— Если ты не дашь нам уйти, я сломаю ей шею. На это мне еще хватит сил, — угрожающе произнес он. Его голос был хрипловатым, но ровным и чистым, как говорят все в южных краях.
— Не слушай его, Ланс, — выкрикнула она. Она схватилась руками за его цепкие пальцы, касавшиеся её шеи. — Убей его! Мы оба упыри, ты не должен нас пощадить!
Её голос отдавался в темноте эхом, он был пронзительным, но в то же время в нем не слышалось ни страха, ни отчаяния, лишь призыв к действию. Я нагнулся к полу, на ощупь пытаясь найти какое-нибудь подходящее орудие для нанесения удара. Тогда я еще не знал, что упыри прекрасно видят в темноте, и Горн заметил, как я двинулся вперед — я же услышал лишь, как он взвыл от ярости и негодования. Грохот от столкновения и падения ряда пустых тяжелых коробов заглушил шорох моих шагов. Кровосос отбросил прочь тело девушки и кинулся в мою сторону. Но я уже ухватился за валявшуюся под ногами толстую доску, которой со всего размаха залепил по его плечу и голове. Он слегка пошатнулся, но устоял на ногах, отвернув в бок лицо. Мое оружие треснуло на две части.
— Щенок, — прошипел Горн, — ты всего лишь щенок!
Он уже стоял напротив меня, когда я недоуменно отбросил прочь из рук ненужный более кусок дерева. Всего лишь одной рукой, испачканной его собственной кровью, он подхватил меня за подбородок и поднес к толстому столбу, возвышавшемуся посреди заброшенного сооружения. В спину вонзился острый гвоздь, торчащий на поверхности столба, но я не мог издать даже крика от острой боли — я не мог говорить, я ничего не слышал, я не отрывал взгляда от его горевших зеленым пламенем глаз. Казалось, что именно сияние, которое они излучали, освещало окружавшие предметы. Потом я только помню, что моей ладони коснулся холодный металл. Я сжал рукоять меча и, направив лезвие вниз, вонзил его в пах противника. Он скривился от внезапной боли, выпустил меня из своих когтей и отошел на шаг назад. Меч остался в моих руках. Сжав его обеими ладонями, я резанул по воздуху поперек горла кровососа. Я выдохнул лишь, когда его голова с глухим звуком упала на пол, а через мгновение осело все туловище.
Ещё долгое время я держал обнаженным перед собой клинок, опасаясь, как бы упырь не восстал вновь. Вокруг расползалась темная лужа крови.
— А теперь ты дашь мне уйти, Ланс, — звонко прозвучал голос Веллины. — Ты уже добыл славный трофей.
Её силуэт показался у самого выхода, в дверном проеме, сквозь который проникал тусклый свет луны.
— А ты отпустишь меня? — удивленно спросил я, приходя в себя. Я поднял за длинные темные волосы голову упыря и приблизился к отблескам лунного света, расползавшимся по полу. Я хотел рассмотреть лицо упыря — оно было бледным, еще жестоким и мрачным в своих чертах.
— Среди нас убийца ты, — ответила она. — Ты убил его. Люди всегда убивают других, не таких как они. И при этом их редко волнует, кто же на самом деле скрывался за личиной чужака. Отныне ты не можешь винить в этом упырей — мы также убиваем лишь кого-то из иного рода, хотя порой восстаем и против своих. В этом люди и упыри очень похожи, — в желтом сиянии она улыбалась, и всем своим видом выражала, что, наконец, добилась именно того, к чему стремилась.
— Ты ведь могла с ним справиться в одиночку, Веллина, — хмуро проговорил я. Её слова были мне совсем неясны — хотя люди порой не понимают друг друга, так отчего ж я хотел разобраться в чувствах и мыслях своей тетки-нелюдя. — Зачем ты позвала меня? И почему ты пришла ко мне на помощь?
— Я никогда бы не посмела сделать это сама, — уже вновь тревожно и волнительно произнесла она. — Я вложила в твою руку меч, но не подняла бы его на упыря. Ведь Горн был таким же, как и я. А упыри не убивают себе подобных, они чтят некоторые законы людей, они соблюдают заветы матери Тайры, своей прародительницы. Но сегодня я поняла, что не могу позволить умереть тебе, Ланс. Других охотников на Горна мне никогда не было жаль. Они сражались и погибали, а я лишь, горько вздыхала, признавая, что вновь подобрала слишком легкую добычу для своего хозяина, слишком слабого противника для того, чтобы суметь его побороть. Ты считаешь, что я кровожадный монстр, который уже привык убивать и наслаждается этим процессом?! Не стану тебя разубеждать — может быть когда-нибудь я и стану такой...
