после даритель лишится всего имущества.
Совсем небольшое поместье, ежегодный доход, позволяющий жить не бедно и не богато, начать какое-то дело или просто встречать день за днем. Такой дар никто не отнимет, никто не удивится ему: женщины ее положения иногда получали и большее... Она прижала свиток к щеке, закрыла глаза. Буквы казались теплыми.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |