Блок мгновенной связи остался у Алекса, так что теперь мы могли одновременно общаться и с нашими, и с терранскими военными. Офицер САД предоставил Мотоко теплые пледы и надувной матрац из наборов полевых медиков, зарядное устройство для наглазников, а также усилитель радиосигнала, позволивший ей установить с "Гавроном" устойчивый канал. Мы не сомневались, что усилитель дублирует сигнал также на сторону, но перехватывать радиотрафик с окуляров Мотоко и так могли все желающие. Нагруженная Алексом ответственной миссией, девушка сразу отмела в сторону свои патриархальные комплексы и поставила себя равной командирам экспедиционных сил. Она на корню обрубила все попытки обходиться с собой как с ребенком или несмышленым цивилом и отказалась от предложения эвакуации куда-нибудь в безопасное (по мнению чинского офицера) место. Уместив матрац у входа в пространство Санду, она уселась на него в сэйдза, положила боккэн так, чтобы тот находился под рукой, и принялась ждать развития событий. Ее окуляры транслировали обстановку и нам с Алексом, и отцу.
Другие терранские державы и корпостейты тоже весьма заинтересовались ситуацией. Ближе к утру по иркутскому времени Индия, Великая Сунна и Южноамериканский Союз в категорической форме потребовали допустить на место событий своих наблюдателей. Они указывали — и им невозможно было отказать в логике — что присутствие Санду на Терре является угрозой человеческой цивилизации в целом, а потому они должны иметь прямой доступ к информации о происходящем. Чжунго пытался возражать, указывая, что действие происходит в зоне его "особых политических и экономических интересов". САД и СНЕ, однако, к тому моменту уже смирились, что единолично наложить лапу на склад и самих Санду не удастся. И они, и Стражи дали свое согласие. Чжунго, которому так внезапно аукнулась его политика неформального кукловодства вместо формальной аннексии, пришлось смириться. Согласия императора Русского Мира, как вспомнили позже, спросить забыли, но он свое место знал и скандалить не решился. Так что через еще полтора вчаса в окрестностях никому ранее не известной точки на побережье Байкала загромыхало снова: атмосферу проходили очередные десантные капсулы.
Корпостейты высылать своих представителей не стали. Стражи, исходящие из принципа "чем больше народу, тем веселее", сами предложили прямую трансляцию всем желающим — при условии, что будем чем. Так что еще один раскат грома от сброшенного с шаттла контейнера прозвучал на рассвете: терминал связи от "Альфа-Омеги" с финиширующим в Индии мгновенным каналом прибыл в наше распоряжение. Теперь наша крохотная команда разбитого корабля перестала зависеть от одного-единственного канала непонятного происхождения и окуляров Мотоко.
Таким образом, примерно к шести часам утра по местному времени обстановка стабилизировалась. Оставалось лишь дожидаться спасательных дронов для меня и Алекса. Алекса могли вывезти в любой момент — эвакуационные носилки с ручным управлением имелись и у чинских солдат, и у десантников — но он категорически отказался оставить меня на "Гавроне" одного. Я так и не смог убедить этого упрямого осла эвакуироваться, хотя и задействовал весь (весьма обширный, самодовольно заявляю) спектр известного мне абьюзивного лексикона внезов. Он лишь вежливо признал свою необразованность и попросил повторить некоторые выражения, чтобы заучить на досуге. А средства для моей эвакуации мы еще ждали. Такие имелись на кораблях Изгнанников, но для их транспортировки на Терру требовалось согласие представителей ОВКС, которого мы еще не получили.
Между тем, находившийся возле обломков "Гаврона" Санду исчез. Мотоко специально проверила его перед тем, как идти к выходу, чтобы представлять наши интересы.
И мы по-прежнему не имели никакого представления о судьбе Оксаны.
137.041 / 13.06.2102. Иркутск. Оксана
А моя судьба складывалась интересно.
