— Где ты ее видел? — вскинулась Ольга. Ты же еще недавно о этой Ксюхе даже и не знал.
— Ну так у меня помощник есть, а у него в памяти все содержимое вашей квартиры записано. Он все твои фотки проанализировал и ее вычислил. Вот, смотри, — Макс достал из синтезатора несколько фотографий и пододвинул Ольге. Та нахмурилась и поджала губы.
— Ты чего? — улыбнулся Макс. — Ревнуешь? Брось, чем больше ты ревнуешь, тем больше я тебя подкалывать буду. Ничего с собой не могу поделать, сразу предупреждаю.
— Да нет, при чем тут ревность? Дело в другом. Я, конечно, понимаю, что ты скопировал всю нашу квартиру ради дела, но... Вот сейчас у меня такое ощущение, что ты рылся в моих вещах.
— Ольга, это не я. Это грэйв, он всего лишь машина, души у него нет. Я только конечный продукт получил. Но если это так тебя задевает... Хорошо, я не буду требовать от него давать мне информацию по твоим личным вещам. Вот сейчас же скажу ему, чтобы, если даже попрошу, он не показывал мне ничего такого без твоего разрешения.
— А потом свой приказ отменишь. Да и как он узнает, разрешила я тебе или нет?
Макс чуть было не проговорился об Ольгином импланте, позволяющем фиксировать все ее разговоры, но вовремя опомнился.
— Ну он же записывает все, что вокруг меня происходит, вот и узнает. Ну а насчет того, что я отменить могу... да, могу. Но раз я обещаю, то ты должна мне верить.
— Ладно, поверю.
— Ну и хорошо. Ну, давай, наконец-то хлопнем по рюмашке. Как говорится, на посошок.
— Не, не хочу. Напьюсь, а дома унюхают. Это ты у нас взрослый самостоятельный мужчина, а я пока что от родителей завишу. Даже денег своих нет.
— Дать? Сколько надо, столько и проси.
— Из синтезатора достанешь? С одинаковыми номерами? А потом папе придется расследовать, откуда в городе такие фальшивые купюры появились, что их от настоящих не отличить?
— Да, из синтезатора. Но номера у купюр разные. И вообще, они будут настоящие.
— Откуда у тебя настоящие? Ты же нигде не работаешь. Только не говори, что персики в синтезаторе выращиваешь и торгуешь ими на рынке. А, ну да, ты же будущее знаешь, наверняка в Спортлото играешь.
— Да нет. Я эти деньги у преступного мира отобрал. Ну не отобрал, а выяснил, где они свои заначки держат и конфисковал. Им они незачем, сидеть им долго, все равно пропадут. Мне они нужнее, билеты в Белогорск покупать надо, подъемные выдавать, потом зарплаты платить, премии...
— Как это пропадут? Скоро денежная реформа будет, что ли?
— Считай, что так. Потом посмотрим, будет или не будет.
— Ну тогда дай мне рублей сто пятьдесят, нет, лучше сто. На мороженное и на бензин. Надо будет еще, тогда и попрошу, не дома же их держать. Обнаружат, вопросы задавать начнут...Тем более что, насколько я понимаю, на одежду мне больше тратиться не придется?
— На бензин тоже. В машине очень хитрый бензобак. В нем будет столько бензина, сколько закажешь. В бардачке синтезатор, можешь из него то, что тебе надо, достать, хоть мороженное, хоть пирожное. Ассортимент, конечно, будет ограничен, конспирация требует. Только вот для управления всем этим придется тебе имплант подсадить.
— Чего подсадить? Куда?
— Имплант. Такая очень маленькая штучка, размером с маковое зернышко. Подсаживается под кожу. Это совсем не больно, зато даст тебе много новых возможностей. Имплант — это что-то вроде радиотелефона в голове, плюс радиоконсультант. Конечно, это не совсем телефон. В телефоне микрофон и динамик, а в импланте только микрофон, динамика нет, звук сразу в мозг передается, минуя ухо. И не только звук, но, если надо, то и изображение, так что не пугайся, если увидишь на столе какого-нибудь чертенка.
