Пожалуй, никогда я ещё не ступала по брусчатке, которой эльфы мостили улицы своей столицы, с таким волнением. Близившаяся ночь уже заставила Детей Солнца укрыться в домах, но Восхт, конечно же, всё равно укрыл нас чарами невидимости. В темноте древесный дворец, по которому разноцветными искрами рассыпались сотни витражных окон, впечатлял ещё больше; у ажурных ворот снова дежурили двое стражников — и, завидев Фрайна, поспешили согнуться в низком поклоне.
— Пресветлый тэлья, — они распахнули ворота настежь: каждый по створке, открывавшейся наружу, в сторону дворцовой площади. — С возвращением.
— Благодарю, — Фрайндин, кивнув, двинулся вперёд. За шаг до того, как ступить в сад, застыл, повернувшись к одному из стражей. — Всё ли спокойно? Ничего подозрительного не замечали?
— Нет, пресветлый тэлья. Можете не беспокоиться, мы смотрим в оба, ведь времена нынче...
Фрайн стоял так, что закрыть створки делалось невозможным, ровно посреди прохода — но ворота были настолько широки, что позволяли спокойно прошествовать между братом Повелителя эльфов и стражниками. И я подалась вперёд ещё прежде, чем почувствовала, как Лод увлекает меня за собой.
Мы уже были в саду, а Фрайн всё поддерживал со стражами учтивую беседу.
— Крайне любопытная защита, — когда мы отошли подальше, ухо обжёг шёпот Лода. — Посторонним не преодолеть ограду. Ворота — единственное слабое место, но и они не пропустят незнакомцев. Однако на время, пока через защитный контур проходит тот, кому дозволено свободно входить во дворец, контур нейтрализуется. И пока Фрайн стоит на пороге...
...он служит аналогом изолятора, который не даёт электрической цепи снова замкнуться. Ясно.
Я смотрела, как брат Повелителя эльфов прощается с бедолагами, только что впустившими в свой дворец шестерых тёмных — и надеялась, что впоследствии Хьовфин им это простит.
Мы и без того оставили за собой порядочный след из трупов.
Стражников у дверей миновали тем же образом, и я во второй раз очутилась внутри золотого древа. Только теперь, миновав пару пустынных залов, пройдя мимо искусных гобеленов, на которых выткали сцены эльфийских празднеств, мы последовали за Фрайном наверх: по лестнице, образованной всё теми же древесными лозами, обрамлённой перилами, которые украшала филигрань тонких закрученных ветвей.
Фрайндин поднимался не слишком быстро, легко и непреклонно. Путь нам озаряли серебряные светильники на перилах и на стенах, колдовское пламя в которых горело ярко, но не слепило. Периодически мы встречали других обитателей дворца; благо, ступеньки были достаточно широки, чтобы мы могли беспрепятственно разминуться — даже если бы эльфы не отступали в сторону, почтительно кланяясь брату Повелителя. Я подозревала, что чары невидимости каким-то образом скрывали ещё и звук наших шагов, ведь вряд ли эльфы, которые вроде бы славились тонким слухом, могли их не расслышать... и точно не оставили бы без внимания незримых гостей.
Лестница вилась и вилась наверх, перемежаясь круглыми площадками, уходившими вглубь дворца широкими коридорами. Несколько раз мы переходили по мосткам от одной площадки до другой, тогда я старалась не смотреть вниз: лестницу создали по принципу гигантского колодца, и, если опустить взгляд, тебе открывался вид на всё, что ты оставил позади. С каждой минутой идти было тяжелее — я уже не столько держалась за руку Лода, сколько висла на ней, но просить Фрайндина сбавить темп было опасно и подозрительно. Так что я просто глотала ртом воздух, пытаясь нормализовать дыхание, и заставляла себя переставлять ноги, машинально считая ступеньки.
На пятьсот тридцать второй мы поднялись на очередную площадку — и я поняла, что лестничный колодец смыкается куполом чуть выше наших голов.
Дальше подниматься было некуда.
Фрайндин повёл нас прямо, плавным изгибом светлого арочного коридора, мимо редких дверей — невысоких, полукруглых, из дерева гладкого, словно шёлк. У одной из них в итоге мы и остановились.
