— Суоко...
— М-м?
— Нас было сорок семь. Осталось сорок шесть.
Ведущая мрачнеет.
— Да, все верно, — соглашается она. — Вероятно, нам придется пересматривать систему отбора кандидатов. Да, в любом случае придется с учетом новых планов. Вообще есть идея перестать играть в тайные общества. Нынешняя организация останется ядром новой структуры, но больше никаких шпионских игрищ. Открыто формируем в обществе свои учреждения, полицейские и бюрократические, и уже они пусть работают. А туда станем набирать сотрудников через облегченные фильтры или даже совсем без них. Зачем секретарше альтруизм и интеллект ученого?
— То есть нам придется играть по общим правилам? А разве мы сможем справиться с социальной инерцией? Нас ведь меньше полусотни на четыреста миллионов.
— Я вижу, у Джао ты уже многое перенял, и не только в части драки, — Ведущая иронически поднимает бровь. — Все верно, не сможем. В том и соль новых планов, чтобы набрать необходимую социальную массу. Нынешние эксперты — прекрасная основа для движения в нужном направлении, их количество в течение ближайших лет вырастет раз в пять по крайней мере. Вот закончим практическую обкатку системы, снимем выявленные шероховатости, и тогда подойдем к делу с нужным размахом. А до того подумай вот о чем. Мы — одиночки, обладающие огромным технологическим могуществом. Досталось оно нам, по большому счету, совершенно случайно. Честно ли держать его при себе, укрывая от общества? Не являемся ли мы эгоистами, мастурбирующими на свое тайное величие? Каким мог бы стать мир, если бы в сорок девятом терминал Робина попался в руки не идеалиста Славовича, а кого-то... более государственного настроенного?
— Железняка?
— Да хотя бы. Возможно, у него не возникло бы необходимости в массовых репрессиях. И сотни тысяч, если не миллионы людей остались бы живы. Понимаешь, Семен, мир вовсе не черно-белая картинка, каким он видится Джао. В нем масса оттенков и полутонов. И наша высокая цель совсем не в том, чтобы бить морды мелким жуликам. Ой, время! Все-все, я побежала! Дела...
И Суоко, махнув рукой, исчезает за сомкнувшейся за ней дверью.
Тилос молча смотрит ей вслед.
— Сотни тысяч, возможно, и остались бы живы, — наконец бормочет он. — Только весь мир сегодня стал бы одной большой Народной Республикой. А вычислители у нас стоят не ростанийские, а вовсе даже сахарские. Робин!
— Да?
— Подключи меня к терминалу. Я хочу еще раз просмотреть запись с Фарлетом.
14.07.1582, суббота
Ветер гнал по тротуару пыль и мусор, взметая их над асфальтом и пригоршнями бросая в лица людям. Небо хмурилось, по нему стелились низкие слоистые облака. Похоже, собирался затяжной дождик. Очередь глухо волновалась. От головы к хвосту то и дело передавались противоречащие друг другу слухи. В последний раз грузчик в грязно-белом халате, лениво выглянув из-за зарешеченной двери, крикнул, что "Карацам" кончается, а "Гречишной" осталось десять ящиков. Поскольку за несколько минут до того грузчик — правда, другой — сообщил ровно противоположное, толпа взвыла. Кто-то принялся стучать по дверной решетке невесть где подобранным обрезком железной трубы. Сержант, командующий полицейским нарядом, свирепо ткнул одного из своих подчиненных в бок и яростно махнул рукой в сторону источника звука. Тот пожал плечами и нехотя полез в толпу. Толпа не желала обращать на него внимания, и парень, вяло попытавшись протиснуться между сдавленными телами, отошел обратно к сержанту. Судя по мимике, сержант произнес что-то энергичное, но настаивать на выполнении приказа не стал. Между тем, около решетки возникла небольшая свара, видимая по внезапно возникшим завихрениям в толпе, и стук прекратился.
Плохо выбритый мужичок рядом с Михасем сплюнул в сторону, едва не попав на ногу амбалистому парню с огромным животом, обтянутым сетчатой майкой. Амбалистый отсутствующе глянул на мужичка и вновь устремил меланхоличный взгляд в сторону заветной двери, до которой оставалось еще человек пятьдесят.
