Слушая генерала, я постепенно понимал, как далеко нашей "линии Сталина" до французской "линии Мажино" или немецкого "Западного вала". Достаточно сказать, что на 1800 километров западной границы, без учета финского участка, мы имели укрепленных сооружений меньше, чем было у французов на пятьсот километров. При этом стоит учитывать их качество. Абсолютное большинство наших ДОС, были одноэтажными пулеметными двух или трехамбразурными огневыми точками фронтального огня. В наших укрепленных районах фактически существовала лишь главная оборонительная полоса, которая на настоящий момент была лишена инженерных заграждений и полевых укреплений. Только бетонные коробки с пулеметами и точка. Пять с половиной тысяч устаревших ДОТов, размазанных тонким слоем по всему протяжению старой границы. Для сравнения, линия Зигфрида на шестьсот километров фронта имела полосу обеспечения глубиной до 20 километров, главную полосу, максимально насыщенную огневыми точками, глубиной от 8 до 16 километров, и тыловую полосу, глубиной до 100 километров. По всему этому пространству было рассредоточено до 16 000 разнообразных долговременных сооружений! К этому стоит добавить еще одну ложку дегтя. Большинство наших ДОТов имели электро— и водоснабжение от внешних источников! Проще говоря, в них не было собственных электрогенераторов и доступа к воде. Как вы думаете, сколько можно просидеть в бетонном саркофаге без вентиляции, задыхаясь ядовитыми пороховыми газами, не имея воды, без которой невозможно даже пулеметами пользоваться, ведь у "максимов" водяное охлаждение!?!
К этому дню в Белоруссии существовало четыре укрепленных района: Полоцкий, Минский, Мозырьский и Слуцкий. Самым новым, и в тоже время самым слабым, был Слуцкий УР, строительство которого началось в 1938 году и к событиям 39 года, отодвинувшим границу на запад, оно так и не было завершено. Те сооружения, что успели достроить, были не вооружены и практически не имели средств связи, наблюдения и управления. Просто пустые бетонные коробки, наспех присыпанные землей. Проектирование и строительство других УРов началось еще в 1929 году, они были полностью завершены строительством, оснащены вооружением, приборами и оборудованием. Из общей канвы несколько выбивался Минский, поскольку по программе 38 года, для его усиления было начато строительство нескольких сооружений — артиллерийских капониров и полукапониров, которое тоже завершено не было. Всего в нем на 110 километров фронта было 326 огневых точек. И все бы хорошо, но между этими УРами зияли громадные бреши. Проще говоря, они вообще не были единой системой укреплений. Между Минским укрепрайоном и его северным соседом Полоцким разрыв по фронту составлял 120 километров. Через этот пролом могла парадным маршем пройти не только танковая группа, но и весь Вермахт в полном составе!
Но все эти сожаления и критика, на самом деле от лукавого. Советский Союз для укрепления собственных границ имел возможностей гораздо меньше, чем та же Франция. Дело даже не в том, что ее длина измерялась десятками тысяч километров, а в том, что стране было не до укрепрайонов. Жрать нечего было, какие уж тут ДОТы! Последствия Гражданской войны с полным разрушением экономики сказывались еще долгие годы, а то, что построили, было создано для противодействия совершенно другому противнику — польской армии, возможности которой были несравнимо ниже немецкой. Основная масса наших ДОС была рассчитана на многократные попадания снарядов калибром 120-150 мм основываясь на том, что у поляков, на всю их военную машину, имелось не более десятка пушек большей мощности! Слабые противотанковые возможности УРов тоже объяснялись именно этим, у польской армии до середины тридцатых годов танков просто не было, за исключением нескольких ржавых драндулетов времен Первой мировой войны. Против кого противотанковую оборону строить было? С отсутствием зенитного прикрытия ситуация полностью идентична. Броневые колпаки и затворки не выдерживали прямого выстрела дивизионной артиллерии? Так ведь, когда их проектировали, сухопутных артиллерийских систем подобного уровня просто не существовало!
