— Нет. Он же не отсюда родом. Женя и Илейния — это была любовь с первого взгляда. Даже когда я ему рассказал весь расклад, и объяснил что хранительница по своей природе рано уйдет, разбив ему сердце... Он махнул рукой и сказал "Моё? Да сколько угодно, уж ей-то можно". Причем это была не шутка. К тому времени он уже сам узнал все и был готов к этому. Иногда он такое выдавал, что мы все со смеху катались.

— Так он был весельчаком?

— Редко. Но метко. Он странным был. Смотрел на мир с улыбкой и оптимизмом, при этом всегда готовился к худшему. Когда мы узнавали в очередной раз о том, что угодили в какую-нибудь неприятность, и это озвучивала Илейн — он жал плечами и говорил — “ожидаемо”, и сразу же предлагал свое предложение по исправлению ситуации. Чаще всего это касалось политических игр. Из-за этого иногда казалось, что он сам немного заглядывает в будущее.

— Настолько точно у него получалось предугадывать события?

— Не то, чтобы предугадывал, он просто брал худший сценарий, и готовился к нему. И уж время было такое, что ошибался он не сильно реже хранительницы. Но самому строить интриги у него не получалось. Они были очень близки с Илейн. Помню, его пытались рассорить с хранительницей, и хорошенько заплатили каким-то придворным дамочкам, чтобы его с ними застукали. Разумеется, без волшебных духов не обошлось. Илейн тогда поздно спохватилась, и мы вытащили его весьма... помятым... уже под вечер.

— И?

— А хоть бы что. Нас встретил словами "наконец-то, а то я думал они меня совсем того". Скандала не вышло, а Илейния и Женя потом сами со смехом вспоминали тот случай. Частенько они сбегали в город, в обычной одежде. Пару раз при помощи дара хранительницы выигрывали в игорных домах, причем ровно столько, чтобы их местные шишки отпустили без лишних вопросов. Летом я их часто видел на крыше дворца, где они смотрели на звезды. Про Илейнию я вообще молчу. Ей и так досталось по жизни, детство в трущобах, борьба за власть... С появлением его она просто светилась счастьем, как и сам Женекерс. Уж не знаю, оставил ли он кого дома, но с Илейнией он был счастлив. Он умел отвлечь ее от тяжелых мыслей ровно тогда, когда это было ей больше всего необходимо. Мне кажется, что без него Илейн бы давно сломалась. На ее правление выпало слишком много потрясений.

— У него вышло хоть что-то из магических практик?

— Нет. Полный ноль, каких надо поискать. Не мог повторить даже простейших обрядов кроу, какие каждый второй даже без дара сдюжит. Как был, так и остался до того самого момента. Теорию он знал идеально. Еще увидев пару трюков, которые ему показали наставники, он закопался моментально в книги, хотел докопаться до сути происходящих процессов. Он вообще легко запоминал большие объемы информации. А вот с практикой не сложилось. Как-то, он сам заявился ко мне, и после короткого разговора я договорился, чтобы ему преподавали и фехтование, и стрельбу и тактику... Он считал, что у него дара нет. И единственное, почему он учится тут — потому что Илейн не хочет его отпускать. Он не был против этого, идти ему все равно было некуда — вокруг чужой мир. Но по характеру он не любил быть бесполезной обузой. Всегда все делал сам, и из древних книг быстро вылез. Стал больше посвящать времени военному делу. Мне кажется, что только теперь я понимаю, чего он боялся больше всего на свете тогда.

— Боялся?

— Да. Единственный его страх — собственное бессилие. Он боялся того, что когда-то не сможет защитить то немногое, что ему было дорого в этом мире. Илейнию.

— Он достиг больших успехов в военном деле?