— Издеваются над народом почем зря! — процедил мужичок то ли в пространство, то ли смотрящему в его сторону Михасю. — Сами, небось, водяру в спецраспределителях получают, и не эту дрянь, а какое-нибудь маронго сахарское, — от него ощутимо несло перегаром, покрасневшие глаза болезненно помаргивали на ярком солнечном свету. — А то, что у народа с утра душа горит — им...
Мужичонка виртуозно выматерился, в одной длинной, без запятых, фразе помянув богов суфийских, зулусских, исландских и австралийских, всех духов небесных, подземных, водяных и лесных, а также покойную бабушку Народного Председателя.
Михась зло и одновременно уважительно посмотрел в сторону раздражавшего его алконавта и отвернулся. Раздражало его все — дурацкая бестолковая толкучка, в которой ему уже не раз отдавили ноги, ругань со всех сторон, индифферентное лицо толстой продавщицы-кассирши, изредка мелькающее через стекло, порывы пыльной поземки и уж тем более полицейские, прогуливающиеся в отдалении от толпы, но многозначительно поглядывающие в ее сторону и поигрывающие электродубинками. Он сильно пихнул в бок еще одного рьяно пытающегося пробиться вперед любителя спиртного и попытался приподняться над толпой на цыпочках, чтобы разглядеть — что там у входа?
Внутри винного отдела начал нарастать глухой шум, похожий на бурчание чайника перед кипением. Сосед Михася, прислушиваясь, жадно вытянул вперед голову.
— Как кончилась? — внезапно завопил он тонким голосом. — Врешь, есть еще у них! Да я их, б...! В подсобке пусть посмотрят, в подсобке!
Теперь уже вся толпа ревела, кричала, ругалась. Три сотни жестоко обманутых любителей "Гречишной" на разные лады выражали свое возмущение, предлагали пошукать под прилавком или просто жаловались на судьбу. Сержант энергично замахал руками, и полицейские медленно, словно нехотя, двинулись к очереди.
Михась начал торопливо протискиваться к краю толпы. Но выбраться из нее оказалось немногим легче, чем пробиться к прилавку. Возмущенные люди размахивали в воздухе кулаками, неподалеку вспыхнула потасовка. Кто-то запустил в приблизившегося полицейского пустой бутылкой из-под пива. Бутылка ударила его по каске, и тот, обозлившись, ткнул перед собой электродубинкой, не разбирая правых и виноватых.
Загудело, запахло паленой синтетикой, кто-то заревел, как бык на бойне. "Ой, убили, гады, штож вы делаете-то!" — заголосил в той стороне женский голос. Толпа заревела и бросилась врассыпную.
Михася закрутило в человеческом водовороте. Он не видел, куда его несет, лишь изо всех сил старался удержаться на ногах. Пару раз его притиснуло к кирпичной стене, невдалеке проплыла голова сержанта с яростно оскаленными зубами. Его каска сбилась набок, а в воздетой к небе руке жалко моталась дубинка. Вдалеке, быстро приближаясь, выли сирены. Наконец Михась отчаянным напряжением сил выдрался из потока и прижался к стене в небольшом закоулке, загроможденном пустыми картонными ящиками и всяческим мусором.
Пока он пытался отдышаться, мимо прогрохотали сапоги нескольких десятков солдат, за ними, плавно покачиваясь, проплыла цистерна водомета. Переждав пару минут, он осторожно выглянул из укрытия. Никого. Поправив очки, Михась, независимо сунув руки в карманы, вышел на тротуар и направился в сторону дома.
— Эй, а ну стой!
Окрик заставил его оглянуться. Прислонившись к стенке, на него смотрел давешний сержант. Выглядел он неважно. Один глаз заплыл от удара, под носом виднелись размазанные разводы крови, рукав комбинезона болтался на нитках, а левую руку он аккуратно поддерживал правой, изредка морщась от неосторожного движения. Единственный оставшийся при нем полицейский казался потрепанным не меньше.
— Ну-ка, ты! Сюда, быстро!
Михась, недоуменно озираясь по сторонам, подошел к нему.
— Да? — осторожно сказал он. — Вы что-то хотели?
— Документы! — рявкнул сержант. — Ну, че вылупился? Паспорт давай!
