— Простите, сэр Стюарт, но, при всем моем уважении лично к Вам и к возглавляемой Вами службе, мне кажется более вероятным вариант, при котором Вы не знали о каких-то программах большевиков — в конце концов, даже разведка Его Величества не всеведуща — высказал свое мнение Оппенгеймер.
— Согласен с Вами, мистер Оппенгеймер — сэр Энтони явно определился со своей точкой зрения.
— Простите, джентльмены, а Вам не кажется странным то, что всегда осторожный, привыкший рассчитывать каждый свой шаг Сталин посмел бросить вызов самым могущественным людям в мире? — Черчилль решил поддержать шефа разведки. Он ведь не может не понимать того, что подобная наглость не останется безнаказанной, как Вы считаете?
— Он опьянен военными победами до такой степени, что забыл о силе денег — пожал плечами сэр Энтони. Следует преподать красным наглядный урок, вот и все.
— Простите, дорогой дядя, но мне кажется, что Вы недопонимаете серьезность проблемы — молчавший барон Виктор включился в беседу.
— Разрешите задать Вам вопрос, Ваше Величество?
— Да, барон — кивнул бледный монарх.
— Там были результаты неосторожного поведения Вашего старшего брата? — барон Ротшильд деликатно не употребил слова 'Виндзорский протокол'.
— У принца Людвига хранился третий комплект документов — севшим голосом сообщил Георг — как и вся переписка, предшествовавшая заключению соглашения. Впрочем, там и многое другое, включая переписку бабушки (т.н. 'Письма Виктории' В.Т.), в которой она допускала неосторожные высказывания по многим вопросам — опубликование этих писем нежелательно даже сейчас.
Теперь образцовой белизной лиц, способной поспорить с белизной лучшего мела, слагавшего утесы Дувра, могли похвастаться все собравшиеся, включая сэра Энтони, мистера Оппенгеймера и, даже страдавшего от повышенного давления, сэра Уинстона. Масштаб катастрофы, которая теперь могла разразиться в любой момент, стал понятен всем — речь могла идти не просто о привлечении к суду по обвинению в государственной измене бывшего короля Эдуарда VIII, что стало бы сильнейшим ударом по династии; даже не об отречении нынешнего монарха; теперь под угрозой лишения престола оказывалась вся Виндзорская династия, что ломало систему власти, существующую в Великобритании, ставя под вопрос само существование в нынешнем качестве ее элит.
Ужас был в том, что Сталину бы поверили простые англичане, успевшие вволю хлебнуть военного лихолетья, и, в большинстве своем, искренне симпатизировавшие русскому союзнику. Замолчать эти обвинения было невозможно — а о странном поведении бывшего короля, открыто выражавшего свои симпатии к Гитлеру и скоропостижно отправленному в почетную ссылку губернатором Багамских островов, помнили все. Равно было памятно и поведение 'клики умиротворителей', в отстранении которой от рычагов власти, с приходом на пост премьер-министра Черчилля, немалую роль сыграло давление 'снизу'. Таким образом, разоблачение закулисных договоренностей британской элиты с Третьим Рейхом, по самым сдержанным оценкам балансировавших на грани государственной измены, гарантированно вызывало политическую катастрофу.
Реакцию военнослужащих просчитывать было, мягко говоря, неуютно — если не столь давний Инвергордонский мятеж в Королевском Флоте был вызван всего лишь урезанием жалованья в разгар Великой Депрессии, и прошел он абсолютно бескровно (соответствует РеИ В.Т.), то, как отреагируют только что рисковавшие жизнью, проливавшие кровь и терявшие друзей люди с оружием на то, что они сочтут несомненным предательством.. На американцев рассчитывать не приходилось — во-первых, янки с удовольствием приберут все, что неизбежно выпустит из рук элита Британской Империи, во-вторых, присутствовавшие испытывали обоснованные сомнения в том, что парни с ферм и заводов, надевшие военную форму ВС США, отнесутся к ним намного благожелательнее соотечественников.
