В этот момент, ровно в полночь 31 марта, раздался хриплый рокот танков М-24 капитана Эрвуэ, пересекавших мост Бейли и с грохотом несущихся по шоссе №41 к высотам. Но противник был готов. Заранее наведенные 57-мм безоткатные орудия поджидали танки. Источник со стороны коммунистов дал нам яркое описание контратаки танков на «Элиан-2». Он принял форму донесения от передового артиллерийского наблюдателя Вьетминя, передающего данные для стрельбы с помощью простого языкового кода, который, несомненно, не смог бы обмануть никого, кто потрудился бы прослушать:
— Клиенты прямо на красной линии. Запросите менеджера для расчетов по платежам. Два быка клиентов снесли кофейню. Запросите босса немедленно доставить тыквы, тыквы-горлянки, дыни…
Сразу же после его запроса снаряды всех калибров посыпались дождем на черный рой пехоты и ревущие танки, которые поднимались в гору. Дым рассеялся, черные вражеские рои значительно поредели. Еще одна атака была отбита.
Рассказчик-коммунист не преувеличивал. Ведущие танки взвода сержанта Не, «Эттлинген» и «Смоленск» получили попадания 57-мм снарядов — в первый шесть, во второй — два. Но оба смогли продолжить бой. В 04.00 сам Эрвуэ, с обеими руками в гипсовых повязках, решил повести в бой оставшиеся танки взвода аджюдана Каретта. На этот раз, массированное применение танков, сколь мало бы их ни было, смогло ослабить и сдержать атаку противника. Но войска противника также были отборными частями и легко они не сдавались. Командный танк «Базель» получил прямое попадание из базуки в уязвимое место и был объят пламенем, ранив Эрвуэ, Каретта и сержанта Салона. Танк «Мюлуз» также получил попадание из базуки, но остался в бою до конца. Когда рассвело, Люсьани и его разношерстное войско все еще удерживали вершину «Элиан-2». Бижар и оставшиеся десантники 6-го колониального парашютного батальона все еще удерживали «Элиан-4», а 8-й ударный парашютный батальон все еще удерживал «Доминик-3». На вершине «Элиан-2» черная туша танка «Базель» стала ориентиром, подобно одинокому баньяну, стоявшему рядом с руинами дома французского губернатора, голые ветви которого указывали в небо, словно рука скелета.
На «Югетт-7» тяжелые минометы 312-й дивизии простреливали брешь в районе северного бункера, который удерживал сержант Тюрно, вместе с уцелевшими из взвода лейтенанта Тело. Не получив подкрепления, капитан Бизар решил воспользоваться очевидной неспособностью бойцов регулярных частей Вьетминя приспособиться к непредвиденной ситуации. Бизар отошел из северной и центральной частей опорного пункта и отступил в два южных блиндажа, которые все еще оставались нетронутыми. В 23.00 противник начал штурм с механической точностью, обстреляв брошенный северный блиндаж, а затем ворвался в центральную часть опорного пункта, в котором было мало места для маневра. В этот момент французская артиллерия накрыла район фугасами. На рассвете 1 апреля 1-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона с французским капитаном во главе, поднялась из своих блиндажей и щелей, и с громким криком бросилась на остатки частей Вьетминя. К 10.35 того утра весь «Югетт-7» снова был в руках французов.
Четверг, 1 апреля 1964 года
Апрель начался с облачного покрова над долиной. На «Элиан-2» рота 6-го колониального парашютного батальона и выжившие десантники Иностранного легиона Люсьани снова спустились на Елисейские поля в попытке улучшить свое положение на холме. Но противник опять превосходил их в численности, и его артиллерия и минометы были по-прежнему наведены на потерянную местность. Атака была остановлена после того, как десантники Иностранного легиона потеряли еще 16 убитыми, 27 ранеными и 4 пропавшими без вести. На самом деле, оба парашютно-десантных батальона понесли тяжелые потери в течение всей прошлой недели. 6-й колониальный парашютный батальон потерял 46 убитыми и 183 ранеными, а 1-й парашютный батальон Иностранного легиона заплатил за удержание «Элиан» 40 убитыми, 189 ранеными и 8 пропавшими без вести, в том числе пятью офицерами и одиннадцатью сержантами. Тем не менее, контратака позволила отбить 120-мм французский миномет и улучшить позицию в направлении «Элиан-1». В тот день Бижар повысил капрала Рене Сантенака до звания сержанта, за доблесть на «Элиан-2». Сантенак погибнет четыре года спустя, от пули алжирского националиста в песках Сахары, все еще сражаясь бок о бок с Бижаром.