Она замолчала так внезапно, что я не осмелился долгое время нарушить возникшую между нами тишину.
— Значит для тебя это была всего лишь игра?! И она закончилась лишь тогда, когда решила ты сама. Ты захотела сделать из меня убийцу — знай, я не чувствую ни капли горечи или раскаяния. Нынче мы совершили благое дело.
— Ты считаешь, что я могла вмешаться раньше? Ты видимо уже позабыл силу и быстроту упырей, — усмехнулась она. — Он всегда следил за мной, он мог разорвать меня на части, ежели бы я не выполнила его прихоть. Он был карателем и терзателем тела и души, но одновременно он умел убеждать меня исполнять его капризы лишь своим голосом и взглядом. Я любила и ненавидела его одновременно! Но больше всего я страшилась, что он будет вечно убивать, забывая обо мне, при виде тех, кого я ему приводила, а потом оставит меня совсем, выбрав новую спутницу. Больше всего я не хотела остаться в одиночестве — разве есть еще такие как я?! Но в его обществе я познала настоящее одиночество, — она опустилась вдоль дверного косяка, приседая на холодную землю и со слезами в глазах смотрела на далекую луну. — Он звал и отгонял, он обещал и убивал. Я жила его жизнью и не имела своей. С тех пор, как мы повстречались в Бастаре, он покорил мою душу. Я была несчастной, но с его появлением я стала к тому же несвободной. Я играла, Ланс, все эти годы, по его правилам, под его песню. Но я не могла позволить тебе задохнуться в этой паутине, куда невольно тебя впутала.
Веллина посмотрела на меня с надеждой.
— Я благодарю тебя за то, что ты оставила мне жизнь, — сказал я. — Но мои слова о живой воде не были выдумкой, Велли. Если ты отправишься со мной в Алмааг, то ...
Она расхохоталась в ночной тишине.
— Неужели ты еще не понял! Я такая как есть. Я упырь, я пью кровь. Я не убивала людей и не собираюсь. Я буду жить так, а не иначе, Ланс. Я хочу, чтобы ты знал — я другая, но я не жалею. Я бы умерла, если бы Имира не подарила мне новую жизнь. И моя жизнь ничуть не хуже, чем человеческая. В них много похожего, лишь люди не желают этого замечать. Но ты ведь видишь это, Ланс?
Я все еще держал за волосы голову Горна, одежда и руки были окровавлены, в горле по-прежнему застрял жуткий ком нервов. Я не мог слышать, что она хотела донести своими словами до моего воспаленного последними событиями ума. Когда я собрался в дорогу, взобрался на коня, который все еще поджидал меня на привязи около одинокой березы, и сложил в седельные сумки голову и некоторые пожитки Горна, точнее того, кто укрывался долгие годы под крышей мельницы, она сказала на прощание:
— В следующий раз мы, случится, будем не столь терпимы друг к другу, Ланс. Ты захочешь меня убить, а я обратить тебя в Возрожденного. Но даже, несмотря на это, я с радостью увижусь с тобой вновь.
Однако с тех пор я более никогда не встречал Веллину де Терро. Я не спрашивал, куда она собиралась податься и чем заняться, но я навсегда запомню её слезы — она говорила, что является упырем, да и она не могла иначе заполучить свою силу и гибкость, однако мне показалось, что графиньюшка де Терро пока еще сохраняла молодость тела и духа, а вместе с этим человечность внутри себя, умело сопротивляясь тому, что стремилось поколебать её уверенность и твердость. Я прибыл в Алмааг и только с Ортеком поделился всей правдой о событиях на континенте. Голова Горна была переправлена в Тайград, где его опознали бывшие служители богини, которые по-прежнему носили свои саны тагов и возносили молитвы Тайре, не претендуя при этом на кровавые жертвоприношения, хотя, как поговаривали, в Рустанаде прошлые ритуалы тагов находили все большее распространение. Вот таким образом был уничтожен граф Горн д'Эскер.