Массу интересных впечатлений гарантировало опубликование имевшихся в архиве Гессенов документов и еврейской финансовой элите — вряд ли простых евреев, с ужасом и ненавистью узнавших об истреблении соотечественников и родственников нацистами, обрадовали бы неопровержимые доказательства ведения господами банкирами взаимовыгодных дел с этими самыми нацистами в разгар уничтожения европейского еврейства. За такое могли и пристрелить без особых сантиментов — немало американских и английских евреев добровольно пошли служить в армии Америки и Англии, чтобы иметь возможность отомстить за соплеменников, так что в 'теплоте' их чувств к предателям своего народа сомневаться не приходилось.
Грустные размышления собравшихся джентльменов об открывающихся перед ними перспективах прервал сдавленный наполовину стон, наполовину всхлип короля, начавшего падать со стула.
Первым успел отреагировать молодой и спортивный барон Виктор, удержавший падающего со стула монарха. Несколькими секундами позже на помощь ему подоспел сохранивший хорошую физическую форму сэр Стюарт. Вдвоем они отнесли потерявшего сознание Георга на кушетку. Тем временем, сэр Энтони вызвал слугу и холодно сообщил: 'Его Величеству плохо — немедленно вызовите врачей!'.
Поскольку здоровье короля давно оставляло желать лучшего, то во дворце было установлено дежурство врачей, так что медики примчались всего через четверть часа. Одновременно во дворец был вызван лейб-медик монарха.
Высокое собрание пока перебралось в другую малую гостиную — и мрачно дегустировало коньяк и виски, ожидая вердикта врачей. Новости пришли через полчаса — и приятными их бы не назвал самый завзятый оптимист. В момент надвигающегося тяжелейшего кризиса, который ни с чем нельзя даже было сравнить, монарха свалил инсульт! Еще через два часа лично лейб-медик сообщил собравшимся точную информацию — непосредственной угрозы жизни Его Величества нет, но его состояние является весьма тяжелым, так что сказать точно, сможет ли он когда-нибудь вернуться к делам, если это вообще произойдет, невозможно.
— Джентльмены, время позднее — наше дальнейшее нахождение во дворце не вполне согласуется с требованиями этикета — взял на себя инициативу сэр Уинстон — полагаю, сейчас нам надо определиться с тем, продолжим ли мы начатое обсуждение сейчас или перенесем его на завтра. В первом случае имею честь предложить Вам гостеприимство в моей резиденции. Собравшиеся переглянулись — 'совой' среди них был только Черчилль, остальные уже едва держались на ногах от усталости, время уже было далеко за полночь. Решение же следовало принимать, всесторонне обдумав все моменты — слишком высоки были ставки, внезапно проявившаяся угроза по степени серьезности ничем не уступала успешному германскому вторжению на Остров, вот только Королевские Флот, Армия и ВВС тут ничем помочь не могли.
— Не могу с Вами не согласиться, сэр Уинстон — высказался сэр Энтони — немолодой и не слишком здоровый банкир неважно себя чувствовал — как Вы посмотрите на то, чтобы завтра собраться у меня в банке? Скажем, в два часа пополудни — всем будет удобно, господа?
— Полагаю, если журналисты узнают о визите премьер-министра в Ваш банк, сэр Энтони, то это может быть превратно истолковано — заметил Мензис — возможно, следует избрать другое место встречи?
— Возможно, наилучшим местом встречи станет штаб-квартира Вашего ведомства, сэр Стюарт? — поддержал разведчика барон Виктор, не желавший давать дядюшке преимущество своей территории — беседа и так предстояла нелегкая. Если, конечно, мы Вас не обременим?
— Ничуть не обремените — я всегда рад видеть Вас, джентльмены — предложил свое гостеприимство шеф разведки.
— Тогда, быть может, не в два, а в три часа дня, джентльмены — мне не хотелось бы привлекать излишнее внимание резким изменением своего графика? — предложил Черчилль.
