Удивительно, но Артамасову нравилась его работа. Не то чтобы это было пределом мечтаний, но нереально распирало от гордости за самого себя, когда на карту перечислили аванс. Он заработал эти деньги сам. Сам! В целом, денег хватало, учитывая, что они с Лизой не тратили больше необходимого, а на клубы и прочее у него просто не было времени. Да и желания не было. Все, кто называл себя его друзьями, остались за чертой, которую он провёл. Непонятливым он прямым текстом сказал, что ничего общего со своим отцом больше не имеет, и они, как и ожидалось, исчезли. Коллеги не знали, кто он. Для них Никита был обычным парнем, и это радовало. Лизе же работа безумно нравилась сама по себе. Она боготворила шеф-повара и практически не отходила от него, как губка впитывая каждое его слово. Судя по всему, она планировала остаться в ресторане Леонида надолго. Сам Костенко появлялся не так часто. Он вечно был занят чем-то, мотался где-то, приезжал уставшим, пил литрами кофе в своём кабинете, ковырялся в бумагах и снова срывался с места. Прошло всего две недели, а казалось, что не меньше года. Жизнь стала другой, или он просто теперь иначе смотрел на неё. Было трудно. Первое время он только учился посуду держать и не путаться в заказах. Но администратор всё равно хвалил его, говоря, что для новичка он неплох. Администратор вообще был классным мужиком, хоть и строгим. Он не орал за косяки, он терпеливо объяснял и давал советы. И это было куда действеннее криков.

Никита часто среди посетителей видел знакомых отца и понимал, что тайной для Семёна Георгиевича это не останется.

Лиза не выходила из ванной, а Никита, мягко говоря, зверел, потому что времени до выхода оставалось всё меньше.

Трель звонка стала контрольным.

— Кого там принесло! — с рыком распахнув дверь, парень отшатнулся.

— Допустим это я, — Семён Георгиевич вошёл царственной походкой, хотя заметная щетина и тёмные круги под глазами слегка подгаживали образу. — Как дела? Не звонишь, не заходишь…

— Пап, я занят, — Никита нервно оглянулся. Только бы Лиза ещё в пене побарахталась!

— Спешишь куда-то? До меня тут слух дошёл… Не пояснишь ситуацию? Что за дела с переводом и работой? Тебе денег не хватает? Я в тебя столько вбухал, чтобы ты тарелки таскал? И где, — Артамасов-старший криво усмехнулся, — в забегаловке Костенко!

— Честный заработок не может быть постыдным.

— О, ты у него уже понахватался. Узнаю слова Леонида. Не с того пример берёшь. Он тебя ничему ещё не научил, а?

— За словами следи. Я повода не давал. Ты всю жизнь меня мордой тычешь в то, что я ничтожество. Решил работать, так ты снова недоволен? Определись уже.

— Ещё бы листовки раздавать подался, — мужчина, не разуваясь, прошёл в зал, прислушался к звукам льющейся воды, буркнул что-то нечленораздельное и сел в кресло.

— Я занят, пап, — напомнил Никита.

— Лиза ушла от меня.

— М…

— Она на развод подала.

— Да ладно?

— Ты рад?

— Я привык.

— Не сравнивай её со всеми этими… Кто тебя просил тогда шоу устраивать? Так бы и врезал, да сил нет, — Семён Георгиевич устало вздохнул. — Она как сквозь землю провалилась. Никому не звонила, у родителей её тоже нет.

— А ты узнавал?

— Я только что приехал оттуда.

— Ты в Пензу ездил? — Никита опешил.

— Я должен найти её. Чёрта с два ей, а не развод!

