Лада хмуро шмыгнула носом и промолчала. А я объяснил, что Лада соврать никак не сможет, поскольку ее магическая природа того не позволит. Не может она врать, и точка. А супружницу, то есть бывшую сожительницу Жаба, пьющую нашу соседку, привлечь также не представляется возможным, поскольку она с Ладой не разговаривает, вернее, разговаривает, но односторонне: сталкиваясь с ней на лестнице или на остановке троллейбуса, поливает ругательствами.
Жаб с некоторым восхищением квакнул:
— Да, это она тоже может! — и умолк.
— Нужен больничный, — сказал Рыб, до того молчавший. — Я, конечно, не сторонник лжи, но в таком экстраординарном случае... Может быть, ты сходишь к врачу, а, Лада?
— Но я же совершенно здорова! — простонала Лада. — Абсолютно! Я не могу болеть, как обыкновенные люди!
— И больничный задним числом не дадут, — сказал я.
— А, может, дадут! — вдруг завелся Жаб. — У нас же теперь все больные! А тут — стопроцентное здоровье! Это ж ненормально, факт! Надо исследовать, почему это — все кругом больные, а она — здоровая! Может, ее и в больницу положат! Для опытов!...
— Я тебя сейчас самого в больницу направлю, для опытов! — рявкнул Пес на Жаба. И обернулся к Ладе:
— А и впрямь, может, бланк больничного подделать? Ты же сможешь, ты ж все можешь!
— Это-то я смогу, — задумчиво произнесла Лада, — но ведь одним больничным не отделаешься... Надо будет рассказать, что и как, а я слова не вымолвлю... Ложного, я имею в виду...
И тут мне в голову пришла гениальная идея — как, впрочем, все идеи, которые приходят ко мне в голову.
— Я знаю, что нужно сделать! — заявил я. — Немедленно — пока рабочий день еще не закончился — мы звоним к Ладе на службу и кто-то из нас — пожалуй, лучше всего это получится у Домовушки, — начинает врать, что он — Домовушка, то есть, — это бабушка Лады, и что Лада тяжело больна, на больничном, и что раньше не могли позвонить, потому что телефон не работал, был поломан, а она — бабушка, то есть Домовушка в роли бабушки, — совсем старенькая, и на улицу не выходит, и по автоматам звонить не умеет... А сегодня телефон заработал, и вот бабушка звонит, чтобы, значит, предупредить, а Лада еще пару дней поболеет, а она подойти к телефону не может, потому что у нее жестокая ангина, и она совсем потеряла голос.
— Ой, — взволновался Домовушка, — столь длинно врать я не смогу никак! Я позабуду все, да и спутаюсь! Давай лучше ты, Коток, так складно у тебя выходит!
Я пояснил, что не смогу врать по той же самой причине, что и Лада. Поскольку имею быть начинающим магом. И добавил:
— Ничего, Домовуха, не боись. Будешь запинаться, повторяться и мекать в трубку, они скорее поверят, что ты — дряхлая старушенция. А я тебе буду подсказывать.
— Да, но потом!... — возразила Лада. — Потом мне нужно будет представить больничный, а я совсем не уверена, что у меня это получится... Ну, подделка. Я больничных листков в глаза не видела.
— Надо пойти в поликлинику. Не на прием, а... Ну, ночью. Взять один бланк...
— Украсть, ты хочешь сказать, — сказала Лада и скривилась. — Нет, Кот, никогда!
Домовушка покивал сокрушенно:
— Эдакого она не могёт. Прежде эдакое у нас Ворон проделывал — коли ежели нужда в какой бумажке казенной, гербовой... А теперича, раз Воронок захворавши... — и он снова покивал лохматой головкой: — Не выйдет.
— Но это же лицемерие! — возмутился я. — Какая разница! Самой стащить бланк нельзя, но если это сделает кто-то другой, то воспользоваться им можно за милую душу! По-моему, это гораздо хуже, чем воровать самой!