— Это будет удобнее — согласился Оппенгеймер.
— Хорошо, господа — согласился сэр Энтони, недовольно посмотрев на племянника.
Засвидетельствовав свое почтение королеве, и заверив Ее Величество в своей неизменной преданности, почтеннейшие джентльмены разъехались. По странному стечению обстоятельств, их пути сгруппировались следующим образом — сэр Энтони и мистер Оппенгеймер направили свои стопы в особняк Ротшильда в квартале Бельгравия, сэр Уинстон, сэр Стюарт и барон Виктор направились на Даунинг-стрит, 10.
Послесловие 1
По прибытию на место столпы британской элиты занялись согласованием позиций.
— Какого Вы мнения, мистер Оппенгеймер, обо всей этой истории? — полюбопытствовал сэр Энтони, после того, как оба финансовых олигарха расположились в гостиной и отведали коньяку.
— Крайне странная история, сэр Энтони — пожал плечами руководитель алмазной монополии.
— Я, конечно, не специалист по России — но в последнее время странности стали нормой. Сначала Ватикан, мягко говоря, не замеченный в симпатиях к любым русским, договаривается с мистером Сталиным. Мне трудно предположить, что Его Святейшество или кардинал Мальоне вдруг прониклись симпатиями к коммунизму — но, почему-то они договорились с русскими? Потом генералиссимус Франко, чья ненависть к коммунистам прекрасно известна всем заинтересованным лицам, вдруг заключает соглашение с Москвой. Затем фельдмаршал Роммель, никогда не питавший симпатий к красным, возглавляет прорусский переворот. Конечно, прорусская группировка в Германии была всегда — и военные всегда играли в ней важную роль, но тут задействованы очень неожиданные персонажи, как мне сообщили. Теперь господин Сталин вдруг бросает вызов элитам и континентальной Европы, и Британской Империи — отчего он так уверенно себя чувствует?
— Насколько я знаю, в первом случае мистер Сталин предложил джентльменам, прислушивающимся к мнению Ватикана, хороший пакет акций в совместном контроле Европы — медленно ответил Ротшильд — во втором, мистер Франко получил намного больше, чем ему могли бы предложить мы или 'кузены'; в третьем, германским военным и промышленникам были даны гарантии соблюдения их интересов — о, конечно, им предстоит заплатить за агрессию против России, но они сочли эти условия более выгодными для себя, а проанглийская группировка в Германии была парализована.
Собеседники посмотрели друг другу в глаза — и поняли друг друга. Действительно, в действиях 'Красного Чингисхана' легко просматривался один и тот же алгоритм — раз за разом он совмещал кнут и пряник, угрозу лишить всего и более щедрое предложение, нежели то, которое могли сделать конкуренты. Никакой идеологии коммунизма — только перспектива стать нищими или остаться богатыми и влиятельными, поделившись при этом частью бизнеса. При этом Сталин, входя в бизнес новых партнеров, автоматически становился заинтересован в его процветании.
— Это было просто возмутительно! Обнаглевшие русские варвары претендовали — если предположения окажутся верными — на то, чтобы отобрать кусок бизнеса у финансовых владык мира! — именно такие мысли синхронно промелькнули в головах у сэра Энтони и мистера Оппенгеймера.
Вторая мысль, пришедшая к ним — все же собеседники умели держать эмоции под контролем, впрочем, без этого они бы никогда не стали теми, кем они сумели стать — стала менее оптимистичная: 'Похоже, русский диктатор избрал нас очередной целью — в противном случае, трудно объяснить происходящее..'
— Полагаю, сэр Энтони, мистер Сталин собирается выставить нам определенные требования — констатировал алмазный король — подобно американскому бандиту, требующему платить ему в обмен 'на защиту'.
— Скорее, не бандиту, а шантажисту — поправил коллегу банкир.
— Да, Вы правы — согласился Оппенгеймер.