Михась суетливо зашарил по карманам. Когда он выходил из дома, паспорт лежал во внутреннем кармане ветровки, аккуратно застегнутый на булавку. Герда настояла на булавке как на самой надежной защите от воров и непредвиденных обстоятельств, которых, она твердо верила, в очереди за водкой имелось немало. Как показала практика, насчет непредвиденных обстоятельств она не ошиблась, но вот самая надежная защита подвела. В водовороте житейских проблем булавка предательски пропала вместе с охраняемым объектом.
— Я... я потерял, — промямлил Михась, судорожно соображая, какое наказание положено за злонамеренное непредъявление паспорта представителю власти. — Он у меня зд... — Он судорожно сглотнул. — Здесь лежал...
Для вящей убедительности он потыкал себя пальцем в то место, где должен был покоиться его паспорт.
— А тут такое случилось...
Он замолчал, растерянно хлопая глазами.
— Потерял он! — прорычал сержант. — Давай, лепи тут горбатого! Я тебя, паскуду, у магазина запомнил. Твой дружок мне кастетом в морду заехал. А ну, к стене, руки за голову, ноги расставить! Живо, чего уставился как баран?
— Какой... какой дружок? — поразился Михась. — Я один стоял... в смысле...
— Вот именно, в смысле! — передразнил его сержант. — Эй, Занеев! — Он махнул подчиненному, равнодушно наблюдавшему за сценой. — Видишь, тут паренек не понимает, как приказы выполнять надо. Объясни-ка очкастому, что к чему.
Тот шагнул к Михасю, вытаскивая дубинку из петли на поясе. Михась медленно попятился назад, но наткнулся спиной на столб и замер, с ужасом смотря на приближающегося. Улица словно вымерла, немногочисленные окна, выходящие в сторону винного магазина, плотно занавешивали шторы. Помощи ожидать явно неоткуда.
Плюгавый мужичок, ругавший таинственных "их" в очереди, неслышно вывернулся из-за угла. Он взмахнул рукой с надетым кастетом, и полицейский, коротко хрюкнув, отлетел и ничком упал на асфальт. Еще на лету мужичок подхватил выпущенную им электродубинку и развернулся к сержанту.
Теперь уже тот сам оказался в роли загнанной жертвы. Он со страхом переводил взгляд с мужичка на Михася и обратно.
— Так, значит, тебе одного раза мало показалось? — ласково спросил мужичок. — Теперь на моего кореша бочку катишь? Еще добавить надо, чтобы ума прибавилось? — Он коротко ударил сержанта дубинкой по скуле. Блеснула голубая вспышка, сержант взвыл и грохнулся на спину. — Мало? Могу еще добавить, я долгов не забываю! — мужичок еще раз ткнул сержанта дубинкой, на сей раз в пах. Сержант скорчился и завыл, его глаза остекленели, с губ закапала пена.
— Не могу смотреть, как человек мучается, — покачал головой мужичок и неожиданно с силой пнул сержанта в голову. Тот дернулся и затих. Мужичок какое-то время смотрел на него, затем покачал головой. — Ладно, если сдохнет — сам напросился...
Он аккуратно протер рукоять дубинки полой замызганного пиджака, бросил ее на землю и сунул кастет в карман. Потом посмотрел на замершего в ужасе у своего столба Михася.
— Ну что... корешок, — он ухмыльнулся, — пора рвать когти, как думаешь?
Алконавт-кастетоносец цепко ухватил Михася за рукав и потащил за собой. Тот не сопротивлялся. Жестокая расправа над ментами привела его в состояние ступора, и он уже плохо воспринимал окружающую действительность, полностью сосредоточившись на том, чтобы не запнуться, поспевая за спасителем. А тот целеустремленно тянул его за собой, пробираясь какими-то вонючими переулками, о существовании которых Михась, неплохо знавший окрестности, даже не подозревал. Мелькали одноэтажные покосившиеся домики, на заборах сушилось белье, пьяный мужик валялся в канаве, пуская слюни, мыча и бессмысленно уставившись в голубое небо. Наконец после очередного поворота они как-то сразу оказались неподалеку от панельных девятиэтажек, где жил Михась.