— Стрелял он сравнительно неплохо, пистоли, луки, арбалеты, метание ножей и даже топоров. Мог с закрытыми глазами собрать и разобрать любую из игрушек коротышек, что стояла у нас на вооружении. Рукопашный бой ему преподавал мастер с юга. С клинками он тоже вскоре научился управляться. Шпаги не особенно любил, предпочитал классические длинные клинки южан, называл вечно их словом “катана”. Всем этим арсеналом овладел быстро и сносно, на уровне любителя. Он не доводил навыки до совершенства, предпочитая то, что назвал "достаточно хорошо". За себя постоять мог, и в поединке его бы убили далеко не в первую секунду, в запасе у него было достаточно фокусов. Знал наперечет все эликсиры алхимиков, какие только можно купить на рынке и всегда таскал десяток на поясе. Тактика, история... Это он тоже все усваивал очень прилежно и быстро. Ну и конечно, когда не был с Илейн, в библиотеке или на стрельбище — он был у Кикароса. Эта парочка вообще быстро снюхалась, и часто оглашала своды дворца своим мерзким смехом. Те “мелочи”, что он вспомнил из своего прошлого у Кикароса вызывали ненормальный блеск в глазах. Его быстро стали уважать все местные мастера-коротышки, считали его практически "своим", пару раз даже забываясь, наливали ему подгорного крепкого. Но я за их изысканиями особенно не следил. А потом был тот случай с Кхиери.

— На них натравили двух Кхиери, да?

— Хуже. Когда мы нашли алтарь, там было восемь трупов, совсем еще дети. Младшему было всего восемь. Обряд видоизменили, и в каждом Кхиери была сила четырех жертв. Тогда мы еще не знали, что предателем был тот поехавший старикан Лиерки, будь он трижды проклят. Кхиери устроили панику почти в половине города, были многочисленные жертвы, жрецам потом пришлось пару месяцев разгребать последствия. Когда Кхиери достигли цели — Илейн и Женекерс их рассеяли меньше, чем за десять секунд. Вся вложенная в них сила не смогла противостоять им и их счастью. А потом была война.

— Первая проблема со степняками?

— Да. У нас и так все было не особенно хорошо, если помнишь историю. То деревенские увальни на западе, нашедшие схрон с десятком заклинанников и возомнивших себя некромантами, то бароны на севере, которым не понравилось, что Илейн не давала им делать из крестьян собственных рабов. И это не считая постоянных интриг в столице. Кочевники были вовремя. Их запустили нам под самое брюхо, когда в столице почти не было войск. Часть их встали лагерями около всех выходов потайных ходов и своими жизнями покупали время тем, кто громил столицу. Хранителей покоя и редкое ополчение перерезали за считанные минуты. Дольше всех сопротивлялись трущобы и тамошние бандиты. Во дворце был переполох, мы отступили. Хранительница прекрасно знала, что мы в ловушке. Мы решили отступать через лес к реке. Это сейчас от того леса остался только парк. Тогда деревьев было больше, были шансы затеряться. И они это тоже знали. Хранительница не видела спасения. У степняков был локон ее волос, и по нему их шаманы знали, где искать ее. Времени катастрофически не хватало. И мы дергались в разные стороны, стараясь выиграть время и хоть как-то запутать след.

— А Женекерс?

— До последнего был с Илейнией. Увешался огнестрельным оружием и ради нее был готов перестрелять всех собственноручно. Это сейчас многозарядные револьверы вошли в моду, тогда же в ходу были однозарядные пистоли, огнестрельное оружие было новшеством. Только у Жени и был тогда шанс уцелеть. Так видела Илейния. Похоже, она думала больше о нем, чем о себе или нас или всем королевстве. И направила его к колодцу. Он не хотел уходить, но она его убедила, подсказала дорогу. А мы продолжили дергаться по лесу, пытаясь уйти выиграть время.

— Неужели никто не мог помочь?