— А зачем мне это?
— Надо. Ты сможешь связаться со мной, когда возникнет такая необходимость. Можешь связаться с моим грэйвом, чтобы получить нужную тебе подсказку, вдруг в твоем образовании найдутся пробелы. Можешь прямо в голове музыку слушать и кино смотреть, хотя, как по мне, кино смотреть все-таки лучше своими глазами. Но когда это все в голове, никто не подслушает и ничего не увидит.
— Так этот твой имплант для телепатии нужен?
— Можно и так сказать. Хотя, как-то это не совсем правильно, потому что такая телепатическая связь идет только в одну сторону. Чтобы твои вопросы и пожелания были услышаны, тебе придется произносить их вслух. Можно шепотом, если уровень шума позволит этот шепот разобрать. Три раза слегка постучишь по мочке уха, скажешь, что тебе надо, и сразу получишь ответ. Дело в том, что мысли имплант читать не может, так что придется тебе общаться через него по старинке, речью.
— А почему нельзя с ним мыслями общаться? Ты же со своим грэйвом общаешься?
— Нельзя. Это разные классы устройств. И повторить технологию чтения мыслей никак невозможно, на эту технологию стоит защита.
— А зачем тебе технология, если ты можешь сразу готовое изделие получить? Засунул свои часы в синтезатор и вот тебе второй грэйв.
— Я рассматривал этот вариант. Ничего не получится, мне грэйв об этом сразу сказал. Почему не получится, он точно не знает, но мне удалось кое-что выяснить. Так вот, часы — это только корпус, содержащий самые простые навороты вроде датчиков с обратной связью, микросинтезаторов и прочей непонятной фигни. Внутри корпуса под часовой механикой расположен большой чип, который всем этим управляет. По идее, этот чип можно скопировать, ну ведь принципиально он ничем не отличается от обычной микросхемы. Вот только сам чип — это еще не всё. Ну сама посмотри, какие у него размеры. В таком объеме никак не поместится вся та информация, которая есть у грэйва. Книги, фотографии, фильмы, голограммы — это совершеннейшая ерунда по сравнению с миллионами, миллиардами, миллиардами миллиардов матриц разнообразных предметов, отсканированных людьми будущего за многие века. Не знаю, какой должен быть физический размер устройства, на котором все это хранится — может оно сравнимо с планетой, может с целой солнечной системой. Неизвестно, где все это находится, наверное, где-то вне времени и трехмерного пространства, ведь связь грэйва с этим устройством есть всегда, в любой точке времени, в любой реальности, в любой точке многомерного пространства, в гиперпереходах между этими точками, везде. И вот это неизвестное устройство скопировать уже никак нельзя. Устройство — это компьютер, а грэйв лишь пользовательский интерфейс. По какому протоколу идет обмен данными — неизвестно. Что произойдет, если грэйва поместить в дупликатор — неизвестно. Чтобы скопировать грэйва, надо сначала послойно разобрать его на атомы. А это значит, что связь в какой-то момент прервется. Восстановится ли она, когда появится первая копия грэйва? Неизвестно. А если появятся две копии? Тем более неизвестно. Неизвестно даже, можно ли вообще произвести сканирование чипа, возможно он находится в каком-то особом защитном поле.
— Компьютеры, интерфейсы, чипы, вот же словечки... Ладно, подсаживай то, что есть.
— Подсажу, раз согласна. Давай все-таки выпьем, у меня рука рюмку устала греть. Не бойся, дома не унюхают. Несколько минут в медкапсуле и ни опьянения, ни похмелья, ни запахов. Канистру спирта можно выпить, главное, вовремя перерывы делать, чтобы до медкапсулы добраться. Не боись, не доберешься сама — я тебя доведу.
— Это еще надо посмотреть, кто кого вести будет. Ладно, давай выпьем, только все равно я не хочу этот коньяк пить. Невкусный, да и не верю я, что его в бочках триста лет выдерживали.
— Это почему не веришь?
