Единственным из бойцов Айтера, кто сохранил здравый рассудок, оставался Руба — и то наверняка в силу своей природной флегматичности. Ну и, наверное, профессии: Табас был готов ставить деньги, что Рыба «работал» в организации Айтера наёмным убийцей.
Несколько раз посреди караванов переселенцев попадались те, о ком рассказывал Ибар — городские, элита армии погребённого в песках Дома Шекспир. Смуглые здоровяки в добротной коричневой форме, самодельных разгрузочных жилетах, подобии брони и беретах песчаного цвета, вооружённые автоматами и многозарядными винтовками вместо привычных ружей. Кое-кто нёс самодельные гранатомёты, виденные Табасом ранее: в качестве направляющих стальные трубы, боеприпасы — трубы диаметром поменьше, начинённые взрывчаткой. Этих вояк было немного, зато впечатление они производили очень сильное. Как правило, эти ребята не шли пешком, а передвигались на машинах: грузовиках, гражданских джипах и пикапах, захваченных у гвардии багги, даже легковушках.
В кузовах у пикапов были смонтированы целые батареи из ракетных установок и Табас, прикинув, понял, что мобильная группа из десятка таких вот колымаг вполне могла устроить на отдельном участке фронта очень весёлую жизнь.
Обычная пехота, уже виденная Табасом, передвигалась исключительно на своих двоих — те самые голодранцы из далёких дикарских деревень, вооружённые как попало и одетые в то, что не забрали беженцы.
Жара стояла неимоверная, казалось, что с каждым шагом дальше на юг воздух раскаляется всё сильнее и сильнее.
Что делать с Хуттой, ещё только предстояло решить. Он был явно опасен для отряда. Прут тоже: кто знает, когда у него сдадут нервы и здоровяк начнёт палить по дикарям просто из желания снести ещё пару голов? Проблемы отряда росли, как гора песка вокруг дачного домика во время пыльной бури. Утешало лишь то, что экспедиция всё-таки двигалась к цели, какой бы она ни была. Оставалось лишь надеяться, что Айтер не соврал и хочет ни много ни мало спасти мир. Только ради этого действительно стоило умирать, убивать и сходить с ума, в противном случае Табас сам с удовольствием задушил бы Айтера голыми руками.
У Хутты отобрали оружие, выдав взамен мешок с награбленной едой.
Этот пир, устроенный в двух шагах от трупов, Табас никак не мог выкинуть из головы и, похоже, не сможет до конца своей жизни. Стоило отзвучать последним выстрелам, как люди набросились на еду: жадно, загребая горстями, даже не утруждаясь стереть капельки дикарской крови. Только Рыба, как человек с более тонкой душевной организацией, предпочитал подуть на кусок или сполоснуть его водой перед тем, как отправить в рот. Все, кроме Ибара, начали тоненько хихикать от нервов и удовольствия, вызванного насыщением. Жуткая картина: смеющиеся люди, жрущие в три горла, а на расстоянии вытянутой руки — грязные босые ноги. Множество мёртвых ног.
— Транспорт нужен, — сказал Ибар во время привала в редком сосновом лесу, пахнувшем смолой и пылью.
По дороге пылила группа дикарей, которые громко переговаривались и смеялись.
— Так давайте я добуду, — предложил Прут. — Давайте, а?
— Ещё не время, — Ибар почувствовал, что здоровяк в его полном распоряжении и не стеснялся использовать это влияние. Айтер лишь угрюмо покачал головой, глядя на это — ещё немного и он останется один на один с наёмниками, которых силой вынудил идти с собой. Чем он запугал Ибара, оставалось для Табаса тайной, но юноша был уверен, что обожжённый вояка вцепится нанимателю в глотку при первой возможности.
Ситуация становилась всё напряжённее и непонятнее: сам Табас уже плохо понимал, почему бы ему не пустить Айтеру пулю в голову и не пойти своей дорогой. Лично его экспедиция уже достала. Если против пятерых головорезов, преданных своему вожаку, они и не выстояли бы, то два на три — уже совсем другой расклад. Впрочем, по Ибару нельзя было сказать, думает он о побеге или нет: наоборот, наёмник рвался вперёд и гнал людей, не делая поблажек даже убогому Хутте, который дичал на глазах.
