Свершив это злое дело, атаман встал на колени перед заполненным порубленными телами полем и сказал.
— Спите вечным сном, братья. Богу в утешение и для нашего спокойствия, ибо вернувшись к себе, наплодите на наши души басурман, что станут проливать христианскую кровь. А за свой грех, я перед господом отвечу, когда придет время.
Слова атамана оказались пророческими. Не успев из-за полона к назначенному сроку, Козлов решил выбираться из Крыма по Арабатской косе. Это был трудный и опасный путь, но он позволял избежать столкновения с главным татарским войском.
Обычный сухопутный выход из Крыма на стрелку находился в районе Ак-Моная, где находилась турецкая крепость Арабат. Штурм её грозил обернуться атаману новыми потерями и потому он решил отказать от этого варианта.
Хорошо зная особенности Арабатской стрелки, Козлов повел свое войско к устью Салгира и, пользуясь тем, что в этом месте крымский берег и стрелку разделяло небольшое расстояние, успешно переправился через Сиваш.
Создать пятидесятиметровую переправу для казаков не составило большого труда, благо в этом им помогали освобожденные ими пленники. Переправа была наведена из подручных средств, но когда все было готово, на донцов напал большой отряд под командованием Ширван мурзы. Обуреваемые жаждой кровной мести татары посчитали, что уставшие от трудной работы казаки станут для них легкой добычей и серьезно просчитались.
Внезапное появление отряда мурзы хотя и породило определенную сумятицу в казацком стане, но дальше этого — дело не пошло. Козлов твердой рукой быстро пресек возникшую среди донцов панику и, вскочив в седло, смело повел их на врага.
Подобно могучим соколам, набросились казаки на крымских коршунов и в лихом порыве победили их. Разнесли Ширван мурзу и его воинов в пух и прах, но в этой стычке получил смертельную рану Марко Козлов.
Атаман был жив, когда верные товарищи переправили его на Арабатскую стрелку. Был жив, когда несмотря ни на начавшееся волнение в Сиваше, казаки переправились через Промоину и ступили на твердую землю. А вот когда пришла пора защитить, освобожденный полон от нападения ногаев, Марко с казаками не уже было. Завернутый в дорогой ковер, он был тайно похоронен у подножья одного из многочисленных степных курганов, а чтобы враги ненароком не нашли тело их атамана, казаки развели на этом месте большой костер.
Смерть предводителя, однако, не помешала донцам отбить нападения ногаев и с богатой добычей и полоном дойти до родного дома. Не уронив при этом ни чести своей, ни достоинства. На долгие годы, завоевав у простого народа славу и небольшую зависть у тех, кто по тем или иным причинам остался дома.
Впрочем, впереди казаков ждали новые походы за славой и зипунами, ибо новый год сулили им участие в большой войне. Против которой, все их походы и набеги были детской забавой и остаться в стороне от участия в ней, донским казакам было никак невозможно.
Глава XXIV. Тонкости и особенности разведки.
— Мерзкое время года — эта осень. Постоянный дождь, серое небо от восхода и до заката, а самое главное этот пронизывающий осенний холод. Он проникает всюду, охватывает все тело и от него не спасает ни теплый плед, ни теплые штаны и даже королевский камин. Ни-че-го... — недовольно брюзжал король Сигизмунд, сидя перед зеркалом, в то время как его личный парикмахер пан Птушек, священнодействовал над внешним видом августейшего властителя. Он обслуживал короля вот уже десять лет и потому мог себе позволить вступать с ним в разговор без монаршего повеления.
— Совершенно с вами согласен, ваше величество. Осень — скверная пора, но есть одно верное и хорошо проверенное средство.
— И что это за средство? Чудодейственная смесь муската со скипидарным маслом, экстракт лопухов или моча молодого поросенка? — насмешливо спросил парикмахера король. — Чего такого нового успели изобрести наши господа алхимики и аптекари за последнее время?