— Никто. Тогда те места были заповедник, где охотились самые богатые аристократы. Там можно было выиграть время, но, в конечном счете, идти было некуда. Их было немного, но они были быстры, в каждом отряде был шаман, который через духа мог моментально дать весточку остальным. За лесом открытые пространства, где нас поджидали конные разъезды степняков. Сантарин в огне, враг быстрее нас и мы угодили в окружение. Мы все еще были в лесу, когда Илейния вскрикнула. Я думал, ее ранили, но... Она просто плакала, шепча бред. Кто-то из моих молодцев осмелился спросить, мол, что, будут мучить? А та лишь зло произнесла с такой горечью, какой я от нее никогда не слышал. "С этой минуты мы все будем жить... Но какой ценой!". Именно в тот самый момент Женекерс получил силу, и она увидела его будущее. Позже я узнал, что Женекерс получив у колодца силу, умудрился отвлечь их, уничтожая по одному, отвлекая внимание на себя. Несмотря на то, что потерял руку, незадолго до этого. Обрубок левой руки с раздробленной костью перетянул ремнем да облил заживляющим эликсиром. Наверное, знаешь, как от него даже мелкую рану жгет. Обычный человек бы давно потерял сознание если не от потери крови, то от болевого шока.

— Он изменился?

— Да. Но он не обрел ни божественных сил и не кромсал врагов сотнями, как теперь пишут. Нет, получив силы, он делал единственное, что мог — покупал нам время. И делал это нечеловечески эффективно самыми простыми навыками, которые у него были. Всем тем, что усвоил у своих наставников за это время. Те лишние тридцать или сорок минут, которые он нам чудом купил, спасли всех. Прибывшие на помощь отряды восточной группы войск быстро расправились с кочевниками. Они были рядом по чистой случайности — переправу размыло, и это нас спасло. Охотники быстро превратились в добычу. А Женекерс... На погребальный костер краше кладут.

— Он...

— Вышел к нам и почти сразу потерял сознание. Пришел в себя он только через несколько дней. Илейния не отходила от него, а вскоре после того как он очнулся, выбежала в слезах. Он отвечал на все односложно, каждое слово произносил отдельно, с жутким акцентом, словно учился говорить заново. Интонации в голосе вообще не было. Я даже не был уверен, что это говорит человек. Боли совершенно не боялся, казалось, даже не чувствовал. Когда ему обрабатывали рану, он даже не морщился. Кикарос, и тот после разговора с ним вышел мрачнее тучи и пошел за подгорным "черным". Первое время было самым жутким. Илейния больше месяца выхаживала его, проводила с ним вечера в надежде отыскать хоть какие-то кусочки того человека, которого она когда-то любила. Но тщетно. Единственное, чего она добилась, с ее помощью он хоть стал говорить нормально и мог уже находиться в обществе. Во многом то, чем он стал теперь — ее заслуга. Он научился играть, скрывая то, кто он есть на самом деле. Так и появился на свет Женекерс Стеклянный.

— Его так прозвали за то, что он делал со стеклом?

— Это уже после инцидента с Гвивеллой, когда меня не стало, он прибавил в силе и стал творить из песка чудеса, выращивать клинки, броню и все такое. Я этого даже не застал. Если сейчас он выращивает из песка броню или оружие за секунды — тогда ему на один клинок потребовалась бы неделя кропотливой работы. При мне злые языки его звали иначе. Стальной Пес Хранительницы. Он подчинялся безоговорочно только ей, а всех остальных считал врагами. Разве что мне, да Кикаросу скидку делал. Еще Вилламу. Он был... Страшным. В его руках даже столовые приборы были смертельным оружием, которое он был готов применить в любой момент. Сейчас он, не то чтобы сильно, но изменился. Заключение ли сказалось, или он стал играть лучше, или, быть может, Гвивелла таки передала ещё и кусочек своей чувственной натуры... Он стал мягче. А тогда это был один сплошной кошмар, разбивший то недолгое счастье, что было у них с Илейн. На тот момент он просто стал думать иначе, быстрее, чем кто либо. Позже Кикарос узнал о том, что он может творить чудеса с различными веществами, выполняя одной лишь мыслью удивительно тонкую работу, которая и не снилась лучшим ювелирам. Ну а позже... Позже это обернулось тем, что ты видишь сейчас. Его истинные силы раскрылись далеко не сразу. Многие его высказывания, прозвучавшие до этих событий и казавшиеся мне бессмыслицей... Все они обрели вместе с этим смысл.