— Никаких ошейников. Думаю, вы сами понимаете причину, — тихо произнёс Фрайндин, прежде чем протянуть ладонь к ручке, тоже выточенной из дерева. — Если ошейник окажется на ней, если он делает что-то с сознанием пленников... после никто из светлых не поверит тому, что увидит в этом сознании.
— Мы понимаем, — откликнулся невидимый Лод. — Надеюсь только, что она не выкинет никакой глупости.
— Нет. Даже если поймёт, что её загнали в угол, с собой она не покончит, и на чужой меч не кинется. Я думал, что знаю её, но если всё правда... выходит, что она умна, хитра и изворотлива, любит себя, и самоубийственные поступки ей не свойственны. А угрозы для нас она не представляет ни малейшей.
— Согласен.
Больше слов не было. Эльф просто толкнул дверь от себя. Без стука.
Позволив мне увидеть ту, из-за кого погибли сотни и могли погибнуть тысячи.
Она сидела у окна, расчёсывая локоны, струившиеся по её плечам нитями солнечной пряжи. В простом зелёном платье — и золотом, в тон её волос, на этом платье выткали гербовые лилии. Когда дверь отворилась, эльфийка обернулась, и лазурь её глаз словно стала ярче от удивления.
— Тэлья Фрайндин? — леттэ Авэндилль из рода Эльскиар торопливо отложила гребень на туалетный столик. Встав с кресла, присела в реверансе, но не опустила настороженного взгляда. — Чем я обязана тому, что вы почтили меня своим визитом в столь поздний час?
Она и сейчас казалась не старше девятнадцати. Ей должно быть уже тридцать семь, а выглядит девочкой, такой милой, такой невинной...
Ядовитые цветы часто выглядят безобидными в своей хрупкой красоте.
Фрайндин, не ответив, прошествовал на середину небольшой, скромно обставленной полукруглой комнаты.
— Закройте дверь, — бросил он, пока мы с Лодом проходили внутрь следом за ним.
— Закрыть? — эльфийка растерянно выпрямилась. — Хорошо, но...
— Я обращался не к вам.
Лод отпустил мою руку.
Дверь затворилась, заставив хозяйку комнаты вздрогнуть. В следующий миг я увидела Дэна, Фаника и Эсфориэля — прямо перед собой, рядом с Фрайном, — и растерянность в глазах Авэндилль сменилась паникой.
Попалась.
Конечно, она знала, зачем они пришли. Когда твоя совесть нечиста, ты ждёшь этого, постоянно ждёшь. И когда видишь мстительных призраков — сразу понимаешь, что им от тебя нужно.
— Принц... Фаникэйл? Принц Дэнимон? Тэлья... — взгляд её в страхе перебегал с одного эльфа на другого, — что... откуда...
— Леттэ Эльскиар, — мрачно проговорил Дэнимон. — Похоже, вы не рады нас видеть.
— Я... нет, что вы, — она судорожно облизнула дрогнувшие губы, — я очень... но это совершенно неожиданно, ведь вы...
— Мы всё знаем, Дилль, — Эсфор даже сейчас говорил без злости. — О том, что случилось на тех переговорах. О том, что ты сделала с Фаником.
Шестнадцать тысяч триста восемьдесят четыре, шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть... почему так дрожат руки, почему никак не выровняется дыхание? Почему я никак не могу поверить, что здесь и сейчас всё наконец закончится?
Что может случиться, что может пойти не так? Стража? Чары? Снова Машка?..
— Вирт Форредар перед смертью рассказал нам всё, — вкрадчиво прошелестел Фаник, и я оценила, как тонко он исказил реальное положение вещей. — О вашей с ним милой беседе.
— Я не понимаю, о чём вы, — эльфийка попятилась, и на чистом бледном лбу её выступила испарина. — Какие переговоры? Что я...
Я даже не сразу поверила своим ушам, когда расслышала пение.
Только потом поняв, что оно принадлежит Фрайндину.