— Хорошая выпивка — торжественно произнес пан Птушек, но его слова не возымели действенного отклика в сердце Сигизмунда.
— Ваше средство сродни с продажной ярмарочной девкой, — презрительно фыркнул король. — Обольстит, подманит, увлечет, а потом бросит тебя, оставив лежать на кровати с головной болью или того хуже с позорной болезнью в придачу.
— Воля ваша, ваше величество, — смиренно согласился с монархом парикмахер, — но я слышал и много положительных отзывов на это средство.
— Признайтесь, пан Птушек идею с выпивкой вам подсказал мой камердинер. Я прекрасно знаю, что с каждой поданной мне чарки водки или бокала вина, что-то непременно перепадает в его рот или карман. Чем он вас соблазнил, пройдоха? Бокалом бургундского вина или парой талеров? — король требовательно посмотрел на куафера и тот тотчас вскинул руки в праведном гневе.
— Да как можно так думать, ваше величество!? — с обиженной невинностью в голосе воскликнул Птушек, но король и сам был неплохим актером и только погрозил пальцем лакею. — Я не первый год живу на этой грешной земле и имею уши и глаза.
Неизвестно, как бы дальше развивался их диалог, но в этот момент слуга доложил, что с докладом к королю пришел пан Ксаверий Броницкий. Он исполнял обязанности королевского секретаря, и после недолгого раздумья, Сигизмунд приказал его пустить. Король очень недолюбливал Броницкого и потому решил заслушать его доклад, не отрываясь от завивки усов и стрижки бороды. Подчеркивая этим самым, равнозначность для него этих двух процессов.
— Какие новости, господин Броницкий? — спросил секретаря Сигизмунд, внимательно следя в зеркало за тем, как пан Птушек стрижет его жиденькую бородку. — Что хорошего посылает нам судьба в эти ненастные осенние дни?
Согласно ритуалу, Броницкий не мог сесть без разрешения короля и потому, начал свой доклад стоя.
— Самая главная новость, ваше величество как раз и заключается в этих ненастных осенних днях.
— И что в этом хорошего? Или вы подобно пану Птушеку видите в них отличный повод для хорошей выпивки?
— Никак нет, ваше величество. Выпивка здесь совершенно не причем. Наступила ненастная осень и это значит, что нам можно будет не опасаться того, что русские или шведы двинут свои войска на Варшаву. По твердому уверению гетмана Хоткевича — теперь это невозможно. Неприятель упустил благоприятный для себя момент.
— Ну, если это говорит наш великий старый лев, то я полностью спокоен, хотя, честно говоря, определенные сомнения у меня все же остаются. Зная о пылкой клятве молодого короля Густава о превращении Балтийского моря в "шведское озеро" и полную непредсказуемость русских, я не исключаю неожиданной каверзы с их стороны.
— После объявления турецким султаном Московии войны, русские активно готовятся к наступлению турок. Их лучшие войска под предводительством воевод Шереметева и Пожарского ждут их на берегах Днепра. Что касается князя Скопина-Шуйского захватившего Витебск и Полоцк, то тех сил, что находятся под его командованием крайне мало для похода на Варшаву.
— Не стоит недооценивать противника. Все кто знают князя, говорят, что он великий воин, а такие люди и способны на неожиданные ходы. На Варшаву он может и не пойдет, а вот поход на Вильно, ему вполне по зубам. Канцлер Сапега постоянно высказывает опасения по этому поводу.
— Господин великий литовский канцлер может не опасаться. В случае если князь Скопин-Шуйский покинет берега Двины, он немедленно получит отпор от гетмана Ходкевича.
— И оставит Варшаву на растерзания шведам!? — король рассержено повернул голову в сторону Броницкого и только по счастливой случайности не столкнулся с горячими щипцами пана Птушека, завивавшего королевские усы. — Или он считает, что шведы не так опасны нам как русские!!?
