Вой лишенного или Сорвать покровы с богов

Скрипнув зубами от досады, Окаэнтар громким "сюда" оповестил рианитов о местонахождении четверки тресаиров и со всех ног устремился вперед, ибо вопль хозяина срезонировал в нем, понуждая немедленно явиться. Все вместе они выбежали на поляну, озаренную пламенем гигантских костров, и замерли в нерешительности. Размахивая руками и что-то крича, Риан бежал в направлении ревущего огня, а там — в центре, сын Перворожденного ступал в круг из сгорбившихся женских фигур, в центре которого находилось подобие алтаря с возвышающейся на нем искрящейся девой. На мгновенье Окаэнтару показалось, что он видит перед собой Нерожденную, отчего в страхе предательски сжалось сердце. Риана никогда не простит ему измены и ранения Антаргина. Надеяться на это, по меньшей мере, глупо.

В миг, когда Освободитель вошел в круг, Окаэнтара и его спутников накрыло мощнейшей волной призыва. Ощущать нечто подобное не доводилось ни одному из них. Мужчины едва устояли на ногах. Казалось, в торс врезался гранитный монолит, сокрушивший ребра и то, что под ними. Несколько глубоких вздохов потребовалось мужчинам на осознание собственной целостности. Риан, как ни странно, продолжал бежать, словно его волна энергии не затронула.

Пока Окаэнтар размышлял над невосприимчивостью Нерожденного, правитель рианитов достиг пышущих жаром костров. Его приближение, судя по всему, не понравилось огненной массе, ибо в красно-желтый огнь вплелись лиловые языки, которые отделившись от основного пламени застелились по земле, преграждая Неизменному путь.

Рожденный с духом в задумчивости нахмурился. На сына Перворожденного такой реакции не было. Насколько мог судить Окаэнтар, тот беспрепятственно вошел в круг у алтаря.

Много позднее Истинный не раз задавался вопросом, что именно сподвигло его попытаться воспрепятствовать Нерожденному. Однозначного ответа он так никогда и не нашел. Собственное импульсивное стремление навсегда осталось для мужчины загадкой. Сейчас же, тресаир, не задумываясь о последствиях своего поступка, выпустил шиалу, и огнедышащий змий сверкающий желтым пятном устремился к Неизменному.

Лишь когда шиалу, расправив крылья, возник на пути у Риана, мужчина увидел, что его дух не один. Рядом с ним, вспыхивая зеленью, бил хвостом грэу Хомилиара, пылая красным взором, перебирал лапами инари Аниратога, и в серой дымке разевал зубастую пасть ящер Туигара. Не сговариваясь, все четверо вступили в бой с божественным братом Нерожденной.

* * *

Риана чувствовала себя опустошенной. В ней не было воли, энергии, привычной связи с каждым из духов. В ней не осталось ничего, что составляло суть ее самой. Обессиленной дымкой женщину несло куда-то, и Нерожденная даже не могла предположить, куда именно.

От ее желания больше ничего не зависело. Теперь осталось ждать. Чего? Видимо, конца.

Риана понималала, чем закончится для нее это путешествие. В том, что оно последнее, женщина не сомневалась. По-другому не получится. Единственный, кто способен возродить ее, не станет этого делать. Дорогой брат откажется делиться тем, что имеет, а значит, иного пути для нее не существует, только возвращение в круг первостихий.

Когда-то мать предупреждала ее. Говорила, твоих возможностей недостаточно, чтобы тягаться с основами всего сущего. И оказалась права, как бы сильно Нерожденной не хотелось верить в обратное. Ни она, ни брат не смогут противостоять стихиям. Они всего лишь продолжение всесильной сути Даровавших жизнь. Мельчайший кусочек из тех возможностей, что заключены в Алэамах. Глупо было пытаться обмануть судьбу.

Но выбор сделан, и времени на сожаление уже не осталось. Она оттягивала этот миг столько, сколько могла. Разве ее вина, что они создали их такими? Разве должны они отвечать за проступки других?