Утром следующего дня я с гигантским трудом раскрыла глаза после того, как меня всю ночь били ногами, палками и даже молотками. По крайней мере, именно так я себя чувствовала.
Полночи я сидела и листала найденные бумажные тетради, жадно глотая написанные неровным и малоразбочивым почерком леммы, теоремы и описания. Автор ставил даты, поэтому я точно знала, что и когда написано. Предыдущие владельцы, однако, явно не горели уважением к трудам неизвестного мне человека. Многие страницы были порваны и перепачканы, некоторые отсутствовали, обложки испещряли круглые грязные, а иногда и слегка оплавленные следы: тетради явно использовали как подставки под еду, в том числе горячую. Да и сам автор не отличался аккуратностью, иногда яростно перечеркивая выкладки на множестве страниц с такой силой, что ручка прорывала бумагу. Первая запись датировалась январем 2028 года.
Пропавшие страницы особого значения не имели. Всю первую тетрадь занимали упражнения в достаточно простой линейной алгебре. Начал автор, вероятно, от самых азов и даже к концу первой тетради не поднялся выше решения систем линейных уравнений. Однако уже в следующей тетради выкладки заметно усложнились. Линейная алгебра начала перемежаться теорией полугрупп, дифференциальным и интегральным исчислением и, наконец, в начале третьей тетради пошло тензорное исчисление. Материал страшно походил на записки студента вуза с математической специализацией, однако его бессистемность вызывала некоторое удивление.
Математика перемежалась отрывочным текстом, более походившим на бред сумасшедшего, да еще и явно написанного человеком, для которого русский не был родным. Автор упоминал видения во сне, побуждавшие его заниматься математическими упражнениями, какие-то учебники, названия и авторов которых я никогда не слышала, а также какую-то мистику о богах и демонах, сражавшихся в его сознании. Однако понять выбор языка я в конце концов смогла: автор считал, что сходит с ума, а потому пытался говорить на чуждом языке, чтобы хоть как-то контролировать безудержные фантазии. Кое-где также попадались фрагменты на устаревшим английском (таком же косноязычном, как и русский), а также на языке и алфавитом, распознать которые я без наглазников не могла.
Поначалу весь математический аппарат был мне знаком, я и сама изучала его в последние годы. Но чем дальше, тем больше начинало попадаться теорем, которые я не знала, тем сложнее и запутаннее становились выкладки, тем больше появлялось энергично перечеркнутого после ошибок текста. А потом пошел материал, который я уже понимала с большим трудом. Первые две тетради я пролистала за полтора вчаса. Четверть третьей (последняя замеченная дата — август 2029 года) заняла еще полтора. Стояла уже глубокая ночь, когда я поняла, что на сегодня пора заканчивать: голова гудела как колокол, а еще меня начало знобить. Не знаю, почему, но меня тянуло читать дальше и дальше, как других невозможно оторвать от увлекательного романа. Однако я решительно заставила себя захлопнуть записки. Забравшись под одеяло, я настроилась на долгий и мучительный процесс засыпания, но неожиданно сразу провалилась в глубокий черный сон без сновидений.
Поначалу.
Не помню, что мне снилось потом. В памяти осталось лишь ощущение бесконечного ужаса и кошмара, где во тьме за мной гонялись бесформенные невидимые монстры, дышащие на меня попеременно огнем и ледяным бураном. Один из них набросился на меня и начал трясти так, что почти оторвал голову. А когда я слегка очухалась, то оказалось, что лежу под одеялом, греющим только левую половину тела. Правая же страдала от ледяного воздуха, твердо намереваясь в знак протеста уйти от левой в эмиграцию, хотя бы во внутреннюю. Тело болело так, что каждое движение казалось страшной мукой. Голова болела и без движений. Меня била крупная дрожь, и я даже просто ладонью чувствовала, как пылает у меня бедро. А в довершение всего нос заложило так, что дышать я могла лишь ртом, и пересохшее горло немилосердно драло.
— Сильна ты дрыхнуть, — с каким-то даже удовлетворением в голосе сказал стоящий надо мной Головешка, переставая тормошить меня за плечо. — Похавать не хочешь?