— Сегодня ночью, — решил Ибар, пораскинув мозгами. — Колонны останавливаются на ночь, вот мы какую-нибудь и возьмём.
— Сдурел что ли? — Айтер поглядел исподлобья. — Там же эти будут. В беретах.
— А кто сказал, что будет легко? — оскалился-улыбнулся Ибар. — Ножками топать не лучше. Тем более что мы отстаём от графика. Знаешь, когда ты влез в моё планирование, сказав, что надо делать по-твоему, я поверил на слово. Оказалось, зря.
— Даже не начинай опять, — устало вздохнул Айтер. Он сидел осунувшийся, исхудавший, почерневший от солнца и пыли, с отросшей седой клочковатой бородой, и Табас с жалостью подумал, что за эти дни его наниматель очень сильно постарел. Живыми оставались только глаза.
— Тогда сегодня ночью, — кивнул Ибар. — Табас, готовься. Это тебе не помощников полиции отстреливать.
При слове «отстреливать» Хутта дёрнулся.
— Всё нормально, — успокоил его Табас. — Ты останешься тут.
Ибар кивнул.
— Прут, тебе тоже надо будет остаться.
— Почему? — расстроился здоровяк.
— Кто-то же должен охранять вещи, — наёмник смерил взглядом Айтера. — И ты тоже останешься.
— Это ещё почему? — наниматель попытался изобразить недовольство, но не особенно старался. Он устал, ужасно устал и шёл непонятно на каких внутренних резервах. Наверное, там, в конце пути, его действительно ждало что-то важное.
— Значит так! Сегодня мы больше никуда не пойдём, — сказал Ибар. — Углубимся в лес, найдём тень и отоспимся. А уже ночью пойдём искать приключения.
Когда стемнело, снова двинулись в путь. По ночам тракт был пустынным, лишь светились иногда в кромешной тьме костры лагерей. Из-за света Гефеста всё вокруг было тускло-красным, а когда на небе появлялся Той, то свет немного бледнел — и всё на земле отбрасывало две тени: одну хорошо заметную, плотно-чёрную и вторую, размытую и неясную, вертевшуюся, как часовая стрелка.
Воздух пах сыростью и пылью, в низинах залегли густые белёсые туманы, похожие на огромных спящих призраков. В них было ужасно холодно и сыро даже несмотря на то, что отряд двигался по территории, почти прилегающей к пустыне. Её раскалённое дыхание ощущалось тут повсюду: в горьком воздухе, непривычно жёлтой дорожной пыли, налёте на листьях высохших деревьев.
Темнота и тишина, лишь оркестры насекомых в густой жёлтой траве скрипят и цвиркают так, будто у них там репетиция парада.
— Хорошо… — не сдержавшись, сказал Табас, тихо, вполголоса, но Ибар его услышал и одобрительно скривил изуродованные губы в улыбке.
— Хорошо.
По тракту шли быстро и бесшумно — скользили, как тени, выискивая в темноте редкие огоньки костров, означавшие, что там можно найти искомое. Когда подходили ближе, Ибар давал приказ спрятаться и ненадолго исчезал в темноте. Свои бинты он замазал дорожной пылью, чтобы не выделяться на фоне ночи, и двигался бесшумно, поэтому, стоило обожжённому наёмнику сделать несколько шагов в сторону, он словно переставал существовать. Табасу оставалось лишь завидовать такой прыти — он тоже многое умел, но, чтобы так исчезать, нужен, как ни крути, огромный опыт, которого у юноши не было.
Ночь уже подходила к концу.
Айтер забубнил, что, мол, они таким образом ни черта не найдут и придётся снова весь день отсыпаться, но тут Ибар, вынырнувший из темноты, приказал собираться.