— И после этого ты никогда не начинал вновь выслеживать Веллину, опасного упыря? — спросила Марго. Все это время она с интересом внимала каждому его слову, поражаясь сдержанности рассказа, хотя при этом Ланс не раз улыбался или недовольно хмурился.
— Она не была опасной. Во всяком случае не опаснее любого человека, Марго, — резко ответил граф. — Разве ты отправилась разыскивать своего возлюбленного Тамира, хотя прекрасно ведала, что он упырь, ради его убийства?! А ты между тем обрела колдовские способности и могла бы одолеть кровососа. Только, по-моему, выслушивая мою историю, ты больше переживала за то, чтобы под маской графа д'Эскер не скрывалось его лица. Ведь тогда бы оказалось, что на заброшенной мельнице был обезглавлен твой избранник.
— Да, я бы никогда не пожелала смерти Тамиру, — она задумалась, обращая свой взор в сторону окна, за которым уже опускались сумерки в тихом шуме дождя.
— Ты его еще любишь?
Марго вздрогнула, её лицо, удивленное и растерянное, обратилось к спутнику:
— Твоя мать, Ланс, говорила мне, что если любишь по-настоящему, то пойдешь за человеком сквозь огонь и воду. Если я смогла отпустить его просто так и не искала потом, даже будучи колдуньей, которая может притянуть всё, что хочет... значит ли это, что я его когда-то любила?! — она опустила взор, объяснять свои чувства молодому капитану было ни к чему, ему в любом случае было их не понять, подумала девушка. — Тамир был всего лишь мечтой, которая осталась далеко в прошлом, — но в её голосе звучало глубокое сожаление о потерянной мечте.
Ланс встал со своего места и, наполнив кружку вином, выглянул за дверь.
— Если к утру перестанет моросить, можно рискнуть и продолжить путь, — сказал он. — Ты ведь вытащишь нас из болота, если мы там увязнем? Но бывает, что оставить человека намного труднее, чем поддержать — нелегко решиться, но не стоит себя обманывать в том, что это было так необходимо или безвыходно. Ты просто отпускаешь его в собственное свободное плавание, надеясь при этом, что он все-таки вернется в порт, будь там мор, война или солнечный мир. И разве это не самое главное испытание в жизни, когда человек обретает самого себя. Так считал и так поступил мой отец. Со мной. Только этот подарок остался как воспоминание о нем, — Ланс грустно посмотрел на палец, который украшало золотое кольцо с вложенным в него большим зеленым камнем.
* * *
Путники не стали дожидаться, пока яркое солнце подсушит капли воды на траве и болотистую почву под ногами. Они двинулись в путь с раннего утра и уже спустя несколько часов ходьбы по земле, которая прилипала к сапогам, оба выдохлись из сил, озябшие, мокрые и испачканные до пояса в зелено-черной грязи. Однако Марго не делала лишних привалов ни для того, чтобы подкрепиться, ни для приведения себя в порядок — Лансу лишь оставалось улыбаться, наблюдая со стороны за тем, как колдунья шагала сквозь высокие заросли, приподнимая в руках отяжелевшую от болота юбку. Он следовал чуть позади неё, так как на самом деле не успевал за быстрым неутомимым шагом девушки, которая вкладывала в каждодневный переход все свои силы и никогда не предлагала первой своему спутнику передохнуть, ведь ей следовало не забывать самой да и демонстрировать попутчику, что колдуны не знают истощения и могут выдержать испытания, которые сломят простого человека. Ланс же всегда уступал здравому смыслу, полагая, что измученными долгой дорогой до её конца могут не дойти ни чародей, ни человек, ежели не замедлят выбранного темпа.
Покинув разграбленную, заброшенную усадьбу, они за несколько дней одолели около сотни лиг лесных нехоженых троп. Позади остались еще три небольшие деревушки, жители которых ютились в скромных домах, в замкнутом круге обрабатывая поля и ведя хозяйство. К окончанию очередной недели странники вышли на вытоптанную копытами лошадей дорогу. Она вилась от окрестной деревни к единственному городу на востоке страны — Присту. С раннего утра по ней уже проехали две груженные повозки с земледельцами, спешившими на торг. Но попутчиков хозяева не соглашались брать: все места отводились для домашней птицы, мешков с мукой или прочего товара для продажи.
— Мы можем углубиться в этом месте в лес и пойти напрямик, — заявила Марго, останавливаясь на перегибе тропы, которая сворачивала на север по усыпанному цветами летнему лугу. — Так мы быстрее доберемся до города, а также спасемся в тени от знойного полдня.