Лада гневно взглянула на меня, но промолчала. Промолчал даже и Пес — видно, и до него дошло, что такой подход к решению проблем не слишком чистоплотен.
Из глубины паутины вылез Паук. До этого момента он делал вид, что ничего не слышит.
— А, может, врать вообще не стоит? — тихо спросил он. — Может быть, стоит начать все сначала — с чистой совестью и на новом месте?
Г Л А В А Т Р И Д Ц А Т Ь П Е Р В А Я, в к о т о р о й
м ы с п о р и м
— Не читайте советских газет перед
обедом.
— Так ведь других же нет!
— Вот никаких и не читайте.
"Собачье сердце", фильм
Лада так и сделала. В понедельник она пошла на работу в свою контору, вернулась рано и сообщила, что написала заявление. По собственному желанию. Задним числом. И ни с кем ни на какие темы не беседовала.
— Это оказалось неожиданно просто, — рассказывала она нам за ужином. — Я вспомнила, что делала Бабушка с назойливыми поклонниками...
— Что, представилась своим сослуживцам крокодилицей? — поинтересовался я.
— Нет, просто задурила им мозги. Только они вопрос — про мое прошлое или будущее — а им в голову сразу лезет какая-нибудь песенка. Поприлипчивее. "Ты — морячка, я — моряк". Или что-то в этом роде. Как я теперь понимаю, Бабушка не только с поклонниками так разбиралась.
— Да, мудреющая была наша Бабушка!... — вздохнул с тоской Домовушка. — Ну, а дале? Жить-то как теперь будем? Без жалованья?
— Ха! — важно заявила Лада, — я придумала! В институт буду поступать! Стипендию дадут!...
— Ну-ну, — кивнул я, — конечно, стипендию. А то, что эта стипендия во много раз меньше твоей прежней зарплаты, ты подумала? А поступить — ты думаешь, это так легко? Сдать экзамены, пройти по конкурсу... В какой, кстати, институт ты собралась?
— В университет, — объявила Лада торжественно. — На юридический.
— С ума сошла! — воскликнул я. — Там же двадцать человек на место! Или даже больше! Туда же поступить — это же деньги нужны сумасшедшие! Или связи! Или стаж работы по специальности!
— Деньги-то, деньги н* что? — живо заинтересовался Домовушка.
— А на взятки!
— Я не понимаю тебя, Кот, — нахмурясь, произнесла Лада. — Ты хочешь сказать, что ваши советские юристы берут взятки?!
— Они такие же наши, как и ваши! — заявил я. — Ты в этой стране живешь с самого что ни на есть момента ее образования, даже еще раньше! И для тебя это вот — взятки для поступления в институт, я имею в виду, — это новость?!... И потом, — добавил я, чуть остыв, — юристы уже не советские. Советский Союз умер, приказал долго жить, перестал существовать. А кушать хочется, юрист ты или не юрист...
— Мы обыватели закону послушные, мы взяток не даем, — сказал Домовушка. — Опять же, Кот, ты чегой-то того... преубольшаешь. Такое вот невероятно весьма — чтобы те, кто на страже закону поставлен, сами и того... этого... закон преступали...
— Вероятно, вероятно, — сказал я, — еще как вероятно! Вот хотя бы Паука спроси!
Паук быстро засучил лапками, пробираясь в глубь своего паутинного кокона.
— Вот, видишь, — кивнул я в его сторону, — не хочет говорить. Значит, правда.
Паук обернулся и укоризненно посмотрел на меня всеми своими восемью глазами.
— Ну, зачем вы так, Кот, — тихо произнес он. — Конечно, всякое бывает, и среди юристов тоже встречаются взяточники и мздоимцы. Но это скорее единичный случай, чем система. Я, например, никогда не позволял себе... И я вас уверяю, я был не одинок.
С этими словами он развернулся и быстро исчез из нашего поля зрения.
— Циник ты, Кот, вот ты кто, — с досадой сказал Пес. — Тебя послушать, все сволочи и есть.
