Правду говоря, в душе он даже был рад, что задержится тут ещё на ночь. Задание Максима совсем его не веселило. Нет, людей в рабстве очень плохо держать, ясное дело, — да только попробуй, подними Куниц, которые тут натурально в землю вросли!.. А тем более Нурнов, которые тут недвижимостью обзавелись даже, в виде собственноручно построенных домов. Так они их и бросят, и попрутся через полмира воевать не пойми с кем!.. А уж про Виксенов и говорить нечего: эти скорее помрут, чем отойдут хоть немного от своих ненаглядных полей. Да и в том, что от них будет толк, Эдик сомневался. Вождя их, Ивана, он глубоко уважал — потому что, как ни странно, видел его похожим на себя. Льяти восхищался и завидовал — за красоту и смелость. Но вот другие... вроде и силой их не обделили, и трудолюбием, и смелостью даже — а всё же чего-то, самого главного, не хватает...
Мальчишка остановился. Эта мысль показалась ему новой и притом очень важной, что с ним случалось нечасто. Сразу захотелось сесть и хорошенько всё обдумать — дело-то не праздное, а имеющее самое прямое отношение к его заданию! А задание своё Эдик собирался выполнить, так или иначе. Срамиться перед Максимом не хотелось. Но зато очень хотелось домой. И не потому даже, что там теплая ванна и холодильник с едой, просто при мысли, ЧТО сейчас чувствуют родители, к горлу сразу подкатывал комок...
Только вот, словно назло (впрочем, всё в этом проклятом лесу, похоже, сейчас происходило именно ему назло) вдруг раздался жутковатый, с переливами, вой — и ему отозвалось сразу трое голосов, да ещё со всех сторон!.. Вроде бы волки — только вот волков в этом лесу не было...
* * *
Эдик замер, ошалело осматриваясь по сторонам. Чего греха таить — он испугался. Испугаешься тут, когда такой вой, а вокруг уже темнеет... Но испугался всё же не настолько, чтобы орать и бежать прочь, сломя голову. Ни то, ни это всё равно не поможет...
Он задумчиво взвесил в ладони двухметровое деревянное копьё — без наконечника, просто с обожженным на костре остриём. Оружие не бог весть какое — но если засадить прямо в пасть, любой зверюге мало не покажется. К тому же, в рюкзаке ждала своего часа увесистая дубинка. Ей Эдик доверял больше. Пускать копьё в ход ему ещё не приходилось, а вот отмахиваться от злых собак палкой — не раз и даже далеко не два. Тут главное — не теряться и бить с размаху, прямо по башке, чтобы не ухватили зубищами — а то не одни лишь штаны разодрать могут...
Четырехкратный вой раздался вновь, теперь уже ближе. Его явно пугали, неторопливо сжимая кольцо. Только вот пугаться Эдик всё же не стал — быстро скинул рюкзак и начал собирать валежник. Если получится зажечь костер...
Он выпрямился — и охапка валежника вывалилась у него из рук. В глубине леса горели зелёные глаза. Только глаза — словно две зелёных лампочки. И больше — ничего. Как мальчишка не напрягал взгляд, он не мог разглядеть головы или тела — хотя было, вроде, не так уж ещё и темно...
Эдик повернулся, чтобы подобрать копьё... и столкнулся взглядом со вторым оборотнем — тот стоял за спиной, буквально в трёх шагах. Сердце ёкнуло, подступив прямо к горлу, но мальчишка не двинулся — тело словно отнялось. Оборотень смотрел на него пристально и безразлично. Он не двигался, лишь его текучий, длинный мех слабо шевелился под ветром.
Словно в каком-то страшном сне Эдик повернул голову. Справа от него стоял второй оборотень, слева — третий. Он даже не заметил, откуда они появились — словно сгустились из воздуха. Ничего жуткого в них на первый взгляд не было — никаких тебе налитых кровью глаз и клыков, торчащих из пасти, — но исходившее от них ощущение СИЛЫ, перед которой человек — ничто, пугало несравненно больше...
