Тысячник стал забывать, что такое тревога.
Тем неприятнее для него стал сюрприз в виде изрядно потрёпанного купеческого обоза, появившегося вчера перед закрытием ворот. Обоз был небольшой, телег на пятнадцать. Купцы — ханьцы и тангуты, везущие имперские товары на север. Разбойники напали. Вроде, по словам караванщика, никого не убили, но драка получилась жёсткая, есть раненые. Кто напал? Да кто их разберёт. Оборванцы какие-то. Наскочили, попытались похватать тюки с возов. Получили по шее и убежали так же быстро, как появились.
Разбойники. На дороге из Тайюаня.
На самой спокойной и безопасной дороге провинции.
Это, между прочим, его, тысячника пограничного корпуса, упущение. Ему теперь и исправлять его последствия.
Конные разъезды будут усилены.
У кого болели дети, те наверняка поймут мать, для которой пышущее нездоровым жаром сопливое сокровище стало центром мироздания.
Нужно ещё вспомнить, что даже при относительно высоком уровне медицины, в империи Тан с детской смертностью дела были всё-таки похуже, чем в наше время. Демографический взрыв, удвоивший за полвека население Поднебесной, обеспечивали чуть ли не ежегодно рожавшие ханьские женщины. Рожать-то они рожали, но в зависимости от эпохи теряли от болезней то каждого третьего ребёнка, то каждого второго. А во времена смут — и того больше. Справедливости ради стоит сказать, что в других странах с этим было ещё хуже, но Яне, мгновенно забывшей о своей простуде у постели серьёзно заболевшей дочери, от такого знания легче не становилось.
Юэмэй горела. Сначала жаловалась на резь в глазах, головную боль и кашель с соплями, а потом, несмотря на приём лечебных настоек, у неё резко подскочила температура. К ужасу матери, девочка потеряла сознание, её трясло. Яна, которую трясло не меньше, немедленно послала Хян за доктором. Неизвестно, что именно наговорила врачу перепуганная служанка, но тот примчался следом за ней, с полной сумкой лекарств. Осмотрев ребёнка, доктор Цзу тут же принялся толочь, растирать и смешивать какие-то подозрительные ингредиенты, с виду похожие на высохшие травяные комки. Потом залил эту смесь остро пахнущим настоем. Юэмэй натёрли получившимся снадобьем и завернули в тёплое одеяло, а для внутреннего употребления доктор оставил травы в мешочке, велев заварить и поить больную, едва та проснётся. Яна, честно сказать, не очень-то верила в успех его фармакопеи, но жар у девочки начал спадать, а обморок перешёл в сон... Так мастер Ли, вернувшийся вечером из кузницы, и застал жену — баюкавшую завёрнутую в одеяло дочь.
К ещё большему удивлению Яны, болезнь отпустила ребёнка так же быстро, как и вцепилась. То ли так хороши были снадобья доктора Цзу, то ли сильный жар "пережёг" заразу, то ли и то, и другое, но факт был налицо: наутро Юэмэй уже вполне сносно себя чувствовала, кривилась, послушно глотая горький отвар, и уверяла папу с мамой, что ей уже совсем не больно, только спать всё время хочется... Одним словом, вся следующая неделя прошла для Яны по категории страшных снов, которые желательно забыть как можно быстрее. О том, что надо было бы поподробнее порасспросить дочь насчёт её визита за шоколадными конфетками, она не забыла. Просто момент для расспросов был очень уж неподходящий.
За всеми этими заботами она пропустила уличные новости, а там было на что обратить внимание. Чунпин, добрая соседка и подруга, принесла маленькую глиняную баночку мёда — по меркам Бейши дорогое удовольствие, мёд здесь только привозной. А заодно поделилась новостями.