— Ну, циник. А вернее — реалист. Я не говорю, что все — сволочи, я говорю, что всякой сволочи в мире хватает, и чем местечко теплее, сытнее, уютнее, тем скорее его обладатель будет сволочью, и тем крепче за это местечко будет держаться. А чем крепче он держится, тем наглее становится. Тем больше ему дают, и тем больше он берет. Вот так-то!
Лада во время всей этой дискуссии не промолвила ни слова, она только хмурила лобик и думала о чем-то своем. Под конец моей тирады она встрепенулась, но меня не прервала, дослушала, сдвинув к переносице светлые бровки, а потом вздохнула:
— Хочу домой!
Мы не поняли.
— Ладушка, да ведь ты и так дома! — воскликнул Пес.
— Нет, я хочу по-настоящему домой. К маме. В Там. Мне так надоело это все... Вам хорошо, вы газет не читаете...
— "Не читайте советских газет перед обедом!" — процитировал Жаб и заквакал утробно.
— Ты смеешься, Жаб, а мне приходилось. У нас на работе — все читают, все обсуждают прочитанное, и мне постоянно подсовывают... Подсовывали. Поначитаешься — и впрямь поверишь, что все кругом сволочи, что правды нет в вашем Здесь, что все продается и покупается, что чистого и светлого просто не осталось — все, слышите, все изгажено!
— Потому что Жаб правильно говорит — не надо читать газеты. Читала бы лучше романы. Классику, — я сказал это немножко слишком раздраженным тоном. Как я уже отмечал, дома Лада никогда ничего не читала — кроме конспекта по общей теории магии и рецептурных сборников заклинаний.
— Правильно! — поддержал меня Рыб. И нараспев, со вкусом, добавил:
— "Девушка в брюках пройдет и уйдет, а Наташа Ростова останется... "
Лада передернула пухлыми плечиками.
— Да нудно это все... Эти ваши классики. Учили мы все это по литературе, проходили. Тот от народа далек, тот, наоборот, близок, а тот вон — лишний, а этот — реакционный, все эти лучи света в темном царстве, буревестники, провозвестники, носители идей... И всё по полочкам, все — с ярлычками...
— Ладушка! — я прямо-таки взвыл от негодования, — да что ты, детка? Кто же, читая, ярлыки цепляет, по полочкам персонажи рассортировывает? Это же только на уроках литературы, для написания сочинений надо! А читать нужно для получения удовольствия, наслаждаясь! А если над книгой подумать необходимо, то тоже не над тем, какой персонаж чьи идеи выражает, и что хотел сказать автор! Тем более что автор ничего подобного — того, о чем написано в учебнике, я имею в виду, — сказать и не хотел вовсе, он просто писал, ну, вот как Домовушка вяжет и не всегда даже знает, что в результате получится!
— Как это не ведаю? Очен-но даже ведаю! — возмутился Домовушка. — Тем паче нить различная идет на чулки, али, опять же, на кожушок какой, али на кофточку... И крой, и размер, и узор, и окраску тако же заране мыслю...
— Да? А кто мне вчера на вопрос, что ты вяжешь, ответил — что получится?
— Да не что получится, а как, — забормотал Домовушка, — каков* случится, нити-то в клубке весьма немного осталось, так я ежели такую в точь найду — распустить ежели что из ношеного, — так и на чулочки для Ладушки, зимой чтобы, а коли не найду потребной нити, так на себя носочки, под валяные сапоги в случае стужи чтобы...
— Вот так же и писатель — он заранее представляет себе в общих чертах, что и о чем он будет писать, а там — как выйдет...
— Да? — с сомнением переспросила Лада. — А в школе нам не так говорили...
— И правильно говорили, — заявил Рыб. — Не слушай Кота, Лада. Всегда надо об идее думать. И идейно читать. А безыдейная литература — это не наша литература, пусть ее всякая буржу*зия читает, капиталисты-эксплуататоры...
— Рыб, опомнись! У нас у самих теперь — капитализм в процессе становления! — заорал я. — Кончился социализм, и идеология кончилась, вся вышла! Мы теперь не по Марксу с Энгельсом живем, а по Смиту с Рикардо! Мы ж на американский стандарт равняемся!...