— Ну, я все-таки химик и кое-что о коньяке знаю. К нам препод в универе приводил на лекцию своего однокашника, директора какого-то крымского коньячного цеха. Я даже его имя и фамилию запомнила — Анатолий Гаврилов, полный тезка моего однокурсника, вот только отчество запамятовала. Этот Гаврилов нам и рассказывал, как коньяк делается. Заливается в дубовую бочку спиртяга, только не зерновая, а виноградная, потому что там кроме спирта еще какая-то отдушка есть. Кстати, большинство людей коньячный спирт от зернового на вкус и цвет не отличит, настолько мало там содержание посторонних молекул. Так что то, что на этот спирт переводится виноград, по сути дела простые понты, дань исторической традиции. Весь вкус коньяка образуется во время выдерживания этого спирта в дубовых бочках. Но дерево это не стекло, оно не дает полной герметичности и молекулы спирта понемногу улетучиваются через доски этих бочек. От этого, если кто непривычный зайдет в цех, где коньяк в бочках выдерживается, его с ног может свалить, настолько там воздух насыщен спиртом. Вот и подумай — если держать этот спирт в бочке триста лет, что там в итоге от него останется? Почти весь испарится. А у этого твоего коньяка крепость как у обычного. Значит что? Значит спирт в бочку доливали, а раз так, то не может этот коньяк считаться трехсотлетним. Так что давай, сообрази мне вместо коньяка чего-нибудь менее пафосного, зато более вкусного. У тебя же в синтезаторе тысячи образцов должны быть, вот и буду их пробовать.
Макс уже хотел сунуть в синтезатор бутылку сомнительного коньяка, но Ольга его остановила.
— Пусть стоит, не убирай ее, стол большой, места хватит. И вообще ничего не убирай пока, я потом посмотрю и вспомню, что мне больше всего понравилось. Раз уж у тебя собственный вытрезвитель есть, давай напьемся как следует, обмоем наш новый родственный статус, повеселимся. Спешить же некуда, сам говоришь, что время там замерло. И почему никакой музыки нет? Поставь мне что-нибудь веселенькое из 21-го века.
— Предлагаешь надегустироваться до поросячьего визга? Не пьянки ради, а токма чудес медицины испытаний для? Ладно. Там, в будущем, столько алкогольной вкуснятины наизобретали, что и не перепробуешь. А музыка, которая через сорок лет звучать будет, тебе может и не понравиться.
— Вот и посмотрим, понравится мне музыка или нет. В любом случае хочется хоть одним глазом в будущее заглянуть, хотя бы на музыку
— Ладно, заглядывай. Только там есть такие песни, которые тебе трудно понять будет. За сорок лет куча новых слов в оборот войдет, таких, которых сейчас вообще нет.
— Вот и поставь такую. Макс, ну интересно же.
Ольга подняла свой новый коктейль, чокнулась им с коньячным бокалом Макса и пригубила. Макс, отдавший грэйву команду отфильтровать тексты песен на предмет нейтральности к будущим общественным коллизиям, решил все-таки допить свою рюмку. Коньяк после рассказа Ольги показался еще более невкусным, но настроение вдруг стало великолепным.
— Может именно в этом его достоинство, — подумал Макс, — а не во вкусовых качествах? Все-таки как ни крути, а триста лет любовно ухаживать за бочкой со спиртом, как за какой-нибудь неприступной девушкой, это не хухры-мухры. Возможно, часть этой любви и осталась в коньяке. Да, конечно, всё это антинаучный бред — и неприступная девушка, и трехсотлетний эликсир из эмоций ходивших рядом людей. Но черти ведь тоже антинаучны, но все-таки существуют, кого хочешь спроси, хоть самого генсека.
Макс прислушался к звучавшей песне. Давненько он уже не слышал таких слов.
Жми на "фолоу", лайкни меня,
Лайкни меня, лайкни меня.
Жми и добавляйся в друзья.
Мы даже не знакомы,
просто жми на "фолоу ", "фолоу".
— Слова понятные, за редким исключением, — заявила Ольга, когда песня закончилась. — Но вот о чем в песне пелось, я действительно не поняла. Объясни, а?