— Гетман Ходкевич полностью исключает поход шведов на Варшаву, ваше величество, — принялся успокаивать короля секретарь. — После того как датский король Кристиан осадил крепость Эльвсборг, все внимание шведов приковано исключительно к собственному королевству. Наши источники в Кенигсберге сообщают, что король Густав отбыл в Стокгольм и я молю бога, чтобы датские корабли перехватили его по пути.
— Если все так хорошо как вы говорите, и основные силы шведского короля полностью заняты войной с датчанами, то почему тогда гетману Ходкевичу не попытаться отбить у врага Кенигсберг или какой-нибудь другой прусский город? — резонно спросил у секретаря король.
— Захвати шведы Познань или Торн, поход гетмана Ходкевича имел бы смысл. Однако в городах Пруссии нас никто не ждет, ваше величество. А осада слишком долгое и хлопотное дело для только одного королевского войска.
Упоминание об одном войске моментально озлобило короля. Не дав пану Птушеку наложить последний мазок на свое творение, Сигизмунд развернулся к Броницкому, забыв снять с шеи специальный платок.
— Эти проклятые скаредники сенаторы, черт бы их всех побрал, никак не хотят выделить в нужном количестве деньги на нужды армии!! И это тогда когда враг стоит у наших ворот!! — в праведном гневе возмутился Сигизмунд. — Сидят, считают каждый грош в надежде, что все само собой рассосется. Черта лысого вам, рассосется!
— Господа сенаторы в некотором роде правы. После потери Подолии, захвата русскими левобережья Днепра и разорения татарами наших восточных воеводств, казна недополучила большое количество денег.
— Вот только не надо мне говорить о жертвах и денежных потерях от набегов татар и турок! Не надо. Я прекрасно знаю цифры нанесенного королевству ущерба и могу смело сказать, что он не так огромен как об этом говорят и вторую армию для борьбы с врагами Польши, можно нанять. Можно, но для этого нужно только всем потуже затянуть пояса. Всем, а не только королю! Я и так уже потратил на нужды армии большую часть своих личных доходов с поместий. Пусть и остальные ясновельможные паны последуют моему примеру и сократят свои расходы на роскошь. Во время войны нужно уметь жертвовать, отказавшись от новых карет, французского вина, фламандских кружев и всего прочего!
— Ваше величество, вы не в Сенате, а я не сенатор Осовецкий — одернул разошедшегося Сигизмунда Броницкий, от чего король покрылся красными пятнам.
— Да, вы правы, пан Броницкий, — рассерженный король сорвал с шеи платок и бросил его цирюльнику. — Благодарю вас за ваш столь подробный и главное, оптимистический доклад о делах королевства. В нынешнее время, как раз оптимизма нам всем сильно не хватает. Есть вопросы, нет, прекрасно. Тогда я вас не задерживаю, господин секретарь.
Пан Птушек не был тайным агентом московитов и не получал от них жалование. Однако его болтливость, в скором времени позволила людям окольничего Богдана Яковлевича Ропшина узнать о содержании беседы короля со своим секретарем.
Слуга гетмана Ходкевича Болеслав Корчинский, также не был агентом Богдана Ропшина и если бы кто-то ему сказал об этом, то, несомненно, был бы им сильно бит. Как и его хозяин, Болек рьяно ненавидел схизматиков московитов но, к огромному сожалению, пан гетман был скуп на деньги и часто забывал вовремя их платить слугам. И ради того чтобы как-то свести концы с концами, пан Корчинский нет-нет да и рассказывал еврею Зяме Шнеерсону о том, что говорилось в шатре гетмана Ходкевича.
Разумеется, это было нужно сыну Израиля исключительно для процветания его коммерческой деятельности. Чтобы знать, куда что везти и куда везти не следует, чтобы не оказаться в сокрушительном убытке.
Так говорил жид, отсчитывая пану Корчинскому звонкие монеты и в том же, убеждал себя гордый поляк, кладя их в свой карман.