— Например?

— Например, о войне. Как-то он обмолвился. "Человеку на войне не место. Он неэффективен, ненадежен, трудно предсказуем, а его смерть всегда трагедия". Теперь, я думаю, мы оба знаем, что с его точки зрения представляет эффективное войско.

— Да уж. Куда уж эффективнее.

— Ты много не знаешь о его солдатах. Я бы тогда с ним поспорил, а теперь понимаю, что он был прав. Он может их пускать в бой не жалея и штамповать тысячами. За четыре сотни лет его воинство все так же смертоносно, не забыло ни одного навыка и помнит каждое сражение... Женекерс это называл как-то... “коллективным разумом”. Каждое из его существ не только учится, узнавая слабые места противника, оно еще и делится знанием со всеми остальными, практически мгновенно. Попади один из его червей в ловушку, и все остальные его твари будут избегать таких ловушек в следующую же минуту. Бой с таким врагом становится сложнее с каждой проходящей минутой.

Хранительница невольно вздрогнула, эту деталь она не знала.

— Да уж...

— Илейния этих тварей тоже боялась. Особенно когда к ней впервые пришли те видения о конце всего сущего.

— Ты тоже о них знал?

— Больше, чем кто бы то ни было. Они были очень далекими, мутными и Илейн ничего не могла с ними поделать. Они медленно, но верно изводили ее, лишь изредка давая неделю другую передышек. К тому моменту она была похожа на бледную тень, не могла нормально спать, теряла аппетит, у нее дергался глаз. Даже после всего, что с ним стало, она любила Женекерса, и от этого ей было только больнее.

— А Женекерс?

— Делал все возможное. Несмотря на то, что война была еще не окончена, проводил месяцы в странствиях. Его войско без проблем собиралось и подготавливалось без него. Он искал способ вернуть себе хоть частичку своего прежнего "я" и понять, почему Илейния увидела его разрушителем всего сущего. Он отнесся к этому очень серьезно. Пробовал все средства. Среди сантаринских магов тогда были три первокласных читающих. Между собой они называли разум Женекерса — "вагон кошмаров" и "взрыв мозга". По его просьбе они избороздили его сознание вдоль и поперек... Насколько это было возможно, конечно.

— Были проблемы?

— Помнишь Рилика?

Артелайл кивнула.

— Не видела лично, но он же сошел с ума?

— Да. Если Женекерс не остановит читающего, у того просто испекутся мозги. Фигурально выражаясь. С помощью читающих, Женекерс наложил на себя какие-то хитрые ограничения. Они скорее его убьют, чем дадут причинить вред хранительнице.

— И все равно это не помогло.

— Нет. Хотя Женекерс на этом и не останавливался. Иллюне одной лишь ведомо чего еще он сотворил, лишь бы изменить свою судьбу. Он всегда был очень изобретательным. Но, тебе ли не знать, от судьбы просто так не сбежишь. Остальное я знаю лишь по рассказам Кикароса. Когда война была окончена и наступили мирные дни, видения Илейнии стали совсем невыносимы. В итоге закончилось все...

— Пленением Женекерса в склепе.

— Когда Кикарос спросил у нее, это ли было ее решение проблемы, она ответила дрожащим голосом: "Это было не решение. Мы лишь отложили решение проблемы на вечность". Утрата Женекерса была для нее, должно быть, тяжелее, чем видения. Даже, несмотря на то, кем он стал. И от этого удара судьбы она уже не оправилась до конца своих дней. Та Илейния, которую я и Кикарос знали, умерла в тот самый момент, когда захлопнулась крышка того саркофага.