— И колечко сестра протянула сестре, и сказала принцесса младая, — едва слышно мурлыкал брат Повелителя эльфов, — в этот день не отринь мой подарок тебе, о сестрица моя дорогая... — он порывисто шагнул вперёд. — В день переговоров, Дилль, твою руку украшал чудесный перстенёк. Зелень камня к зелени твоего платья. Я помню, как в тот страшный день твоя госпожа хвалила и его, и твой наряд. Она так любила тебя... ты ведь тогда задумала это, Дилль — отравить свою Повелительницу? Услышав мою песню, решила, что боги подают тебе знак? Сделать колечко с отравленной иглой, оставить царапину на руке, уйти до того, как яд подействует, зная, что все ожидают подлости от дроу... как это просто.
— Нет, нет, — голос эльфийка прозвучал даже жалобно, — нет, как вы можете думать такое! Я... я...
Колечко. Игла. Песня.
На убийство, спровоцировавшее резню и восемнадцать лет ненависти, её толкнула песня. Песня Фрайна, милого невинного Фрайна.
Интересно, насколько ненормально то, что от горечи мне хочется хохотать.
— Тот перстень до сих пор у тебя, правда, Дилль? Я видел его на твоей руке. Ещё не раз после того дня.
Я понимала, что Фрайндин блефует. Он не мог помнить, как выглядит очередное украшение очередной фрейлины. А если бы помнил, просто взял шкатулку, которая стояла на столе, явно предназначенную для драгоценностей, и перевернул её вверх дном. Для начала.
Но, судя по тому, с каким ужасом эльфийка прижала ладонь ко рту, блеф удался.
Лишь идиоты и маньяки хранят доказательства своих преступлений. Я не знала точно, к какой категории отнести Авэндилль Эльскиар, но то, что она определённо относилась к какой-то из них — а, возможно, к обеим сразу — играло нам на руку.
На шее Фаника, стоявшего спиной ко мне, вдруг вспыхнул странный светящийся символ. Будто татуировка фосфором, отдалённо напоминающая паука. И, судя по тому, с какой синхронностью эльфийские принцы схватились за шеи, с Дэнимоном произошло то же самое — просто его метку скрывали длинные кудри.
— Маячки, — в ужасе пробормотал Восхт. — Повелитель знает, где вы, знает, что вы во дворце!
— Значит, скоро он будет здесь, — высказался Лод: он стоял у двери рядом со мной. — Думаю, со стражей.
Двести шестьдесят восемь миллионов четыреста тридцать пять тысяч четыреста пятьдесят шесть... спокойно, спокойно, ничего непоправимого не случилось. Если Хьовфин будет катастрофически не рад видеть сыновей, которых он успел похоронить, и опального брата — нас просто призовут обратно под горы, только и всего. А Фрайндин, думаю, вполне сможет довести дело до конца в одиночку: мы с самого начала знали, что убеждать Фина придётся именно ему.
Младший брат Повелителя эльфов как раз протянул руку Авэндилль. Ладонью кверху, в требовательном жесте.
— Отдай нам перстень, и я буду лично просить брата помиловать тебя.
Мудро. Добыть вещественное доказательство до прихода Хьовфина — и это однозначно добавит убедительности нашим словам. А самостоятельно перебирать все кольца, которых у эльфийки наверняка десятки, выискивая то самое... на подобное у нас времени явно не оставалось.
Эльфийка медлила, но в воздухе серебряным блеском молнии сверкнула сталь.
— Делай, что говорят. Быстро. — Дэнимон обнажил свой меч, и кончик лезвия был направлен перепуганной эльфийке в лицо. — Никогда не думал, что придётся угрожать женщине. Впрочем, не так важно, как выглядит порождение зла, суть у всех одна.
— Принц...
— Не волнуйтесь, я её не убью, — Дэнимон не оглянулся на Лода; в голосе эльфа прорезались какие-то лихорадочные, фанатичные нотки, остро напомнившие мне Алью в начале нашего знакомства. — Но если не отдаст кольцо прямо сейчас, пожалеет. — Он сделал пару шагов, оказавшись рядом с Фрайном, прямо перед загнанной преступницей. — Кольцо!