— А не пойти бы тебе на хер, Сёмочка? — Явление Христа народу в образе Лизы стояло в дверях, уперев руки в бока и недобро хмурясь. Вода с растрёпанных мокрых волос падала на шёлковый короткий халат, расходящийся на груди. Артамасов-старший жадно ловил взглядом эти капли, особенно самые бесстыжие, облизывающие кожу в ложбинке. Он замер на какое-то время, поглощённый зрелищем. Наконец мужчина вернулся к реальности, тряхнул головой, скользнул взглядом по жене и хлестнул по сыну. Медленно поднявшись, он подошёл к Никите и выдохнул:

— Гадёныш.

Удар пришёлся в лицо. Едва ощутимая боль поразила раньше осознания происходящего. И понимание чужого отчаяния, вложенного в один-единственный удар, слабый и какой-то беспомощный.

Артамасов-старший был в пассивной ярости. Никогда прежде он не был так зол на сына. Да и не сын был сейчас перед ним. Иуда. Он с ума сходил в поисках жены, обрывал телефоны всех знакомых, мотался в Пензу, выслушивал её сестрицу, которая, казалось, все грехи этого мира на него повесить решила. Он практически не спал, с трудом заталкивал в себя пищу, предпочитая всему алкоголь. Да у него крыша так только после смерти первой жены улетала. Чего только в голову не лезло с каждым днём. Какие только ужасы он не представлял. Хотел даже в розыск подать, но знакомый из органов только высмеял его. Полиция, видите ли, загулявших жён не ищет. Загулявших? Он и не думал о подобном. Это же Лиза! Слишком открытая и честная. И что теперь? Спряталась под самым его носом! И сын тоже хорош, предатель! Всё скопившееся в нём отчаяние и злость вдруг перешли в апатию.

— Ах ты, скотина! — Лиза отвесила ему пинок. — Сына моего бить вздумал? Да я тебя! — она ударила мужа между лопаток. Опешив, он застыл. Никита тут же ретировался в угол гостиной.

— Ну я тебя, падла! — Елизавета разошлась. Когда муж повернулся к ней, она влепила ему пощёчину. Хлёстко, звонко, от души. Голова Семёна Георгиевича мотнулась в сторону, а он, как идиот, улыбался.

— Ржёшь ещё, сволочь? — женщина рассвирепела окончательно, и если бы не Никита, вовремя вернувшийся и перехвативший её поперёк талии, она бы отправила мужа в нокаут.

— Мам, хорош! — Артамасов-младший хохотал, удерживая буйную фурию. — Батя, беги!

Семён Георгиевич плюхнулся на пол. Эта акула бизнеса, в дорогом пальто и начищенных туфлях, сидел на заднице, растрёпанный, с красной щекой, и смеялся до слёз вместе с сыном. И, судя по лицу Елизаветы, им обоим стоило бы заткнуться и прикинутся ветошью. Женщина пихнула Никиту локтем в живот, вырвалась, поправила халат, который уже обнажил больше необходимого, сложила руки на груди и выдала:

— Дебилы. Ты, — она сурово взглянула на мужа, — не показывайся мне больше на глаза.

— Лиз, — Артамасов-старший тяжело и как-то вымученно вздохнул, — давай поговорим?

— Не о чем.

— Блин, мне на работу нужно! — Никита засуетился.

— Приведи себя в порядок и иди. И не опаздывай! Леонид этого не любит. Он дал нам работу, не забывай! — Лиза игнорировала мужа.

— Да знаю я!

— Лиза, Костенко не такой, как ты думаешь, — Семён Георгиевич заговорил, когда сын вышел из комнаты. Оказывается, и жёнушка его ненаглядная в забегаловке этой подрабатывает. — Он очень скользкий. На пути к своей цели ни перед чем не остановится.

— Кого-то это описание мне напоминает… Ой, — она притворно ахнула, — это же про тебя, Сёмочка!

— Не сравнивай! Я никогда не убивал!

— Не неси бред! Не наговаривай на него и не строй из себя святого. Смотреть тошно.

— Он монстр, Лиза. Ты даже не представляешь, на что способно это чудовище…

— Это чудовище, — Елизавета усмехнулась, — человечнее всех тех, кто тебя окружает.