Мальчишка оглянулся. Так и есть — за спиной стоит четвертый, непонятно когда успевший подойти, — ему-то показалось, что до тех горящих глаз добрых метров пятьдесят! Глупо брошенное копьё лежит шагах в шести, дубинка в рюкзаке — да она тут и не поможет. Против одной такой зверюги у него ещё были какие-то шансы, но стая... Схватят за руки и ноги и раздерут начетверо, вот и весь бой. Такая перспектива казалась мальчишке вполне реальной — каждая из зверюг весила, наверное, добрых килограммов сто, и он мог бы дотронуться любой до морды, даже не опуская руки. Пока что, правда, его никто не собирался рвать. Оборотни откровенно рассматривали его, и под этими взглядами мальчишка почувствовал себя... неуютно, мягко говоря. В классе он был самым сильным после Максима — но тут-то не класс...
Стоявший впереди оборотень вдруг повернулся и беззвучно потрусил в лес. Сделав шагов пять он оглянулся и посмотрел на мальчишку. Эдик тоже оглянулся — остальные трое надвинулись, откровенно отрезая путь, и в голове у него взорвался целый вихрь мыслей. Его, без всяких сомнений, ПРИГЛАШАЛИ — но вот к кому?..
Глубоко вздохнув, мальчишка подошёл к рюкзаку — будь что будет, но бросать вещи он не собирался. Оборотни не двинулись, один даже немного отступил, освобождая дорогу. Словно во сне, Эдик поднял копьё. Оборотни даже не двинулись, лишь один презрительно зевнул, показав страшенные зубы, которым явно ничего не стоило превратить древко толщиной в два пальца в щепу...
Тем не менее, едва он взял копьё в руку, морок отступил. Мальчишка понял, что он всё же не пленник, а гость... пусть приглашение и того сорта, от которого невозможно отказаться. Он глубоко вздохнул и пошёл вслед за зверем, указывающим путь...
* * *
Утопая по колено в снегу, путаясь в торчавшем из него бурьяне, Сашка упрямо брел к старинному, кирпичному, темно-красному зданию церкви, или, скорее, костела — массивному, с высоким цоколем, узкими сводчатыми окнами и широким карнизом с какими-то узорами, хитроумно выложенными из того же кирпича. Оно казалось заброшенным — с несколькими разбитыми стёклами в темных, густо зарешеченных рамах и с наполовину ободранным скелетом островерхой кровли на небольшой колокольне, но снег возле двери был расчищен, хотя никакой тропинки к нему не вело...
Сам заросший бурьяном, довольно просторный двор был совершенно пуст. С двух сторон его замыкали глухие краснокирпичные торцы громадных зданий, с третьей — высокий дощатый забор. За его грубой, серо-коричневой изнанкой виднелись две пятиэтажки — их окна светились холодным синеватым светом длинных ламп. Над улицей сплеталась сеть черных троллейбусных проводов, слышался ровный шум машин, но здесь снег был нетронут. Ни одного следа — и на этой целине лежал отблеск чистого заката. С другой стороны шла довольно широкая улочка с извилистой колеёй — а за ней начиналось море низких деревянных домишек. Мороз был нестерпимый, лицо щипало, словно его яростно растерли грубой тряпкой, и мальчишка чувствовал, что начинает уже замерзать.
Перебравшись через небольшой сугробчик, он с облегчением сполз на расчищенную площадку у крыльца, и, укрывшись под полукруглым железным козырьком, подпертым какими-то коваными завитушками, постучал в массивную коричневую дверь. Звук получился почти совершенно неслышным, и, заметив на косяке кнопку звонка, он надавил на неё. Внутри что-то глухо задребезжало.
Примерно минуту царила тишина — если не считать этого самого дребезжания — потом за дверью что-то глухо стукнуло и она приоткрылась, показав выглядывавшего изнутри Димку.
— Проходи, — улыбнувшись, сказал он.
Едва Сашка проскользнул внутрь — в тускло освещенный единственной лампочкой высокий тамбур, похожий на какой-то громадный пустой лифт, Димка закрыл дверь и запер её на массивный засов. Внутренняя дверь здесь тоже была деревянная, массивная, но с узкими витражными окнами в верхней части. Сквозь них пробивался какой-то непонятный свет. Сашка с усилием толкнул её... и проснулся.