— Хватаем вещи и дуем пешком по правой стороне трассы так, чтобы нас с левой не увидели. Табас! Встречаемся у сосняка, в километре отсюда, там ещё несколько деревьев обожжены и сломаны. — Ибар указал рукой, но из-за темноты молодой наёмник не смог разобрать, о каком именно сосняке шла речь. — Айтер! Если всё пойдёт как надо, то у нас почти не будет времени на остановку, поэтому будьте наготове. Услышите двигатели — сразу хватайте шмотки, не стойте столбами. Всё ясно?
Вопросов и возражений не поступило.
— Табас! Скидывай броню! Берём только ножи и автоматы. Больше ничего, даже запасных магазинов, не пригодятся.
Юноша торопливо снял Адметовский бронежилет, который Ибар разрешил оставить, сказав, что такие встречаются у дикарей: мол, модель старая, из числа стандартных конструкций. Во всём теле сразу появилась необыкновенная лёгкость — за время путешествия Табас успел привыкнуть к броне до такой степени, что вообще перестал её замечать.
Табас поднялся на ноги, кивнул Ибару и направился следом за ним. Юноша прекрасно видел в темноте и не отставал от Ибара, они скользили по освещённому Гефестом сухому усыпанному песком лесу в полной тишине, нарушаемой лишь стрекотом насекомых и шелестом тёплого южного ветра.
Стоянка дикарей была видна издалека. Три небольших костра, одноместные палатки, установленные на земле, и импровизированный лагерь. На пятачке каменистой земли припаркованы несколько фур, цистерна-топливозаправщик, три пропылённых гражданских джипа — старые, продырявленные пулями, и пикап — крупный, четырёхдверный, мощный, с ракетной установкой, смонтированной в кузове и пулемётом на треноге.
Табас вместе с Ибаром дважды прополз на брюхе территорию вокруг лагеря, присматриваясь, прислушиваясь, выискивая позиции часовых. Он бы и в третий раз с удовольствием прополз бы, если б не близкий рассвет и необходимость действовать.
— Часовые сонные, — прошептал Ибар, когда наёмники решали, что делать дальше. — Всего пятеро. Охраняют только машины. И это странно.
— Что будем делать? — спросил Табас.
В темноте блеснули крупные зубы.
— Резать. Возьмём пикап. Уж больно он мне приглянулся.
— Он же топливо жрёт, как сволочь.
— Да, но это командирская машинка, — качнулась в темноте голова Ибара. — Не простая. Там должен быть запасец на чёрный день. Короче, слушай. Ты бери на себя левую сторону, а я — правую. Эх, было б нас больше, перерезали бы весь лагерь к хренам…
— Прута позови, — мрачно пошутил Табас.
— На всё про всё — десять минут, — Ибар никак не отреагировал на слова напарника. — Пошли!
Ибар перекатился и исчез за деревьями. Табас осторожно поднялся и, пригибаясь, прячась в тени деревьев и стараясь не наступать на сухие сучья, начал красться к своим «клиентам». Ибар предоставил ему самую простую часть задания: та часть стоянки, которую предстояло зачистить, находилась в тени — костров тут не жгли, да и часовых было всего двое.
Табас крался, замирая и задерживая дыхание. Он действовал бесшумно, стараясь не выдать себя ничем, дожидался, пока ветер зашелестит кронами деревьев и скроет шорох пыли под ногами и скрипение сучьев, а когда было необходимо — полз на брюхе. Здоровенные силуэты фур были его ориентирами: ошибиться и выйти не туда — было просто невозможно. Опыта скрытных действий очень не хватало, но Табас компенсировал его отсутствие старанием и аккуратностью. К первому охраннику он зашёл за спину. Здоровый дикарь в берете с висевшей на груди огромной самозарядной винтовкой смотрел вверх на звёзды и то и дело зевал. От него пахло потом. Он даже не ходил никуда, просто стоял и ждал рассвета, тихонько чавкая. «Жвачка», — догадался Табас, издалека почуявший характерный запах, и вытащил тускло блеснувший нож.