— Вздор! — раздался вдруг зычный птичий голос. Мы вздрогнули и посмотрели на Ворона.
Все эти три дня Ворон просидел на своем насесте над плитой молча, что объяснялось не только потерей им голоса. Ворон спал. Домовушка утверждал, что сном хворь выходит, и даже не очень старался Ворона накормить — де, сон недужному полезней, чем еда. И вот впервые наш Ворон подал голос, так сказать, в полный голос (да будет мне прощена эта тавтология).
— Вздор! — повторил Ворон и поглядел на меня круглым желтым глазом. — Смит и Рикардо исследовали классический капитализм в его доимпериалистической фазе. Этот общественный строй давно канул в Лету — так же как предшествующий ему феодализм, так же как и сменивший его империализм. Государственный капитализм, постиндустриальное общество — вот более верные термины для дефиниции...
— Ну, все, — упавшим голосом прошептал Домовушка, — понесло чрез колесо, до зари не остановишь... Ворон, а Ворон, может, покушал бы чего? Вареники у меня нынче знатные, с картофелью, не отведаешь ли, свет мой?
— Отведаю, — кивнул Ворон, прервавшись на полуслове. А потом снова завел свою шарманку о современном социальном строе развитых держав Запада и Востока. Я его не слушал. В конце концов, политэкономия не относится к числу обязательных для мага предметов, и экзамен по этой дисциплине мне не сдавать. А надо будет сдавать — выучу.
Насытившись, Ворон живописал свои страдания под дождем в те долгие для него дни, когда мы (всего несколько часов) сражались с хронофагами. Его голос дрожал, и пару раз на круглый желтый глаз навернулись слезы. Вот тут-то Лада и вспомнила о данном ею задании.
— Ах, слежка!... — воскликнула она. — Как я могла забыть!
Г Л В А Т Р И Д Ц А Т Ь В Т О Р А Я, в к о т о р о й
м ы с В о р о н о м в е д е м с е б я с к в е р н о
Перед лицом хана творилось нечто
совсем уж непристойное — драка!
"Повесть о Ходже Насреддине"
— Как я только могла забыть! — сокрушалась Лада, приложив ладошки к щекам и покачивая головкою. — С этими всеми временными проблемами... И дверца у шкафа сломалась... И вообще... — что "вообще", она не договорила. Поманив Ворона за собой пальчиком, она ушла в свою комнату и плотно закрыла дверь.
Домовушка тяжело вздохнул.
— И кто его, преминистра нашего, за язык тянул? Запамятовала — ну и запамятовала, и не след было ворошить... Вдругорядь же почнет переживать, болезная...
— Не думаю, — заметил я. — Ну, разве что слегка похандрит, но недолго.
Я легко соскочил с подушечки на пол, потянулся, и отправился в коридор — пройтись, поразмяться. Из комнаты Лады доносилось звонкое карканье Ворона, но слов — увы! — разобрать я не мог.
Умирая от любопытства (должен отметить, что для котов очень вредно состояние неудовлетворенного любопытства, они даже и заболеть от этого могут, так что слово "умирая" в данном случае — почти что и не преувеличение) я приник ухом к двери и не заметил, как легонько толкнул ее. Зато заметила Лада.
— Кто это там подслушивает? — строго спросила она. Но тут же, увидев меня, смягчилась:
— А, это ты, Кот? Заходи. Может, подскажешь нам что-нибудь.
— Все, что угодно, — скромно промурлыкал я. — Ты же знаешь, Ладушка, моя голова — это просто кладезь всяческих советов.
— Угу, — пробормотал себе под клюв Ворон. — Только бы лучше, чтобы в твоей голове помещались мозги, а не советы. Для здоровья полезнее...
Я хотел было возмутиться, но потом вспомнил, что клюв у Ворона твердый, а терпимости в нем (не в клюве, а в Вороне, разумеется) — ни на грош, и промолчал.