* * *
Какое-то время мальчишка лежал неподвижно, пытаясь понять, что Димка делал в костёле польских ссыльных, и зачем он сам пошёл туда... потом недовольно мотнул головой и осмотрелся. Мир вокруг скрывался за туманной белизной. В её текучей мутной глубине едва проступали низкие серые дюны. С другой стороны тускло поблескивала вода Моря Птиц. Солнца не видно, только небо чуть светилось красным.
Сашка не сразу смог вспомнить, как он попал сюда и зачем вообще спит здесь, на морском берегу. На какой-то миг ему показалось, что это тоже сон, и что сейчас он проснётся в теплой постели, у себя дома... но острая резь внизу живота тут же вернула его к реальности.
Тихо ругаясь, мальчишка выбрался из спальника. Утро встретило его промозглой сыростью и холодом, неожиданным в этом тропическом мире. Трусы показались здесь не самой лучшей одеждой, а сырой песок сразу же налип на ноги. Спальник тоже отсырел, и мальчишка снова выругался: сырой не понесёшь, тяжело, да и сопреет, а сушить — полдня уйдёт, не меньше... Когда он засыпал, вода стояла куда ниже, и на какой-то миг ему даже показалось, что он во сне сполз к ней... потом решил, что это, наверное, прилив. Ладно, хорошо ещё, что ночью его не унесло в море, на радость здешним хищным рыбам, вроде тотема Горгулий...
Завопив для смелости, Сашка бросился в воду. Сначала она обожгла его холодом, но почти сразу это прошло. Через минуту, однако, холод вернулся и навалился всерьёз. Мальчишка пулей вылетел на берег, отряхнулся и побегал по нему, пытаясь согреться, потом вытащил из рюкзака полотенце и с наслаждением растёрся. Сразу стало горячо и бодро, и он даже тихо засмеялся. Утро оказалось не таким уж и плохим... хотя он смутно представлял, что делать тут дальше. Вчера, увидев с холма море, он шёл к нему весь день и начало ночи, вымотался и устал, как собака. Сил на ужин уже не осталось и теперь страшно захотелось есть.
Сашка заглянул в рюкзак. Увы — рыба кончилась ещё вчера, а жалкой кучки плодов ти могло хватить лишь на завтрак. К тому же, в сыром виде они были съедобны ещё меньше, чем картошка, и мальчишка, вздохнув, побрёл по берегу, высматривая плавник...
* * *
Завтрак оказался делом жутко долгим — пока Сашка набрал достаточно сучков, пока костёр прогорел, а ти достаточно запеклись в углях, прошло никак не меньше часа. Когда он, наконец, наелся, уже давно взошло солнце и туман рассеялся. Вздохнув, Сашка, наконец, оделся и полез на ближайшую дюну — осмотреться. И тут же съехал вниз — песок осыпался под ногами. Он решил обойти дюну и подняться с другой, пологой стороны. Это тоже оказалось непросто — дюна была высотой с пятиэтажный дом, а ноги глубоко вязли в песке, который к тому же набивался в кеды. Плюнув, Сашка снял их и пошел дальше босиком. Это оказалось проще, хотя ноги теперь вязли ещё глубже. Но он всё шёл... и шёл... и шёл, пока ему не открылся бескрайний морской простор.
Довольно вздохнув, Сашка обернулся. С высоты округа стала видна гораздо лучше. Полоса дюн протянулась между морем и степью. Ветер гнал по ней волны сизо-серебристой травы. Вдали равнину ограждали призрачные, скрытые утренней дымкой холмы, и он даже удивился, какими они выглядят далёкими. Неужели за вчера он отмахал столько?..
Вдруг ему показалось, что там что-то движется. Сашка сощурил глаза, фыркнул и пожалел, что у него нет бинокля. Глазу же это казалось лишь кучкой темных точек. Несомненно люди — восемь или девять. Вот и всё, что ему удалось разглядеть. Интересно, кто же попёрся сюда, где никто не живёт и где, по большому счёту, вообще нечего делать...
Опомнившись, Сашка плюхнулся на живот и сполз за гребень дюны. Он не знал, увидели ли его — солнце сейчас светило слева, так что шансы у них были равные. Но раз он их заметил, то могли и его...