— Отдай его, Дилль. Или его отыщем мы, но это не облегчит твою участь, — Эсфориэль говорил куда мягче, но то была обманчивая мягкость шёлка, под которым прятался острый клинок. — Если тебе нечего скрывать, это никак не навредит тебе, верно?
Она медленно отняла руку ото рта. Тяжело дыша, опустила её, отерев ладони о юбку.
Затем, не говоря ни слова, повернулась к туалетному столику. Потянула пальцы к костяной шкатулке, подле которой положила гребень. Шкатулка была небольшой, в неё не спрятался бы кинжал, и даже дротик — едва ли... но краем глаза я заметила, как Лод, не поднимая руки, выплел пальцами рунную паутинку.
А ещё — как у его локтя на миг обозначился прозрачный контур воздушного щита.
— Что бы ни случилось, — сказал он, невзначай прислонившись спиной к двери, — всем оставаться там, где вы стоите.
Эльфийка замерла, только и успев, что откинуть крышку.
Ясно. Колдун наверняка укрыл нас защитным барьером, и какой бы козырь ни оказался у убийцы в рукаве — на нас он не подействует.
— Быстрее, — Дэнимон нетерпеливо подался вперёд, так, что от эльфийки его отделяла только длина клинка, почти упиравшегося Авэндилль в ухо. Видно было, как преломляется воздух там, где сталь пересекла границу магического щита — барьер не пропускал ничего снаружи, но не изнутри.
— Принц, отойдите назад.
Это был почти приказ, и за твёрдостью в голосе Лода я прочитала тревогу.
Послышалось звяканье, тихое и глухое, точно кто-то мял в ладони горсть гальки: эльфийка перебирала свои украшения. Потом принялась выкладывать их на стол, одно за другим. Кольца, ожерелья, браслеты, почти все — в золотисто-зелёных тонах.
Горло от волнения сжалось так, что трудно было дышать.
Шестьдесят восемь миллиардов семьсот девятнадцать миллионов...
— Отойдите, — повторил колдун, сощуренными глазами следя за тем, как Авэндилль ищет что-то, — и опустите меч. В этом нет нужды.
— Нет, я...
Эльфийка в очередной раз вынула пальцы из шкатулки.
Сжимая в них маленький белый кристалл, похожий на кварц.
А потом мир обратился чистой белизной — и на меня навалилась беззвучная чернота.
Я ослепла, оглохла, потерялась в тёмной тишине. Потом врезалась спиной во что-то. Упала? Ударилась об пол? Нет, это стена, я просто отпрянула к ней, а пол — вот он, под ногами, а, протянув руку, нащупаешь мантию Лода...
Я всё там же, всё в той же комнате, всё в том же дворце. И всего лишь подпала под действие магического аналога светошумовой гранаты.
Вспомнив напутствия Лода, я замерла. Отчаянно моргая, считая мгновения в тишине, нервно ожидая, пока пройдёт действие заклинания.
Слух вернулся первым.
— ...спокойно, оставайтесь на местах! — крик колдуна с трудом пробивался сквозь мутную пелену: казалось, из моих ушей медленно вынимают вату. — Я запечатал комнату и закрыл нас барьером, она не сможет ни убежать, ни причинить нам вреда! Заклятие безвредное, скоро всё восстановится, но проходит даже через...
— Все целы? Мне казалось, я ранил кого-то! — в словах Дэнимона сквозила лёгкая паника. — Когда меня ослепило, я отшатнулся и взмахнул мечом, и я почувствовал...
В темноте проявились очертания предметов. Потом начало светлеть — постепенно, сначала оборачивая мир в густую серость, затем разрисовывая его выцветшими было красками.
Я не сразу поняла, почему в наступившей вдруг тишине — уже не колдовской — Лод рванул вперёд.
Но когда разглядела, что скрывала темнота — забыла вдохнуть.
Она лежала там же, у окна. Светлые волосы пропитываются краснотой, голова повёрнута под каким-то странным углом, рот беспомощно открыт, стеклянные глаза смотрят прямо перед собой. Под шеей, по которой с левой стороны до кадыка алой ленточкой протянулась глубокая рана, растеклась тягучая вишнёвая лужа.