— Торговцы на север шли, — говорила она, аккуратно накладывая мёд на ломтики испеченной Яной лепёшки — в доме семьи Ли ели и печёный хлеб, благо хозяева переделали для этого плиту. — Говорят, напали на них. Помнишь те холмы, где ты к нам... присоединилась? Вот там это и произошло. Наскочили, говорят, какие-то голодранцы, чуть ли не беглые рабы, хотели пограбить, да не вышло. Отбились торговцы. А господин тысячник наш, говорят, приказал дозоры усилить да послать отряд, чтобы тех разбойников переловили... Ешь, маленькая, ешь. Тебе выздоравливать надо, не огорчай родителей, — Чунпин ухитрялась одновременно говорить и с соседкой, и с её дочкой.
— Ой, ты же, наверное, кучу денег за мёд уплатила, — спохватилась Яна.
— Пустое, дорогая соседка. Сколько ты моим деткам снадобий перетаскала? Не хочу быть неблагодарной. Хоть твои редко болеют...
— Редко, но метко...
— Не говори. Твои болеют раз в год, но так, что даже мне страшно становится. А уж вам-то каково... Так я о чём говорила? Разбойники, значит, в нашей округе объявились. А мастер Ли, я слышала, со сватом вашим торговлю вроде ведёт. Не страшно ли теперь будет товар возить? Вы же не чаем торгуете, а узорчатыми мечами. А ну как украдут? Мечи-то хоть и штучный товар, но по цене, считай, княжеские...
Тёплая влажная ручонка дочери обхватила пальцы Яны, и ту вдруг словно что-то толкнуло изнутри. Она уже не слышала болтовню Чунпин. Потому что из памяти всплыло последнее письмо купца Чжоу Цзылиня. Сват довольно прозрачно намекнул, что собирается открыть вторую лавку в Бейши и посадить там сына. Разумеется, к лавке должен прилагаться дом, где наследник сможет поселиться с молодой женой. А та наверняка будет рада перебраться поближе к родителям... Эта радостная новость в сочетании со словом "разбойники" уже вызывала нешуточную тревогу. Оборванцы-голодранцы, да? Разбежались, едва получив как следует по голове от обозников, говорите? И что? Раз в году и ведро стреляет... В голову тут же полезли самые мрачные мысли. Стараясь не допустить их до сердца, Яна навострила уши и с удвоенным вниманием принялась слушать соседку. Благо, ту уже занесло на другие темы.
Но стоило Чунпин переступить порог, как мрачные мысли принялись за старое — терзать и пилить душу, наслаждаясь страхами женщины.
— Всё будет хорошо, мам, — тихо сказала Юэмэй. По-русски.
И случилось маленькое чудо: голос ребёнка разогнал вампирствующие мысли, словно свежий ветер — дождевые тучи.
Яна улыбнулась дочери.
— Это мой девиз, — сказала она, подсаживаясь на краешек лежанки.
— Значит, и мой тоже, — малышка ответила неожиданно серьёзно. — Всё будет хорошо, мам. Просто нужно верить в это.
— Ты веришь? — тихо спросила Яна. Улыбка медленно сползала с её лица: дочь ещё никогда не была замечена в склонности к подобной философии. Хотя... всё всегда случается в первый раз.
— Верю, — девочка кашлянула. — Вот я поверила, что выздоровею, и уже почти не болею. И ты тоже верь, что всё будет хорошо, ладно?
— Договорились, — Яна усилием воли вернула улыбку. — Теперь давай поверим, что у нас будет вкусный обед, позовём Хян и расскажем ей о нашей вере.
Юэмэй заулыбалась.
— А всё-таки, как это тебя угораздило тогда... с шоколадом? — вдруг спросила Яна. — Ты поверила, что сможешь его достать?
— Не знаю, мам, — дочь плотнее укуталась в одеяло. — Мне очень захотелось узнать, какой он на вкус, а оно так само получилось. А потом я вспомнила, что пора домой.
— И всё?
— И всё.
Во все времена и у всех народов дети хоть раз, да пытаются обмануть матерей. И почти никогда им это не удаётся. Хотя, чаще всего матери, заслышавшие в голосе своих кровиночек неискренние нотки, ничем не показывают, что разгадали нехитрую ложь. И дети таких матерей как правило об этом не догадываются... Юэмэй прямо не лгала, но и всей правды не говорила. За это Яна готова была поручиться. Но давить на ребёнка она не станет. Во-первых, неподходящий момент, а во-вторых, её деточки под давлением начинают играть в партизан на допросе. Папа уже проверял. Характер такой. Все в маму.