Смешанная рота Иностранного легиона лейтенанта Ранкуля, понесшая накануне вечером тяжелые потери на «Элиан-2», вернулась в свой родной батальон на «Югетт». Оттуда другая смешанная рота, под командованием лейтенанта Спозио начала опасный поход на север, чтобы сменить сильно измотанную 1-ю роту 5-го вьетнамского парашютного батальона на «Югетт-7». После своей победы прошлой ночью маленькие вьетнамские десантники капитана Бизара держались гордо, когда маршировали под прерывистым артиллерийским огнем через весь лагерь. Они доказали, что могут сражаться так же хорошо, как и любая другая десантная часть, если ими хорошо управлять и дать четкую задачу. В 14.00 пришло радиосообщение с отдаленной позиции «Франсуаза», в километре к западу от «Югетт», где в течение последних двух недель аджюдан Канте командовал двумя небольшими вспомогательными ротами тай. Как и на «Анн-Мари», тай, напуганные непрерывным артиллерийским огнем, постоянным потоком потерь в патрулях и под влиянием пропаганды противника, разлагались. В отличии от того, что произошло на передовых позициях «Анн-Мари», на «Франсуазе» процесс шел достаточно постепенно, чтобы 1-я и 2-я роты 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона выдвинулись и подобрали минометы и пулеметы маленького опорного пункта, прежде чем отступить с французскими и тайскими кадровыми бойцами. Лангле испытывал отвращение к действиям вспомогательных отрядов тай, хотя следует помнить, что они не были обучены окопной войне. Он приказал, чтобы все, кроме унтер-офицеров, были разоружены и использованы в качестве рабочей силы — кули.
Фактически, от тай в качестве рабочих тоже было мало пользы. Они растворились в лабиринте заброшенных блиндажей и траншей в скалах ОП «Доминик» и на берегах Нам-Юм, присоединившись к сотням алжирских, марокканских и вьетнамских дезертиров, которые оставили свои подразделения на линии фронта и теперь жили на отдельном островке внутри умирающего укрепрайона. Они совершали ночные вылазки, воруя припасы, сброшенные с парашютов, и даже оружие и боеприпасы. Они действовали на оживленном черном рынке, и командирам подразделений, в некоторых случаях, приходилось упрашивать их отдать неверно сброшенные специальные продукты для госпиталей, или батареи для раций. Время от времени Лангле подумывал о том, чтобы в самом деле атаковать «Нам-Юмских крыс», как их называли в лагере, но он отказался от этой идеи, когда стало ясно, что такая перестрелка внутри лагеря может привести к полному краху некоторых североафриканских и вьетнамских частей, которые держались со своими товарищами из французов и Иностранного легиона до самого конца. Каждая длительная осада знала примеры «внутренних дезертиров» и Дьенбьенфу не был исключением. В какой-то момент, десантники и легионеры, соседи «Нам-Юмских крыс» аккуратно решили проблему их несколько негативного вклада в оборону Дьенбьенфу, перекрыв ходы сообщения вокруг района дезертиров, вынудив их в случае нападения противника либо сражаться за свою шкуру, либо бежать из своих крысиных нор и убежищ, что означало бы для них гарантированное уничтожение.
В 09.00 в Ханое состоялось важное совещание по оценке новой ситуации в Дьенбьенфу. В нем участвовал генерал Коньи и его заместитель по материально-техническому обеспечению, бригадный генерал Рене Массон, генерал Дешо из французских ВВС, и несколько ключевых штабных офицеров Северного командования. Коньи интересовала возможность еще раз использовать одну из южных зон высадки, таких как «Симона» и «Октавия», которые были предложены Дьенбьенфу в качестве альтернативы убийственно сложному подходу к основной зоне выброски внутри периметра. Полковник Нико, командующий транспортной авиацией, горячо утверждал, что его самолетам придется лететь длительное время на постоянном курсе на высоте 300 метров перед лицом тяжелых зенитных орудий и что они будут «истреблены». И полковник Сованьяк, отвечавший за все десантные пополнения, добавил, что тот же аргумент может быть применен к его десантникам, которые будут в течение целых пяти минут полностью во власти огня противника, прежде чем им удастся перегруппироваться.
Дешо также возражал против южных зон выброски по другой причине: их точное местоположение было скомпрометировано тем, что 31 марта Дьенбьенфу сообщил о нем по рации, без каких-либо попыток шифрования, командному самолету. Случаи подобной небрежности в обеспечении безопасности связи были зафиксированы в середине апреля наблюдателями французской прессы, пролетавшими над Дьенбьенфу и должны быть приняты во внимание, как одна из причин невероятной точности зенитного огня коммунистов.
Затем Сованьяк предложил то, что по его мнению, было «единственно возможным решением: ночная высадка личного состава одиночными самолетами, прилетающими с нерегулярными интервалами». Он выступал против массовой выброски полных батальонов, как из-за возможности высоких потерь, так из-за «непреодолимых опасений проблем снабжения, нет смысла увеличивать их для получения очень неопределенного преимущества». Большинство остальных присутствующих старших офицеров немедленно одобрили эту идею, тем самым лишив Дьенбьенфу массированного подкрепления, которое было бы единственным его спасением и которое в предыдущий день спасло бы ОП «Доминик».