И все же, я верил в эти саркофаги, несмотря на все их недостатки! Верил, потому что знал, каких усилий стоило немцам преодоление даже таких сооружений, с учетом того, что большую часть их оборудования распотрошили для постройки ДОС на новой госгранице. Там, где наши части успевали своевременно занять линию укреплений, немцам приходилось кисло. До подхода полевых армий, немецкие танковые части так и не смогли пробиться через Полоцкий УР, занятый растянутыми на 50-60 километровом фронте стрелковыми дивизиями. Так и остался неприступным Киевский УР, семьдесят дней сдерживавший фронтальный нажим фашистов, оставленный нашими частями лишь в после катастрофического окружения Юго-Западного фронта. А вот Могилев, даже без бетонных укреплений, имея мощную артиллерийскую поддержку и приемлемую протяженность позиций, держался двадцать восемь дней! В отличие от моей реальности, у нас было как минимум десять месяцев, чтобы превратить тонкую фанерную завесу в крепкую бетонную стену. У нас были люди, были талантливые инженеры, было оборудование и материалы! И мы будем этим пользоваться!
Широким барским жестом, Автобронетанковое управление, в моем лице, разумеется, подкинуло строителям УРов сладкий пряник. Сейчас Карбышев пытался объяснить мне, каким образом он собирается использовать почти семь тысяч артиллерийских башен от легких танков БТ, Т-26, броневиков и прочего железа, с которых после переоборудования все это хозяйство снимали. В нагрузку к этому, инженеры получат несчетное количество башен пулеметных и около двух тысяч 45-мм танковых пушек россыпью. Сказочное богатство! Главное, чтобы не случилось того, что бывает с долго голодавшим человеком, дорвавшимся до царского стола. Но особенных иллюзий у нас не было. Все эти башни были одноразовыми. После того, как они обнаружат себя, время их жизни зависит от размеров везения гарнизонов. Картонная броня и неподвижность делает их легкой добычей даже полковых и легких противотанковых пушек. Ни малейших возможностей усилить бронирование никто из нас не видел. Для повышения выживаемости, Дмитрий Михайлович предлагал размещать подобные укрепления только на обратных скатах высот, либо за какими-то естественными препятствиями, чтобы исключить возможность их уничтожения выставленной на прямую наводку артиллерией. Такие огневые точки фланговым огнем должны были задержать вклинившиеся в оборону укрепрайона танки и самоходные орудия, а пулеметные башни помогут прижать к земле штурмовые группы, пытающиеся с тыла подобраться с ДОТу. В общем, если хорошенько все продумать, то даже такой хлам вполне неплохо послужит. Со своей стороны, я настойчиво объяснял Карбышеву свою позицию, говоря о том, что прежде всего меня интересует не столько сам УР, сколько хорошие рокадные дороги вдоль него. А лучше несколько рокад! Штучки три, как минимум. Как бы сильны не были укрепления, немцы все равно их преодолеют. Поэтому от того, насколько быстро за ними успеет развернуться танковая армия, напрямую зависит успех всей операции! Так что тут надо было думать, думать и еще раз думать.
За разговором мы даже не заметили, как миновали улицы Заславля. Беседу прервал водитель, сообщивший о том, что мы почти на месте. Он серьезно опасался, что просто проедет мимо, поскольку ни разу тут не был, а взять проводника товарищи генералы не догадались. Впрочем, проехать мимо нам не удалось. В придорожных кустах мы заметили небольшую группу полуголых красноармейцев, занимавшихся чем-то непонятным. Я приказал остановиться, и мы всем скопом полезли на улицу, кряхтя и разминая затекшие спины. Дороги тут конечно...
