Я напрягся от упоминания ментальных щитов; и понял, что испытываю глубокую душевную и головную боль от одной мысли, что собеседник несет эту чушь на полном серьезе.
— Мы знаем, на что вы идете ради нас. Через что вам приходится проходить каждый день, когда вы общаетесь с этими чудовищами и притворяетесь, что все хорошо. Теперь, когда нам сообщили... Вы удивительный человек, магистр. У меня нет и никогда не будет десятой части вашей стойкости. Ни у кого из нас нет ни малейшего права осуждать вас за правдивые слова. Мы знаем, что вы всего лишь беспокоитесь о нас. Но это не стоит вашего беспокойства.
Я уловил направление его взгляда и резко спросил:
— Что сегодня не так с Эршенгалем?
— Так вы не знаете, магистр? — внезапно спросила Бринвен, и от жалости, сквозящей во взглядах светлых, под ногами у меня разверзлась пропасть.
...Темные все еще стояли тесной группой. Я видел среди них сцепившихся языками командиров отрядов, Бретта, любезничающего с Иллерни, магов, подчиненных Олвишу, но теперь включившихся в общий круг. Рядом с Бреттом сидела погруженная в мрачные мысли Амариллис. Странно; мне казалось, что ее понимание о веселом совпадает с пониманием Бретта.
Джиллиан стоял отдельно от всех и ждал Олвиша. Олвиш не давал ему серьезных заданий, а бывшие товарищи по Алленталю предпочитали пусть не задевать его, но и не замечать. Я не без удовлетворения почуял направленное на меня внимание. Словно Джиллиан ждал от меня указаний.
Мне даже не было стыдно. Любой из встреченных мной людей мог уйти в любой момент. Кроме Матиаса. Матиасу было некуда идти.
— ...островитяне? Островитяне милые создания. Безобидней их не сыскать. А вот наши ашео...
Я замедлил шаг, ловя долетающие фразы. Иллерни стоял в центре толпы, купаясь в ворохе переменчивых эмоций, и в них не было ничего враждебного.
— ...послать кусок кожи. Я уверен, что с Рийшеном он расправился. Нападать на своих же... не может контролировать жажду крови...
Легкий взмах в сторону Джиллиана не остался незамеченным, и темные ответили улыбками. Пока редкими и оценивающими, словно пробуя защиты Джиллиана на зубок. Джиллиан им не ответил, и только эмпат мог определить проскочившее в его эмоциях напряжение. Печально, так печально, жертва не должна чувствовать себя загнанной еще до того, как охота началась.
Иллерни поймал мой взгляд и отвернулся, награждая слушателей улыбкой и прижимая указательный палец к глазнице.
— Дело в глазах. У меня есть зрачки, радужка и белки, у вас, у островитян. Но не у него. Посмотрите!
Взгляды — ленивые, скучающие, заинтригованные, скользнули по поляне, концентрируясь в одной точке. Я с усилием повернул голову на одеревеневшей шее.
Джиллиан стоял неподвижно, и даже сквозь смуглую кожу проступала сероватая бледность. Все смотрели на него, будто увидели впервые. Будто раньше смотрели — и не видели. Видели черные, полностью черные глаза.
В эмоциях Иллерни не слышалось неприязни; только гордость и любование содеянным. Он не сказал:
— Нелюдь.
Но это слово звучало в молчании.
Я спрятал ладони в длинных рукавах парадных одежд и повысил голос, вложив в слова чистое наивное любопытство:
— Темные маги любуются на чужие глаза?
Сосредоточенность толпы рассеялась в единый миг. Они постарались вернуться к своим делам, словно вычеркнув произошедшее из памяти; когда я посмотрел на Иллерни во второй раз, тот уже исчез, но темный ореол неприятия, окруживший Джиллиана, остался на месте. Амариллис молча встала с места и вышла из толпы.
Боль сжимала голову сильнее и сильнее.