Характерным образом, Коньи одобрил мнение своих подчиненных и пришел к выводу, что массовая переброска подкреплений с воздуха «может разумно осуществится только за пределами долины, либо в виде батальона, который может попытаться присоединиться к Дьенбьенфу; или путем расширения боевых действий в тылу (противника)». Другими словами, Коньи 1 апреля оставил все надежды на усиление гарнизона как такового, но все еще был готов рискнуть, вероятно, 30000 своих войск для диверсионной операции из дельты Красной реки.
Оба этих решения, как следует из протокола совещания, были оставлены для утверждения главнокомандующим Наварром. Единственное решение, которое Северное командование, самостоятельно приняло к исполнению в полном объеме, состояло в том, чтобы лишить гарнизон подкреплений, или направлять их по капле. Результаты были очевидны.
Внутри Дьенбьенфу каждый человек, желающий и способный сражаться, стал ценным товаром. Подразделения были перетасованы, отделение за отделением, чтобы укрепить существующие позиции. Прибытие огнеметного расчета из 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Элиан-2» в ночь на 1-е апреля считалось значительным подкреплением. Наконец, в 20.30 над долиной послышался гул транспортных самолетов: «Банджо» доставляли 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка.
Внезапно, разверзся настоящий ад. Зенитки Вьетминя открыли огонь по неуклюжим транспортникам, которые должны были следовать заданным курсом прямо над южным концом взлетно-посадочной полосы. Зона выброски сократилась до менее чем 500 метров в длину и по ширине едва доходила до края рулежной дорожки. Кроме того, она была завалена обломками более дюжины самолетов. И было невозможно выбросить с парашютом более половины группы за раз. Напряжение, которое испытывали пилоты, вынужденные лететь, удерживая строй в узкой долине, где их самолеты сотрясали залпы дружественной артиллерии, было невероятным. В то время как оставшаяся часть транспортной группы летела, удерживая строй, 4-я рота 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под командованием лейтенанта Субриза и аджюдана Реброена, а также командная группа батальона и орудийный расчет из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, успешно приземлились, потеряв семь человек, пять из которых были ранены в воздухе. Остальной части батальона пришлось вернуться в Ханой, потому что медлительность выброски войск мешала сбрасывать срочно необходимые боеприпасы и другие грузы снабжения.
На командном пункте Лангле результаты десантирования этой ночью были сочтены катастрофическими. Если бы людей стали перебрасывать в укрепрайон такими же темпами, то не было бы никакой возможности компенсировать ежедневные потери, не говоря уже об усилении истощенных батальонов. А они были истощены. Парашютный батальон Иностранного легиона и 6-й колониальный парашютный батальон насчитывали четыре небольшие роты, по 100 человек каждая, и в тот же день Ботелла реорганизовал свой прореженный 5-й вьетнамский парашютный батальон в три роты, каждая численностью по два взвода. Нужно было что-то делать, и делать быстро. По мнению Лангле и других офицеров-десантников, это означало отказ от общепринятых правил того, что составляло надлежащую зону выброски. Их предлагалось просто сбрасывать над всем укрепрайоном, независимо от колючей проволоки, огневых позиций и радиоантенн. Этому предстояло стать объектом невероятно ожесточенной процессуальной борьбы между боевым командованием в Дьенбьенфу и десантной бюрократией в Ханое, в частности, начальником воздушно-десантного командования, полковником Сованьяком. Сованьяк до конца настаивал на необходимости использования должным образом установленных зон выброски, и только квалифицированными десантниками, с необходимым количеством тренировочных прыжков. С другой стороны, Лангле настаивал на том, что в основном парашют был просто удобным способом выбраться из самолета в воздухе и мог быть использован любым человеком, достаточно проворным чтобы спрыгнуть с трамвая. Лангле оказался прав.
Самая критическая атака этого дня произошла поздно ночью. В 22.00 312-я дивизия возобновила атаку на несчастный ОП «Югетт-7», чья звездообразная планировка давно исчезла под ударами артиллерии французов и коммунистов. В 23.00 второй удар 312-й дивизии обрушился на «Югетт-6». Если «Югетт-6» и «Югетт-7» дрогнули, Дьенбьенфу потерял бы контроль над своим аэродромом. Не сумев добиться быстрой победы на Пяти холмах, Зиап был теперь полон решимости добиться ее, уничтожив линию жизни Дьенбьенфу. Битва за «Югетт» вот-вот должна была начаться.
1 апреля Дьенбьенфу израсходовал 4500 артиллерийских снарядов. Большая часть боеприпасов, сброшенных в тот день, попала на позиции противника, а двадцать пять процентов транспортных вылетов, были прерваны. Улучшившаяся погода позволила французским военно-воздушным силам и военно-морскому флоту выполнить девяносто девять боевых вылетов.