Риана не хотела отвечать. И не могла позволить расплачиваться ему. Для чего наделять их единой душой, чтобы затем потребовать вернуть одну из частей? Неужто подобная жестокость была необходима? Чем они с братом заслужили ее? Она часто задавалась этими вопросами, но так и не нашла ответа. Почему за ошибки одних, ответственность несут другие? Почему они?

Мысленные метания Нерожденной прервало ощущение падения. Поток, несший ее, растаял, и Риана поняла, что последнее путешествие завершено. Теперь ей предстояла встреча с братом, которого она так давно не видела. Хотелось верить, что он скучал так же сильно, как она, и надеяться, что от былой любви в нем хоть что-то сохранилось, ибо ее не угасала ни на мгновение. Ради этой любви Риана заставила себя покинуть самого дорогого для нее человека. Ради нее она ушла от брата.

* * *

— Моя! — трещал огонь, набрасываясь на него жалящими искрами.

— Моя! - сбивая с ног, оглушительно свистел ветер.

— Наша! — рокотала земля, разверзаясь под ногами наполненными водой трещинами.

Лутарг не понимал, что окружает его. Не осознавал, где находится. Все, что видел молодой человек, это обвитая пламенем Литаурэль, в ураганном вихре парящая над твердью. Не обращая внимания на огненные укусы, сопротивляясь порывам ветра, перескакивая через бурлящие разломы, он медленно продвигался к девушке находящейся в самом центре окружающего безумия. Вокруг мужчины бело-голубой аурой вился рьястор, в попытках уберечь от прикосновения стихий, но силы духа не хватало. То, что бесновалось рядом с ним, во много раз превосходило возможности Повелителя стихий.

— Отдай, отпусти, — взметнулось пламя в его душе.

— Излечим, заберем, — заволновалась вода.

— Унесем, развеем, — запел в сердце ветер.

Видение маленького мальчика прикованного к стене, стояло перед глазами. Внутри клубились страх и желание умереть. Слышался голос хозяина. Начинала свою пронзительную песнь плеть.

Хлопок, и резкое касание фала отозвалось обжигающей болью. Багровая полоса вздулась на худосочной спине. Солоноватая кровь растеклась по языку. На глазах выступили слезы.

Это был первый удар, полученный им от надсмотрщика. Самый болезненный из бесконечной череды ему подобных. Он заявлял, что место твари в углу. Что колодка и цепь, его единственные достояния. Что все, чего он достоин в жизни, жалящие укусы хлыста.

Стиснув зубы, Лутарг заново проходил через все те ужасы, что когда-то испытал. Вновь слышал треск ломающихся костей. Вновь упивался собственной кровью и зализывал раны в крохотной каморке, а голоса вокруг него манили забвением. Обещали исцелить душу и очистить сердце. Сулили вернуть целостность и оправдать пред самим собой. Он всегда считал это невозможным!

— Воскресим, напомним, — соблазнял огонь, ласковым теплом струясь по венам.

— Узнаешь, ощутишь, — шелестел ветер, невесомым касанием ероша темные волосы.

Сквозь вывернутую наизнанку душу, чрез боль и страх, пришедшие к нему из эргастенских каменоломен, Лутарг увидел себя, держащегося за материнскую руку. Пухлощеким малышом с гордо выпяченным подбородком он снисходительно отвечал на приветствие стражников. Счастливым ребенком спешил на руки к седовласому старику, сидящему в кресле у окна. С широкой улыбкой на губах вертел в руках дедовский подарок.

— Позволим быть вместе, — прохладным ручейком искушала вода.

— Оживим, наполним, — звоном колокольчиков увещевала земля.

Нежный поцелуй матери еще горел на лбу, когда Лутарг увидел ее склонившей над неподвижным телом отца. Боль потери исказила родные черты. По бледным щекам проложили дорожки слезы. Он кричал вместе с ней. Тряс не остывшее тело, и молил... Молил открыть глаза. Посмотреть. Сказать что-то. Молил Антаргина вернуться к ней.