Песок не предал: юноша сумел подкрасться, без единого звука. Табас тенью метнулся вперёд, левой рукой зажимая здоровяку рот и крепко прижимая его к себе, а правой нанёс несколько быстрых ударов в грудь. Посторонний человек, глядящий в другую сторону, ничего бы не заметил и не услышал — только стрекот насекомых и шелест ветра, скрывавший короткое чавканье ножа, вгрызавшегося в человеческую плоть. Завоняло кровью, она полилась на ладони Табаса, тут же ставшие скользкими. В качестве финального аккорда наёмник коротким движением воткнул нож в горло дикаря и осторожно опустил труп на песок, стараясь не шуметь.
Со вторым часовым получилось справиться ещё легче — он натурально спал стоя. Табас обогнул фуру и едва не сбил его с ног — столкнулся нос к носу — и сам едва не получил сердечный приступ с перепугу. Однако здоровяк сопел, привалившись к кузову, и не выказывал никакой враждебности. Было как-то неудобно резать его в таком состоянии, но Табас переборол это глупое чувство и расправился с дикарём точно так же, как и с предыдущим. Закрыть рот ладонью, несколько ударов, завалить на землю и бить ножом до тех пор, пока тело, толчками извергающее из ран горячую кровь, не перестанет трепыхаться.
— Ну, где ты там? — шёпот Ибара заставил Табаса дёрнуться от неожиданности. — Пошли!
Рядом с топливозаправщиком валялась целая куча пустых пластиковых канистр — очевидно, их должны были заполнить позднее, утром перед отправкой.
— Набери топлива, — шепнул Ибар. — Справишься?
— Ага, — Табас почему-то кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия о том, как это сделать. Ибар снова куда-то исчез, а юноша после беглого осмотра цистерны понял, что всё не так уж и плохо: к «родному» разъёму был прикручен грубый самодельный переходник, сделанный из шланга, изоленты, пластиковой бутылки и трубки с вентилем. Табас принялся набирать первую канистру — самую большую из кучи. Тёмная жидкость зажурчала внутри, даря незабываемое ощущение богатства, увеличивавшегося с каждой секундой.
Табас успел заполнить две двадцатилитровые ёмкости — несметное сокровище, а Ибар всё никак не появлялся. Небо на западе стало светлеть.
— Готово? — наёмник, перемазанный в крови ещё больше, чем раньше, появился, словно из ниоткуда. — Тащи! Поставь ещё набираться!
Табас выполнил приказание и понёс тяжеленные канистры к пикапу, стоявшему поблизости — шагах в двадцати. Водительская дверь была открыта, рядом с ней валялся в луже собственной крови труп в жёлтом берете.
— Водитель, — ответил Ибар на незаданный вопрос. — В кузов давай!
Закинуть топливо оказалось непросто — Табас едва не надорвался.
— Не жди, пока заполнится! Забирай то, что есть и валим.
Вернувшись к бензовозу, Табас увидел, что канистра не наполнилась и на четверть.
— Неси в машину, — приказал Ибар, протягивая подобранную с земли крышку. — Э, нет. Вот этого не надо, — он положил ладонь на руку Табаса, который на автомате потянулся к вентилю, чтобы его закрыть.
Короткий взгляд в сторону наёмника с блестевшими глазами, в которых играли отсветы близких костров.
— Да, я понял, — Табас хотел было отпустить шланг, но его отвлекли.
— Пст! Эй! — чей-то едва слышный шёпот в темноте заставил наёмников испугаться и упасть на землю.
— Эй! Мы видим вас! Мы тут!
Табас, уткнувшийся лицом в песок, поднял голову и тут же услыхал:
— Мы тут! В фуре! Ты смотришь на нас! Сюда!
Переглянувшись с Ибаром, Табас поднялся и наёмники, стараясь не шуметь, прокрался к одному из грузовиков.
Эта фура отличалась от других — кузов из гофрированного металла в прошлой жизни, очевидно, был холодильником, но теперь прямо в корпусе были прорезаны длинные узкие окна, из которых на наёмников смотрели настороженные чумазые худые лица, оранжевые из-за отсвета костров.
— Вы же свои? — напряжённо спросил один из них — седоватый усатый мужик с огромным носом.