Сашка задумался. Он не представлял, кто это, но понимал, что и не сможет разглядеть гостей, пока они не подойдут слишком близко. И не знал, что теперь делать. Он мог пойти вправо или влево, или, наконец, остаться здесь. Наверное, лучше остаться: бегать непонятно от кого не годилось, да и вдруг это друзья? Не Вороны, конечно — те пошли с Максимом — и не Туа-ти, которые к морю и на пушечный выстрел не подойдут. Может быть, Астеры... хотя что заставило бы их изменить своему вековечному кочевью, Сашка не представлял...
Тут же ему пришло в голову, что это могут быть например те самые Хоруны или Морские Воришки — хотя ни те, ни другие в степь вроде бы не заходили. Тогда кто?..
Он посмотрел на отряд ещё раз. Тот не сдвинулся ни вправо, ни влево, только чуть заметно спустился по склону. Итак, они его заметили и идут прямо к нему...
Сашка ещё сполз по склону и задумался. Он без особого удивления понял, что ему страшно. Встреча с недружелюбно настроенными незнакомцами здесь ничего хорошего не сулила. Вокруг на несколько десятков, наверное, километров никого больше нет, твори что угодно. Возьмут, например, и закопают в песок, оставив дожидаться прилива, как пираты в книжке. Или поджарят пятки на костре. Или просто отберут все вещи и пинками прогонят взашей — тоже приятного мало...
Сашка вздохнул. Ему страшно хотелось скатиться сейчас к берегу — и бежать, бежать, бежать... только вот куда? Вправо или влево? Мальчишка понимал, что заблудился, и не представлял, в какую сторону идти. Ладно, если ему повезёт и он наткнётся например на Певцов, Горгулий или сразу на Волков, зачем-то приплывших на берег. А если ноги занесут его в западные леса, в руки тех самых Хорунов? Или на восток, в бесконечные плавни, где вообще никто не живёт, кроме бесчисленных стай местных птиц, похожих на земных чаек и уток?.. И он так и будет жить там, боясь вернуться, постепенно дичая и забывая человеческую речь — пока не...
Сашка сжал зубы и мотнул головой. Нет — он останется и будет ждать...
* * *
Шли они недолго, всего минут пятнадцать — даже толком не успело стемнеть. Эдик терялся в догадках, к КОМУ его ведут. В голову лезла всякая сказочная чушь — Баба Яга, Кощей Бессмертный, кикиморы, лешие... ну не Хозяева же в самом деле перехватили его в этом диком лесу!..
Шли они вверх по склону и куда-то вправо — Эдик, как ни старался, не мог запомнить путь. Казалось, что приметы, если такие и есть, сами ускользают тут от взгляда, и это необъяснимо его злило. Казалось, что идёшь во сне — только вот во сне ноги не болят от постоянного подъёма в гору...
Его проводник остановился у крутого заросшего склона, потом вдруг отступил и даже повёл носом, словно указывая цель. Мальчишка подошёл... и вдруг понял, что смотрит на небольшую дверь, замаскированную так искусно, что он едва разглядел её с двух шагов. Он оглянулся на сопровождающих — они сели и смотрели на него с неким ироничным интересом. Эдик вздохнул и открыл дверь.
* * *
Он не представлял, что собирается увидеть — наверное, всё же тайное подземелье Хозяев с всякими там лампочками и циферблатами, — но увидел неожиданно просторную, сухую и чистую землянку, едва освещенную горевшим в дальнем конце очагом. В нос ударил горький запах дыма и каких-то трав. Мальчишка вошёл, ошалело осматриваясь. Чем-то помещение походило на музейную кладовку — стен не видно под висящими на них резными костяными и деревянными фигурками, аккуратными пучками каких-то трав и корешков, маленькими, словно бы игрушечными, но богато изукрашенными луками и копьецами, колчанами, какими-то сумочками, поясками и вообще не пойми чем. Ни дать, ни взять, какой-то древний магазин. Пол застелен шкурами, на них у очага сидит древний старик с длинными — до пояса — седыми волосами...