— Теперь вы начинаете понимать! — откровенно расхохотался Шеннейр в ответ на жалобу про стимуляторы. Темный магистр был бодр и лучился энтузиазмом, словно не его подняли на ноги, испортив редкий момент отдыха. Если бы я не говорил с ним ранее, то решил бы, что ему действительно в радость вместе со мной встречать нормановские грузовики.
Грузовики были шагов десять в длину, с восемью широкими колесами и запасом воздуха в баллонах. Сопровождающие груз заарны открыли дверцы, показывая контейнеры, сплошь покрытые предупреждениями о хрупком грузе и необходимости бережного обращения.
— На это ушли все ресурсы колонии, — голос Нормана шел из грудной клетки заарнейской твари; рта она не открывала, и рта у нее не было.
— Это наш последний серьезный транспорт. Вы поосторожнее, — рефреном проснулся в наушниках Нэттэйдж. — У нас запасного нет. И запасных деталей, чтобы его ремонтировать, нет.
— Конфискуйте.
— Чтобы конфисковывать, надо, чтобы было, что конфисковывать, и у кого. А мы теперь только раздаем имущество, как благотворительная организация какая-то.
— А как же "темный маг должен быть строг, аскетичен, не привязываться к вещам"?
— И это прекрасная мысль, светлый магистр! И мы век от века учим отказу от благ других. Это сложно, но на что только не пойдешь ради людей.
Шеннейр держался от груза на расстоянии, предупредительно притушив даже свои внешние защитные печати. Я залез внутрь машины, обойдя заарнскую тварь, казалось, состоящую из хребта, длинной головы в тюрбане и множества рук-держателей, и бережно коснулся контейнеров.
С хрустом рухнуло последнее дерево на ритуальной поляне, и Шеннейр беспечально заметил:
— Плакали наши заповедные кедровые рощи. При всех пограничных конфликтах страдают первыми.
Я вернулся в свой дом еще раз, чтобы забрать вещи. Амариллис ждала у двери, сидя на камне и ничуть не заботясь, что это часть алтаря. Иногда темные напоминали мне бабочек-однодневок: они жили, не думая ни о чем, и умирали столь же легко.
— То, что нес этот болтун Иллерни, — без предисловий начала она.
— Невыгодно мне, невыгодно Шеннейру, невыгодно стране.
Иначе колонистам придется признать, что они случайно ассимилировали нелюдь. Не то чтобы у них имелся выбор: колонистов было немного, и вторым вариантом шло вырождение. Пусть даже не нелюдь, а иной человеческий вид, но гражданская власть скорее удавится, чем это признает. Или удавит болтунов. Однажды человечеству придется встать перед множеством разных неприятных фактов, но пусть это случится не сегодня. И не завтра. Никогда.
— Запомните, что это вам невыгодно, магистр, — она провела по камню острыми ногтями, щуря антрацитово-черные, как у всех сородичей, глаза. — Если нас назовут чудовищами, мы станем. Я спрашивала у вас, можете ли вы помочь темному магу.
Неизвестный темный сразу стал мне симпатичен. Я был готов помочь ему, хоть десяти темным, лишь бы не возвращаться к прежней теме.
— Я сделаю, что могу. И сохраню ваше имя в секрете.
— Магистр, — сказала Амариллис, и я не сразу понял, что это не обращение. — Ужасные головные боли. Остались после Вихря.
Она не стала требовать клятвы — любые клятвы можно нарушить, и нет никаких гарантий, кроме того, что магистры всегда исполняют обещания. То, что я только что услышал, настолько не укладывалось в голове, что было сложно думать об этом. Если вспомнить, как лечили Шеннейра в замке Лоэрина после освобождения — головной болью он легко отделался. Хотя по тому, что я наблюдал у Шеннейра, никаких слабостей у него не было, и мифические болезни ему жить не мешали, и убить его не мог даже прямой таран ньенского корабля.
Но приближенные о нем волнуются. Забавно.
— После того, как он принял на себя ваше проклятие, все стало хуже. Сделайте, светлый магистр. Вы союзники, и ваше маленькое королевство зависит от него, — Амариллис встала и шагнула назад, скрываясь во тьме.