Искушения, показываемые стихиями, разрывали Лутарга на части. Он не понимал, что из увиденного важнее для него. Исправить собственное прошлое, вернуть отобранное судьбой или же изменить настоящее, в котором терзаются дорогие ему люди. Молодому человеку казалось, что суть его разбили на три части, и каждая из них в исступлении стремилась к чему-то одному. Что каждая из них готова биться на смерть, лишь бы получить желаемое.

Метаниям мужчины вторили сомнения рьястора. Его манили сила и безграничная власть. Духу сулили несказанную мощь и возможность вершить судьбы. Ему обещали дар творения и бесконечную жизнь, лишенную потерь. Повелителя стихий ждало место среди первооснов.

Глава 32

Неизменный сражался с духами и, как в былые времена, безоговорочно побеждал. Что бы ни дала тресаирам его сестра, какой бы частью себя не поделилась, чему бы ни научила, противостоять равному их создательнице Истинные не умели. Лишь один из Рожденных с духом обладал подобной способностью, и то, благодаря причастности самого Риана. Остальные являлись лишь блеклым отражением Повелителя стихий. Эхом оглушительного крика затерявшегося среди скал.

Арэку и инари пали почти сразу. Громоздкий ящер и длинноклювый птах не смогли увернуться от прикосновения Нерожденного. Грэу продержался чуть дольше. Шестикрылый дракон благоразумно парил над шиалу, и у Риана не получалось схватить его.

Но в итоге и он ощутил на себе подчиняющую руку Неизменного. Сдался почти мгновенно, сереющей пылью просочившись меж пальцев, побежал искать прибежище в теле хозяина.

Самым вертким и осторожным оказался огнедышащий змий Окаэнтара. Риан узнал его. Вспомнил, стоящим рядом с рьястором и аторекту. Знание — рождающее смех.

Это была впечатляющая троица. Долгое время Риан искал, как сладить с ними. Собственно, так и не сумел. Не хватило сил, навыков или желания. Неважно! Сейчас уже неважно!

Именно их стараниями он упустил сестру, укрывшуюся в Саришэ. Благодаря их прикрытию Нерожденная спасла собственное отступление.

Думала ли Риана, что один из сильнейших и прославленных ее детей окажется в кабале у ненавистного брата? Представляла ли его в неразрывных оковах? С абсолютной уверенностью Нерожденный мог сказать — никогда, и осознание этого грело. Риан гордился собой.

Танцуя вокруг извивающегося духа, Неизменный выискивал слабые места шиалу. Змий плевался огнем, движением крыльев нагонял ветер, чешуйчатым телом поднимал земную пыль. Длинный шипоподобный хвост норовил сбить с ног. Когтистые лапы силились вырвать кусок плоти.

Противостояние возбуждало и пьянило. В любое другое время Риан был бы рад ему, но не сейчас, когда сокрушающей бурей вилась в алтарном кольце долгожданная сила.

Идя на зов беглой тресаирки, Нерожденный не знал, к чему он приведет его. Не ведал, что поджидает его в конце пути. Не мог предположить, что кто-то откроет врата без его участия. Сейчас же, получив ответ, мужчина был готов перегрызть горло кому угодно, чтобы попасть в круг силы.

Он создан для меня, — ревела его кровь, требуя подчинения от взбунтовавшегося духа Окаэнтара.

Неизменный почти дотянулся до раздвоенного когтя, венчающего крыло огнедышащего змия, когда призрачное тело сестры опустилось на землю в полушаге от него. Близнец даже не увидел ее, почувствовал. Чем-то острым кольнуло грудь. Очень острым! Смертельным!