— Увольняйтесь. И близко к этому человеку больше не подходите, — Артамасов поднялся и отряхнул пальто. — Я пришлю кого-нибудь сюда за твоими вещами.

— Иди к чёрту, Сёма! Мы сами со своими жизнями разберёмся.

— Эта квартира моя, — мужчина решил надавить.

— Подавись, на улице не останемся.

— Ты о Никите подумала? Он привык жить в роскоши.

— Ты даже сына своего не знаешь… Убирайся.

Ей было противно. От самой себя противно. Как можно любить такого человека? Как можно считать его человеком? Она вроде и понимала, что он такое, но, видя его сейчас, по привычке одетого с иголочки, но заметно осунувшегося и измученного, едва сдерживалась, чтобы не обнять. Любовь действительно зла. Сердце отчаянно ищет хорошее и цепляется за него, не желая отпускать. Сердце не умеет иначе.

— Лиз, — Семён Георгиевич устало потёр виски, — нам обязательно ругаться?

Почему так? Увидев жену после долгих поисков, он не может даже чувства свои выразить. Она похорошела. Стала хорошенькой, какой была в самом начале их отношений. Он лишь сейчас понял, как она изуродовала себя из-за его глупости. Вбил себе в голову… Старый идиот. Татьяна шикарна, она красива, сексуальна, в то же время за этой оболочкой есть ещё и богатый внутренний мир — она идеальна. Но с ума он сходил не когда она ему отказала и замуж за другого вышла, а когда Елизавета исчезла и подала на развод. С ума сходил от отчаяния и бессилия. И сейчас ему было больно, потому что казалось, что он не нужен жене с сыном. Они так гармонично смотрелись вместе, стали очень близки, а он пришёл и нарушил их покой. Где же его место, если не со своей семьёй? Мать и сын… Это было невероятно, но сил на радость не осталось… А как же он? Что есть у него, кроме денег? Всю жизнь гнался за ними — комфорт превыше всего. А эти двое отказались от комфорта и от него самого, обретя что-то более ценное и значимое.

— Сёма, уходи. Мы освободим квартиру, — Лиза сбавила тон, чтобы Никита не услышал разговора.

— Попросишь Костенко о помощи?

— А если и так? — с вызовом, сурово.

— Всё не то, — Артамасов закатил глаза к потолку, а потом в упор посмотрел на жену. — Прости, Лиза.

— Чего? — она даже головой потрясла, думая, что послышалось.

— Прости меня, — мужчина терпеливо повторил. — Я ошибся.

— В чём?

— Во всём… кроме тебя.

Она молчала. Смотрела на него, не произнося ни слова. Он был честен. Нельзя было не поверить этим глазам, всегда холодным и подозрительным, но сейчас полным вины и пугающего одиночества. Он будто поднимался на эшафот и прямо в эту секунду, стоя на последней ступени, заносил ногу, чтобы сделать этот финальный шаг на пути к смерти. У Лизы внутри всё замерло от этого взгляда. Она любила, до боли, до отчаяния, до смерти. Любила его, каким бы он ни был.

Последний шаг она сделала сама. Шагнула навстречу и застыла, не решаясь поднять глаз от пола. Страшно снова увидеть то, что она увидела за мгновение до этого. Страшно быть причиной чужой боли. Самой становится невыносимо больно. Так не должно быть.

Никита проскользнул мимо них, негромко хлопнул входной дверью и помчался на работу. Без него разберутся.

* * *

Трус. Действительно трус. Егор стоял возле подъезда, высоко задрав голову. В её комнате горит свет. Дома. Наверняка уставшая после очередной репетиции. Они почти не виделись всё это время, потому что Сабина пропускает много занятий, пропадая в студии.

Зачем он здесь? Чего хочет? Смирнов набрал код на двери и вошёл. Он просто должен увидеть её. Ничего такого. Они же друзья.