Бойцы то ли нас не заметили, то ли им было все равно, но никто своих занятий не прервал. Большая часть из них, удобно развалившись в тени, вела мирную светскую беседу. Лишь пара человек с топорами в руках изображала активную деятельность, нарезая круги возле чахлых кустиков акаций. В чем заключался смысл этих брожений, я понять не мог, как не старался. Не понимал этого и Карбышев. Немного потоптавшись на обочине, и не дождавшись никакой реакции, мы направили свою поступь к отдыхающим. Бойцы засуетились. На ходу натягивая гимнастерку, к нам побежал их представитель, прикрывавший спешный отход товарищей, судорожно хватавших одежду и нырявших в кусты.
— Сержант. Что у вас тут происходит?
— Сержант Колобродько. — представился подбежавший красноармеец. — Личный состав выполняет работы по расчистке секторов обстрела...
— Видим. Умаялись, бедняги. В поте лица, не щадя живота своего... Давай, веди к командиру, аника-воин.
Густо покраснев, боец повел нас к укреплению, расположенному на вершине небольшого холма, господствующего над окружающей местностью. Видимо ни у кого из солдат не хватило ума предупредить своих товарищей в ДОТе, потому как наш визит оказался полнейшим сюрпризом. Возле входа в каземат, укрывшись в тени перехода, мирно дремал часовой с карабином, всей своей позой показывая, что в караулах он бывал не единожды и в совершенстве овладел искусством сна в стоячем положении. Чуть поодаль, в тени раскидистой сирени, компанию своему подчиненному составил и командир. Разложив на земле какую-то тряпку, больше всего похожую на старый масхалат, лейтенант устроился за чтением книжки, да так и заснул, прикрыв лицо потертым книжным изданием. Откровенно говоря, я рассчитывал именно на что-то похожее, поэтому никакого волнения не проявил, чего нельзя было сказать о Карбышеве. Генерал был в бешенстве. Его утонченное лицо побелело от гнева, разве что пар из ушей не повалил. Но от комментариев он пока воздержался.
Лейтенант, разбуженный подчиненным, подскочил, как ужаленный, и на ходу поправляя обмундирование, подбежал к нам:
— Старший лейтенант Сенечкин.
— Докладывайте, — чуть слышно проговорил генерал, едва сдерживая готовый вырваться наружу громогласный крик.
— Личный состав завершил работы по расконсервации долговременной огневой точки. В настоящее время занимается расчисткой секторов обстрела.
— Видим, как вы занимаетесь, — уже прошипел Карбышев. — Ладно, с вами я поговорю чуть позже. Ведите, показывайте свое хозяйство.
Странно, но лейтенант был совершенно спокоен. Такое впечатление, что грядущая головомойка ему по барабану. А хотя... Куда могут сослать дальше укрепрайона? Погоны снять? Вряд ли... Так чего ему бояться-то?
Откровенно говоря, ДОТ произвел на меня гнетущее впечатление. Всего четыре крошечных помещения, два из которых были сквозными проходами. Нет ни туалета, ни комнаты для отдыха. Даже боезапас хранился прямо в боевых казематах. Вместо броневых дверей — толстенные деревянные, обшитые стальными листами. По моей просьбе, лейтенант, при помощи сержанта, открыл одну из бронезаслонок, предварительно скатав газонепроницаемый чехол. Я посмотрел в амбразуру и ... не удержавшись, заржал во весь голос. Буквально в нескольких десятках метров впереди паслось стадо коров. Самых обычных коров, правда, на мой взгляд, мелковатых и тощих. Отсюда даже были слышны звуки хлыста пастуха, отдаленно напоминающие пистолетные выстрелы. Ну а где им еще пастись-то? Местных жителей отсюда никто не отселял! Вот и бродят по секретным объектам.
После такого Карбышев уже не выдержал:
— Лейтенант! Связь со штабом батальона! Быстро!!!
Немного помявшись, Сенечкин проговорил:
— Связи нет, товарищ генерал-лейтенант.
— Как нет? — даже опешил военный инженер.
— Кабель глубокого залегания поврежден. Связисты восстанавливают, — и спустя пару секунд добавил: — Пятый месяц...