Внутренности разорвало стоном — неслышимым и оглушающим. Рука Нерожденного дрогнула, так и не коснувшись перепончатого крыла. На несколько мгновений мужчина забыл о духе, о вихре, о вратах, обратив взгляд на почти невидимые искры, оставшиеся от сущности его сестры. Их сияние едва доставало, чтобы очертить смутный образ женского тела средь высокой травы. Практически незнакомый, неразличимый силуэт предстал его взору. Почти не она, если бы ни боль в сердце.

Никогда, ни разу в жизни он не видел ее такой. Все их игры, все пробы себя и странных, непонятных сил не доводили до подобного истощения. Еще не зная, кто они, откуда, не зная своих пределов, брат с сестрой не позволяли себе подступить к крайней черте возможностей. И даже считали, что ее нет — этой черты, ибо никогда не сталкивались с тем, что не умели. Они думали, что они выше любых ограничений.

— Ри... я...

Ее голос — надтреснутый, зыбкий — сломал в нем что-то. Риан потянулся рукой к щеке. Хотелось коснуться, ощутить ее тепло, но пальцы прошли сквозь...

— Риа, я...

Прости? Люблю? Слова застыли на губах. Не получалось вымолвить их. Слишком привык ругать и ненавидеть. Чересчур долго считал ее своим главным врагом.

— Прости, — застонала она в его душе, болью клубясь возле сердца. — Я предала...

Былая злость накрыла с головой. Душа выпустила когти. Наказать, запульсировало в крови. Изувечить, подавить — требовательно наседал разум.

Но пальцы с нежностью продолжали искать тепло. Ладонь желала пробежаться по любимым чертам. Его Риа... Искрящаяся дева.... Его сестра...

— Ради тебя... — влагой дохнула она, и капельки осели на тыльную сторону ладони.

— Ради нас... — гулким эхом отозвалось в нем ее дыхание, холодом впитываясь в кожу руки.

И Риан закричал. Впервые в жизни закричал так...

Собственной душой закричал. Сердцем! Он не может ее потерять! Вот так... Не может! Сам убьет! Раздавит! Но не так...

* * *

Это было больно — прощать себя. Настолько больно, что Лутарг почти задыхался. Он слышал рев рьястора и ревел сам, но даже общими усилиями изгнать соблазн не получалось. Голоса стихий пели в крови, наполняли грудь, бились с сердцем. Они были везде в нем. Они стали им, жаждущим получить все то, что предлагалось.

Слушая их, мужчина понимал, что искус, проникший в него, направлен на разрушение. Что, поддавшись ему, он не обретет, а потеряет. Эргастения научила Лутарга различать обман, насколько бы красивым он не казался. Сейчас его заманивали в лживые кружевные сети, выглядящие настолько привлекательно, что желание поверить становилось почти нестерпимым, а воля к отказу, таяла на глазах. Но, даже понимая все это, молодой человек постепенно сдавался напору стихий. Постепенно уступал собственным желаниям. И так, вплоть до того момента, пока оглушительная боль, пришедшая извне, не вернула ему способность мыслить.

Видение счастливого детства и долгой безоблачной жизни с родителями исчезли. Остались лишь, пережитые боль и страх. Ненависть к себе и всему миру. То, что мужчина не хотел помнить и принимать. Что отказывался считать частью прожитого им.

Перед молодым человеком призрачной фигурой светился дух. Статным юношей он предстал пред сыном Перворожденного. На умиротворенном лице, как две капли воды похожем на лик Риана, сияла радостная улыбка. Повелитель стихий смог одолеть соблазн и теперь ожидал того же от Лутарга.

Смирившись, мужчина кивнул. Сожалея о том мальчике, которым был, смежил веки. По щеке, сверкнув прозрачной чистотой, покатилась скупая слеза. Он не умел плакать. Разучился, под свист плети и восторженный рев надсмотрщика, приветствующего вид свежей крови. Не помнил, каково это ощущать резь в глазах и першение в горле. Обо всем этом проще оказалось забыть, нежели заново воскрешать воспоминания.