Ритуал шел своим чередом. Все было как в тумане, то есть в одном из привычных моих состояний. Для жертвы выбрали уцелевшего во время освобождения Ивы мага северных; мне не было дозволено ни поговорить с ним, ни увидеть его раньше. Должно быть, чтобы светлый маг не проникся сочувствием.
Все равно.
Я видел, как отряды северян собираются по ту сторону границы и как трепещут готовые развернуться печати. Гильдия Джезгелен стягивала силы в кулак, чтобы стереть с карты досадное темное пятно. У них тоже не было времени.
Изморозь кружевными узорами расползалась по траве. Я чувствовал гладкую костяную рукоятку ритуального ножа в чужой руке. Страх приговоренной жертвы, счастье палача, режущую горло рану. Теплую кровь, хлынувшую на руки, и рассыпавшуюся по земле брусничными ледяными бусинами. Боль. Наслаждение.
То, как мир рвется на части, выпуская жадную голодную тьму. А за тьмой следовала пустота — то, что было миром для меня.
...Личное дело темного боевого мага Эршенгаля лежало прямо на моей кровати. Внутренняя служба была невероятно настойчива. И она победила. Я взял папку; подержал в руках и, прекрасно понимая, что мне не стоит это делать, открыл.
Я не смог вспомнить Эршенгаля в лицо, когда мы впервые встретились, и не смог вспомнить, знал ли я его раньше. Мне бы хотелось, чтобы этого человека никогда не существовало.
* * *
До холмов замковой долины тоже добралась осень. Буковые рощи, застывшие в золоте, невероятно яркие краски. Как тогда.
Спокойствие было мнимым: война отставала от нас на несколько часов, но меня это не волновало. О войне подумают другие.
Та, последняя осень перед войной, была самой красивой осенью за все мое время пребывания в Аринди.
— Юлия любила здесь гулять в одиночестве, — Олвиш скользил по холмам тревожным и печальным взглядом. — Мы все время боялись, что ей встретится кто-то, кто может ей повредить.
Встретится кто-то, кому она может повредить?
Мы проехали мимо остатков фундамента, еле видного за облетевшими деревьями. Личный замок Нэттэйджа больше напоминал миниатюрную сторожку. Я не помнил точно, за что его разрушили. Скорее всего, чтобы не оставлять за спиной.
Замковая долина вытянулась вдоль русла извилистой реки, и благодаря ее резким поворотам замки высших не мозолили друг другу глаза. С дороги я видел только проплешину на далеком холме, уходящую дальше — следы наказания мятежного Алленталя. Пусть Олвиш отдал туда все свои накопители, его родовой замок все еще оставался силен. Личный источник, древние заклинания, вплетенные в основу.
Замок рода Элкайт стоял на невысоком холме и выглядел древним. Толстые стены из больших валунов, узкие окна; всего лишь одна приземистая башня и пристройка в два этажа, заросшая плющом и диким виноградом. Ни модного стремления ввысь и ажурности, ни богатой основательности. Строгость и суровая простота. Флаги были опущены.
Замок Элкайне принадлежал темной гильдии, и гильдия всего лишь придерживала его для высших из рода Элкайт, не передавая никому другому. Свои собственные у Элкайт были разбросанные по стране поместья, которые доставались детям, не оправдавшим генетическую стратегию. Так возник род Аджент и другие. Мы миновали окольцовывающую холм стену, низкую, по пояс человеку, и покрытую мхом, и въехали на буковую аллею. Желтые листья лежали на земле, узловатые черные ветви закрывали небо. Сопровождение оставалось здесь.
— Я помню это место, — Шеннейр оглядывался с эмоциональным подъемом, и мне представилось, что он думает о времени, когда еще не был магистром. Магистры не посещали замки высших. Именно поэтому высшие свои замки так любили. — В последний раз был здесь перед отъездом на Острова...