— Вот еще чего. Это всё интернет-сленг из социальных сетей. Мне на объяснения недели не хватит, потому что ответ на один вопрос потянет за собой кучу других вопросов.
— Ну и не надо, — добродушно махнула рукой Ольга и решительно отодвинула едва начатый коктейль. — Тогда доставай на дегустацию следующий образец. И, кстати, нет здесь какой-нибудь лодки или водного велосипеда? Я нырять люблю, ну в смысле с чего-нибудь в воду прыгать.
— Все есть, и водный велосипед, и водный мотоцикл. Точнее их нет, но сделать то пара пустяков. Хочешь я тебе пирс с вышкой сооружу? Минут пять-десять подождешь? С вышки то удобнее прыгать.
— Вышку? Вышку хочу. Только не очень высокую. А водный мотоцикл — это что?
— Сама увидишь. Я, кстати, видеть то его видел, но никогда не катался.
Спички
— Как у тебя все просто. Настроить у побережья санатории, гостиницы и проблема решена. Ну вот, смотри, если места всегда есть, то... пусть треть населения СССР хочет летом отдохнуть на Черном море. Ну это условно 80 миллионов. Миллион туда, миллион туда — не так важно. Сто дней гарантированного лета, можно поделить их на пять смен по 20 дней. То есть, одновременно имеем 16 миллионов приезжих, предположим, что половина из них — это семьи. Давай посчитаем, сколько нужно жилья. Пять миллиона комнат для семейных и восемь миллионов для одиноких. Итого нужно 13 миллионов комнат. Без кухни, но с санузлом.
— Макс, ну зачем так много? Большая часть семейных с детьми едут, значит, в среднем, комната на троих, уже минус два миллион с хвостиком. А одинокие редко одни едут, чаще компаниями, и их можно селить по три-четыре человека. В конце-то концов это жильё нужно только для того, чтобы переночевать. Люди едут загорать и купаться, а не безвылазно сидеть в гостинице.
— Слушай, ты абсолютно права. Надо рекомендовать тебя Брежневу, пусть срочно сделает тебя главной по курортам. Если установить кровати в два яруса, в комнату свободно можно человек десять запихнуть, а то и все двадцать. Вывесить распорядок проживания — солнце взошло, все встали, солнце зашло, всем спать. Кто не соблюдает распорядок — в карцер. Всегда ведь найдутся такие, кто в свой законный отпуск захотят поваляться в кровати до десяти утра, вместо того чтобы уже ровно в восемь часов направляться стройными колоннами на пляж.
— Я не предлагала два яруса! Я просто сказала, что если девчонки едут отдыхать вдвоем или втроем, то пусть в одной комнате живут.
— А мальчишки — живо поинтересовался Макс. Тоже всю компанию в одну комнату?
— Конечно.
— Ладно. Ольга, ты девушка уже совсем взрослая, поэтому ответь мне на такой вопрос — как ты относишься к сексу на публике? Познакомилась девица с парнем, привела его на ночь к себе, а двум соседкам, пусть и подругам, что, глубокий сон изображать?
— Да, заснуть в такой ситуации трудно — улыбнулась Ольга. Танька, моя соседка по общаге, как-то однажды оставила у нас своего парня на ночь. Так мы с Ксюхой действительно заснуть не могли. Как они там ни старались потише, но ведь все равно все слышно. У меня с Танькой кровати вообще голова к голове, а у Ксюхи кровать напротив стоит, ей еще и видно кое-что. Смотрим мы с ней друг на друга, перемигиваемся и еле смех сдерживаем. В полуметре эти двое сопят и шуршат, а Ксюха мне еще на пальцах показывает, что они там делают. Я не удержалась, захихикала, они там, за изголовьем, затихают, тогда уже Ксюха мое хихиканье подхватывает. И так полночи, пока Танькин парень случайно не уснул, несолоно хлебавши. Ничего, сам виноват, надо было Таньку к себе вести.
— Ага, а там уже его друзья. Они, конечно хихикать не стали бы, они начали бы советы давать.