Поводырь остановился, выпустил его рукав, достал из кармана папиросы и закурил. Казалось, он даже не запыхался.
— Тебя как зовут-то, очкарик? — Он выпустил изо рта клуб вонючего дыма. — Я вот, например, Васян. Ну, колись быстрее! Или совсем уже соображать перестал без стакана "Гречишной"? Так нет ее у меня, в одной очереди стояли. Ну?
— Я Михась, — машинально ответил Михась. — То есть я Михаил, но все зовут Михасем... Жена у меня из Краковской области, она и придумала... Только я не пью. Вы, значит, Василий? А по отчеству вас как, я извиняюсь?
— Ну-ну... Михась, значит, — добродушно ухмыльнулся Васян, ловко цыкая слюной в сторону. — Ладно, пусть Михась. А я Васян, а не Василий, без всякого отчества. Усек?
Он опять цыкнул слюной.
— Постой, как "не пью"? — вдруг удивился спаситель, с интересом уставившись на Михася. — А чего тогда в винном делал?
— Понимаете... — начал Михась, и смущенно замолчал.
— Ну-ну, — подбодрил его странный мужичок. — Колись дальше, чего уж там.
— Понимаете, тут жена опять уволилась с работы... — Он нервно оглянулся по сторонам. — Ну, на новое место устраивается. А бывшие коллеги потребовали, чтобы она... как там... проставилась, ага, — он машинально похлопал себя по боку и вдруг почувствовал под ладонью твердый прямоугольник. — А, вот он где!
— Кто — он? — не понял Васян.
— Ну паспорт, паспорт, — нетерпеливо отмахнулся Михась. — Я думал, что посеял его в суматохе, а он за подкладку завалился. Ну и морока бы вышла... Ну вот, завтра она последний день работает, отмечаться надо, — он виновато улыбнулся. — Мы с женой не пьем, даже по праздникам, и я года три в винный не заходил, не знал даже, что такое творится. Думал, только с сахаром и колбасой так... с мылом... Ладно, — он махнул рукой, — одним чаем обойдутся. Жена торт испекла...
Он взглянул на часы и осекся.
— Вы извините, мне домой пора. Я уже три часа как ушел, она, наверное, волнуется. Ну и... Спасибо, что выручили, — он неуверенно протянул Васяну ладонь. Тот внимательно посмотрел на Михася, но руку пожал. — Я пойду, ладно?
— Ну, иди, — равнодушно махнул тот рукой. — Только ментам не попадайся.
— Что? — опешил Михась. — Каким ментам? Почему не попадаться? — Голова у него опять пошла кругом.
— Ну как, — охотно откликнулся Васян, — представь, тот козел с нашивками в себя придет в больнице — или где там их лечат? — а его следак спрашивает, что там произошло? Как отвечать? Что какой-то прыщ — я, то есть — в одиночку вырубил его на пару с подчиненным? Обидно! Опять же, хер у него еще долго не встанет, он еще и из-за этого озвереет. Нет, конечно, он вякнет на дознании, что мы с тобой заодно действовали, и кастеты у обоих были, и тот, второй, подтвердит. Получаем групповое вооруженное нападение на представителей власти при исполнении, оно же террористический акт, статья пятьдесят восьмая у-ка, пункт десять, от десяти до пятнадцати особо строгого либо вышак при отягчающих. Усек?
-Усек, — пробормотал Михась. На его лице проступило глухое отчаяние. — Ну, называется, сходил за водочкой...
Он бессильно оперся о забор, тут же испачкав рукав какой-то склизкой дрянью.
— Да не шугайся ты так, — вдруг загоготал Васян. Эмоции Михася явно доставляли ему удовольствие. — Уж и пошутить нельзя! Зуб даю, тот мудила и лица-то твоего не запомнил как следует, а что запомнил, вышибло, когда с палочкой своей поцеловался. Думаешь, зря я ему по кумполу первым делом заехал? Электричество — оно от лишней памяти хорошо помогает, да и кастет тоже. Так что вали домой, к жене, и не парься. Только не забудь, что без Васяна ты бы сейчас в КПЗ с переломанными ребрами валялся или следаку объяснял, что за дружок твой на представителя власти напал. Ты, кстати, кем работаешь? — Васян неожиданно перешел на деловой тон.