— Как всё, оказывается, просто, — усмешка Яны сделалась невесёлой. — А я тоже дико соскучилась по шоколаду. Не сводишь меня к этой лавке, как выздоровеешь?
Глаза дочери — серые, цвета грозовой тучи или булатного клинка — заблестели лукавыми искорками.
— Обязательно сходим туда, мам, обещаю, — сказала Юэмэй.
Сердце заныло от тревоги. На миг даже дыхание перебило: страшно ведь. Это же родное детище. Это её дом, её семья... Кажется, жизнь подкидывала нечто новое, опасное, но интересное. "Не поздновато ли, дорогая? Тебе тридцать семь, муж и шестеро детей, — мысленно одёргивала себя Яна. — Внуки скоро появятся. О них надо думать, а не о том, как поймать очередное приключение на пятую точку". Но где-то в глубине души ещё жива была та безбашенная девчонка, которую можно было оттащить от очередной авантюры только позвав к наковальне. И эта девчонка сожалела о прожитых годах, о роли примерной жены и матери семейства. Но — опыт и возраст взяли верх. Если будет нужно, Яна снова возьмётся за оружие. Однако если в этом необходимости нет, она не станет влипать в приключения. Семья — это не шутки и не просто запись в регистрационной книге города. Это прежде всего ответственность. А тоска по приключениям... Что ж, за всё приходится платить.
Авантюры не будет. Будет тщательно продуманное мероприятие, а перед тем — ненавязчивые расспросы дочери. Может, девчонка проболтается о том, о чём предпочла сейчас умолчать.
Но сперва пусть выздоровеет.
Вторая аудиенция, которой принцесса спустя неделю удостоила супругов Ли, была несколько менее официозной.
Если в первый раз Яна видела шаблонную китайскую властительницу, невозмутимую и недосягаемую, словно порог небес, то сейчас принцесса Тайпин выглядела почти что нормальной женщиной. Эдакой милой полноватой тётушкой сорока с чем-то лет, собравшейся поболтать с соседками о житейских мелочах. Ну и что, что в роли соседок были сплошь княгини, принцессы и любимые наложницы особ царской крови? Самые знатные дамы империи тоже любили посиделки. Правда, предпочитали болтать не о мужьях и детях, во что их одеть и чем накормить, а об искусстве. Да, да. Принцесса Тайпин была хозяйкой самого настоящего светского салона, где зачитывались новые стихотворения, где любовались образцами каллиграфии "кайшу", где демонстрировались миниатюры художников ...и родовитых художниц. Разумеется, здесь и музицировали. А иногда устраивали приёмы в честь знатных иностранок, чаще всего жён послов... Тогда Яна ещё не знала, что принцесса всегда старается чем-то удивить гостей, предъявить на каждой посиделке некую изюминку. То заморскую диковинку вроде персидской статуи коня, то драгоценнейший ковёр, то индийских танцовщиц, а однажды, говорят, шокировала общество, предъявив совершенно чёрного человека из свиты какого-то знатного араба. Пришелице с далёкого запада предстояло стать такой же диковинкой для знатных гостей.
Впрочем, супруги в грязь лицом не ударили. На официальной церемонии, предварвшей дамскую посиделку, они преподнесли принцессе подарок — кованую хризантему. Яна чуть не рехнулась, пока делала это маленькое чудо. Справедливости ради стоит сказать, что ковала она этот цветок для рекламы нового направления в искусстве, а не для подарка. Но хризантема пришлась очень кстати.
— Какая прелесть, — принцесса хотела было достать цветок из ларчика, но передумала. Побоялась сломать. — Почтенный мастер Ли, это чудесно. Вы сумели передать в металле полное ощущение жизни.
— Благодарю, великая госпожа, — поклонился Юншань. — Но я не заслужил вашей похвалы. Такие цветы делает моя супруга. Это искусство передавалось в её роду четыреста лет.