— Как Вы считаете, какие возможны требования? — руководитель 'Де Бирс' окончательно 'переключился на деловую волну'.
— Сталина всегда интересовали промышленность, армия и флот, мировая политика — пожал плечами финансист — так что, по всей видимости, от американцев он потребует поставок новейшего оборудования, даже, скорее, целых заводов, оснащенных новейшими станками; ну а нам будет предложено оплатить все это, в той или иной форме, дать финансовые гарантии и тому подобное.
— Вы не опасаетесь того, что у нас потребуют поделиться нашим бизнесом, подобно тому, как это сделали с немецкими промышленниками? — спросил руководитель алмазной монополии.
— Дорогой коллега, посудите сами — мистера Сталина никогда особо не интересовали мировые финансы — ответил лидер британских финансистов — точнее, они его интересовали иначе, кроме как средство купить что-то, нужное красным. Он никогда не пытался играть на ценах на драгоценные металлы — хотя Советская Россия является крупным добытчиком золота и серебра.
Оппенгеймер молча поклонился, отдавая должное познаниям и авторитету Ротшильда — действительно, кому как не ведущему финансисту рода, контролировавшего более 70% в малоизвестных широкой общественности Золотом и Серебряном комитетах (соответствует РеИ — эти организации, контролировавшие мировые рынки драгоценных металлов, существовали уже тогда и там главенствовал род Ротшильдов В.Т.), было знать реальное положение дел в святая святых мировых финансов.
— Кроме того, этот бешеный грузин ведь не пытался отобрать, скажем, часть бизнеса семьи Реконати — добавил сэр Энтони — насколько мне известно, речь идет о финансировании совместных с русскими программ в их сфере влияния — кстати, на вполне возвратной основе.
— Пожалуй, сэр Энтони, завтра придется согласиться на то, чтобы выслушать предложения 'Красного Чингисхана' — неохотно выдавил Эрнест Оппенгеймер, предчувствовавший расставание со значительной частью сверхприбылей, полученных от продажи миллионов карат технических алмазов Германии во время войны (соответствует РеИ — 'Де Бирс' поставляла алмазы по цене 26 долларов за карат, в 30 раз дороже, чем союзнику — США; впрочем, теснейшее сотрудничество алмазной монополии с Третьим Рейхом началось еще в 30-е годы — именно тогда Германия стала крупнейшим поставщиком алмазного инструмента В.Т.); с другой стороны, представление доказательств его скромного бизнеса c нацистами общественности было чревато куда большими потерями.
Ротшильд кивнул — с него, в этот момент, смело можно было ваять аллегорию Мрачности. Понять 'сладкую парочку' было нетрудно — посвященный в некоторые сложности человек вспомнил бы известный в крайне узких кругах клуб 'Круглый стол' (соответствует РеИ — основан в конце XIX века Сесилом Родсом, первоначально представлял собой объединение британской элиты и проанглийской части континентальной элиты; после Первой Мировой войны расширен за счет допуска в состав клуба американской элиты В.Т.); точнее, взятый им курс на провоцирование войны между Советской Россией и Германией, с целью взаимного ангиллирования их экономических возможностей. Реализация этого плана гарантированно приводила к тому, что старая континентальная элита Европы переставала быть субъектом мировой экономики, переходя на положение 'младшего партнера' англосаксов, а Советская Россия, чьи социально-экономические идеи были источником бесконечной 'головной боли' англосаксонских элит, на десятилетия была бы вынуждена замкнуться в себе, залечивая нанесенные войной раны, что стопроцентно приводило ее к неустранимому отставанию от ведущих стран мира. Конечно, это никоим образом не отменяло проблему раздела добычи — ни британских членов клуба, ни их партнеров с континента нимало не радовала перспектива передать 'контрольный пакет' заокеанским парвеню, позволявшим себе самостоятельную игру, заметно выходившую за рамки первоначально заключенных соглашений.