— Так установите связь по радио! Ведь у вас должно быть радио! Вон же оно в углу стоит!
— Это муляж. Ну, из него все запчасти вынули, только коробка осталась. Запчастей не хватает, вот и разобрали для радиостанций на НП. Да и не умеет у нас им никто пользоваться, товарищ генерал. Этим приданные связисты занимаются, а они все в расположении остались.
Уже готовый матерный вопль был неожиданно прерван вломившимся в помещение майором. О! Местное начальство пожаловало. Что-то быстро оно, видать, где-то совсем рядом были. Не давая никому проговорить и слова, я обратился к своему главному саперу:
— Дмитрий Михайлович. Я покурить выйду. А ты тут ... продолжай осмотр.
И ломанулся на улицу, не желая участвовать в разборках местного масштаба. Из ДОТа Карбышев вылез минут через пять, весь красный, как рак, и донельзя возбужденный. Вновь опередив его слова, я произнес:
— Давай так, Дмитрий Михайлович. Я думаю, ты тут задержаться на пару дней хочешь? А с инспекцией мы с тобой через недельку другую нагрянем. А я сейчас поеду к своим танкистам. Вчера приехал Еременко. Знаешь Андрея Ивановича? Так вот, он назначен командующим 2-ой танковой армией в наш округ. Надо с ним поговорить...
С благодарностью выслушав мою речь, генерал произнес:
— Да... Засиделся я в своей Академии. Забыл уже, как оно у нас ... бывает. Ну, ничего, я их в чувство приведу!
Глава десятая
Сто восемьдесят пять дней — это много. Сто восемьдесят пять дней — это целых шесть месяцев. А шесть месяцев — это... Много это... Хотя, все познается в сравнении. За ничтожное, с исторической точки зрения, время со мной произошло гораздо больше, чем за всю прежнюю жизнь. Хорошо это или нет, я утверждать не возьмусь. Теперь уже не возьмусь. Оглядываясь назад, нужно признать, что я представлял себе все несколько иначе.
Не берусь говорить за других, но сам, читая любую книгу, целиком погружался в воображаемый мир, пытаясь примерить на себя личину главных героев. Это не сравнить с фильмом или видеоигрой, где за тебя все решил кто-то другой. В этом мире ты сам творец и разрушитель, ангел и демон в одном лице. Так уж сложилось, что для простого человека — это одна из немногих возможностей побывать в том месте, в котором хочется. Сбежать от той серой рутины и безнадежности, в которой вынужденно прозябает большинство. В какой-то момент ты понимаешь, что время летит мимо с пугающей скоростью, с годами лишь набирая обороты. Еще вчера ты впервые поцеловал девчонку, сбежав с ней от надоевших уроков и нравоучений, а сегодня, скобля любимой бритвой закостеневшую щеку, ты замечаешь, как залысины плавно достигают вершины головы, а некогда густая шевелюра сменилась чахлой растительностью, разбросанной редкими рощицами по лысеющей голове. Все время кажется, что еще чуть-чуть, еще немного, и случится что-то необычное, что-то замечательное и трогательное, что-то такое, ради чего ты действительно существуешь. Но годы летят, а чуда все нет и нет. Окончил школу, поступил в институт. Получил диплом, пошел работать. Работа — дом, дом — работа. Раз в год законный отдых, в том месте, на которое хватило денег. Со временем ты понимаешь, что жизнь, в общем-то, из этого и состоит. Ты родился для того, чтобы продолжить род. Ты учишься, чтобы работать. Ты работаешь, чтобы выжить, а выживаешь ради продолжения рода. Круг замыкается. Но ты понимаешь это разумом, той его частью, что складывает и умножает, делит и вычитает. Той частью, что отвечает за рациональное. Но есть и другая, которая неустанно шепчет тебе: "Как же так? Неужели все так банально и просто? Неужели ты будешь лишь одним "из"? Одним из тех, на чьей могиле можно написать только слово "был". Как же так, ведь я такой уникальный!". И вот чудо происходит...