— Вот как? — её высочество не без удивления взглянула на застывшую, словно изваяние, женщину. — Но я слышала, что народы дальнего запада, за небольшим исключением, столь высокого искусства не ведают. Мне как-то показали несколько вещей западной работы. Они грубы и примитивны. А здесь... Я боюсь прикоснуться к этому цветку, чтобы не нарушить его совершенства.
— Великая госпожа, моя жена больше трёх месяцев работала над ним. Смело берите его в руки, он не рассыплется.
Ярко подкрашенные губы принцессы сложились в лёгкую улыбку. Аккуратно вынув металлический цветок из ларца, она продемонстрировала его собравшимся дамам.
— Не буду скрывать, мне понравился ваш подарок, — сказала принцесса, осторожно передавая хризантему своей соседке. — Также не буду неискренней, если предположу, что моим дамам тоже захочется иметь такие украшения для дома. Ведь это действительно высокое искусство.
Дамы, молча или под тихий шёпот передававшие друг дружке стальной цветок, брали его сквозь спущенные рукава, дабы случайно не повредить вещь, принадлежащую принцессе. Одна из них, изящно поклонившись её высочеству, выразила полное согласие с её мнением. Разумеется, дамы восхищены и готовы приобрести вещь, подобную той, что вызвала удовольствие дочери императрицы. Юншань привычно скрыл довольную усмешку: за модные вещички знатные особы щедро платят, а жена прихватила с собой, кроме этой хризантемы, ещё несколько мелких поделок. Видимо, затраты на дорогу, притом в обе стороны, могут окупиться уже в ближайшие несколько дней.
— А теперь, — принцесса милостиво улыбнулась ему, — я вынуждена извиниться перед вами, почтенный мастер Ли. Правила наших собраний заведены давно, и они неизменны. Сейчас мужчины должны покинуть нас. Мы же останемся в чисто женском обществе, чтобы выпить лёгкого вина, украсить себя цветами, слушать музыку, веселиться ...и сплетничать о мужьях.
Дамы, прикрываясь рукавами, захихикали, а Яну ни с того, ни с сего бросило в жар. На девичник у принцессы она не рассчитывала. Хотя на ней было подаренное мужем праздничное светло-голубое платье, наёмная служанка оказалась большой мастерицей сооружать модные причёски, а украшения были подобраны в одном стиле, она сразу почувствовала себя не в своей тарелке. Конечно, в той, прошлой жизни она бывала приглашена на сабантуи в дома больших шишек, которым случалось устанавливать охранные системы, но тем шишкам до аристократов империи Тан — в смысле утончённости и приверженности целому сонму неписанных правил — было как до Луны пешком. Современники Яны в большинстве своём много о себе мнили, но мало что из себя представляли. А принцесса была наследницей трёх императоров и императрицы, не говоря уже о том, что на Нефритовом троне успели посидеть и её старшие братцы. Когда аристократизм в прямом смысле этого слова прививается с пелёнок, это чувствуется. Яна отчаянно боялась нарушить какие-нибудь неписаные правила и прослыть дурой. Такая слава ни к чему ни ей, ни Юншаню.
Для посиделок принцесса отвела большую залу, украшенную произведениями искусства ханьских и чужеземных мастеров. К удивлению, среди ханьских и корейских картин на шёлке Яна обнаружила на одной из стен тканый гобелен явно франкской или саксонской работы. На нём была с умилительным детским примитивизмом средневековых миниатюр изображена какая-то батальная сцена. Честно сказать, Яна даже не знала, распространено ли сейчас, в начале восьмого века от Рождества Христова, это искусство в Европе. Ну, раз гобелен висит в гостиной у танской принцессы, наверное, худо-бедно распространено. До фарфоровых ваз династии Мин тут по понятным причинам ещё не дошло, но в зале у кресла принцессы на постаментах стояли древние бронзовые трёхногие сосуды с длинными носиками. Что древние, это было понятно по пятнам прозелени на потемневших стенках. Похожие сосуды, но маленькие и ярко начищенные, стояли на низких столиках, приготовленных для гостей её высочества.