Поднявшись на лифте, он на секунду замер перед дверью, коротко выдохнул и нажал на звонок.

Сабина открыла, как и всегда, не спрашивая, кто это. Дурацкая привычка. Бесстрашная. Глупая.

— Привет, ты чего так поздно? — она отступила в коридор, впуская гостя. — Что-то случилось?

— Да нет, просто зашёл, — он разулся, повесил куртку на крючок. — Одна?

— Да, Диня занят, — Хайруллина улыбнулась под нос своим мыслям. Здорово, что у брата наконец появился кто-то по-настоящему ему нужный.

— Сваришь кофе?

— Конечно, проходи.

Егор скользнул по ней взглядом: свободная футболка, спадающая с левого плеча, короткие спортивные шорты с закруглёнными разрезами — провокация.

Он шёл за ней на кухню, а в голове крутилась только одна мысль: на Сабине нет бюстгальтера. И это жесть.

На кухне он открыл окно — холодный воздух ворвался в помещение. Девушка поёжилась, но ничего не сказала. Она возилась возле плиты, а Смирнов сидел сзади, впившись взглядом куда-то между её лопаток. Ткань её футболки на вид была мягкой. Такая обычно не скрывает ничего, хотя вроде и свободно лежит на теле. Когда Хайруллина развернулась к нему, он с шумом сглотнул, отвёл глаза и уставился в сторону. Действительно ничего не скрывает… и соски, затвердевшие от холода. Какого чёрта он припёрся сюда? Поднявшись, он подошёл к окну и торопливо закрыл его. От греха.

— Есть будешь? — погружённая в собственные мысли и усталость, Сабина почти никак не реагировала на него.

— Пару бутеров.

— Без проблем, — она снова отвернулась.

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься? — он спросил не из праздного любопытства.

— Не знаю. Это не то, чем я хотела бы заниматься всегда. Я не Марек. Он рождён для сцены. Без неё он зачахнет, как цветок в тени, — девушка не оборачивалась.

— Вы давно знакомы?

— Да.

— А Адомайтис? — Этот вопрос не давал Егору покоя.

— Он невероятно талантливый человек, — Хайруллина сжала в руке нож и опустила голову. — Он очень сильный. Я знаю, как ему тяжело после разрыва… И всё-таки.

— Женька выходит за Олега. — Нож со звоном упал на пол.

Сабина торопливо подняла его.

— И как… ты?

— В смысле? — Смирнов удивился.

— Да нет, ничего.

— Бина? — он подошёл к ней сзади.

— Ничего, я же сказала! — она дрожащей рукой резала сыр.

— Давай я, — Егор мягко отстранил её от разделочного стола. — Следи за кофе.

Стоя бок о бок, они старались не соприкасаться телами. Оба чувствовали недоговорённость и напряжение.

Хайруллина выключила плиту. Она не выдержала первой. Обойдя друга, она обняла его сзади, уткнувшись носом в спину. Должно быть, ему сейчас больно. Женщина, которую он любит, с другим. Ему больно так же, как и ей самой.

— Ты чего? — он будто окаменел.

— Мне жаль. Правда жаль.

— Бин, думаю, я не понимаю тебя, — развернувшись в кольце её рук, Егор поднял её лицо, сжав подбородок пальцами. — О чём ты?

— О Жене.

— И?

— Тебе ведь больно, не скрывай…

— С хера ли? — Смирнов не сдержался. — Я как бы рад вообще-то. У меня брат женится.

— Но как же?!

— Бин, я очень люблю Женьку. Очень.

— Вот я и…

— Но не так, как Олег.

— В смысле?

— Прости за грубость, но мне, например, не пришло бы в голову трахнуть её даже по синьке. Извращение какое-то… Равносильно тому, что с Леськой переспать, — Егор поморщился. Перспектива действительно так себе… Женька — лучшее, что было в его жизни. Без неё не было бы и его самого. Она та, кого он готов оберегать всегда. Но это иное, это выше понимания многих.