— Сколько времени? — с трудом пробормотала я.
— Три часа. Дня. Нехило ты ухо даванула.
В окно сквозь занавеску и в самом деле бил дневной свет, хотя солнце в него не заглядывало. Я попробовала поднять голову, но все тело пронзило словно током. Зато я непроизвольно чихнула, едва не потеряв сознание от боли в мышцах груди и спины, и почувствовала, как из носа течет сопля.
— Простыла? — поинтересовался Головешка, беззастенчиво меня разглядывая. Спала я голая, и одеяло почти ничего не скрывало. Ну, пусть. За гостеприимство, в конце концов, надо как-то расплачиваться, и вид голых сисек вполне сгодится... если, конечно, его интересуют такие худосочные. А всякий стыд после жизни с внезами я потеряла уже давно.
— Наверное, — просипела я саднящим горлом. — Все болит. Отвыкла от постоянного вектора... от силы тяжести. Мышцы растянуты. Есть обезболивающее? Посильнее?
— Марафет есть, — деловито сказал Головешка. — Кокс. Фета. Шишки. Все первый класс. Улет полный, гарантия. Дать дозняк? На халяву.
— Нет, спасибо. Что-нибудь попроще. Парацетамол есть?
— Пара... что?
— Обычное обезболивающее. Любое. Не наркотик.
— Обычное... — Головешка задумался. — А, есть. "Ванька-встанька", с бодуна хорошо идет. Сейчас.
Он сходил себе в комнату и притащил тубу с большими белыми таблетками и чинскими надписями, а также стакан теплой воды. Пока сразу три таблетки с шипением растворялись, я, с гигантскими усилиями и света белого не видя от боли, взяла тубу и вгляделась в иероглифы. Читаю по-чински без наглазников я не слишком хорошо, но в ниппонском и чинском многие символы совпадают и имеют одинаковое значение. Так что я сумела приблизительно разобрать, что в состав зелья входят старый добрый ибупрофен, кофеин и витамин С. Остальные компоненты я не поняла. Сладковато-кислый вкус подтвердил, что по крайней мере аскорбиновая кислота там точно есть. Оставалось надеяться, что ни один из оставшихся ингредиентов меня не убьет.
Выпив лекарство, я почувствовала, что немедленно должна посетить туалет, пока мой мочевой пузырь не лопнул или не опозорил меня перед хозяином квартиры. Хозяин стоял передо мной и задумчиво разглядывал части моего тела, выступающие из-под одеяла. Я не стала задумываться, стоит ли щадить его невинность, а потому откинула одеяло полностью и потребовала помочь. С огромным трудом, опираясь на его плечо, я доковыляла до туалета, а потом обратно. Со стороны аборигена я ожидала любой реакции на мою голую тушку вплоть до агрессивного склонения к этти. Головешка не вызывал у меня отвращения. Я бы даже согласилась ему дать, лишь бы побыстрее, поскольку даже полностью пассивная поза утопила бы меня в бурном море страданий от макушки до ступней. Но он практически не отреагировал, только ласково похлопал по ягодице, когда довел до постели.
— Где татуху била? — поинтересовался он, когда я, продрогшая на холодном воздухе, снова укуталась одеялом. — Голдовая, я таких еще не зырил.
— Татуху? — не поняла я. — А... Это не тату. Накожные... э-э, электроды от позвоночника к мышцам. Проводки такие, плоские. Нервы от полиомиелита умерли, ноги не работают. Внутри тела имплантаты отторгаются, приходится большую их часть по поверхности кожи проводить. Не золото, сплав из меди и еще чего-то такого. Дешевый. Позолота только сверху.
— Не ссы, не собираюсь я их с тебя соскребать, — в голосе Головешки даже прозвучали обиженные нотки. — По шкуре, значит? Но потом ведь все равно внутрь, да?
— Да. Микрочипы и небольшие электроды, не длиннее нескольких сантиметров.