— Но крестьяне в деревне велели держаться дороги, — ответил Ланс. Он встал рядом с девушкой, которая между тем срывала спелые ягоды ежевики с одного из кустов, росшего на обочине. Парень скинул наземь тяжелую сумку с пожитками, запасы которых они пополнили давеча в поселке. — Старик Армис предупреждал, что леса в этих краях опасны для чужаков, в них легко заплутать.
— Как раз наоборот, — упрямо возразила ведьмочка. — Он рассказывал о тропе, по которой безопасно можно пройти к городу, только по ней не проедешь на лошади...
— Ты не так поняла, — усмехнулся Ланс. Говор в здешних деревнях намного отличался от диалекта Черных предгорий и побережий. В первый год службы в Аватаре граф совершенно не понимал речь жителей восточного берега Алдана, с которыми солдаты и горожане порой обменивались товарами. А между тем государь Ортензий с малых лет обучил Ланса языкам Южного моря, и тот свободно владел черноморским и эрлинским словарем. — Армис как раз говорил, что тропа была, но заросла и нынче через лес никто не ходит. Ты же не хочешь, чтобы мы потратили еще несколько дней на блуждания среди темной чащи вместо того, чтобы наконец достичь города, где взберемся в седло быстрых скакунов.
— Ланс, я прекрасно понимаю черноморскую речь. Она стала для меня родной за последние двадцать лет, так что твои поучения совершенно ни к чему, — ядовито ответила девушка, надменно поглядывая на спутника.
— Ты могла просто не расслышать этого...
— Я прислушивалась к твоему разговору со стариком, так что мне всё прекрасно ведомо. Мы отправимся прямиком на восток, — обойдя колючие кусты, Марго вступила под тень раскидистой акации и скрылась среди деревьев.
— Ты как всегда спешишь, но несколько лишних часов ненамного приблизят тебя к цели, Марго, — прокричал он, надеясь, что она расслышала его голос. Тем не менее, он уже ступал за ней следом. — И я бы посоветовал тебе вдобавок научиться разбирать слова своих подданных.
— Не забывай, с кем ты разговариваешь, — её невысокая фигура возникла прямо перед ним, так что граф слегка опешил. — Ты должен мне помогать в пути, а не сбивать с него своими надоедливыми замечаниями. Так что смотри под ноги и не растеряй припасы, Ланс!
Граф отметил про себя, что она хмурилась с самого утра. Он промолчал, хотя поначалу немедленно пожелал ответить, как и подобало верному солдату принимать приказ государя: "Будет исполнено, Ваше Величество!". Однако он рассудил, что, наконец, пора принять к сведению её просьбы и не звать её царицей или Веллингом, тем более сейчас, когда это могло быть кстати и даже желательно с её стороны. Безусловно, у колдуньи пропало всякое настроение после ночлега в маленькой деревушке, оставшейся позади. Марго взялась помочь за оказанное гостеприимство хозяйке низкой избы, где их разместили на ночь. У пожилой женщины и её мужа Армиса было две молодых дочери на выданье. Старшая уже второй месяц хворала неизвестной болезнью, от которой она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Ведьмочка была уверена, что сможет исцелить несчастную девушку, однако все её попытки не привели ни к чему путному, и лишь в печи неожиданно потух огонь, а означало это, что, как и прежде, Марго не могла полностью контролировать свои способности. Затем Ланс сгоряча в очередной раз решил донять попутчицу расспросами, с какой целью она следовала в порт Черноморья. При этом он неудачно пошутил, что с такими умениями ей не одолеть не то что опытного колдуна, коим является Сарпион, а даже самый глупый маг мог её обличить и арестовать. Хотя, видимо, царица была вдобавок рассержена из-за того, что весь вечер накануне Армис пытался просватать молодому человеку свою младшую дочь, и Ланс шутя даже согласился на это, выдав старику часть монет для приготовления к свадьбе, что уже назначили на будущую весну. Если бы не этот предлог, черноморцы бы ни за что не согласились взять с гостей деньги за ночной приют, поэтому Ланс считал, что его уловка будет одобрена царицей, но она лишь переводила суровый взгляд с графа на румяную юную девушку, которая скромно сидела в уголке, уже мечтая о том, что станет невестой такого доброго и приятного человека.