Сам Ян Кароль в последнее время пребывал не в духе. В эти моменты он истово клял короля, несговорчивый сенат и гонористую шляхту, безоговорочно определяя их виновниками тех бед, что лавиной обрушились на Польшу за прошедшие года.
Очень часто гетман давал волю своим чувствам, когда рядом с ним находился командир Быховской хоругви Ян Любомирский. Грозный полководец знал Любомирского не один год и мог позволить себе проявить откровенность в его присутствии.
— Знаешь, что мне недавно написал глава Сейма сенатор пан Осовецкий? — спрашивал гетман поветова хорунжия, энергично разделывая поданного ему на ужин цыпленка. — Наш ясновельможий пан сенатор хочет, чтобы следующим летом я поддержал наступление турок на московитов. Представляешь!!? Взял и поддержал! О чем они там у себя в Варшаве думают.
От избытка чувств гетман хлопнул своей широкой ладонью по столу, но его недовольство оказалось непонятым командиром Быховской хоругви.
— Отчего, не помочь туркам пустить кровь русским, пан гетман? Если они ударят по Шереметеву на Днепре, то сам господь велит нам ударить по стоящему на Соже Пожарскому и разгромить его. У него мало конницы и русские не выдержат удара нашего войска. Богом клянусь! — уверенно заявил Любомирский, но Ходкевич только горестно покачал головой в ответ.
— Эх, тезка. Тебе только саблей махать и головы рубить.
— Богом клянусь! — продолжал настаивать хорунжий, чью голову вскружило вино из опорожненного до дна кубка. — Мы разобьем на Соже московитов и принесем тебе голову Пожарского в кошелке! Не веришь!?
— Верю — коротко ответил Ходкевич, чем вызвал искреннюю радость у старого вояки.
— А потом мы ударим в спину Шереметеву и откроем туркам дорогу на Москву! Пусть они сожгут дотла этот гадкий и подлый городишко и расплатятся за пролитую в нем польскую кровь!
— Браво, — иронично хмыкнул гетман и принялся уплетать нежное цыплячье мясо. — Признайся, это ты подсказал пану Осовецкому такой план действий? Похож один в один.
— Что, правда? — изумился Любомирский и на его лице, появилось некое подобие улыбки.
— Правда.
— И что ты ему ответил?
— Мягко объяснил пану сенатору, что никак не смогу исполнить его волю.
— Но, почему!? Ведь ты согласен с тем, что мы разобьем Пожарского! Или ты боишься сидячего в Полоцке Шуйского? Так большинство немцев покинуло его, а с оставшимся сбродом он нам совершенно не опасность. Жаль, что Жолкевский в свое время не смог раздавить их полностью.
— Жаль, — согласился гетман. — Сделай он это, и мне сейчас было бы во сто крат спокойней, но боюсь я не его.
— Шведов?
— Именно их, — признался Ходкевич. — И очень опасаюсь того, что пока мы будем громить Пожарского и открывать туркам дорогу на Москву, они возьмут Варшаву и коронуют нашей короной своего короля.
— Брось! Не верю! — воскликнул хорунжий. — Шведы сейчас бьются у себя на родине с датчанами. Им сейчас не до Польши.
— Ошибаешься. Они сидят в Пруссии как мыши, пока мы стоим у столицы. Но как только мы двинемся на восток и увязнем в борьбе с русскими, они обязательно ударят по нашей столице. Магнус Левенгаупт только этого и ждет.
— Это тебе сообщили верные люди? — тихим голосом спросил Любомирский.
— Нет, моя голова, — усмехнулся Ходкевич, — я иногда ею в отличие от некоторых имею привычку думать.
Насмешка была в адрес Быховского хорунжия, но тот не обратил на неё никакого внимания.
— Можно оставить заслон против шведов, а главные силы бросить на Пожарского. Да, это рискованно, но мы обязательно разобьем русских.