— А они не отторгаются?
Я посмотрела на Головешку совсем новым взглядом. А парень был не так-то прост. Далеко не каждый в Иркутске сообразил бы, тем более так сразу, что электроды в конце концов должны пройти сквозь кожу внутрь. Голова у него определенно варила.
— Отторгаются. И здесь у меня проблема. Я должна ежедневно... хм, определенные лекарства принимать, чтобы реакцию отторжения подавить. Если этого не делать, начнется воспаление, а через некоторое время электроды придется удалять. Иначе там образуются язвы, я сначала с ума от боли сойду, а потом сдохну.
— Хреново. Что за лекарства? Где достать?
— На Терре... на Земле — нигде. Уж точно не в Русском Мире. Только внезы такие производят.
— Еще хреновее. Можешь и в самом деле кони двинуть. Сколько еще продержишься?
— Не знаю. Десять вдней, наверное, до того, как отторжение отключит мне ноги. Или двенадцать.
— Вдней?
— Вдень — сутки внезов. А-а... у нас десятеричная система счета времени. В одной нашей минуте — вминуте — сто секунд, во вчасе сто вминут, во вдне десять вчасов. Один вдень примерно на пятнадцать процентов длиннее земных суток.
— Где-то через две недели, значит, у тебя ноги отсохнут, — сказал Головешка. Простые вычисления в уме для него явно проблемы не составляли. Он явно был гораздо умнее и натренированнее в мысленном счете, чем другие аборигены. — Ничё, прорвемся. Или не, не прорвемся. Что у тебя с иммунитетом? Нельзя его выбить лишь по отторжению. Он в целом подавляется.
— Слушай, ты что, университет заканчивал? — спросила я, уже не скрывая изумления. — Откуда ты вообще про иммунитет знаешь?
— Хэ! — парень довольно ухмыльнулся, сверкнув зубами на угольно-черном лице. — Папашка у меня был хардкорным старпером. Все мозг выносил, что учиться надо. Разную макулатуру читать заставлял, пока не помер от тубика. Что-то знаю. Только на хрена? Вы там, — он ткнул пальцем в потолок, — нифига не знаете, как мы тут живем. На крутых кораблях летаете, лазерами шмаляете. А у нас как читать, писать да считать научился, то всё, уже ученый.
— Я местная.
— Чё? — тут уже для изумления настал черед Головешки. — Ты ж с космоса?
— Я тут родилась, в Иркутске. Батя зону топтал, мать с деревни, из крепостных, но выкупилась. Потом родаки померли, я без ног осталась, два года у "цыган" пахала, на колесах на слезу давила. Потом... ну, долгая история. В общем, оказалась у внезов, а теперь вот обратно на Терру свалилась, спасибо Санду, чтоб им сдохнуть.
— Ну ты сильна! — с уважением заметил парень. — То-то смотрю, что по-русски шпаришь, как кондовая сибирячка. Да, не пофартило с Санду. Ну, бугор у нас не фраер, что-нибудь придумает. Только отсюда пока ни ногой. В городе страшный шухер, косорылые с пушками на каждом углу вместе с мусорами, машины трясут только в путь. Все выезды из города перекрыты, жужжалки вокруг палят. Думаешь, тебя ищут?
— Не исключено. Не бойся, я сейчас в таком состоянии, что неделю из постели сама встать не смогу. Не сильно обременю, если тут поваляюсь?
— Похер. Валяйся. Хавка найдется, до сральника свожу, если в хате буду. Но я тут редко, сейчас приперся только на тебя зыркнуть. Если что, шкаф лапшой забит. Быстрорастворимой. Только это... твой иммунитет. Заразу же подцепишь. Уже горишь вся, сопли до пола висят. Простыла?
— Похоже на то. Ничего, выживу. Не в первый раз с соплями. Слушай... — я на мгновение замялась. Почему-то мне страшно не хотелось использовать его погоняло. — Слушай, Гоша, а что за тетради?