— Наш магистр очень любит Острова. Он даже жил там несколько сезонов, — радостно сообщил следующий за мной Бретт. Насколько я понимал, его понизили до обычного главы патруля, но постоянно находиться в эпицентре это не мешало. Матиас ревниво оттеснил его в сторону, но темный ничуть не обиделся. — В ссылке. Когда старый магистр пытался его убить и сослал в оковах на один полигон смертников.
Образ Шеннейра, лежащего с коктейлем в гамаке под пальмой, поблек. Хотя я не представлял, что Шеннейру несколько лет делать на Островах. Лагерь смертников предоставлял больше веселых занятий.
Эршенгаль внимательно посмотрел на нас с другой стороны дороги, и Бретт вжал голову в плечи и накинул капюшон с кисточками.
— Это что, рысь? — я не мог оторвать от них изумленного взгляда.
— Сова, — с гордостью ответил он. — Мой отряд — "Боевые совы". Знаете, как говорят: "У совы один глаз, зато видит без прикрас!".
Уж как видят совы, я не знал. Немного людей, встретивших сов, могут потом рассказать об этом.
— Бретт, — дружелюбно позвал я, внимательно глядя ему в глаза. — Держитесь подальше от моих светлых.
— Я не хотел ничего плохого! — лживо возмутился он. Я не отводил взгляда. — Абсолютно ничего плохого...
— Иди, Бретт, иди, работай, — громко окликнул его Эршенгаль.
— Тяжела ты, государева немилость, — уныло вздохнул тот и поплелся исполнять приказ.
Олвиш повел нас не к главному входу, а к торцевой дверце.
В коридорах пахло холодом и свежестью: системы вентиляции работали исправно. Лампы зажигались перед нами, открывая голые каменные стены и пол, покрытый потускневшими плетеными дорожками. Я чувствовал, как внутри камней пробуждаются волны узнавания и принятия, отзываясь на ауру Олвиша. Волшебные замки привыкают к своим хозяевам. Именно поэтому при смене хозяина приходится изменять замок снаружи и внутри и давать ему новое имя.
Мы шли довольно долго, потом поднимались, и когда в длинной галерее показалась дверь с белым ромбом, Миль нетерпеливо двинулся к ней первым.
— Не трогайте, — резко бросил Олвиш. — Это покои моей сестры.
Миль пожал плечами, показывая открытые руки, и попытался пойти дальше, остановленный новым окриком.
— Там крыло, где жил мой брат.
— А вы сами где живете, Олвиш? — раздраженно осведомился заклинатель. — В чулане под лестницей?
Олвиш занимал верхний этаж башни. Наверное, отселился подальше от светлых родственников. Или они отселились от него. Судя по беззвучному шевелению губ, у Миля находилось определение для каждой ступеньки винтовой лестницы, но он все равно шел вперед. Милю тоже было интересно, как живут высшие, отягощенные семейными связями.
Комнаты Олвиша оказались самыми нежилыми во всем замке. Из того, что я успел увидеть — там было совершенно пусто, и пустота ощущалась даже в эмпатическом плане. Олвиш постоял на пороге, словно потерявшись в своих мыслях, а потом пошел обратно. Милю очень хотелось высказаться, но в замке Элкайне не хотелось ругаться. Фон замка был успокаивающим и печальным.
— Юлия входила в ритуальный зал последней, — Олвиш остановился перед покоями сестры, словно не решаясь сделать шаг. — Я был там после, но вернул ключ. Никому не входить.
Прижал ладонь к двери, приостановившись на миг, и толкнул.
Я видел только краешек комнаты в холодных белых и серых тонах. Олвиш развернулся и нетерпеливо потребовал:
— Вы можете, светлый магистр.
Юлия занимала несколько просторных комнат с большими окнами. Везде были следы поспешных сборов; разбросанные вещи, откинутый краешек тяжелого одеяла на кровати. Все казалось таким... нетронутым. Брошенным.
Звонок на рассвете. Юлия мечется по комнате, получив внезапный приказ; хлопок двери. Я почти слышал ее быстрые шаги, шорох одежды...
